Глава XVI
Несколько часов они молча спускались по извивающейся спиралью улице. Ричард прихрамывал, все тело у него болело. Он был раздавлен, морально и физически. Повержен, разбит, предан. Ламия чуть не высосала его жизнь, мистер Вандемар избил, он чуть не лишился рассудка, когда полз по доске, переброшенной над бездной. Но Ричард понимал: все, что он пережил, – пустяки по сравнению с тем, что выдержал маркиз. А потому помалкивал.
Маркиз тоже не проронил ни слова – говорить было слишком больно. Впрочем, он и не хотел говорить: пусть рана затягивается, а он сосредоточится на Охотнице. Он сознавал: стоит ему на секунду отвлечься, как она это почувствует, воспользуется мгновением и убьет их. А потому помалкивал.
Охотница шла впереди и тоже помалкивал.
Наконец они добрались до конца Даун-стрит. Улица упиралась в гигантские ворота, сложенные из огромных серых камней. Их построили великаны, подумал Ричард. Ему вспомнились легендарные короли минувших времен, вспомнился Бран, вспомнились братья Гог и Магог, у которых руки были как столетние дубы, а головы размером с утес. Створки ворот давно проржавели и рассыпались. Обломки хрустели под ногами, свисали с петель, каждая из которых была выше человеческого роста.
Маркиз сдавленно крикнул Охотнице, приказывая остановиться. Потом облизнул засохшие губы и сказал:
– Здесь кончается Даун-стрит и начинается лабиринт. За лабиринтом – ангел Ислингтон. В лабиринте – Зверь.
– В голове не укладывается, – пробормотал Ричард. – Ислингтон… Я же его видел. Он ангел. Самый настоящий ангел.
Маркиз горько усмехнулся.
– Когда ангелы встают на путь зла, хуже не бывает. Если ты забыл: Люцифер тоже был ангелом.
Охотница подняла на Ричарда свои зелено-карие глаза.
– Цитадель Ислингтона – его тюрьма, – проговорила она. Это были ее первые слова за несколько часов. – Он в ней пленник.
– Я так понимаю, лабиринт и Зверь нужны для того, чтобы отпугивать любопытных, – прохрипел маркиз, обращаясь к Охотнице.
Она кивнула:
– Я тоже так думаю.
Ричард повернулся к маркизу. Накопившиеся ярость, отчаяние, злость вдруг прорвались наружу.
– Чего ты с ней вообще разговариваешь?! Почему она идет с нами?! Она предала нас. А сама намекала, что предатель – ты!
– Я спасла тебе жизнь, Ричард Мэхью, – тихо заметила Охотница. – И не однажды. На мосту, в метро. И совсем недавно, когда ты полз по доске.
Она посмотрела ему в глаза, и Ричард отвел взгляд.
По туннелям эхом разнесся страшный рев. От этого рева, или, точнее, рыка у Ричарда по коже побежали мурашки. Звук шел издалека, но это было единственное, что утешало. Он сразу вспомнил, что именно этот звук слышал во сне. Но сейчас рев не показался ему похожим на рев буйвола или кабана, скорее – на рык льва, рычание дракона.
– Лабиринт – самая старая часть Нижнего Лондона, – сообщил маркиз. – Когда король Лудд основал поселение на болотистых берегах Темзы, лабиринт уже существовал.
– Но Зверя еще не было? – спросил Ричард.
– Нет.
Ричард помолчал, прислушиваясь к отдаленному реву.
– Я… я видел Зверя во сне…
Маркиз удивленно вскинул бровь.
– В каком сне?
– В кошмарном.
Маркиз некоторое время раздумывал. Его белки поблескивали в темноте.
– Послушай, Ричард, – сказал он, – Охотницу я беру на себя. Ты можешь остаться здесь, если хочешь. Никто не посчитает тебя трусом.
Ричард покачал головой. Бывают такие ситуации, когда выбора нет.
– Нет. Я не отступлюсь. Особенно теперь, когда они схватили Дверь.
– Ладно. Тогда идем.
Карамельные губы Охотницы исказила ухмылка.
– Вы оба спятили. Вам никогда не выбраться из лабиринта, никогда не пройти мимо чудовища, если у вас нет фигурки Зверя. А у вас ее нет.
