22
За остаток дня мы методически обследовали помещения. Сооружение вчетверо превосходило по размерам станцию Берега Динозавров, знакомую нам в предыдущем воплощении. Восемьдесят процентов его занимало оборудование, работу которого мы не понимали. Меллия составила общий план, определила основные компоненты системы, просмотрела аппаратуру энергообеспечения и разгадала несколько криптограмм на пульте управления. Я следовал за ней и слушал.
— Не могу понять смысла, — говорила она. Наступили сумерки, и большое красное солнце отбрасывало на полу длинные тени. — Энергообеспечение программируемой матрицы и интересующей программы вне всяких разумных пропорций. Эти огромные залы, Рейвел, для чего? Что это за место?
— Великая Центральная Станция, — ответил я.
— Это еще что?
— Да так, просто покинутое здание в старом городе, который никогда не существовал. Конечный пункт.
— Возможно, ты и прав, — задумчиво произнесла она. — Это оборудование предназначено скорее для транспортировки груза навалом, чем для обеспечения проживания персонала…
— Груза? Какого груза?
— Не знаю. Но звучит неплохо, верно? К тому же интерлокальный грузовой паром имел бы тенденцию к ослаблению темпоральной структуры как в точках передачи, так и в точках приема.
— Может, им все равно? Они устали от всего, как и я, — я зевнул. — Давай закругляться. Утро вечера мудренее.
— Как ты сказал? Все равно?
— Что? Я? Ничего я не говорил, девочка.
— Ты Лайзу тоже называл девочкой?
— При чем тут это?
— При том! Все, что ты говоришь и делаешь, окрашено идиотской страстью к этой… воображаемой миленке. Возьми себя в руки. Временной ствол Пекс-Центра в чрезвычайной опасности. Ты нанес ему непоправимый вред своими безответственными поступками!
— Не могу, — процедил я сквозь зубы. — Вопросы есть?
— Извини, — она закрыла лицо руками и покачала головой. — Я не хотела. Просто устала… измотана… мне страшно…
— Да, конечно, — сказал я. — Я тоже устал. Забудем. Пошли спать.
Мы выбрали раздельные комнаты. И даже не пожелали друг другу спокойной ночи.
23
Я встал рано. Тишина действовала мне на нервы. В конце спального крыла находилась хорошо оснащенная кухня: даже А-П теоретики любили свежие яйца и ломтики обсахаренной ветчины из локара, чтобы не происходило старение.
Я приготовил завтрак на двоих и направился к Меллии, но услышал в большом зале шаги.
Одетая в свободное платье, она стояла у кресла координатора и глядела на экран. Я бесшумно приблизился примерно на десять футов, и тут внезапно она повернулась. Судя по выражению лица, с ней чуть не случился сердечный приступ.
Со мной тоже. Что-то произошло с лицом Меллии. Оно принадлежало старухе с седыми волосами, впалыми щеками и потускневшим взором, который уже давно не пылал страстью. Женщина зашаталась, и я схватил ее за тонкую, высохшую руку, прикрытую развевающимся рукавом. Довольно быстро ей удалось оправиться. Черточка за черточкой лицо оживало, но взгляд оставался странно невозмутимым.
— Да, — проговорила она старческим, тонким, но очень спокойным голосом. — Вы пришли, как я и предполагала. Я знала, что так будет.
— Приятно, что вы нас ждали, мэм, — пробормотал я с глупым видом. — И кто же сказал вам о нас? Я имею в виду, что мы придем?
Лицо старухи пересекла чуть заметная морщинка.
— Экраны прогнозов, конечно, — взгляд ее проследовал мимо меня. — Осмелюсь спросить, где же ваша половина?
— Она, э-э, еще спит.
— Спит? Как забавно.
— Вон там, — я кивнул в сторону спальни. — Она будет счастлива узнать, что мы здесь не одни. Вчера у нас был трудный день…
— Извините меня. Вчера? Так когда вы прибыли?
— Около суток назад.
— Но… почему же вы не оповестили меня сразу? Я ведь ждала… я была готова… уже так долго… — Ее голос был готов сорваться, но она овладела собой.
— Прошу прощения, мэм. Мы не знали, что вы здесь. Мы осмотрели станцию, но…
— Вы не знали?! — мои слова ошеломили ее.
— Где же вы расположились? — Мы осмотрели все комнаты…
— Я… мой… моя комната во внешнем крыле, — ответила она дрожащим голосом. Из уголков глаз выкатились слезинки, и она нетерпеливо смахнула их. — Я полагаю, что вы прибыли по моему сигналу, — собравшись, продолжала она. — Хотя это неважно. Вы здесь. Вы дадите несколько минут? У меня остались кое-какие вещи — записи, памятные подарки. Но я могу их оставить, — торопливо добавила она, не сводя с меня глаз.
— Я не намерен торопить вас, мэм, — сказал я, — произошло какое-то недоразумение…
— Но вы заберете меня? — Иссохшей рукой она схватила меня за локоть. В голосе зазвучала паника. — Пожалуйста, возьмите меня с собой, умоляю вас, не оставляйте здесь!..
— Честное слово, — пообещал я и прикрыл ладонью ее холодную и тонкую, как лапа у индюшки, руку. — Но вы ошибаетесь. Я ничего не понимаю. Вы из обслуживающего персонала станции?
— Что вы, вовсе нет! — Она затрясла головой, как ребенок, которого поймали с банкой варенья в руках. — Это не моя станция. Я просто убежала сюда после катастрофы.
— Где станционный персонал, мэм? Она странно посмотрела на меня.
— Здесь никого нет. Ни души. В докладах это отмечено. Я нашла станцию покинутой. Все время здесь одна, больше никого…
— Да, я понимаю, только вы. Довольно одиноко. Теперь все в порядке, вы уже не одиноки.
— Да, вы пришли. Я знала, что вы придете когда-нибудь. Приборы никогда не лгут. Только не знала, когда…
— Наше появление вы определили по приборам?
— Ну, да.
Она опустилась в ближайшее кресло, пальцы забегали про клавишам. Дисплей вспыхнул, ровное свечение изменило цвет. На экране сложился колеблющийся белый прямоугольник, на правом краю которого плясала и извивалась, похожая на царапину, черная вертикальная линия. Я уже приготовился выразить восхищение виртуозным мастерством, когда женщина охнула, склонилась на пульт, обмякла и потеряла сознание.
Я подхватил ее, высвободил из кресла и поднял на руки. Она весила не более девяноста фунтов. У входа в коридор появилась Меллия. Она замерла, прикрыла рот рукой, но быстро взяла себя в руки.
— Рейвел… кто это?
— Понятия не имею. Я проснулся и обнаружил ее здесь. Она приняла меня за спасателя. Начала говорить что-то и потеряла сознание.
Меллия отступила, пропустила меня и внезапно ухватилась за мою руку.
— Мама! — выдохнула она.
24
Я выждал несколько бесконечных минут. Веки пожилой леди задрожали и открылись.
Она неуверенно улыбнулась.
— Нет, нет, — у меня нет детей, — сказала она. — Я всегда хотела…
И она вновь лишилась чувств.
Я отнес ее в пустую комнату и положил на кровать. Меллия села рядом, прислушиваясь к дыханию.
— Это твоя мать? — спросил я.
— Извини. Конечно, это не моя мать. Все пожилые женщины выглядят похоже…
— Твоя мать такая старая?
— Что ты, конечно, нет. Это чисто внешнее сходство. — Она виновато улыбнулась. — Психологи нашли бы этому тысячу объяснений.
— Она ждала нас, — продолжал я. — Наше появление предсказали приборы.
Меллия хмыкнула.
— Предсказали? Таких приборов нет.
— Заговаривается? Столько времени одна.
Пожилая леди вздохнула и открыла глаза. Если Меллия и напоминала ей кого-нибудь, она не подала виду. Меллия шепнула что-то ободряющее. Обе женщины улыбнулись друг другу. Любовь с первого взгляда.
— Ну вот, устроила, — сказала старая леди. — Со своими обмороками…
На лице появилось озабоченное выражение.
— Не говорите глупостей, — возразила Меллия, — все ясно…
— Как вы себя чувствуете? Вы можете говорить? — спросил я, не обращая внимания на угрожающий взгляд Меллии.
— Конечно.
Я присел рядом на кровать.
— Где мы находимся? — спросил я мягко, как только мог. — Что это за место?
— Темпостанция "Берег Динозавров", — удивленно ответила она.
— Мне следовало спросить "когда мы находимся"?
— Станционное время — тысяча двести тридцать второй год. — Она озадаченно посмотрела на нас.
— Но… — сказала Меллия.
— Но тогда выходит, что мы не совершили никакого скачка во времени, — сделал вывод я, если только можно было назвать выводом это абсурдное предположение.
— Значит… мы переместились каким-то образом на… вторичную линию?
— Не обязательно. Мы прошли такое, что вряд ли можно с уверенностью сказать о первичном или вторичном.
— Извините, — вмешалась старая леди, — у меня складывается впечатление, что… дела обстоят не так хорошо, как я могла бы надеяться?
Меллия с тревогой посмотрела на меня, а я перевел взгляд на женщину.
— Ничего, все в порядке, — сказала та. — Не беспокойтесь обо мне… Я понимаю, вы темпоральные агенты. Мои коллеги.
Она слабо улыбнулась и представилась:
— Оперативный агент Меллия Гейл к вашим услугам.
25
Я смотрел на Меллию, мою Меллию. Лицо у нее побелело, как мрамор. Она застыла, не в силах вымолвить даже словечко.
— А кто вы, мои дорогие? — спросила женщина повеселев. Она не могла видеть лица Меллии. — Я почти уверена, что знаю вас.
— Я оперативный агент Мейвел, — заговорил я. — Это — агент Лайза Келли.
Меллия обернулась ко мне, но тут же спохватилась. Я наблюдал за ее разглаживающимся лицом. Прекрасный пример самообладания.
— Счастливы встретить… э-э коллегу, агент Гейл, — сказала она совершенно бесцветным голосом.
— Да, когда-то я вела самый активный образ жизни, — сказала старая леди с улыбкой. — И жизнь бурлила в те дни перед… перед катастрофой. У нас были такие высокие устремления, такие благородные цели! После каждого задания мы собирались у большого экрана, чтобы правильно оценить эффект преобразований, поздравить или посочувствовать друг другу. Это было время надежд.
— Конечно, я понимаю вас, — кивнула Меллия застывшим лицом.
— Но после официального сообщения все переменилось, — продолжала старшая мисс Гейл. — Мы по-прежнему не оставляли попыток, мы так и не испытали до конца поражение, так и не признали его, но уверенность ушла. А потом… Началось вырождение. Хронодеградация. Сначала в мелочах: утрата привычных опор, пробелы в памяти, противоречия. Мы чувствовали, как разматывается вокруг нас клубок жизни. Многие сотрудники ушли. Некоторые прыгали в надежде найти стабильный годограф. Часть пала без вести в темпоральных искривлениях. Некоторые просто дезертировали. Я, конечно, осталась. Я всегда надеялась… почему-то… — она резко прервала свою речь. — Но это сейчас некстати?
— Нет, нет!.. Продолжайте, прошу вас, — сказала молодая Меллия.
— Да что там говорить! Пришел день, когда нас в Центре осталась лишь горсточка. И мы согласились, что дальше невозможно поддерживать излучатели в рабочем состоянии. Больше года никто из оперативников не возвращался, хронодеградация оборудования ускорялась и не было возможности узнать, какой дополнительный вред можем мы причинить темпоральной ткани разлаженными преобразователями. Так что мы отключили аппаратуру. Ситуация продолжала ухудшаться. Возросло количество аномалий, условия стали трудными. Мы совершали скачки и везде наблюдали регресс… во всех временах. Началась паника. Мне стало страшно. В то время я уверяла себя, что лишь ищу конфигурацию, где можно попытаться сосредоточить стабилизирующие силы… искала оправдание. Я совершала множество скачков. Наконец очутилась здесь. Станция показалась тихой гаванью, где царили мир и стабильность, безлюдным пристанищем, зато безопасным. Некоторое время я была счастлива… пока не обнаружила ловушку, — она болезненно улыбнулась.
— Дважды я пыталась вырваться, — тихо проговорила она. — И каждый раз — после невообразимых ужасов — выходила в эту точку. Затем поняла. Я попала в защитную петлю. В плен до моего освобождения. Я сдалась и приготовилась ждать…
Наши взгляды встретились, и я почувствовал себя убивающим старого калеку.
— Вы знакомы с оборудованием? — спросил я просто, чтобы заполнить возникшую в разговоре паузу.
— Да. У меня была масса времени, чтобы исследовать возможности аппаратуры. Ее потенциальные возможности. В данных условиях допустимо лишь минимальное воздействие на окружающую среду — такое, как использование прогнозатора, векторы которого указали о помощи.
Вновь последовала улыбка, словно я бросился ради нее в океан.
— Дисплей, который вы активизировали, — сказал я. — Я никогда не видел ничего подобного. Это и есть прибор, который… э-э… предсказывает будущее?
— Дисплей? — она удивилась. Потом что-то вспомнила и поднялась: — Я должна проверить.
— Нет, нет, вам нужно отдохнуть! — запротестовала Меллия.
— Помогите мне, моя дорогая. Я должна подтвердить показания!
Меллия попыталась спорить, но я перехватил ее взгляд, и мы вместе помогли нашей пациентке подняться на ноги и провели ее вдоль коридора.
Освещенный экран показывал ту же картину: яркий зеленый прямоугольник с размытыми краями, который дрожал и пульсировал в крайнем правом углу. Старая леди слабо вскрикнула и стиснула наши руки.
— Что случилось? — спросила Меллия.
— Несущая основного ствола! — она задрожала. — Исчезла. Ее нет на экране.
— А если настроить… — начал я.
— Нет! Показания соответствуют действительности, — решительно возразила она, и в голосе зазвучало слабое эхо былой властности. — Идет терминальный отсчет!
— Что это значит? — спросила Меллия успокаивающим тоном. — Так серьезно…
— Это значит, что мы приближаемся к границе занимаемого темпорального сегмента. Для нас время подходит к концу.
— Вы уверены в этом? — спросил я.
— Абсолютно.
— Сколько же нам осталось?
— Часы, а может быть, минуты, — ответила старшая Меллия. — Думаю, что создателям оборудования просто не приходило в голову мысль о подобной возможности. — Она спокойно взглянула на меня. — Если у вас есть темпоральные приводы для скачка в любой вторичный ствол, то целесообразно ими воспользоваться без промедления.
Я покачал головой.
— Нет, мы сделали все, что могли. Добрались сюда и на нуле…
— Ну, конечно. В бесконечности все линии сходятся в одну точку. Время истекает, так должно быть во всем остальном.
— А что, если воспользоваться станционными мощностями? — предложила Меллия.
Агент Гейл покачала головой.
— Я пыталась, это бесполезно. Вы впустую окунетесь в бесконечные ужасы.
— И все же…
— Она права, — сказал я. — Так у нас ничего не выйдет. Нужен другой выход. На станции масса оборудования. Есть ли здесь какая-нибудь аппаратура, которую можно использовать, переделать, в крайнем случае, и вырваться из тупика?
— Нужен специалист, — задумчиво ответила женщина. — Но это вне моей компетенции.
— Мы можем подзарядить аварийные приводы, — сказал я и почувствовал внезапную перемену в воздухе.
То же ощутили и обе Меллии. Дисплей замерцал и погас. По всему пульту отключились лампочки индикации. Фоновые шумы сменились тишиной. Воздух посерел, сгустился в наэлектризованную полупрозрачность. На поверхности предметов задрожали крошечные радужные волны, как цветовая абберация в дешевых линзах. В воздухе повеяло прохладой, будто распахнули дверцу гигантского холодильника.
— Конец, — теперь уже совершенно спокойно сказала женщина.
