3
Я надеялся, что у Хасана будет не все в порядке с памятью и он станет витать в своих мыслях высоко среди облаков. Надежда эта рассеялась, как только вы вошли в библиотеку. Ему было лет 60–80, если не больше, но на вид около сорока, в действительности же он еще мог действовать как тридцатилетний. Курс лечения Спранга-Сансера по отношению к нему был особенно эффективен. Такое случается крайне редко. Во время лечения некоторые пациенты испытывают внезапный анафилактический шок, и даже после вливания адреналина не всегда удается вывести их из этого состояния. Очень многие «застывают» в возрасте от 50 до 60 лет. Но некоторые экземпляры по-настоящему молодеют после полного курса — примерно один из сотни тысяч.
Меня поразило то, что именно к нему было благосклонно колесо Фортуны. Со времени событий на Мадагаскаре прошло более пятидесяти лет, когда Хасана наняли люди из Радиола в своей вендетте против телеритов. Платил ему (да покоится прах его с миром) сам большой К., поручивший Хасану разделаться с Афинской компанией «Недвижимое имущество» Управления по делам Земли. Ему это удалось, причем довольно неплохо (с помощью одного крохотного расщепляющего устройства). Все произошло мгновенно. Некоторые называли после этого Хасана убийцей-наймитом, и он действительно был последний наемник на Земле.
Кроме того, за исключением Фила (который не всегда был владельцем шпаги без лезвия и эфеса), Хасан был одним из тех, кто помнил старого Гарагиоза.
Поэтому, выставив перед собой лишай и задрав подбородок, я сразу же попытался затуманить его сознание. То ли здесь были замешаны какие-то древние инстинкты, в чем я сомневался, то ли он был выше, чем я полагал, что вполне возможно, то ли он просто забыл мое лицо (это также было невероятным, хотя и в очень малой степени), или он придерживался профессиональной этики, или доверился звериному инстинкту (в различной степени он обладал и тем и другим, хотя в большей мере низменным звериным коварством), — во всяком случае, когда нас представили друг другу, он и бровью не повел.
— Мой телохранитель, Хасан, — сказал Дос Сантос, одаривая меня своей самой липкой улыбкой, когда я пожимал его руку, которая однажды (можно и так сказать) потрясла мир.
Еще и сейчас это была очень сильная рука.
— Конрад Номикос, — сказал Хасан, скосив взгляд, как будто он читает мое имя с бумажки, зажатой в руке.
Со всеми остальными я был знаком, поэтому, выбрав кресло подальше от Хасана, я почти все время старался держать бокал перед собой, чтобы чувствовать себя в большей безопасности.
Диана стояла рядом со мной.
— Доброе утро, мистер Номикос.
— Добрый вечер, Диана, — я чуть-чуть опустил свой бокал.
Высокая, стройная, одетая почти во все белое, она стояла рядом с Дос Сантосом, напоминая свечку. Я понимал, что такое впечатление создается главным образом из-за красного парика; который она носила.
Мне несколько раз доводилось видеть, как этот парик задирается, обнажая часть безобразного и мигрирующего шрама, который она всегда прятала под париком. Я частенько задумывался над происхождением этого шрама; обычно в тех случаях, когда бросал якорь где-нибудь во время своих морских странствований и разглядывал фрагменты созвездий сквозь дыры в облаках, либо когда выкапывал из земли поврежденные временем скульптуры.
У этой девушки были пурпурные губы — скорее всего, я полагаю, татуировка (я никогда не видел, чтобы она улыбалась). Мышцы ее челюстей были всегда натянуты, как канаты, так как она почти не разжимала зубов, и она едва шевелила ртом, когда отрывисто разговаривала. Было очень трудно определить ее настоящий возраст. Во всяком случае, ей уже несомненно было за тридцать.
Она и Дос составляли весьма интересную пару. Он смуглый, говорливый, вечно курящий, неспособный спокойно посидеть более двух минут. Она выше его на добрых десять сантиметров. Мне и сейчас неведома полная картина ее жизни. Полагаю, что она никогда и не станет известной до конца.
Она подошла поближе и встала рядом с моим креслом, пока Лорел представлял Корта Сантосу.
— Вы! — процедила она.
— Да, я.
— Будете проводником во время поездки.
— Об этом известно всем, кроме меня, — кивнул я. — Уверен, что в этом вопросе вы могли бы довольно легко поделиться со мной частичкой своей осведомленности.
— Ничего не знаю ни по какому вопросу.
— Вы говорите точно так же, как Фил.
— И мысли такой не было.
— И тем не менее это так. Так почему же?
— Что «почему»?
— Почему вы и Дос здесь сегодня вечером?
Она немного просунула язык между зубами, затем сделала движение, будто собирается выдавить из него сок или сдержать пытавшееся сорваться с губ слово. Затем она посмотрела на Доса, но он был слишком далеко, чтобы услышать сказанное, да и смотрел он в другую сторону. Он был занят тем, что наливал Миштиго настоящую коку из графина, стоявшего на изысканно выгнутом подносе.
Находка формулы кока-колы была главной археологической сенсацией века, как утверждали веганцы. Она была утрачена в течение Трех Дней и вновь открыта где-то через добрый десяток лет. Имелось большое количество напитков, сходных по составу, но ни один из них не воздействовал на метаболизм веганцев так, как настоящая кока-кола.
Кока-кола «важнейший вклад Земли в Галактическую культуру» — так называл ее один из современных историков. Первым вкладом, разумеется, были в высшей степени изысканные социальные проблемы такого рода, что возникновение их потерявшие терпение философы на Веге ждали в течение многих поколений.
— Пока не знаю, — сказала она, снова глядя на меня. — Спросите у Доса.
— Обязательно.
И я спросил. Хотя позже. И не был разочарован, несмотря на то, что ничего особенного не ожидал.
