Глава 27
Проход был длинным, извилистым, пересеченным множеством других тоннелей. Не веди меня мое обоняние, я бы скоро заблудился. Путь освещали, испукавшие огонь Руки — над каждой, выбитой в скале кельей. Но кельи встречались редко.
Общеизвестно, что кандидат на Первую ступень посвящения, должен в одиночестве провести здесь сутки, а лишь в отдельных случаях после этого на него снисходило благочестие и святость. Утверждали, что так душа вознаграждается за творимые без помех молитвы и размышления. Но мне как-то не верилось, что благие влияния проникают так же и в подсознание. Некие запахи, едва уловимые даже моим волчьим обонянием — от них шерсть становилась дыбом.
Через некоторое время эти запахи были заглушены запахом, след которого вел меня. Когда, наконец, я добрался до источника запаха, пришлось на время задержать дыхание.
Так, не дыша, я и заглянул в келью.
Тусклое голубое свечение, льющееся с пальцев над входов, давало света вряд ли больше, чем ночник в больничной палате. На соломенном тюфяке спал Мармидон. Чтобы было теплее, он укрылся рясой. Столь же грязной, как и его кожа. Помимо рясы у него был сухарь, жестяная банка с водой, чашка, Иоаннитская Библия и свеча, чтобы можно было читать Библию. Должно быть, он покидал келью только, когда нужно было посетить, расположенную дальше по тоннелю, каморку с люком. Но, если бы он вообще не выходил из кельи, особенного различия не было бы. Ф-фу!
Отступив немного, я превратил себя в человека. В этом облике зловонные испарения действовали на меня не так сильно. Да и вновь обретенный разум человека взял верх над инстинктами зверя. Кстати, Мармидон, несомненно, даже не замечал зловония.
Я вошел в его жилище. Опустившись на корточки, я потряс его за плечо. Свободной рукой вытащил нож.
— Вставай, ты!
Он забарахтался, проснулся, и, увидев меня, застыл с разинутым ртом. Должно быть, я представлял собою весьма зловещее зрелище. На голое тело надето местами что-то черное и облегающее, а на лице нет и тени милосердия. А он — его лицо, с ввалившимися глазами, выглядело тоже неважно в этом мертвенном свете. Он не успел закричать, я зажал ему рот ладонью. Щетина на небритой физиономии скрипела. Тело посвященного колыхалось, как тесто.
— Тихо, — сказал я выразительно, — или я выпущу тебе кишки.
Он показал знаками, что согласен, и я отпустил его.
— М-м-мистер Матучек… — шептал он, и, съежившись, все старался отползти от меня, пока не наткнулся на стену.
Я кивнул:
— Пришел потолковать с тобой.
— Я… Как… О чем, во имя Господа?
— Верни нам молю дочь в целости и сохранности.
Мармидон чертил в воздухе кресты и другие знаки.
— Вы с ума сошли? — он нашел в себе силы внимательно посмотреть на меня и сам ответил на свой вопрос. — Нет. Я могу сказать это твердо…
— Я не одержим демоном! — прорычал я. — И не сумасшедший. Говори!
— Нн-но мне нечего сказать. Ваша дочь? Я и не знал, что у вас есть дочь!
Мир закружился. Я попятился назад. Он не лгал. Он не мог лгать в таком состоянии.
— А?.. — только и мог сказать я.
Он немного успокоился, пошарил вокруг в поисках очков.
Нащупав, нацепил их, и, опустившись на тюфяк, вновь взглянул на меня.
— Это святая правда, — сказал он настойчиво. — Почему у меня должны оказаться сведения о вашей семье? Почему кто-то из вашей семьи должен оказаться здесь?
— Потому, что вы сделались моими врагами, — во мне опять разбушевалась ярость.
Он покачал головой:
— Мы никогда не враждуем с человеком. Как мы можем сделаться его врагами? Мы используем Евангелие Любви.
Я фыркнул. Он отвел глаза.
— Что ж, — голос его дрогнул. — Все мы — сыны Адама. Мы тоже, как и любой другой, можем впасть в грех. Признаю, что тогда меня охватил гнев… когда вы… выкинули этот фокус… когда хитростью заставили нас… заставили те невинные души…
Я замахнулся ножом. Лезвие сверкнуло.
