Берег динозавров

Назад: 11

Дальше: 22

Роман

1

Стоял тихий летний вечер. Мы с Лайзой сидели на крыльце, смотрели на тающие в небе розовые полоски заката и слушали, как в соседнем доме Фред Ханскэт снимает газонокосилкой очередной урожай сорняков. Деловито и жизнерадостно застрекотал притаившийся в траве сверчок. Мимо по улице промчалась машина, слабый свет фар разметал в стороны тени и отразился в листве платанов, чьи кроны аркой смыкались над мостовой. Где-то пело радио об огнях в гавани.

Тихий, уютный вечер. Мне до смерти не хотелось уходить. Я вздохнул — воздух чуть отдавал дымком сожженных листьев, запахом свеже-скошенной травы — и встал.

Лайза взглянула на меня. У нее было круглое личико, вздернутый носик, большие, широко расставленные глаза и самая милая улыбка на свете. Даже крошечный шрам на левой щеке только усиливал очарование: это тот самый изъян, что придает законченность совершенству.

— Пройдусь-ка я к "Симону", выпью пива, — сказал я.

— Ужин будет готов к твоему возвращению, дорогой, — отозвалась она и улыбнулась своей неповторимой улыбкой. — Запеченная ветчина и кукурузные початки.

Поднявшись, она прильнула ко мне струящимися движениями танцовщицы и коснулась губами уха.

Я спустился по ступенькам, но на дорожке помедлил и обернулся. Лайза стояла возле двери, и свет из прихожей очерчивал ее тонкий и изящный силуэт.

— Возвращайся быстрее, милый, — сказала она, махнула мне рукой и ушла, ушла навсегда. Она не знала, что назад я не вернусь.

2

Через перекресток прогрохотал трамвай, похожий на большую игрушку с рисунками голов, приклеенных к ряду маленьких квадратных окон. Гудели рожки. Мелькали светофоры. Прохожие торопились домой после долгого дня за прилавком, в конторе или на цементном заводе… Я позволил людскому потоку увлечь себя, шагая наравне со всеми. Этот урок я выучил твердо. Время нельзя ускорить, нельзя замедлить. Иногда его можно вообще избежать, но это уже разные вещи.

Размышляя, я вышел через четыре квартала к остановке такси на Делавэр-стрит, уселся на заднее сиденье "Ромео", который следовало бы свезти на свалку лет десять назад, и сказал водителю, куда ехать. Он с любопытством взглянул на меня, недоумевая, что может понадобиться такому приличному молодому человеку в той части города, и уже открыл рот, чтобы спросить об этом, но я добавил:

— Уложишься в семь минут, получишь пять долларов.

Парень щелкнул счетчиком и чуть ли не вырвал сцепление из машины, рванув со стоянки. По пути он то и дело посматривал в зеркальце, прикидывая, как бы все-таки подступиться ко мне с вопросом, что вертелся у него на кончике языка. Однако, заметив в полуквартале неоновые буквы, горящие, словно раскаленное железо, я хлопнул его по плечу, сунул в руки деньги и в следующую секунду уже стоял на тротуаре.

Не слишком выделяясь среди окружающих строений, коктейль-бар сохранил претензии на светскость. Пара ступенек вели вниз, и верилось, что когда-то, до введения сухого закона, зал выглядел весьма привлекательно. Стены, облицованные деревянными плитками, не сильно пострадали от времени, разве что почернели от въевшейся пыли. Узорчатый потолок также выглядел сносно, но по темно-бордовому ковру тянулась широкая вытоптанная дорожка, она извивалась, как тропа в джунглях, во всю длину в баре и разветвлялась у столиков, теряясь возле ножек стульев. Обтянутые прочной тканью сиденья в кабинках вдоль стен заметно выцвели, на некоторых темнели заплаты. И никто не побеспокоился вымыть кружки, оставленные на дубовых столиках поколениями любителей пива. Я занял кабинку в глубине зала с тусклым модным светильником и нацарапанной на стене росписью, свидетельствующей о чьей-то победе в беге с препятствиями в 1810 году. Часы над стойкой бара показывали 7.40.

Я заказал кружку у официантки, которая очаровывала и цвела примерно в то же самое время, что и бар. Она принесла кружку, и я отпил глоток, когда кто-то скользнул на сиденье напротив. Незнакомец пару раз вздохнул, будто только что обежал вокруг стадиона и поинтересовался: "Не возражаете? — затем поднял кружку и помахал ею в сторону полупустого зала.

Я воспользовался возможностью и оглядел соседа. У него было нежное круглое лицо и бледно-голубые глаза. Голову на гладкой, явно тонковатой шее я счел бы лысой, если бы ее не покрывал чудесный светлый пушок, вроде цыплячьего. Одет он был в полосатую рубашку с открытым воротником, откинутым на пиджак из плотной шотландки с подбитыми плечами и широкими лацканами. Рука, державшая кружку, выглядела маленькой и холеной, ногти короткие, с безупречным маникюром. На левой — кольцо со стеклянным рубином, который сошел бы за пресс-папье. В целом же наряд как-то не гармонировал, точно человек одевался в спешке, и при этом мысли его занимали куда более важные вещи.

— Мне не хотелось бы, чтобы у вас сложилось ложное впечатление обо мне, — заговорил мужчина.