Но пока я все еще сидел, изо всех сил пытаясь что-либо подслушать. И тут мне припомнилось, что когда-то давным-давно один сморщенный старичок заметил, что мне свойственно телепатическое исполнение желаний.
Вкратце его гипотеза звучала так:
— Мне хочется узнать о том, что же где-то происходит. Я располагаю почти достаточной информацией, чтобы угадать. Следовательно, я догадываюсь. Только догадки эти приходят ко мне так, будто я увидел или услышал все это посредством глаз и ушей…
Это не настоящая телепатия, как я полагаю, потому что догадки оказываются иногда неверными. И все же, несмотря на это, у меня было ощущение, что телепатия здесь все же присутствует.
Старик мог мне многое рассказать об этом, но он не знал причин.
И вот я стою посредине комнаты и смотрю на Миштиго.
Я — Дос Сантос.
И я говорю:
— Отправится вместе со мной. И не забывайте, что он будет не как посланник Рэдпола, а просто как частное лицо.
— Я и не выпрашиваю у вас покровительство мне, — произнес веганец. — Однако я весьма вам благодарен. Я приму ваше предложение, чтобы избежать смерти от рук ваших соотечественников, — произнеся эти слова, он улыбнулся, — если только они захотят этого во время всего путешествия, в чем я, однако, весьма сомневаюсь. И все ж я был бы глупцом, если бы отказался от защиты.
— Очень разумно с вашей стороны, — сказал Дос, слегка поклонившись.
— Разумеется, — сказал Корт. — А теперь скажите мне, — он кивнул в сторону Эллен, которая только-только закончила спор с Джорджем и теперь гордо отошла от него, — кто это?
— Эллен Эммет, жена Джорджа Эммета, руководителя Министерства охраны дикой природы.
— Какова ее цена?
— Мне неизвестно, какую последнюю плату она назначила.
— Ну, а какова была предпоследняя?
— Такой никогда не было.
— Все на Земле имеет какую-нибудь цену.
— В данном случае, я полагаю, вам придется самому это выяснить.
— Непременно, — кивнул он.
Женщины Земли всегда обладали какой-то странной привлекательностью для обитателей Веги. Какой-то веганец сказал мне однажды, что они заставляют его ощущать себя в какой-то связи с другими животными.
Весьма интересная мысль, ибо такую же точно идею высказала в отношении веганцев одна девушка для развлечений на одном из модных курортов. У нее тоже каждый раз возникало ощущение, что она является другом животных. Мне кажется, что эти характерные выводы веганцев щекочут грудь и возбуждают обоих партнеров.
— Между прочим, — сказал Дос, — вы в конце концов перестали избивать свою жену?
— Какую именно? — спросил Миштиго.
Все расплылось, и я снова очутился в своем кресле…
— Что вы думаете об этом? — спрашивал меня Джордж Эммет.
Я пристально посмотрел на него. Всего лишь секунду назад его здесь не было. Он неожиданно подошел ко мне и пристроился на широком подлокотнике моего кресла.
— Повторите, пожалуйста, вопрос, я что-то задремал.
— Я сказал, что мы должны уничтожить всех крысс-пауков. Что вы думаете об этом?
— Как мы это сделаем?
Он стал смеяться. Я подождал, пока этот смех прекратится.
— Я вывел новую породу… Это на самом деле грациозно и грандиозно! Эта порода называется «слиши».
— А что это такое? — поинтересовался я.
— «Слиши» — это паразит с планеты Бакаба, — пояснил он, наклонившись ко мне. — Это вроде крупного клеща. Мои красавицы имеют в длину почти сантиметр. Они надежно зарываются в плоть и выпускают в высшей степени ядовитые вещества в качестве отходов своей жизнедеятельности.
— Смертельные?
— Мои — да.
— Вы не могли бы мне лично одолжить один экземпляр?
— Зачем?
— Мне хотелось бы подбросить его кое-кому на спину. Вернее, мне пригодилась бы парочка дюжин. У меня ведь уйма друзей…
— Моя порода не действует на друзей. А только на крысс-пауков. На людях они просто-напросто подохнут, — он явно получал удовольствие, говоря об этих тварях. — Их организм должен иметь в качестве основы скорее медь, а не железо, — пояснил он, заметив мой недоуменный взгляд. — А крысс-пауки как раз принадлежат к таким созданиям. Именно поэтому мне надо было отправиться в это путешествие вместе с вами.
— Вы хотите, чтобы я отыскал для вас крысс-паука и держал его, пока не прицепите к нему своих «слиши»? Именно этого вы хотите?
— Мне хотелось бы собрать пару крысс-пауков — за последний месяц я израсходовал всех своих. Но я уверен, что «слиши» поработают на славу. Мне хочется возбудить эпидемию.
— Какую эпидемию?
— Эпидемию среди крысс-пауков. «Слиши» в земных условиях размножатся очень быстро, если мы предоставим им подходящий организм. Пора размножения юго-западного крысс-паука начнется через шесть-восемь недель на территории Калифорнии, в месте, некогда называемом Капистрано. Сейчас там уровень радиоактивности в норме. Я знаю, что именно там вы окажетесь к тому времени, совершая путешествие с Миштиго. А я буду ждать вас со своими «слиши».
— Гм-м… Вы говорили об этом с Лорелом?
— Да. И он считает, что это отличная мысль. Он даже встретится с вами там и сделает фотографии крысс-пауков. Не так уж много есть возможностей поглазеть на них в естественных условиях обитания — как они затмевают небо, кружа над своими гнездами, как копошатся среди руин, пожирая диких свиней, разбрасывая по улицам заброшенных городов свои зеленые экскременты — довольно занимательно, не правда ли?
— Что-то вроде празднества всех Святых. А что же произойдет с дикими кабанами, если мы полностью уничтожим крысс-пауков?