— Прекрати болтать чепуху, Мармидон! Единственная невинная душа во всем этом подлом деле — трехлетняя девочка.
Ее похитили. Она в аду!
Его рот широко открылся, глаза выпучились, как у лягушки.
— Говори! — приказал я.
Какое-то время он не мог выдавить из себя ни слова. А потом, в совершеннейшем ужасе:
— Нет! Невозможно! Я бы никогда… никогда!!!
— А как насчет твоих дружков священников? Который из них?
— Никто! Клянусь. Этого не может быть…
Я кольнул его острием ножа в глотку. Он содрогнулся:
— Пожалуйста, разрешите мне узнать, что случилось.
Разрешите мне попробовать помочь вам.
Я убрал нож. Пошатываясь, прошел пару шагов, сел, хмурясь, потер лоб. Все это расходилось с тем, что я думал сперва.
— Послушайте, — начал я обвиняющим голосом, — вы сделали все, от вас зависящее, чтобы лишить меня средств к существованию. А когда вся моя жизнь пошла под откос, что я должен подумать? Если не вы виноваты, вам лучше предоставить мне убедительное доказательство этого…
Посвященный сглотнул слюну:
— Я… Да, конечно. У меня не было намерения причинять какой-либо вред. То, что вы сделали… делаете… это грех.
Не обрекайте себя на вечное проклятие. И не толкайте других на такой же путь греха. Церковь не может оставить это без внимания. Ее служители… большинство из них… помогут вам во всем, что только от них зависит.
— Кончайте проповедь! — приказал я. Помимо всего прочего, я не хотел, чтобы возгоравшийся в нем пыл пересилил его страх передо мной. — Придерживайтесь фактов. Вы были посланы натравлять на нас ту банду. Вы их подстрекали!
— Нет… Хорошо, я вхожу в состав добровольцев. Когда происходили те события, мне разрешили принять в них участие.
Но не для того, чтобы… чтобы сделать то, о чем вы говорите… нет, чтобы оказать помощь, помощь советом, осуществить духовное руководство… ну, и обеспечить защиту против возможного, с вашей стороны, колдовства… Ничего более! Вы же сами напали на нас.
— Конечно, конечно. Это мы начали пикетирование, а когда оно не сработало, силой вторглись на чужую территорию, установили блокаду, учинили факты вандализма, терроризма…
Ха-ха! И действовали вы исключительно в качестве частного лица. Правда, когда вы потерпели неудачу, то нашли поддержку и утешение у своего руководства. И уже вернулись к исполнению своих обычных обязанностей.
— На меня наложена эпитамия за то, что я согрешил гнев, — заявил он.
Легкая дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Ну вот, теперь мы добрались до главного.
— Вас поместили сюда не просто потому, что вы рассердились на нас. Что вы сделали на самом деле?
Его снова схватил ужас. Он воздел бессильные руки.
— Пожалуйста… Я не могу… Нет!
Я поднес нож к его лицу.
Мармидон нахмурился и быстро сказал:
— Разгневался на вашу жестокость, упрямство… я наложил на вас всех проклятье. Проклятье Мабона.
Просвященные отцы, не знаю, как они узнали о том, что я сделал, но Адепты наделены даром… Когда я вернулся сюда, с меня взыскали за этот грех. Мне сказали, что последствия могут оказаться гибельными. Ничего больше я не знаю. Пока я находился здесь, мне никто ничего не говорил. Никто не приходил сюда… Что, действительно были какие-то последствия?
— Как сказать… Что это за проклятье?
— Это не заклинание. Вы понимаете между ними разницу, не так ли? Заклинания, используя законы волшебства, вызывают в действие сверхъестественные силы. Или призывают нечеловеческие существа. Это, мистер Матучек, то же самое, что нажать на спусковой крючок или свистнуть собаку. Это, как использование любого инструмента. Молитва — другое. Это мольба, обращенная к Всевышнему. Проклятье — не что иное, как формула, в которой содержится просьба… ну, наказать кого-то. Всевышний, либо его ангелы, выполняют просьбу, если увидят, что человек должен быть наказан. Лишь им дано судить…
— Повторите его.
— Абсит омен! Это опасно!
