5
Черный жеребец
Солнце стояло уже довольно высоко, когда Юсмина проснулась. Ее тело еще ныло от долгой езды, но, казалось, все еще чувствовало мускулистую руку, которая принесла ее так далеко.
Она лежала на овечьей шкуре, покрывавшей ложе из листьев на грязной земле.
Сложенная куртка из овечьей кожи была у нее под головой, а она сама была накрыта плащом. Юсмина находилась в большой комнате, стены которой были грубо, но прочно сложены из необработанных камней, замазанных обожженной глиной. Толстые столбы поддерживали свод, в котором виднелся люк. К люку вела лестница. В стенах вместо окон были только амбразуры.
В комнате была одна массивная бронзовая дверь, очевидно, трофей, снятый вазули с какой-нибудь Виндийской пограничной башни. Напротив двери в стене было широкое отверстие, загороженное несколькими прочными деревянными брусьями. За ними Юсмина увидела замечательного черного жеребца, с чавканьем жевавшего пучок сухой травы. Строение было одновременно крепостью, жилым помещением и стойлом.
На другом конце комнаты у небольшого костра сидела на корточках девушка в жилете и широких шароварах, жаря кусочки мяса на железной решетке, положенной на камни. В стене в нескольких футах от пола была запачканная сажей прорезь, и дым выходил наружу через нее. Часть дыма расплывалась волнами по комнате.
Девушка-дикарка взглянула на Юсмину через плечо, показав смелое приятное лицо, и продолжала стряпать. Снаружи раздались голоса, затем дверь распахнулась от удара ногой, и вошел Конан.
Он выглядел еще огромней, чем ночью. Юсмина заметила, что одежда была чистая и целая. Широкий бархатистый пояс поддерживал его нож в ножнах, а под рубашкой поблескивала толстая туранская кольчуга.
— Твоя пленница проснулась, Конан, — сказала девушка.
Он улыбнулся, шагнул к огню и смахнул кусочки мяса с решетки в каменное блюдо.
Сидевшая на корточках девушка засмеялась в ответ и сделала неприличный жест.
Конан ухмыльнулся и шлепнул девицу по ягодице. Затем он отдал ей короткую команду, и та поставила перед Юсминой большой ломоть хлеба, медный кувшин и каменное блюдо с мясом. Юсмина посматривала на все это с сомнением.
— Грубая пища для принцессы. Но живот можно наполнить и этим, — хмыкнул киммериец. Деви вдруг почувствовала сильный голод. Без слов она села на пол, скрестив ноги, поставила блюдо себе на колени и начала есть, используя пальцы за неимением столовых принадлежностей. В голове Юсмины промелькнуло, что способность к адаптации — качество настоящего аристократа.
Конан стоял, смотря сверху на нее, заткнув большие пальцы рук за пояс. Он никогда не сидел со скрещенными ногами по восточному обычаю.
— Где я? — вдруг спросила Юсмина.
— В хижине Яра Афзала, главы курумских вазули, — ответил он. — Афгулистан лежит на много миль дальше к западу. Мы спрячемся здесь ненадолго. Винди топчут холмы в поисках тебя. Несколько их отрядов уже уничтожены племенами.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Держать тебя до тех пор, пока Чандер Шан не пожелает обменять тебя на семерых моих негодяев.
Он хмыкнул.
— Женщины вазули выделывают чернила из листьев шоки, и, когда придет время, ты сможешь написать письмо правителю.
Тень монаршего гнева всколыхнула ее, когда она подумала, как по-сумасшедшему вкось пошли ее планы. Ведь она стала пленницей того самого человека, которого рассчитывала подчинить себе. Она сбросила на пол блюдо с остатками мяса и вскочила на ноги, задыхаясь от гнева.
— Я не напишу этого письма! Если ты не доставишь меня назад, они повесят твоих людей и еще тысячу в придачу!
Девушка-дикарка презрительно засмеялась. Конан нахмурился, но тут открылась дверь и с важным видом вошел Яр Афзал.
Глава вазули был крупнее Конана, но выглядел толстым и медлительным по сравнению с плотным киммерийцем. Он пощипал свою окрашенную в красный цвет бороду и со значением посмотрел на девушку-дикарку, которая встала и вышла из комнаты. Затем Яр Афзал обратился к своим гостям.
— Проклятая людская болтовня, Конан, — сказал он. — Они хотят, чтобы я убил тебя и забрал девушку. Они уверены, что это знатная и богатая женщина. Им непонятно, почему афгулийские собаки получат за нее выкуп, если рискуют они, держа ее в своей деревне.
— Одолжи мне свою лошадь, — сказал Конан. — Я возьму ее и уеду.
— Фи! — фыркнул Яр Афзал. — Не думаешь ли ты, что я не могу справиться со своими людьми! Я заставлю их танцевать голыми, если они будут перечить мне! Они не любят тебя, как и любого другого чужака, но ты однажды спас мне жизнь, и я не забыл этого. Выйдем, Конан, вернулся разведчик.
Конан последовал за ним. Они закрыли за собой дверь, и Юсмина выглянула через амбразуру. Перед хижиной было ровное пространство. На дальнем его конце стояло несколько каменных домов, голые ребятишки играли среди валунов, стройные женщины занимались домашними делами.
Прямо перед домом Афзала сидели на корточках несколько волосатых, оборванных мужчин, смотревших на дверь. Конан и Яр стояли недалеко от двери и слушали разведчика. Он обращался к главе на грубом наречии вазули, которое Юсмина едва понимала, хотя ее учили языкам Иранистана и наречиям Афгулистана.
— Я говорил с Дагозаном, который видел всадников прошлой ночью, — сказал разведчик. — Он прятался рядом, когда они подъехали к месту, где мы поймали в засаду господина Конана. Он подслушал их разговор. Среди них был Чандер Шан. Они нашли мертвую лошадь, и один из всадников узнал в ней лошадь Конана. Затем они нашли вазули, которого убил Конан. Они решили, что Конан убит, а девушка взята в плен вазули, поэтому они решили ехать в Афгулистан. Но они не знали, из какой деревни был убитый, а мы не оставили никаких следов, по которым могли бы последовать кшатри. Поэтому они поехали к ближайшей деревне вазули, которой оказалась деревня Угры, сожгли ее и убили много людей. Но люди Ходжура напали на них в темноте и убили некоторых из них и ранили правителя. Поэтому уцелевшие отступили, но вернулись с подкреплением на восходе солнца. Стычки и сражения на холмах кипели все утро. Говорят, что подошла большая армия, чтобы очистить холмы вокруг Зайбара. Племена точат копья и устраивают засады в каждом ущелье отсюда и до долины Гурашах. Я знаю, что в предгорьях появился Керим Шах.
Среди воинов раздались восклицания, и Юсмина подалась ближе к амбразуре.
— Куда он поехал? — потребовал ответа Яр Афзал.
— Дагозан не знает, но с ним было тридцать иракзан из нижних деревень. Они направились в горы и исчезли.
— Эти иракзан — шакалы, которые следуют за львом ради объедков, — зарычал Яр Афзал. — Они гребут монеты, которые Керим Шах разбрасывает среди пограничных племен, покупая людей, как лошадей. Мне он не нравится, хотя он наш родич из Иранистана.
— Не совсем так, — сказал Конан. — Я давно знаю его. Он хирканканец, шпион Юздигера. Если я поймаю его, я сдеру с него шкуру.
— Что мы сидим и ждем прихода винди? — закричали воины. — Они в конце концов узнают, где мы прячем женщину!
— Пусть они приходят.
Яр Афзал хмыкнул.
— Мы сможем удержаться против них.
Один из мужчин выскочил и потряс кулаком в сторону Конана.
— Почему мы должны рисковать, в то время как пожинать плоды будет он? — завопил воин. — Разве мы обязаны сражаться за него?
Конан прыжком подскочил к нему и немного нагнулся, чтобы увидеть его волосатое лицо.
— Я никогда не прошу сражаться за меня, — тихо сказал Конан. — Вынимай свое лезвие, если посмеешь еще раз тявкнуть, пес!
Вазули отпрянул назад, зашипев, как кот.
— Только посмей тронуть меня, и тут же пятьдесят воинов разорвут тебя! — зловеще прокричал он.
— Что? — проревел Яр Афзал.
Лицо его побагровело от злости, усы ощетинились, а желваки на щеках заходили от ярости.
— Курила, разве ты глава? Вазули получают приказы от Яр Афзала или от беспородной шавки?
Мужчина съежился перед своим грозным начальником, а Яр Афзал быстро подошел к нему, схватил за горло и душил, пока его лицо не стало серым. Затем он с яростью швырнул его на землю и встал над ним с кривой саблей в руке.
— Есть здесь еще кто-нибудь, кто оспаривает мою власть? — проревел он, окидывая взором своих воинов.
Те мрачно опустили глаза, Яр Афзал презрительно фыркнул и убрал свое оружие жестом, который был верхом оскорбления для вазули. Затем он с подчеркнутой мстительностью лягнул поверженного подстрекателя, что вызвало вопли его жертвы.
— Ступай в долину к наблюдателям и принеси известия, если они есть, — скомандовал Яр Афзал. Воин ушел.
Затем Яр Афзал с внушительным видом уселся на камень, ворча в бороду. Конан встал рядом с ним, раздвинув ноги и положив большие пальцы рук на пояс. Он внимательно наблюдал за собравшимися воинами.
Они мирно смотрели на него, не смея выступить против ярости Яр Афзала, но было ясно, что они ненавидели пришельца, как может ненавидеть только дикарь.
— Теперь слушайте меня, вы, сыновья безымянных собак, пока я рассказываю вам, как господин Конан и я задумали одурачить винди.
Рычащий голос Яр Афзала преследовал посрамленного воина, когда он удалялся от сборища.
Он прошел мимо скопища домов, где женщины, видевшие его поражение, смеялись над ним и выкрикивали обидные замечания, и поспешил по дороге, которая вела между скал в долину.
Едва пройдя первый поворот, он резко остановился и разинул рот. Он не мог поверить, что это возможно, — незнакомец в накидке из верблюжьей шерсти и в зеленом тюрбане вошел в долину Курум, незамеченный наблюдателями с ястребиными глазами.
Рот вазули раскрылся для вопля, а рука потянулась к рукоятке ножа. Но в этот момент его глаза встретились с глазами незнакомца, и крик замер в горле, а пальцы разжались. Он стоял, как статуя, с пустыми глазами.
Несколько мгновений оба были неподвижны. Затем незнакомец нарисовал пальцем на пыльной поверхности камня загадочный символ. Вазули не видел этого символа, но вскоре что-то засверкало там — круглый, сияющий предмет — черный шар, который выглядел, как сделанный из полированного нефрита. Чужак в зеленом подошел и протянул шар вазули, который принял его.
— Отнеси это Яр Афзалу, — сказал мужчина.
Вазули повернулся, как механическая кукла, и пошел назад по тропе, держа нефритовый шар на вытянутых руках. Он даже не услышал новые насмешки женщин, когда проходил мимо них.
Пришелец смотрел ему вслед с загадочной улыбкой. Рядом с ним была девушка, которая смотрела на него с восхищением и даже опаской.
Он бережно провел пальцем по ее темным локонам.
— У тебя еще кружится голова от полета.
Он засмеялся.
— Пока жив Яр Афзал, Конан будет пребывать в безопасности среди воинов вазули. Их много. Их ножи остры. То, что я задумал, будет надежнее даже для меня. Не нужно быть мудрецом, чтобы предсказать, что будет делать Вазули, мой посыльный, когда протянет шар Узудов главе Курума.
Яр Афзал остановился посреди своей тирады, удивленный и рассерженный при виде воина, которого он послал в долину.
— Я приказал тебе идти к наблюдателям! — проревел глава. — У тебя не было времени вернуться от них.
Воин не ответил. Он подошел к главарю и раскрыл перед ним ладони, на которых лежал нефритовый шар. Конан хотел сказать что-то Яру, но тот нанес Куриле сильнейший удар кулаком в лицо. Воин упал, как вол.
Нефритовый шар подкатился к ногам Яр Афзала, и глава, заметив его, нагнулся и поднял. Воины, уставившись озадаченно на своего бесчувственного товарища, видели, как их глава наклонился, но не заметили, что он что-то поднял с земли.
Яр Афзал выпрямился, взглянул на нефрит и сделал движение, чтобы засунуть его за свой пояс.
— Унесите этого глупца в его хижину, — прорычал он. — У него взгляд нюхателя лотоса. Я… Эй!