Маркиз сунул руку под одеяло, накинутое на плечи, и вытащил обсидиановую статуэтку, которую подобрал в кабинете Портико.
– Ну почему же? – усмехнулся он и подумал, что стоило вытерпеть все, что он пережил за последнюю неделю, хотя бы ради того, чтобы увидеть на лице Охотницы такое выражение.
Они прошли в ворота и оказались в лабиринте.
* * *
Руки у Двери были связаны за спиной. Мистер Вандемар подталкивал ее вперед. Его лапища, унизанная крупными кольцами, лежала у нее на плече. Мистер Круп шагал впереди с обсидиановой статуэткой, которую отобрал у Двери, и воровато оглядывался по сторонам, словно лис, пробирающийся к курятнику.
Лабиринт был совершенно фантастическим. Он состоял из осколков Верхнего Лондона – переулков, переходов, тупиков, – потерянных и забытых, которые в течение тысячи лет исчезали из Верхнего мира и попадали сюда. Круп, Вандемар и их пленница шли по мощеным мостовым, через грязь и мусор, по прогнившим деревянным тротуарам. Они шли через день и ночь, по улицам, освещенным газовыми рожками, натриевыми лампами, факелами, – тут все постоянно менялось, улицы неожиданно разделялись надвое, шли по кругу.
Статуэтка в руке мистера Крупа дрогнула, и он пошел туда, куда она его повела. Они оказались в узком проулке. Когда-то это были викторианские трущобы, где было поровну всего – и воровства, и грошового джина, и двухгрошового обмана, и трехгрошового секса. И тут они услышали его тяжелое дыхание. А потом он взревел – низко и жутко. Мистер Круп на секунду замер, а потом бросился вперед, взбежал по деревянной лестнице и помчался дальше. В конце проулка он остановился, с сомнением огляделся и повел своих спутников вниз по ступеням в длинный каменный туннель, который когда-то – во времена тамплиеров – вел через болотистую местность у реки Флит.
– Вы боитесь! – заметила Дверь.
Он бросил на нее свирепый взгляд.
– Придержи язык.
Она натянуто улыбнулась.
– Боитесь, что статуэтка не спасет вас от Зверя, так? Что вы задумали? Решили похитить Ислингтона и продать нас обоих тому, кто предложил хорошую цену?
– Молчать! – бросил мистер Вандемар, а мистер Круп хихикнул.
И тут Дверь поняла, что Ислингтон не на ее стороне.
– Эй! Зверь! – заорала она. – Мы здесь! Йо-хо! Зве-ерь!
Вандемар схватил ее за горло и ударил головой о стену.
– Я же просил помалкивать, – спокойно промолвил он.
Она ощутила металлический вкус, сплюнула кровь в грязь под ногами и снова собралась закричать, но мистер Вандемар это предвидел. Он вытащил из кармана носовой платок и затолкал ей в рот. Дверь со всей силы укусила его за палец, но он этого словно не почувствовал.
– Вот теперь будешь вести себя тихо, – сказал он.
Мистер Вандемар гордился своим носовым платком в зеленых, коричневых и черных пятнах. Когда-то он принадлежал толстяку, торговавшему нюхательным табаком в первой четверти девятнадцатого века. Он умер от апоплексического удара, и его похоронили с носовым платком в кармашке. Мистер Вандемар знал, что некоторые пятна на ткани остались от толстяка, но все равно очень любил этот платок.
Дальше они шли молча.
* * *
За лабиринтом, в каменном зале, служившем и цитаделью и тюрьмой, ангел Ислингтон пел. Он не пел уже несколько тысяч лет, хотя голос у него был прекрасный: нежный, мелодичный – и, как у всех ангелов, красивого тембра. Он пел песню Ирвинга Берлина и танцевал по залу, залитому светом сотен свечей, медленно покачиваясь в такт собственному пению.
Он пел:
Heaven, I’m in Heaven,
And my heart beats so that I can hardly speak…
Ислингтон остановился перед огромной дверью из черного камня в раме черненого серебра. Коснулся пальцами гладкой поверхности, прижался к холодному камню щекой. И снова запел, но уже тише, совсем тихо:
Heaven…
I’m in Heaven…
I’m in Heaven…
I’m in Heaven…
Он улыбнулся нежной, ласковой улыбкой ангела – и улыбка эта была чудовищна. Он повторял слова снова и снова, они рассыпались на слоги и замирали в пустом холодном зале, во тьме, едва рассеиваемой светом свечей.