— Вы только что утверждали, что само по себе оно безвредно…
— Разве вы не знаете? Молитвы иоаннитов не то же самое, что молитвы петристов. Нас осеняет особая милость Божья. Его особый промысел. Мы обладаем особым знанием, мы возлюбленные его дети. Наши молитвы могущественны сами по себе. Я не могу предсказать, что случиться, если я произнесу слова… Пусть даже у меня нет никаких намерений, но, в подобных условиях… когда нельзя проконтролировать.
«Очень может быть…» — подумал я.
Сущность гностицизма в древние времена состояла в поиске сил и власти с помощью древних знаний. В овладении мощью, превышающей мощь самого Бога. Несомненно, Мармидон будет искренне отрицать, что его церковь возродила эту идею.
Но он еще не получил статуса Адепта. Сами конечные тайны от него скрыты, без особого желания я подумал, что непохоже, чтобы он был способен совершить преступление. Этот коротышка в душе был неплохим человеком.
Меня осенило. Еще полсекунды я обдумывал мысль. А если логически продолжить ее… Предположим, что основоположники современного гностицизма сделали какое-то открытие, вооружившее их неизвестной до сих пор мощью. Результаты убедили, что они оказывают воздействие непосредственно на самого Бога. Предположим далее, что они ошиблись… были введены в заблуждение. Потому что, пропади оно пропадом, идея, что смертные могут хоть как-то влиять на Всемогущего, не имеет никакого смысла. Какой вывод следует из этих предположений? Следующий — вне зависимости, знают ли они об этом, или нет, благословения и проклятия иоаннитов являются в действительности не молитвами, а особо искусным, имеющим чрезвычайную силу, колдовством.
— Я могу ознакомить вас с текстом, — Мармидон весь дрожал. — Вы можете прочесть его сами. Он не относится к числу запретных.
— Ладно, — согласился я.
Он зажег свечу и раскрыл книгу. Мне приходилось издали видеть Иоаннистскую Библию, но никогда не выпадало случая хоть полистать ее. Иоанниты заменяли Ветхий Завет чем-то таким, что даже неверующий, вроде меня, сочли богохульством.
Обычно приводимый текст Нового Завета сопровождали множеством апокрифов, добавив другие произведения, источник которых не мог определить ни один ученый.
Трясущийся палец Мармидона коснулся отрывка в последнем разделе. Я сощурился, пытаясь разобрать мелкий шрифт. Текст на греческом шел параллельно с переводом на английский.
Отдельной строчкой шли пояснения смысла слов, вроде тех, что были в распеваемой наверху гимне.
"Свят, свят, свят. Во имя семи громов. О, Маблон, праведный безмерно Великий ангел Духы Святого, назирающий над изливающим гнев и хранящим тайну бездонной бездны, приди ко мне на помощь, излей горе на тех, кто причинил зло мне, чтобы могли и они познать раскаяние и дабы не страдали больше слуги, скрытой от очей человеческой истины и Царства, грядет которое. Словами этими призываю тебя, Гелифомар, Мабон Сатур Эннанус Сацинос.
Амен, амен, амен…"
Я закрыл книгу:
— Не думаю, чтобы такого рода заклинания чего-нибудь стоили, — медленно сказал я.
— О, можете повторить это вслух, — выпалил Мармидон. — Вы можете. И обычный церковный причастник может тоже. Но я звонарь. Или как вы называете — заклинатель. Не слишком высокого ранга. Не слишком искусный. Но и мне дарована определенная милость.
— Ах, так! — и я с болью и ужасом начал понимать истину. — Ваша повседневная работа состоит в том, чтобы вызывать демонов и руководить ими…
— Не демонов. Нет, нет! По большей части, обычных существ сверхъестественного мира. Иногда — ангела низшего разряда.
— Вы имеете в виду существо, сказавшее вам, что оно ангел?
— Но он и есть ангел!
— Неважно! Так вот, что случилось! Вы говорите, что разгневались до безумия, прокляли нас. Прочли эту молитву темным силам. Я утверждаю, что вы, сознательно или нет, но занимались колдовством. Поскольку детекторами ничего не зафиксировано, значит этот род колдовства еще не известен науке. Это был призыв кому-то, живущему за пределами нашей Вселенной. Что ж, вы, иоанниты, кажется, ухитрились наладить связь с иным миром. Вы верите — большинство из вас верит что этот мир — Небеса. Я утверждаю, что вас обманывают. На самом деле этот мир — ад!