Вдруг он почувствовал, что шар ожил в руке. Он не ощущал больше ничего, кроме гладкой блестящей сферы в своих пальцах, и он не смел посмотреть, он не мог открыть ладонь, язык его онемел. Удивленные воины видели, как расширились от ужаса глаза Яр Афзала, как исчез румянец с его лица.
Вдруг рев вырвался из его груди, он покачнулся и упал. Пальцы правой руки разжались, и безобразный черный паук, тело которого сверкало, как черный нефрит, выбрался с его ладони и исчез в трещине скалы. Вазули завопили и отшатнулись назад, а чудовище заползло в трещину скалы и исчезло.
Воины столпились, недоуменно глядя друг на друга, и над их бормотанием послышался отдаленный голос команды, который пришел неизвестно откуда.
— Яр Афзал мертв! Убейте пришельца!
Впоследствии каждый из тех, кто остался в живых, отрицал, что он кричал, но все слышали команду.
Этот крик мобилизовал воинов. Оставив сомнения и страх, они бросились к Конану с поднятыми ножами.
Но киммериец среагировал на ситуацию мгновением раньше. Одним прыжком он оказался у двери, открыл ее ударом ноги и оказался в комнате. Бородатый охранник, стоявший у двери, рванулся за ним. Конан отпрянул в сторону, и стражник пролетел далеко в глубь комнаты. Киммериец успел захлопнуть дверь и задвинуть засов перед разъяренной толпой.
Он быстро развернулся и с обнаженным мечом набросился на охранника.
Юсмина, забившись в угол, смотрела с ужасом, как двое мужчин сражаются, двигаясь по комнате, иной раз почти касаясь ее. Мелькание и звон их лезвий заполнили комнату, а снаружи толпа вопила, как стая волков, тщетно рубя бронзовую дверь своими длинными ножами и швыряя в нее огромные камни.
Кто-то принес ствол дерева, и дверь стала прогибаться под его ударами. Юстина зажала уши, чтобы ничего не слышать.
Крики во дворе и удары в дверь привели жеребца в неистовство. Он повернулся крупом к бревенчатому ограждению стойла и стал бить по нему копытами. Один из ударов угодил в спину охранника, когда тот в какой-то момент схватки оказался прижатым к бревнам. Удар был так силен, что мертвый охранник, падая, повалил Конана на пол.
Юсмина вскрикнула и рванулась к ним, ей показалось, что оба убиты. Конан сбросил в сторону труп и встал. Юсмина схватила его за руку, дрожа с ног до головы.
— О, ты жив! Я подумала, что ты умер!
Он быстро взглянул в ее бледное запрокинутое лицо и расширенные темные глаза.
— Почему ты дрожишь? — спросил он. — Какое тебе дело, жив я или мертв?
Остатки ее гордости вернулись к ней, и она отошла, делая довольно жалкую попытку изобразить прежнюю Деви.
— Ты предпочтительнее тех волков, которые воют снаружи, — ответила она и жестом указала на дверь, каменный порог которой начал давать трещины.
— Она не продержится долго, — пробормотал Конан.
Затем, повернувшись, он быстро направился к жеребцу.
Юсмина сжала ладони и затаила дыхание, когда увидела, как он отдирает разломанную загородку и входит в стойло к обезумевшему зверю.
Жеребец угрожающе заржал и встал на дыбы. Конан, подпрыгнув, схватил его за гриву и рванул вниз с такой силой, что конь встал на четыре ноги. Киммериец взнуздал его и набросил на его спину позолоченное седло с серебряными стременами.
Затем позвал Юсмину, которая покорно приблизилась к фыркающей и вздрагивающей лошади.
Конан стал внимательно исследовать каменную стену позади стойла.
— Здесь есть тайная дверь, о которой вазули не знают. Яр Афзал показал мне ее как-то, когда был пьян. Она выходит к ущелью позади хижины.
Как только он надавил на выступ, который казался случайным, целая секция стены скользнула вбок на смазанных железных катках.
Девушка увидела узкий проход в каменной скале в нескольких футах от задней стены хижины. Затем Конан вспрыгнул в седло и посадил Юсмину перед собой. Позади них дверь застонала и рухнула.
В комнату ворвалась разъяренная толпа вазули с ножами в руках. Но Конан пришпорил коня, и тот, как дротик, выпущенный из катапульты, проскользнул через проход в скале и вылетел на тропу в ущелье.
Появление жеребца было столь неожиданным для двух людей на тропе, что один из них — мужчина в зеленом тюрбане — не успел увернуться и упал под копыта лошади.
Конан, на мгновение попридержав жеребца, обернулся и успел разглядеть стройную девушку в красивом платье, прижавшуюся к стене ущелья.
Из прохода в скале появились несколько вазули. Заметив их, киммериец вновь пришпорил коня и через считанные секунды исчез за поворотом тропинки.
Воинственные крики вазули, приблизившихся к лежащему человеку в зеленом тюрбане, сменились пронзительными воплями ужаса.
6
Гора Черных Пророков
— Куда теперь?
Юсмина попыталась усидеть прямо на качающейся луке седла, держась за своего похитителя. Она вдруг осознала, что эти вынужденные объятия не только придавали ей уверенность, но и вызывали приятные ощущения.
— В Афгулистан, — ответил Конан. — Это опасная дорога, но жеребец легко доставит нас, если только мы не встретимся с какими-нибудь твоими друзьями или моими врагами. Теперь, когда Яр Афзал мертв, проклятые вазули пойдут за мной по пятам.
— Кто был тот, кого ты сбил? — спросила она.
— Не знаю. Я никогда не видел его прежде. Какого дьявола он находился там, не могу понять. К тому же с ним была девушка.
— Да.
Взгляд Юсмины помрачнел.
— Девушка — моя служанка Гитейра. Ты не думаешь, что она шла на помощь мне, а этот человек был ее друг? Если так, то вазули схватили их обоих.
— Ладно, — ответил Конан. — Мы ничего здесь не можем сделать. Если мы вернемся, они убьют нас обоих. Я не могу понять, как такая девушка могла зайти так далеко в горы с одним человеком, да еще с ученым, так как он чертовски похож на ученого. Есть что-то странное во всем этом. Парень, которого избил Яр Афзал, двигался как человек, спящий на ходу. Я видел священников Заморы, совершавших свои отвратительные ритуалы. Их жертвы выглядели так же, как этот парень. Священники глядели им в глаза и бормотали заклинания, а затем люди становились подобны ходячим мертвецам с открытыми глазами и делали все, что прикажет повелитель. Еще я видел, как тот парень что-то нес в руках. Оно было похоже на большую черную нефритовую бусину, какую одевают девушки Изудов, когда танцуют перед черным каменным пауком, который является их богом. Яр Афзал поднял эту бусину и держал ее в руке, а когда он упал мертвым, паук, похожий на бога Изудов, только меньше, выбежал из его кулака. Затем, когда вазули стояли в растерянности, раздался голос, призывавший их убить меня, и я знал, что это не был голос кого-либо из воинов или женщин, стоявших около хижин. Он, казалось, пришел сверху.
Юсмина не ответила. Она взглянула на четкие очертания гор и вздрогнула. Их мрачное и скупое величие вызывало в ней, родившей на равнине, душевное смятение.
Солнце приближалось к зениту. Ветер, дувший небольшими порывами, казалось, срывался с заледеневших склонов. Она услышала над головой странное шуршание, которое не было порывом ветра. По взгляду, брошенному Конаном, она поняла, что для него это тоже было необычным звуком.
Никто из них не произнес ни слова, но Конан достал свой нож из ножен.
Они ехали по малозаметной тропке, нырявшей в настолько глубокие ущелья, что лучи солнца никогда не достигали их дна.
Солнце прошло зенит, когда Конан повернул коня и направился к югу, следуя почти под прямым углом к их прежнему маршруту.
— В конце этой тропы находится деревня Галзан, — объяснил он. — Их женщины ходят по этой тропе к колодцу за водой. Тебе нужно новое платье.
Посмотрев на свои тонкие одежды, Юсмина согласилась с ним. Они были настолько изорваны, что едва прикрывали ее. Но даже в целом виде они не подходили для путешествий в скалах Гинилианов.
Подъехав к ручью, пересекавшему тропу, Конан слез с лошади, помог спуститься Юсмине и стал ждать. Вскоре он кивнул, хотя она ничего не слышала.
— Женщина идет по тропе, — сказал он. Юсмина схватила его за руку.
— Ты не убьешь ее?
— Я не убиваю женщин, — великодушно сказал он. — Хотя некоторые из женщин гор этого заслуживают. Они настоящие волчицы.
Он ухмыльнулся.
— Клянусь богом, я заплачу.
Он вытащил пригоршню золотых монет и выбрал самую большую. Юсмина кивнула с облегчением. Возможно, это было естественно для мужчины — убивать и умирать, но мысль об убийстве женщины была невыносима.
Вскоре на тропе появилась женщина — высокая, стройная девушка галзан, гибкая, как молодой побег. Увидев их, девушка резко остановилась и уронила пустой кувшин, который несла. Она хотела бежать, но затем поняла, что Конан был слишком близко, и поэтому стояла спокойно, испытывая и страх, и любопытство.
Конан показал золотую монету.
— Если ты отдашь этой женщине свою одежду, — сказал он, — я дам тебе эту монету.
Ответ был мгновенным. Девушка широко улыбнулась от удивления и восторга. С пренебрежением женщины гор к правилам приличия, она быстро сбросила свой вышитый жилет, выскользнула из широких шаровар, сняла рубашку и скинула сандалии. Сложив все это в узел, она протянула его Конану, который передал вещи удивленной Деви.
— Встань за этой скалой и надень все это, — приказал он.
Он еще раз доказал этим, что он не похож на местных обитателей.
— Сложи свои вещи в узел и принеси их мне, когда оденешься.
— Деньги! — воскликнула дикарка и протянула руку. — Золото, что ты обещал мне!
Конан бросил ей монету, она поймала ее, попробовала зубами и засунула в свои волосы. Затем она нагнулась, подняла кувшин и пошла нагой по тропе без всякой стыдливости. Конан подождал с некоторым нетерпением, пока Деви в первый раз в жизни оделась сама. Когда она вышла из-за скалы, он чертыхнулся от удивления, и Юсмина почувствовала странный прилив эмоций от этого неприкрытого восхищения, горевшего в диких голубых глазах.
Встретив его выразительный взгляд, она почувствовала смущение, некоторое тщеславие, которого она никогда прежде не испытывала. Он положил тяжелую руку на ее плечо и повернул ее кругом, оглядев со всех сторон.
— Клянусь Кромом, — сказал он, — в тех ярких накидках ты была хороша, но холодна, как звезда. Сейчас ты женщина из теплой плоти и крови и совсем живая! Ты зашла за эту скалу как Деви Виндии, а вышла как девушка гор, хотя и в тысячу раз красивее. Ты была богиней — теперь ты реальная женщина!
Он шлепнул ее очень звонко, и она, приняв это как еще одно выражение восхищения, не почувствовала себя оскорбленной. Похоже, сменив одежду, она изменилась и сама. Чувства и ощущения, которые она раньше подавляла, поднялись в ней с новой силой, как только она сбросила королевскую одежду.
Но Конан в своем восхищении не забыл опасностей, которые их поджидали.
Чем дальше они удалялись от района Зайбар, тем менее вероятна была встреча с какими-нибудь войсками кшатри. Но Конан все время прислушивался в надежде заранее узнать о приближении вазули.
Подняв Деви, он уселся в седле и снова направил жеребца на запад. Связку одежды, которую дала девушка, Конан швырнул в глубину тысячефутовой пропасти.
— Почему ты сделал это? — спросила Юсмина. — Почему ты не отдал это девушке?
— Всадники кшатри прочешут эти горы, — сказал он. — Если они найдут девушку, носящую твою одежду, они пытками заставят ее все рассказать о нас.
— Что она будет теперь делать? — спросила Юсмина.
— Она вернется в свою деревню и скажет, что на нее напал незнакомец, — ответил Конан. — Она направит их на наш след, конечно, но сперва она сходит за водой, так как не посмеет вернуться без нее, иначе ей снимут кожу кнутом. Это даст нам запас времени. Они не догонят нас. К ночи мы пересечем границу Афгулистана.
— Здесь нет никаких границ, тропинок или знаков человеческого присутствия, — сказала она. — Даже для Гимилианов этот район кажется пустынным. Мы не видели дороги с тех пор, как оставили ту, на которой встретили девушку галзан.
Вместо ответа он показал на северо-восток, где она мельком увидела пик в кольце скал.
— Уисма, — добавил Конан. — Племена строят свои деревни как можно дальше от этой горы.