– Я на небесах… – сказал он.
* * *
Ричард вернулся к своему воображаемому дневнику.
«Сегодня я заглянул в бездну, пережил поцелуй смерти и еле вынес побои. И сейчас пробираюсь по лабиринту вместе с безумцем, который воскрес из мертвых, и телохранительницей, которая оказалась совсем не телохранительницей, а… чем-то совершенно противоположным. Я совсем запутался, словно…»
Он не сумел придумать подходящее сравнение. Быть может, потому, что оказался за пределами мира метафор и сравнений – в мире реальных вещей, в котором и сам изменился.
Они шли по узкой болотистой дороге между двух темных каменных стен. Держа в одной руке фигурку Зверя, а в другой – арбалет, маркиз следовал за Охотницей футах в десяти, стараясь не приближаться. Позади, с копьем и факелом, который маркиз вытащил откуда-то из-под одеяла, заменившего ему плащ, шел Ричард и тоже соблюдал дистанцию. От болота поднималась невыносимая вонь, тучи гигантских комаров кружились вокруг Ричарда, садились на руки, ноги, лицо, вонзали в него свои хоботки. Кожа на месте укусов вспухала и страшно чесалась. Однако ни Охотница, ни маркиз на комаров не жаловались.
Ричарду казалось, что они давно заблудились. Настроение у него было мрачное. Тут и там в болотной жиже виднелись человеческие останки: ссохшиеся тела, бесцветные кости, белесые, распухшие от воды трупы – и это не добавляло оптимизма. Он гадал, давно ли здесь лежат и отчего умерли эти люди – от клыков Зверя или от комариных укусов? Он молча терпел еще пять минут (насчитав одиннадцать свежих укусов), но потом не выдержал:
– Мы заблудились, – объявил он. – Я уверен, мы здесь уже проходили.
Маркиз поднял повыше обсидиановую фигурку.
– Нет. Статуэтка приведет нас, куда надо. Полезная вещица.
– Ага, – проворчал Ричард. Он не очень-то верил в силу фигурки. – Страшно полезная.
И вдруг маркиз наступил босой пяткой на раздробленные кости грудной клетки, наполовину скрытые в грязи, споткнулся и выронил статуэтку. Черная фигурка Зверя описала в воздухе широкую дугу и с тихим всплеском нырнула в черную болотную жижу, как рыбка, ускользнувшая из рук рыбака. Маркиз выпрямился и нацелил арбалет в спину Охотницы. Морщась от резкой, горячей боли, подумал: «Хоть бы порез был неглубокий». Он и так потерял слишком много крови.
– Ричард! – окликнул он. – Иди сюда. Я ее уронил.
Ричард пошел к нему, разглядывая болотную жижу, надеясь, что в свете ракеты блеснет черный обсидиан.
– Нагнись, поищи в грязи.
Ричард застонал.
– Ты видел во сне Зверя, – проговорил маркиз. – Сомневаюсь, что ты хочешь встретить его наяву. Или я неправ?
Ричард не стал долго раздумывать. Он вонзил копье древком в грязь, рядом воткнул факел, дававший неровный желтый свет, опустился на четвереньки и начал искать статуэтку. Он шарил руками в липкой жиже, опасаясь, что вот-вот наткнется на костяные пальцы скелета или распухшее от воды лицо.
– Бесполезно. Ее не найти.
– Ищи.
Ричард попытался вспомнить, как вообще ищут. Стараясь ни о чем не думать, он принялся спокойно осматривать грязь – так, будто ничего не искал. Вдруг что-то сверкнуло в пяти футах левее. Это была фигурка Зверя.
– Нашел!
Он бросился к ней, шлепая в грязи. Фигурка лежала в луже черной воды. Может быть, из-за того, что его шаги потревожили болотную жижу, а может быть, сработал пресловутый закон подлости (сам Ричард склонялся ко второй версии), однако как только он подскочил к фигурке, раздалось бульканье, словно у кого-то заурчало в животе, рядом со статуэткой вспух огромный пузырь, с тихим хлопком лопнул – и она исчезла.
