Гавань, в которую они вошли, лежала в устье небольшой речки, берега которой поросли густым кустарником и высокими красивыми пальмами. Шлюпка замедлила ход, и несколько корсаров, прыгнув в воду, вытащили ее на берег. Оставив охрану, отряд пошел вверх по течению, захватив пустые бочонки.

Конан, прибывший на берег со второй партией, стоял, скрестив на могучей груди руки, и, нахмурившись, изучал побережье. Очертания устья реки казались мучительно знакомыми, и название реки Зикамбры неожиданно пришло в голову. Он, видимо, видел линии этого побережья на карте или действительно был здесь много лет назад в одно из своих путешествий с Белитой. Выражение сурового, иссеченного шрамами лица Конана смягчилось, когда он вспомнил о Белите и ораве ревущих черных корсаров за их спинами. Белит — прекрасная, сильная женщина-пантера. Белит, чьи глаза были подобны черным звездам, — его первая и самая сильная любовь…

Со скоростью тропического шторма ревущая толпа обнаженных чернокожих выскочила из кустов, их эбонитовые тела сверкали сквозь перья и военную татуировку. На их плечах были шкуры животных, в руках они сжимали оперенные копья.

Изумленно вскрикнув, Конан выхватил со свистом тесак из кожаных ножен и заорал:

— Ко мне, корсары! К оружию, и быстрее!

Вождем чернокожих воинов был гигант, напоминающий мускулистым телом вырубленную из черного мрамора сверкающую статую гладиатора. Как и на остальных, на нем, кроме шкуры леопарда и ожерелья, ничего не было. На голове раскачивалась корона из перьев. Умные черные глаза смотрели с величавым достоинством.

Посмотрев на него, Конан решил, что дикарь на кого-то похож. Но ему некогда было размышлять. Он помчался по берегу, сверкая сталью тесака, и встал перед быстро собравшейся командой лицом к лицу с чернокожими воинами.

Неожиданно предводитель черных вытянул перед собой могучую руку и крикнул:

— Синамане, уоте!

По этой команде весь отряд замер, все, кроме одного, стоявшего за спиной вождя и приготовившегося метнуть ассегай в Конана. Его рука уже двинулась вперед, когда вождь обрушил свою палицу на его голову. Воин рухнул на песок.

Конан приказал своим людям не начинать атаки. Несколько долгих минут две группы вооруженных людей стояли лицом к лицу, держа мечи и стрелы наготове. Конан и черный гигант смотрели друг на друга в мертвой тишине. Неожиданно белые зубы вождя сверкнули в улыбке.

— Конан! — воскликнул вождь, сверкая белыми зубами. — Неужели ты забыл старого товарища?

Когда он заговорил на гирканианском языке, Конан как будто проснулся.

— Джума! Кром и Митра! Джума! — заорал он.

Бросив тесак, он прыгнул вперед и заключил улыбающегося вождя в могучие объятия. Корсары с изумлением наблюдали, как два гиганта обменивались восторженными ударами по спине и плечам.

Много лет назад Конан служил в легионерах короля Юлдиса Туранского далеко на востоке. Джума Кушит был наемником. Они вместе участвовали в экспедиции в далекую Гирканию, сопровождая одну из дочерей короля Юлдиса к ее будущему мужу.

— Ты помнишь ту битву в снегах Талакмаса? — спросил Джума. — И этого неуклюжего маленького бога — короля, не помню по имени. Что-то вроде Джалунг-Фонгпа.

— Как же! И как зеленый идол, высотой в дом, ожил и раздавил единственного повелителя демонов Яма! — порывисто ответил Конан. — Кром, вот это было время! Но что, во имя девяти адских мечей, ты здесь делаешь? И как ты стал вождем?

— А где же быть чернокожему воину, если не на черном берегу? — улыбнулся Джума. — А как ты стал пиратом?

— Человек должен как-то жить, — пожал плечами Конан. — Я не пират, а законный корсар при дворе короля Зингара. Если подумать, то, конечно, между пиратом и корсаром не много разницы, но лучше ты расскажи о своих приключениях. Как ты покинул Туран?