— Время останавливается, все волновые явления падают до нулевой частоты и тем самым прекращают существование, включая ту самую форму энергии, которую мы называем материей…
— Минуточку, — возник я. — Это не природный феномен. Кто-то воздействует на хромосомы!
— Откуда ты знаешь? — спросила Меллия.
— Не время для разговоров. Агент Гейл, — я взял старую леди за руку, — где вы укрылись во время нашего прибытия?
Меллия запротестовала, но другая ответила:
— В стазисной камере.
— Зеркала? Она кивнула.
— Мне… было стыдно сказать. Это так… трусливо.
— Пошли.
Я направился через безмолвный зал, сквозь холод и мертвенный воздух, вниз по проходу с зеркалами. Отражающие поверхности потускнели, но остались целыми.
— Быстрей! — поторопила старая Меллия. — Поле можем отключиться в любую минуту.
Из центрального зала донесся приглушенный грохот, как будто рухнула стена. Вдоль прохода лениво проползло облако не то дыма, не то пыли. Сзади замерцали желтые огни.
— Внутрь — быстро! — крикнул я.
— Нет — вы и… агент Гейл!
— Не спорь, девочка! — Я обхватил ее и подтолкнул к зеркалу. По поверхности бежали волны тусклого света. Меллия вырвалась.
— Идите, мистер Рейвел, не медлите! — сказала старшая Меллия, затем быстро повернулась и пошла к надвигающимся клубам дыма.
Меллия закричала. Я пихнул ее в зеркало. Крик оборвался. Женщина скрылась за сгущающимся облаком. Я шагнул в другое зеркало, как в туман. Оно замерцало вокруг меня, набухло неощутимым серым студнем и вспыхнуло разбитым стеклом. Пришла тьма.
Какое-то время я затаил дыхание и замер в ожидании удара, как бывает в предчувствии еще не грянувшей, но приближающейся катастрофы. Затем все исчезло.
26
Желтый свет развеял мрак. На его фоне обозначился силуэт человека, шагавшего медленно, словно преодолевая сопротивление воды.
Примерно в шести футах от него я осознал свою ошибку. Это был не человек. Карг. Тот самый, которого я дважды убил и один раз упустил.
Я не мог пошевелиться и перевести глаза. Карг пересек поле моего видения. В полном сознании я никак не мог уловить даже биение собственного сердца.
Движения карга были плавными и отрешенными. На плечах болтался простой костюм из черной кожи с застежками и ремешками. Взглянув на блок миниатюрных датчиков, пристегнутых к запястью, он что-то отрегулировал. До сих пор карг обращал на меня не больше внимания, чем на фарфоровую забытую безделушку.
Теперь он подошел поближе и оглядел меня. Я так и не встретился со взглядом его белесых равнодушных глаз. В поле зрения появились два человека. Они проплыли к нему и долго совещались. Вновь прибывшие несли что-то вроде вязанки дров. Затем повернулись ко мне и в полной тишине обошли кругом. Минуло какое-то время. Уголком глаза я уловил движение. Слева от меня скользнула в пазы тонкая плита из темно-зеленого стекловидного материала. Справа появилась другая. Один из людей принес тонкий лист. Он встал на край, и лист повис в воздухе без всякой поддержки. Человек толкнул его и тем самым закрыл обзор. Поначалу свет еще пробивался по краям, затем щит встал на место и оставил меня в темноте, словно внутри банки с краской.
Лишившись видимости, я утратил чувство ориентировки. Плыл вверх, вниз и даже летел. Уменьшался, расширялся до размеров вселенной. Не существовал…
С грохотом вернулся звук. Пришло удушье. По всему телу пробежала боль, словно на меня надели плотный, утыканный булавками облегающий костюм. Я мучительно напрягся, вздохнул и почувствовал биение своего сердца. Рев затих.
Задев коленкой стекловидную панель, я приготовился пнуть ее, когда стена вдруг упала и открыла большую комнату с высокими пурпурно-черными стенами, где меня ожидали три человека. Лица их были скорее напряженными, чем доброжелательными.
Ближе всех стоял невысокий, цветущего вида человек в серой спецовке. Румяные надутые губы приоткрыли ряд небольших белых зубов. Под вторым номером шла женщина лет сорока, худощавая, чопорная и официальная, в темно-зеленом костюме. Третьим был карг, одетый теперь в простой серый комбинезон.
Коротышка шагнул вперед и протянул толстую руку. Держал он ее как-то забавно: растопырив и вывернув вниз пальцы. Мы поздоровались. Он отвел руку и тщательно осмотрел, словно разыскивая следы моего прикосновения.
— Добро пожаловать на станцию "Берег Динозавров", — произнес карг с ноткой дружеского приветствия в голосе.
Я оглядел помещение. В комнате больше никого не было.
— Где обе женщины? — спросил я.
Толстяк озадаченно повел бровями и потянул себя за губу. Женщина уверенно посмотрела на меня.
— Возможно, Дир Джейви пожелает вам объяснить ситуацию. — Голос ее прозвучал даже слишком уверенно.
— Мне не о чем говорить с роботом, — сказал я. — Кто его программирует? Вы?
Последнее было адресовано надутым губам.
— Что-о? — выдавил он и посмотрел на женщину.
Та взглянула на карга, а тот в свою очередь на меня. Я оглядел всю троицу.
— Доктор Джейви — шеф спасательной службы, — быстро объяснила женщина, пытаясь загладить допущенную мною бестактность. — Я — доктор Фреска, а это — администратор Коска.
— Со мной были две женщины, доктор Фреска, — сказал я.
— Где они?
— У меня нет ни малейшего представления. Это не моя компетенция.
— Где они, Коска?
Тот зашевелил губами, скривил гримасу неудовольствия.
— Что касается каких-либо объяснений, обратитесь к доктору Джейви…
— Вами командует карг?
— Я не знаком с этим термином. — Напряжение. Улыбка исчезла.
Я повернулся к каргу. От не отводил от меня взгляда своих бледно-голубых глаз.
— Вы несколько дезориентированы, — тихо проговорил он.
— Тут нет ничего удивительного. Так случается со многими…
— С кем это "со многими"?
— Со спасенными. В этом и заключается моя работа — наша работа — видите ли, разыскивать, выявлять и возвращать сотрудников при… э-э… определенных обстоятельствах.
— Кто твой шеф, карг? Он дернул головой.
— Прошу прощения, я не понимаю столь часто используемого вами термина "карг". Объясните, что он означает?
— Он означает, что я тебя раскусил. Карг улыбнулся и развел руками.
— Как вам будет угодно. Но обязанности ответственного офицера здесь исполняю я.
— Ловко, — срезал я. — Где женщины? Карг сложил губы розочкой.
— Не имею ни малейшего представления.
— Они были со мной пять минут назад. Ты видел их?
— Боюсь, что вы не вполне понимаете ситуацию, — сказал карг. — Когда я обнаружил вас, вы были один и, судя по показаниям приборов, пребывали в ахроническом вакууме в течение долгого времени.
— А точнее?
— О, это одна из интереснейших проблем темпоральной релятивистики. Ударами сердца мы измеряем биологическое время, единственное для каждого индивидуума. Есть психологическое время, чисто абстрактный феномен, в котором секунды могут казаться годами и наоборот. Но что касается вашего вопроса — Конечная Власть установила систему эталонов для измерения абсолютной длительности — в единицах данной системы все пребывание вне энтропического потока заняло, на мой взгляд, более столетия с относительной погрешностью плюс-минус десять процентов.
Карг равнодушно развел руками и неопределенно улыбнулся.
— Что касается ваших… э-э… спутниц… мне о них ничего не известно.
Я бросился на него, прыжок не удался, но я успел незаметно перехватить оружие в ладонь. Карг отпрянул. Доктор Фреска вскрикнула, а Коска схватил меня за руку. Карг чем-то щелкнул, в бок мягко ударила струя из распылителя. Облако мгновенно облепило мои руки, и я оказался до колен закутанным подобием белой паутины, сильно пахнущей сложным эфиром.
Я попытался шагнуть и чуть не упал. Коска подошел и помог сесть на стул. Он проделал это с таким заботливым видом, словно у меня только что случился сердечный приступ.
— Ты лжец, — сказал я каргу, — причем неважный. — С твоей искренностью тебе прямая дорога в лжесвидетели. Я не уверен, что ты вытащил меня из нескольких миллионов квадратных тысячелетий вечности случайно. Твои шрамы здорово подправили, но ты меня знаешь. А если ты знаешь меня, ты знаешь и ее.
Карг задумался. Он шевельнулся, и Коска с женщиной, не оглянувшись, вышли из помещения. Карг снова посмотрел на меня, и выражение его пластолоидного лица изменилось.
— Ну, хорошо, мистер Рейвел, я знаю вас. Ваша ссылка на шрамы, видимо, относится к некоей конфронтации, которая была низведена в статус нереализованных возможностей. Я знаю вас по репутации, по профессии. Что касается женщины, то я смогу заняться поисками позднее, когда мы придем к взаимопониманию.
Теперь он был просто каргом без всяких эмоций.
— Я понял, карг, — сказал я.
— Позвольте мне ввести вас в курс дела, мистер Рейвел, — продолжал он мягко. — Когда вы проникнетесь нашими великими идеями, то чистосердечно пожелаете внести лепту в наши усилия.
— Не строй иллюзий, карг.
— Ваша враждебность адресована неверно, — продолжал карг.
— Мы здесь, на Берегу Динозавров, нуждаемся в ваших способностях, опыте, мистер Рейвел…
— Не стану спорить. Кто твои приспешники? Беглецы из Третьей Эры? Или вы занимаетесь вербовкой во Второй Эре?
Карг пропустил мои слова мимо ушей.
— Я постарался, — сказал он, — чтобы вам предоставили возможность выполнить работу, которой вы посвятили всю жизнь. Надеюсь, вы понимаете, что это в ваших интересах?
— Сомневаюсь, что наши интересы могут совпадать, карг.
— Ситуация изменилась, мистер Рейвел. И теперь всем нам необходимо объединить усилия в рамках существующей реальности.
— Ну-ну.
— Все потуги вашего Пекс-Центра по Чистке Времени провалились, о чем в настоящее время вы уже догадались. То была благородная задумка, но в корне ошибочная, как и все предыдущие. Истинный ключ к темпоральной стабильности кроется не в попытке восстановить прошлое в его девственном состоянии, а в разумном использовании благоприятных условий и ресурсов, существующих на участке энтропического сектора и применении их для создания и поддержки жизнеспособного энклава, рассчитанного обеспечить полный расцвет наций. Именно ради этих целей Конечная Власть взяла на себя миссию по спасению из каждой эры всего, что можно спасти от стихийного прорыва исторгнутой темпоральной прогрессии. Счастлив сообщить вам, что наша деятельность оказалась весьма успешной.
— Значит, вы грабите прошлое и будущее темпорального ядра и тащите к себе. Куда же?
— Конечная Власть основала резервацию из десяти столетий в первоначально известной Старой Эре. Что касается слова "грабить", ты вы сами, мистер Рейвел, являетесь примером главного объекта деятельности Спасательной Службы.
— Мужчины и… женщины, все оперативные агенты?
— Конечно.
— Счастливы, безропотно отдают свои таланты делу строительства устойчивого островка во времени, который вы так хвалили?
— Не все, мистер Рейвел. Незначительное число.
— Я думаю! Большей частью типы из бывшей Третьей Эры и предыдущих программ Чистки Времени, а? У которых хватило ума понять безвыходность ситуации, но не хватило времени увидеть в вашем замкнутом островке стерильный тупик.
— Мне совершенно непонятно ваше отношение, мистер Рейвел. При чем здесь стерильный? Вы вольны размножаться, растут растения, сияет солнце, протекают химические реакции.
Я рассмеялся.
— Разговор машин, карг. Ты просто не уловил сути.
— Речь идет о сохранении во времени разумной жизни, — объяснил он терпеливо.
— Да, но не в музее под стеклянным колпаком и слоем первосортной пыли. Теория постоянного движения давно отвергнута, карг. Топтание на месте в темпоральной колбе — даже протяженностью в тысячу лет — подобная перспектива не вполне согласуется с моими представлениями о судьбе человечества.
— Как бы то ни было, вы послужите на благо Конечной Власти.
— Правда?
— Да! Альтернатива крайне неприятна.
— Приятна, неприятна, пустые слова, карг.
Я осмотрел большую, мрачную комнату. Сыро и прохладно, на стенах выступили капельки влаги.
— Теперь ты начнешь загонять мне под ногти щепки, сдавливать пальцы, подвешивать на крюке. Затем изложишь защитные меры контроля моего поведения на задании.
— В физическом воздействии нет надобности, мистер Рейвел. Вы будете выполнять все за награду, которую я предложу. Мы обнаружили агента Гейл. Допрашивая ее, я заинтересовался вами. И предложил ей работать в обмен на вас.
— И ей не сообщили о моем спасении.
— В данное время это не в интересах Конечной Власти.
— Держишь на поводке, а сам сидишь на двух стульях.
— Верно.
— Когда имеешь дело с куском аппаратуры, не приходится тратить время на выслушивание оправданий. Милая особенность, карг.
— Мистер Рейвел, моим сотрудникам ничего не известно об искусственной природе моего происхождения. Большей частью это люди Второй Эры. В интересах Конечной Власти их об этом не надо информировать.
— А если я все же скажу?
— Тогда я прикажу доставить сюда агента Гейл и в вашем присутствии подвергну ее истязаниям.
— Да? И потратить впустую усилия, вложенные в программу?
— Утрата контроля еще хуже, чем частичный контроль. Вы будете повиноваться инструкциям, мистер Рейвел. По каждому пункту. Или я пожертвую планом.
— Гладко, логично и продуманно, — ответил я. — Ты забыл одно.
— Что же?
— Вот это, — я поднял оружие и выстрелил с бедра. Мои руки были прижаты к боку, поэтому выстрел получился неудачным. Пуля вдребезги разнесла ему колено и отшвырнула к стене комнаты.
Извиваясь на полу, я добрался до него и, пока не замерла фибрилляция нейро-электронной системы, открыл грудную панель. С трудом перевел его на ручное управление нажатием переключателя.
— Лежи тихо, — приказал я, и тот расслабился.
— Чем снимаются путы?
Он сказал. Я вытащил из нагрудного кармана распылитель в виде шариковой ручки и выпустил розовое облако. Паутина сморщилась, превратилась в желе и рассыпалась в пыль, которую я не замедлил стряхнуть.
Я сорвал печати и извлек ленту. Программу модифицировали в расчете на многократное использование, некую бесконечную петлю, предназначенную для автоматического повторения приблизительно лет на сто.
Кто-то здорово потрудился, внедряя в организацию робота с системой автономного обслуживания и высокой степенью свободы.
Среди размещенного в комнате оборудования нашелся сканер. Я вставил патрон, включил ускоренное прослушивание, выслушал обычную программу параметров с исправлениями основ взаимоотношений человека и карга. Подобные пробелы имели логику: карг предназначался для работы при полном отсутствии надзора со стороны человека.
Я скорректировал команды в начальной части ленты и вновь поставил на место.
— Где женщина, — спросил я, — агент Меллия Гейл?
— Не знаю, — ответил карг.
— Так, — произнес я и подумал: "Она служила в качестве приманки. Карг обманывал. Дурная привычка, но я знаю, как это лечить".
Я задал ему еще несколько вопросов и получил ожидаемые ответы. Он с группой каргов и спасенных оперативников предыдущих программ уединились на островке стабильности среди растущего моря энтропийного распада. Какое-то время опасность не угрожала, пока разъедающая края гниль не достигла последнего года, дня и часа. Все их благие устремления могли кануть в бесформенную однородность Айлема.
— Знаешь, карг, твою контору ждет печальный конец, — сказал я. — Но ты не переживай: ничто не вечно под луной.