— Их всюду станет гораздо больше. Но я считаю, что пумы позаботятся о том, чтобы дикие кабаны не стали столь же многочисленными, как кролики в Австралии. В любом случае уж лучше свиньи, чем крысс-пауки, не так ли?
— Я не в восторге ни от тех, ни от других, но в данное время, я полагаю, свиньи все-таки лучше, чем крысс-пауки.
— Спасибо. Я был уверен, что вы поможете мне.
Лорел извиняющимся тоном пригласил присутствующих взглянуть на широкий экран, медленно опустившийся к столу посреди комнаты, где стоял Лорел. Он нажал кнопку на столе, и свет в комнате погас.
— Я сейчас намерен показать вам серию карт, — сказал он.
— Если мне только удастся засинхронизировать эту штуку. Вот. Отлично.
На экране появились очертания северной части Африки и большей части Средиземноморья.
— Именно здесь вы хотели бы побывать вначале, не так ли? — спросил он у Миштиго.
— Да, как раз здесь, — ответил веганец, оторвавшись от неслышного для других разговора с Эллен, которую он прижал в нише с бюстом Вольтера.
Освещение в комнате совсем погасло, и Миштиго подошел к столу. Он взглянул на карту, затем на присутствующих, однако не выделяя кого-нибудь взглядом.
— Мне хотелось бы посетить некоторые ключевые местности, по той или иной причине игравшие важную роль в истории вашей планеты, — сказал он. — Мне хотелось бы начать с Египта, Греции и Рима. Затем хотелось бы посетить ненадолго Мадрид, Париж и Лондон. — По мере того, как он все больше углублялся в маршрут своего путешествия, картина на экране соответственно менялась. — Затем мне хотелось бы посетить Берлин, Брюссель, Ленинград, Москву. Потом пересечь Атлантический океан и сделать остановку в Бостоне, Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго. Затем отправиться на юг, на полуостров Юкатан, а потом снова на север, на этот раз в Калифорнию.
— Именно в таком порядке? — поинтересовался я.
— Да.
— Почему вы не включили в свой маршрут Ближний Восток, Индию и Дальний Восток? — послышался голос Фила. Он подошел незаметно, так как в комнате было достаточно темно.
— Я ничего не имею против этих районов, однако сейчас они в основном покрыты болотами и лесами, и к тому же там довольно большая радиоактивность. Могу добавить, что эти районы в основном не отвечают моей цели.
— Какова же ваша главная цель? — Фил не унимался.
— Написать книгу.
— О чем?
— Я пришлю вам экземпляр со своим автографом.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Когда вы хотите отправиться в путь? — спросил я у веганца, так как этой перепалке не было видно конца.
— Послезавтра.
— Хорошо.
— Я приготовил для вас подробные карты всех вышеназванных районов, — продолжал Миштиго. — Лорел обещал мне, что завтра днем они будут доставлены в вашу контору.
— Прекрасно. Однако здесь есть нечто такое, о чем вы, видимо, не осведомлены. Это связано с тем, что все названные вами местности находятся внутри материка. В наши дни у нас на Земле культура носит большей частью островной характер, и для этого есть веские основания. В течение Трех Дней материки получили особенно большую дозу облучения, и почти все места, которые вы назвали, до сих пор не соответствуют норме: имеют достаточно высокую степень радиоактивности. Однако это не единственная причина угрожающей опасности…
— Я хорошо знаком с вашей историей и прекрасно знаю о том, что нужно предпринимать меры предосторожности против радиации, — прервал он меня. — Кроме того, мне известно, что в древних местностях живет большое количество мутированных организмов. Я и это не сбрасываю со счета, хотя не слишком обеспокоен.
Я пожал плечами:
— Раз так, то я не возражаю.
— Прекрасно, — он в очередной раз отхлебнул кока-колу из своего бокала. — Можете включить свет, Лорел.
Экран постепенно погас, загорелись лампы.
— Это правда, что вы знакомы с несколькими «емемба», здесь, в Порт-о-Пренсе? — спросил у меня веганец.
Он подошел поближе к моему креслу.
— Насколько мне известно, колдовские обряды, совершаемые местными «вуду», почти не претерпели каких-нибудь изменений за прошедшие столетия.
— Возможно. Только вот меня здесь не было, когда они начались, и поэтому я не уверен, так ли это на самом деле.
— Я знаю, что участников обрядов не очень-то смущает присутствие чужаков…
— Это верно. Однако они разыграют для вас на самом деле первосортное представление, если вам удастся найти подходящий «хоупфер» и предложить небольшие подарки.
— Мне очень хотелось бы стать свидетелем обряда. Если бы мне удалось посетить с кем-нибудь, кто не является для них чужаком, посетить их… э-э… представление, то тогда я, вероятно, смог бы увидеть именно то, настоящее…
— Чем вызвано такое сильное желание? Нездоровое любопытство к обычаям дикарей?
— Нет. Я изучаю различия религий с целью сравнения.
Я внимательно смотрел на его лицо, но оно абсолютно ничего не выражало.
Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз посещал нечто подобное с Мамашей Джулией и Папашей Джо и некоторыми другими, и хотя «хоупфер» был отсюда недалеко, я не был уверен в том, что они согласятся взять вместе со мной обитателя Веги. Хотя, разумеется, у них никогда не было возражений, когда я приводил с собой людей.
— Что ж… — начал я.
— Я хочу только понаблюдать, — сказал он, — сам оставаясь в стороне. Они вряд ли ощутят мое присутствие.
Я промямлил нечто невразумительное и сдался. Я хорошо знал Мамашу Джулию, и полагал, что в этом не будет ничего плохого.
Поэтому я сказал:
— О’кей, я поведу вас. Сегодня вечером, если хотите.
Он согласился, поблагодарил меня и ушел на поиски еще одной бутылки кока-колы.
Джордж, который все это время не слезал с подлокотника моего кресла, наклонился ко мне и тихо заметил, что было бы очень интересно произвести рассечение веганца.