— Нет! — застонал он.
— Помните, у меня есть основания для этого утверждения.
Вот куда попало мое дитя — в А Д !
— А, может быть, и нет?
— Демон отозвался на ваш зов. Случилось так, что из всех служащих «Источника Норн», лишь мой дом оказался незащищенным от нападения демона. Так что, месть обрушилась на нас.
Мармидон расправил хилые плечи:
— Сэр, я не отрицаю, что вашего ребенка похитили. Но, если девочку украли… в результате моих опрометчивых действий, вам не следует бояться.
— Когда она находится в аду? Предположим, мне вернут ее сию же минуту. Какой страшный след оставит на ней пребывание там?..
— Нет, честное слово, не бойтесь, — Мармидон похлопал меня по руке. Угодил как раз по побелевшим суставам, обхватившим рукоятку ножа. — Если она сейчас находится в Нижнем Континууме, действия ее по возвращению сопряжены с временем. Вы понимаете, что я имею в виду? Сам я не очень-то хорошо разбираюсь в таких вещах, но Адепты глубоко проникли в их суть. И некоторую часть своих знаний они передают посвященным, начиная с Пятой степени и выше. Математическая сторона осталась вне пределов моего понимания. Но, как я припоминаю, адская Вселенная отличается особо сложной геометрией пространства и времени. Будет не особо трудно вернуть вашу дочь в ту же секунду, из которой, ее похитили.
Точно так же, как и в любой другой момент времени.
Нож вывалился из моей ладони. В моей голове гудели колокола.
— Это правда?
— Да. Церковный обет не позволяет сказать мне большего.
Я закрыл лицо руками. Слезы бежали у меня между пальцами.
— Но я хочу помочь вам, мистер Матучек. Я раскаиваюсь в том, что поддался гневу.
Подняв взгляд, я увидел, что он тоже плачет.
Через некоторое время мы нашли в себе силы приступить к делу.
— Разумеется, мне не следует вводить вас в заблуждение, — объявил он. — Когда я сказал, что можно одинаково легко войти в любую точку времени, это не значит, что у вас нет трудностей. На самом деле, существуют такие трудности, что преодолеть их могут лишь наши верховные Адепты. Никто, из ныне живущих геометров, пусть он даже гений, не сможет самостоятельно отыскать дорогу сквозь эти измерения. К счастью, однако, этот вопрос перед нами не стоит. Я просто хотел, чтобы, успокоившись, вы все же увидели, как обстоят дела, возможно, ваша дочь была действительно похищена в результате моего проклятья. Тогда немилость понятна, проявленная мне моим руководством. Но, если даже так, она находится под защитой ангелов.
— Докажите, — потребовал я.
— Попытаюсь. Я снова нарушаю все правила, если учесть, что на меня наложили эпитамию, а вы — неверующий. Однако, я могу попробовать воззвать к ангелу, — Мармидон застенчиво улыбнулся. — Кто знает, если вы отречетесь от своих заблуждений, возможно, девочка будет возвращена немедленно.
Обращение в истинную веру человека, обладающего вашими способностями и энергией — это было бы чудесно. Возможно, все, что случилось, соответствует цели Божьей.
Мне не очень-то понравилась идея с этим Зовом. Если честно, у меня озноб побежал по коже. Мармидон может сколько угодно думать, что, явившееся к нему существо — небесного происхождения. Я же так не думаю. Но, вступив на этот путь, я был готов встретиться лицом к лицу и с чем-то худшим, чем дьявол.
— Приступим.
Он открыл Библию на новой странице. Текст был мне незнаком. Преклонив колени, он начал песнопение.
Пронзительная, скачущая то вверх, то вниз — мелодия била по нервам.
По туннелю порывами пронесся ветер. Огни не угасали, но темнота сгустилась. Делалось все темнее. казалось, будто я умираю. И, наконец, я оказался в пронизанной свистом тьме. Я был совершенно один. А вокруг — нескончаемая ночь. Внезапно появилось, памятное мне, бесконечное отчаяние. Никогда прежде не было оно таким сильным — ни в предыдущие три раза, ни когда похитили Валерию, ни когда умерла моя мать.