Она мгновенно сосредоточилась.
— Уисма! — прошептала она. — Гора Черных Драконов!
— Так ее называют, — подтвердил он. — Никогда так близко я не приближался к ней. Я отклонился на север, чтобы избежать каких-либо встреч с войсками кшатри. Основная дорога южнее. А эта очень древняя и редко используется.
Она внимательно смотрела на далекий пик.
— Сколько нужно времени, чтобы добраться до Уисмы с этого места?
— Остаток дня и всю ночь, — ответил Конан. Он усмехнулся. — Ты хочешь туда? Клянусь Кромом, это не место для обычного человека, как говорят люди гор.
— Почему они не соберутся и не уничтожат дьяволов, которые живут там?
— С саблями против колдунов? Как бы то ни было, они никогда не вмешиваются в дела людей, если только люди не мешают им. Я никогда не видел ни одного из них, хотя я говорил с людьми, которые клянутся, что видели среди скал на рассвете или закате высоких, молчаливых колдунов в черных накидках.
— А ты посмел бы напасть на них?
— Я?
Эта мысль, казалось, была новой для него.
— Ну, если они вынудят меня. Но мне нечего делить с ними. Я пришел в эти горы, чтобы найти сторонников среди людей, а не воевать с колдунами.
Юсмина ничего не ответила. Она посмотрела на пик, как на врага, чувствуя, как весь ее гнев и ненависть снова закипели у нее в груди. Чувство начало смутно проявляться у нее.
Юсмина задумала бросить против хозяев Уисмы человека, чьи руки несли ее. Возможно, был другой путь достижения цели, но она не могла ошибиться в чувствах, которые стала пробуждать в киммерийце. Королевства рушатся, когда изящные белые руки женщины натягивают нити судьбы.
Вдруг она напряженно застыла, указывая на что-то.
— Посмотри!
Еле видимое на далеком пике висело облако необычного вида. Она заметила, что оно было малинового цвета с прожилками из сверкающего золота. Это облако вращалось и уменьшалось. Вдруг оно отделилось от снежной вершины пика и поплыло над бездной, подобно раскрашенному перышку в лазури неба.
— Что бы это могло быть? — беспокойно спросила девушка, в то время как выступ скалы закрыл далекую гору из виду.
Явление было хотя и красивым, но тревожным.
— Люди гор называют это «Ковер Уисмы», — ответил Конан. — Я знаю, что они приходят в ужас и прячутся в пещерах, когда это малиновое облако всплывает на небе.
Они проехали узкую расщелину и оказались на широком выступе, с одной стороны которого находился склон, с другой — гигантская пропасть. Выйдя на этот выступ, жеребец резко остановился, фыркая и хрипя. Конан нетерпеливо пришпорил его, и лошадь захрипела, качая головой, дрожа и напрягаясь, как бы противясь невидимому барьеру.
Он пошел вперед с вытянутой рукой, как бы ожидая встретить сопротивление, но там ничего не оказалось. Когда он попытался провести лошадь, она пронзительно заржала и дернулась назад. Затем раздался крик Юсмины, и Конан резко повернулся, потянувшись рукой к ножу.
Никто из них не видел, как подошел мужчина в накидке из верблюжьей шерсти и в зеленом тюрбане. Конан хмыкнул от удивления, узнав того, кого сбил с ног его жеребец в ущелье около деревни вазули.
— Какого дьявола, кто ты? — потребовал он ответа.
Мужчина стоял со сложенными руками и молчал. Конан заметил, что взгляд мужчины концентрируется на нем.
Колдовство Хемел было основано, как и вся восточная магия, на гипнозе.
Бесчисленные поколения людей Востока жили и умирали в твердом убеждении в реальности и мощи гипноза. Это создало атмосферу, в которой индивидуум, воспитанный в традициях своей земли, оказывался беспомощным перед гипнотизером.
Но Конан — не сын Востока. Гипнотизм не был известен даже в мифах Киммерии. Поэтому традиции Востока не имели власти над Конаном, и киммериец был почти неуязвим.
Конан понимал, что Хемса старается с ним сделать, он чувствовал жуткую силу этого человека и смутное давление, которое он пытался на него оказать. Конан выхватил свой длинный нож и с быстротой горного льва нанес удар гипнотизеру.
Но гипнозом не исчерпывалась вся магия пророка Хемсы. Юсмина не увидела, каким обманным движением мужчина в зеленой чалме уклонился от ужасного сокрушительного удара, но острое лезвие не достигло цели. В ответ Хемса коснулся открытой ладонью бычьей шеи Конана, и киммериец упал, как оглушенный бык.
Хотя Конан и не потерял сознания, падая, он рубанул по ногам Хемсы, но и в этом случае гипнотизер увернулся. В этот момент из-за скалы и выскользнула Гитейра. Приветствие замерло в горле Юсмины, когда она увидела злобу на красивом лице своей бывшей служанки.
Конан медленно поднимался, потрясенный и ошеломленный жестоким ударом, нанесенным с мастерством, забытым людьми. Такой удар мог сломать, как гнилую ветку, шею менее крепкого человека. Хемса, который только что расправился с толпой безумных вазули, вооруженных ножами, взглянул на Конана с удивлением. Стойкость киммерийца поколебала уверенность пророка в своих чарах. Колдовство нуждается в успехе.
Хемса шагнул с протянутой рукой к Конану, но вдруг остановился и, устремив взор вдаль, замер в оцепенении.
Конан, Юсмина, стоявшая около дрожавшего жеребца, и Гитейра невольно последовали за взглядом волшебника.
По склонам горы, пританцовывая, спускалось малиновое конусовидное облако. Темное лицо Хемсы стало пепельно-серым, его поднятая рука задрожала и упала.
Гитейра, почувствовав перемену в нем, уставилась на него вопрошающе.
Малиновое облако оставило склон и спустилось по длинной дуге, окончившейся на выступе между Конаном и Хемсой. Пророк отпрянул назад с подавленным криком, таща за собой Гитейру.
Облако на мгновение замерло. Затем вдруг пропало, как исчезает пузырь, когда взрывается.
На выступе стояли четыре человека.
Это было чудо, но четверо мужчин с бритыми головами и в черных накидках не были ни призраками, ни фантомами.
Руки их были спрятаны внутри широких рукавов. Они стояли в молчании и пристально смотрели на Хемсу. Конан почувствовал, что страх подавляет его волю, он попятился, пока не натолкнулся на жеребца, которого била дрожь. Юсмина прижалась к плечу киммерийца. Никто не произнес ни слова. Молчание висело, как удушающая пленка.
Все четверо мужчин сверлили взглядом Хемсу. Их лица были неподвижны, глаза спокойны и задумчивы. Но Хемса трясся, как человек в лихорадке. Его ноги напряглись, как в схватке физической. Пот бежал ручейком по темному лицу. Его правая рука зажала что-то под коричневой накидкой. Левая рука упала на плечо Гитейры и сжала его в агонии тонущего человека. Девушка не отпрянула и не застонала, хотя пальцы пророка, как когти, впились в ее плоть.
Конан был свидетелем сотен битв в своей жизни, но никогда не видел подобной этой, в которой четыре дьявольских воли старались подавить одну дьявольскую волю, которая противостояла им. Но он только смутно чувствовал эту жуткую борьбу. Хемса боролся за свою жизнь всей своей темной мощью, всем своим страшным знанием, которому научили его прежние хозяева за долгие, мрачные годы ученичества и полной покорности.
Хемса оказался сильнее, чем думал. Он качался под безжалостным напором этих гипнотических глаз, но держался на ногах. Черты его лица были искажены звериной усмешкой агонии, члены скручены, как на дыбе. Это была война демонических душ и страшных умов, искушенных в науке исследовать бездны и подниматься к звездам.
Юсмина понимала это лучше, чем Хемса и Конан. Она смутно чувствовала, почему Хемса смог противостоять сконцентрированному удару этих четырех дьяволов, которые, казалось, могли расщепить в порошок скалы.
Причиной была девушка, за которую он уцепился с силой отчаяния. Она была подобна якорю для его погибающей души.
Ее слабость сейчас была его силой.
Его любовь к девушке, может быть, была сейчас опорой для его воли, нитью, которая связывала его с этим миром и которую колдуны не могли разорвать.
В конце концов и они поняли это. Один из колдунов обратил свой взгляд на Гитейру. Здесь не было битвы. Девушка отпрянула и вырвалась из рук своего любовника прежде, чем он понял, что произошло.
Затем девушка стала пятиться к пропасти, смотря на колдунов пустыми стекленеющими глазами. Хемса застонал и потянулся за ней, его воля не могла вести битву на два фронта. Девушка совершенно безвольно двигалась к обрыву, а Хемса следовал за ней, стонал от боли.
На самом краю пропасти девушка на миг задержалась, оцепенев, а он упал на колени и пополз к ней, тщетно пытаясь оттащить ее назад.
В этот момент один из колдунов засмеялся. Его жуткий смех, подобный звуку адового колокола, казалось, вернул ей понимание происходящего. Ее глаза наполнились невыразимым страданием, она решительно высвободилась из рук Хемсы и исчезла в пропасти.
Ущелье огласилось страшным предсмертным криком, который, многократно отражаясь от скал, долго раскатывался по горам. Хемса, перегнувшись через край, долго смотрел вниз. Его губы шевелились, что-то бормоча. Затем он повернулся и уставился на своих мучителей глазами, в которых уже не было ничего человеческого, а потом бросился к ним с поднятым в руке ножом.
Один из колдунов шагнул вперед и топнул ногой. Раздался скрежет, который быстро возрос до оглушительного рева. В прочной скале на пути Хемсы появилась трещина, которая мгновенно расширилась, и Хемса, мелькнув на мгновение с дико раскинутыми руками, исчез в бездне.
Четверо колдунов несколько мгновений созерцали изломанную кромку скалы, а затем неожиданно повернулись к Конану. Мозг его был затуманен. Он понимал, что ему нужно посадить Юсмину на черного жеребца и скакать, как ветер, но необъяснимая медлительность сковала его тело и мысли.
Теперь колдуны повернулись к ним. Они подняли руки, их очертания потускнели и расплылись, затем малиновый дым окутал их.
В следующий миг вращающееся облако поглотило Конана и Юсмину, отделив их друг от друга. Киммериец, ослепленный туманом, услышал удаляющийся крик Юсмины.
Малиновое облако, крутясь, поднялось вверх и исчезло за горными склонами.
Юсмина исчезла тоже, а с нею и четверо мужчин в черной одежде. Только дрожащий жеребец стоял рядом с ним.
7
К Уисме
Ясность сознания полностью вернулась к киммерийцу. Оглашая ущелье проклятиями, он влетел в седло и дернул поводья. Жеребец заржал, встав на дыбы.
Конан посмотрел на склоны, затем повернул жеребца в направлении, по которому двигался перед встречей с Хемсой.
Он отпустил поводья, и жеребец рванулся, подобно молнии. Бешеная скачка и для лошади, и для всадника была непроизвольной разрядкой после испытанного чудовищного психологического напряжения. Они спускались с головокружительной скоростью по узкой дорожке, вившейся по гигантской круче.
Он мог проследить путь, которым должен был проскакать. Далеко впереди он должен будет спуститься с гребня и сделать большую петлю назад до русла ручья. Конан проклинал необходимость терять столько времени на этот путь, но это была единственная дорога. Спуститься прямо здесь было невозможно.
Поэтому он пришпорил уставшего жеребца, когда вдруг до его ушей донесся стук копыт. Натянув поводья, Конан направил жеребца к краю гребня и посмотрел вниз.
Вдоль высохшего речного русла ехала пестрая толпа — пять сотен бородатых людей на полудиких лошадях.
Конан узнал афгулийцев.
— Я еду к Уисме! — загремел он сверху. — Я не надеялся встретить вас, собаки, по дороге. Следуйте за мной так быстро, как только могут ваши клячи!
Как только его крик достиг толпы, пятьсот бородатых людей запрокинули головы.
— Предатель! — услышал он вой, подобный шквалу.
— Что?
Конан увидел лица, искаженные яростью, и руки, потрясавшие ножами и луками.
— Предатель! — снова взревели они. — Где семь вождей?
— В тюрьме правителя, полагаю, — ответил он.
Ему снова ответил кровожадный вопль сотен глоток. Он перекрыл грохот своим ревом и загремел:
— Какой дьявол в вас вселился? Пусть один говорит, чтобы я мог понять, что вы хотите.
Костлявый старый вождь выдвинулся вперед, потряс своей саблей и закричал:
— Ты не спас наших братьев!
