Лицо Кона было искажено гримасой, которая, несомненно, должна была изображать успокаивающую улыбку. Грейдон обмяк — реакция на испытанное им — и рухнул на четвереньки. Кон скользнул по краю помоста, легко, как куклу, поднял Грейдона. Несмотря на его гротескный облик, Кон показался Грейдону более прекрасным, чем любая из тех женщин–призраков, которые чуть не завлекли его в ловушку Тени. Грейдон обхватил руками покрытые волосами плечи и крепко припал к ним. Издавая странные успокаивающие щелкающие звуки, человек–паук похлопал Грейдона по спине маленькими верхними руками.

От сада донеслось пронзительное жужжание роя в тысячу пчел. Как под порывом сильного ветра, согнулись, скрутились цветы и деревья. Огромные глаза Кона с внимательным недоверием изучали сад. Затем он скользнул за край щита. Жужжание сада поднялось октавой выше. Оно угрожало и призывало.

Обогнув край, Грейдон увидел, что щит не составляет единого целого со стеной, как он прежде думал. На самом деле за ним было углубление. От него под углом отходила черная и гладкая поверхность стены пещеры.

Возле подножия утеса пригнулись два человека–паука. Из–за алых волос их едва можно было различить в красноватом тумане. Они поднялись, когда Кон скользнул к ним. Они посмотрели на Грейдона золотыми, полными печали глазами, и его охватило жуткое ощущение, будто Кон пришел за ним не в единственном числе, а умножившись.

В их четырех средних руках (или ногах?) были зажаты длинные металлические стержни, вроде того, какой был у Ригера, но в отличие от того острия, у этих были рукоятки, а на конце — усеченный набалдашник с шипами. Два стержня человеко–пауки передали Кону. Далекое вначале шипение приближалось. Такой звук издают урды.

Грейдон заерзал в руках Кона, пытаясь встать на ноги. Человек–паук покачал головой. Он что–то прощелкал своим товарищам, перехватил оба стержня в противоположную руку и, пав на свои четыре похожие на ходули ноги, круто повернул за угол каменной стены. Он поспешно мчался к находившейся на расстоянии полмили стене мрака. По обе стороны от него следовали его товарищи.

Они бежали, согнувшись почти вдвое, и со скоростью рысака ворвались туда, где стоял ржавый мрак. Жужжание и шипение стали менее слышны, превратились в слабый гул, и этот гул поглотила тишина.

Впереди лежала сложенная из красных камней стена. Она выпрыгнула из редевшего вверху тумана. У ее основания лежали большие, упавшие с утеса глыбы, а среди них — сотни меньших по размеру камней. Камни лежали в подозрительно правильном порядке. Люди–пауки замедлили свой бег, внимательно осматривая препятствие. Внезапно Грейдон учуял зловонье человеко–ящеров и понял, что представляют собой эти странные одинаковые камни.

— Кон! — закричал он, указывая на них. — Урды!

Камни задвигались, подпрыгнули и двинулись навстречу — свора человеко–ящеров. Из их клыкастых пастей капала слюна, глаза светились красным светом.

Свора окружила беглецов, прежде чем они успели повернуть. Кон припал на трех ходулеобразных конечностях и размахивал двумя, вращая стержнями. Его товарищи приподнялись на задних ногах, в каждой из оставшихся свободных четырех рук было зажато по стержню. Опрокинув врага, они пробились сквозь первый ряд окружившей их своры. В центре треугольника с увещевающим щелканьем Кон поместил Грейдона. Снова взмахи стержней, крушащие заостренные черепа урдов.

Урды, с их короткими лапами, не могли нанести ответных ударов, не могли проломить это смертоносное кольцо.

Грейдон не мог больше видеть эту битву, он просто старался не наступать на устлавшие дорогу корчащиеся тела. Он услышал резкое щелканье Кона и почувствовал, как рука Кона обняла его и подняла в воздух. Они пробились сквозь атакующие волны урдов. Упав на свои ходули, торжествующе щелкая, люди–пауки стремительно мчались прочь, все наращивая скорость. Шипение своры, мягкое топанье ног преследователей стихли.