Поскольку кончилась для меня всякая надежда, постиг я тщетность всего сущего. Любовь, радость, честь — значили меньше, чем горстка пепла… их никогда не было. И во всем пустом мироздании существовал только я. Совершенно опустошенный я…
Где-то в неизмеримой дали вспыхнул свет. Он двинулся ко мне. Искра. Звезда. Солнце. Он двинулся ко мне. Я увидел громадное, напоминающее маску, лицо. Заглянул в лишенные жизни глаза. И ударами зазвучал во мне мерный голос:
— Час настал. Несмотря на ифрита, саламандру, инкуба, вопреки действиям смертных, твоя жизнь не оборвалась, Стивен. Вопреки моей воле и моим замыслам. Я предвижу, что в этом цикле развития мира, среди моих злейших врагов, окажешься ты. Предвижу опасность, которую ты будешь представлять моему новому великому замыслу. Я не желаю знать причины, по какой ты пытаешься уничтожить дело рук моих бездумный ли призыв одного дурака, или поспешное повиновение другому. Но теперь ты имеешь возможность проникнуть в мо/ сокровенную твердыню. Страшись, Стивен. Сам я не могу коснуться тебя, но у меня есть могущественные слуги, и я пошлю их навстречу тебе. Более могущественные, чем те, с которыми ты сталкивался прежде. Если ты и дальше будешь идти против меня, значит, ты пойдешь навстречу собственной гибели. Возвращайся домой. Покорно, как подобает сыну Адама., смирись со своей потерей. Породи других детей.
Перестань вмешиваться в дела, касающиеся всего человечества.
Занимайся исключительно своими собственными делами. Тогда тебя ожидает довольство, здоровье и богатство. И долго продлятся дни твои. Но все это — если ты заключишь со мной мир. Если же нет — ты погибнешь, и погибнут все, кто поддерживает и любит тебя. Страшись меня!
Видение, голос, тьма — исчезли. Мокрый от пота, воняющий потом, я смутно уставился на Мармидона. Мерцали свечи… Не знаю, как я устоял на ногах. Мармидон излучал довольство и потирал руки. Мне едва удалось понять его.
— Вот! Разве я не был прав? Вы удовлетворены? Разве он не великолепен? Будь я на вашем месте, я пал бы на колени, восхвалившая Бога за милосердие.
— Ч-ч-что? — выдавил я.
— Ангел! Ангел!
Я взял себя в руки. Ощущение, будто я выбрался из бешенного потока. И — пустота в сердце. Но разум по инерции продолжал работать. Повинуясь разуму, губы выговорили слова:
— Возможно, мы по-разному видели одно и тоже существо.
Что видели вы?
— Увенчанную короной голову, сверкающие крылья, — он чуть не пел. — Ваша дочь в безопасности. Она будет возвращена вам, когда вы окончательно раскаетесь. И, поскольку, пало на нее благословение в ее смертной жизни, она будет причислена к лику Святых истинной церкви…
Что ж, мелькнуло у меня в голове, это без сомнения, не в первый раз. Враг использует в своих целях людей, искренне верящих, что они служат Богу. Как там было у Джонатана Эдварса, жившего в давние времена в Новой Англии? «Земля в Аду, вымощена черепами некрещенных детей…» Кто на самом деле был тот Иегова, которому он поклонялся?
— А что испытали вы? — спросил Мармидон.
Нужно или нет скрывать о том, что открылось мне?
Вероятно, нет. Что бы это дало хорошего?
И тут наше внимание привлекли новые звуки — шум приближающихся шагов и голоса.
— Что, если его здесь нет?
— Подождем два-три часа.
— В этой гробнице?
— Все в руках Божьих, брат…
Я окаменел. Шли двое — монахи, судя по шороху их шагов, их выдавали сандалии. Огромного роста и веса, так гудел у них под ногами камень. У встреченного мною наверху Адепта, видимо, возникли подозрения. Или где-то зарегистрировали заклинание Мармидона и появление «ангела». А, может, и то, другое вместе.
Если меня намерены схватить — я предупрежден. А сейчас моя жизнь бесценная, ибо я должен вернуться домой со сведениями, которые помогут возвращению Валерии.