— Глупцы! — проревел выведенный из себя Конан. — Даже если бы вы преодолели стену, они повесили бы пленников прежде, чем вы ворвались бы в крепость.
— И ты поехал один, чтобы сторговаться с правителем! — завопил афгули, доведя себя до белого каления.
— Ну?
— Где семь вождей? — воскликнул старик, вращая саблей над головой. — Где они? Они мертвы!
— Что?!
Конан чуть не свалился с лошади от удивления.
— Да, мертвы! — уверенно заревели пятьсот кровожадных глоток.
— Но они не были повешены! — зловеще прокричал старик. — Вазули в соседней камере видели, как они умерли! Правитель послал колдуна, чтобы убить их!
— Они ошиблись, — сказал Конан. — Правитель не посмел бы. Прошлой ночью я говорил с ним.
Он зря признался в этом. Вопль ненависти и обвинений расколол небеса.
— Да! Ты пошел к ним один, чтобы предать нас! Вазули сбежали через двери, которые сломал колдун при входе, и рассказали все нашим разведчикам, которых мы послали, чтобы найти тебя. Когда они услышали рассказ вазули, они вернулись к нам и мы оседлали коней.
— И что вы, глупцы, намереваетесь делать? — спросил киммериец.
— Отомстить за наших братьев! — взвыли они. — Смерть Кшатри! Смерть Конану, он предатель!
Вокруг него начали падать стрелы.
Конан привстал в стременах, повернул коня и поскакал назад вверх по дороге.
Вскоре Конан достиг точки, где гребень соединялся со склоном.
Здесь Конан повернул на едва заметную тропинку среди скал. Он проехал совсем немного, когда жеребец вдруг фыркнул и попятился назад от чего-то лежащего на пути.
Конан уставился на кровавую, оборванную кучу, которая что-то невнятно бормотала обломанными зубами.
Только темные боги, которые правят мрачными судьбами колдунов, знали, как Хемса из-под упавших камней выбрался на тропинку.
Побуждаемый каким-то неясным чувством, Конан слез с лошади и стоя смотрел сверху вниз на бесформенную массу, понимая, что он стал свидетелем чудесного, противоречившего природе явления. Хемса поднял свою окровавленную голову, и его странные глаза, светившиеся агонией и приближавшейся смертью, уставились на Конана.
— Где они? — раздалось мучительное карканье, лишь отдаленно напоминавшее человеческий голос.
— Убрались назад в свой дьявольский замок на Уисме, — ответил Конан. — Они взяли Деви с собой.
— Я пойду за ними! — пробормотал он. — Они убили Гитеиру, я убью их и их прислужников. Четырех из Черного Круга и самого Повелителя! Убью их всех!
Он старался подняться, но даже неукротимая воля не могла оживить эту массу кровавого мяса, где расчлененные кости держались только изорванной кожей и остатками сухожилий.
— Иди за ними! — простонал Хемса, роняя кровавую слюну.
— Я собираюсь это сделать, — проворчал Конан. — Я отправился за моими афгулийцами, но они отвернулись от меня. Пойду на Уисму один. Я верну Деви, даже если буду вынужден разрушить эту проклятую гору голыми руками. Я не думал, что правитель посмеет убить моих вождей, но он сделал это. Юсмина не нужна мне теперь как заложница, но…
— Проклятие на них! — выдохнул Хемса. — Иди! Я умираю. Подожди! Возьми мой пояс.
Он попытался найти его, и Конан, поняв, что он искал, наклонился и вытащил из-за его окровавленной спины пояс удивительного вида.
— Следуй за золотой жилкой через бездну, — пробормотал Хемса. — Надень пояс. Я получил его от жрецов Стигии. Он поможет тебе, хотя он и подвел меня. Разбей кристаллический шар с четырьмя золочеными гранатами. Остерегайся превращений повелителя. Я ухожу к Гитейре, она ждет меня в аду.
Итак, он умер.
Конан посмотрел на пояс. Он был соткан из тысячи толстых черных женских локонов. В него были вплетены крохотные драгоценные камни, каких он никогда не видел прежде. Пряжка имела форму плоской золоченой змеиной головы, выполненной с удивительным искусством. Сильный разряд пронизал Конана, когда он дотронулся до пряжки, и он повернулся с желанием бросить пояс в пропасть, затем заколебался и, наконец, застегнул его вокруг талии, закрыв его своим бархатным поясом. Потом он сел на коня и отправился в путь.
Солнце опустилось за скалы. Конан взбирался по тропе в длинной тени утесов, которая была похожа на темно-голубой плащ, брошенный на долины и холмы далеко внизу.
Он был почти у перевала, когда услышал звон копыт впереди себя. Тропа слишком узка для разворота. Едва Конан выехал на ее расширяющийся участок, как его жеребец натолкнулся на лошадь, появившуюся из-за выступа скалы. Киммериец железной хваткой схватил руку всадника с занесенной саблей.
— Керим Шах, — пробормотал Конан. Турианец не вырывался, они сидели на своих лошадях, которые упирались грудью друг в друга. Позади Керим Шаха вытянулась в цепочку группа высоких иракзейцев на худых лошадях. Они сверкали глазами, как волки, сжимая луки и ножи, но оставались в нерешительности из-за бездны, разверзшейся под ними.
— Где Деви? — потребовал Керим Шах.
— Зачем это тебе, туранский шпион? — прорычал Конан.
— Я знаю, что она была у тебя, — ответил Керим Шах. — Я ехал на север с моими соплеменниками, когда попал в засаду в ущелье Шализах. Много людей било убито, а остальные разбежались по холмам, как шакалы. Когда мы отбились от погони, то повернули на запад к ущелью Иехун и этим утром наткнулись на вазули, бродившего среди холмов. Он был почти без памяти, но я многое узнал из его бессвязной речи, прежде чем он умер! Я узнал, что он был среди тех вазули, которые преследовали вождя афгулийцев и пленную женщину кшатри в ущелье близ деревни Курум. Потом он рассказал о человеке в зеленом тюрбане, который сначала был сбит с ног жеребцом афгулийца, а затем атакован толпой вазули. Однако он поразил почти всех их неизвестным способом, смяв их, как огненный шквал сметает скопище саранчи. Как этот человек остался жив, не знаю, — продолжал Керим Шах, — но я узнал, что Конан был в Куруме со своей королевской пленницей. А когда мы проехали через холмы, то обогнали обнаженную девушку с кувшином. Она рассказала нам, что ее раздел и изнасиловал гигант в одежде вождя афгулийцев, который отдал ее одежду своей спутнице. Она сказала, что ты поехал на восток.
Керим Шах не считал необходимым объяснить, что он ехал навстречу с ожидаемым отрядом из Секундерама, когда его путь преградили враждебные дикари. Дорога в долину урунах через ущелье Шализах была длиннее, чем дорога через ущелье Курум, но она пересекала частично край Афгулистана, который Керим Шаху очень хотелось избежать. Поэтому он повернул на заброшенную тропу в безрассудной надежде догнать Конана.
— Скажи мне, где Деви, — предложил Керим Шах. — Нас больше…
— Пусть только одна из твоих собак шевельнется — и я сброшу тебя в пропасть, — пообещал Конан.
— Если ты убьешь меня, это тебе ничего не даст. По моему следу идут афгулийцы, и если они обнаружат, что ты обманул их, они растерзают тебя живьем. Как бы то ни было, у меня нет к тебе сочувствия.
— У меня нет Деви, она в руках Черных Пророков Уисмы!
— Проклятие! — воскликнул Керим Шах, в первый раз выведенный из равновесия. — Хемса…
— Хемса мертв, — сказал Конан. — Его хозяева послали его в ад. А теперь прочь с моей дороги. Я был бы рад убить тебя, если бы у меня было время, но я иду к Уисме.
— Я поеду с тобой, — внезапно сказал туранец.
Конан засмеялся ему в лицо.
— Ты думаешь, я доверяю тебе, собака?
— Я не спрашиваю тебя, — резко оборвал его Керим Шах. — Нам обоим нужна Деви. Ты знаешь мою причину. Король Юздигер желает присоединить ее королевство к своей империи, а ее заполучить в свой сераль. И я знаю тебя с тех пор, как ты был слугой казаков степей, поэтому считаю твои амбиции ошибочными. Ты хочешь ограбить Виндию в качестве выкупа за Юсмину. Ладно, давай на время безо всяких иллюзий относительно друг друга объединим наши силы и попытаемся спасти Деви от пророков. Если нам повезет, и мы останемся живы, мы потом выясним, кому она достанется.
Конан внимательно посмотрел на Керим Шаха, а затем кивнул, освободив руку туранца.
— Согласен. А как насчет твоих людей?
Керим Шах повернулся к молчавшим иракзаи и кратко произнес:
— Вождь и я собираемся на Уисму сражаться с колдунами, вы пойдете с нами или останетесь, чтобы быть растерзанными афгули, которые преследуют этого человека?
Эти люди имели слишком много кровных врагов среди жителей скал, и их было очень мало, чтобы пробиться к границе без хитрого туранца. Они считали себя уже мертвыми и поэтому ответили, как только может ответить мертвый человек:
— Мы пойдем с тобой и умрем на Уисме.
— Тогда именем Крома, вперед! — прорычал Конан.
Он нетерпеливо вглядывался в сгустившийся сумрак.
— Мои волки отстали на несколько часов, но мы потеряли дьявольски много времени.
Керим Шах попятился на своем коне между черным жеребцом и скалой, убрал саблю и осторожно повернул лошадь. То же проделали иракзаи.
Вскоре весь отряд поднимался по тропе так быстро, как это было возможно.
Они выехали на гребень в миле от того места, где Хемса остановил киммерийца с Деви.
Даже Конан вздохнул с облегчением, когда лошади вскарабкались на более широкую дорогу. Они двигались, как призрачные всадники, через мрачное королевство теней, нарушая тишину тихим цокотом копыт уставших лошадей.
8
Юсмина испытывает ужас
Юсмина вскрикнула, когда почувствовала себя погруженной в малиновый вихрь и оторванной от своего защитника ужасной силой. Она была ослеплена и оглушена ураганным движением воздуха. Затем наступили головокружение и забытье.
Вновь обретя сознание, она закричала и замахала руками, как если бы продолжала невольный полет.
Ее пальцы сомкнулись на мягкой ткани, и облегчающее чувство устойчивости наполнило ее.
Она стала воспринимать окружающее и обнаружила, что лежит на возвышении, покрытом черным бархатом. Это возвышение стояло в большой, тускло освещенной комнате, на стенах которой висели шторы с извивающимися драконами, воспроизведенными с отталкивающим реализмом. Легкие тени говорили о высоком потолке, а сумрак создавал иллюзию чего-то затаившегося в углах.
Здесь, казалось, не было ни окон, ни дверей. Откуда проходил тусклый свет, Юсмина не могла определить. Огромная комната была царством загадок и темных теней, которое вызывало у нее непонятный ужас.
Ее взгляд остановился на фигуре, находившейся на блестящем черном возвышении в нескольких футах от нее. Ее длинное черное бархатистое одеяние с золотистыми нитями спадало свободно. Руки были спрятаны в рукавах, на голове — бархатная шапочка.
Лицо было спокойным, даже немного приятным, глаза имели непонятное выражение.
Он не двигался и не шевелил ни одним мускулом, рассматривая ее, и его выражение не изменилось, когда он увидел, что она пришла в себя.
Юсмина почувствовала, как страх леденит спину. Она приподнялась на одном локте и вопросительно посмотрела на незнакомца.
— Кто ты? - спросила она прерывающимся голосом.
— Я — хозяин Уисмы.
Голос был звучным и красивым, подобно негромкому звуку храмового колокольчика.
— Почему ты принес меня сюда? — потребовала ответа Юсмина.
— Разве ты не искала меня?
— Если ты один из Черных Пророков — то да, — ответила она безрассудно.
Она верила, что он легко читает ее мысли.
Он негромко засмеялся, и мурашки снова пробежали по ее спине.
— Ты повернула бы диких детей холмов против Пророков Уисмы? Я прочитал это в твоем мозгу, принцесса, в твоем слабом человеческом мозгу, наполненном мелкими мечтами о мести.
— Вы убили моего брата!
Поднявшаяся волна гнева соперничала со страхом, руки сжались, гибкое тело напряглось.
— Почему вы погубили его? Он никогда не трогал вас. Священники говорили, что Пророки не вмешиваются в человеческие дела. За что вы казнили короля Виндии?
— Как может обычный человек понять мотивы Пророков. — спокойно ответил хозяин. — Мои прислужники в храмах Турана настаивали, чтобы я сделал это ради Юздигера. По моим собственным соображениям я согласился. Как я могу объяснить мои тайные мотивы твоему жалкому интеллекту? Ты не поймешь.