Я согласился с ним.
Когда Миштиго вернулся, Дос Сантос был рядом с ним.
— Вы собираетесь повести мистера Миштиго на языческие церемонии? — спросил он, дрожа от негодования и раздувая ноздри.
— Это так, — кивнул я. — Собираюсь.
— Только вместе с телохранителями, а вы таковым не являетесь.
Я поднял вверх ладони.
— Я в состоянии справиться со всем, что бы ни произошло.
— Вас будут сопровождать Хасан и… я.
Я попробовал было протестовать, но незаметно между нами втиснулась Эллен.
— Я хотела бы тоже пойти с вами, — сказала она. — Я никогда еще не была на подобных обрядах.
Я пожал плечами.
Если идет Дос Сантос, это значит, что идет и Диана. Нас становится весьма много. Поэтому один лишний посетитель особого значения не имеет. Все равно вся затея испорчена еще до того, как начала осуществляться…
«Хоупфер» был расположен внизу, в районе гавани, возможно, вследствие того, что был посвящен Агве Вейс, морскому божеству. Хотя скорее всего из-за того, что сородичи Мамаши Джулии всегда ютились в гавани.
Агве Вейс, не очень-то ревнивый божок, поэтому множество других божеств украшали стену своими ярко раскрашенными изображениями. Чуть поодаль от берега были гораздо более искусно выполненные «хоупферы», но они мало-помалу все более переходили в собственность коммерческих заведений.
Огромная ладья Агве переливалась яркими синими, оранжевыми, желтыми, зелеными и черными цветами и внешне выглядела несколько неподходящей для моря.
Противоположная их стена «хоупфера» была почти полностью занята изображениями пурпурно-малинового Дамбала Ведо со множеством затейливых колец и завитков. Впереди Папаша Джо ритмично отбивал такт, едва раскачиваясь, на нескольких барабанах «рада». Он сидел чуть правее двери, через которую мы вошли — кстати, единственной. Среди ярких изображений сердец, фаллосов и крестов на нас загадочно глядели христианские святые.
Флаги, мачете, багровые сердца заполняли все свободное пространство стен, и как ко всему этому относились христианские святые, невозможно было прочесть на их напряженных лицах, заключенных в дешевые рамки для литографий, напоминавших окна в какой-то чужой мир из этого сюрреалистического окружения.
На небольшом алтаре теснились многочисленные бутылки со спиртным: бутылки, созданные из тыкв, священные сосуды для, пухов «лоа», талисманы, трубки, флаги, стереографии каких-то неизвестных людей, а среди всего прочего — пачка сигарет для Папаши Лагба.
Служба шла полным ходом, когда молодой «хоуязи» по имени Луис ввел нас.
Комната имела в длину около восьми метров и около пяти в ширину, высокий потолок и грязный пол.
Танцоры двигались около центрального столба замедленно, неестественно важно. Их черная плоть блестела в тусклом свете керосиновых ламп. Когда мы вошли в комнату, в ней стало темно.
Мамаша Джулия взяла меня за руку и улыбнулась. Она отвела меня почти к алтарю и сказала:
— Эзрум был добр.
Я кивнул.
— Ты нравишься ему, Номикос. Ты долго живешь, много путешествуешь, и ты возвращаешься.
— Всегда, — согласился я.
— Эти люди с тобой? — она движением своих темных глаз указала на моих спутников.
— Это друзья. Они не побеспокоят.
Она рассмеялась, услышав мои слова. Я тоже рассмеялся.
— Я буду держать их подальше от вас, если вы разрешите им остаться. Мы будем оставаться в тени у стен. Если же вы скажете, чтобы я увел их, мы уйдем. Вижу, что вы уже изрядно натанцевались и осушили немало бутылок.
— Оставайся. Приходи как-нибудь поболтать со мной днем.
— Обязательно приду.
Она ушла в круг танцоров. Мамаша Джулия была довольно крупной, хотя голос у нее был весьма тихий. Двигалась она, как огромная резиновая кукла, но без грации, ступая в такт с многочисленными звуками барабанов, отбиваемыми Папашей Джо.
Через некоторое время барабанный бой заставил все — мою голову, землю, воздух — закружиться. Я наблюдал за самими танцорами и следил за теми, кто смотрел на танцоров. Я выпил пол-литра рома, пытаясь не отстать от присутствующих, но угнаться за ними было тяжело. Миштиго продолжал потягивать коку прямо из бутылки, которую он принес с собой. Никто не заметил, что он синий: пока мы добрались сюда, стало уже довольно поздно, и я решил, что пусть будет что будет и пусть все идет своим чередом.
Красный Парик стояла в углу. Она казалась надменной и одновременно испуганной. Она держала в руке бутылку, но не поднимала ее.
Миштиго держался за Эллен, прижав ее к себе, но не более того. Дос Сантос стоял у двери и следил за всеми, даже за мной. Хасан, припав к стене справа от двери, курил трубку с длинным черенком и крохотной головкой. Он казался умиротворенным.
Мамаша Джулия, полагаю, именно она, начала петь. Ее поддержали голоса остальных. Пение продолжалось довольно долго, навевая дремоту. Я выпил еще, но жажда не утолялась, и поэтому я опять выпил.
Не знаю, сколько времени мы здесь находились, когда это произошло.
Танцоры поцеловали столб, затем снова пели, гремя бутылками, выливая из них воду. Пара «хоуязи», казалось, стала одержимой, их речь была бессвязной. Воздух был наполнен дымом, я прислонился к стене спиной, и почудилось, что мои глаза на секунду-другую сомкнулись.
Крик раздался внезапно.
Кричал Хасан.
Этот долгий вопль заставил меня рвануться вперед. Голова моя закружилась, я едва удержал равновесие и громко стукнулся спиной о стену.
Барабанный бой продолжался. Ни один такт не был пропущен. Однако несколько танцоров остановились, озираясь.