Скорость уменьшилась, они двигались теперь все более медленно. Кон внимательно осматривал крутой откос.

Он остановился, ссадил Грейдона наземь и указал на утес. Высоко над полом пещеры в красной поверхности скалы виднелся овальный черный камень. Человек–паук поспешно кинулся к нему, подняв длинные руки, начал осторожно ощупывать, издав удовлетворительное щелканье, и, задержав свои ноги на одном месте сбоку от камня, подозвал Грейдона.

Кон взял руку Грейдона и, широко расставив ему пальцы, приложил руку к скале. Он сильно надавил, прижимая ладонь Грейдона к камню. Он проделал это трижды, а затем, подняв Грейдона, поместил его пальцы точно туда, где находились его ногти. Грейдон понял — Кон показал ему, где находится какой–то обнаруженный им механизм, который заостренные пальцы человеко–паука не могли привести в движение. Грейдон надавил пальцами и ладонью

Открывая темный туннель, камень медленно, словно занавес, поднялся вверх.

Кон пощелкал своим товарищам.

Те осторожно, со стержнями наготове, проникли в отверстие. Скоро они появились снова. Люди–пауки посовещались. Человек–паук похлопал Грейдона по спине и, показав на туннель, пролез туда вслед за ним. Здесь Кон нашел то, что искал. Он снова прижал руку Грейдона к месту, казавшемуся точно таким же, как окружавшая поверхность. Таким же был и внешний запор.

Каменный занавес упал. Грейдон оказался в абсолютной темноте.

Очевидно, тьма значила для людей–пауков не больше, чем для человеко–ящеров, ибо Грейдон услышал, что они двигались вперед. На мгновение его охватила паника: возможно, они не могут понять его ограниченных возможностей, и он останется позади. Но прежде чем он успел закричать, рука Кона обняла его, подняла вверх и понесла.

Они шли все дальше сквозь тьму. Грейдон почувствовал, что вокруг него вздымается мелкая, неосязаемая пыль, такая мелкая, что лишь жернова неисчислимых столетий могли бы измельчить почву до такой степени. Это подсказало ему, что проход не использовался ни человеко–ящерами, ни кем–либо иным. Очевидно, то же самое пришло в голову и человеко–паукам, поскольку дальше они продвигались более уверенно, увеличив скорость.

Темнота начала сереть. Теперь Грейдон мог разглядеть стены туннеля. Группа вышла из туннеля в огромное помещение, вырубленное прямо в скале. Помещение было освещено таким тусклым светом, какой только можно представить. Но Грейдону после ржавой мглы пещеры Тени и темноты туннеля этот свет показался ослепительным светом дня.

Свет проходил сквозь щели в дальней стороне зала. На полу лежал толстый слой тончайшей пыли.

В центре помещения находился овальный бассейн, в котором мерцала вода.

Люди–пауки собрались вместе, суетливо перещелкивались друг с другом и оглядывались.

Грейдон подошел к бассейну и дотронулся до одной из фигурок. Он более внимательно всмотрелся в эти фигурки — вырезанные из камня изображения безволосых и бесхвостых обезьян–полулюдей серого цвета. Длинная верхняя губа спадала на рот. Мускулистые кисти длинных рук, вцепившись в камень, на котором сидели обезьяно–люди, отступающие назад получеловеческие лбы. Во впадины глаз были вставлены драгоценные камни, напоминающие дымчатые топазы. Обезьяно–люди пристально уставились в бассейн этими глазами–топазами, в которых было что–то от загадочной меланхолии Кона и его товарищей.

Обойдя вокруг них, Грейдон заметил, что среди обезьянолюдей были как самцы, так и самки и что на каждом из них был венец. Венцы представляли собой скульптурные изображения полулюдей–полузмей.

Их кольца обвивались вокруг голов серых обезьяно–людей, словно солнечные змеи на коронах египетских фараонов.