— Я понимаю одно: мой брат умер!
Слезы горя и ярости прозвучали в ее голосе. Она поднялась на колени и уставилась на него широко раскрытыми блестящими глазами, гибкая, как пантера.
— Так хотел Юздигер, — спокойно подтвердил хозяин. — Это был мой каприз — помочь его амбициям.
— Юздигер твой вассал?
Юсмина старалась, чтобы голос ее не дрожал. Она почувствовала, что ее колено давит на что-то твердое и симметричное под скользким бархатом. Она немного изменила свое положение, скользнув рукой под бархат.
— Разве собака, которая лижет отбросы во дворе храма, вассал бога? — спросил хозяин.
Он, казалось, не заметил ее действий, которые она старалась скрыть. Ее пальцы под бархатом сжались на золоченой рукоятке кинжала. Юсмина наклонила голову, чтобы спрятать свет торжества в глазах.
— Сейчас я устал от Юздигера, — сказал хозяин. У меня теперь другие развлечения. Ха!
Юсмина с криком прыгнула, как кошка джунглей, на хозяина, взмахнув кинжалом. Затем она рухнула на пол, где съежилась, уставившись снизу вверх на него. Он не двинулся. Его загадочная улыбка не изменилась. Она подняла дрожащую руку и увидела что в ней не было кинжала. Пальцы сжимали стебель золотого лотоса, с которого опадали смятые лепестки.
Юсмина отбросила его, как гадину, и вернулась на свое возвышение, потому что это было по крайней мере более достойно для королевы, чем сидеть на полу у ног колдуна, и затем она обернулась к нему, ожидая наказания.
Но Хозяин не шевельнулся.
Все вещества одинаковы для того, кто держит ключ от космоса, сказал он загадочно. — Для посвященного все доступно. По его воле сталь расцветает цветами или цветок оборачивается мечом в лунном свете.
— Ты — дьявол! — воскликнула она.
— Я был рожден на этой планете давным-давно, — ответил он. — Когда-то я был обыкновенным человеком и не потерял человеческие черты в бесчисленных веках моего посвящения. Человек, владеющий темным искусством, — больше, чем дьявол. Я по происхождению человек, но я правлю демонами. Ты видела Повелителей Черного Круга, только я могу повелевать ими. Мой служитель Хемса задумал стать великим — бедный глупец, ломающий двери и перемещающий себя и свою госпожу через воздух от холма к холму. Хотя, если бы он не был уничтожен, его власть могла бы вырасти до моей!
Он снова засмеялся.
— А ты, бедная глупая женщина, задумавшая послать волосатого вождя из холмов напасть на Уисму! Я прочитал в твоем женском уме намерение использовать свои женские уловки, чтобы достичь этой цели. Но, несмотря на всю свою глупость, ты — женщина, на которую приятно смотреть. Это мой каприз — оставить тебя здесь как мою рабыню.
Дочь тысячи гордых императоров задохнулась от стыда и ярости при этих словах.
— Ты не посмеешь!
Его издевательский смех хлестнул ее, как кнут, по голым плечам.
— Король не смеет растоптать червя на дороге? Маленькая дурочка, ты не поняла, что твоя королевская гордость для меня не более чем соломинка, несомая ветром. Ты видела как я поступаю с непокорными! Я, который познал поцелуи королев Ада!
Потрясенная и напуганная, девушка сидела, съежившись на покрытом бархатом возвышении. Свет становился все более тусклым и призрачным. Черты Хозяина стали сливаться, в его голосе появились властные нотки.
— Я никогда не подчинюсь тебе!
Голос девушки дрожал от страха, но в нем звенела решительность.
— Ты подчинишься, — ответил он с пугающей убежденностью. — Страх и боль научат тебя. Я буду мучить тебя ужасом, пока ты не станешь мягким воском в моих руках. Ты научишься такой покорности, какой не знала ни одна смертная девушка, моя малейшая команда будет для тебя беспрекословной волей богов. А сначала, чтобы сломить свою гордость, ты совершишь путешествие через прошлые века и увидишь все формы, которые были твоими предками. Аи, Уил ла Коса!
При этих словах затемненная комната поплыла перед истерзанным взглядом Юсмины. Ее волосы приподнялись, язык прилип к гортани. Где-то прозвучал низкий звук гонга. Драконы на шторах сверкнули голубым пламенем, а затем исчезли.
Тусклый свет уступил место мягкой, плотной темноте, почти осязаемой, которая испугала Юсмину. Казалось, тьма излучает странное свечение. Она больше не видела Хозяина. Она ничего не видела. У девушки было ощущение, что стены и потолок отодвинулись от нее в бесконечную даль.
Затем где-то в темноте возникло свечение, подобное огненной искорке, ритмически темневшей и снова разгоревшейся.
Искорка выросла до размеров золотого шара, и ее свет стал более сильным. Неожиданно она взорвалась, осветив темноту белым светом, который позволил видеть гибкий ствол, росший из невидимого пола.
Он увеличивался, принимал форму стебля, появились широкие листья, и над ней нависли огромные черные ядовитые цветы. Слабый запах наполнил воздух. Это было жуткое подобие черного лотоса, какой растет в зловещих джунглях Хитаи.
Широкие листья были полны злой силы. Цветы тянулись к ней, как разумные существа, по-змеиному склоняясь на гибких стеблях. Вырисовываясь на фоне мягкой непроницаемой тьмы, черный лотос раскачивался над ней, как олицетворение безумия.
Ее мозг затуманился от одурманивающего запаха. Девушка закричала от ужаса и крепче сжала бархат, почувствовав, как ее пальцы неумолимо скользят по нему.
Возможно, ощущение, что весь ее здравый смысл и устойчивость рухнули и исчезли, повергло ее в панику. Она стала трепещущим чувствующим атомом, несомым через ледяную бездну ураганным ветром, который угрожал уничтожить ее слабую жизненную искорку.
Затем наступил период слепого блуждания, когда атом, которым была она сама, слился с миллиардами других атомов зарождающейся жизни в трясине существования, пока под действием формирующих сил она не вынырнула снова сознательной индивидуальностью, кружась в бесконечной спирали жизни.
Она прошла все свои прежние существования и воплощения став всеми телами, которые несли ее ЭГО через сменявшие друг друга эпохи. Она снова сбивала свои ноги по длинной тернистой дороге жизни, которая простиралась позади нее в незапамятных временах. Там, в туманных рассветах времени, она томилась, трепеща, в первобытных джунглях, прячась от хищных чудовищ.
Обнаженная, она бродила по пояс в воде в рисовых болотах, сражаясь с рептивыми паразитами за драгоценный урожай. Она работала с волами, тащившими заостренный кол через неподатливую почву, и бесконечно горбилась над ткацкими станками в крестьянских хижинах.
Она видела, как охватываются пламенем города, и бежала с криком от насильников.
Она корчилась, обнаженная, в кровоточащих горячих песках, ее тащили на аркане, как рабыню, она познала хватку жестоких рук на своей плоти, необузданность и грубость животной похоти.
Она кричала под ударами кнута и страдала на дыбе, безнадежно борясь с руками, которые неумолимо клонили ее голову на окровавленное колесо.
Она познала муки родов и горечь обманутой любви. Она перестрадала все горести, несправедливости и жестокости, которые мужчины причиняют женщинам во все эпохи, и она почувствовала всю злобу и коварство женщин, направленных на женщину.
Она была всеми женщинами до нее, хотя она знала, что она Юсмина. Это чувство не терялось в муках воплощения. В одно и то же время она была обнаженной рабыней, страдающей под кнутом, и гордой Деви Виндии. И она страдала не только как рабыня, но и как Юсмина, для гордости которой кнут был подобен раскаленному пруту.
Жизнь переходила в жизнь в летящем Хаосе, пока она не услышала свои собственный голос, протяжно и надрывно звучащий через века.
Затем она очнулась в загадочной комнате на покрывале из бархата.
В призрачном сером свете она снова увидела фигуру в накидке сидевшую напротив нее. Голова в капюшоне была наклонена, высокие плечи неясно вырисовывались на сером фоне. Она не могла ясно различить детали, но колпак возбудил в ней определенную тревогу, которая переросла в пугающую уверенность, что это не Хозяин.
Фигура зашевелилась и встала, возвышаясь над ней. Длинные руки в широких черных рукавах протянулись к ней.
Юсмина безмолвно боролась с ними, удивленная их худощавой твердостью.
Голова в капюшоне приблизилась к ее запрокинутому лицу. Она заскулила в невыносимом страхе и отвращении. Костлявые руки сжали ее гибкое тело, и из колпака выглянуло олицетворение смерти — череп, обтянутый разлагающимся пергаментом. Она вскрикнула, а затем, когда ухмыляющиеся челюсти приблизились к ее губам, она потеряла сознание…
9
Замок колдунов
Солнце взошло над белыми пиками Гимилианов. У подножия длинного склона остановилась группа всадников, и все, задрав головы, всматривались в необычную картину — фантастический замок на гребне и белый сверкающий пик Уисмы над ним. Все это создавало ощущение нереальности.
— Мы оставим лошадей здесь, — сказал Конан.
Он спрыгнул с черного жеребца, который стоял с опущенной головой. Они ехали всю ночь, на ходу жуя пищу из седельных сумок и останавливаясь для того, чтобы дать коням необходимую передышку.
— В этой первой башне живут прислужники Черных Пророков, — сказал Конан, — или, как говорят люди, сторожевые псы своих хозяев — начинающие колдуны. Они не будут безучастно наблюдать, пока мы будем взбираться на склон.
Керим Шах взглянул на гору, затем назад, на путь, который они прошли. Они были уже высоко на склоне Уисмы, и под ними простиралась обширная цепь маленьких пиков и вершин. Среди этих лабиринтов туранец тщетно искал признаки, которые выдали бы присутствие людей. Очевидно, афгулийцы потеряли след своего вождя в ночи.
Они привязали уставших лошадей в зарослях тамариска и без лишних слов отправились вверх по склону.
Он представлял собой обнаженную скалу без растительности, усеянную валунами.
Отряд не прошел и пятидесяти шагов, когда рычащий зверь выскочил из-за валуна.
Это был один из тощих диких псов, которые жили в горных деревнях. Его глаза горели светом, с челюстей капала пена.
Конан шел впереди, но пес атаковал не его. Он пронесся мимо и прыгнул на Керим Шаха. Тот отскочил в сторону, и огромный пес налетел на иракзаи, шедшего позади него.
Человек завопил и заслонился рукой, которая была разорвана клыками чудовища.
В следующее мгновение полдюжины сабель обрушились на зверя. Пока пес не был полностью изрублен, он не прекращал попыток схватить и разорвать нападавших.
Керим Шах перевязал раненого воина, посмотрел на него внимательно и отвернулся, не говоря ни слова. В молчании они возобновили подъем.
Вскоре Керим Шах сказал:
— Странно встретить деревенскую собаку в таком месте.
— Здесь нет отбросов, — глухо подтвердил Конан.
Оба оглянулись на раненого воина, тащившегося позади товарищей.
На его темном лице блестел пот, и губы были искривлены в гримасе боли. Затем оба посмотрели снова на каменную башню над ними.
Сонная тишина повисла над склонами.
В башне не было видно никаких признаков жизни, но люди, взбирающиеся вверх, шли с напряжением идущих по краю пропасти. Керим Шах снял с плеча мощный туранский лук, который поражал на пятьсот шагов, и иракзаи сделали то же.
Они были еще далеко от башни, когда что-то пронеслось мимо Конана так близко, что он почувствовал ветер, поднимаемый крыльями, и еще один иракзаи пошатнулся и упал. Кровь брызнула из его рваных ран. Ястреб с крыльями, подобными обожженной стали, взлетел вверх, кровь капала с изогнутого клюва. Прозвенела тетива лука Керим Шаха, и коршун упал вниз как камень, но никто не увидел, где он ударился о скалы.
Конан наклонился над жертвой атаки, но человек был уже мертв. Все молчали, хотя никто не слышал о случаях нападения ястреба на человека. Иракзаи с трудом сдерживали ярость. Они перебирали стрелы и бросали мстительные взгляды на башню, само молчание которой раздражало их.
Следующая атака не заставила себя долго ждать. Белый шар из дыма перевалился через край башни и устремился, скользя и подпрыгивая, на них. За первым последовали другие.
Они казались безвредными пушистыми шарами из клубившейся пены, но Конан отступил в сторону, чтобы не коснуться их.