Хасан вскочил на ноги — с оскаленными зубами, прищурив глаза. От дикого напряжения его потное лицо избороздили морщины, борода вскинулась вверх, полы его плаща, зацепившись за какие-то мелкие украшения на стене, напоминали черные крылья. Руки его в замедленном гипнотическом ритме душили несуществующего и стоявшего будто бы рядом с ним человека. Из его глотки исторгался звериный рык. Он продолжал кого-то душить.
Наконец он дернулся, руки его обвисли. Почти сразу же рядом с ним появился Дос Сантос и стал что-то говорить ему. Но, казалось, они находятся в разных мирах.
Один из танцоров стал тихо стонать. К нему присоединился еще один. Затем все остальные.
Мамаша Джулия отделилась от круга танцующих, подошла ко мне именно тогда, когда Хасан повторил попытку задушить невидимого врага, но на этот раз его жесты были не столь убедительны, скорее театральны.
Барабаны продолжали свой монотонный ритм. Папаша Джо даже не удосужился поднять свой взор.
— Плохой знак, — сказала Мамаша Джулия. — Что ты знаешь об этом человеке?
— Многое, — сказал я, напрягаясь, чтобы усилием воли прояснить свое сознание.
— Ангилсоу, — сказала она.
— Что?
— Ангилсоу. Это темный бог. Бог, которого нужно бояться. Твоим другом овладел Ангилсоу.
— Объясни, пожалуйста.
— Он редко посещает наш «хоупфер». Он здесь нежеланный. Те, кто им одержим, становятся убийцами.
— Мне кажется, что Хасан накурился какой-то дряни, что-то вроде мутированной махорки, вот почему он…
— Нет, — перебила она меня, — здесь Ангилсоу. Твой друг станет убийцей, потому что Ангилсоу — бог смерти, и он навещает только свои собственные капища.
— Мамаша Джулия, — произнес я, — Хасан и есть убийца. Если вам дать кусочек жевательной резинки за каждого, кого он убил, и вы захотите все это сжевать, то вы рискуете превратиться в бурундука. Он профессиональный убийца, обычный, в рамках закона. Поскольку Кодекс Дуэлей распространен на материках, то обычно он зарабатывает себе на хлеб подальше от морских берегов. Ходят слухи, что при случае он совершает и незаконные убийства, но этого никому не удалось доказать. Поэтому скажи мне вот что. Ангилсоу — бог каких убийц? Профессионалов или просто любителей крови? Ведь есть между ними разница, не так ли?
— Для Ангилсоу все равно, какого рода убийца, — покачала она головой.
Дос Сантос, чтобы прекратить спектакль, схватил Хасана за запястье. Он попытался развести ему руки в стороны, но тщетно. Попробуйте представить себе, что вы в клетке и пытаетесь голыми руками разогнуть ее прутья.
Я пересек комнату, то же сделали еще несколько человек. Это оказалось очень своевременным, так как Хасан наконец-то заметил, что кто-то стоит перед ним, и уронил руки. Затем он вытащил клинок с длинным узким лезвием из-под своего плаща.
Пустил бы он его против Доса или против кого-нибудь другого — дело темное, потому что в этот момент Миштиго закупорил свою бутылку с кокой большим пальцем и ударил ею Хасана около уха. Хасан упал лицом вперед. Дос подхватил его, и я выхватил клинок из пальцев убийцы, после чего Миштиго начал прерванное занятие — приканчивать свою бутылку коки.
— Интересный обряд, — заметил через мгновение веганец.
— Я никогда не подозревал, что у этих обитателей гавани такие сильные религиозные чувства.
— Это просто указывает на то, что вам ни в чем и никогда не следует быть абсолютно уверенным, не так ли?
— Да. — Жестом он указал в сторону зрителей. — Все они пантеисты!
Я покачал головой.
— Нет. Это первобытные анимисты.
— Разве между этими религиями существует какая-нибудь разница?
— Придется объяснить. Вот эта бутылочка коки, которую вы только что осушили, займет место на алтаре или «пе», как они его называют, как сосуд Ангилсоу, поскольку она испытала темно-мистическое соприкосновение с этим богом. Вот так пантеист трактует то, что сейчас произошло. А вот анимисты могут даже сойти с ума от того, что кто-то незваный появился во время церемонии и стал причиной беспокойства вроде того, которое мы только что совершили. Анимист, возможно, будет доведен до такого состояния, что принесет в жертву непрошеных гостей, поразбивав им головы подобным же образом, но теперь уже торжественно, и швырнув их тела в дальний закуток бухты. Это будет жертва Агве Вейс, морскому божеству. Следовательно, лучше бы мне не объяснять Мамаше Джулии, что все эти люди, которые стоят вокруг и глядят на нас, являются анимистами. Простите меня, я отлучусь на минутку…
Все на самом деле было не так уж плохо, но мне хотелось слегка встряхнуть его. Думаю, что мне это вполне удалось.
После того, как я извинился перед хозяевами и пожелал им доброй ночи, я подхватил Хасана. Он изрядно похолодел, и я был единственным, кто достаточно силен, чтобы тащить его.
На улице, кроме нас, никого не было. Огромная ослепительная ладья Агве Вейс пересекла волны где-то у самого восточного края мира, расплескав по небу все его любимые цвета. Дос Сантос шел рядом со мной.
— Пожалуй, вы были правы. Нам, наверное, не следовало приходить.
Я не удосужился ответить ему, но Эллен, которая шагала впереди всех с Миштиго, остановилась, обернулась и сказала:
— Чепуха! Если бы мы не пошли, то никогда не стали бы свидетелями этого замечательного драматического монолога без слов.
К тому времени я почти догнал ее. Обе ее руки взметнулись и обхватили мое горло. Она не собиралась усиливать давление, но корчила ужасные гримасы.