Его голос страдал тем же недостатком: низковатый для женщины, он не имел ничего общего с помещением, полным сигарного дыма.

— Лишь чрезвычайные обстоятельства заставляют меня обратиться к вам, мистер Рейвел, — продолжал он, говоря быстро, торопясь высказаться до того, когда будет слишком поздно. — Дело огромной важности… касающееся вашего будущего.

Он помедлил, проверяя произведенный эффект, этакая выжидательная пауза, словно от моей реакции зависело, продолжать ему или нет.

Я сказал:

— Будущее, вот как? Не уверен, что оно у меня есть. Ответ ему понравился, я это заметил по тому, как заблестели его глаза.

— Ну да, — кивнул он, располагаясь поудобнее. — Да, в самом деле. — Он немного отпил из кружки и поставил ее, затем перехватил взгляд и уставился на меня, улыбаясь скользкой, чуть заметной усмешкой. — И я мог бы добавить, что у вас будет будущее, может быть, гораздо величественнее, чем прошлое.

— Мы встречались где-нибудь? — осведомился я. Он отрицательно покачал головой.

— Я понимаю, что сейчас мои слова покажутся вам бессмыслицей, но любое промедление чрезвычайно опасно. Поэтому, прошу вас, выслушайте…

— Я слушаю, мистер… как вы сказали?

— Имя не важно, мистер Рейвел. Я вообще не имею к этому делу никакого отношения, за исключением того, что являюсь посланником. Мне поручили войти с вами в контакт и передать определенную информацию.

— Поручили?

Он пожал плечами.

Я перегнулся через стол и схватил его за руку, в которой он держал кружку. Рука была мягкой и гладкой, словно у ребенка. Я слегка надавил. Немного пива выплеснулось на край стола и ему на колени. Он дернулся, намереваясь встать, но я прижал его к сиденью.

— Дайте-ка мне тоже сыграть, — сказал я. — Что, если мы вернемся к тому моменту, где речь шла о поручении. Меня это, знаете ли, заинтриговало. Так кто же меня считает настолько важной персоной, что поручает всяким пройдохам совать свой нос в чужие дела?

Я усмехнулся. Он в ответ тоже изобразил улыбку и напрягся, видимо утратив часть энтузиазма, но не сдаваясь.

— Мистер Рейвел, что вы скажете, если я сообщу вам о своей принадлежности к секретной организации суперменов?

— А что бы вы хотели услышать?

— Что я не в своем уме, — с готовностью подсказал он. — Вот почему я надеялся обойти этот вопрос и затронуть непосредственно суть дела. Мистер Рейвел, ваша жизнь в опасности.

Я промолчал, и последние слова повисли в воздухе. Он бросил взгляд на часы, повернутые на английский манер под запястье, и продолжил:

— Ровно через одну минуту и тридцать секунд сюда войдет человек, одетый в черный костюм, с тростью из черного дерева с серебряным набалдашником. Он пройдет к четвертому табурету возле бара, закажет виски, выпьет, повернется, поднимет трость и трижды выстрелит вам в грудь ядовитыми газами.

Я отпил еще глоток. Пиво была по-настоящему вкусным — одно из утешений в этой жизни.

— Ловко, — сказал я. — А что будет дальше? Толстячок несколько встревожился:

— Вы шутите, мистер Рейвел? Речь идет о вашей смерти. Здесь. Через несколько секунд!

Он перегнулся через стол и говорил раздраженно, брызгая слюной.

— Ладно, ладно, я все понял, — сказал я, отпустив его, вновь поднял кружку. — Только не тратьте столько энергии на воображаемые похороны.

Пришел его черед схватить меня за рукав. В его жирных пальцах таилось куда больше силы, чем казалось со стороны.

— Я вам говорю о том, что случится непременно, и вы должны действовать немедленно, если хотите избежать смерти!

— Ага! И тут-то начинается то самое блестящее будущее, о котором вы упомянули.

— Мистер Рейвел, вы должны сейчас же уйти отсюда.

Он порылся в кармане пиджака и вытащил карточки с отпечатанным адресом: Колвин Керт, 356.

— Здание старое, но очень прочное и совсем рядом. Снаружи деревянная лестница, совершенно безопасная. Поднимитесь по ней на четвертый этаж. Комната под номером девять находится в конце коридора. Входите туда и ждите.

— А зачем же мне туда идти? — поинтересовался я и стряхнул с рукава его пальцы.

— Чтобы спасти свою жизнь! — В голосе его зазвучали визгливые нотки, как если бы события развивались не совсем правильно.

У меня возникло отчетливое чувство, что ход событий, трактуемый незнакомцем, может оказаться не самым лучшим для меня и моего великого будущего.

— Откуда вы узнали мое имя? — спросил я.

— Умоляю вас — время дорого. Почему бы вам просто не довериться мне?

— Это имя — липовое, — сказал я. — Я так назвался вчера продавцу библий. Придумал его с ходу. Не занимаетесь ли вы рэкетом среди разносчиков книг, мистер Как-вас-там?

— Неужели это значит больше, чем ваша жизнь?

— Вы что-то путаете, приятель. Мы с вами торгуемся не о моей жизни, а о вашей.

