РОМАН

Николас Грейдон встретился со Старретом в Кито. Возможно Старрет специально искал его. Грейдону часто приходилось слышать об этом крупном авантюристе с Восточного побережья, но их пути никогда не пересекались. Испытывая сильное любопытство, Грейдон открыл дверь своему посетителю.

Старрет немедленно перешел к делу. Слышал ли Грейдон легенду о караване с сокровищами, отправленном инками в лагерь Ниссаро в качестве выкупа за их вождя Атагуальпу? И что те, кто вели его, узнав об убийстве их монарха палачами великого конкистадора, изменили курс и спрятали сокровища где–то в ущельях Анд?

Грейдон слышал об этом сотни раз. И даже когда–то обдумывал возможность поиска этих сокровищ. Он так и сказал. Старрет кивнул:

— Я знаю, где они находятся, — проговорил он.

Грейдон расхохотался.

В конце концов Старрет убедил его. По крайней мере убедил его в том, что он, Старрет, обнаружил нечто ценное.

Пожалуй, Грейдону понравился этот высокий мужчина. В его глазах и очертаниях рта явно прослеживался намек на жестокость. С ним еще двое, сказал Старрет, оба его старые компаньоны. Грейдон спросил, почему они обратились именно к нему. Старрет прямо сказал: потому что они знают, что он в состоянии оплатить расходы на экспедицию.

Сокровища разделят поровну. Если они даже не найдут сокровищ, то Грейдон — первоклассный горный инженер, а район, куда они направляются, богат полезными ископаемыми. Он почти уверен, что им удастся открыть что–то ценное, на чем они смогут разбогатеть.

Грейдон размышлял. Он одинок. Как раз недавно он отметил свой тридцать четвертый день рождения, и с тех пор как он окончил Гарвардскую школу горного дела (одиннадцать лет назад), у него ни разу не было настоящего отпуска. Он с легкостью мог позволить себе оплатить их расходы. Путешествие обещало развлечения, даже если не будет ничего иного.

После того как он познакомился с товарищами Старрета — Соумсом, долговязым, мрачным, крепко сколоченным янки, и Данкре, циничным, до смешного крохотным французом, — было составлено соглашение, и Грейдон подписал его.

На поезде они добрались до Серраде–Паско, где приобрели необходимое им снаряжение. Этот город был расположен ближе всего к пункту, откуда должно было начаться их путешествие в джунгли.

Неделей позже во главе каравана осликов и шести аррайрос (носильщиков) они оказались среди лабиринтов скал, через которые, как показывала карта Старрета, лежал их путь.

Это была карта, вид которой убедил Грейдона. Она была нарисована не на пергаменте, а на тонкой и очень гибкой золотой пластине. Старрет вынул ее из маленькой золотой трубки. Трубка искусной работы имела древний вид. Старрет развернул пластину. Грейдон осмотрел ее и не смог разглядеть карты. Старрет повернул пластину под нужным углом — и сделанные на ней отметки стали ясно видимыми.

Это было прекрасное произведение картографического искусства. На самом деле это была не столько карта, сколько картина. Там и здесь виднелись символы, о которых Старрет сказал, что они показывают путь среди скал.

Был ли это ключ к тайне выкупа за Атагуальпу или нечто иное, Грейдон не знал, Старрет утверждал, что это так. Но Грейдон не верил рассказу о том, как золотая пластина попала в его руки. Однако, как бы то ни было, у изготовителей карты была какая–то цель. Странная цель, учитывая искусство, с которым были скрыты пометки. В конце пути находилось что–то интригующее.

Они обнаружили вырезанные на скалах символы — точно такие же, как на золотой пластине. Веселые, воодушевленные предвкушением удачи, Старрет, Соумс, Данкре заранее высчитывали свою долю добычи. Они шли вслед за символами, шли в не обозначенную на карте область джунглей.

Наконец аррайрос начали ворчать. Собравшись, они заявили, что это место проклято, что это Кордильера–де–Карабайя, где обитает одна нечистая сила. Обещание денег, угрозы, просьбы заставили их продвинуться еще немного. Одним прекрасным утром, проснувшись, они обнаружили, что аррайрос исчезли, а с ними — половина ослов и большая часть продовольствия.

Они продолжили путь. А затем знаки пропали. Либо они потеряли тропу, либо карта, которая так долго правильно вела их, в конце концов начала лгать.