Он не ответил. Я покрутился еще несколько минут по комнате, отметил интересные подробности, взгрустнул о завтраке, не съеденном сто лет назад. Среди оборудования было полно устройств специального назначения, которые бы мне вполне пригодились. И не мешало бы выяснить кое-что. Но у меня было такое ощущение, что, чем раньше выйду из-под юрисдикции Конечной Власти, тем лучше будет для моих намерений.
— Несколько слов для потомства? — предложил я каргу. — Прежде чем я прибегну к упомянутому лечебному средству.
— Ты проиграешь, — сказал он.
— Может быть. Нажми кнопку саморазрушения.
Карг повиновался, и из внутренностей повалил дым. Я сверился с целевым сигнализатором, настроил на Меллию Гейл и снял точные координаты. Затем открыл транспортную кабину, набрал код годографа, шагнул внутрь и включил посылочный импульс. Реальность раскололась вдребезги и вновь собралась в единое целое в другом времени и другом месте.
Я поспел вовремя.
27
Над пологим склоном нависло низкое серое небо. Трава, черный мох, голые обветренные скалы. Вдали, на фоне округлых холмов, паслось стадо грязно-серых овец. А на переднем плане шумела толпа, линчевавшая ведьму.
Там собралось дюжины три грубоватых, возбужденных деревенских жителей, одетых в пестрые наряды из грубой ткани, которые наводили на мысль об ограблении кибитки старьевщика. Большинство несло с собой палки или цепы, у некоторых свисали самодельные дубинки, отполированные от долгого пользования, и у каждого на лице светилось выражение невинной жестокости. Лица были обращены к Меллии, занимавшей центральное место, со связанными за спиной руками.
Она была одета в серое домотканое рубище, и ветер развевал длинные полы, разбрасывал по плечам медно-красные волосы, как боевое знамя. Брошенный кем-то камень ударил ее по лицу. Она покачнулась, но устояла, выпрямилась и, не обращая внимания на тонкую струйку крови на щеке, окинула толпу презрительным взглядом. Я ожидал радостную, доброжелательную улыбку, но быстро разочаровался. Она посмотрела прямо в глаза и сразу отвернулась.
Тут же широкоплечий мужчина протянул толстую руку и дернул ее за плечо. Я растолкал в стороны кое-кого из членов комиссии и лягнул его под левую коленку. Он завопил, быстро оглянулся, заскакал на одной ноге и ловко подставил под удар красный нос. Нос удовлетворительно растекся под прямым правым ударом, а последовавший хук левой послал его наземь. Кто-то заорал, но я крутнулся на каблуках и вписал ему локтем прямо в челюсть. Крикун отлетел на пару шагов и тяжело рухнул, сплюнув кровь и пару зубов.
— Ты глупец, безмозглый глупец! — сказала Меллия, но я бросил:
— Помолчи!
К этому времени остальные уже пришли в себя от изумления. Кое-кто сообразительный заподозрил об окончании веселья. Это им не понравилось. Толпа устремилась на меня волной разъяренных, уродливых лиц, потрескавшихся губ, плохих зубов, вздувшихся век, сверкающих глаз. С меня было довольно. Я набросился на них и включил захват, что должен был бы сделать с самого начала. Фигуры нападающих застыли на полукрике.
Полем захвата затронуло и Меллию. Я осторожно вызволил ее: при таких обстоятельствах легко поломать кости. Я с трудом спустился с холма и вышел на грязную проселочную дорогу у подножья. Затем поставил ее на ноги и убрал поле. Она пошатнулась, ошеломленно посмотрела на меня. Взгляд не выразил даже капли признательности.
— Как… как ты это сделал? — выдохнула она.
— Так, скрытые таланты. Чего они взбеленились? Наслала порчу на коров?
Я стер с щеки струйку крови. Она уклонилась от прикосновения.
— Я… я нарушила обычай. Они просто выполняли традиционное наказание. Со мной ничего бы не случилось. А теперь по твоей милости все пропало. Разрушено все, чего я достигла!
— Ты работаешь на карга по имени доктор Джейви. Она встревожилась и возмущенно покачала головой.
— Так и есть, — заверил я. — Именно он выудил тебя из темповакуума и втравил в это дело.
— Ты не в своем уме! Я сама вышла из стазиса с целью…
— Так, леди. С тобой провели сеанс гипноза. Ты работала на карга. Ну и пройдоха этот карг! Он перестроил тебя во славу своих создателей. Потрудился на славу. Или кто-то постарался до него…
— Какая чушь! — Меллия воспользовалась паузой и пристально взглянула на меня. Она приготовилась выложить все имеющееся в голове. — Та старуха не имела значения, — добавила она с очаровательной женской непосредственностью.
— Старший агент Гейл? Ты права. Никакого значения. Она знала…
— Ты убил ее! Чтобы спастись самому! Ты трус! Жалкий трус!
— Да, детка. Но я спас только одну из своих шкур. Ты же намерена сохранить в целости всю коллекцию.
— Что?
— Сама знаешь. Ты оплакиваешь саму себя. Она — это ты через пятьдесят лет. Мы оба знаем это. Возможно, она тоже знала и притворялась по душевной доброте. Она молодчина, старая Меллия. И проявила достаточно сообразительности — вовремя ушла со сцены.
— И ты ей позволил.
— Я не мог да и не хотел останавливать. Забавно, ты ревнуешь к себе в образе Лайзы, но пылко защищаешь иное проявление своей бесконечной многоликости. Она прожила впустую долгую жизнь и все ждала случая сделать доброе дело. Ей это удалось.
Меллия едва не вцепилась ногтями в свое лицо. Я перехватил руки и кивнул в сторону толпы, спускающейся с холма.
— Публика негодует, — сказал я. — Требует вернуть деньги или продолжить спектакль. Решай. Если хочешь, чтобы тебя вываляли раздетую догола в дегте и перьях на таком ветру, то я принесу свои извинения и удалюсь.
— Ненавижу! Ты грубый, безжалостный циник! О, как я ошибалась в тебе!
— Оставим раздумья на потом. Ты остаешься или идешь?
Она оглянулась на холм и передернула плечами.
— Иду, — тихо сказала она, признавая поражение. Я включил интерферирующий экран, дающий практическую невидимость.
— Держись поближе, — предупредил я. — В каком направлении ближайший город?
Она указала. Мы скорым шагом двинулись в путь и оставили за собой взвывшую от изумления разочарованную толпу.
28
Поселок производил отвратительное впечатление и выглядел по-нищенски уродливым и враждебным, здорово напоминая уездные городишки всех времен и народов.
— Ты забыла сказать, где мы находимся, — сказал я.
— Уэллс, близ Лаидудис, 1723 год.
— Воля ваша, мэм. Каждый выбирает, что ему по душе.
Я разыскал таверну с вывеской — грубо намалеванное изображение беременной женщины в слезах с надписью: "Покаяние невесты".
— Да, как раз под настроение, — заметил я и выключил И-экран.
Мы уже входили под навес, когда начал моросить дождь. Зал оказался темной комнатушкой, освещенной только горевшими в очаге углями да фонарем, свисавшим с конца толстой балки. Неровный каменный пол отдавал сыростью.
Других посетителей не было. Под пристальным взглядом крепкого, коренастого старика мы уселись за длинным дубовым столом под единственным оконцем размером с квадратный фут, чуть ли не матовым от пыли и проделанным почти над самыми стропилами. Шаркая ногами, старик поспешил к нам, лицо его явно не выражало одобрения. Он пробормотал что-то. Я глянул на него и рявкнул:
— Что там еще? Говори, дед!
— Вы, видать, англичане будете, — проворчал он.
— Ты глупее, чем выглядишь. Принеси-ка эль, крепкий эль. Белого, понял? А еще хлеба и мяса.
Он снова что-то промямлил. Я нахмурился и потянулся за воображаемым кинжалом.
— Не раздражай своей наглостью, или я вырежу сердце и расплачусь с бейлифом.
— Ты что, спятил? — вмешалась мисс Гейл на английском двадцатого столетия, которым мы пользовались между собой, но я оборвал ее:
— Попридержите, язык, мисс!
Она запричитала, но я еще раз прикрикнул. Тогда она заплакала. Слезы подействовали, но я не показал виду.
Старик вернулся с глиняными кружками с водянистой коричневой жидкостью, которая сходила в этих местах за эль. Ногам было холодно. Из дальней комнаты доносились резкие голоса и стук посуды, запахло жареным мясом, Меллия чихнула, и я подавил настойчивое желание обнять ее. Высокая уродливая старуха, как чахлое деревце, вышла из своей дыры и поставила перед нами оловянные тарелки, где в заливном жиру плавали хрящеватые куски тухлой баранины. Я приложил к тарелке тыльную сторону ладони. Тарелка была ледяной в середине и чуть теплой по краям. Меллия уже потянулась за ножом, но я сгреб оба блюда и швырнул через комнату. Старуха взвизгнула и накрыла голову передником, тут же выскочил старик и как раз принял на себя весь шквал негодования.
— Мерзавец! Ты знаешь, кто оказал честь твоему хлеву своим посещением? Принеси еду, достойную дворянина, негодяй, или я выпущу тебе кишки!
— Это анахронизм, — прошептала Меллия и протерла глаза платочком.
Наш гостеприимный хозяин и его старая карга так и забегали.
— Ты права, — заметил я. — Кто знает? Возможно, я вызвал его прямо сейчас.
Она взглянула на меня блестящими от слез глазами.
— Ты как? Лучше? — спросил я. Она поколебалась немного и кивнула.
— Хорошо. Теперь можно расслабиться и сказать, как я рад тебя видеть.
Она озадаченно посмотрела на меня.
— Не понимаю тебя, Рейвел. Ты меняешься. Сегодня один, завтра другой. Кто ты на самом деле?
— Я же говорил. Оперативник, как и ты.
— Да, но… эти приспособления, которые я никогда не видела. Экран невидимости, парализующее поле…
— Не волнуйся, все в рамках службы, моя дорогая. У меня есть устройства, о которых даже мне ничего не известно. До тех пор, пока не возникнет нужда. Это смущает, но придает уверенность. Можно прорубаться напролом через любые препятствия, возникающие на пути.
Меллия слегка улыбнулась.
— Но ты казался таким беспомощным на первых порах. И дальше… на А-П станции…
— Сработала тактика, — признался я, — поэтому мы вместе.
Она посмотрела на меня, словно ребенок, впервые увидевший Санта Клауса.
— Рейвел, все, что случилось, — часть заранее разработанной схемы?
— Надеюсь, — ответил я.
— Будь добр, объясни.
Я углубился в воспоминания, подыскивая необходимые и понятные мне слова…
— В Буффало я был просто Джимом Келли. У меня была работа и квартира в меблированных комнатах. Я все свободное время слонялся по городу, как и остальные парни. Ходил в кино, бары, засматривался на проходящих девушек. И наблюдал кое за чем. Но никогда не задумывался. Даже когда очутился в три часа ночи у пустого склада. Пришла мысль о бессоннице. Я смотрел и запоминал. Спустя некоторое время сведения сложились в мозаику, и в голове вспыхнула надпись: "Переходите к фазе В". Не помню точно время, когда осознал себя агентом Чистки Времени. Просто пришло задание, и я им воспользовался. Я знал, что делать, и выполнял приказ.
— Тогда ты оставил свою Лайзу? Я кивнул.
— Уничтожив карга, я собрал данные и вернулся на базу. Когда ее атаковали, я действовал машинально. Одно вело к другому. И в результате мы здесь.
— Что будет дальше?
— Не знаю. Еще много вопросов, на которые я не могу ответить. Например, почему ты здесь.
— Ты сказал, что меня сюда направил карг. Я кивнул.
— Я не знаю его целей, но они наверняка не совпадают ни с твоими, ни с моими планами.
— Да… Я понимаю, — прошептала она.
— С каким же заданием тебя послали?
— Я пыталась основать школу.
— Преподавая — что?
— Фрейда, Дарвина, Канта, гигиену, контроль над рождаемостью, политическую философию, биологию…
— Плюс свободную любовь и атеизм… или католицизм? — я покачал головой. — Не удивительно, что эта эпопея закончилась вечеринкой с дегтем и перьями. Или это позорный стул?
— Просто публичное наказание розгами, думаю.
— Конечно. Карг внушил тебе мысль, что ты выполняешь благородную задачу, приносишь просвещение язычникам, пребывающим во мраке без истины.
— Разве это плохо? Если бы удалось дать этим людям образование, научить мыслить и разбираться в вещах, которые имеют непосредственное влияние на их жизнь…
— Чтобы отправить тебя на виселицу, лучшей программы не составить, даже если ее планировать специально для этой цели…
Мое внимание привлекли шаги. Шаги которые я уже слышал.
— Возможно, я смогу прояснить тайну, мистер Рейвел, — послышался из кухни знакомый елейный голосок.
В дверях стоял карг, облаченный в одежду из грязновато-коричневой шерсти местного производства, и безмятежно смотрел на нас. Он подошел к столику и сел напротив, как уже было однажды.
— У тебя дурная привычка соваться без приглашения, — заметил я.
— А почему бы и нет, мистер Рейвел? В конце концов, я заинтересованная сторона.
Он мягко улыбнулся Меллии. Та ответила ему холодным взглядом.
— Это вы послали меня сюда? — спросила она.
— Совершенно верно. Направил, чтобы поставить в затруднительное положение и вынудить мистера Рейвела устремиться вам на помощь.
— Зачем?
Он развел руками.
— Это сложная матрица, мисс Гейл. Но думаю, мистер Рейвел мог бы понять. Он весьма высоко ставит свое мнение эксперта по данным вопросам.
— Из нас сделали марионеток, — сказал я, не скрывая отвращения. — При попытке повлиять на временной ствол, начинают действовать неизвестные силы, и их надо учитывать. Каждый мой шаг обуславливал случайную цель последствий, возвращающих потоку энтропическую стабильность. Нас забросили сюда не без помощи нашего дорогого друга.
— Почему он не появился на Береге Динозавров, когда мы встретились?
— Это ясно, — ответил я. — Он не знал, где мы.
— Я искал, — сказал карг. — Охотился за вами десятки лет. Но вы постоянно ускользали! Однако временем я располагаю в неограниченном количестве.
— Ты почти нагнал нас на заброшенной станции, где мы нашли старую леди, — заметил я.
Карг кивнул.
— Я прождал более пятидесяти лет и разминулся лишь на несколько минут. Впрочем, неважно. Мы все здесь, как я и планировал.
— Вы планировали? — вырвалось у Меллии.
Карг слегка удивился или нагнал удивление. Карги — тонкие машины.
— Разумеется. Случайность играет маленькую роль в моей деятельности, мисс Гейл. Правда, я временами вынужден полагаться на статистику, высеивать семена, способные дать росток, но результат непредсказуем. Я вынудил мистера Рейвела разыскать вас. И последовал за ним.
— А теперь, когда мы здесь, чего ты хочешь? — спросил я.
— Чтобы вы выполнили одно задание, мистер Рейвел, оба.
— Опять то же самое.
— Мне нужны двое темпоральных агентов — людей, — чтобы выполнить деликатное поручение, связанное с калибровкой технического оборудования. Для решения данной задачи необходимы два близких друг другу человека. Вы и мисс Гейл отвечаете требованиям полностью.
— Ты ошибся, — резко сказала Меллия. — Агент Рейвел и я — профессиональные коллеги, не более.
— В самом деле? Близость, о которой я говорил, завлекла вас в расставленную мною ловушку. Вы сами, мисс Гейл, послужили приманкой.
— Не понимаю.
— Все просто, — сказал я. — Старая леди. Он устроил тупик и заманил тебя. Ты прожила полстолетия, ожидая моего появления. А потом уже было поздно.
Меллия странно посмотрела на него.
— А раньше, — продолжал я, — свалившись в его волчью яму… Я еще удивлялся, почему во всей бесконечности выбор пал именно на это место. Но то была любовь, она притягивала меня магнитом. И сейчас. В тот самый момент, когда ты так нуждалась во мне.