Выражение искреннего доброжелательства на его лице раскололось на кусочки. Он еще пытался собраться с духом, когда наружная дверь бара распахнулась и вошел человек в черном плаще, черном вельветовом пиджаке, черной фетровой шляпе, с щегольской черной тростью в руках.

— Вот, видите?! — шепнул мне новоявленный приятель, словно перекинув порнографическую открытку… — Все, как я сказал. Теперь вам надо действовать быстро, мистер Рейвел, пока он вас не увидел…

— Ваша техника хромает, — заметил я. — Он оглядел меня с головы до ног, не успев и шагу ступить за дверь.

Я отпихнул толстяка и выскользнул из кабинки. Человек в черном уже прошел через зал и сел на четвертый табурет, не глядя в мою сторону. Я пробрался между столиками и пристроился у стойки по левую сторону от него.

Он не взглянул на меня даже после того, как я ткнул его локтем в бок, а сделал я это несколько сильнее, чем позволил бы строгий этикет. Если бы у него в кармане был пистолет, я бы почувствовал. Трость он зажал между коленями, и крупный серебряный набалдашник находился под его рукой. Я слегка наклонился к нему.

— Будь осторожней, — сказал я в восьми дюймах от уха, — дело накрылось.

Он воспринял известие спокойно. Только медленно повернул голову и уставился на меня. Высокий лоб, впалые щеки, на сероватой коже лица выделялись вокруг ноздрей белые линии. Глаза напоминали маленькие черные камешки.

— Вы обращаетесь ко мне? — холодно поинтересовался он, и от его ледяного тона повеяло вечной мерзлотой последней полярной стоянки Скотта.

— Кто этот тип? — спросил я заговорщически, полагая, что ловким мальчикам следует сойтись и поладить по-хорошему.

— Кто?

Никакой оттепели.

— Вон тот торговец предметами мужского туалета с жирными, потными руками, — уточнил я. — Мой сосед за столиком. Он, кстати, все еще сидит в кабинке, ожидая, чем все закончится.

— Вы ошиблись, — отрезал черный человек.

— Не падай духом, — продолжал я. — Каждый может ошибаться. Так почему же нам не собраться и поговорить всем втроем?

Это его задело. Дернув головой — на миллионную долю дюйма — он соскочил с табурета и подхватил шляпу. Я легко толкнул трость, когда он потянулся за ней. Та грохнулась на пол. Я нагнулся и, когда поднимал ее, то нечаянно нажал на конец каблуком. Внутри что-то треснуло.

— Ха, ты черт, — сказал я. — Извините.

Я вручил ему трость. Он сгреб ее и удалился в сторону туалетной комнаты. Я проводил его взглядом, пожалуй, несколько продолжительным. Но все-таки краешком глаза успел заметить, что мой первый собутыльник скользнул к выходу. Я перехватил его в нескольких ярдах на улице. Он сопротивлялся, но не сильно, как человек, который не желает привлечь внимание прохожих.

— Ну-ка постой, — сказал я. — Представление настолько занимательно, что не терпится узнать продолжение. Так что дальше?

— Глупец, опасность вовсе не миновала! Я пытался спасти вам жизнь, неужели у вас нет ни капли благодарности?

— Не тебе об этом судить, приятель. Так из-за чего разгорелся сыр-бор? Неужели из-за моего костюма? Деньги? Так их не хватило бы для оплаты такси до Колвин-Керт и обратно. Но похоже, мне не пришлось бы возвращаться.

— Пустите же! Мы должны уйти с дороги!

Толстяк попытался сбить меня с ног, и я ударил его под ребро. Достаточно резко, чтобы он засопел и обмяк, повиснув на мне как мешок. От неожиданности я покачнулся. В то же мгновение послышалось глухое — хап! Точно выстрел пистолета с глушителем. И визг пули в дюйме от уха. Рядом был портик парадного. Мы покрыли расстояние одним прыжком. Толстячок вновь попытался ударить меня под коленку, и мне пришлось опять утихомирить его.

— Не принимай так близко к сердцу, — сказал я. — Пуля меняет дело. Успокойся, отпускаю шею.

Он кое-как кивнул. Ему удалось это с трудом, учитывая положение моего пальца. Я разжал руку. Он шумно задышал и рывком ослабил воротник. Круглое лицо несколько перекосилось, а эмалево-голубые глаза утратили младенческое простодушие. Тем временем я снял маузер с предохранителя и настроился на продолжение.

Минуты тянулись, словно геологические эпохи.

— Он ушел, — глухо произнес толстяк. — Попытка сорвалась, но они предпримут другую. Вам не удалось избежать развязки, вы просто отсрочили ее.

— Будем живы, не помрем, — отозвался я. — Давай-ка пробовать воду. Ты первый.

Я подтолкнул его дулом в спину. Обошлось без выстрелов. Я рискнул оглядеться: в поле зрения ни одного черного плаща.

— Где твоя машина? — спросил я.

Он кивнул на черный "мармон", припаркованный по другую сторону улицы. Я провел его к автомобилю, подождал, пока он усядется за руль, затем забрался на заднее сиденье. Рядом стояли другие машины со множеством затемненных окон — удобное местечко для снайпера, но никто не выстрелил.

— У тебя тут есть, что выпить? — спросил я.

— Что? Ах, да… конечно.