Местность, в которую они углубились, была странно безлюдной. Более чем две недели назад они остановились в деревне киче, и с тех пор им не встречалось никаких признаков индейцев. В той деревне Старрет напился до умопомрачения спирта, перегнанного по методу киче, да еще солидный запас захватил с собой. В этой местности трудно было отыскать пищу, так как здесь было мало зверей и еще меньше птиц.

Хуже всего оказались изменения, происшедшие со спутниками Грейдона. Насколько они были воодушевлены при уверенности в успехе, настолько глубоко ими теперь овладело уныние. Старрет поддерживал себя в состоянии постоянного опьянения и был попеременно то скандальным и шумным, то погруженным в злобные и угрюмые размышления.

Данкре сделался молчаливым и раздражительным. А Соумс, казалось, пришел к заключению, что Старрет, Грейдон и Данкре объединились против него, что они либо намеренно потеряли тропу, либо уничтожили знаки. Лишь иногда эта парочка присоединялась к Старрету, чтобы вместе распить напиток киче, и тогда они расслаблялись. В такие минуты Грейдон с беспокойством ощущал, что в неудаче они обвиняют его и что его жизнь висит на волоске.

В этот день и началось по–настоящему великое приключение Грейдона. Он возвращался в лагерь с охоты, а Данкре и Соумс ушли вместе в очередной отчаянной попытке обнаружить утерянные символы.

Как подтверждение всем его опасениям до него донесся оборвавшийся на полуноте женский крик. Крик был как материализация той опасности, которую он ощущал с неясным страхом, с тех пор как несколько часов назад оставил Старрета одного в лагере. Он сознавал, что близится кульминация преследующих их неудач, и вот это произошло! Он кинулся к роще серо–зеленой альгоррабы, где находилась их палатка.

Ломая густой подлесок, он выбрался на чистое место.

«Почему девушка не кричит снова?» — подумал он. До него донеслось хрюканье жирного сатира.

Полусогнувшись, Старрет коленом удерживал распростертую девушку. Толстая рука крепко сжимала ее шею, пальцы жестоко зажимали ей рот, заглушая крики. Правой рукой он держал ее за запястья. Ее колени были зажаты, как в тиски, его согнутой правой ногой.

Грейдон схватил его за волосы, а предплечье другой руки замкнул у него на шее.

— Оставь ее! — приказал он.

Наполовину парализованный, Старрет обмяк. Его начало корчить от боли.

— Какого дьявола ты вмешиваешься? — прохрипел он.

Рука сатира стремительно скользнула за пистолетом. Грейдон мгновенно ударил его кулаком по челюсти. Старрет повалился на бок. Наполовину вынутое оружие упало на землю.

Девушка вскочила, отпрыгнула в сторону и скрылась.

Грейдон не следил за ней. Несомненно, она исчезла, чтобы привести своих соплеменников. Какой–то род древних аймара, которых даже древние инки никогда не могли покорить полностью. И они отомстят за нее тем способом, который Грейдону не хотелось даже представить.

Он наклонился над Старретом. Оглушенный ударом и пьяный, тот, вероятно, еще какое–то время будет без сознания. Грейдон поднял пистолет. Ему хотелось надеяться, что Данкре и Соумс вскоре вернутся в лагерь. В любом случае втроем они смогут выдержать хорошую схватку… Может, даже будет шанс удрать… но для этого нужно, чтобы они скорее вернулись обратно… Скоро вернется, ведя мстителей, девушка. Вероятно, как раз сейчас она рассказывает им о своих врагах… Грейдон обернулся.

Она стояла, наблюдая за ним. Опьяненный ее красотой, Грейдон забыл о человеке, лежавшем у его ног. Он забыл обо всем.

Ее кожа, белее слоновой кости, слабо светилась сквозь ткань янтарного цвета, окутывающую девушку. Глаза ее были овальные, чуть сощуренные, египетские, а в зрачках плавала глубокая полночь. Нос был прямой и маленький. Волосы струились туманным облаком. Лоб схватывал золотой обруч, на котором рельефно выделялся узор — переплетенные соболь и перо караквенны, птицы, оперение которой могли носить только принцессы инков.

Над ее локтями были золотые браслеты, доходившие почти до узких плеч. Ее маленькие ноги были обуты в высокие замшевые сапоги. Она была гибкая и стройная, как ива.

Она не была индианкой, не была дочерью инков, не была испанкой… Она не принадлежала ни к одной известной Грейдону расе.

На ее щеках виднелись синяки — следы пальцев Старрета. Она прикоснулась к ним своими тонкими руками, потом заговорила на языке аймара:

— Он мертв?

— Нет, — ответил Грейдон.

