Книга: Этот бессмертный
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

Необходимость начинать все сначала раздражала меня. Но кроме раздражения, я испытывал и определенный страх. Шендон один раз промахнулся, поддавшись чувствам. Едва ли он дважды допустит одну и ту же ошибку. Это был опасный человек, а теперь он стал еще более опасным. Кроме того, он знал о моем присутствии на Иллирии из посланного мною Грин Грину сообщения накануне вечером.
— Ты усложнил мою задачу, — заявил я. — Поэтому ты мне не поможешь ее разрешить.
— Не понимаю, — произнес Грин Грин.
— Ты наживил для меня ловушку, но приманка осталась на месте, как и раньше. И я пойду на все, и ты пойдешь со мной.
Он засмеялся.
— Прошу прощения, но мой путь лежит в противоположном направлении. По доброй воле я назад не пойду, а пользы от меня как от пленника не будет. Практически я стану лишь ненужным балластом.
— У меня есть три варианта, — проронил я. — Я могу прикончить тебя на месте, могу позволить тебе уйти на все четыре стороны, могу позволить идти со мной. Первый вариант мы отклоняем, потому что мертвый для меня не представляет никакой ценности. Если ты отправишься своей дорогой, то и я продолжу свой путь. Добившись того, чего я хочу, если мне это удастся, вернусь на Мегапеи. Там я всем расскажу, как провалился твой многовековой план мести назойливому землянину.
Я расскажу, как ты, вопреки своему плану, бежал, потому что тебя до безумия напугал другой человек, тоже землянин. И если после этого ты вдруг надумаешь жениться, то подыскивать пару тебе придется на другой планете, да и там, среди пейанцев, разнесется слух о твоей трусости. И никто не станет называть тебя «Дра», несмотря на твое состояние. Мегапея откажется принять твои кости, когда ты сдохнешь. Ты никогда больше не услышишь звона приливного колокола, зная, что он звонит по тебе.
— Да, будут слепые твари на морском дне, чьи брюхи, как круги света, будут вспоминать удивительный вкус твоих потрохов, — сказал он.
Я выпустил колечко дыма.
— А если я отправлюсь дальше один и меня убьют, то неужели ты думаешь, что тебе удастся убежать? Если ты сражался с Майком Шендоном, то неужели ты не заглянул в его мысли? Ведь ты, кажется, упомянул, что ранил его? И после этого полагаешь, что он простит тебе это? Да, он не изыскан, как пейанцы. Он не станет тратить время на ритуалы. Он просто начнет искать тебя, а когда отыщет, то прирежет как свинью. Поэтому, выиграю я или проиграю, конец у тебя один — бесчестье и смерть.
— А если я решу идти с тобой и помогать тебе, что тогда? — поинтересовался он.
— Ты сможешь отменить месть надо мной, не запятнав себя. Я не стану требовать возмещения убытков, и каждый из нас отправится своим путем, каждый будет свободен от обязательств перед другим.
— Нет, — возразил он. — Пайбадра (оскорбление) — это твое избрание в Имяносящие. Я не принимаю твоего предложения.
Я лишь пожал плечами:
— Ну что ж, поскольку твои чувства и намерения мне известны, то для нас обоих бесполезно строить мост по классическим канонам. Могу предложить тебе такой компромисс. Помоги мне, а потом, когда все останется позади, я предоставлю тебе возможность честно свести со мной счеты. Что ты на это скажешь?
— Какие средства ты думаешь избрать?
— Пока не знаю. Подойдет все, на что ты согласишься.
— Какие гарантии ты даешь?
— Я клянусь именем, которое ношу.
Он отвернулся и некоторое время молча размышлял, после чего произнес:
— Согласен. Я пойду с тобой и буду тебе помогать.
— Тогда вернемся в лагерь и расположимся поудобнее. Ты должен побольше рассказать мне о некоторых проблемах, которые ты лишь слегка затронул.
Я повернулся к нему спиной и направился в лагерь. Там я расстелил пленку, чтобы мы могли поместиться на ней вдвоем, и подбросил дров в костер.
Прежде чем мы оба уселись, земля вздрогнула.
— Это ты наделал? — я показал рукой на северо-запад.
— Частично.
— Зачем? Пытался меня напугать?
— Нет, не тебя.
— Шендон тоже не испугался.
— Испугался.
— Может быть, ты расскажешь мне поподробней, что случилось?