Толстяк старательно скрывал удовлетворение. Вел он паршиво, как вдова средних лет после шестого урока: трогал рывком, выскакивал на красный свет — и так через весь город, пока мы не добрались до места. Колвин Керт оказался покрытым щебенкой тупиком, который полого поднимался вверх по холму к сплетению телефонных столбов. Высокий и узкий дом четко выделялся на фоне неба, чернея пустыми окнами. Мы свернули на подъездную дорожку, проложенную двумя полосками потрескавшегося бетона с проросшей посередине травой, обогнули здание и, оставив за собой деревянную лестницу, о которой он упоминал, подошли к входу. Дверь шла туговато, но потом распахнулась и мы ступили на потертый линолеум. Потянуло кислым запахом застоявшегося капустного супа. Следуя за провожатым, я остановился и прислушался к напряженной тишине.

— Не беспокойся, — сказал толстяк, — здесь нет ни души.

Миновав узкий проход, где я касался локтями стен, мы прошли мимо тусклого зеркала, подставки со свернутыми зонтиками и поднялись по лестнице с черной резиновой дорожкой, зажатой позеленевшими медными штырями. Пол скрипел под ногами. Высокие настенные часы стояли, стрелки показывали десять минут четвертого. Наконец мы вошли в неширокий коридор с цветастыми коричневыми обоями и дверями, окрашенными в темный цвет, которые чуть виднелись в бледном свете, просачивающемся сквозь зашторенное окно в конце помещения.

Он нашел девятый номер, приложил ухо к двери, затем распахнул ее и подтолкнул меня внутрь.

Я окинул взглядом комнатенку: прочная двуспальная кровать под пологом из шелка, трюмо с вереницей салфеток, стул с прямой спинкой и проволочной подножкой, кресло-качалка, не совсем вписывающееся в обстановку, овальный столик со следами засохшей грязи. В центре потолка свисало подобие люстры с тремя лампочками, из которых светилась только одна.

— Да-а, апартаменты, — заметил я. — Тебе, видно, туго приходится.

— Просто временное жилище, — отозвался он небрежно. Удобно расставив стулья, он предложил мне кресло-качалку, а сам расположился напротив.

— Так вот, — начал он и сложил кончики пальцев вместе, наподобие ростовщика, готовящегося сорвать куш на отчаявшемся просителе. — Теперь, я полагаю, тебе не терпится услышать все о человеке в черном, о том, каким образом я узнал…

— Не особенно, — сказал я. — Меня больше интересует, на что ты рассчитывал? Неужели и вправду думаешь, что сумеешь выпутаться?

— Боюсь, я не совсем понимаю… — пробормотал он и дернул головой в сторону.

— Чистая работа, — объяснил я. — В некоторой степени. Ты мне наплел с три короба и, если бы я заглотнул приманку, то человек в черном проткнул бы меня иглой с наркотиком. А если бы соблазнился, то с благодарностью пришел сюда.

— Так или иначе, но ты все же пришел. Толстячок расслабился и повел себя наглее.

— Твоя ошибка, — сказал я, — в том, что ты старался учесть слишком много факторов. Так что ты готовил потом для человека в черном?

Лицо его застыло.

— Потом? Когда?

— Что бы это ни было, ты просчитался, — продолжал я. — Ты тоже входил в его планы.

— Тоже? — Он наклонился вперед, как бы озадаченный, и ловко выхватил странный пистолетик, весь утыканный синими кнопками и рычажками. — Думаю, тебе лучше все рассказать о себе, Рейвел, или как ты сам себя именуешь.

— Ты ошибаешься, карг, — прошептал я.

На какое-то мгновение он застыл. Затем крутнул пальцами, пистолет издал свистящий звук, и в мою грудь полетели стрелы. Я подождал, пока он расстреляет обойму, затем поднял маузер, который зажал в руке, пока он переставлял стулья, и выстрелил ему под левый глаз.

Его отбросило на спинку стула. Голова свесилась к левому плечу, будто он любовался подтеками на потолке, Жирные, потные руки судорожно сжались. Он медленно наклонился в сторону и наконец рухнул на пол, как двести фунтов железа.

Чем он, собственно и был.

3

Я подошел к двери и прислушался: ни одного подозрительного звука, который указал бы, что выстрел пробудил чье-то любопытство. Очевидно, в доме никого не было.

Не удивительно.

Уложив карга на спину, я вскрыл мозговой блок и извлек запись с программой.

В Центре давно заметили, что на театре действий Старой Эры происходит нечто, выходящее за обычные рамки. Но даже сам Главный Координатор не подозревал о столкновении между оперативниками Третьей и Второй Эры. Запись могла оказаться ключом, в котором так нуждался отдел планирования Пекс-Центра.

Мне еще оставалось выполнить профессиональные обязанности. Я подавил непроизвольное желание бросить все и бежать и приступил к работе.

Лента была почти полностью прокручена, это означало, что миссия карга близилась к завершению. Что же, он все-таки отбыл, правда, не совсем в том направлении, как предполагалось. Я сунул катушку в нагрудный карман своей рубашки и обыскал карманы робота — пусто. Затем раздел его и поискал заводской номер. Нашел на левой ступне.