— Я привык к саванам и джунглям, Конан. Я устал мерзнуть каждую зиму в Туране. Кроме того, после того как ты уплыл на север, мы жили без приключений. И мне захотелось снова увидеть пальмы и потискать полных черных девушек под кустами. Так что я ушел из наемников и поплыл на юг к черным королевствам, став со временем королем.

— Королем! — ухмыльнулся Конан. — Королем кого? Кроме банд нищих разбойников вокруг никого.

— Так и есть, — снисходительно улыбнулся Джума, — вернее, так и было до тех пор, пока не пришел Джума и не научил их искусству воевать.

Джума повернулся и сказал несколько слов своим людям, которые стояли, слушая, как их вождь разговаривает с чужим вождем на непонятном им языке.

Негры сели на песок. Корсары Конана тоже сели, не спуская, однако, настороженных глаз с чернокожих.

— Оказалось, — заключил Джума, — что мое племя враждовало с соседним племенем. Мы победили соседей, и они слились с нами. Я стал военным вождем. Когда мы победили два других племени, меня избрали военным князем. Теперь я управляю всем побережьем, и мы уже близки к тому, чтобы стать нацией. Я даже собираюсь построить столицу, когда до этого дойдут руки.

— Черт возьми! — сказал Конан. — Ты взял у так называемой цивилизации гораздо больше, чем я. По крайней мере ты идешь в гору. Удачи тебе! Когда твои головорезы выскочили из кустов, я подумал, что боги устали играть с нами и собираются успокоить на неведомом берегу. Мы высадились за водой, только что покинув остров, полный призраков, змей и бегающих статуй.

— Ты найдешь достаточно воды, чтобы наполнить корабль, — пообещал Джума, — и, погрузив на борт все необходимое, вы будете гостями моей деревне всю ночь. У нас будет такой праздник, какого вы давно не видели. У нас новый урожай, и банановое вино должно удовлетворить даже вашу жажду.

В эту ночь большинство команды Конана сидело на травяных подстилках в деревне Джумы-Кулало. Кулало — по размерам город — представлял собой скопление конических бамбуковых хижин, крытых соломой, спрятавшихся за высокими палисадниками и оградами из кустарника.

В центре города была вырыта огромная яма. В яму были помещены дрова, на которых поджаривались бараны, свиньи и антилопы. Из рук в руки передавались деревянные кувшины сладкого вина. Черные музыканты выстукивали сложные ритмы, играли на флейтах и лирах. Молодые черные женщины, едва прикрытые перьями и листьями, танцевали перед оранжевыми языками пламени. Они прихлопывали руками, выкрикивали что-то хором, исполняя сложный танец, который явился бы украшением любой императорской танцевальной группы. Моряки налегли на свинину, пирожки и горы свежих фруктов.

Люди Сигурда присоединились на празднике к партии Конана. Теплый сердечный прием восхитил их. Зингаранцы и аргосеанцы были слишком благодарны за пищу, чтобы ссориться друг с другом.

Не одна полная, волоокая эбонитовая соблазнительница, возбудившая желание матроса, была уведена в тень хижины, чтобы вернуться потом с пылающим лицом, помятым телом и умиротворенным сердцем.

Конан заволновался — его корсары месяцами не видели женщин, и был приятно удивлен, что черные воины короля Джумы, казалось, не обращали на это внимания. Им даже нравилось, что их жены оказывались предметом внимания. Удостоверившись, что по женской части неприятностей не предвидится, Конан подумал, что в первобытном образе жизни что-то есть.

Однако принцесса Чабела нашла такое животное поведение неприятным и сказала об этом. Она сидела между Конаном и Джумой. Беседуя с Джумой, киммериец вспоминал свои приключения много лет назад и восхищался холодным выражением лица принцессы.

Конан опасался, что Джума, в ответ на свое гостеприимство, мог ожидать для себя Чабелу в виде вознаграждения. Для кушитов это было просто хорошими манерами. Пока Конан старался отогнать эти мысли, Джума вдруг сказал, что он хорошо знает и понимает цивилизованных людей, что там иные правила, так что с его стороны принцессе ничего не угрожает.