— Во-первых, относительно нашего соглашения. У меня только что возникло встречное предложение… постарайся его выслушать.
— Какое?
— Ты направляешься спасать своих друзей, а Майка Шендона мы постараемся обойти. Или ты жаждешь его крови немедленно?
Я сидел и обдумывал его предложение. Если я оставлю Майка в живых, то рано или поздно он снова до меня доберется. С другой стороны, если я получу сейчас то, что мне нужно, и не буду при этом стоять у него на пути, то потом я найду тысячу безопасных способов вывести его из игры. К тому же я прибыл на Иллирию готовый встретиться лицом к лицу со смертельным врагом. Какая разница, если переменятся лица и декорации? И все же…
— Те люди, которых ты ищешь, находятся здесь потому, что я воспроизвел их. Ты знаешь, как я это сделал. Я использовал Ленты. Ленты до сих пор у меня в сохранности, и лишь я знаю, как их найти. Я рассказал уже, как они ко мне попали. То же самое я могу сделать и сейчас. Я могу переправить Ленты сюда немедленно, если ты попросишь. Затем мы можем покинуть это место, и ты вновь возродишь этих людей, по своему желанию. Когда мы взлетим, я укажу тебе место, куда надо стрелять или бросить бомбу, и мы уничтожим Майка Шендона, не подвергая себя опасности. Разве это не более простой и безопасный способ? Наши разногласия мы обсудим потом, как и было договорено.
— В твоем предложении есть изъяны. Для Рут Ларри Ленты не будет, это раз. Мне придется покинуть остальных — это два. То, что я смогу снова воспроизвести их потом, слабое оправдание, если я оставлю их именно сейчас.
— Копии, которые ты воспроизведешь, помнить об этом не будут.
— Это несущественно. Они есть уже сейчас. И они так же реальны, как ты и я. И неважно, что их можно продублировать… Они на Острове Смерти, правильно?
— Да.

 

— Выходит, если я должен буду разрушить его, чтобы погубить Шендона, я погублю и остальных?
— Это неизбежно.
— Я отклоняю твое предложение.
— Это твое право.
— Будут ли иные предложения?
— Нет.
— Теперь, когда мы можем вернуться к первоначальному предмету нашей беседы, расскажи мне, что произошло между тобой и Шендоном.
— Теперь у него есть Имя.
— Что?!
— За ним стоит тень Белиона.
— Этого не может быть. Он не мироформист…
— Потерпи минутку, Френк, я понимаю, что здесь требуется кое-что разъяснить. Вероятно, некоторые вещи Дра Марлинг тебе не сообщил, он ведь был из ревизионистов. Ты знаешь, что Имяносящий должен иметь не только Имя, чтобы формировать миры…
— Но оно необходимо. Это неотъемлемый психологический прием, который позволяет высвободить подсознательный потенциал, который нужен на определенных ступенях работы. Чтобы творить миры, человек должен ощущать себя Богом.
— Тогда почему это недоступно мне?
— Я никогда о тебе не слышал, пока ты не стал моим врагом. Я не видел образцов твоей работы, кроме тех, что у меня перед глазами. Но если это действительно образцы, то заявляю, что работать ты не можешь. Паршивый из тебя вышел мастер.
— Считай, как тебе угодно. Тем не менее я в состоянии манипулировать многими процессами.
— Это доступно любому. Мы же ведем речь о творческой работе, следов которой я тут не замечаю.
— Я говорил о пантеоне в Странти. Он существовал еще до появления мироформистов, как ты знаешь.
— Ревизионисты, такие, как Дра Марлинг и его предшественники, использовали старую религию для своей работы. Они использовали ее символы не как таковые, а как средства психологической настройки.
— Ты фундаменталист?
— Да.
— Тогда зачем ты сам пошел учиться делу, которое считаешь грязным? Ответь!
— Чтобы получить Имя.
— Не понял.
— Мне нужно было Имя, а не профессия. Я руководствовался религиозными, а не экономическими соображениями.
— Но это лишь психологическое средство…
— В том-то и дело. Это не просто средство. Это подлинная церемония, которая настраивает на контакт с божеством. Это обряд посвящения для высших жрецов Странти.
— Тогда почему бы тебе не принять святой сан, вместо того, чтобы изучать строение планет?
— Потому что совершить обряд может только Имяносящий, а все двадцать семь живых имен — все были ревизионистами. Они не санкционировали бы обряда посвящения.