Ричард опустился на колени, погрузил руки в грязь и стал отчаянно шарить, уже не думая о том, что ему могут попасться чьи-то костлявые пальцы. Тщетно. Болото поглотило обсидиановую статуэтку навсегда.
– И что теперь будет? – спросил Ричард.
Маркиз вздохнул.
– Иди сюда. Что-нибудь придумаем.
– Поздно, – прошептал Ричард.
Он приближался – так медленно, что сперва Ричарду показалось, что Зверь стар, болен и что он умирает. Но это только сперва. А потом Ричард вдруг осознал, какое расстояние Зверь покрывает за одну секунду. Глядя, как он бежит, взметая фонтаны грязной воды, Ричард понял, что был неправ, – Зверь быстр, как ветер. В тридцати футах от них Зверь с тихим рыком остановился. От его боков валил пар. Он взревел – победно, призывно. Обломки копий, мечей, ножей торчали из его шкуры. В желтом свете ракеты пылали его алые глаза, сверкали клыки, поблескивали копыта.
Зверь склонил свою крупную голову. Ричард подумал, что он похож на кабана, – но нет, это немыслимо – таких гигантских кабанов не бывает! Он был размером с быка, со слона – огромный, как сама жизнь. Зверь уставился на них, и время остановилось – замерло на сотню лет, которая пролетела за двенадцать ударов сердца.
Охотница опустилась на колено и ловко вытянула из болота копье – оно высвободилось с чавкающим звуком. А потом прошептала:
– Наконец-то! – и в голосе ее звучала радость.
Она забыла обо всем: о Ричарде, увязшем по колено в грязи, о маркизе с его дурацким арбалетом – она забыла обо всем на свете. Это был восторг, ликование – она наконец-то оказалась в своем мире, том, где существовали только двое: Зверь и Охотник. И Зверь это почувствовал. Идеальная пара – охотник и добыча. А кто из них кто – решит время, время и танец.
Зверь ринулся на нее.
Охотница выжидала до тех пор, пока он не подобрался так близко, что она ясно различила клочья пены на его губах, а потом нанесла удар. Но уже пытаясь вонзить копье в его шкуру, она вдруг поняла, что опоздала – на долю секунды, но опоздала, – и копье выпало у нее из рук, а клык Зверя, острый как бритва, вспорол ей бок. Она почувствовала на себе вес его огромной туши, и его тяжелые копыта раздробили ей руку, бедро, ребра. А потом он скрылся, растворился в темноте. Танец закончился.
* * *
Мистер Круп ни за что бы этого не признал, но он испытал огромное облегчение, когда они выбрались из лабиринта целыми и невредимыми: и он, и мистер Вандемар, и их добыча. Они оказались перед скалой. В ней были крепкие дубовые двери, в одну створку которых было вставлено овальное зеркало.
Мистер Круп коснулся поверхности своей грязной лапой. Зеркало затуманилось, зашипело, вспенилось, как кипящая ртуть, и вдруг стало прозрачным. Из его глубины на них смотрел ангел Ислингтон. Мистер Круп откашлялся.
– Доброе утро, сэр. Это мы. И с нами та юная особа, которую вы хотели видеть.
– А ключ?
Казалось, нежный голос ангела доносится не из зеркала, а неизвестно откуда. Он звучал со всех сторон.
– Ключ болтается на ее лебединой шейке, – ответил мистер Круп. Он не хотел выказывать нетерпения, но голос предательски дрогнул.
– Войдите, – разрешил ангел.
Дубовые двери отворились, и они вошли.
* * *
Все произошло стремительно: Зверь появился из темноты, Охотница подхватила копье, он налетел на нее и снова растворился в темноте.
Ричард прислушался – и ничего не услышал, только где-то капала вода – кап, кап, кап, – а еще пронзительно звенели комары, и этот звон сводил с ума. Охотница лежала в грязи. Одна рука у нее была неестественно вывернута. Ричард подполз к ней, шлепая по вонючей жиже.
– Охотница! Ты меня слышишь? – тихо спросил он.
Сперва было тихо, но потом он услышал шепот – такой слабый, что он подумал, ему послышалось.
– Да.
Маркиз по-прежнему стоял в сторонке, прислонившись к каменной стене.