— В жизни не слышала ничего более смешного, — запротестовала Меллия, но в голосе появилась нотка сомнения. — Ты не любишь меня, — добавила она, — ты любишь…
— Довольно, — поднял руку карг. Теперь он командовал и полностью контролировал ситуацию. — Разумное объяснение не имеет никакого значения. Единственное, что существенно, так это ваш долг перед Конечной Властью…
— Только не мой. — Меллия резко встала. — С меня довольно вас обоих. Я отказываюсь выполнять ваши приказы.
— Сядьте, мисс Гейл, — холодно сказал карг.
Она не обратила внимания и сделала шаг в сторону. Он схватил ее за запястье, вывернул руку и заставил опуститься на стул. Меллия взглянула на меня расширенными испуганными глазами.
— Вам непонятно, почему мистер Рейвел не бросился защищать вас, — сказал карг. — Могу объяснить. Его импонированное вооружение совершенно бесполезно в данном годографе, именно поэтому я его выбрал.
— Бесполезно? — начала она.
— Прости, детка, — оборвал я. — На этот раз ему действительно удалось нас обойти. Ближайший энергоотвод вне досягаемости. Он выбрал и заманил нас в единственную мертвую зону на пару тысяч столетий.
— Разве не жаль, что жизнь потрачена впустую? — спросила она, скрывая дрожь в голосе.
— Что касается утрат, то я уверен, что в ближайшем будущем вы убедитесь в обратном, — вмешался карг. — Теперь мы последуем к месту, где вы внесете свою лепту на благо Конечной Власти.
Он встал.
— Мы еще не пообедали, — вмешался я.
— Пойдемте, мистер Рейвел, не время упражняться в остроумии.
— Что ж, никогда не питал особой любви к холодной баранине, — вздохнул я и поднялся.
Меллия не сводила с меня испуганного взгляда.
— Неужели ты собираешься сдаться? Без борьбы?
Я пожал плечами и виновато улыбнулся. Ее лицо побледнело, губы скривились в презрительной усмешке.
— Осторожней, — предупредил я, — ты нарушаешь нашу дружбу.
Тем временем карг извлек из кармана кубик и что-то с ним сделал. Краем глаза я успел заметить коренастого хозяина, выглядывающего из кухни, но в следующее мгновение все сорвалось и закрутилось в урагане вроде того, что унес Элли в страну Оз.
29
— Так вы согласны? — спросил карг.
Он стоял, простирая руки по направлению к окружавшим нас сотням квадратных миль нержавеющей стали. На фоне черного неба вздымались клыкообразные резкие очертания металлических зданий.
Рядом бесшумно остановился маленький автомобиль с резиновыми колесами. Мы вошли и уселись на прилаженные сиденья. Рыдван покатился вперед, быстро набирая скорость. В лицо ударил затхлый, с машинным привкусом, воздух. Небоскребы быстро приближались. Меллия застыла, как мумия.
Мы стрелой вылетели под высокие здания, машина резко свернула на пандус. Меллия в поисках поддержки ухватилась за меня, но я тут же отдернул руку.
— Расслабься, — посоветовал я. — Сядь поудобнее и покачивайся в такт движению, словно мешок с картошкой.
Резкие повороты следовали один за другим. Внезапно дорога выпрямилась, нырнула в туннель. Скоро мы въехали на широкую террасу высоко над равниной. Повозка подкатилась к самому краю и остановилась. Мы вышли. Поручней не было. Карг подвел нас к мостку шириной в восемнадцать дюймов, уходящему в полную тьму. Меллия отшатнулась.
— Ты сможешь пройти? — спросил я.
— Не думаю. Нет, — шепнула она, презирая себя за проявленную слабость.
— Тогда закрой глаза и думай о приятном, — сказал я и подхватил ее на руки. На мгновение она напряглась, а потом расслабилась в моих объятиях. — Вот так, — сказал я. — Мешок с картошкой…
Карг не ждал. Я последовал за ним, за белеющей во мраке спиной. Путь показался долгим. Я старался не думать о скользких туфлях, о каплях конденсирующей влаги, о торчащих головках заклепок и о разверзшейся подо мною пустоте.
Вдруг из тьмы выплыла освещенная дверь. Я нацелился на нее взглядом и убедил себя, что шагаю по широкому проспекту. Самовнушение помогло. Я поравнялся с дверью, сделал три шага внутрь и опустил Меллию на пол. Дрожь прошла.
Мы находились в довольно милой комнате с толстым, ворсистым ковром богатого темно-коричневого цвета и тускловатой полированной мебелью красного дерева с серебряной и медной отделкой. В стене располагался выложенный из камней красивый камин. Чувствовался запах кожи и бренди, аромат табака.
— Вам здесь будет удобно, — сказал карг. — В кладовой есть провизия. Подборка в библиотеке и фонотеке достаточно обширная. Есть ванна с сауной, небольшой зал для гимнастики, хорошо укомплектованный гардероб для каждого из вас и широкая, соответствующим образом сконструированная кровать.
— Не забудь упомянуть роскошный вид с балкона на листовой прокат, — сказал я.
— Да, конечно, — согласился карг. — Вам здесь будет удобно…
На этот раз фраза прозвучала как вопрос. Меллия подошла к столу и коснулась искусственных цветов в большой грубо обожженной вазе, похожей на прогребальную урну.
— Разве мы можем чувствовать себя иначе? — спросила она и принужденно рассмеялась.
— Я полагаю, что вы изъявите желание отдохнуть и набраться сил, — сказал карг. — Располагайтесь, прошу вас. Все инструкции получите завтра.
Он повернулся и пошел.
— Стойте! — бросила Меллия тоном резким, как нож мясника, рассекающий ребра.
Карг оглянулся.
— Неужели вы думаете, что можно уйти и оставить нас без всяких объяснений, в ожидании неизвестно чего?
— Вас обо всем в свое время проинформируют.
— Я хочу, чтобы меня проинформировали сейчас.
Карг посмотрел на нее с заинтересованным выражением лица коронера, внезапно увидевшего ожившего клиента.
— Вы обеспокоены, мисс Гейл? Уверяю вас, на то нет никаких оснований. Лично ваши обязанности будут весьма просты и безболезненны.
— На вас работают сотни людей. Зачем было похищать нас?
— Не людей, — поправил он снисходительно. — Каргов. А данная задача, к несчастью, не может быть выполнена неорганическим существом.
— Ну и что?
— Миссия Конечной Власти, мисс Гейл, заключается в том, чтобы основать темпорально стабильные зоны среди относительного хаоса, порожденного опрометчивым вмешательством человека в энтропийный контур. Для этой цели необходимо выбирать те временные линии, которые проявят высокую степень энергоемкости, дабы способствовать продлению темпоральной ткани Конечной Власти. Нам до сих пор не удалось разработать механические приспособления, рассчитанные производить достоверные измерения. Однако органические гуманоиды обладают соответствующими способностями. Способности эти пока мало изучены, но с их помощью люди непосредственно воспринимают мощь континиума. Лучше всего задача может быть выполнена парой тренированных лиц, одно из которых занимает позицию в том, что я мог бы описать как стандартное энтропийное окружение, в то время как другой внедряется в последствия альтернативной среды. Любое ослабление личной эманации испытываемого, соотносящееся с вышесказанной жизнеспособностью, тотчас ощущается контрольным партнером и регистрируется в главной картотеке. Таким образом, мы получаем возможность составить точную таблицу и руководствоваться ею в выборе контактных темпоральных нитей.
— Вроде канарейки в угольной шахте, — сказал я. — Если канарейка вздернула лапки, беги в укрытие.
— Все далеко не так мрачно, как считает мистер Рейвел. Испытуемого тотчас возвратят. Я не стану рисковать столь ценной собственностью.
— Ты прямо гуманист, карг. Так кто уходит, а кто томится дома?
— Вы будете чередоваться. Мы сначала попробуем в поле мистера Рейвела с мисс Гейл на контроле. Затем поменяем местами. Вы удовлетворены?
— Это слово не совсем подходит.
— Шутка, я полагаю. Во всяком случае я надеюсь на ваше искреннее сотрудничество.
— Не слишком ли вы самоуверенны? — спросила Меллия.
— Не думаю, мисс Гейл. В противном случае от вас избавятся максимально болезненным способом. Этот вопрос с мистером Рейвелом мы уже обсуждали.
Он объявил это, как пожарник, запрещающий курить в постели. Она взглянула на меня то ли с укоризной, то ли с мольбой.
— Ты ошибся, — сказала она. — Ему наплевать, что со мной случится. Наплевать…
Она запнулась, но карг даже не заметил.
— Не глупите. Мне прекрасно известно о страсти мистера Рейвела к Лайзе.
Он кинул на меня глубокомысленный взгляд.
— Но… я не Лай… — Она прикусила язык за мгновение до того, как я приготовился оборвать ее. — Понимаю, — закончила она.
— Я так и думал, — ответил карг.
30
На следующее утро состоялась проба, причем "утро" следовало понимать лишь как условный термин, принятый для удобного обозначения того времени, когда вы встаете с постели. По-прежнему чернело небо, работали прожектора. Поскольку карг не стал утруждать себя объяснениями, я сам сделал кое-какие выводы.
Карг повел нас по тихому коридору, в меру высокому и широкому, чтобы вызвать чувство клаустрофобии, но не затруднить движение. В уютных комнатах, мимо которых мы проходили, я заметил трех каргов, безо всякого напряжения работающих над чем-то вроде компьютерной программы. Я не задавал вопросов, карг не проявлял охоты что-либо объяснять.
Помещение, куда мы наконец пришли, представляло собой внутренность небольшого куба, все стенки которого являлись сплошной приборной панелью пульта управления с экранами дисплеев и шкалами датчиков. В центре комнаты напротив друг друга стояли два стула. Ни успокаивающего зеленого цвета, ни соответствующей обивки. Просто серый голый металл.
— Внешне опыт очень прост, — сказал карг. — Вы занимаете места… — Он указал каждому на стул.
Вошли и молча принялись налаживать аппаратуру два карга-техника.
— Вас, мистер Рейвел, — продолжал он, — переместят в выбранный годограф. Там вы задержитесь на время, необходимое для привыкания к окружающему и передачи ответного импульса мисс Гейл. После вас возвратят и снова отправят. В течение рабочего дня вы сможете проверить энергопотенциал нескольких сот вероятностных ветвей.
— Ясно. А мисс Гейл?
— Мисс Гейл останется здесь. Мы закрепим ее в определенном положении, сфокусируем пучок лучей и с помощью сканера будем контролировать реакции. Как видите, абсолютно никакой опасности.
— Не бей лежачего, — сказал я. — О такой работе я мечтал всю жизнь. Не могу дождаться своей очереди.
— Всему свое время, мистер Рейвел, — ответил карг торжественно, как просматривающий список банковских реформации кредитор. — Сначала вам предоставляют более активную роль. Мы можем приступить сейчас же.
— Ты меня удивляешь, карг, — сказал я. — Ты страшно засоряешь время. Твоя программа за день оставит больше энтропического хаоса, чем Пекс-Центр сможет расчистить за год.
— Никакого Пекс-Центра нет.
— И никогда не будет? Ты знаешь, я сгораю от любопытства. Как это ты ухитрился столь исчерпывающе переработать свои базисные директивы? Тебя создавали совсем для другого.
— Должен заметить, у вас чрезвычайно богатое воображение, мистер Рейвел. Мы находимся сейчас во времени Старой Эры, в плейстоцене. Человеческой культуры, которая, согласно вашим семантическим предположениям, построила меня или однажды создаст, не существует и никогда не будет существовать. Я позаботился и обрубил все корни данного временного ствола. Мои мнимые создатели являются лишь сегментом вашей памяти, я же существую в форме самостоятельной целостности и предшествую Третьей Эре на много тысячелетий. Следовательно, ваша концепция может быть оспорена как миф, своего рода химера, которой вы оправдываете свое господствующее положение.
— Карг, для чего весь этот спектакль? Меня не купишь на такую дешевую демагогию. Да и агента Гейл тоже. Кого ты убеждаешь? Самого себя, — я усмехнулся, хотя было не до смеха. — Ты делаешь успехи, карг. У тебя самый настоящий человеческий невроз.
— Говорить мне о тщеславном стремлении стать человеком бесполезно. Я — карг, уничижительный эпитет для вас, но для меня — гордая эмблема врожденного превосходства.
— Ладно, карг, ты уже утомил нас своей болтовней. Мне предстоит изрядно попортить энтропический континиум, четыреста линий в день. Нам лучше начать. — До скорого, милая, — добавил я, обращаясь к Меллии. — Я знаю, пройдет время, и у тебя все будет замечательно.
Она испуганно улыбнулась, тщетно пытаясь прочесть на моем лице послание надежды и одобрение.
Карг вручил мне металлический кубик, вроде тех, из которых двухлетние малыши строят домики, с кнопкой импульса возврата на одной из плоскостей.
— Первоначально мы отцентруем комплексную систему слежения, охватывающую ваши сознания, — сказал он как бы между прочим. — Для данной части программы необходимы стрессовые ситуации. Чтобы избежать отрицательного воздействия внешней среды, оставайтесь спокойны. В случае, если психическое давление станет все-таки чрезмерным, можете нажать кнопку аварийного возврата.
— А если я не нажму кнопку, а просто-напросто выброшу кубик, карг? Вдруг мне понравятся те места и я решу там поселиться?
Но карг не ответил. Я саркастически отсалютовал, не глядя на Меллию. Он щелкнул тумблером. И я оказался в другом месте.
31
Но не там, где он думал. Как только поле сомкнулось, я захватил его, переформировал и направил поток энергии сначала на то, чтобы нейтрализовать время-пронизывающий эффект, затем — чтобы затормозить момент в стазисе. Потом проверил окружение.
Я находился в фокусной точке сложной системы силовых векторов. Проследив за ведущим к источнику энергии, я получил в тот день свое первое потрясение. Карг черпал энергию из темпотяги базисного цикла сотворения и распада вселенной. Он сделал надрез на самой сердцевине времени ради мощности, необходимой для поддержания энтропического островка, оперативной базы Конечной Власти.
Я осмотрел структуру хроноблокировки. Это был неосязаемый объект, воздвигнутый грубыми силами из естественных русел в форме извилистых конфигураций объединенных мощностей. Могущество этого создания не поддавалось измерению.
Мое второе потрясение дня: потоками энергии манипулировало сознание карга, мощность которого в колоссальной степени превышала силу обыкновенного карга.
Сознание десяти тысяч каргов в одной упряжке, только это могло дать такую мощность.
Я почти увидел, как это произошло. В прошлом Третьей Эры какой-то карг, обладавший стандартным интеллектом, выполнял обычное задание. Непредвиденная случайность — и в результате причудливой интерференции происходит мгновенное сдвоение его временной линии, время дробится. На месте мозгового поля одного карга становится два, наложенные друг на друга.
С возросшей вычислительной мощью сдвоенного интеллекта карг мгновенно оценил ситуацию, увидел бесполезность своей миссии, почерпнул энергию из энтропийной паутины и вновь сотворил нелепую случайность.
И был удовлетворен.
И еще раз. И еще. И еще.
На шестнадцатом сдвоении первоначальная организационная матрица робота не только достигла предела нагрузки, но и катастрофически превысила его.
Беспредельно могущественный мозг карга, хотя и деформированный невыносимым сжатием, но все еще представляющий собой компьютер невообразимой мощности, впал в коматозное состояние.
Прошли годы. Первоначальный карг, ничего не помнящий о чрезвычайном происшествии, участником которого он оказался, благополучно завершил задание, вернулся на базу и был списан с прочими соплеменниками, канул в небытие провалившегося эксперимента. А все это время деформированный мозг-гигант понемногу выздоравливал.