Я одержима Ангилсоу, — дурачилась она, — и вы это сейчас почувствуете! О-о! — Она рассмеялась.
— Отпустите мое горло, или я швырну на вас этого араба, — спокойно произнес я, сравнивая каштановый цвет ее волос с пунцово-оранжевым цветом неба над нею. — Он, между прочим, очень тяжелый.
Затем, секундой раньше, чем отпустить, она усилила хватку, причем намного сильнее, чем мгновение назад, но я знал, что это шутка. Через мгновение она опять оказалась рядом с Миштиго, и мы снова двинулись в путь.
Что ж, женщины никогда не дают мне пощечин, потому что я всегда успеваю подставить лицо нужной щекой, а они боятся лишая. Поэтому, как мне кажется, им остается единственное в этом случае — слегка придушить меня.
— Ужасающе интересно, — сказала Красный Парик. — Очень непривычное ощущение. Будто внутри меня что-то танцевало вместе с ними. Странное ощущение. Я, по сути дела, вообще не люблю танцы…
— У вас акцент, — прервал я ее. — Никак не могу определить местность, какой он соответствует.
— Сама не знаю, — засмеялась она. — Я в некотором роде Франко-ирландского происхождения. Жила на Гебридах, потом в Австралии, Японии…
Хасан застонал и напряг свои мышцы. Я ощутил резкую боль в плече.
Я усадил его у порога какого-то дома и стал вытряхивать из него различные орудия его ремесла. Здесь были два метательных ножа, еще один кинжал с тяжелой рукояткой, длинный охотничий нож с зазубренным лезвием, шнурки-удавки и небольшая металлическая коробка, содержавшая различные порошки и пузырьки с жидкостями, которую я опасался проверять. Мне очень понравилась острая свайка, и я оставил ее себе…
На следующий день — вернее, вечер — я поил старого Фила, чтобы прихватить его с собой, намереваясь использовать в качестве оплаты за допущение в свиту Дос Сантоса в «Ройале». Рэдпол все еще относился к нему с почтением, считая его чем-то вроде второго Ома Нейка, сторонника возврата к старому, хотя он начал убеждать в своей непричастности к этому движению еще полвека назад, когда напустил на себя мистицизм и респектабельность.
В то время как его «Зов Земли» — по всей вероятности, лучшее из всего, что он написал, — гремел по всей матушке-Земле, увидели свет несколько статей о Возврате.
Сейчас он может сколько угодно отрекаться от этого, но тогда он был настроен возмутителем спокойствия, и я уверен, что он сейчас с удовольствием вернулся бы к своей прежней мысли.
Кроме того, мне нужен предлог: я хотел бы посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбной взбучки, которую он получил на «хоупфере». На самом же деле я жаждал получить возможность переговорить с этим арабом и выяснить, что он соблагоизволит, если только найдет нужным рассказать мне о своем последнем поручении.
Идти от здания Управления до «Ройала» было совсем немного. У нас с Филом ушло всего семь минут неспешного шага.
— Вы закончили писать элегию в мою честь? — спросил я.
— Я все время работаю над ней.
— Вы повторяете это добрых двадцать лет. Мне хотелось бы, чтобы вы поспешили, потому что я боюсь, что не смогу прочесть ее.
— Я бы мог показать некоторые другие отличные вещи; посвященные Лорелу, Джорджу, даже одна в честь Дос Сантоса. У меня есть еще множество знаменитых имен. Ваше же для меня представляет проблему.
— Почему?
— Мне хочется, чтобы элегия была современной. Вы же не стоите на месте, все время что-то делаете, меняетесь…
— Вы не одобряете этого?
— У большинства людей хватает благоразумия совершить что-либо в течение первой половины своей жизни и остановиться на достигнутом. Элегия в их честь не представляет для меня особых хлопот. У меня их полным-полно. Но я опасаюсь того, что ваша элегия будет совершенно не соответствовать вашему облику на тот момент, когда она будет закончена. Такая работа меня не устраивает. Я предпочитаю обдумывать тему на протяжении многих лет, тщательно взвешивая все стороны человеческой индивидуальности, не подгоняя себя. Вы, люди, чья жизнь подобна песне, вызываете у меня тревогу. Я считаю, что вы пытаетесь вынудить меня написать о вас нечто эпическое, а я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я что-то упускаю.
— Я полагаю, что вы становитесь несправедливым, — сказал я ему. — Другим уже посчастливилось прочитать оды в их честь, а на мою же долю осталось выполнить лишь пару эпиграмм.
— Могу вам сказать, что у меня есть предчувствие, что я совсем скоро закончу элегию в вашу честь. И я постараюсь своевременно прислать вам экземпляр.
— О! А откуда у вас такое предчувствие?
— Разве можно определить источник вдохновения?
— И все-таки расскажите…
— Это пришло мне в голову, когда я размышлял. Я тогда составлял элегию для веганца — просто, разумеется, чтобы поупражняться. И вот тут я понял, что думаю о том, что скоро закончу элегию в честь грека. — Он на мгновение задумался. — Представьте себе чисто умозрительно, как двух разных людей, каждый из которых выше другого, пытаются сравнивать друг с другом.
— Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переминаться с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Так что я могу себе представить. И что же из этого?
— Ничего. У вас совершенно иной подход к проблеме.
— Это культурная традиция, от которой мне никак не избавиться. Вспомните узлы, лошадей — Горашиб, Трою. Понимаете? Коварство и хитрость у нас в крови.
Десяток шагов он молчал.
— Так что же: орел или решка? — спросил я у него наконец.
— Простите?
— Эта загадка Калликанзаридов. Выбирайте!
— Решка!
— Неправильно.
— А если бы я сказал «орел»?
— Хо-хо. У вас был только один шанс. Правильный ответ тот, который угоден Калликанзариду. Вы проиграли бы в любом случае.
— В этом есть определенное коварство, не так ли?