— Двадцать шесть, — уточнил я.
— Двадцать шесть?
— Дра Марлинг покоится в недрах горы и Лоримель Многорукий пребывает в счастливом ничто.
Он склонил голову и помолчал.
— Еще на одного меньше. Я помню время, когда их было сорок три.
— Печально.
— Да.
— Зачем же тебе понадобилось Имя?
— Чтобы стать священником, но не мироформистом. Но ревизионисты не потерпели бы такого среди своих. Они позволили мне завершить учение и затем отвергли меня. Потом, чтобы еще больше оскорбить и унизить меня, следующим посвященным стал инопланетянин.
— Понимаю. Поэтому ты выбрал меня в качестве своей жертвы для отмщения.
— Да.
— Но в чем же моя вина? Я всегда считал, что присвоение Имени лишь формальный обряд.
— Теперь ты станешь знать больше. И должен понять, что к тебе лично я зла не питаю, через тебя я наношу удар по тем, кто святотатствует. Ясно?
— Зачем же ты занялся мироформированием, если, по-твоему, это аморальное занятие?
— Мироформирование само по себе ничего дурного не представляет. Работа эта хорошо оплачивается. Так отчего же мне не заниматься ею?
— Не вижу причин отказываться, если кто-то действительно вздумает дать тебе заказ. Но какое отношение ты имеешь к Белиону, а Белион к Майку Шендону?
— Грех и наказание — такова основа наших отношений, как мне кажется. Я самостоятельно произвел обряд присвоения имени в храме в Прилбеи. Ты знаешь, как это делается, — приносится жертва, произносится формула, и ты начинаешь продвигаться вдоль внешней стены храма, почтительно приветствуя каждое божество, а потом загорается одна из пластин с изображением бога, и в тебя входит сила. И имя этого божества будет твоим Именем.
— Ну и?
— У меня загорелось Изображение Белиона. Он утвердил меня своим Именем. Я не желал именно его, потому что он бог разрушающий, а не созидающий. Я надеялся, что ко мне придет Кирвар Четырехлицый, Отец всех Цветов.
— Каждому воздается по делам его.
— Верно, это была самая первая и самая главная моя ошибка. Белион начал управлять мною, даже если я его не призывал. Быть может, он даже руководил мною в подготовке мести тебе, потому что ты носишь Имя его исконного врага. Да, даже сейчас я чувствую, как происходит перемена в моих мыслях. Но с тех пор, как он меня оставил, все пошло не совсем так, как раньше…
— Как он мог тебя оставить? Союз заключается на всю жизнь!
— Но я чувствую! что теперь его со мной нет.
— Значит, Шендон…
— Да, он один из редких представителей среди вас, землян, таких, как ты, которые могут разговаривать без слов.
— Я не всегда это умел. Дар развивался во мне медленно, пока я учился у Марлинга.
— Когда я возвратил его к жизни, то в его сознании тут же обнаружил ненависть к тебе за то, что он погиб от твоей руки. Но потом он быстро погасил гнев и начал разбираться в обстановке. Его умственные процессы заинтриговали меня, и я стал выделять его среди остальных, начал давать ему поручения. Я часто с ним разговаривал и многому его научил. Он помогал мне подготовиться к твоему прибытию.
— Давно он здесь?
— Примерно один спланф, то есть восемь с половиной земных месяцев. Я воспроизвел всех мертвых примерно в одно время.
— Зачем ты похитил Рут Ларри?
— Я подумал, что ты можешь и не поверить в воскресение. Приятно было бы заставить тебя искать их подольше, но поскольку ты не реагировал на получаемые снимки, я решил подать тебе более прозрачный намек: позволил себе похитить одного из тех людей, Которые много для тебя значили. Если бы ты опять не прореагировал, даже после моего послания, я бы похитил еще одного, и еще, пока бы ты не надумал начать розыск.
— Выходит, Шендон стал как бы твоим избранником.
— Пожалуй, да. Он был очень старательным и способным учеником: умен и обладает приятными манерами. С ним интересно проводить свободное время. Я сожалею, что неправильно оценил его старательность и желание помогать. Естественно, он разделял и мое желание отомстить тебе. Так же, как и остальные твои враги, но они были глупее и среди них не было телепатов. Я наслаждался возможностью непосредственного общения хоть с кем-нибудь из них.