Вниз, в безмолвный бассейн, круто спускались ступени желтого мрамора и исчезали в его глубине.

Любопытствуя, Грейдон направился к одной из трещин. Когда он подошел ближе, то увидел, что вся стена зала разрушена.

Здесь похозяйничала какая–то природная сила, из–за которой образовались трещины, вероятно, землетрясение или опускание почвы. Грейдон выглянул наружу. Он увидел равнину камней–исполинов.

Зал находился на самом краю подпиравшей небо горной цепи.

Солнце стояло низко. Восход? Если да, то он провел у Тени всего только ночь.

Он думал, что это длилось много дольше. Чуть погодя Грейдон выглянул снова: солнце садилось. Суровое испытание, которому он подвергся, длилось сутки.

Он повернул назад к Кону. Внезапно он осознал, что испытывает голод и жажду.

Под прямыми лучами света ясно вырисовывалась стена, в которой проходил выведший их в зал туннель.

Во всю свою тысячефутовую длину стена была покрыта картинами, созданными давно забытыми мастерами. Картинами, столь же богатыми деталями, как «Страшный суд» Микеланджело. Пейзажи, отличающиеся той же таинственной красотой, как картины Эль Греко или Давида. Портретная живопись, столь же правдивая, как у Гольбейна и Сарджена. Картины яркие и красочные, как у Боттичелли. Фантастические картины — но только потому, понял Грейдон, что они изображали неизвестный мир. В них не было ничего вымышленного, придуманного, нереального. Грейдон кинулся осмотреть их.

Город розово–коричневых куполов, его улицы окаймлены красными чешуйчатыми и зелеными деревьями. Листва деревьев — как огромные листья папоротника. На улицах — змее–люди, их несут в воздетых над головами носилках серые обезьяно–люди.

Ночной ландшафт. Созвездия безмятежно смотрят вниз на гладкие полы, покрытые кольцами, светящимися бледно–зеленым светом. Среди колец в каком–то странном обряде двигаются человеко–змеи.

В этих созвездиях было что–то необычное. Грейдон принялся рассматривать их.

Разумеется, Большая Медведица имеет теперь иные очертания. На картине четыре звезды ее ковша более походили на правильный четырехугольник. И Скорпион — звезды его ног не изогнуты по дуге, а образуют прямую линию.

Что ж, если картина изображает созвездия правильно, значит, на ней показаны небеса, какими они должны были быть сотни тысяч лет назад. Сколько эпох минуло с той поры, пока эти далекие светила переместились на то место, какое они занимают сегодня? От этой мысли у Грейдона голова пошла кругом.

Было нечто странное в изображении змее–людей. В них не было заметно того специфически человеческого, которое так заметно и так сверхъестественно проявлялось у Матери. Их головы были более длинными, более плоскими и более змеиными. Они развились из тела рептилий. Грейдон мог допустить реальность их существования, поскольку эволюция, идущая в условиях изменения окружающей среды, дает возможность появления разумных существ почти в любой разновидности животного мира. Грейдон понял, что именно казалось непостижимым в Женщине–Змее: внезапный переход от змеи к женщине.

Это было невозможно.

Он снова ощутил часто посещавшее его сомнение — была ли она на самом деле такой, какой он видел ее, или она силой своей воли неизвестно как создавала в мозгу тех, кто смотрел на нее, иллюзию детского тела и схожего по форме с сердцем изысканной красоты лица?

Грейдон вернулся к бассейну и более внимательно изучил венцы на головах серых обезьяно–людей. Они были как изображенные на стене змее–люди. Он сравнил их с браслетом на своем запястье. Что ж, кто бы ни вырезал эту фигурку, он видел Женщину–Змею такой же, какой ее видел Грейдон.

Удивленный, он вернулся к изучению расписанной картинами стены. Он долго смотрел на картину, где в огромном болоте барахтались чудовищные тела. Они высовывали из тины и грязи свои отвратительные головы, а над болотами хлопали большими и кожистыми, похожими на крылья летучих мышей, крыльями летучие ящеры.

