Глава 14
Под кнутом
Несколько дней прошли без происшествий. И вдруг…
Нзанги нежилась на подушках в своей спальне. Два дня назад рабыне Чабеле было дано тяжелое, изматывающее задание. Приказания отдавались на глазах у Конана. Нзанги позаботилась об этом, тщательно спланировав наблюдение за ним.
Зная о внимании королевы, Конан надел маску безразличия, хотя он внутри кипел, видя такое обращение с пленной принцессой.
Не сумев ничего узнать от Конана, Нзанги задумала разыграть финальную сцену, рассчитывая все-таки узнать настоящие чувства Конана. Она объявила маленький праздник для нескольких ее приближенных амазонок-офицеров — могучих, сурово выглядевших, иссеченных шрамами женщин, в которых, по мнению Конана, было столько же женственности, сколько в боевом топоре.
Во время праздника Чабела прислуживала за столом. Когда она разливала вино, одна из амазонок толкнула ее.
Вскрикнув от неожиданности, Чабела потеряла равновесие и опрокинула кувшин вина, обрызгав гостей. Одна из них, могучая амазонка по имени Тута, вскочила с бранью и с ужасной силой ударила провинившуюся рабыню ладонью по лицу. Девушка рухнула на земляной пол.
В глазах амазонки вспыхнули искры садистского удовольствия: вид съежившейся нагой девушки, казалось, добавил ей ярости. В мертвой тишине она приблизилась к рабыне, как пантера подкрадывается к своей жертве. В одной руке она сжимала остроконечный бронзовый кинжал. С лицом, ставшим кровожадным, Тута наклонилась над рабыней и занесла кинжал.
Как загипнотизированная, наблюдала Чабела за приближающимся кинжалом. Она знала, что надо вскочить и бежать, но не могла: ужас отнял у нее силу — она лишь беспомощно смотрела.
Но тут амазонка застыла, как будто ее сжали тиски. Подавляющая сила могучих рук парализовала ее. Клинок выпал из рук, ударившись о пол со слабым металлическим звуком. Приподняв ее одним могучим движением, Конан швырнул амазонку в дальний угол зала.
Конан прекрасно понимал, что задумала Нзанги. Но он не мог допустить гибель дочери короля Федруго, с другой стороны, он понимал, что Нзанги сочтет такое вмешательство подтверждением своих подозрений и обратит свою ревность либо на одного из них, либо на обоих. Он выдавил улыбку.
— Конечно, королева Тамбуру не столь расточительна, чтобы позволить убить свою рабыню за несколько капель вина, — сказал он, улыбаясь как можно любезнее.
Королева Нзанги смотрела на него холодно. Затем она сделала знак Чабеле, которая вскочила с пола и выбежала из комнаты. Напряжение спало. Конан вернулся на свое место. Чаши вина снова пошли по кругу, возобновилась застольная беседа.
Конан надеялся, что острый момент прошел. Он постарался утопить свои тяжелые мысли в сладком вине. Но не мог не заметить, что Нзанги время от времени смотрит на него сурово и задумчиво.
Как только Чабела вышла из зала, могучие черные руки подняли ее и быстро понесли. До того, как она успела закричать, ей вставили и закрепили веревкой кляп. А затем на голову натянули мешок. Руки связали за спиной. Ее быстро понесли куда-то по коридорам и лестницам. Наконец ей развязали руки, чтобы снова привязать над головой к медному кольцу, висевшему на цепи в потолке. После этого ее оставили одну.
Вскоре руки затекли и совершенно онемели, боль от веревок перестала ощущаться. Она слабо стонала в тихой комнате, моля, чтобы Конан узнал о ее положении.
Но Конан сам в этот момент нуждался в помощи. Он лежал на ковре в обеденном зале с закрытыми глазами, храпел, как далекий гром. Хотя он выпил мало, его вдруг охватила неожиданная слабость. Он подумал, с усилием собравшись с мыслями, что, вероятно, Нзангн что-то подсыпала ему — но, прежде чем он успел что-то предпринять, его охватил глубокий сон.
Нзанги скользнула по нему взглядом и приказала вынести из комнаты. Затем поднялась и пошла по коридорам в комнату, где висела Чабела. Пока она шла, ярость разгоралась в ее сердце подобно пламени в треножнике, и в ее суровых глазах вспыхивали искры в предвкушении предстоящего.
С головы Чабелы сняли мешок и вынули кляп. Перед ней стояла ехидно улыбающаяся Нзанги. Рабыня в ужасе вскрикнула.
— Кричи сколько хочешь, белокожая тряпка, — ухмыльнулась амазонка. — Это тебе нисколько не поможет!