Осмотр комнаты занял у меня двадцать минут. В одной из негоревших лампочек в светильнике я нашел аппарат для чтения мыслей, сфокусированный на кресло-качалку. Карг изрядно беспокоился, чтобы как следует обработать меня, прежде чем избавиться от останков. Тщательно зарегистрировав взглядом каждую мелочь, я покрутился еще несколько минут, перепроверяя уже проверенное, но понял, что тяну время. Я уже сделал то, ради чего сюда пришел. Ход событий более или менее соответствовал плану, разработанному в Пекс-Центре: заманить карга в уединенное место и обезвредить. Эти операции завершились. Пора возвращаться, готовить отчет и продолжать дело переустройства мира. Подойдя к роботу, я нажал кнопку саморазрушения, погасил свет и вышел из комнаты.

Когда я спустился на улицу, мимо, громыхая в ночной тишине, промчалась квадратная машина. Как ни странно — ни одного выстрела. Я расстроился. Но какого черта, дело сделано. Пребывание здесь оказалось довольно милым, как и во всяком другом времени. Это задание ничем не отличалось от предыдущих. Вспомнил о Лайзе, ожидающей моего возвращения в маленьком доме, который мы сняли за ренту шесть недель назад, после того как провели первые дни нашего медового месяца на Ниагаре. Пожалуй, она уже беспокоится, стараясь сохранить ужин горячим, и недоумевает, что могло меня задержать.

"Забудь, — сказал я сам себе. — Сделаешь как всегда: сунешь череп под мыслефон, и все сотрется. Поноет на душе, но ты не будешь точно знать, почему. Такая уж профессия".

Я достал локатор, уточнил место и время нахождения и направился на восток вниз по склону. Наша с каргом игра в кошки-мышки проходила на нескольких квадратных милях города Буффало, штат Нью-Йорк, в 1926 году, по функциональному времени. По данным контроля передвижений с момента пересечения годографа я определил, что нахожусь примерно в полутора милях от точки подбора, где-то в получасе ходьбы. Я заставил себя не думать и одолел расстояние за двадцать минут. Около небольшого сквера датчик показал, что я вошел в радиус действия поля для переброски на свою темпоральную станцию. Извилистая дорожка провела меня мимо скамьи к густым зарослям можжевельника. Я укрылся в самую гущу — просто на случай, если меня сопровождал чей-то взгляд, — и набрал код вызова, прижимая язык к фальшивому коренному зубу в нижней челюсти. Минуло мгновение, прежде чем я почувствовал, как нахлынуло поле подбора. Последовал беззвучный темпоральный взрыв, от динамического напора подпрыгнула под ногами земля…

Я, прищурившись, глядел на ослепительное солнце, заливавшее сиянием Берег Динозавров.

4

Берег Динозавров получил такое название потому, что, когда тут высадилась первая рекогносцировочная партия, по песчаному пляжу мирно семенил отряд маленьких зверовидных рептилий. Это было шестьдесят лет назад, всего несколько месяцев спустя после решения осуществить проект Чистки Времени.

Логичная мысль. Первая Эра путешествий во времени весьма напоминала расцвет космической эпохи — главным образом, хламом, который она оставляла за собой. Что касается космических отбросов, то потребовалось с полдюжины катастроф, чтобы убедить власти в необходимости очистить окружающее Землю пространство от накопившихся за пятьдесят лет останков использованной ракетной обшивки, негодных телеметрических устройств и бесхозных ретрансляционных спутников. По ходу дела обнаруживалось поразительное количество всякой всячины, включая глыбы метеоритных скал и железа, хондрит, явно земного, возможно, вулканического происхождения, мумифицированное тело одного из космонавтов, потерявшегося на раннекосмической прогулке, и энное количество предметов искусственного происхождения, над которыми власти того времени изрядно поломали голову и, наконец, определили как эквиваленты пустых бутылок из-под пива, выброшенных Пришельцами извне.

Это происходило задолго до Прорыва Времени. Программа Чистки Времени являлась близкой аналогией очистке космического пространства. Темпоральные эксперименты Древней Эры засорили временные пути всем, чем только могли: опытными контейнерами наблюдательных станций, мертвыми телами, брошенными инструментами, оружием и всяческим оборудованием, включая автоматическое приспособление для рытья шахт, установленное под антарктической ледяной шапкой, которое довело до головной боли не одного исследователя во время Великого Таяния.

Последовавшие триста лет Нерушимого Мира положили этому конец, и, когда на заре Новой Эры вновь открыли темпоральную переброску, урок учли. Начиная со Второй Программы, ввели жесткие правила, исключающие ошибки, допущенные пионерами Первой Программы.

А это означало, что Вторая Программа привела к новым ошибкам. Появились карги.

Карги — искаженное понятие, соотносящееся с официальным решением о статусе человекоподобных роботов в пресловутом договоре об Охране Транспортных Перевозок середины двадцатого столетия. Карги — безжизненные машины, засланные в прошлое из Третьей Эры в ходе Второй Великой Программы Чистки Времени, предназначались для предотвращения резни, безответственно учиненной по столетиям темпоральными последствиями Старой Эры, но также и для устранения еще более катастрофических последствий Второй Программы.

Третья Эра признала абсурдность исправления человеческого вмешательства путем последующего воздействия людей. Машины, считавшиеся нейтральными по шкале жизненного баланса, способны сделать то, что оказалось не под силу человеку: они могли действовать, не задевая хрупкую и плохо понимаемую согласованность жизнетворного равновесия, и восстановить целостность Темпорального Ядра.