— Что же за кошка пробежала между такими милыми друзьями?
— Это случилось вчера, и я сперва подумал, что это из-за желания отомстить. Но он оказался хитрее, чем я мог предположить. Он провел меня, как мальчишку.
— Каким образом?
— Он заявил, что желает не просто мертвого Сандау. Он хочет отомстить тебе лично и убить тебя своими руками. Мы начали спорить. В конце концов, он отказался подчиняться моим приказам, и я пригрозил ему суровым наказанием.
С минуту Грин Грин молчал, после чего продолжил:
— Тогда он меня ударил. Он напал на меня без оружия, с голыми руками. Пока я защищался, во мне рос гнев, и я решил, что он умрет мучительной смертью. Я воззвал к Имени, которое носил, и Белион услышал меня и пришел ко мне. Я достиг энерговвода и, стоя в тени Белиона, заставил землю дрожать, и вызвал пламя и дым, заключенные в сердце мира. И Шендон на мгновение заколебался, ища опоры на краю бездны. Он достиг своей цели: вынудил меня вызвать Белиона.
— Зачем это ему понадобилось?
— Он знал историю моего посвящения. Я рассказал ее ему так же, как и тебе. Он знал, как я получил Имя, и составил план, который удачно скрыл от меня. Но даже узнай я об этом плане, я бы только посмеялся. Не более. Даже когда я понял, что он пытается сделать, я отнесся к этому легкомысленно, так как был уверен, что ему ничего не удается. Но я ошибался. Он сумел заключить договор с Белионом. Он вызвал во мне гнев и подверг мою жизнь опасности, зная, что я вызову Белиона, если у меня будет достаточно времени. И когда я встал в тени Белиона, он напряг свою мысль и волю и заключил с ним контракт. Он начал игру за власть не на жизнь, а на смерть. Он сказал: «Взгляни на сосуд, то есть на меня. Разве я не более превосходное вместилище силы и разума, чем то, которое ты избрал когда-то. Смотри на меня. Сложи все силы моего ума и тела. Сделав это, ты, быть может, оставишь пейанца и перейдешь ко мне, чтобы мы шагали вместе до конца моей жизни. Я призываю тебя. Я способен лучше всех живущих людей служить тебе и твоим целям — огню и разрушению. Этот, что стоит передо мной, — он слаб, он рад был бы заключить союз с Отцом Цветов, если бы у него был выбор. Приди ко мне, и мы оба выиграем от этого союза».
Здесь Грин Грин сделал паузу.
— И что же дальше?
— Неожиданно я остался один.
Где-то каркнула птица. Ночь заготовила в своих кладовых запасы влаги и принялась обильно покрывать ею мир. Скоро на востоке разгорится горизонт. Я смотрел на огонь и ничего не видел.
— Да, согласно теории автономного комплекса, придется собирать собственные кости, — вымолвил я. — Но мне приходилось слышать о переносе психоза между телепатами. Это могло быть нечто подобное.
— Нет. Белион и я были связаны обрядом. Но он нашел более подходящего носителя и покинул меня.
— Что произошло после того, как Шендон заключил союз с Белионом?
— Он медленно отвернулся от трещины, разверзшейся между нами, и повернулся ко мне спиной, будто я вовсе не существовал. Я коснулся его мыслью, но почувствовал Белиона. Шендон поднял руку, и весь остров задрожал. Тогда я бросился бежать. У причала я сел в лодку и поплыл к берегу озера. Вскоре вокруг меня начала кипеть вода. Затем началось извержение. Я добрался до берега, и, когда взглянул назад, там уже показался над водой конус вулкана. Я еще мог различить на берегу острова фигуру Шендона. Руки его были подняты, в воздухе вокруг вились искры и дым. И я отправился искать тебя. Немного позже я получил твое послание.
— А до этого он мог пользоваться энерговводами?
— Нет. Он даже не ощущал их присутствия.
— А что с остальными покойниками?
— Они все остались на острове. Некоторые из них в наркотическом трансе, чтобы не волновались.
— Понятно.
— Вероятно, теперь ты изменишь свои планы?
— Нет.