– Ричард, не двигайся! – крикнул он. – Зверь вернется. Он просто затаился.
Ричард не стал его слушать. Он думал только об Охотнице.
– Ты… – начал он и вдруг понял, что спрашивать такое ужасно глупо, но все равно спросил: – Ты в порядке? – Ее окровавленные губы растянулись в улыбке, она рассмеялась и покачала головой. – У вас тут, внизу, есть врачи? – спросил он маркиза.
– Таких, как наверху, нет. Есть целители, лекари, костоправы…
Охотница закашлялась, морщась от боли. Изо рта у нее потекла алая артериальная кровь.
Маркиз подошел ближе.
– Может, ты где-нибудь спрятала свою жизнь? – спросил он.
– Я Охотница, – высокомерно прошептала она. – Такие фокусы не для меня… – Она с усилием вдохнула и тяжело выдохнула – дышать становилось все труднее. – Ричард, ты умеешь обращаться с копьем?
– Нет.
– Возьми его.
– Но…
– Давай же, – настойчиво проговорила она. – Возьмись за древко.
Ричард поднял копье.
– Ну, как его взять, я бы и сам догадался.
По ее лицу скользнула тень улыбки.
– Вот и отлично.
– Слушай, – начал Ричард, в очередной раз чувствуя себя единственным вменяемым человеком среди сумасшедших, – потерпи немного. Надо затаиться, подождать – может, Зверь уйдет. Мы попытаемся тебе помочь.
И в очередной раз сумасшедшие не стали его слушать.
– Я совершила плохой поступок, Ричард Мэхью, очень плохой, – печально прошептала Охотница. – Из-за того, что так сильно хотела убить Зверя. И мне нужно было копье.
Она медленно поднялась на ноги. Только теперь Ричард понял, как сильно она пострадала. Он боялся даже вообразить, с какой болью ей приходится бороться. Ее правая рука висела плетью, из-под кожи пугающе торчала белая кость. Глубокая рана в боку кровоточила. И с грудной клеткой явно было что-то не так.
– Зачем ты встала?! Ложись! – прошипел он, но безрезультатно.
Левой рукой Охотница сняла с пояса нож, вложила его в правую руку и сжала безжизненные пальцы вокруг рукоятки.
– Я совершила плохой поступок, – повторила она. – И постараюсь его искупить.
– М-м-м-м-м, – вдруг загудела она. – М-м-м-м…
Звук становился то выше, то ниже. А потом она нашла нужный тон, отдававшийся эхом от всех стен, труб – всего вокруг. Охотница продолжала издавать этот звук до тех пор, пока он не заполнил весь лабиринт. Тогда она остановилась, набрала воздух в раздавленные легкие и закричала:
– Эй! Зверь! Где ты?
Вокруг была тишина. Только слышалось, как капает вода. Даже комары притихли.
– Может быть, он… ушел? – предположил Ричард, крепко сжимая копье.
– Вряд ли, – пробормотал маркиз.
– Выходи, трус! – закричала Охотница. – Ты нас испугался?
Прямо перед ними раздался низкий рев. Зверь возник из темноты и снова помчался к ним. В этот раз они не имели права на ошибку. Танец еще не окончен, подумала Охотница.
Зверь бежал на нее, выставив вперед рога.
– Ричард, давай! Снизу вверх! Бей! – закричала Охотница, и тут Зверь налетел на нее, и она зашлась в отчаянном вопле.
Ричард видел, как Зверь шагнул в круг света. Дальше все происходило медленно, словно во сне, – точно так же, как во всех его кошмарах. Зверь был так близко, что Ричард чуял его запах, животный запах крови и навоза, чувствовал исходящее от него тепло. И он со всей силы вонзил копье ему в бок. Оно пробило шкуру, прошло глубоко внутрь.
Раздался рык, затем рев. И в этом реве были боль, отчаяние и ненависть. А потом наступила тишина.
Ричард слышал, как сильно бьется его собственное сердце, слышал, как капает вода, слышал звон комаров. Он вдруг заметил, что все еще цепляется за копье, вонзенное в неподвижное тело Зверя. Ричард разжал руку и, пошатываясь, обошел тушу, чтобы посмотреть, что с Охотницей. Падая, зверь придавил ее. Ричард понял, что пытаться ее вытащить бесполезно – она может просто этого не выдержать, а потому он изо всех сил навалился на тушу. Зверь весил не меньше, чем танк, но Ричарду все же удалось наполовину сдвинуть его с Охотницы.