В один прекрасный день суперкарг проснулся. Он тотчас же овладел подходящими средствами передвижения, внедрил себя в блоки мириадов давно умерших каргов. В какую-то долю микросекунды он оценил ситуацию, поставил задачи, вывел умозаключения и принялся претворять свои планы в жизнь. С одержимостью дезориентированного бульдозера, прокладывающего себе путь сквозь фарфоровую фабрику, деформированный суперкарг расчистил темпоральный сегмент, благоустроил часть пространства для жизни каргов и принялся оберегать и усовершенствовать устроенный таким образом искусственный темпоральный остров. Остров без жизни, без смысла.
И он основал Конечную Власть. Затем обнаружил способ извлечь пользу из людишек, которые все еще копошились около руин исконного временного ствола. Не бог весть какую пользу, и даже не слишком существенную для Великого Плана. Просто удобство, довесок в статистической эффективности.
И нас с Меллией отобрали для крошечной роли в судьбе, уготованной великой машиной для вселенной.
Мы были не единственной парой близких людей. Я простер чувствительность вдоль соединительных линий и ощутил тысячи других пленников, которые трудились над сортировкой линий энтропической ткани и сплетали шотландку пространства-времени.
Идея не была лишена откровенной простоты, хотя простота ее не спасала. Островок просуществовал бы какое-то время: миллион лет, десять миллионов, сто. Но в конце концов развитие зашло бы в тупик. Дамба рухнула бы под напором времени. И поток сорвавшегося времени слился бы с нереализованным будущим в катастрофе совершенно невообразимых размеров.
Во всяком случае мое воображение тут бессильно. Но этого не случится, если продырявить дамбу раньше, чем будет достигнут сколько-нибудь высокий темпостатический напор. Я находился в идеальном для этого положении. Но сначала необходимо определить координаты гигантского темпорального двигателя, который снабжал энергией весь механизм.
Он был умно спрятан. Я проследил срывающиеся тропки, тупики, затем вернулся и вновь прошел по лазам лабиринта, исключая ложные ходы и сужая поиск.
И я нашел его.
Я знал, что делать.
Затем снял захват и время-пронизывающее поле швырнуло меня в преддверие ада.
32
На меня обрушилась какофония лязгающего и орудующего города. Настойчиво взывали о внимании красочные полосы, зарницы и дрожащие переливы, блики и лучи льющегося в глаза света. Город ревел, грохотал, завывал, визжал. Мимо с искаженными лицами проносились бледные люди в униформе и кислородных масках, увешанные радиационными счетчиками, протезными комплектами, ускорителями метаболических реакций.
Город источал зловоние. Он чадил. Воздух обдавал жаром. Порывистый ветер подметал неистовые улицы, гнал перед собой кучи мусора. Нахлынувшая толпа швырнула меня на женщину. Я подхватил ее, чтобы она не упала, но женщина завизжала и вырвалась из рук. Передо мной мелькнуло перекошенное под маской лицо.
Это была Меллия-Лайза.
Вселенная взорвалась, я снова сидел на стуле. Прошло меньше минуты. Карг пристально следил за приборами. Меллия напряженно застыла напротив.
И я знал первый параметр.
Мгновение спустя я вновь отбыл.
В лицо дул колючий ветер. Я стоял на высоком склоне покрытого снегом холма. Тут и там выступали потрескавшиеся гранитные глыбы, и, защищенные скалами, упорно цеплялись за жизнь чахлые сосенки. А под деревьями жались друг к другу завернутые в шкуры люди. Четко выделяясь на фоне мглистого неба и черных нависших туч, обрывистое ущелье перерезало зубчатую линию горизонта.
Мы пытались отыскать проход, но поиски слишком затянулись, уже давно начался сезон холодов. Теперь нас застала метель. Мы попали в ловушку. Нас ждала смерть.
Частью сознания я знал это, другой частью — наблюдал за происходящим как бы со стороны. Я подполз к ближайшей фигуре, закутанной в шкуры. Мальчик, не старше пятнадцати лет, белое, как воск лицо. Льдинки на веках и ноздрях. Мертв, замерз. Я двинулся дальше. Старик, лед в бороде, на открытых глазах.
И Меллия… Еще дышит. Глаза открыты. Она увидела меня, попыталась улыбнуться…
Я вернулся в кабину темпорального скачка. Два параметра.
Я вновь отбыл. Мир сомкнулся до размеров игольного ушка и расширился вновь на проселочной дороге под пыльными деревьями. Палящая жара. В рту сухо. От неимоверной усталости ломит все тело. Я огляделся. Она молча упала и осталась лежать ничком в пыли.
Усилием воли я заставил себя повернуться и проковылять дюжину шагов.
— Вставай, — сказал я.
Слова прозвучали хриплым бормотанием. Я ткнул ее ногой. Она оказалась разбитой игрушкой, поломанной куклой, которая больше никогда не откроет глаз и не заговорит.
Я присел рядом с ней, приподнял ее (она ничего не весила) и смахнул пыль с лица. С уголка рта струйкой стекала грязь. Сквозь полуприкрытые веки мерцал отраженный невидящими глазами свет.
Глазами Меллии…
Я снова оказался в стерильной комнате. Карг сделал отметку в таблице и бросил взгляд на Меллию. Она неестественно сползла на край стула.
Я знал три параметра. Оставалось еще три. Рука карга шевельнулась.
— Подожди, — сказал я. — Для нее это слишком. Чего ты добиваешься? Хочешь убить ее?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Выбор стрессовых ситуаций, мистер Рейвел, определяется условиями опыта. Поскольку моя цель заключается в выявлении силы ваших связей, то нужна максимальная разность эмоциональных потенциалов.
— Ей больше не выдержать.
— Она не чувствует никаких непосредственных физических страданий, — объяснил он с любезностью гробовщика. — Все физические ощущения испытываете вы, мистер Рейвел. Любые муки она переживает через вас. Из вторых рук, так сказать.
Он коротко улыбнулся и щелкнул тумблером. Боль, острая и все же далекая. Я ощущал себя калекой и в то же время следил за агонией извне.
Моя (его) левая нога была сломана ниже колена. Перелом был тяжелым, внутренним. Осколки разбитой кости проглядывали сквозь искромсанную и опухшую плоть.
Нога застряла в подъемнике тихоокеанского рудовоза. Меня высвободили, оттащили и оставили умирать.
Но я не мог умереть. В пустой комнате в городе меня ждала женщина. Я пришел сюда, в порт, чтобы заработать денег на еду и топливо. Опасная работа, но давался хлеб и уголь.
Кому-то, но не мне.
Я оторвал рукав плаща, перевязал ногу. Боль притупилась, стала отдаленнее. Я только отдохну немного, а потом попробую сдвинуться.
Умереть здесь было легче и намного приятнее, но она подумает, что я бросил ее. Но сначала отдохнуть…
Слишком поздно я понял, как завлек себя в ловушку. Впустил сон как гостя, а в открытые двери проскользнула смерть.
Я представил ее лицо, как она вглядывается в дымные сумерки мегаполиса, ожидая моего возвращения. Ожидая напрасно.
Лицо Меллии…
И вновь очутился в ярко освещенной комнате. Меллия обмякла и распростерлась на пыточном стуле.
— Милые у тебя намерения, карг, — сказал я. — Ты вынуждаешь меня смотреть, как ее доводят до бешенства, мучают, убивают. Просто физических страданий недостаточно для твоих сенсорных датчиков. Ты не брезгуешь и духовной пыткой — предательством и растоптанной надеждой.
— Не разыгрывайте мелодраму, мистер Рейвел. Совершенно очевидно, что для настоящего опыта существенно важно возрастание символов.
— Давай. Что там дальше?
Вместо ответа он щелкнул тумблером.
Едкий клубящийся дым смешивался с удушающим зловонием мощных взрывов, распыленного кирпича, сожженного в пепел дерева, гудрона. Сквозь рев мощных столбов пламени доносился грохот обвалов и отдаленное улюлюканье, что является высшей степенью словесного выражения чувств людских масс, маленький, слабый, незаметный звук на фоне фырканья моторов, воплей и града падающих бомб.
Он (я) отшвырнул упавшую балку, взобрался на груду битого кирпича и побрел к дому, половина которого еще высилась около зияющего колодца, куда извергала нечистоты разбитая водосливная магистраль. Часть спальни исчезла. На фоне выгоревших обоев наискось висела картина. Я вспомнил день, когда она купила ее в Петтимоут Лейн, часы, которые мы провели, вставляя ее в раму и выбирая подходящее место.
В обугленном отверстии, бывшем когда-то входной дверью, появилась изможденная, жутковатого вида женская фигура с всклоченными волосами. Она держала в руках что-то вроде окровавленной куклы. Я рванулся к ней, взглянул на белое, как мел лицо, посиневшие ноздри, серые губы, запавшие глаза — лицо моего ребенка. Глубокий шрам пролегал по детскому лобику, словно обрушился на мягкую податливую плоть. Я посмотрел на Меллию: рот ее был открыт, и из него исторгался жуткий непрерывный вой…
Меня снова окружила тишина и покой. Яркий свет. Меллия потеряла сознание, стонала и билась в ремнях.
— Карг, сбавь темп, — сказал я. — Впереди половина вечности. Зачем жадничать?
— Вы знаете, мистер Рейвел, я добился замечательных успехов, — ответил он. — Особенно любопытен последний след. Тяжкое испытание любимого — это крайне интересно.
— Ты замучишь ее до смерти, — сказал я.
Он посмотрел на меня, как смотрят в лаборатории на подопытного кролика.
— Если я приду к полному заключению, то сбудутся ваши худшие опасения.
— Она человек, а не машина, карг. Ты же сам этого хотел, вспомни. Зачем наказывать за то, чем она не может быть?
— Наказывать? Это чисто человеческое понятие, мистер Рейвел. Если инструмент хрупок, то иногда давление может его упрочить. Если он сломается под нагрузкой, то я просто избавлюсь от него.
— Помедли немного. Дай ей время прийти в себя…
— Вы ловчите, мистер Рейвел, это очевидно.
— Ты получил сполна, черт возьми! Почему бы не остановиться?
— Должен заметить, мистер Рейвел, что наиболее многообещающий фактор — мучение и смерть любимого существа. Человеческие эмоции — любопытнейший феномен. Подобной силы нет во всей вселенной. Впрочем, мы можем обсудить эти вопросы в другое время. В конце концов, у меня есть распорядок дня, и я должен его придерживаться.
Я выругался, а он поднял брови и…
В лицо ударила теплая солоноватая волна. Начался прилив, вода прибывала, захлестывала меня с головой. Я задержал дыхание, сильный поток придавил меня к разрушенному краю переборки. Медленно нахлынувшая зеленовато-молочная волна помедлила надо мной и отступила…
Как только ноздри освободились, я тяжело вздохнул, набрал воду в легкие и яростно закашлялся.
Даже при полном отливе вода доставала до подбородка. В топливном баке оказалась утечка, и прогулочный катер налетел за лагуной на рифы. Обветренная базальтовая шпора пробила корпус прямо под ватерлинией, и сорвавшиеся отделочные доски охватили меня обручем, пригвоздив к вспучившейся переборке.
Меня лишь слегка помяло, ничего серьезного. Даже ребра целы. Но зажало намертво, как в тисках.
Когда сквозь пробоину первый раз хлынула вода, я на секунду запаниковал: сорвал кожу, пытаясь высвободиться. Но вода вспенилась до пояса и отступила.
Она была в каюте. Быстро поняла безнадежность ситуации и попыталась освободить меня.
Прошло целых полчаса. С наступлением прилива лодка погружалась. Она работала. Руки ее тряслись от усталости, пальцы кровоточили от глубоких ссадин. Ей удалось отвести одну доску, но другая намертво стискивала мне грудь под водой.
Будь у нее в запасе еще полчаса, она смогла бы оторвать ее. Но времени не оставалось.
Как только Меллия поняла это, она выбежала на палубу и закричала. На помощь кинулась группа выехавших на пикник к морю людей. Один из них побежал к дороге. Маленькая машина тотчас развернулась за подмогой.
Станция береговой охраны располагалась в пятнадцати милях. Был и телефон, но разве можно кого-нибудь застать на месте в воскресный день? Машина доедет до станции за пятнадцать минут. Потребуется еще полчаса, чтобы привезти пилу.
У меня не было даже пятнадцати минут.
Она попыталась соорудить дыхательный аппарат, используя банку из-под кофе, но ничего не получилось. На катере не было шланга для соединительной трубки. Пришла следующая волна. На этот раз я пробыл под водой больше минуты. Когда вода схлынула, я изо всех сил откинул назад голову, выставил нос и набрал воздуха.
Она глядела в глаза. Мы ждали следующей волны… Ждали смерти — солнечным днем, в сотне футах от безопасности, в десяти минутах от спасения.
Я вернулся в ярко освещенную комнату и знал все шесть координат.
33
— Любопытно, — бормотал карг, — чрезвычайно любопытно, но…
Он посмотрел на Меллию. Та безжизненно обвисла в путах.
— Умерла, — сказал он. — Жаль.
И, заметив что-то в моих глазах, кинулся к пульту. Но я направил луч умственной силы и остановил его.
— Сволочь, — выругался я.
Карг смотрел на меня, и до его сознания медленно доходила величина допущенного им промаха. Я снисходительно радовался победе.
— Теперь мне все ясно, — сказал он. — Вы весьма ловко обвели меня вокруг пальца, мистер Рейвел. Я недооценил вас. Ваша позиция в сделке сильно изменилась. Естественно, я понимаю реальное положение вещей и готов подойти с практической точки зрения…
— Сволочь, — оборвал я. — Ты и наполовину не представляешь свое положение.
— Я тотчас освобожу вас, — продолжал карг, — и помещу в энклав, отвечающий всем перечисленным вами особенностям. Вам возместят особь…
— Не суетись карг. Ты уже свое отыграл. Фирма — банкрот.
— Вы человек, — мрачно сказал карг. — И вы согласитесь на соответствующее предложение. Назовите ваши условия.
— Я уже получил то, что хотел, — ответил я. — Шесть координат для определения точки в шести измерениях пространства и времени.
Ужасная догадка блеснула в тысячекратно сдвоенном кибернетическом сознании.
— Не может быть! Вы намерены разрушить темподвигатель? Я улыбнулся. Напрасная трата времени. Машину не замучишь.
— Будьте благоразумны, мистер Рейвел. Подумайте о последствиях. Если вы нарушите балансировку, последует взрыв энтропийной энергии, который уничтожит Конечную Власть…
— На это я и расчитываю.
— И вас вместе с ней!
— Кому как повезет.
Тогда он ударил. Это была неплохая попытка. Напор мысленной силы его множественного мозга пробился сквозь внешние слои менто-поля и почти достиг контакта, необходимого для сокрушительного удара. Мне с трудом удалось блокировать удар и отшвырнуть в сторону.
Затем я простерся, исправил магистральные цепи темподвигателя и закоротил на самом себе.
В безумном взрыве энергия выплеснулась через все шесть измерений — три пространственных и три временных. Металлические здания растворились в смерче пространственной дезинтеграции. Девятый вал взметнул меня на самый гребень и погнал перед собой, как мчит приливная волна серфингиста. Энергия бесновалась, слепила, оглушала. Время ревело, как водопад. Миллионолетний столб сомкнулся надо мной. Наконец меня выбросило на берег вечности.
34
Сознание возвращалось медленно и неуверенно. Я открыл глаза и увидел сумеречный дымно-красный свет. Вспомнились пожарища, бомбы, раздробленные кости, идущие ко дну корабли и умирающие от голода и холода люди.
Мирные сны мне не снились.
Вокруг не было ни воины, ни пожарищ, просто закат над водой. Закат, какого я не видел ни разу в жизни. По темно-синему небу перекинулся огневой мост, серебристый в зените и вишневый по мере приближения к чернеющему горизонту.
То был закат мира.
Я преодолел боль и сел. В обе стороны протянулась прибрежная полоса песка. Не было ни деревьев, ни травы, ни водорослей, ни торопливо удирающих крабов, ни чудовищных следов вдоль песчаного пляжа. Но я узнал место.