Мы сидели у костра. Через пятнадцать минут на востоке показался свет зари. Начал подниматься туман, небо по-прежнему было затянуто тучами. В лучах солнца тучи запылали огнем. Поднялся прохладный ветер. Я все раздумывал о моем бывшем шпионе, который сейчас играет с вулканами и заключает союз с Белионом. Да, нанести ему удар необходимо было именно сейчас, пока он еще опьянен новым могуществом. Если бы можно было выманить его с Острова в неиспорченную Грин Грином область Иллирии. Там все живое стало бы моим союзником. Но он на эту удочку не попадется. И еще я бы хотел отделить его от всех остальных, но не мог придумать способа, как это сделать.
— Сколько у тебя ушло времени, чтобы загадить эту местность?
— Этот район я начат изменять лет тридцать назад, — произнес он.
Я покачал головой, встал и забросал костер комьями земли, пока он не погас.
— Пошли. Нам лучше поспешить.
Как считали древние скандинавы, на заре времен в центре всего пространства существовал Гинцуга-гап в окружении вечных сумерек. Северный его край был закован во льды, а южный пылал в огне. В течение веков эти силы противоборствовали друг другу, и в результате потекли реки, а в бездне замерцали первые проблески жизни. Согласно цеумерианскому мифу, Еп-ки сражался с Тиматом, морским драконом, и, таким образом, земля была отделена от суши. Сам Еп-ки был чем-то вроде огня. Ацтеки были уверены, что первые люди были сделаны из камня и что огненные небеса предзнаменуют новую эру. А о том, как наступит конец миру, существует множество историй: о Судном Дне, а также о Геттердайменрунке и о расщеплении атомов. Я лично не раз видел, как рождаются и гибнут миры и люди в прямом и переносном смысле. И неизменные спутники этих процессов — огонь и вода.
Пусть вы и ученый, но в душе вы останетесь алхимиком. Вы живете в мире жидкостей, твердых веществ, газов и тепловых эффектов, которыми сопровождаются переходы из одного состояния в другое. Эти процессы вы видите, ощущаете их. Все, что вы знаете об их подлинной природе, останется в вашей памяти. Поэтому когда речь идет о повседневной жизни, скажем, о приготовлении чашки кофе или о полете змея в потоках времени и ветра, вы имеете дело с четырьмя основами древних философов: землей, огнем, водой и воздухом.
Скажем прямо, воздух вызывает ощущение чего-то легковесного.
Конечно, без него не проживешь, но его не видно. Его принимаешь как данное и почти не обращаешь на него внимания. Земля? Тут все дело в том, что она долгопрочная. Все твердые вещества тяготеют к монотонной неизменчивости.
Но вода и огонь — это нечто другое. Они не имеют формы, они многоцветные и постоянно в движении. Предрекая наказание, пророки редко грозят землетрясением или ураганами. Они грозят пламенем и потопом. Разве не случайно мы заполняем преисподнюю огнем, океаны чудовищами? Огонь и вода — оба они подвижны, а это в первую очередь ассоциируется с жизнью. Оба они загадочны и умеют ранить или убивать.
И в наших отношениях с Кати было что-то подобное. Что-то грозное, загадочное, полное сил рождения и способное ранить или убить. Она два года работала моим секретарем, до того как мы познакомились и поженились. Невысокая, темноволосая девушка, которая любила яркие платья и любила кормить крошками птиц. У нее были маленькие красивые руки. Я нанял ее через агентство на Маале. Во времена моей молодости люди ценили деловые качества тех, кого брали на работу, в частности, сообразительную девушку, умевшую печатать, стенографировать и вести переписку. Но в наши более сложные и напряженные дни я взял ее на работу по совету моего агентства, поскольку она имела степень доктора по теории секретарской деятельности Маальского института. Боже! Первый год все шло вверх тормашками. Она перепутала весь мой личный архив, и переписка шла с опозданием на полгода. Потом я — за солидную цену — заказал машину образца XX века, научил ее стенографии, и она превратилась в прекрасную прилежную выпускницу колледжа со специальностью делопроизводителя. Дела вернулись в свое нормальное русло. Мы были единственными людьми, которые могли разобрать каракули Грегга, что было немаловажно в целях секретности и рождало что-то общее между нами. Но она была ярким маленьким языком пламени, а я — мокрым одеялом, и в течение первого года я частенько доводил ее до слез. Потом я уже не мог без нее работать и понял, что дело не только в том, что она хорошая секретарша. Мы поженились и счастливо прожили шесть лет. Фактически шесть с половиной. Она погибла при пожаре, в катастрофе в космопорте Майами, когда ехала встречать меня. У нас было два сына, один еще жив. И с тех пор огонь преследовал меня, так или иначе, все годы, а вода всегда была моим другом.