Нзанги злорадно оглядела прекрасное тело висевшей перед ней жертвы. Затем выбрала кнут из висевших на стене пыточных инструментов. Великолепный из хвоста гиппопотама кнут лежал на полу, как свернувшаяся змея. Чабела смотрела на него с ужасом. Королева вновь неприятно улыбнулась.
— Губы Конана никогда тебя не пугали, — сказала она. — Так испугает поцелуй моего любимца. И никогда его руки не ласкали, как приласкает кнут.
— Что я сделала такого, за что вы меня так мучаете?
— Ты отняла у меня сердце Конана, — крикнула Нзанги. — Я никогда не знала такого мужчины. Но его руки сжимали тебя в ласках, его губы оставляли пылающие поцелуи на твоей белой груди… Но я знаю, когда тебя не будет, он вернется ко мне и будет любить всем своим могучим сердцем. Я сделаю его королем Гамбуру — этого не добивался ни один мужчина за тысячу лет! — она щелкнула кнутом.
— Это неправда, — простонала Чабела. — Он ни разу не коснулся меня!
— Ты лжешь! Но поцелуй кнута вырвет из тебя правду!
Нзанги отвела руку назад, и кнут, свистнув, обвил талию Чабелы. Девушка вскрикнула от острой боли. Кнут оставил алый след, из которого медленно сочились капли крови.
Нзанги медленно отвела руку для следующего удара. В комнате было слышно лишь порывистое дыхание Чабелы.
Снова свистнул кнут, и крик страдания вырвался у девушки, когда он обвился вокруг ее бедер. С кровавым вожделением, исказившим ее прекрасное лицо, глядела Нзанги на извивавшуюся девушку. Она ударила снова, теперь ее эбонитовое тело блестело от мелких капелек пота. Вновь вскрикнула Чабела. Королева улыбнулась, облизав полные губы.
— Кричи в свое удовольствие, хилая рабыня! Никто тебя не услышит. Конан лежит в глубоком сне, из которого ему не вырваться несколько часов. В целом мире нет никого, кто бы помог тебе!
Она собиралась продолжить истязание, пока девушка не умрет под кнутом…
Чабела не представляла себе, что кожа может выдерживать такие пытки. Привыкшая к роскоши придворной жизни, она никогда не испытывала настоящей боли. А теперь под ударами кнута ее тело страдало от боли, а душа от унижения.
Зингаранская знать держала черных рабов, и Чабела знала, что их наказывали за подлинные или мнимые поступки, как это сейчас было с ней. Но в самых диких снах она не могла представить, что роли могут поменяться и черная женщина будет истязать ее, как последнюю рабыню с зингаранских плантаций.
Удар следовал за ударом, и Чабела сквозь кровавую пелену вдруг увидела блестящий предмет, который лежал у противоположной стены на маленьком табурете: золотой головной убор в форме свернувшейся змеи, украшенный бриллиантами. Ну, конечно! Она узнала Корону Кобры, которую Конан вынес из черного храма на Безымянном Острове. Она попыталась смотреть только на корону, чтобы притупить страшную боль…
Корона, вспомнила она, была украдена у Конана в Кулало — когда? Казалось, несколько лет назад. А что потом? Работорговцы, поймавшие ее и Конана, должно быть, отняли корону у первого вора.
Нзанги остановилась, чтобы глотнуть вина. Приготовившись к следующему удару, Чабела широко открыла глаза. Сквозь спутанные волосы она наблюдала удивительную картину.
Позади Нзанги начали происходить странные вещи. Сперва появилось слабое сияние, напоминающее болотные блуждающие огни.
Затем зеленое свечение стало ярче и побольше размерами. Через миг в нем появилось сгущение высотой с человека.
Чабела затаила дыхание. Увидев, что девушка рассматривает что-то позади нее, Нзанги обернулась. В это время сияние превратилось в слепящее изумрудное пламя, а затем потускнело и пропало. На его месте стоял человек.
Он был темнокож, высок и могуч. Его лицо напоминало бронзовую маску с резкими чертами, острыми черными глазами и орлиным носом. На нем был простой белый хитон, оставлявший руки обнаженными.
С того времени, как Зароно и Менкара увидели его на троне, Тот-Амон заметно постарел. На лбу его блестели капли пота, так как магическая операция, перенесшая его сюда из оазиса Хаджар, относилась к числу самых сложных. Лишь несколько волшебников способны были выполнить ее.
Нзанги была изумлена, что посторонний — к тому же презренный мужчина — неожиданно появился в ее комнате пыток. Такое вторжение, бесцеремонное и необъяснимое, заслуживает смерти.
Она открыла рот, чтобы крикнуть охрану, одновременно замахнувшись кнутом.