Позади него один из иракзаи ударил саблей по шару. Раздался взрыв, огромный столб ослепляющего пламени поглотил воина. Когда дым рассеялся, на месте взрыва остались пепел, обожженные кости и кусок расплавленного металла, напоминавший о сабле.
Хотя остальные воины, стоявшие рядом, почти не пострадали, они были наполовину ослеплены внезапной вспышкой.
— Смотрите, вон еще один катится! — воскликнул Конан.
Склон над ними был почти покрыт скатывающимися шарами. Керим Шах согнул свой лук и послал стрелу в скопление шаров, и те, которых она коснулась, взорвались подобно первому.
Иракзаи последовали его примеру, и через несколько минут как будто буря забушевала на горном склоне. Когда преграда исчезла, все шары были взорваны, в колчанах воинов почти не осталось стрел.
Они двинулись дальше, мимо обожженных и оплавленных камней. До первой башни оставалось совсем немного. Они были готовы к любому новому испытанию.
На башне появилась одинокая фигура с поднятым десятифутовым горном. Протяжный рев прокатился эхом по склонам, подобно звуку труб в Судный День. В ответ земля задрожала под ногами пришельцев, и из подземных глубин донесся грохот и скрежет.
Иракзаи закричали, заметавшись в панике на качающемся склоне, а Конан со сверкающими глазами рванулся безрассудно вверх по склону с ножом в руке прямо к двери, которая была видна в стене башни. Керим Шах пустил стрелу прямо в горн.
Только туранец мог сделать такой выстрел. Рев горна внезапно прекратился, и раздался высокий тонкий крик. Фигура в зеленой накидке на башне покачнулась, а потом упала через парапет.
Огромный горн повис на краю башни, и другая фигура кинулась, чтобы подхватить его. Снова прозвенел туранский лук, и снова в ответ раздался смертельный крик.
Второй прислужник, падая, зацепил горн локтем и смахнул его через парапет. Горн разлетелся на куски, ударившись о камни у подножия башни.
Конан навалился на дверь. Предупрежденный врожденным инстинктом, он вдруг отскочил назад, когда масса расплавленного свинца обрушилась вниз с башни. В следующее мгновение он атаковал дверь с удвоенной яростью. Конан был уверен, что трясущаяся земля — самое мощное оружие прислужников колдунов.
Керим Шах заторопился вверх по склону, его люди следовали за ним неровным полумесяцем.
Тяжелая дубовая дверь рухнула под натиском киммерийца, и он осторожно посмотрел внутрь. Перед ним было помещение, из которого наверх поднималась лестница. На противоположной стороне была настежь открыта дверь, через которую были видны спины полудюжины отступающих фигур в зеленых плащах.
Конан завопил, шагнул в башню и тут же отскочил назад. Огромный камень рухнул откуда-то сверху на то место, где только что стояла его нога. Теперь Конан без опаски ворвался в башню.
Прислужники сдали первую линию обороны.
Выскочив из башни, Конан увидел зеленые плащи убегавших прислужников. Он рванулся в погоню, за ним — Керим Шах и яростно воющие иракзаи.
Башня стояла на нижнем краю небольшого плато, наклон которого был почти неощутим.
Через несколько сотен ярдов это плато оканчивалось пропастью. Зеленые плащи взметнулись и исчезли в ней.
Через несколько мгновений преследователи стояли на краю пропасти, отделявшей их от Замка Черных Пророков. Это было узкое ущелье с крутыми стенами, которое простиралось в обоих направлениях, насколько они могли видеть, очевидно, опоясывая гору. В нем от края до края сверкал и мерцал полупрозрачный туман.
Конан взглянул вниз и недовольно заворчал. На синевшем как серебро дне ущелья он увидел прислужников в зеленых плащах. Их очертания были расплывчатыми и нечеткими, подобно фигурам, видимым через большой слой воды. Они двигались группой, направляясь к противоположной стене.
Керим Шах достал стрелу и пустил ее вниз. Войдя в туман, она, казалось, потеряла скорость и далеко отклонилась от своего курса.
Керим Шах с удивлением смотрел вслед своей стреле.
Если они спустились вниз, то и мы сумеем! — проворчал Конан.
— Я видел их последний раз на этом самом месте…
Присмотревшись, он увидел что-то, сверкавшее подобно золоченой нити, проходящей через дно каньона. Прислужники, казалось, следовали вдоль этой нити, и внезапно он вспомнил слова Хемсы: «Следуй за золотой жилой».
На краю пропасти он нашел ее, тонкую жилку сверкавшего золота, сбегавшую от края вниз. Он обнаружил, что вдоль золотой жилки размещались шипы для ног.
— Вот где они спустились вниз, — сказал он Керим Шаху. — Мы пойдем за ними…
В это самое мгновение воин, который был искусан бешеной собакой, ужасно закричал и прыгнул на Керим Шаха, роняя пену с губ и оскалив зубы. Туранец, быстрый, как кошка, отпрыгнул в сторону, и безумец угодил в пропасть. Остальные подбежали к краю и с изумлением смотрели ему вслед. Он медленно опускался через розовую дымку, как человек, тонущий в глубокой воде. Черты его лица исказились и стали пурпурными. Наконец далеко внизу его тело опустилось на дно и осталось недвижимым.
— Там, в этой расщелине, смерть, — пробормотал Керим Шах.
Он отступил от розового тумана, мерцавшего почти у его ног.
— Что теперь, Конан?
— Вперед! — мрачно ответил киммериец. — Эти прислужники — люди. Если они прошли сквозь туман и он не убил их, то не убьет и меня.
Он подтянул ремень, и его руки коснулись пояса, который дал ему Хемса. Конан нахмурился, а затем улыбнулся. Он забыл про этот пояс, хотя трижды смерть прошла мимо него, выбрав жертву.
Прислужники достигли противоположной стены и уже поднимались вверх подобно большим зеленым мухам. Конан осторожно начал спускаться вдоль золотой жилы. Розовое облако плескалось о его ноги, поднимаясь к его телу. Оно достигло колен, бедер, талии, подмышек. Конан ощущал его, как человек ощущает плотный тяжелый туман в темную ночь. Когда туман заплескался около его подбородка, Конан поколебался, а затем нырнул в него. Мгновенно дыхание прекратилось, и он почувствовал, как сжимаются внутри его ребра. С неистовым усилием он поднялся выше, борясь за свою жизнь. Его голова высунулась над поверхностью тумана, и он стал хватать воздух большими глотками.
Керим Шах, спускавшийся следом, наклонился к нему и заговорил, но Конан ничего не слышал.
Его ум упрямо сосредоточился на том, что говорил ему умирающий Хемса. Киммериец поискал золотую жилу и увидел, что он отклонился от нее при спуске. Сместившись к нити, он снова погрузился в розовый туман. Его голова была под поверхностью, но он мог дышать розовым воздухом. Над собой он увидел своих спутников, смотревших на него. Он жестом позвал их следовать за собой и продолжал спуск, не ожидая, послушаются ли они его.
Керим Шах убрал саблю в ножны и без колебаний последовал за ним.
Иракзаи больше боялись остаться одни, чем ужасов, которые могли таиться внизу, и стали спускаться за ними. Каждый старался прижаться к золотой жиле, как это делал киммериец. Спустившись, они двинулись по дну, следуя за золотой жилой.
Они шли как бы по невидимому туннелю, через который свободно циркулировал воздух. Они чувствовали дыхание смерти сверху и сбоку от себя.
Жила направлялась вверх по такому же спуску на другой стене.
Наверху их ждали прислужники в зеленых плащах с ножами в руках. Возможно, они достигли рубежа, дальше которого отступать они уже не могли.
Вероятно, стигийский пояс Конана подсказал им, почему их смертоносные заклинания оказались такими слабыми и так быстро истощились. Возможно, это было знание об ожидающей их смерти, полагающейся за неудачу, которое заставило их прибегнуть в отчаянии к материальному оружию. Здесь среди острых скал уже не было колдовских чар. Шла смертельная схватка мужчин, в которой реальные ножи наносили рубящие и колющие удары, лилась реальная кровь, а обессилевшие от ран падали под ноги сражающихся. Все прислужники были уничтожены — изрублены, заколоты или сброшены в пропасть, чтобы медленно опуститься на серебряное дно ущелья, сияющего далеко внизу.
Победители приходили в себя, оглядывая друг друга. В живых остались Конан, Керим Шах и четверо иракзаи.
От места схватки по небольшому склону шла тропа к широкой лестнице, шесть ступеней которой были вырезаны из зеленого нефрита. Она вела к широкой галерее без крыши из того же материала, а дальше возвышался замок Черных Пророков. Его архитектура была строгой и величественной, украшения отсутствовали. Замок не подавал признаков жизни, ни дружественных, ни враждебных.
Они стали подниматься по тропе в молчании и осторожно, как люди, направляющиеся в логово змеи.
Даже Керим Шах молчал. Только Конан, казалось, не осознавал, что за чудовищное и необычное нарушение традиций представляло их вторжение. Он был рожден в Киммерии, где сражались с дьяволами и колдунами, как с обычными человеческими врагами.
Он прошел через широкую зеленую галерею прямо к огромной, украшенной золотом двери. Конан бросил единственный взгляд вверх на первый круг гигантской пирамидальной конструкции, возвышающейся над ним, и протянул руку к бронзовой ручке на двери, затем отдернул руку, мрачно усмехнувшись.
Ручка была сделана в форме змеи с поднятой головой на изогнутой шее, и у Конана появилось подозрение, что бронзовая голова может ожить под его рукой.
Он отрубил ее одним ударом, осторожно отодвинул змею острием в сторону и снова повернулся к двери. Полная тишина царила над замком. Далеко внизу склоны исчезали в розовой дымке.
Солнце блестело на снежных пиках. Высоко вверху висел коршун, подобно черной точке в холодной синеве неба.
Длинный нож Конана, расщеплявший дубовые панели двери, порождал в горах раскатистое эхо. Он ударял снова и снова, прорубаясь сквозь полированное дерево и бронзовые украшения.
Сквозь пробоины Конан увидел широкий зал с незадрапированными полированными каменными стенами и мозаичным полом.
В помещении никого не было. На противоположной стороне была видна другая дверь.
— Оставь человека на страже снаружи, — сказал Конан.
Керим Шах назначил воина для охраны, и тот с луком в руках вернулся к середине галереи. Конан пролез в зал, за ним — туранец и три оставшихся иракзаи.
Часовой снаружи сплюнул и заворчал про себя в бороду, но вдруг вздрогнул, когда негромкий презрительный смех достиг его ушей. Он поднял голову и увидел на выступе замка над ним высокую фигуру в черном плаще и с непокрытой головой.
Его черты выражали презрение и злобу.
Быстрый иракзаи натянул лук и выстрелил. Стрела ударила прямо в черную грудь, но презрительный смех не прекратился. Пророк вырвал стрелу и швырнул ее назад в стрелка. Иракзаи инстинктивно вскинул руку, его пальцы сомкнулись на вращающейся стреле.
Затем он вскрикнул. В его руке дерево стрелы внезапно ожило. Он попытался отбросить его от себя, но было уже поздно: он держал живую змею, и она уже обвила его запястье и мускулистую руку.
Воин снова закричал, его лицо побагровело. Он упал на колени, сотрясаемый ужасными конвульсиями, а затем затих неподвижно.
Услышав крик, Конан быстро направился к двери, но вдруг резко остановился в смущении. Он понял, что дверь загорожена щитом из прозрачного кристалла. Сквозь него он увидел иракзаи, лежавшего неподвижно на камнях галереи с обыкновенной стрелой, воткнувшейся ему в руку.
Конан поднял нож и ударил. Керим Шах и иракзаи были обескуражены тем, что его удар остановился в воздухе с громким лязганием стали, встретившей неподатливое вещество.
Конан не стал больше тратить усилий. Он знал, что даже легендарная сабля Амира Курума не разобьет невидимую завесу.
В нескольких словах он объяснил дело Керим Шаху, и ту ранец пожал плечами.
— Если нам преградили выход, мы должны будем найти другой. Пока наш путь лежит вперед, не так ли?
Конан с ворчанием повернулся и пошел через зал к противоположной двери с чувством приближения к порогу судьбы.
Как только он поднял нож, дверь беззвучно распахнулась. Конан прошел в большой зал с тонкими стеклянными колоннами по бокам.