Во всяком случае, так считали. После Великого Крушения и последовавшего продолжительного упадка из руин восстал Пекс-Центр, ознаменовавший Четвертую Эру. Координаторы Центра ясно представляли картину неуклюжих поползновений предшествующих эпох, которые лишь запутывали ситуацию и прекрасно осознавали, что любая попытка воздействовать на реальность, вопреки темпоральной самоорганизации, с неизбежностью обречена на дальнейшее ослабление временной структуры.

Латая время, приходится пробивать дыры, а залатывая прорехи, подготавливать почву для новых, еще больших заплат. Процесс развивается в геометрической прогрессии и в скором времени становится неуправляемым. Каждая последующая восстановительная операция распространяет волны энтропийного смещения, которые интерферируют предыдущие: сколько ни взбалтывай воду озера, поверхность от этого не восстановит исходное зеркально-гладкое состояние.

Единственный выход для Пекс-Центра — это устранить исходные причины. Первые возмущения, внесенные путешественниками Старой Эры, привели к простым и беспорядочным нарушениям в структуре времени, оставленным случайно, беспечно, как следы в джунглях. Позднее, когда до экспериментаторов дошло, что даже движение песчинки приводит к последствиям, отзвук которых кругами расходится по эпохам, они действовали более осмотрительно. Ввели правила, количество ограничений росло. Однако, когда вышло первое категорическое запрещение вмешательства во временную структуру, было уже слишком поздно. Последующим эпохам пришлось убедиться в том, что забавные пикники в палеозое оплачиваются темпоральными дискретностями, оборванными энтропийными линиями и вероятностыми аномалиями. Само собой разумеется, Пекс-Центр возник на основании прошлого, которому и обязан своим существованием. Поэтому проводился тщательный расчет достаточного воздействия, чтобы устранить искривление линий и не затронуть факторы, обусловившие его появление. Для решения задачи потребовались соответствующим образом подготовленные кадры.

Моя работа оперативным агентом Пекс-Центра как раз и состояла в том, чтобы аннулировать все вмешательства предшествующих программ: хорошие и плохие, конструктивные и ошибочные, дать возможность ранам времени зарубцеваться, дабы вновь налилось соками древо жизни.

Эта профессия стоила всего, чем приходилось расплачиваться. Во всяком случае, так утверждали инструкторы.

Я шел вдоль берега, придерживаясь мокрого песка, где легче ступать, и старательно обходил лужицы и изогнутые полосы морской пены, отмечающие отлив.

Прозрачно-голубое море плейстоцена — где-то за шестьдесят пять миллионов лет до нашей эры — вольно простиралось до самого горизонта. Ни парусов, ни пивных банок. Только длинные валы, приходящие из Восточного океана, которому в свое время суждено стать Атлантическим, обрушивались на белый песок с тем же самым привычным шумом, характерным для любой эпохи. Мерный звук успокаивал, шептал о том, как, в сущности, мало значили в жизни Отца Океана все дела человечков, суетившихся на его берегах.

Станция располагалась в четверти мили вдоль прибрежной полосы, как раз за песчаной отмелью, уходящей в море. Она представляла собой невысокое, светло-серое сооружение, прилепившееся на песке к линии прилива и окруженное зарослями древовидного папоротника и булавовидного мха — как в декоративных целях, так и с целью маскировки лагеря. Теоретически, если дикую жизнь привлечет или испугает элемент, чуждый естественной среде обитания, то в вероятностную матрицу могут войти не отмеченные у-линии и испортить темпоральную карту, на создание которой ушли тысячелетия кропотливого и мучительного труда.

Через несколько минут предстояла встреча в Нелом Джардом, Главным Координатором станции. Он выслушает меня, задаст пару вопросов, сунет записи в сейф и предложит выпить. Затем последует быстрое и деловое обсуждение под мыслефоном, которое сотрет в моей памяти все потенциально отвлекающие воспоминания, оставшиеся от поездки в Двадцатое столетие — особенно Лайзу. После этого я несколько лет послоняюсь по станции с другими отпускниками, пока не подвернется новое задание, не имеющее никаких видимых связей с предыдущим. Я так никогда и не узнаю, почему карга направили в 1936 год, какую сделку он заключил с исполнителем Третьей Эры, человеком в черном, каким узором вся эта история легла в общую мозаику великой стратегии Пекс-Центра.

Возможно, это к лучшему. Панорама времени пространна, переплетения ее структуры слишком сложны, чтобы охватить все сразу человеческой мыслью. Лучше подумать о конкретных вещах, чем загонять сознание в тупик, тысячи которых встречаются в жизни оперативного агента. Но Лайза, Лайза…

Я выкинул мысль о ней из головы, по крайней мере, попытался, и сосредоточился на чисто физических ощущениях: жарко и душно, жужжали насекомые, под ногами ссыпался песок, по вискам и по спине стекали струйки пота. Не то чтобы все это доставляло удовольствие, но через несколько минут меня ожидал прохладный, свежий воздух и нежная музыка, стимулирующая ванна, горячая еда, настоящая воздушная постель…

Спустившись по пологому склону дюны, я вошел через открытые ворота под тень прото-пальм, где весело смеялись, беседовали о чем-то двое отпускников. Оба незнакомца подошли ко мне и поздоровались с тем вежливым дружелюбием, которое приобретаешь, проводя жизнь в кратковременных знакомствах. Как обычно, они поинтересовались, трудно ли пришлось на этот раз? Я ответил им обычной, ничего не значащей фразой.