В глубине ее глаз зажглось маленькое жаркое пламя. Грейдон мог бы поклясться, что это была радость.

— Это хорошо. Я не хотела бы, чтобы он умер. — В ее голосе появилось раздумье. — Во всяком случае, не таким образом.

Старрет застонал. Девушка коснулась синяков на своей щеке.

— Он очень сильный, — прошептала она.

Грейдону показалось, что в этом шепоте слышалось восхищение. Ему захотелось понять, не является ли ее красота только маской, под которой скрывается первобытная женщина, поклоняющаяся грубой силе.

— Кто ты? — спросил он.

Она смотрела на него очень долго.

— Я — Суарра, — ответила она.

— Но откуда ты взялась? Кто ты? — спросил он снова. Но она не захотела отвечать.

— Он твой враг?

— Нет, — сказал он. — Мы путешествуем вместе.

— Тогда почему… — Она показала на распростертое тело. — Почему ты это с ним сделал? Почему ты не позволил ему поступить со мной так, как он хотел?

К лицу Грейдона прилила краска. Этот вопрос, со всем тем, что под ним подразумевалось, сразил его.

— Как ты думаешь, кто я? — горячо спросил он. — Во всяком случае, не тот, кто позволяет делать такие вещи, какие хотел он.

Она с любопытством посмотрела на него. Ее лицо потеряло напряженное выражение. Снова коснувшись синяков на своей щеке, она сделала шаг к нему.

— Тебя не удивляет, — спросила она, — что я не зову мой народ, чтобы воздать ему то, что он заслужил?

— Удивляет. — Недоумение Грейдона было искренним. — Я действительно удивлен. Почему ты не позвала их, если они достаточно близко, чтобы услышать тебя?

— И что бы ты сделал, если бы они пришли?

— Я бы не дал им захватить его живым, — ответил он. — И себя тоже.

— Может быть… — медленно ответила она, — может быть, именно поэтому я и не позвала их.

Суарра внезапно улыбнулась ему. Он быстро шагнул к ней. Предостерегающим жестом она выбросила вперед руку.

— Я — Суарра, — повторила она. — И я — Смерть.

Озноб охватил Грейдона. Он снова осознал, насколько чужда ее красота. Может быть, есть правда в этих легендах, ходящих по Кордильерам? Они ни разу не усомнились, что за ужасом, охватившим индейцев, за побегом аррайрос крылось что–то реальное. Не была ли она одним из духов, одним из демонов? Но к нему вернулся рассудок. Эта девушка — демон? Он рассмеялся.

— Не смейся, — сказала она. — Говоря о Смерти, я имею в виду другое, чем то, что знаете вы, живущие вне пределов нашей тайной страны. Твое тело может продолжать жить — и все же это Смерть. Более чем Смерть, поскольку оно изменится. Странно изменится! И тот, кто займет твое тело, кто будет говорить вместо тебя, — это уже не ты… Мне бы не хотелось, чтобы тебя настигла такая Смерть.

Как ни странны были эти слова, Грейдон едва ли их слышал. И, пораженный ее красотой, он наверняка просто не понял их значения.

— Не знаю, как вам удалось пройти мимо Посланников. Не могу понять, как вы смогли незамеченными миновать их. И не могу понять, как вы смогли так далеко продвинуться в глубь запретной страны. Объясни мне, почему вы вообще пришли сюда?

— Мы пришли издалека, — сказал он ей, — в поисках великой сокровищницы золота и драгоценных камней. Сокровищницы инки Атагуальпы. Существовали особые приметы, по которым мы шли. Но мы потеряли их. И выяснилось, что мы заблудились.

— Я ничего не знаю об Атагуальпе или инках, — сказала девушка. — Кто бы они ни были, они не смогли бы прийти сюда. И их сокровище — неважно, как оно велико, — ничего не значит для нас — нас, жителей Ю–Атланчи, где сокровищ — как камней на дне потока. Твое сокровище — песчинка по сравнению… — Она сделала паузу, потом продолжала с недоумением: — Но вот почему вас не заметили Посланники, этого я не могу понять… Это должна знать Мать… Нужно как можно быстрее пойти к Матери…

— Мать? — спросил Грейдон.

— Мать Змей!

Ее пристальный взгляд обратился на него. Она коснулась браслета на своем правом запястье. Подошедший поближе Грейдон увидел, что на браслете имеется диск, на котором рельефно вырезана змея с женской головой и женскими руками и грудью. Она лежала, свернувшись, на том, что казалось большим шаром, покоящимся на высоко поднятых лапах четырех зверей.