Следующую картину Грейдон рассматривал еще дольше. Это было то же самое болото. На переднем плане — группа змее–людей. Они лежали, свернувшись кольцами, позади того, что выглядело как огромный кристаллический диск. Диск, казалось, быстро вращался.

Над всей трясиной, сражаясь с чудовищами, были крылатые огненные призраки.

Крылатые призраки, казалось, возникали из воздуха, стрелой мчались к чудовищам и окутывали их своими ослепительными, сверкающими крыльями.

И еще один город, изображенный в миниатюре по ту сторону озера, если смотреть на него из пещеры Женщины–Лягушки, — но вокруг него не было гор. Грейдона осенило, что это Ю–Атланчи незапамятного прошлого, из этого города спасались бегством змее–люди и те, кого они учили и воспитывали. Они бежали от медленного наступления льдов, остановить которое не могло все их мастерство и искусство.

Грейдон увидел флот странных судов. Одно из них отражало атаку гигантских морских ящеров.

Головы ящеров возвышались над мачтами кораблей.

В этой пещере, в этих картинах описывалась история навсегда утраченного мира. Картины пещеры — это запись о забытой эпохе земной истории.

Грейдон понял, что когда–то картинами были покрыты все четыре стены. На двух стенах картины были почти уничтожены, совершенно уничтожены там, где были трещины. Только на той стене, куда открывался выход их туннеля, картины полностью сохранились.

Что представлял собой этот зал?

Почему он оставлен?

Грейдон снова осознал, что испытывает жажду. Он вернулся к бассейну и услышал предостерегающие щелчки Кона.

Грейдон показал на бассейн и на свое горло. Чтобы не упустить ничего, он потер свой живот и изобразил жевательные движения. Человек–паук кивнул, пронесся к желтым ступеням, спустился по ним, окунул руку в воду, понюхал ее, осторожно попробовал, кивнул одобрительно и, наклонившись, начал сосать воду большими глотками. Грейдон стоял на коленях, черпал ее ладонями. Вода была свежая и холодная.

Кон пощелкал своим товарищам. Те расхаживали, исследуя щели. Они тотчас вернулись и принесли большие коричневые куски то ли гриба, то ли древесной плесени. Кон взял кусок, обмакнул его в воду и откусил с угла, остальное протянул Грейдону. Тот принял его с сомнением, но, попробовав, обнаружил, что на вкус это что–то вроде хлеба с приятным кисловатым привкусом. Гриб впитывал воду, словно губка.

Рядом с ним примостились на корточках три Ткача. Все торжественно макали куски гриба в воду бассейна и жевали.

Внезапно Грейдон расхохотался.

Наверняка ни у кого никогда не было такого обеда! Обеда на краю таинственного бассейна вместе с тремя присевшими на корточки алыми порождениями гротеска. Кто бы еще мог макать гриб в воду под взглядами глаз–топазов серых безволосых обезьяно–людей, разглядывая для увеселения картины истории Давно забытой эпохи. Он хохотал почти истерично.

Кон посмотрел на него и вопросительно пощелкал. Грейдон не мог прекратить свой смех.

Кон протянул свои длинные руки, поднял Грейдона и начал его укачивать взад–вперед, словно ребенка.

Грейдон приник к Кону. Истерика кончилась, и вместе с ней исчезла вся оставшаяся зараза от шепота Тени, все ненавистные соблазны сада зла. Тонкая пленка зла, облепившая его разум, исчезла, словно тина на воде под сильным очищающим ветром.

Ему хотелось спать. Ему еще никогда так не хотелось спать! Теперь он может уснуть, не боясь, что в него вползет Тень. Кон не позволит, чтобы такое случилось. Свет быстро тускнел. Солнце, должно быть, уже почти село. Он должен поспать несколько минут.

Руки человека–паука баюкали Грейдона.

Он провалился в глубочайший, без сновидений, сон.