В сотнях футов от двери начинались широкие ступени лестницы из зеленого нефрита, которая вела, сужаясь, к вершине. Что лежало за лестницей, он не мог сказать, но между ним и подножием лестницы стоял удивительный алтарь из отсвечивающего черного нефрита. Четыре огромные золотые змеи обвивали алтарь, их поднятые клинообразные головы смотрели в четыре разные стороны. Они были подобны зачарованным стражам сказочного сокровища. На алтаре между змеями стоял кристаллический шар, наполненный клубившейся дымообразной субстанцией, в которой плавали четыре золотых граната.
Вид их возбудил в Конане смутные воспоминания, но затем он больше не обращал внимания на алтарь, так как на нижних ступенях лестницы стояли четыре фигуры в черных плащах.
Он не заметил, как они появились там, их коршуноподобные головы кивали в унисон, их ноги и руки были скрыты просторными одеждами.
Один из них поднял руку, и рукав скользнул вниз, открывая какой-то обрубок кисти. Конан замер на полушаге, остановленный против своей воли.
Он встретился с силой, намного отличающейся от гипноза Хемсы, и не мог продвинуться вперед, хотя чувствовал, что в его власти отступить, если он захочет.
Его спутники также остановились и казались более беспомощными, чем Конан.
Пророк, у которого была поднята рука, поманил одного из иракзаи, и тот двинулся к нему, как в трансе, с неподвижными глазами и с саблей в вялой руке. Когда он проходил мимо Конана, киммериец вскинул руку, чтобы задержать его. Конан был намного сильнее иракзаи, но сейчас его мускулистая рука была отброшена в сторону, как соломинка. Иракзаи прошел к лестнице скованными механическими шагами, наклонив голову. Пророк взял саблю. Она блеснула, когда он взмахнул ею вверх и вниз. Голова иракзаи отделилась от тела и с гулким стуком упала на черный мраморный пол. Струя крови брызнула из рассеченной артерии, и обезглавленное тело опрокинулось назад.
Снова уродливое подобие руки поднялось, и другой иракзаи проковылял к своей смерти. Жуткая драма повторилась, и еще одно безголовое тело легло рядом с первым.
Когда третий иракзаи прошел мимо Конана, киммериец вдруг ощутил прилив невидимых сил, пробудившихся в нем.
Его левая рука непроизвольно скользнула под баккарианский ремень и легла на стигийский пояс. Конан почувствовал новую силу, хлынувшую в его онемевшие члены.
Третий иракзаи был уже обезглавлен, и уродливый обрубок поднялся снова, когда Конан почувствовал, что преодолевает невидимый барьер. Яростный и непроизвольный крик вырвался из него, когда он прыгнул вперед. Его левая рука сжала пояс колдуна, а длинный нож сверкал, как молния, в правой. Люди на ступенях не двигались. Они спокойно смотрели и, если и почувствовали удивление, не показали его. Конан не позволял себе думать, что могло случиться, когда он приблизится к ним. Его кровь стучала в висках, малиновая дымка плыла перед глазами.
Он горел желанием убить, погрузить свой нож в тело каждого из колдунов.
Дюжина шагов отделяла его от ступеней, на которых стояли усмехавшиеся демоны. Взгляд его случайно упал на алтарь. И мгновенно в ушах отчетливо, как наяву, прозвучали загадочные слова Хемсы: «Разбей кристальный шар».
Его реакция была молниеносной. Даже самый великий колдун не успел бы прочитать его мысли и предотвратить действия. Изогнувшись, как кошка, Конан обрушил свой нож на шар. Раздался оглушительный взрыв. Пробудившиеся к жизни золотые змеи, шипя и извиваясь, бросились на Конана. Но он был неудержим. С быстротой обезумевшего тигра он перерубил чудовищные стебли, которые потянулись к нему, и он ударил в кристаллическую сферу еще раз. Шар взорвался с громом, усеяв черными осколками мрамор, а золотые гранаты, как будто освобожденные из плена, взметнулись вверх к потолку и исчезли.
Безумный крик вырвался разом из четырех глоток и многоярусным эхом прокатился по огромному залу.
На ступенях лестницы извивались в конвульсиях четыре фигуры. Когда эхо стихло, они застыли, и Конан понял, что колдуны мертвы. Четыре безголовых змеи безжизненно обвивали алтарь.
Керим Шах медленно поднялся на ноги. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от звона в ушах.
— Ты слышал этот грохот, когда взорвался шар? Не души ли колдунов были заключены в золотых гранатах? Ха!
В этот момент Конан ощутил воздействие на себя какой-то новой силы. Действительно, на лестнице стояла другая фигура. Его плащ тоже был черным, но из богато вышитого бархата, а на голове была бархатная шапочка. Его лицо было спокойно и казалось даже приятным.
— Кто ты такой? — спросил Конан.
Он уставился на него, держа нож наготове.
— Я — Хозяин Уисмы!
Его голос был похож на перезвон храмового колокола, но с ноткой жесткой насмешки.
— Где Юсмина? — выкрикнул Керим Шах.
Хозяин засмеялся.
— Зачем тебе это, глупец? Неужели ты так быстро забыл силу, когда-то одолженную мною тебе, что пришел сюда вооруженным? Я возьму твое сердце, Керим Шах!
Он вытянул руку ладонью вверх, как бы принимая что-то, и туранец резко вскрикнул в смертельной агонии. Вдруг кольчуга Керим Шаха треснула, его грудь раскрылась, что-то темно-красное вылетело оттуда и оказалось на ладони хозяина. Туранец с развороченной грудью рухнул на пол. Хозяин засмеялся и швырнул предмет к ногам Конана — это было еще трепетавшее человеческое сердце.
С ревом и проклятиями Конан рванулся к лестнице. Пояс Хемсы придавал ему силу и безумную ненависть, текшую в него, необходимые, чтобы преодолеть ужасную эманацию власти, которая встретила его на ступенях. Воздух наполнился мерцающим, плотным туманом, через который он проталкивался, как через трясину.
Достигнув площадки на верху лестницы, Конан увидел лицо Хозяина, плавающее в тумане. Киммерийцу показалось, что в непроницаемых глазах колдуна мелькнул страх. Конан занес над ним нож, но демон исчез, как лопнувший мыльный пузырь. Что-то длинное и волнообразное метнулось вбок от площадки по коридору.
Киммериец рванулся вслед и успел заметить, как это что-то исчезло за занавеской в ответвлении коридора. Оттуда донесся крик. Конан рванулся к занавеске.
Страшная сцена предстала перед его взором. Юсмина сжалась в дальнем конце покрытого бархатом возвышения, крича от отвращения и ужаса, перед ней раскачивалась чудовищная голова ужасной змеи. Со сдавленным криком Конан швырнул в рептилию свой нож.
Мгновенно чудовище извернулось и метнулось к нему, как высокая трава под резким порывом ветра. Длинный нож торчал в шее. Огромная голова оказалась над киммерийцем, а затем устремилась вниз с широко раскрытыми челюстями. Конан выхватил кинжал из пояса и направил его вверх навстречу опускавшейся голове. Острие проткнуло нижнюю челюсть и вонзилось в верхнюю, соединив их. В следующее мгновение гигантское туловище обвилось вокруг киммерийца. Змея, потерявшая способность использовать свои клыки, прибегла к последней форме атаки. Левая рука Конана оказалась зажатой, но правая была свободна.
Упершись ногами, чтобы тверже стоять, он схватил рукоять ножа, торчавшего из шеи змеи, и вырвал его с брызгами крови.
Длинный нож поднялся и опустился, наполовину разрубив огромное туловище рептилии. Прежде чем он смог ударить еще раз, гигантские петли упали с него, и чудовище поползло по полу, поливая его кровью. Конан прыгнул вслед за ним с поднятым ножом, но змея увернулась и ударила оставшейся частью корпуса стенную панель из сандалового дерева. Панель отскочила назад и вверх, и кровоточащее чудовище скользнуло в отверстие и исчезло.
Конан мгновенно атаковал панель, несколько ударов разорвали ее, и он вгляделся в полумрак за ней. Киммериец увидел на мраморном полу кровавые следы, ведущие к таинственной сводчатой двери. Это были следы человеческих ног…
— Конан!
Он повернулся и едва успел подхватить на руки бросившуюся к нему Деви.
Конан сжал Юсмину в объятиях, которые заставили бы ее поморщиться в другое время, и прижал свои губы к ее губам.
Она не сопротивлялась. Деви превратилась в обыкновенную женщину. Она закрыла глаза и упивалась его сильными, горячими поцелуями.
— Я знала, что ты придешь за мной, — тихо сказала она. — Ты не оставил бы меня в этом логове дьявола.
При этих словах он поднял голову и внимательно прислушался. Тишина царила в замке Уисмы, но опасность поджидала их на каждом шагу.
— Нам нужно уходить, — пробормотал Конан. — Эти раны были бы достаточны, чтобы убить любого обычного зверя или человека, но у колдуна дюжина жизней.
Конан поднял девушку и понес ее, как ребенка, на руках. Он прошел мерцающий нефритовый коридор и лестницу, готовый к любой неожиданности.
Она дрожала и цеплялась за него.
— Он использовал заклинания, чтобы сломить мою волю. Самым ужасным был истлевший труп, который меня обнял. Я упала в обморок и лежала, как мертвая, не знаю сколько времени. Придя в себя, я услышала звуки борьбы, а затем этот змей появился между штор. О!
Она содрогнулась при воспоминании об этом ужасе.
— Я почему-то чувствовала, что это не иллюзия, а настоящий змей, который хотел убить меня.
— По крайней мере, он не был тенью, — загадочно ответил Конан. — Он понял, что побежден, но решил скорее убить тебя, чем позволить, чтобы тебя спасли.
— Что мы имеем в виду, когда говорим ОН? — спросила она беспокойно.
Затем, вскрикнув, она прижалась к нему и забыла о своем вопросе. Она увидела у подножия лестницы уродливые трупы пророков. Юсмина мертвенно побледнела и спрятала лицо на груди Конана.
10
Юсмина и Конан
Конан быстро прошел через зал, пересек прихожую и подошел к двери, которая вела в галерею. Здесь он увидел, что пол искрится крошечными сверкающими осколками.
Кристаллический щит, закрывавший дверной проем, был разбит на мелкие кусочки, и Конан вспомнил грохот, который сопровождал распад кристалла.
Он с облегчением вздохнул, когда вышел на зеленую нефритовую галерею. Иракзаи лежал там, где упал. Когда Конан спустился с лестницы, он был удивлен положением солнца на небе. Оно только подходило к зениту, хотя ему показалось, что прошло очень много времени с тех пор, как они вышли к Замку Пророков.
Он чувствовал инстинктивное чувство опасности, росшей за его спиной.
Он ничего не сказал Юсмине, а она, казалось, вполне удовлетворенная, уютно устроилась в его объятиях, склонив свою темноволосую голову на его грудь. Он помедлил мгновение на краю расщелины, нахмурившись и смотря вниз.
Туман, который наполнял ров, уже не был таким розовым и пугающе-плотным как прежде. Далеко внизу просматривалось дно ущелья и золотая нить сверкала так же ярко, как раньше. Конан положил Юсмину на плечи, где она послушно лежала, не шевелясь, и начал торопливо спускаться. Конан был убежден, что от его проворности зависит их жизнь, необходимо было пересечь ущелье до того, как Хозяин замка соберет достаточно сил, чтобы предпринять что-либо против них.
Выбравшись из расщелины, Конан с облегчением поставил Юсмину на ноги.
Она украдкой взглянула на замок. Он возвышался на фоне снежного склона Уисмы, как цитадель молчания и бесконечного зла.
— Ты, наверное, сам волшебник, раз победил Черных Пророков Уисмы, Конан? — спросила она.
Они шли по тропе, его тяжелая рука поддерживала ее гибкую талию.
— У меня был пояс, который дал мне Хемса, перед тем как умер, — ответил Конан. — Это удивительный пояс. Я покажу его тебе, когда будет время. Против некоторых заклинаний он не годится, но в данном случае он оказался хорошим помощником.
— Но если пояс помог тебе, — возразила она, — почему он не помог Хемсе?
Конан покачал головой.
— Кто знает? Хемса был рабом Хозяина. Возможно, это ослабляло его магию. На меня же Хозяин не имел такого влияния, как на Хемсу. Хотя я не могу сказать, что победил его. Он отступил. Но у меня есть подозрение, что мы еще встретимся с ним. Я хочу оставить столько миль между нами и его логовом, сколько мы сможем.
Конан очень обрадовался, когда нашел лошадей среди зарослей тамариска, где оставил их. Он быстро освободил их и, вскочив на верного жеребца, посадил девушку перед собой.
Другие лошади последовали за ним.
— Что же теперь? — спросила Юсмина. — Афгулистан?
— Не сейчас.