Грейдон не сразу понял, что представляют собой эти создания, настолько его внимание было поглощено свернувшейся кольцами фигурой. Он всмотрелся внимательнее. И осознал, что поднятая над кольцами голова на самом деле не была головой женщины. Нет, это была голова рептилии.

Она была змееподобной, змеиной — и все же художник сделал ее настолько похожей на женскую, так велико было впечатление женственности, сквозившей в каждой ее линии, что в ней все время виднелась женщина, заставляя забывать все то, что было в ней от змеи.

Глаза были сделаны из ярко блестящих камней фиолетового цвета Грейдон ощутил, что эти глаза — живые. Что далеко, очень далеко отсюда кто–то живой рассматривает его сквозь эти глаза, что на самом деле они есть продолжение кого–то… кого–то, кто смотрит на него.

Девушка прикоснулась к одному из зверей, держащих над собой шар.

— Это — Ксинли, — сказала она.

Изумление Грейдона возросло. Он знал, что это за звери. Но зная это он также знал, что видит перед собой невозможное.

Это были динозавры. Чудовища, которые владычествовали на Земле миллионы и миллионы лет назад, и если бы они не вымерли (так его учили), человек никогда бы не смел появиться.

Кто в этих адских джунглях мог знать или от кого мог узнать о динозаврах? Кто смог вырезать этих чудовищ с таким множеством живых деталей?

Ведь только недавно наука узнала, что на самом деле представляют их огромные кости, погребенные в земле так давно, что вокруг них сформировались несокрушимые скалы. И с трудом, используя каждую вновь появившуюся возможность, с трудом и не сразу наука составила эти кости вместе, как недоумевающий ребенок решает головоломку. И так продолжалось до тех пор пока наука не поверила, что воссозданное — давно исчезнувшие химеры ужасающей юности Земли.

И тем не менее здесь, вдалеке от всякой науки (безусловно!), кто–то изображает этих чудовищ на женском браслете. Ведь это уже означает, что тот, кто это сделал (кто бы он ни был), прежде наблюдал их в жизни. Или, если это не так, в его распоряжении были записи об этих чудовищах, записи, созданные древними, видевшими их.

И та и другая возможность были в равной степени невероятными.

Что это за народ, к которому принадлежит эта девушка? Было упомянуто одно название — Ю–Атланчи.

— Суарра, — спросил он, — где находится Ю–Атланчи? Это здесь?

— Здесь? — Она рассмеялась. — Нет! Ю–Атланчи — это древняя страна. Тайная страна, где некогда правили шесть Властелинов и Властелин над Властелинами И где теперь правит только Мать Змей… и другие… Здесь Ю–Атланчи? — Она рассмеялась снова. — Уже давно я ищу… — Она заколебалась, со странным выражением посмотрела на него. — Получилось так что тот, кто лежит там, схватил меня. Он причинил мне боль Я ускользнула от моих провожатых, поскольку мне иногда нравится охотиться в одиночку. Я вышла оттуда, из–за деревьев, и увидела ваше тетуало, ваше жилище. И столкнулась лицом к лицу с ним. Я была удивлена так, что даже не подумала ударить его одним из них, — они указала на расположенный в нескольких шагах от них низкий холмик. — И прежде чем я смогла побороть свое изумление, он схватил меня. А затем появился ты.

Грейдон посмотрел, куда указывала девушка. На земле лежали три тонких сверкающих копья. Узкие древки копий были золотыми. Стреловидные наконечники двух копий были сделаны из великолепного опала. Третий наконечник представлял собой необычайной красоты изумруд, полупрозрачный камень без единого изъяна, шести дюймов в длину и трех в расширении, с острым концом и режущим краем.

Он лежал на земле — бесценный, сделанный из драгоценного камня наконечник золотого копья, и ужас мгновенно охватил Грейдона. Он забыл о Соумсе и Данкре. Если они вернутся, пока она еще здесь… Девушка — с ее украшениями из золота, ее копьями с наконечниками из драгоценных камней… и с ее красотой!

— Суарра, — сказал он, — ты должна уйти. Быстро уйти! Этот человек и я — это еще не все. Есть еще двое, и уже сейчас, может быть, они близко. Бери свои копья и быстро уходи. Иначе я не смогу защитить тебя.