Она лежала на спине. Глаза ее были открыты, но смотрели в никуда, и Ричард догадался, что она уже ничего не видит.
– Охотница, – прошептал он.
– Да, Ричард Мэхью.
Ее голос звучал как будто издалека. Она не перевела на него взгляд, не попыталась на него посмотреть.
– Он издох?
– Кажется, да. По крайней мере, не шевелится.
Она залилась смехом – необычным, странным смехом, словно услышала самую смешную охотничью шутку. И сквозь безумный хохот, временами прерывавшийся резким кашлем, объяснила Ричарду, что ее насмешило.
– Ты убил Зверя. Так что теперь ты – лучший охотник Нижнего Лондона. Ты Воин… – Она вдруг перестала смеяться. – Я не чувствую рук. Возьми мою правую руку.
Ричард нащупал ее кулак под тушей Зверя и сжал похолодевшие пальцы. Кулак Охотницы показался ему на удивление маленьким.
– Нож там? – прошептала она.
– Да.
Он нащупал холодное, липкое лезвие.
– Возьми его. Он твой.
– Но мне не нужен…
– Возьми!
Он разжал ее пальцы и забрал нож.
– Теперь он твой, – повторила Охотница, едва шевеля губами. Взгляд ее затуманился.
– Он верно служил мне. Вытри с него кровь… чтобы не заржавел… охотник должен заботиться о своем оружии. – Она судорожно вздохнула. – А теперь… намажь кровью Зверя глаза… и язык.
Ричард подумал, что ослышался, – ведь это какой-то бред.
– Чего?
Он и не заметил, как к ним подошел маркиз. И чуть не подпрыгнул, когда тот прошептал ему в самое ухо:
– Делай, что она велит. Она права. Это поможет тебе выйти из лабиринта. Пошевеливайся.
Ричард провел рукой по копью, нащупал рану в боку Зверя, окунул пальцы в его теплую липкую кровь. Чувствуя себя ужасно глупо, лизнул соленую кровь Зверя. Как ни странно, ему не было противно. Более того, он вдруг подумал, что это совершенно естественно, как попробовать морскую воду. Он провел окровавленными пальцами по векам и ощутил, как кровь жжется, словно пот.
– Намазал, – сказал он.
– Хорошо, – прошептала Охотница и умолкла навсегда.
Маркиз опустился на корточки и закрыл ей глаза. Ричард принялся вытирать нож о рубашку. Она просила вытереть нож. И он вытирает. Можно ни о чем не думать.
Маркиз встал.
– Идем, – сказал он.
– Мы не можем бросить ее здесь!
– Можем. Вернемся за ней позже.
Ричард до блеска натирал лезвие. Сам того не замечая, он плакал.
– А если не вернемся?
– Тогда кому-то другому придется позаботиться о наших останках. Включая тело леди Двери. Она, кстати, уже заждалась. – Ричард опустил глаза. В последний раз протер нож, засунул за ремень. Кивнул. – Давай, – сказал маркиз. – Иди. Я за тобой.
Ричард постоял немного и вдруг со всех ног бросился бежать.
* * *
Наверное, Охотница была права насчет крови Зверя, – другого объяснения быть не могло. Ричард мчался через лабиринт, который перестал быть для него лабиринтом. Он как будто знал каждый уголок, каждый поворот, каждый туннель, каждый проулок. Он бежал, спотыкаясь, тяжело дыша. Кровь стучала у него в висках. В голове монотонно звучала песенка, которую он слышал в детстве. Слова ложились в ритм шагов.
В эту ночь, да-да в эту ночь,
И сейчас и на год вперед.
Свечи горят, поленья трещат,
И Христос твою душу возьмет.
Она повторялась снова и снова, как заклинание. Свечи горят, поленья трещат…
Ричард пробежал лабиринт насквозь и оказался перед гранитной скалой, в которой была дубовая двустворчатая дверь. На одной створке поблескивало овальное зеркало.
Двери были закрыты. Ричард толкнул их, они бесшумно отворились.
И он вошел.