Внутри станции воздух был все так же прохладен и чист — и еще стерилен. Стимулирующая ванна вливала бодрость, но я продолжал думать о другой, чугунной ванне, оставшейся в нашем домике. Последовавший ужин вызвал бы восторг у любого гурмана: язык рептилии в соусе из гигантских грибов с гарниром из креветок, салат из клубней мха, холодный десерт, изготовленный на основе термобарьерной поварской технологии, которая не усовершенствуется в течение последующих шестидесяти пяти миллионов лет, но вряд ли сравнится с охлажденным лимонным тортом под хрустящей пшеничной корочкой, который готовила Лайза. И прекрасная воздушная постель далеко не так мила, как прочная кровать со старой медной рамой, что стояла в душной спаленке с дубовым полом и задернутыми шторами, когда свернувшись клубочком Лайза прижималась ко мне…

Джард позволил немного вздремнуть перед тем, как вызвать с отчетом. Это был невысокий, утомленный человек лет сорока пяти, с выражением лица все познавшего в этой жизни усталого человека, на которого увиденное не произвело особенного впечатления. Он встретил меня обычной снисходительной улыбкой, выслушал доклад, глядя в окно на тот самый пейзаж, которым любовался каждый божий день вот уже пять лет. Я удостоился похвалы за ленту с программой. Обычно каргам удавалось разрушить себя, когда их загоняли в угол, но на этот раз разрушение предотвратил мой выстрел по вычислительному блоку. Успех с лентой явился результатом тонко продуманной игры, в ходе которой мне удалось усыпить подозрения противника и заманить его в ловушку. Весь план строился на точном расчете, и теперь я чувствовал дьявольскую усталость от сыгранной роли, от всей этой проклятой жизни.

Понятно, что это лишь временный срыв, нервная разрядка после выполненного задания. Как только прочистят память, я избавлюсь от надоедливых мыслей и раздражающей ностальгии и, отдохнув несколько дней, снова буду рваться в бой.

По крайней мере, была надежда. Почему бы и нет? Так было, так будет.

Однако Джард попросил меня повременить с очисткой памяти, пока он детально не ознакомится с записями. Я уже собрался протестовать, но потом согласился, не желая выглядеть нытиком.

Обычный случай невротической сублимации. По крайней мере, я знал термин. Но каждый раз мои мысли возвращались к ней. Пробовал ли я плоды Дэка, исчезнувшие в юрском периоде, я думал: Лайзе бы они понравились, вспоминал лицо, как бы оно преобразилось, если бы я притащил парочку домой, упаковав в коричневый бумажный пакет, как отпускают покупки в магазине компании МГА на углу. Я представил, как она очищает с них кожуру и делает фруктовый салат с тертым кокосом и бланшированным миндалем…

В тот день на пляже состоялась вечеринка. Все собрались у самого моря на бескрайнем белом песке, длинной дугой обнимавшем мелководную лагуну, где-то то и дело слышались всплески, громкие и грузные, по крайней мере, для рыб. В конце лужайки, на песчаном валу, который усердно стремился превратиться в отмель, росли бутылевидные пальмы. Они напоминали бочки из-под пива с цветами по бокам, и ветвями, торчащими сверху. Было очень одиноко. Вокруг сгрудились несколько недоделанных сосен, дальше виднелась рощица папоротников и побеги булавовидного мха, изображавшего деревья. Насекомые не надоедали. Несколько неуклюжих, стремительно проносящихся в воздухе рептилий, напоминавших мышей, держали их под контролем.

Я сидел на песке и наблюдал за своими соотечественниками: сильные, здоровые, красивые мужчины и женщины катались на волнах прибоя под защитой звукового экрана, отпугивающего ихтиозавров. Они смеялись и играли в салочки на морском песке, пока часовые, сидевшие в окопах с двух сторон пляжа, следили за слоняющимися людоедами. Мы развели костер из плавника, доставленного из годографа станции в нескольких миллионах лет вниз по течению. Горланили песни двенадцати эпох, ели пожаренное мясо малютки стегозавра, пили белое вино, импортированное из Франции восемнадцатого столетия, и почитали себя творцами мироздания. А я думал о Лайзе.

Ночью не спалось. Визит к психологу и очистка памяти намечались на девять утра. Я встал еще до шести. Слегка перекусил, вышел прогуляться, последний раз погрустить о Лайзе и поразмышлять о том, не пожертвовали ли мы чем-то главным за приобретение мудрости. На этот вопрос нет ответа, но он помог занять мысли, пока я отмахал пару миль вдоль берега. Затем я присел отдохнуть и, глядя в море, прикидывал мои действия на случай нападения из зарослей какого-нибудь большого и голодного животного. Так и не надумал, но особенно не переживал.

"Неверно мыслишь, Рейвел, — сказал я сам себе. — Пора возвращаться и прочищать мозги, а не то скоро шагнешь в транспортную кабину, прыгнешь назад в 1936 год и выйдешь в квартале от дома через десять минут после ухода".