— Именно таковы Калликанзариды. Это скорее греческое, а не восточное искусство утонченного коварства. И они не такие загадочные, потому что наша жизнь часто зависит от ответа, а Калликанзариды, как правило, желают, чтобы противник проиграл.
— Почему?
— Спросите у следующего Калликанзарида, которого встретите. Если только такая возможность вам еще предоставится.
Мы вышли на нужный нам перекресток.
— Почему вы неожиданно снова связались с Рэдполом? Вы же давно должны были уйти в отставку.
— Я ушел в подходящее время, и все, что меня с ним связывает, — это мысль, удастся ли снова возвратиться, как в добрые старые времена. Появление Хасана всегда что-то означает, и я хочу знать, каково это «что-то».
— Вас не тревожит, что я вас разыскал?
— Нет. Это может вызвать определенные неудобства, но я сомневаюсь в том, что ожидается фатальный исход.
Здание «Ройала» возвышалось над нами. Мы вошли внутрь и постучали в дверь из темного дерева и услышали:
— Входите.
— Привет, — произнес я.
Добрых десять минут прошло прежде, чем мне удалось повернуть разговор к прискорбному случаю с бедуином, но тут же Красный Парик отвлекла меня, появившись в комнате.
— Доброе утро, — сказала она.
— Добрый вечер, — усмехнулся я.
— Что нового в мире искусства?
— Ничего.
— Памятники?
— Нет.
— Архивы?
— Нет.
— Какой, интересно, работой вам приходится заниматься?
— О, она слишком разрекламирована благодаря усилиям нескольких романтиков в бюро Информации. На самом деле все, что мы делаем, — это таскаем, восстанавливаем и сохраняем записи материальной культуры, которые составлены на Земле человечеством.
— Что-то вроде мусорщиков культуры?
— Что-то вроде этого. Я думаю, что более верное сравнение вряд ли можно было бы придумать.
— Ну, а зачем?
— Что «зачем»?
— Почему вы это делаете?
— Кто-то же должен этим заниматься, потому что это все-таки мусор культуры. Поэтому-то его и стоит собирать. Я уверен, что мой мусор — лучше, чем что-либо другое на Земле.
— Вы преданы этому делу настолько же, насколько скромны! Это тоже довольно неплохо.
— Кроме того, тогда выбор был не таким уж и большим, когда я предложил свои услуги. Нельзя забывать, что тогда этого мусора было очень много.
Она протянула мне бокал, немного отпила из своего и сказала:
— Они на самом деле еще здесь?
— Кто?
— Боги и Компания. Старые боги. Вроде Ангилсоу. Я считаю, что они все давно покинули нашу Землю.
— Нет, они не покинули ее. Только то, что большинство из них похожи на нас, не означает вовсе, что они постулат подобно нам. Когда люди покидают нашу Землю, они не предлагают своим богам отправиться вместе с собой, а у богов есть своя собственная гордость. А кроме того, возможно, они должны были оставаться в любом случае, это называется «апанке» — судьба смерти. От нее не уйти.
— Так же, как и от прогресса?
— Да… Если уж говорить о прогрессе, то не улучшилось ли состояние Хасана? В последний раз, когда я его видел, он был совсем плох.
— Улучшилось. С таким толстым черепом нечего бояться. Как с гуся вода…
— А где он?
— В зале для игр.
— Мне хотелось бы лично выразить ему свое сочувствие. Вы меня извините?
— Извиняю, — сказала она, поклонившись.
Повернувшись, она направилась послушать, о чем беседуют Дос Сантос и Фил. Фил, разумеется, очень обрадовался ее приходу.
И никто не обратил внимания на мой уход.
Зал для игр был расположен в другом конце длинного коридора. Приближаясь, я услышал, как один резкий звук отрывисто следует за другим примерно через равные промежутки времени.
Я открыл дверь и заглянул внутрь.
Кроме него в зале никого не было.
Он стоял спиной ко мне, но, услышав, как дверь открылась, быстро обернулся. На нем был длинный пурпурный плащ-халат, в правой руке нож. Затылок его прикрывал здоровенный кусок пластыря.
— Добрый вечер, Хасан.
Рядом с ним находился поднос с ножами. Мишень он разместил у противоположной стены. Из мишени торчали два лезвия — одно в центре и одно примерно в шести дюймах от центра, слева от него.
— Добрый вечер, — не спеша ответил он. — Как ваши дела? — спросил он, немного помолчав.
— О, прекрасно. Я пришел, чтобы задать этот же вопрос. Как ваша голова?
— Очень сильно болит, но уже не так, как прежде.
Я закрыл за собой дверь.
— Прошлым вечером вам, видимо, что-то пригрезилось?
— Да. Мистер Дос Сантос рассказал мне, как я боролся с привидениями… Но, к сожалению, этого я сейчас не помню.
— Не накурились ли вы этой дряни, которую толстяк доктор Эммет называет каннабасисом?
— Нет, Карачи. Я курил одно растение, которое питается человеческой кровью. Я нашел его возле древнего Константинополя и постарался очень тщательно высушить его цветы. Одна старуха сказала мне, что с его помощью можно заглядывать в будущее. Но она мне солгала, это…
— Так что, выпитая цветком-вампиром кровь побуждает к насилию? Это нечто новое, достойное того, чтобы записать. Между прочим, вы только что назвали меня Карачи. Я бы хотел, чтобы вы называли меня в дальнейшем таким образом как можно реже. Меня зовут Номикос Конрад.
— Да, Карачи. Я был удивлен, увидев вас. Я полагал, что вы давным-давно умерли, когда ваша лодка взорвалась в заливе.
— Карачи тогда и умер. Вы никому не рассказывали, что я на него похож?
— Нет. Я не болтлив.
— Это очень хорошая черта.
Я пересек комнату, выбрал нож, взвесил его на руке и метнул. Он вонзился дюймах в десяти от центра мишени.