— Полагаю, что я…

— Говорю тебе — уходи! — прервал он ее. — Кто бы и что бы ты ни была, уходи немедленно и держись подальше от этого места. Завтра я попытаюсь увести их отсюда. Если у тебя есть соплеменники, готовые сражаться за тебя, — что ж, пусть они придут и сражаются, если ты того пожелаешь. Но теперь — бери свои копья и уходи.

Она подошла к холмику, подобрала копья. Одно из них она протянула ему — то, которое было увенчано изумрудом.

— Это, — сказала она, — чтобы ты помнил Суарру.

— Нет. — Он отстранил копье. — Уходи!

Если остальные увидят этот драгоценный камень, если они смогут обнаружить его, то никогда уже Грейдон не сможет уговорить их пуститься в обратный путь. Старрет, разумеется, видел камень, но, может быть, Грейдону удастся убедить их, что рассказ Старрета — всего лишь пьяный бред.

Девушка изучала его. В глазах ее вспыхнул огонек интереса. Она стянула с рук браслеты и протянула ему их вместе с копьями.

— Что, если ты возьмешь все это и оставишь своих товарищей? — спросила она. — Это и есть сокровище, это то, что вы искали. Возьми, возьми и уходи, оставив этого человека здесь. Согласись — и я укажу тебе путь из этой Запретной Страны.

Грейдон заколебался. Один изумруд стоил целое состояние. Какая может быть верность этим троим после всего того, что было? И Старрет сам навлек на себя беду. Но все же — они были его товарищами. Он сознательно ввязался в эту авантюру — вместе с ними. Он увидел себя, крадущегося прочь, с богатой добычей уползающего в безопасность, в то время как их троих ожидает — что? И ему не понравилась эта картина.

— Нет, — сказал он. — Эти люди принадлежат к моей расе, и они мои товарищи. Что бы нас ни ожидало — я встречу это вместе с ними. И помогу им сражаться с этим.

— Но ведь ты бы мог сразиться с ними ради меня? — сказала она. — И ты на самом деле сражался. Почему же в таком случае ты цепляешься за них, в то время как мог бы спастись и свободно уйти, унося сокровища. И почему, если ты этого не желаешь, ты позволяешь уйти мне, зная, что, если ты оставишь меня вашей пленницей или убьешь меня, я не смогу призвать против вас моих соплеменников?

Грейдон рассмеялся.

— Разумеется, потому, — сказал он, — что я не могу позволить им причинить тебе вред. Я боюсь оставить тебя в плену, потому что не смогу защитить тебя. И удирать я не желаю. Так что хватит разговаривать… уходи! Иди!

Она воткнула светящиеся копья в землю, снова надела на руки браслеты. Ее белые руки простерлись к нему.

— А тогда, — прошептала она, — тогда, клянусь мудростью Матери, я спасу тебя… если сумею.

Далеко отсюда — как казалось, в небе — раздался звук горна. Ему ответили другие горны, поближе. Звуки были густые, звуки звали. В их ритме было что–то жуткое, сверхъестественное, чужое.

— Идут, — сказала девушка, — мои сопровождающие. Сегодня вечером зажгите костер, ничего не бойтесь, спите. Но не заходите за эти деревья.

— Суарра, — начал он.

— А теперь, — тихо предостерегла она, — тихо, пока я не Уйду.

Сочный звук горнов прозвучал ближе. Девушка отскочила от него и стрелой метнулась за деревья. Он услышал, как с гребня горы над лагерем донесся ее голос, перешедший в пронзительный крик. Звук горнов — сверхъестественный, сулящий беду, заполнил пространство. Затем — тишина.

Грейдон застыл. Слушал. Солнце коснулось снегов, покрывающих горные вершины. Он смотрел. Коснулось и покрыло их потоками расплавленного золота. Аметистовые тени, окутывающие склоны гор, погустели, заколыхались, быстро побежали вперед.

Он все слушал, едва дыша.

В далеком далеке опять прозвучали горны. Слабое эхо тех звуков, что унесли девушку… Слабый–слабый и сказочно прекрасный звук.

Солнце закатилось за вершины. Золото потускнело, превратилось в янтарь, а затем его залил румянец ярко–красной розы. Алмазы снега обернулись жемчугом, поблекли. Скользя сверху вниз по зарослям, на Анды быстро надвигались сумерки.

И лишь теперь Грейдон затрясся, охваченный внезапным, неожиданным страхом. Он осознал, что после того, как отзвучали горны и пронзительный крик девушки, он не услышал больше ни единого звука. Ни шума, производимого человеком либо зверем, ни шороха травы или кустарника, ни бегущих шагов.

Ничего, кроме слитного хора горнов.