Хотя я чувствую больше расположения к воде, чем к огню, все мои миры рождены и водой и огнем. Кокитус, Новая Индиана, Святой Мартин, Бунинград, Мерсия, Иллирия и остальные — все они появились на свет в процессе расплавления, охлаждения, испарения и омовения. И вот я шел сквозь леса Иллирии — мир, который был задуман как парк, курорт — вся Иллирия, которую купил враг, идущий рядом со мной. Исчезли люди, которым предназначался этот мир: отдыхающие, туристы, словом, все те, кто верил еще в деревья и в гладь озера, и в горы с их тропами. Они исчезли отсюда, и деревья, среди которых я шел, были согнуты, стволы их скрючены узлами, а озеро, к которому мы направлялись, затуманено. Земля эта стонала от ран и огня, кровь ее вытекала из горы, поднимающейся перед нами. Огонь, как всегда, поджидал меня. Над головой висели низкие тучи, из их серой белизны сыпался посланный огнем пепел, будто бесконечный поток приглашений на погребение. Иллирия понравилась бы Кати, если бы она увидела ее в другое время и… в другом месте. Одна мысль о ее присутствии здесь и сейчас, и когда «карнавалом» (не подберу иного слова) управлял Шендон, вызывала у меня чувство тошноты. Продвигаясь все дальше вперед, я тихонько слал проклятия своему коварному противнику.
Мы брели примерно с час, когда Грин Грин начал жаловаться, что у него болит плечо и что он устал. Я сказал, что горячо сочувствую ему, но прошу продолжать путь. Он сразу затих. Еще через час я позволил ему передохнуть, а сам залез на дерево и разведал, что лежит впереди. Мы приближались к нашей цели, и скоро должен был показаться главный склон холма, с которого мы начнем спускаться. День посветлел, насколько это позволяли тучи, и туман почти полностью исчез. Стало гораздо теплее. Пока я карабкался по дереву, по мне текли струйки пота, и на каждой ветке поднималось облако пепла и пыли. Несколько раз я чихнул, а глаза запорошились и заслезились.
Над верхушками дальних деревьев я уже видел верхнюю часть острова. Слева от него и немного сзади дымился конус свежевыросшего вулкана. Я с чувством выругался и полез вниз.
До берега Ахерона мы добрались через два часа.
В маслянистой воде моего озера отражались языки пламени и ничего больше. Лава и раскаленные камни шипели, попадая в воду. Глядя на останки своего творения, я чувствовал себя грязным, потным и липким. Маленькие ленивые мысли соответствовали маленьким ленивым волнам, которые выбрасывали на берег пену и пемзовые осколки. По всему озеру грязь и обломки медленно плыли в направлении берега. На мелководье белела брюхом мертвая рыба, а в воздухе пахло тухлыми яйцами. Я сел на камень и закурил сигарету, рассматривая пейзаж.
В миле от берега, посреди озера, находился мой Остров Мертвых. Он не изменился — все такой же мрачный и неподвижный, словно тень без хозяина. Я наклонился и кончиками пальцев попробовал воду. Она была довольно горячей. За островом к востоку, казалось, светится конус еще одного вулкана, но поменьше.
— Я выбрался на берег в четверти мили к западу отсюда, — сообщил Грин Грин.
Я кивнул и продолжал смотреть. Было еще рано, и я решил позволить себе передышку, чтобы рассчитать свои шансы. Под южной стороной острова — той, которая была обращена к нам, — лежала узкая полоска песчаного пляжа. Тут же находилась бухта футов двести в поперечнике. От бухты вверх шла естественного вида извилистая тропинка, выводившая к высоким острым пикам вершины.
— Как ты думаешь, где он сейчас? — обратился я к Грин Грину.
— Примерно в двух третях от подножия, в домике-шале. Там у меня была лаборатория. Я расширил многие пещеры в стене за домом.
Сам собой напрашивался вывод — брать остров надо с юга.
Я сомневался, что Грин Грин, Шендон или еще кто-нибудь знают, что не только по южной, но и по северной стене можно взобраться вверх. На вид она была неприступной — так я ее и задумал, но впечатление было обманчивым: я всегда любил устраивать запасной выход, а не только парадный подъезд. Если мы пойдем этим путем, то придется взбираться на самую вершину и спускаться к шале с тыла.