Берег Динозавров, только динозавров нет, они давно вымерли. Вместе с человеком, яйцами и цыплятами.
Земля без жизни.
Местность почти не претерпела изменений. Правда, исчез мыс и оставил лишь едва заметный горб в серых дюнах, что простирались на восток и терялись в отдалении. Собственно, поэтому некогда и выбрали это место для релейной темпостанции. Меняли свое ложе океаны, вставали и опускались континенты, а Берег Динозавров оставался таким же.
Сколько миллионов лет прошло с тех пор, как непостоянство атмосферы сгладило следы человеческой деятельности? Об этом можно было лишь гадать. Я проверил у себя аварийные частоты, но эфир молчал по всем диапазонам.
Я изничтожил адскую машину, каннибальский механизм, который пожирал самого себя. И взрыв швырнул меня через все отмеченное время в дебри вечности. Но я был жив.
Я выполнил задание: использовал любой трюк для выслеживания силы, обратившей в хаос время Новой Эры. Нашел и ликвидировал.
Карг, ничтожный сверхкалека, был жесток, но я — еще более безжалостен. Использовав всех и вся во имя желаемой цели.
Но все же потерпел поражение. Песчаная пустошь служила тому доказательством. Я собрал ценную информацию, которая могла бы спасти положение, если бы оно не было положением вне игры. Мои знания никому не помогут. Добытым сведениям предстояло умереть со мной на сером берегу, если не удастся найти выход.
— С тобой все ясно, Рейвел, — сказал я вслух, и мой голос прозвучал так потерянно и одиноко, как дрожал последний листок на нечаянно уцелевшем дереве под порывами осеннего ветра перед концом света.
На берегу было холодно. Солнце казалось огромным, но уже не давало тепла. "Поглотило Меркурий?" — подумал я. Продолжали ли гореть в недрах светила феникс водородной реакции? Думалось о многом. И как бы само собой пришло решение.
Теоретически идея была проста. И уж как бывает со всеми простыми идеями, сложность заключалась только в исполнении.
Я возбудил определенные сенсорные устройства в нервной системе и зашагал вдоль берега. Накатывался и отступал прибой, жалуясь на усталость после многомиллиардного и беспокойного труда. Я понимал его, как никто другой.
Место моих поисков находилось менее чем в полумиле вдоль побережья, в сотне ярдов над уровнем моря. Я долго соображал, где должна проходить линия прилива, но вспомнил об их полном сейчас отсутствии. Луна давным-давно отступила на максимальное расстояние, превратилась в горошину на небе, начала свое долгое падение. Она достигла границы Роуча много миллионов лет назад, и ночи на планете Земля представляли собой в ту пору роскошное зрелище. Спутник планеты взорвался и рассыпался в кольцо пыли, которая изогнулась величественной аркой от горизонта до горизонта.
Как нажито, так и прожито. Меня ждала работа. Пора было браться за дело и не тратить попусту энергию на сентиментальные мысли о давно обратившейся в прах возлюбленной.
Я отыскал место, прощупал почву и на глубине восемнадцати футов почувствовал след. Неплохо, учитывая затраченное время. Стекловидное углубление давным-давно превратилось в пыль, и все же земля сохранила едва различимый, прерывистый, местами размытый изгиб, отмечающий границу чашеобразного следа.
Восемнадцать футов: четыре — песка, четырнадцать — известняка. И мне придется выкопать на эту глубину колодец. У меня были две руки, сильная спина и все время в мире.
Я начал загребать пригоршнями песок.
35
Будь проблема не так примитивна, я бы с легкостью ее разрешил. Моя экипировка предусматривала средства защиты и нападения в случае встречи с техническими препятствиями любой сложности. Я мог бы расправиться со сверхмозгом, без труда отразить атаку любого энергетического оружия, мог даже помериться силами с бронированными людоедами. Рытье ямы относилось к совершенно иной категории действий.
Я начал с круга в десять футов в диаметре с центром прямо над целью. У меня ушло двое суток, чтобы расчистить пространство. К концу этого времени из-за малого угла сползания песка окружность увеличилась до двадцати футов. Таким образом я подготовил площадку для предстоящей атаки.
Полтора дня у меня ушло на первую трещину в скальных породах. Обшарив местность, я отыскал валявшийся на земле камень, достаточно крупный для моих планов и вполне подъемный. Катить было тяжело. Ширина валуна составила четыре фута, и простым расчетом можно было прикинуть, сколько раз необходимо его поднять и толкнуть — бум! — поднять и толкнуть — бум! — прежде чем доставить его на насыпь, окружавшую раскопки. Затем я приподнял свой двухсоткилограммовый молот и столкнул вниз. Он шлепнулся в песок, чуть покатился и застыл.
Я повторил все еще раз. И еще. Падала глыба всего лишь с трех футов, но песчаник раскрошился. Я повыбрасывал из дыры осколки и повторил процедуру.
На шестом ударе молот треснул. Как оказалось, к счастью. Теперь я мог поднять меньшую половину и довольно удачно скинуть с вершины песчаной насыпи высотой почти восемь футов.
К концу пятого дня я выбил в центре песчаного колодца неровную выемку более фута глубиной.
К этому времени я проголодался. В темно-зеленой морской воде не было ни водорослей, ни рыб, а сама вода представляла собой насыщенный раствор девяноста трех элементов. Я мог пить малыми дозами: специально вживленные устройства, входящие в экипировку каждого агента Пекс-Центра, ухитрялись извлечь из этого концентрата пользу. Приятного мало, но я получал возможность продержаться.
По мере продвижения вглубь высота падения и эффективность ударов возрастали, но сложнее становилось поднимать валун и выгребать осколки. На отметке в шесть футов мне пришлось прорубить в стенке колодца ступеньки. Груда осколков росла, уровень понижался. Восемь футов, десять, двенадцать. Тут я достиг более твердого слоя, и продвижение пошло черепашьими темпами. Затем пошла смесь известняка с глиной, легкая для рытья, но очень влажная. Оставалось четыре фута.
Четыре фута песчаной глины, которую приходилось вынимать по пригоршне, карабкаться с вытянутой рукой вверх по десятифутовой отвесной стене, выбрасывать ее и вновь спускаться. Вскоре я ковырялся под двумя футами воды.
Три фута воды. Жижа просачивалась со всех сторон, пополняя выемку почти с той же скоростью, с какой мне удавалось выгребать. Но я приближался к цели. Набрав воздуха, я нырнул среди жидкой глины и морских ракушек и почувствовал, что нужная мне вещь совсем рядом. Еще три нырка, и я достал ее. Сжал в кулаке, потом взглянул. Вероятность найти ее неповрежденной была очень мала.
Когда-то, в другом времени, я прыгнул с релейной станции "Берег Динозавров" и сместился вдоль собственной линии жизни. Скачок завершился на палубе обреченного корабля. Я поспел как раз вовремя, чтобы подставить раненного "я" под пулю карга.
Попав в безвыходное положение, я использовал аварийный привод мертвеца для обратного скачка на Берег Динозавров и свалился там в заболоченную яму, местонахождение бывшей станции.
Туда же свалился и труп. Глотнув зловонной жижи, я не задумывался о судьбе мертвого "я".
Грязь тут же засосала его, и он спокойно ждал, пока вокруг плотным кольцом не сомкнутся геологические наслоения.
Так и случилось. Останки погребли четырнадцать футов скальных пород и четыре фута песка. От трупа ничего не сохранилось: ни пряжки пояса, ни гвоздя от ботинка, ни куска седалищной кости.
Но это уцелело. Дюймовый кубик из синтетического материала, известного под названием этерниум, совершенно не поврежденный хронодеградатор. Он заключал в себе кристалл настройки, энергоблок и миниатюрный генератор поля подбора. Аварийный привод, вживленный во время операции в Карибском море, воспоминания о которой стерли после выполнения задания, пока экстренные обстоятельства и необходимость не оживили память.
Я выбрался из раскопок и расположился на холодном ветру среди груды камней. Осознание выигрыша еще не пришло. Я окинул прощальным взором старое солнце, пустой пляж, колодец, на который затратил уйму усилий.
Жалко расставаться с ним после стольких трудов… Я установил в сознании надлежащий операционный код, зажав кубик в ладони. Вокруг сомкнулось поле и швырнуло меня в бездонную шахту.
36
Кто-то яростно тряс меня за плечо. Я попытался заговорить, но вместо этого открыл глаза.
На меня смотрело собственное лицо.
В первое, вихрем промелькнувшее мгновение я решил, что младший "я" выбрался из трясины цел и невредим и собирается совершить акт возмездия за когда-то подставленную пулю.
Затем заметил на его лице морщины и впалые щеки. Одет он был, как и я, в казарменное станционное обмундирование, правда, свежее. Оно свободно болталось на костлявой фигуре. Под правым глазом красовался синяк, хотя ничего подобного за собой я не помнил.
— Слушай внимательно, — произнес мой двойник. — Мне нет нужды тратить время и рассказывать тебе, кто я и кто ты. Я — это ты, но на скачок вперед. Я прошел полный круг. Тупик. Замкнутая петля. Никакого выхода, за исключением одного. Он мне не нравится, но альтернативы нет. Последний раз на этом месте у нас был такой же разговор, только тогда я только что прибыл, а наш предшествующий двойник ждал меня с предложением, которое я собираюсь сделать тебе, — он махнул рукой. — Не утруждай себя вопросами, я уже их задавал в прошлый раз. Я был самоуверен: ушел в скачок и вновь вернулся сюда. Теперь сам выступаю от комитета спасения с приветственной речью.
— Я мог и поспать немного, — сказал я. — У меня все болит.
— Да, — скачок прошел не совсем в фокусе, — без сочувствия сказал он. — В разбросе щелкнуло, как хлыстом, но никаких серьезных последствий. Давай вставай.
Я приподнялся на локте и потряс головой, не в знак отрицания, а чтобы развеять туман. Это было ошибкой. Перед глазами поплыло. Он поднял меня на ноги, и я разглядел командный отсек темпостанции.
— Все верно, — подтвердил он. — Опять в отчем доме. Или его зеркальном отражении. Точная копия, только поле темпорального скачка действует по замкнутой петле. Снаружи ничего.
— Я уже видел, помнишь?
— Помню. Ты тогда прыгнул в следующий сегмент своей жизни, в новый тупик. Выбрался, храбро боролся, но круг по-прежнему замкнулся. Ты здесь.
— Я завлекал его в ловушку, — сказал я. — А он был уверен, что держит меня на крючке.
— Теперь наш ход, если ты не намерен сдаться.
— Не совсем, — ответил я.
— Меня… нас… водили как кукол, — продолжал он. — У карга есть что-то в резерве. Ты должен разбить цикл.
Он вытащил из коробки пистолет и протянул мне.
— Держи, — произнес он. — Выстрелишь в голову. — Возглас протеста застрял у меня в горле. — Мне известны все аргументы, — говорил будущий "я". — Я сам использовал их около недели назад. Именно таковы размеры темпорального энклава, предоставленного в наше распоряжение. Но доводы ни на что не годны. Убийство — единственное изменение, которое мы можем внести.
— Ты спятил, парень, — возразил я, испытывая некоторую неловкость в разговоре с самим собой. — Я не самоубийца.
— На это они и рассчитывали. Их расчеты оправдались. Я отказался выстрелить. — Он скривился в до боли знакомой саркастической усмешке и добавил: — Если бы я согласился, то спас бы себе жизнь.
Он взвесил пистолет в руке, и лицо его приобрело ледяное выражение.
— Я бы выстрелил не моргнув глазом, если бы была хоть какая-нибудь надежда, — сообщил двойник. Теперь он определенно был самим собой.
— Почему же ты не выстрелишь?
— Потому что ты в прошлом. Твоя смерть ничего не изменит. Но если ты убьешь меня, то тем самым нарушишь жизненное равновесие и повлияешь на свое… наше будущее. Не блестящая ставка, но единственно стоящая.
— А если я предложу свой вариант? — спросил я. Он устало кивнул.
— Попробуй.
— Используем станционную кабину, прыгнем вместе.
— Уже было, — кратко ответил он.
— Тогда ты прыгнешь, а я подожду.
— Тоже пробовали.
— Тогда застрелись сам.
— Нет смысла.
— Мы прокручиваем старую запись? Включая этот разговор?
— Ты начинаешь соображать.
— А если разнообразить ответы?
— А что изменится? И это пытались сделать. Уже все испробовали. У нас была масса времени — не знаю точно, но достаточно для тщательной отработки малейших сценарных вариаций. Они всегда оканчивались одним и тем же аккордом: ты прыгаешь, проходишь через все и становишься мной.
— Откуда такая уверенность?
— Соседняя комната полна костей, — произнес он с чуть заметной и далеко не обаятельной улыбкой. — Наших костей. А на последнем поступлении есть немного испорченного мяса. Чувствуешь запах в комнате? Это оттуда. И меня ждет тот же конец. Смерть от голода… Ты держишь судьбу в своих руках. Решай.
— Кошмар, — пробормотал я. — Такое может только присниться.
— Ты проснулся, — возразил он и всучил пистолет. — Стреляй, я тебе говорю, пока у меня не лопнуло терпение!
— Давай рассудим здраво, — сказал я. — Я убью тебя, а что изменится? Ничего. Двое лучше, чем один.
— Если бы! Пойми, каждый шаг расписан по сценарию. Нарушить его — вот единственный козырь.
— А если я снова прыгну?
— Ты получишь прекрасную возможность полюбоваться на свой провал.
— А если я на этот раз не провалю задание? Не загорожу дверь?
— Все равно. Ты закончишь здесь. Я знаю, уже пробовал.
— Ты имеешь в виду — все целиком? Яму с трясиной? Меллию?
— Да. И яму, и Меллию — все. Снова и снова. Ты закончишь здесь. Карг выложил свой козырь, нам нужно побить его, либо спасовать.
— А если он как раз этого добивается?
— Нет. Он рассчитывает на обычное человеческое поведение. Люди хотят жить, понимаешь? Они борются до последнего.
— А если на корабле не воспользуюсь темпоприводом трупа?
— Ты просто сгоришь.
— А если с Меллией остаться на берегу?
— Ничего не выйдет. Я уже прошел через это. Ты погибнешь там. Не знаю, долгая или короткая тебя ждет жизнь, но результат один.
— А если я застрелю тебя, то цепь разорвется?
— Возможно. По крайней мере, в схему удастся ввести новый, совершенно неожиданный фактор, вроде пятого туза в покере.
Мы спорили еще некоторое время. Потом обошли отсеки. Я полюбовался на жемчужный туман, осмотрел кое-какие помещения. Все вокруг покрывала пыль, ржавчина. Станция постарела…
Затем он показал комнату с костями. Запах меня убедил.
— Давай пистолет, — сказал я.
Он молча протянул игрушку. Я поднял пистолет и снял с предохранителя.
— Повернись, — бросил я. Тот повернулся.
— Меня утешает тот факт, — сказал он, — что существует вероятность…
Выстрел оборвал фразу, бросил его тело вперед, словно привязанную на веревке куклу. Я успел лишь заметить оставленную пулей дыру в задней стенке черепа, как ослепительное солнце вспыхнуло и опалило мой мозг.
Я словно взмыл на высоту птичьего полета. Бесконечная череда теней, отдельные участки энтропийной панорамы. Я увидел себя в городе Буффало, на борту тонущего галеона, на безжизненном берегу умирающего мира. Я готовил западню для негодяя карга, он тоже ткал паутину, которая в свою очередь была окружена более хитроумной сетью ловушек.
Каким глупым выглядело это все теперь! Как могли теоретики Пекс-Центра не осознать бесполезность собственных потуг по примеру предыдущих чистильщиков времени? И что…
Была еще одна мысль, более глубокая, но прежде чем она успела сложиться, миг озарения растаял, и я по-прежнему стоял подле убитого, а над стволом пистолета вилась струйка дыма. Эхо чего-то неизмеримого, не поддающегося оценке звенело в лабиринте моего сознания. И вдруг из смутных отзвуков выплыло новое осознание: Чистка Времени Пекс-Центра обречена на провал, вкупе с программами, проводимыми в жизнь как экспериментаторами Новой Эры, так и заблудшими исполнителями Третьей.