Я направил на себя фонарик. Изменившись, расслышал хныканье Мармидона.. Хорошо, что мне некогда. Я был волк, и мои эмоции были эмоциями волка. Будь время, я бы порвал ему глотку за то, что он сделал, но…
Серой молнией я выскочил из кельи. Густой сумрак помог мне. Монахи не замечали меня, пока я не оказался почти рядом с сними. Двое, очень мясистые. У одного палка, у другого автоматический пистолет 45-го калибра. У этого второго я проскочил между ног. Он, не удержавшись, покатился. Его приятель с треском опустил мне на спину свою дубину. На мгновения движения мои замедлились. Должно быть, сломано ребро… Хотя это связало скорость, я устремился вперед.
Пистолет выстрелил, и в камень, рядом со мной, ударила пуля.
Если в обойме пистолета есть серебрянные пули, попадание означает смерть. Нужно бежать!
Я взлетел вверх по лестнице. Монахи остались где-то позади. Но впереди уже подняли тревогу, и мелодию гимна прорезал бой колоколов. Может, у моих преследователей был с собой карманный шаг-переговорник? Созданный на предприятиях, принадлежащих «Источнику Норн»?
Я ворвался в прихожую первого этажа. Здесь должны быть другие двери, но я не знал, где они находятся. Волк может развивать скорость, с какой распространяются плохие новости.
Я проскочил занавес, отделяющий ризницу, где пел хор, прежде чем из канцелярии успел выглянуть кто-либо, работающий в ночную смену, или появился какой-нибудь заспанный монах.
Церковь бурлила. Под моим телом с треском распахнулась дверь в боковой придел. Достаточно было взглянуть.
Песнопение продолжалось. Но по нафу, крича, бегали люди. Как раз в этот момент двое закрывали ведущую в вестибюль дверь.
Бежать было некуда.
Послышалось топанье ног по коридору. Иоанниты не знали, куда я делся. И, конечно, были обескуражены внезапно поднятой непонятной тревогой. Тем не менее времени у меня было мало — лишь до той поры, пока кто-нибудь не догадается заглянуть сюда.
Мне пришло в голову, как нужно действовать. Не знаю причин этого, недоступного волчьему мозгу озарения. Видимо, повинуясь инстинкту, я передней лапой щелкнул выключатель на моем фонарике. Голубые огни, горевшие в помещении, не мешали моему превращению в человека. Кинувшись обратно в ризницу, я схватил стихирь и натянул его через голову. Он оказался мне почти до пят. Ноги оставались голыми, но, может быть, этого никто не заметит…
Поднявшись за рекордное время на возвышение, где пел хор, я остановился в арке входа, чтобы оценить ситуацию.
Мужчины и женщины были сгруппированы по голосам. У каждого или каждой — в руках были сборники гимнов. Несколько таких книжек лежало на столе. Вид отсюда вниз, на алтарь, и вверх, на купол, был потрясающий. Я не стал тратить зря мгновения.
Выбрал себе группу, взял книжку и торжественно двинулся вперед.
Мне не удалось бы выйти сухим из воды, будь вокруг нормальная обстановка. Хористы были слишком возбуждены, их внимание было приковано к суматохе, что бурлила внизу.
Мелодия неуверенно прыгала, сбиваясь. Я нашел себе место на краю группы баритонов, открыл сборник на той же странице, что и сосед.
— Хейноус халиат аоура мериден слисьон, — пел сосед.
Лучше будет, сели начну издавать такие же звуки.
Неприятность была в том, что предварительно я не участвовал в репетициях, которые проводились мирянами. Я не мог даже правильно произнести большинства слов и заботился только о том, чтобы не очень выпадать из тона. Сосед искоса взглянул на меня. Это был осанистый, дружелюбный на вид священник.
Должно быть, подумал он, что имея такое странное устройство ротовой полости, мне не следовало бы становиться рядом. Я одарил его слабой улыбкой.
— Тхеатис эталетам тетес абеска русар, — подчеркнуто интонируя, пропел сосед.
Я ухватился за первую же попавшуюся мелодию, имеющую сходство с той, что напевал сосед. Уставившись в книжку, я как можно неразборчиво начал:
"А ПЕРЕД СМЕРТЬЮ МОРЯК СКАЗАЛ МНЕ:
НЕ ЗНАЮ, МОЖЕТ БЫТЬ, УБЛЮДОК МНЕ СОЛГАЛ"
В общем контрапункте это сошло под прикрытием поднявшегося внизу шума. Критик отвел взгляд.
Так и продолжаем — он гимн, я — «Большое красное колесо».