— Клянусь Кромом, — сказал Конан, — это настоящая жизнь! Я не мог прочесть по этим проклятым звездам, где мы находимся, да и карты у нас нет. Кроме того, мы находимся в сказочной стороне амазонок. — Он выпил еще одну чашку бананового вина.

— Ты верно говоришь, — нахмурился Джума, — о женщинах из Гамбуру — их главного города. Они считают этот берег своей территорией. Но у них не хватает сил, чтобы доказать это.

— Вот как? Я слыхал, с этими ведьмами трудно драться. Хорошо, что мы не встретимся с ними, ибо драться с женщинами не в моих правилах. У тебя были неприятности с ними?

— Немного в самом начале. Я старался научить моих ребят стрелять, — грустно покачал головой Джума. — Но это оказалось трудным делом. В окрестностях нет деревьев, пригодных для луков, а мои воины даже не умели оперять стрелы. Они любили повторять: так было всегда с тех пор, как Дамбаилах создал мир, потому так и должно быть. Иногда я думал, что легче научить зебру играть на флейте. Но у меня теперь лучшие лучники в Куше.

Конан улыбнулся, но затем приложил руку ко лбу. Банановое вино на вкус было легкое и сладкое, но все же очень хмельное. Пробормотав извинения, Конан встал, пошатываясь, мешок он потащил за собой и пошел спать. В нем лежала корона Кобры, завернутая в наволочку. Конан не оставил ее на борту «Вестрела» так как блеск камней мог соблазнить даже самого преданного из его людей. Поскольку он был к ним привязан, то предпочитал убрать соблазн, чем вздернуть кого-нибудь на рее.

Пробормотав «спокойной ночи» Сигурду, Зелтрану, Джуме и принцессе, он доплелся до предназначенной ему хижины. И почти сразу же раздался храп, как далекий раскат грома.

Опьянев, Конан не заметил мрачного лица одного из воинов Джумы, угрюмого парня по имени Бвату. Именно он чуть не бросил в Конана копье, и его сразил Джума. Бвату был одним из военачальников Джумы и считал себя глубоко оскорбленным. В течение всего праздника его угрюмый взгляд снова и снова возвращался к мешку, лежавшему у ног Конана. По тому, как Конан обращался с мешком, можно было предположить, что в нем лежит что-то ценное.

Бвату хорошо запомнил хижину, куда ушел Конан. Он встал, покачиваясь, как пьяный, хотя почти ничего не пил, и, покинув продолжающийся при свете луны праздник, побрел в тень. Как только он скрылся из виду, то сразу же побежал назад по чернильно-черным дорожкам между хижинами. Серебряный луч луны сверкнул на широком лезвии кортика, который он только что получил в подарок от одного матроса.

Далеко на севере в оазисе Хаджар в Стигии Тот-Амон часами исследовал звездные кланы, чтобы хоть что-нибудь узнать о реликвии змее-людей из древней Валусии. Когда Менкара и Зароно спали в своих альковах вдали от его лаборатории, могучий стигиец убедился наконец в безнадежности своей задачи. Он сидел, неподвижно глядя в пустоту.

Тени плавали и колебались внутри огромного кристалла, поддерживаемого невидимыми руками у его трона. Слабое дрожание, испускаемое движущимися внутри фигурками, бросало расходящиеся тени на украшенные скульптурами стены комнаты.

Тот-Амон установил, что Корона Кобры больше не лежит на своем месте под каменным идолом Тсафоггуа, бога-жабы. Видимо, какая-то команда моряков, высадившаяся на острове случайно или преднамеренно, унесла Корону. С помощью кристалла Тот-Амон обыскал весь остров. Пропала не только корона, на острове не осталось ни одного человека. Не было и принцессы Чабелы, о побеге которой рассказал ему Зароно. Исчезновение принцессы и Короны, как и разрушение идола, — все указывало на вторжение неизвестной команды.

Тишина в комнате ничем не нарушалась. Тени мелькали на стене и фигуре, сидевшей на троне столь неподвижно, что она казалась каменной.