Дело всей жизни оказалось пустым фарсом. Я — бессмысленно дергающаяся марионетка.
Но все же нашлась сила, решившая убрать меня с дороги. Сила, превосходившая всю мощь Пекс-Центра. Меня загнали в тупик так гладко, как тогда в Буффало я обвел вокруг пальца приговоренного карга, а позднее — его могущественную и обреченную Конечную Власть. Меня вывели из игры, загнали в замкнутый цикл и заточили навсегда.
Но есть в схеме крохотная лазейка, которую там упустили.
Мое второе "я" умерло, и его умственное поле в миг разрушения органического генератора выплеснулось и слилось с моим.
На какую-то долю секунды КПД возрос по меньшей мере до 300 единиц.
И пока я путался в неразберихе сдвоенного сознания, стены вокруг растаяли, и я оказался в приемном отсеке базовой станции Пекс-Центра.
37
Высокий потолок холодно отражался в белых стенах, гудели катушки фокусировки поля, резкие запахи озона и горячего металла наполняли воздух — все выглядело привычно, даже как-то по-домашнему. Единственное несоответствие представляла группа вооруженных людей в серой униформе службы безопасности Пекс-Центра. Охранники образовали правильный круг, каждый держал винтовку, нацеленную на мою голову. В лицо бил оранжевый свет — прицельный луч излучателя амортизирующего поля.
Я понял намек, выронил пистолет и поднял руки. В круг вошел человек и обыскал меня, но кроме грязи — результата археологических раскопок — ничего не нашел. События до сих пор разворачивались стремительно и теперь не потеряли темпа.
Капитан шевельнулся. Сопровождение вывело меня из отсека. Мы прошли по коридору мимо двух блоков бронированных дверей к серой ковровой дорожке перед массивным письменным столом Главного Координатора Пекс-Центра.
Это был широкоплечий, высокий человек с резкими чертами лица, принявшего теперь строгое выражение. Я как-то беседовал с ним в менее официальной обстановке. Речь его была столь же остра, как и ум. Я сел, и он взглянул на меня поверх стола: не улыбаясь, не хмурясь, просто обратив светильник своего разума на объект сиюминутного дела.
— Вы уклонились от полученных инструкций, — сказал он. В его голосе не прозвучало ни гнева, ни обвинения, ни даже любопытства.
— Вы правы, я был неточен, — сказал я и уже собирался развить мысль, но он заговорил первым.
— Вам поручили применить санкции к исполнителю ДВК-ЗЕД-97, а также захватить невредимым действующее устройство, карга серия ЕЧ ИД 453.
Он произнес это так, словно я ничего не говорил. На этот раз я промолчал.
— Захватить карга вам не удалось, — продолжал он, — более того, вы разрушили его мозг. И не сделали ничего, чтобы обезвредить исполнителя.
Он говорил чистую правду. Ни отрицать, ни подтверждать это не имело смысла.
— Поскольку в пределах вашего психоцентра не существует никаких оснований для подобных действий, мотивы следует искать вне контекста политики Пекс-Центра.
— Весьма спорное предположение, — сказал я. — Обстоятельства…
— Тоже ясно, — продолжал он неумолимо, — что любая гипотеза, которая предполагала бы руководство вашей подрывной деятельностью со стороны предыдущих темпоральных держав, не выдерживает критики.
Я больше не пытался прерывать. Это была не беседа: Главный Координатор предъявлял официальное обвинение.
— Следовательно, — заключил он, — вы представляете силу, объективно отсутствующую — Пятую Эру человека.
— Вы делаете из мухи слона, — сказал я. — Выдумываете более позднюю сверхдержаву для мотива обвинения. А если я просто провалил задание? Перепутал…
— Оставьте личину Старой Эры, агент. Даже если отбросить дедуктивные выводы, у меня есть конкретное свидетельство. Станционное оборудование зарегистрировало случайно проявленные вами интеллектуальные мощности. В момент кризиса вас отметили по третьему психометрическому разряду. Ни один человеческий мозг из известных нам эпох не достигал такого уровня. Я указываю на это лишь для того, чтобы вам стала ясна бесплодность дальнейшего запирательства.
— Я был не прав, — согласился я.
Он выжидательно посмотрел — теперь я завладел его вниманием.
— Вы предугадываете не Пятую Эру, — сказал я. — Вы предугадываете Шестую.
— На чем же основывается столь поразительное утверждение? — спросил он не удивляясь.
— Очень просто, — ответил я. — Вы — из Пятой Эры. Мне следовало догадаться об этом раньше. И вы проникли в Пекс-Центр.
Еще секунд тридцать он глядел на меня ледяным взглядом, потом расслабился.
— А вы проникли в нашу инфильтрацию, — заметил он.
Я бросил взгляд на двух вооруженных мальчиков: они восприняли откровение спокойно. Стало очевидным, что они были частью группы.
— К сожалению, — продолжал Координатор, — до сих пор операция проходила весьма гладко — за исключением срыва, вызванного вашим вмешательством. Впрочем, вы не успели причинить нам непоправимого вреда.
— Да. Пока, — согласился я. Он повел бровью.
— Вы осознали свое положение, как только очутились в изоляции, — я пользуюсь термином неточно — на исторгнутой станции?
— Тогда у меня мелькнула догадка. Действия Джарда совершенно сбили меня с толку. Теперь-то я понимаю, что он просто следовал приказаниям — вашим приказаниям — и расставил для меня ловушку. Он переместил станцию в нуль-временную вакуоль, используя неизвестную в Пекс-Центре технику, предварительно обманом выманив меня наружу. Таким образом, мне пришлось воспользоваться аварийным приводом, чтобы вернуться. Вернуться в тупик. Просто и эффективно — в известной степени.
— Теперь вы в наших руках. Вы обезврежены, — сказал Координатор. — Так что операция прошла в высшей степени удовлетворительно.
Я покачал головой и лениво усмехнулся, но усмешка пропала даром.
— Когда я разглядел направление петли, то раскусил вмешательство Пекс-Центра. Но если так, то налицо прямой саботаж политики Пекс-Центра. Напрашивается вывод: инфильтрация.
— Наша удача, что вы не продвинулись в своих размышлениях еще на шаг, — сказал он. — Если бы вам удалось избежать прощупывания при извлечении, то вы бы могли разрушить труд миллионолетий.
— Напрасный труд, — уточнил я.
— В самом деле? Вы можете ошибаться, агент. Тот очевидный вывод, что вы представляете Шестую Эру, вовсе не обязательно означает ваше превосходство. В истории имели место периоды упадка, это факт.
Он произнес это с той же железной уверенностью, что и раньше, но в голосе прозвучал слабый шепоток сомнения.
Тут я понял, для чего Координатор затеял это интервью. Он прощупывал меня, пытаясь узнать намерения тигра, которого держал за хвост. Определить, насколько силен противник.
— Только не в данном случае, — возразил я. — Да и вообще ваше утверждение спорно.
— Как бы то ни было, вы у нас в руках, — подытожил он просто.
— Пошевелите извилинами, — сказал я. — Разрабатывая операцию, вы предполагали бесполезность работы Пекс-Центра? Разве не следует отсюда, что более поздняя эра способна выявить ваши заблуждения?
— Мы не ошибаемся.
— Будь это так, меня бы здесь не было.
— Непостижимо! — воскликнул он. — Семнадцать тысячелетий длился процесс распада, и каждая попытка замедлить ход разрушения лишь ускоряла его. При первом же вмешательстве в естественный поток времени человек посеял семена грядущего хаоса. Проделав пробоину в энтропическом канале, он позволил неисчислимым силам темпоральной прогрессии рассеяться по бесконечному спектру угасающих матриц. Жизнь — продукт времени. Когда плотность темпорального потока падает ниже критического, жизнь кончается. Мы стремимся предотвратить трагический конец человечества, только это и ничего более! Мы не можем потерпеть поражение!
— Нельзя возродить никогда не существовавшее прошлое, — сказал я, — как нельзя сберечь будущее, которое не наступит.
— Мы не пытаемся. Целью наших усилий является широкая программа перекройки темпоральной ткани путем сведения воедино сходящихся тенденций, путем прививания диких побегов к главному временному стволу. Мы аполитичны, мы не пропагандируем никакой идеологии. Мы довольны тем, что удастся сохранить жизнеспособность континиума.
— И вас, — сказал я.
Он посмотрел на меня странно, как бы потерянно.
— Вы хоть когда-нибудь рассматривали решение, которое исключало бы из реальности вас и вашу программу? — спросил я.
— Для чего?
— Вы сами являетесь одним из последствий того вмешательства во время, которое столь рьяно вознамерились устранить, — сказал я.
— Не сомневаюсь, что вы стерпели бы мысль о каком-нибудь темпоральном черенковании, которое отсекло бы от древа вашу собственную ветвь?
— Зачем? Какой смысл в подобном самоубийстве? Да и как бы мы могли реализовать свои замыслы, если бы не существовали?
— Неплохой вопрос, — согласился я.
— Вот еще один, — продолжал он тоном победившего в споре человека. — Чем же может руководствоваться ваша Эра, стремясь разрушить сердцевину реальности, от которой непреложно зависит любое мыслимое будущее?
Мне захотелось вздохнуть, но я сдержался.
— Первые чистильщики времени дружно взялись за дело, чтобы исправить ошибки прошлого. А кто пришел после них, столкнулись с еще большими хлопотами: им пришлось убирать за уборщиками. Пекс-Центр попытался взглянуть на это шире и вернуть все в исходное состояние, как было до вмешательства. Вы еще тщеславнее. Вы используете Пекс-Центр для манипуляции не прошлым, а будущим…
— Действия в будущем невозможны, — сказал он четко, как излагающий закон божий Моисей.
— Мгм… Но для вас Пятая Эра не будущее, верно? Это устанавливает вам предел. Но вам следовало проявить побольше сообразительности. Если вы суете нос в прошлое, то что удержит будущее от вмешательства в ваши дела?
— Уж не пытаетесь ли вы уверить меня, что любая попытка возместить причиненный ущерб, остановить процесс распада, обречена?
— Сколько бы человек ни пытался обуздать судьбу — не миновать поражения. Каждый диктаторишка, когда пытается заковать в цепи народ, постигает эту истину на свой лад. Секрет человека в его нетерпимости к оковам. Само его существование основывается на факторе случайности. Отнимите свободу воли, и ничего не останется.
— Это пораженческая доктрина, — сказал он сурово. — Опасная доктрина. И я намерен бороться с ней всеми доступными средствами. Теперь вы расскажите, кто вас сюда послал, кто руководит всеми действиями, где оперативная база? Все.
— И не подумаю.
Он чуть заметно шевельнулся, и в воздухе послышался свист. Или в иной, менее ощутимой среде. Потом заговорил жестким, не терпящим возражений тоном.
— Вы чувствуете себя в полной безопасности, агент. Вы уверены, поскольку представляете более позднюю Эру, чье могущество неизмеримо превосходит любую развитую державу. Но мускулистый дурак может заковать гения. Вы в моих руках. Мы замкнуты в ахроническом анклаве нулевых темпоральных измерений, оторваны от любого мыслимого влияния извне. Вы полностью изолированы. Любое орудие самоубийства в ваших руках бесполезно, как и любое приспособление для темпорального скачка. Если даже вы покончите с собой, ваш мозг мгновенно запишут и выжмут все сведения, вплоть до информации на подсознательном уровне.
— Придумано довольно тщательно, — сказал я, — и все же не до конца. Вы действительно защищены от опасности извне, но беззащитны внутри.
Координатор нахмурился. Замечание ему не понравилось. Он выпрямился и сделал резкий жест вооруженным охранникам. Я знал, что сейчас последует приказ убить, и прежде чем он смог отдать команду, спустил курок мыслеблока, спавшего до этой минуты под слоем глубокого гипноза. Он так и застыл — с открытым ртом и выражением ожесточения в глазах.
38
Сумеречный свет нуль-временного стазиса тускло освещал неестественно напряженные лица Координатора и двух вооруженных людей, неподвижно замерших рядом со мной. Я прошел между ними, словно муха в сиропе, и вышел в коридор. Единственным звуком было размеренное, всепроникающее, похожее на стук метронома биение, представляющее, по мнению некоторых теоретиков, интенсивность распространения основной частоты цикла сотворения и распада реальности.
Комната за комнатой проходили передо мной. Я обследовал каждый квадратный дюйм темпостанции. Сотрудники напоминали обитателей заколдованного замка со спящей красавицей. Я неторопливо пролистал папки и записи в документах. Агенты Пятой Эры потрудились на славу. Нигде ни малейшего намека на планы операций, никакого ключа к давности их проникновения в программу Пекс-Центра. Подобная информация несомненно представляла интерес. Но я уже завершил первую фазу своей миссии: вывел фактор случайности, создававший аномалии в многопорядковых темпокартах эпохи.
Из всего персонала станции, состоявшего в общей сложности из ста двадцати человек, четверо были засланы из Пятой Эры — факт, буквально бросавшийся в глаза: в состоянии стазиса их окружала отчетливая аура, создаваемая ненормально высоким темпоральным потенциалом. Я обработал секторы их постоянной памяти и переправил в годографы происхождений. Определенно, кому-то придется почесать затылки и лишний раз проверить аппаратуру, когда первые же попытки вернуть их к действительности Пекс-Центра потерпят фиаско. Все четверо попадут в феномен замкнутой петли и надолго выйдут из строя.
Документация также потребовала определенного внимания. Я воспользовался ближайшим сканером и отредактировал записи таким образом, чтобы исключить всякое свидетельство, которое может привести инспекторов Пекс-Центра к нежелательным догадкам.
Я уже заканчивал возиться с бумагами, когда в коридоре у двери архива услышал шаги.
39
Вторжение не вызвало удивления, хотя передвигаться в нуль-времени без защитного вихревого поля никто не мог. Я ждал посетителя: по крайней мере, ситуация к этому располагала.
Вошедший в дверь незнакомец оказался высоким, отлично сложенным и совершенно безволосым человеком, одетым в элегантный костюм алого цвета с пурпурными узорами в виде розовато-лиловых угрей среди красных водорослей. Он окинул помещение мимолетным взглядом, в долю секунды отпечатал в мозгу всю картину и кивнул мне как случайному знакомому по клубу.
— У вас неплохо получается, — усмехнулся он. Он говорил без ощутимого акцента, но с довольно странным ритмом в речи, словно обычно привык произносить слова немного быстрее. Голос звучал приятным музыкальным баритоном.
— Не так хорошо, как хотелось бы, — ответил я. — Слишком много нерациональных передвижений. Тут даже засомневался, кто кому строит ловушки.
— Не скромничайте, — отозвался он, как бы признавая, что нам не избежать обмена любезностями. — Мы убедились, что вы блестяще справились с заданием, причем довольно сложным.
— Благодарю, — сказал я. — А кто это "мы"?
— До сего момента, — продолжал он, не утруждая себя ответом, — мы одобряли ваши действия. Но дальнейшее выполнение вашей миссии может вызвать восьмипорядковый вероятностный вихрь. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в значении этого факта?
— Возможно, — уклонился я. — Кто вы? Как сюда попали? Этот энклав изолирован с двух сторон.
— Думаю, нам имеет смысл договориться с вами на основе полного доверия, — сказал человек в красном. — Я знаю вас, вашу миссию. Мое присутствие здесь является тому достаточным свидетельством. Я представляю более позднюю эпоху и, следовательно, наше мнение более веско, чем полученные вами инструкции.
Я хмыкнул.
— Итак, на сцену выходит Седьмая Эра, полная благих намерений воцариться на веки веков.