Полагаю, что за проведенный здесь час, мне должны проститься многие грехи. Час, решил я, как раз не вызывающее подозрение время, которое может провести здесь певец-мирянин. А тем временем — руки на макушке, и взгляд украдкой — я пристально следил, как продвигается охота за мной.
Обширные размеры и запутанная планировка кафедрального собора, здорово сыграли мне на руку. Я мог находиться, где угодно. Разумеется, при поисках было пущено в ход колдовство. Но у колдунов было мало зацепок, помимо того, что рассказал обо мне Мармидон. Я был под защитой чар одной из лучших ведьм Гильдии, Джинни. Перед моим уходом она сделала все, что только от нее зависело. Выследить меня было бы даже не таким простым делом для тех существ, которых могли позвать на помощь наиболее могущественные Адепты.
Но, долго я выжидать не мог. Если я вскоре не выберусь отсюда, я мертв. Или со мной случиться нечто худшее смерти.
А какой-то частью своего сознания я радовался. Видите ли, опасность мобилизовала мои силы. Отчаяние, порожденное встречей с исчадием ада — там, в подземелье, — исчезло полностью. Главное — я жив, и я сделал все, что только способен. Я убью каждого, кто встанет между мною и моими любимыми!
Через некоторое время главный вход опять открыли. Хотя и под присмотром монахов. Я придумал план, как обвести их вокруг пальца.
Выбравшись из хора и сняв стихирь, я снова превратился в волка. В северном коридоре снова стало пустынно. Повезло иоаннитам, которые могли бы там мне встретиться. Конечно, они выставили охрану у каждой двери… и после этого их страсть к охоте охладела. Конечно, поиски продолжались, но уже без шума: спокойно и методично, не дискредитируя религиозную атмосферу собора. Мне удалось не попасться на глаза поисковиков, ведь у меня были органы чувств волка. И я сам искал окно.
На нижних этажах, либо в комнатах кто-то был, либо в комнаты были заперты. я поднялся на шестой этаж. Здесь веяло такой враждой, что я едва мог вытерпеть. Но я нашел то, что искал: выходящее наружу окно в коридоре. Я прыгнул (просто ли я решился, или мне помогло отчаяние). Разбившееся стекло оставило на моей шкуре глубокие раны. Но эта боль была ничто по сравнению с болью, когда я грохнулся на бетонную площадку.
Но я был волком, и повреждения не были смертельными. И калекой на всю жизнь я от них тоже не стану. Оставшееся от меня кровавое месиво зашевелилось, вновь стало единым целым.
Вокруг меня все было залито кровью (не подвергшейся регенерации). Я чувствовал слабость и головокружение.
Ничего, хорошее питание, и все будет в порядке.
В небе еще мерцали звезды. Видно было плохо. И, конечно, привратники в воротах уже оповещены. Им известно многое, а может быть, и все. Руководители иоаннитов очень хотели как можно скорее справиться с этим очень хлопотным делом.
Зубами я содрал остатки одежды. Оставил только фонарик — его хорошо скрывали складки шерсти вокруг шеи, и потрусил к воротам, через которые вошел в собор.
— Здравствуй, песик! — приветствовал меня юный привратник. — Откуда ты взялся?
Я покорно потерпел ласку его руки на своем загривке, и смылся…
В окутанной тьмой деловой части Силоама, я совершил новое преступление. Проник сквозь еще одно окно, на этот раз — в задней части бакалейного магазина. Позднее я смогу компенсировать ущерб владельцу. «От неизвестного». Я нашел несколько футов бифштексов и съел все это. Но главное — мне нужно было какое-то транспортное средство. превратившись в человека, я обнаружил, что у меня нет ни одного цента. более того, я абсолютно гол. Мне пришлось позвонить Барни.
— Прилетай и забери меня, — сказал я. — Буду, обернувшись волком, ждать тебя где-нибудь в одном из этих мест… — я назвал ему примерно с полдюжины, на тот случай, если охота на меня не ограничится стенами собора.
— Что случилось с моей метлой? — тревожно спросил Барни.
— Оставил ее на месте парковки. Сможешь завтра заявить свои права на нее.
— Сгораю от нетерпения услышать от тебя о твоих похождениях…
— Ну, могу сказать тебе, это была и ночка!..