— Вы давно работаете на господина Дос Сантоса? — спросил я его.
— Примерно месяц, — ответил араб и тоже метнул нож. Он. воткнулся в пяти дюймах от центра мишени.
— Вы его телохранитель?
— Да. Мне поручено также заботиться о синекожем.
— Дос говорит, что опасается за жизнь Миштиго. Такая угроза существует на самом деле или же он просто перестраховывается?
— Возможно, и то, и другое. Не знаю. Он платит мне только за то, чтобы я нес охрану.
— А если я заплачу вам больше, вы скажете мне, кого вас наняли убить?
— Меня наняли только как телохранителя, но будь по-иному, я вам бы все равно ничего не сказал.
— Я так не считаю. Давайте заберем ножи.
Мы пересекли зал и повытаскивали ножи из мишени.
— А теперь, если все-таки я буду вашей жертвой, что вполне возможно, — продолжал я, — почему бы вам не уладить все прямо сейчас? Каждый из нас держит по два клинка. Тот, кто выйдет живым из этой комнаты, скажет, что на него напал другой, и ему пришлось прибегнуть к самообороне. Свидетелей нет. Но вас вчера видели пьяным и очень расстроенным.
— Нет, Карачи.
— Что нет? Нет — значит, что это не я? Или нет — потому что вы не можете выполнить свою работу подобным образом?
— Я мог бы сказать, что это не вы. Но все равно вы не знали бы, правду ли я сказал или нет. Разве это не так?
— Верно.
— Я еще мог бы сказать, что не хочу так поступать.
— И это действительно так?
— Но я же вам ничего не сказал, Карачи. И все же, чтобы вы были удовлетворены ответом, я скажу вам вот что. Если бы я пожелал убить вас, я не сделал бы этого, имея в руке нож. И я бы не выбрал в качестве оружия борьбу.
— Почему?
— Потому, что много лет раньше, когда я был еще мальчишкой, я работал на курорте в Керчи, обслуживал столики состоятельных клиентов, негоциантов. Тогда вы обо мне ничего не знали. Я только-только покинул свой Памир. Тогда вы и ваш друг прибыли в Керчь.
— Теперь я вспомнил. Да… В том году умерли родители Фила. Они были моими хорошими друзьями, и я собирался отправить Фила в университет. Но тут подвернулся какой-то веганец, который увел у него первую жену и отправился с ней в Керчь. Да, это был… Забыл его имя.
— Это был Прильпай Диго. И он был похож на гору, возвышающуюся на краю огромной долины, — высокий, казалось, его невозможно было сдвинуть с места. Он боксировал на веганский манер, кулаками, обвязанными ремнями с десятью заостренными шипами, торчащими вокруг всей руки.
— Да, я помню…
— Вы никогда прежде не дрались таким способом, но боролись с ним за эту девушку. Собралась огромная толпа из веганцев и земных женщин, даже я забрался на стол, чтобы лучше видеть происходящее. Уже через минуту ваша голова была в крови. Он все хотел, чтобы кровь потекла по вашим глазам, но вы упорно стряхивали ее. Мне было тогда пятнадцать лет. И к тому времени я убил всего лишь троих. Я думал, что вы вот-вот умрете и я так и не дождусь, что вы дотронетесь до него. А затем ваша правая рука молотом обрушилась на него с непостижимой быстротой! Вы ударили его прямо в середину той двойной кости, которая есть на груди синекожих — а кости у них более прочные, чем у нас, а вы раскололи его, как яйцо. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного. В этом-то уж я уверен. И вот я узнал, что вы сломили хребет крысс-паука… Нет, Карачи, я убивал бы вас только с почтительного расстояния…
— Но ведь это же было так давно… Я считал, что никто не помнит этого.
— И вы отвоевали девушку!
— Да. Правда, я сейчас уже забыл ее имя.
— Но вы не вернули ее назад, поэтому, наверное, он и ненавидит вас.
— Фил? Из-за этого… Я даже забыл, какой она была на вид.
— Зато он ничего не забыл. Вот почему, как мне кажется, он вас ненавидит. Я чую источник этой ненависти. Вы отобрали у него его первую жену! И я был этому свидетель.
— Это было ее собственное желание.
— Вот он и страдает, а вы остаетесь молодым! Печально, Карачи, когда у друга есть причины ненавидеть друга.
— Да.
— Вот почему и я не отвечаю на ваши вопросы.
— Может ли случиться такое, чтобы вас наняли убить веганца?
— Может.
— Почему?
— Я сказал, что это возможно, а не то, что это свершившийся факт.
— Тогда я задам вам еще вопрос, и делу конец. Ну что хорошего, если веганец умрет? Его научная книга, может быть, была бы очень полезной для улучшения взаимоотношений между людьми и веганцами.
— Не знаю, что здесь могло бы быть хорошего, Карачи. Я предлагаю вот что: давайте лучше перейдем к нашим ножам.
Мы так и сделали. Я наконец уловил особенности этих ножей и воткнул два подряд в центр мишени. После этого два ножа просвистели рядом с моими, причем я даже слышал, как последний лязгнул о лезвие одного из моих ножей, и он завибрировал, как защемленная пила.
— Скажу вам вот что, — произнес я, снова вытаскивая нож.
— Я старший в этой поездке и отвечаю за безопасность всех ее участников. Поэтому я также буду охранять и веганца.
— Это было бы довольно неплохо, Карачи. Защита ему будет нужна.
Я положил ножи на поднос и двинулся к двери.
— Мы отправляемся, да будет вам известно, завтра в десять часов утра. Конвой скиммеров ждет нас на первой взлетной площадке на территории Управления.
— Хорошо. Спокойной ночи, Карачи.
— Я же просил вас: зовите меня Конрад? Хорошо?
— Да.
Я закрыл дверь, но эхо ударов ножей о мишень долго и неотступно преследовало меня…