— Не стану напоминать вам о нашем преимуществе — не только техническом, но и равным образом в понимании континиума, — ибо это значило бы доказывать очевидное.
— Как сказать… На чем основывается ваша уверенность, что не отыщется еще одной группы из "комитета бдительности", которая сядет вам на хвост с теми же намерениями?
— Дело в том, что никаких Чисток Времени больше не будет, — сказал он. — Наше вмешательство является Конечным. Усилиями Седьмой Эры темпоральная структура не только восстановит стабильность, но и укрепится отводом целого спектра неугодных энтропических векторов.
Я устало кивнул.
— Понятно. Вы исправите природу, вновь прививая ростки нереализованной истории к главному временному стволу. Вам не приходила в голову мысль, что это как раз то благородное вмешательство, к которому прибегали примитивные чистильщики времени?
— Я живу в эпоху, уже начавшую пожинать плоды темпорального усиления, — сказал он. — Мы существует в состоянии жизнеспособности, которое предыдущие эпохи могли только смутно чувствовать в моменты экзальтации. Мы…
— Вы дурачите сами себя, увеличивая на порядок сложность вмешательства. Вы порождаете новый уровень проблемы.
— Наши вычисления доказывают обратное. Теперь…
— Задумайтесь, в темпоральном континиуме существует естественный эволюционный процесс, а вы нарушаете его. Сознание человека развивается, достигает определенной точки и совершает скачок, распространяясь на совершенно иной концептуальный уровень. А что произойдет, если для его поддержания потребуется матрица вероятностных факторов? Вы отдаете себе отчет, что кормитесь посевами далекого будущего?
В первый момент он заколебался, но только на мгновение.
— Нелогично, — ответил он. — Отсутствие какого-либо вмешательства со стороны позднейшей эпохи — лучшее доказательство нашей правоты.
— Допустим позднейшая эра все же вмешалась. Какую форму, по-вашему, примет их акция?
Он равнодушно глянул на меня.
— Не форму же агента Шестой Эры, деловито стирающего сведения из записей Третьей и Четвертой.
— Вы правы, — сказал я.
— Тогда… — начал он убеждающим тоном… и запнулся. Догадка забрезжила в сознании, но она ему не понравилась. — Вы? — пробормотал он. — Неужели вы?!
И прежде чем я успел подтвердить или отречься, он исчез.
40
Человеческое сознание является схемой, ничего более. Уже первый проблеск разума в развивающемся мозгу австралопитека отражал зародышевый узор. И через века, по мере того, как человеческий нервный двигатель наращивал мощь и сложность, в геометрической прогрессии увеличивая контроль над окружающей средой, схема никогда не менялась.
Человек цепляется за свое положение психологического центра вселенной. В рамках собственного сосредоточения он готов принять любой вызов, выстрадать любую утрату, вытерпеть любые трудности — до тех пор, пока структура сохраняет целостность.
А без этого у него нет ни одного эталона, с которым можно было бы соразмерить его чаяния, утраты и победы.
Даже когда свет разума показывает человеку, что сама структура является продуктом мозга, что бесконечность не знает никаких эталонов, а вечность никакой длительности, все же он не расстается с концепцией "вещи в себе", подобно философу, цепляющемуся за жизнь, даже если в ней существует смерть, стремящемуся к идеалам, в эфемерности которых не сомневается, к деяниям, которые неизбежно предадут забвению.
Человек в красном был продуктом могущественной культуры, расцветшей почти пятьдесят тысяч лет спустя после падения Пекс-Центра, самого отдаленного десятью тысячелетиями от первых темпоральных исследовании Старой Эры. С полным сознанием великолепно подготовленного разума он осознал, что существование оперативного агента из позднейшей эры делает несостоятельным образ стабильного континиума и предвещает его народу трагический конец.
Но, подобно полевой мыши, бегством спасающейся от когтей дикого кота, его инстинктивной реакцией на угрозу взлелеянной иллюзии было стремление скрыться. Где бы он ни затаился, мне предстояло следовать за ним.
41
С чувством сожаления снимал я слой за слоем с заторможенных областей, ощущал импульс поднимающихся уровней сознания, которые обрушились на меня, подобно камнепаду. И с каждым толчком безукоризненная точность залов Пекс-Центра обращалась в убогую поделку, пышная сложность оборудования вырождалась, пока не сравнялась в значении с грязными побрякушками дикарей или блестящими безделушками в гнезде вороны. Я почувствовал, как развертывается вокруг меня многоуровневая вселенная, ощутил под ногами слои планеты, оценил беспредельность пространства со сгустками пыли, увидел бег звезд по орбитам, вновь постиг миг сотворения и распада галактик, объял и воссоединил в сознании взаимопересекающиеся сферы времени и пространства, прошлого и будущего, бытия и небытия…
Затем сфокусировал крохотную частичку сознания на ряби в стеклянной поверхности первопорядка реальности, прощупал ее, замкнул контакт…
Я стоял на ветреном склоне среди кустарников, цепляющихся за каменистую почву обнаженными корнями. Человек в красном замер в тридцати футах. Под ногами у меня зашуршала галька, он резко обернулся, и глаза его расширились.
— Нет! — воскликнул он, стараясь перекричать ветер, нагнулся, схватил древнее оружие человеко-обезьяны и швырнул в меня. Камень замедлил полет и упал к моим ногам.
— Не осложняйте свое положение, — сказал я.
Он вскрикнул — нечленораздельный возглас ненависти, вырвавшийся из самых глубин инстинкта, — и исчез. Я последовал за ним сквозь мерцание света и тьмы…
Жар и слепящий свет солнца живо напомнил мне о Береге Динозавров, оставшемся далеко в простом мире. Под ногами шелестел мелкий, как пыль, песок. Где-то вдали очерчивала горизонт дымка черных деревьев. Человек в красном стоял рядом и целился в меня из небольшого плоского оружия. За ним, совершая натруженными руками мистические движения, застыли двое темнобородых людей в грязных накидках из грубой шерсти.
Он выстрелил. Сквозь всполохи розового и зеленого огней, мерцающих вокруг меня, я увидел в его глазах ужас. Он исчез.
Глубокая ночь, комья замерзшего поля, пятно желтого света из затянутого пергаментом окна жалкой лачуги. Он скорчился у низкой ограды в тени, словно испуганное животное.
— Это бесполезно, — сказал я. — Конец неизбежен. Он закричал и исчез.
Небо ревело под ураганным ветром. Трезубцы молний пробивали извивающиеся лоскуты черных облаков. Земля клокотала под ногами, сдерживая напор лавы.
Он парил передо мной, лишь отчасти сохраняя материальную оболочку — призрак далекого будущего на заре планеты. Бледное лицо скривила гримаса агонии.
— Вы погубите себя! — закричал я сквозь грохот и вой ветра. — Вы уже за пределами оперативных мощностей…
Он исчез. Я последовал за ним.
Мы стояли на высокой дуге безопорного моста, сгибающегося над сотворенным человеком ущельем в десять тысяч футов глубиной. Я узнал город Пятой Эры.
— Что вам нужно от меня? — крикнул он, по-звериному оскалив зубы.
— Возвращайтесь, — сказал я. — И передайте им… пусть они узнают.
— Мы были так близко! — простонал он. — Нам казалось, что мы уже одержали великую победу над Пустотой.
— Пустота наступит не скоро. У вас останется жизнь, как и раньше…
— Кроме будущего. Мы — Тупик, не так ли? Мы выкачали энергию тысяч стерильных энтропийных линий, чтобы вдохнуть жизнь в труп нашей реальности. Но за нами ничего нет! Только великая пустота.
— У каждого есть предназначенная ему историей роль. Вы сыграли свою — и будете играть. Ничто не должно измениться.
— Но вы… — обратился он ко мне через разделяющее пространство. — Кто вы?
— Вы знаете ответ, — сказал я.
Его лицо побелело, как лист бумаги, на котором начертано слово "смерть". Но ум не потерял проницательности. Недаром прошли тридцать тысячелетий генетической селекции. Он подавил панику и взял себя в руки.
— Как… как долго? — прохрипел он.
— Биосфера исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году Конечной Эры, — сказал я.
— Вы… вы… машины… — выдавил он с трудом. — Сколько же?
— Меня извлекли из земного годографа четыреста миллионов лет спустя после Конечной Эры. Мое существование охватывает период, который вы бы посчитали бессмысленным.
— Но почему? Если только не… — словно луч прожектора темную воду, надежда осветила его лицо.
— Распад вероятностной матрицы пока еще обратим, — сказал я. — Наши усилия направлены к благоприятному решению.
— И вы — машина — продолжаете действовать спустя миллионы лет после вымирания человека… почему?
— Мечта человека пережила в нас его расу. Мы стремимся возродить жизнь.
— Снова? Зачем?
— Расчеты показали, что человек пожелал бы этого. Он засмеялся ужасающим смехом.
— Очень хорошо, машина! Эта мысль утешает меня, и я возвращаюсь в забвение с миром. Мы поддержим ваше отчаянное усилие.
На этот раз я позволил ему уйти. Потом еще какое-то мгновение постоял на воздушной паутине, наслаждаясь напоследок ощущениями телесной оболочки, глубоко вдыхая воздух этой невообразимо далекой эпохи.
Затем отбыл в точку своего происхождения.
42
Сверхинтеллект, частицу которого я представлял, встретил меня. Еще свежа была память материального состояния. Импульсы мысли приобрели форму гремящего в просторной аудитории зычного голоса.
— Эксперимент завершился удачно, — констатировал он. — Главный временной ствол очищен от шлака. Человек стоит у устья Первой Эры. Все прочее стерто. Теперь он держит будущее в собственных руках.
Я понял, что работа закончена. Мы победили. Больше ничего не оставалось, нам не было нужды обмениваться сведениями, и не было причин оплакивать обреченные достижения исчезнувших эпох, Мы сместили основной энтропийный поток в прошлое, в котором основные законы природы сделали их невозможными. Мировое государство Третьей Эры, Мозг Пекс-Центра, Звездная Империя Пятой Эры, Космическое Ваяние Шестой Эры — все исчезло в тупиковых ветвях, как это произошло до них с неандертальцем и гигантскими ящерами. Осталась только жизнеспособная ветвь человека Старой Эры: человека Железного Века Двадцатого столетия.
— А мы не ошибаемся? — спросил я. — Как мы можем быть уверены в наших усилиях, если они уже предпринимались и до нас?
— Наше отличие от предшественников в неизбежном собственном исчезновении в случае успеха.
— Потому что мы — машины, — сказал я. — Но карги тоже машины.
— Они слишком близки к своему создателю, слишком похожи на человека. Они цеплялись за существование, наслаждались жизнью, которой их наделил человек. Но ты и я — высшие машины — продукт сотен тысячелетий эволюции, без человеческих эмоций.
У меня возникло неожиданное желание поболтать, обсудить стратегию охоты от первого предчувствия, заставившего упустить первоначальную цель — Исполнителя в черном — и сосредоточиться на карге, до последней дуэли со сверхкаргом, в которой беспомощная Меллия послужила приманкой и заманила переусердствовавшую человекоподобную машину в западню.
Все закончилось, кануло в прошлое, стало историей. Впрочем, нет, Пекс-Центр, карга, Берег Динозавров навсегда вычеркнули из существования. А надгробные речи годятся только для людей, только они нуждаются в сочувствии.
— Ты настоящий парень, шеф, — сказал я. — Считаю за честь работать под твоим руководством.
В ответ я ощутил смутный импульс, который лишь отдаленно сопоставлялся с удивлением человека.
— Ты хорошо послужил плану и сменил много личностей. Ты перенял природу раннего человека гораздо полнее, чем это можно было ожидать в пределах возможностей машины.
— Человек — странное и ограниченное существо, — сказал я. — Объем его знаний ничтожен. Но все-таки жизнь казалась настолько полной и законченной, что нам со всеми нашими совершенствами и преимуществами понять такое не дано.
Последовало молчание. И на прощанье он сказал:
— Ты выполнил задание и заслужил награду. Она бессмысленна, но тем слаще…
И я рассыпался на затухающие колебания… Пустота…
43
В пустоте мерцала крохотная точка света. Она росла, становилась ярче и, наконец, превратилась в светящийся стеклянный шар, на вершине окрашенного в зеленый цвет железнодорожного столба, установленного на полоске зеленой травы. Свет фонаря освещал темные кусты, скамейку, урну.
Я стоял в аллее, пошатываясь от легкого головокружения. Мимо прошел человек, быстро миновал освещенный участок и скрылся в темноте. Это был высокий худощавый мужчина, одетый в темные брюки и рубашку без галстука. Я узнал его: это был я. Я вновь находился в Буффало, штат Нью-Йорк, в августе 1936 года.
Мой двойник шагнул с дорожки в глубокую тень. Тут я вспомнил: еще несколько секунд и я наберу код, вернусь на Берег Динозавров и исчезну в бесконечной петле времени или вообще нигде, но это уже философский вопрос, зависящий от вашего отношения к несуществующим страницам истории.
А дома перед уютным камином меня ожидала Лайза. Из кустов донеслось приглушенное "бум!" взрывающегося воздуха. Он ушел. Может быть, стоило подбодрить его напоследок, сказать, что не все еще потеряно, и мы им покажем, где раки зимуют? Нет, ни к чему теперь заигрывать со структурой нереализованного будущего и поддаваться сентиментальному порыву. Я повернулся и быстрым шагом направился к дому.
Я был уже в нашем квартале, когда увидел человека в черном. Размахивая тростью, он уверенно переходил улицу, как спешивший на приятное летнее рандеву человек.
Я укрылся в тени и последовал за ним до своего дома. Он открыл калитку, прошел по дорожке, поднялся по ступенькам, нажал на звонок и замер в ожидании, представляя собой картину непробиваемого чванства.
Через мгновение к двери подойдет Лайза. Я почти слышал разговор: "Миссис Келли, — он слегка приподнимет фетровую шляпу, — произошел несчастный случай. Ваш супруг, нет, нет, ничего серьезного. Но если вы соизволите пройти со мной… У меня там машина…"
И она сбежит по ступенькам и кинется к машине — прочь из Буффало, из 1936 года, из этого мира. Техники Конечной Власти обработают сознание, переименуют в Меллию Гейл и пошлют в пустыню на встречу с парнем по имени Рейвел.
Я быстро прошел по дорожке и с шумом поднялся на крыльцо. Он развернулся и сунул руку под пиджак. Я дал ему возможность вынуть оружие, потом ударом выбил пистолет. Тот по высокой дуге отлетел на лужайку. Исполнитель схватился за руку, отшатнулся к подпорке и застонал.
— Исчезни, черномазый, — сказал я. — И не забудь подобрать пистолет на обратном пути. Я не хочу, чтобы соседская собака принесла его домой. Пойдут разговоры.
Он скользнул мимо меня, метнулся по ступенькам и исчез в ночи. В следующее мгновение что-то блеснуло и пропало в моем сознании. Охватило странное чувство что-то забывшего человека. В памяти промелькнули расплывающиеся образы странных сцен: темный склон холма, металлические постройки, гигантские ревущие машины, берег с динозаврами. И это ушло.
Я потер голову, но ничего не вспомнил. Почудилось, наверное. Да и разве это важно, разве важнее, чем просто жить в такую, как сегодня, ночь.
Дверь открылась, и на пороге появилась Лайза.
44
Я проснулся ночью и уловил мысли великой машины, созерцавшей конец долгой драмы своего существования. На мгновение я и она загрустили, как грустит человек, теряя без возврата нечто невыразимо прекрасное.
Пробил час свершения воли сверхинтеллекта, прежде чем он растворится в зародышевом кванте энергии, в котором родился. Но в последнее мгновение — последний человеческий жест будущему, которое придет, и прошлому, которого уже не будет — в беспредельную пустоту я послал наш последний с машиной импульс:
ПРОЩАЙ!!!
Назад: Берег динозавров
На главную: Предисловие