Он невесело усмехнулся.
— Кто-то, может быть правитель, убил семерых афгулийских вождей. Мои глупые дикари думают, что я имею к этому отношение, и если я не сумею убедить их в обратном, они будут охотиться за мной, как за шакалом.
— А как же я? Если вожди мертвы, я нужна тебе как заложник. Ты убьешь меня, чтобы оправдаться перед афгулийцами?
Он посмотрел на нее, его глаза яростно сверкнули, и он засмеялся над ее предположением.
— Тогда давай поедем в Виндию, — сказала она. — Ты будешь в безопасности от афгулийцев…
— Да, на виндийской виселице.
— Я королева Виндии, — напомнила она с оттенком прежней величественности. — Ты спас мне жизнь и будешь вознагражден.
Он прорычал, уязвленный ее тоном:
— Оставь награду своим городским псам, принцесса. Если ты королева Фавнии, то я вождь Холмов, и я шагу не сделаю к границе.
— Но ты будешь в безопасности… — повторила она в замешательстве.
— А ты будешь снова Деви, — прервал он ее. — Нет, девушка. Я предпочитаю тебя такой, какая ты сейчас, — женщина из плоти и крови, сидящая на луке моего седла.
— Но ты не можешь задержать меня! — закричала она.
— Увидишь, — мрачно ответил он.
— Я заплачу тебе огромный выкуп!
— Дьявол возьмет твой выкуп! — грубо ответил он.
Его руки плотно обхватили ее гибкое тело.
— Все богатства Виндии даже наполовину не утолят того страстного желания, которое я испытываю к тебе. Я добыл тебя с риском для жизни. Если твои придворные хотят тебя вернуть, пусть приходят в Зайбар и сражаются за тебя.
— Но у тебя нет больше сторонников, — запротестовала она. — За тобой охотятся! Как ты можешь спасти свою собственную жизнь, не говоря уже о моей?
— У меня еще есть друзья в горах, — ответил он. — Там есть вождь куракзайцев, который сохранит тебя, пока я буду в ссоре с афгулийцами. А если никто не поддержит меня, клянусь Кромом, я поеду с тобой на север в степи казаков. Я был гетманом Вольных Товарищей, прежде чем уехал на юг. Я сделаю тебя королевой Запорожии.
— Но я не могу! — возразила она. — Ты не должен удерживать меня…
— Если эта мысль так нравится тебе, почему ты подставила свои губы мне так охотно? — спросил он.
— Королева — тоже человек, — ответила она.
Она покраснела.
— Но потому, что я королева, я должна заботиться о своем королевстве. Не увози меня в другую страну. Поедем в Виндию со мной!
— Ты сделаешь меня своим королем? — спросил он иронически.
— Ну, есть свои обычаи…
Она запнулась, и он прервал ее невеселым смехом.
— Да, обычаи цивилизованных людей, которые не дают тебе возможности делать то, что ты хочешь. Ты выйдешь замуж за какого-нибудь дряхлого старого короля равнин, а я уйду своим путем с одним только запахом твоих нескольких поцелуев на своих губах.
— Но я должна вернуться в мою страну, — повторила она безнадежно.
— Зачем? — потребовал он сердито. — Протирать свой зад на золотых тронах и слушать комплименты хитрых, одетых в бархат глупцов? Где тут логика?! Послушай! Я родился в холмах Киммерии, где все люди — варвары. Я был наемным солдатом, корсаром, казаком и еще много кем. Какой король бродил по странам, сражался в битвах, любил женщин и занимался грабежом, как я? Я пришел в Гулистан собрать орду, чтобы ограбить южные королевства, и твое — одно их них. Стать вождем афгулийцев было только начало. Если я смогу примириться с ними, у меня будет еще дюжина племен, следующих за мной. Меньше, чем через год. Если я не смогу помириться, я поеду обратно в степи и вернусь к границам Турана с казаками. Ты пойдешь со мной. К дьяволу твое королевство.
Она лежала на его руках, смотря ему в глаза, и чувствовала, что ее душа рвется к беззаконной, безрассудной жизни. Но тысяча поколений монархов крепко держали ее.
— Я не могу, не могу! — безнадежно повторяла она.
— У тебя нет выбора, — уверял он ее. — Ты… Что за дьявол?
Они уже отъехали от Уисмы на несколько миль и скакали вдоль ущелья гребня, который разделял два глубоких ущелья.
В правом ущелье кипело сражение. До их слуха доносились лязганье стали и топот копыт. Три тысячи вооруженных всадников гнали перед собой растрепанную банду в тюрбанах, которая, отступая, огрызалась и отбивалась, как стая удирающих волков.
— Туранцы, — пробормотал Конан. — Полки из Секундерама. Какого дьявола они здесь?
— Кто эти люди, которых они преследуют? — спросила Юсмина. — Почему они отбиваются так упорно? У них нет шансов выстоять против такой силы.
— Пятьсот моих безумных афгулийцев, — прорычал он.
Он нахмурился, смотря в ущелье.
— Они в ловушке, и они знают это.
Ущелье действительно представляло собой ловушку — тупик. Оно сужалось в расщелину, полностью окруженную отвесными неприступными скалами.
Всадники в тюрбанах оттеснялись под градом стрел и сабель в эту расселину потому, что им больше некуда было отступать. Всадники в шлемах не наседали слишком сильно. Они знали отчаянную храбрость дикарей, а также то, что их добыча в ловушке, откуда нет выхода. Они узнали афгулийцев и хотели вынудить их сдаться, им были нужны заложники.
Их эмир был человек действия и инициативы. Когда он достиг долины Гурашах и не нашел там проводников, которые должны были ждать его, он двинулся дальше, полагаясь на свое знание страны.
Весь путь от Секундерама они прошли в сражениях, и многие дикари зализывали раны в своих горных деревнях. Он знал, что есть много шансов, что ни он, ни его воины не пройдут больше через ворота Секундерама, но был полон решимости выполнить приказ — отобрать Юсмину Деви у афгулийцев любой ценой и привезти ее пленной в Секундерам или, если это не удастся, убить ее, прежде чем умрет сам.
Обо всем этом Конан и Юсмина, конечно, не знали.
Какого дьявола они позволили загнать себя в ловушку? — бормотал киммериец. — Я знаю, что они делали в этих краях, — охотились за мной, собаки! Они заглядывали в каждое ущелье и попали в ловушку! Безумные глупцы! Они не смогут долго продержаться. Когда туранцы загонят их в тупик, они перебьют их без всяких усилий!
Шум битвы, поднимавшийся снизу, усилился. В узком проходе афгулийцы отчаянно сражались со всадниками в доспехах, которые не могли использовать своего численного перевеса в такой тесноте.
Конан мрачно и с беспокойством смотрел, держась за рукоятку ножа, и в конце концов сказал:
— Деви, я должен спуститься к ним. Я найду место, где ты сможешь спрятаться, пока я не вернусь. Ты говорила о своем королевстве ну, я не могу сказать, что эти волосатые дьяволы для меня как дети, но как бы там ни было, они мои сторонники, а вождь не должен оставлять их, даже если они бросили его первым. Я все еще вождь афгулийцев и докажу это! Я могу спуститься вниз в ущелье.
— Но как же я? — возразила она. — Ты насильно увозишь меня от моих людей, а теперь оставляешь умирать в скалах одну и бесполезно жертвуешь собой.
Эти слова привели Конана в замешательство.
— Это правда, — пробормотал он безнадежно. — Кто знает, что я могу?
Она вдруг повернула голову, странное выражение появилось на ее красивом лице.
— Слушай! — закричала она.
Отдаленный звук труб слабо доносился до их ушей. Они посмотрели на глубокую долину с левой стороны гребня. Она наполнялась множеством всадников, шлемы и копья которых отсвечивали на солнце.
— Всадники из Виндии! — взволнованно воскликнула она.
— Там их тысячи! — пробормотал Конан. — Давно уже кшатри не забирались так далеко в горы.
— Они ищут меня! — воскликнула Юсмина. — Дай мне лошадь. Я поскачу к моим воинам. Гребень не так крут слева, и я смогу спуститься в долину. Иди к своим людям и продержись с ними немного. Я приведу своих всадников к другому концу ущелья и нападу на туранцев! Мы сотрем их в порошок. Быстро, Конан! Неужели ты пожертвуешь своими людьми из-за упрямства?
Жар степей и ветер лесов сверкали в его глазах, но он тряхнул головой и, спрыгнув с жеребца, отдал поводья в ее руки.
— Ты победила, — проворчал он. — Скачи, как дьявол!
Она повернула вниз на левый склон, а он быстро побежал вдоль хребта, спустился с ловкостью обезьяны по каменной стене, цепляясь за выступы и трещины, и оказался в самой гуще битвы.
Лезвия сверкали и звенели вокруг него, и лошади вставали на дыбы и топтали людей.
Конан завопил, как волк, и, уклонившись от взмаха сабли, воткнул свой длинный нож в живот всадника. В следующее мгновение он был в седле, яростно выкрикивая приказы афгулийцам. Увидев своего вожака, разящего туранцев направо и налево, афгулийцы приободрились и без колебаний приняли его командование.
В этом аду не было времени спрашивать или отвечать на вопросы.
Всадники толпились в тесноте ущелья, коля копьями и рубя саблями, сталкивались грудь в грудь, коля кинжалами, когда на мгновение появлялось достаточное пространство. Когда воин падал, он не мог больше подняться из-под топтавших его копыт.
Вес и физическая сила имели основное значение в данных обстоятельствах, и вождь афгулийцев делал работу за десятерых, он рубил и колол, как одержимый. В такое время привычка много значит, и воины, видевшие Конана во главе, сильно воодушевились, несмотря на свое недоверие к нему.
Но численное превосходство тоже имело значение. Фут за футом афгулийцы отступали назад. Все ближе и ближе они были к тупиковой стене ущелья. У Конана промелькнули тревожные сомнения, сдержит ли Юсмина свое слово. Она могла присоединиться к своим воинам, повернуть на юг и оставить его и его отряд погибать.
Наконец, после, казалось, столетия отчаянной битвы в долине возник другой звук, отличный от клацания стали и воплей сражавшихся. Звук приближался и превратился в рев труб, который потряс стены ущелья. Пять тысяч всадников Виндии обрушились на воинов Секундерама.
Этот удар расщепил полки туранских воинов, разбил их и разбросал их остатки по всему ущелью. В одно мгновение натиск на афгулийцев ослаб, всадники-туранцы заметались в панике, а эмир упал с каштрийским копьем в груди.
Победители кинулись в погоню, и по всей долине и на склонах ближайших гор рассеялись беглецы и преследователи. Афгулийцы, которые оставались на конях, вырвались из расселины и присоединились к погоне за своими врагами, принимая неожиданную помощь так же, как они приняли своего вождя.
Солнце опускалось за далекие скалы, когда Конан в кольчуге, запачканной кровью, с ножами в руке и на бедре подошел к Юсмине, сидевшей в окружении своих вельмож.
— Ты сдержала слово, Деви! — воскликнул он. — Клянусь Кромом! Хотя был момент, когда я усомнился в тебе. Смотри!
С неба пикировал коршун чудовищных размеров.
Клюв величиной с саблю мелькнул над нежной шеей Деви, но Конан был быстрее — тигриный прыжок, неистовый взмах ножом, и коршун, издав ужасный человеческий крик, метнулся в сторону и рухнул вниз, в реку в трехстах футах ниже. Когда он падал, он превратился в человеческое тело в черном плаще с раскинутыми широкими рукавами.
Конан с окровавленным ножом в руке повернулся к Юсмине.
— Ты снова Деви, — сказал он.
Он усмехнулся, глядя на ее расшитую золотом накидку, которую она накинула поверх наряда горной девушки.
— Я должен поблагодарить тебя за спасение жизни моих бродяг, которые наконец убедились, что я не предатель.
— Я все еще должна тебе мой выкуп, — сказала она.
Ее темные глаза сверкнули, оглядывая его.
— Я заплачу тебе десять тысяч золотых монет.
Он сделал нетерпеливый жест, стряхивая кровь со своего ножа, и сунул его в ножны, вытирая руки о лохмотья.
— Я заберу твой выкуп в свое время, — сказал он. — Я возьму его в твоем дворце в Айдхиу, и я приду с пятьюдесятью тысячами воинов, чтобы проследить за справедливостью.
Она засмеялась, подняв поводья.
— А я встречу тебя на берегах Юмды с сотней тысяч!
Его глаза сверкнули одобрительно и с восхищением, и, шагнув назад, он поднял руку в жесте, показывающем, что дорога свободна.