Я решил, что так и сделаю. И еще решил, что буду держать этот план при себе до последней минуты. В конце концов, Грин Грин был телепатом, и вся история, которую он мне выложил, вполне могла быть лишь «кучей навоза». Шендон и он вполне могли быть добрыми друзьями и играть на одной стороне, и никакого Шендона вообще могло не быть. Я не верил Грин Грину ни на грош.
— Двинули, — буркнул я, поднимаясь и бросая сигарету в мой бывший Ахеон, а ныне сточную канаву. — Покажи, где ты оставил лодку.
Мы двинулись по берегу влево, к тому месту, где, как он помнил, была им вытащена на берег лодка. Только на берегу ее не оказалось.
— Ты уверен, что это то самое место?
— Конечно.
— А где же лодка?
— Очевидно, один из толчков сбросил ее обратно в озеро и она уплыла.
— Ты смог бы доплыть до Острова с раненным плечом?
— Я пейанец, — ответил он с таким видом, словно спокойно мог бы переплыть Ла-Манш, имея ранения не в одном, а в обоих плечах, а потом развернуться и переплыть Ла-Манш обратно, без отдыха, — но плыть до Острова нельзя, — добавил он.
— Почему?
— Там горячие потоки от вулкана. И чем ближе к острову, тем они горячее.
— Тогда построим плот. Я буду срезать пистолетом деревья, а ты в это время поищешь что-нибудь подходящее, чтобы связывать бревна.
— Например? — поинтересовался он.
— Ты лично так загадил местные леса, что тебе лучше знать. Я заметил по пути сюда лианы.
— Они несколько шероховатые. Мне понадобится нож.
Я на секунду заколебался.
— Ладно. Держи!
— Вода может покрыть плот. Будет горячо.
— Тогда воду придется охладить.
— Как?
— Скоро пойдет дождь.
— Но вулканы…
Он пожал плечами, кивнул и направился резать лианы. Я начал валить и обдирать деревья, выбирая одинаковые, дюймов шести в диаметре, не меньше. При этом я не забывал, насколько возможно, следить за происходящим у меня за спиной.
Скоро начался дождь.
В течение последующих нескольких часов с небес непрерывно падал мелкий холодный дождик, промочивший нас до костей. Дождь усыпал оспинами поверхность Ахерона, смыл частично пыль и пепел с прибрежной растительности. Я выстругал два широких весла и срезал пару длинных шестов и поджидал Грин Грина, набиравшего достаточный запас связочного материала, чтобы скрепить плот. Земля вдруг страшно дернулась, и колоссальная расселина появилась в конусе вулкана, рассекая его до половины. Река лавы цвета неба на закате стала изливаться из прорехи. В моих ушах еще несколько минут звучало эхо взрыва, затем поверхность озера вздыбилась и в виде небольшой приливной волны — миниатюрного цунами — стремительно понеслась в мою сторону. Я бросился бежать изо всех сил и успел взобраться на самое высокое дерево, растущее вблизи.
Вода добралась до подножия дерева, но выше чем на фут не поднялась. За двадцать минут прошло три таких волны. Потом вода начала отступать, оставив мне вдоволь ила взамен бревен и уже вырезанных весел. Я был зол, как черт: смыло всю мою работу. Я знал, что дождь не загасит вулкана и может даже подстегнуть его деятельность, и все же…
Я прильнул к земле и в нескольких сотнях ярдов слева ощутил притяжение энерговвода. Откуда-то издалека донесся крик пейанца, но я не стал обращать на него внимания. В общем, в этот момент я уже был не совсем Фрэнсисом Сандау.
Я двинулся в сторону энерговвода и взобрался на небольшой холмик, чтобы достигнуть самого узла: у меня был отличный обзор на все озеро и на сам Остров за гранью встревоженных вод. Видимо, мое зрение обострилось: я вполне ясно различал шале и даже заметил какое-то движение в том месте, где поручень огораживал конец двора, выходившего на обрыв над водой. Земляне уступают по остроте зрения пейанцам. Ведь Грин Грин сказал, что ясно различал Шендона после того, как переплыл на берег с Острова.
Я стоял над одной из крупных вен Иллирии, или небольшой артерией, и чувствовал ее пульс, и в меня вошла Сила, и я послал ее вперед.