Стигиец смотрел спокойно и загадочно улыбался. Заметив отведенный для удара кнут, он вытянул руку к черной королеве. Из его пальцев в пространство полилось ядовито-зеленое сияние, которое становилось все ярче и ярче, пока эбонитовая фигура Нзанги не потонула в ее свете.
Королева слабо вскрикнула и упала на земляной пол. Сияние ослабло и исчезло.
Какое-то предчувствие заставило Чабелу прикинуться потерявшей сознание. Она уронила голову на грудь, так что густая масса блестящих черных волос закрыла ее лицо.
Тот-Амон взглянул на нее. Для него она была рабыней, наказанной за какой-то проступок. Он никогда не видел Чабелу близко и не мог себе представить, что перед ним принцесса, за которой Зароно и Менкара охотились по всему Черному Берегу. Волшебники, так же как и простые люди, тоже могут ошибаться.
После того как Зароно и Менкара отправились на поиски принцессы, Тот-Амон еще раз решил обратиться к волшебному камню. Прежде чем начинать могучее колдовство, способное перенести его в любую точку земли, он хотел как можно точнее определить положение Короны Кобры.
Поскольку оставаться в конечной точке своего путешествия он мог лишь ограниченное время, то должен был попасть в точное место поиска. Поэтому, после колдовства с кристаллом, Тот-Амон с некоторым удивлением узнал, что Корона теперь не в Кулало, а в Гамбуру. О Конане и Чабеле он не беспокоился. Он полагал, что Чабела была еще в Кулало, где ее найдут Зароно и Менкара. Во всяком случае, волшебство, перенесшее его в Гамбуру, не годится для переноса еще одного человека обратно.
Что касается Конана, то Тот-Амон считал киммерийца лишь небольшим неудобством, вроде писка комара. Если Конан встанет на его пути, то он раздавит его, как насекомое.
Если бы Тот-Амон внимательнее посмотрел на Чабелу, то узнал бы ее. Однако все его внимание было сосредоточено на Короне Кобры. Его глаза восхищенно вспыхнули, когда он узнал предмет на табурете. Он быстро перешагнул через бесчувственное тело Нзанги и подошел к Короне. Дрожащими от волнения руками он поднял Корону, рассматривая в свете факела, проводя ласково сильными коричневыми пальцами по изгибам колец и огромным бриллиантам.
— Наконец-то! — выдохнул он, сверкнув глазами. — С этим вся мировая империя в моих руках. И святое правление Отца Сета восстановится по всему свету.
Мрачная улыбка осветила его обычно бесстрастное лицо. Тот-Амон сказал волшебное слово и сделал странный жест. Пульсирующая паутина зеленых лучей охватила и скрыла его. Сияние ослабло и пропало.
Оставшись в комнате одна, Чабела, встав на цыпочки, почувствовала, что может ослабить давление петли на руках, хотя запястья были туго связаны, теперь, покрытые потом, они легко скользили в петле. После усилий одна рука, наконец, выскользнула, а за ней и другая.
Изможденная Чабела рухнула на пол. Ее руки так затекли, что она не могла шевельнуть даже пальцем. Однако скоро кровообращение восстановилось, пальцы стало покалывать. Она изо всех сил сдерживала стоны, чтобы королева не очнулась.
Мало-помалу руки отошли. Она встала, пошатываясь, и склонилась над телом Нзанги. Великолепная грудь королевы мерно поднималась и опускалась, как при обычном сне.
Чабела побрела через комнату, туда, где стоял кувшин с вином, которым освежалась Нзанги. Принцесса пила сладкую жидкость жадными глотками, и в ее тело вливалась новая сила.
Внимание Чабелы снова привлекла королева, у которой на поясе сверкнул кинжал. Что мешает достать его из ножен и вонзить в грудь королевы? Она дрожала от ненависти к Нзанги. Она вытерпела от нее такие муки…
Но Чабела колебалась. Она не знала, насколько глубок сон королевы. Положим, она достанет кинжал. Но это движение может разбудить Нзанги, которая, будучи сильнее маленькой, нежной Чабелы, свяжет ей снова руки и либо запорет ее насмерть, либо позовет стражу. Даже если Чабела получит оружие, не разбудив врага, то первый удар может не убить и тогда королева успеет до второго удара позвать на помощь.
Ее удерживало и другое. Кодекс чести Зингара, по которому она жила с малых лет, запрещал убивать спящего врага.
Она быстро пересекла комнату и отодвинула занавесь, закрывавшую вход. Собравшись с духом, девушка пошла в темноту.
В комнате слабо светили факелы, их мерцающий свет вспыхивал на освещающемся с потолка кольце, на окровавленном кнуте и на распростертом теле черной королевы.