Довольно скоро лениво моросивший дождик перешел в мощный ливень, и когда я опустил поднятую ладонь, сверкнула молния и прокатился гром, словно кто-то бил в жестяной барабан. Ветер, внезапный, как прыгнувший кот, и холодный, как арктический ореол вокруг солнца, ударил мне в спину и, проносясь мимо, погладил щеку.
Грин Грин вновь что-то закричал. Кажется, он находился где-то справа от меня.
Затем небеса принялись с шипением слать вниз тяжкие дождевые потоки, шале совсем исчезло из виду, и сам остров превратился в серый призрак. Пламя вулканов виднелось слабой искрой над водами острова. Вскоре ветер понесся вперед как грузовой поезд, и его завывания слились с раскатами грома в непрерывный жуткий грохот. Воды Ахерона собрались в волны и двинулись в противоположном направлении. Если Грин Грин что-то и кричал мне, то я уже не мог его слышать.
Вода струями бежала у меня по волосам, стекала по лицу и шее. Я ничего не видел, но мне и не нужны были глаза. Меня окутывала энергия. Температура упала, дождь хлыстал целыми полотнищами, которые с треском разрывались, напоминая звуком удар кнута. День стал темен как ночь. Я захохотал, и воды поднялись столбами, закачались, как великаны-джинны, и молнии снова швыряли ослепительную перчатку, и вся моя машина еще ни разу не сказала мне: «Предел — полный ход!»
«Фрэнк, остановись, он узнает, что ты здесь!»
— пришла мысль, адресованная Грин Грином.
«Но он и так уже знает, что я тут, — ответил я. — Спрячься, пока это не кончится! Жди!»
Вместе с низвергавшимся дождем и поднявшимся ураганом грунт подо мной снова стал вздрагивать. Искра вулкана, плававшая в сумерках передо мной, разгорелась и засияла, как погребенное в море солнце. Затем заплясали молнии, клюя макушку острова, покрывая его различными именами, и одно из них было моим. Следующий толчок бросил меня на колени, но я снова встал и поднял обе руки.
… Теперь я находился в каком-то месте, состоявшем из твердого вещества, не из воды и не из газа. Здесь не было света, но не было и тьмы, не было холодно и не было жарко. Быть может, оно находилось внутри моего сознания.
Мы смотрели друг на друга, и в своих бледно-зеленых руках я сжимал громомолнию, держа ее как винтовку перед грудью наискосок.
Он своим видом напоминал серую колонну и был покрыт чешуей. У него была морда крокодила и огненные глаза. Когда он говорил, три пары его рук постоянно меняли положение. Но в целом он также не двигался с места, на котором находился.
«Старый враг, старый товарищ», — обратился он ко мне.
«Да, Белион, я здесь».
«Твой цикл завершен. Избавь себя от унижения пасть от моей руки. Уступи, Шимбо, и сохрани мир, тобой созданный».
«Едва ли этот мир должен погибнуть, Белион».
Молчание. И немного спустя:
«Тогда будет противоборство».
«…Если ты не отступишь».
«Да будет бой!»
Он вздохнул, извергнув пламя.
«Да будет так».
И он исчез.
…И я снова находился на маленьком холме, медленно опуская руки, потому что сила покинула меня.
Это была странная метаморфоза, ничего подобного со мной никогда ранее не случалось. Сон наяву, если хотите. Фантазия, рожденная напряжением и гневом.
Дождь продолжал идти, но уже не с такой силой, как раньше. Ветер потерял долю свирепости. Молнии больше не сверкали, и гром тоже утих. Земля больше не вздрагивала. Огневая активность вулкана прекратилась, оранжевое свечение на макушке уменьшилось, и трещина в склоне уже не кровоточила лавой.
Глядя на все это, я вновь почувствовал и холод, и то, что я промок, и что земля под ногами твердая. Наша бесконечная битва прервалась в самом начале. Лично я был доволен: вода в озере стала прохладнее, и серый остров казался не таким уж недоступным.
Между тем сквозь прореху в тучах пробилось солнце, и на сверкающих каплях воздушной влаги развернулась радуга. Она изогнулась сквозь промытый воздух, окантовав аркой Ахерон, остров, дымящийся конус, словно картинку внутри блестящего пресс-папье, отчего все стало похоже на нереальную миниатюру.
Я покинул свой холмик и возвратился на место, где находился до этого. Нам еще нужно было построить плот…
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7