Я уже далеко забрался в своих невеселых раздумьях, когда прогрохотали взрывы.

Любопытно, до чего непоследовательно работает мысль в момент стресса. Я мчался по кромке прибоя, вздымая столбы брызг при накатывании волны, и думал: "Не видать мне больше прохладного воздуха, не будет музыки, горячей еды, стимулирующей ванны и сна в воздушной постели…" И не будет Лайзы, никогда больше не будет Лайзы.

Песчаную отмель я срезал напрямик, скользя и падая, вскарабкался вверх по склону и, пробившись сквозь заросли невысоких пальм на гребне дюны, посмотрел вниз на станцию.

Не знаю, что я ожидал увидеть: орудийные выстрелы больше всего напоминали тяжелую артиллерию Старой Эры. В нескольких сотнях ярдов от станции заняла позицию пара громоздких пятидесятитонных машин защитного цвета на гусеничном ходу, явно вооруженных. Хотя дымящихся стволов и не было видно, но отколотая от угла здания глыба безусловно подтверждала наличие пушек, даже без звуков выстрела и вспышки огня на тупорылом носу ближайшего танка. Другой пострадал: одна гусеница повреждена, из щелей просачивался дым. Земля слегка вздрогнула, и из танка выплеснулся столб пламени. Я кинулся на землю, но успел схлопотать удар взрывной волны по ребрам: пинок разъяренного гиганта.

Пришел в себя уже на бегу. Песок летел из-под ног, в голове гудело. Только в одном я был абсолютно уверен: что бы там внизу не происходило, единственная кабина темпоральной переброски по эту сторону плейстоцена находится внутри станции, и, чем ближе я к ней подберусь, прежде чем меня прикончат, тем счастливее прощусь с жизнью.

Никто не обратил на мой спринтерский рывок никакого внимания. Уцелевшая военная машина (Третья Эра, как довольно непоследовательно проинформировал мозговой придаток в затылочной части черепа) продвигалась вперед, стреляя на ходу. Наверное, Джарду удалось частично возвести защитный экран: при каждом выстреле над станцией вспыхивала радужная мерцающая корона. Но защита против неуклюжих бронтозавров явно не была рассчитана на артобстрел. Долго ей не выдержать.

Я выбросил эту мысль из головы и рванулся к станции. Впереди вспыхнул огненный клубок, взрывная волна швырнула меня как обрывок бумаги. Я покатился по земле, умоляя бога отвести случайный выстрел, пока, наконец, мне не удалось подняться на ноги. Десять ярдов длиною в десять миль от приветливого пролома, зияющего в обвитой растениями восточной стене. Сквозь дыру виднелись останки шкафа для хранения документов, внутренности кресел и несколько покореженных и почерневших металлических полос, служивших обшивкой и панелями комнаты отдыха. Боевые машины не приближались. Я несся изо все сил, увязая по щиколотку в песке, а вокруг все рвалось и бушевало, словно сам ад обрушился на землю.

Под конец я прыгнул, пролетел какое-то расстояние в воздухе и, грациозно завершив прыжок, ударился обо что-то, словно молот о наковальню…

В глазах поплыли звездочки, в ушах загудело. Кое-как выплыв из густого тумана, я увидел над собой защитное ограждение и залитое потом лицо шефа.

— Да очнись же! Быстрее! — вопил Джард. Он вынужден был кричать из-за непрекращающегося грохота обстрела. — Все уже в безопасности. Я ждал тебя, знал, что ты…

Конец фразы потонул в таком реве, по сравнению с которым предыдущие звуковые эффекты казались просто разминкой. Все вокруг рушилось. В воздухе стоял обжигающий горло запах озона, дыма, крови, измельченного в пыль камня, раскаленного железа. Уже поднимаясь на ноги, я заметил, как Джард исчезает в двери, ведущей в операторскую. Я затрусил за ним и плюхнулся в кресло, когда он набрал код на пульте. Вспыхнул красный сигнал тревоги, заверещал и резко оборвался зуммер. Джард повернулся.

— Назад! — заорал он, махая руками. — Уходи отсюда! Я же тебе сказал! Тебе надо… отсюда… координаты…

— Ничего не слышу! — заорал я в ответ и не смог расслышать собственного голоса.

Джард схватил меня за руку и подтолкнул к аварийному люку.

— Я обязан переместить станцию в нуль-фазу, ты понимаешь? Нельзя, чтобы ее захватили…

Джард приподнял крышку и спихнул меня вниз. Все происходило довольно быстро и ожесточенно. Чертовски невежливо обращаться так с больным человеком… Удар головой об пол на мгновение прочистил мозги.

— Беги же! — крикнул мне вслед Джард. — Уходи как можно дальше. Удачи. Рейвел…

Голос смолк, и я, шатаясь, поднялся и побежал. Этого требовал Нел, а он пока еще был моим шефом.

В следующую секунду мир взорвался, и я кувырком полетел в преддверие ада. Тысячи тонн раскаленного песка навалились сверху, похоронив меня на веки веков.

5

— Ну, может быть, не совсем на веки веков, — деловито проговорил тоненький голосок.

— Весьма похоже, — возразил я сам себе и набрал полный рот песка. Попытался вдохнуть через нос и сплюнуть, но песок мгновенно набился в ноздри. Тут, должно быть, сработал некий примитивный инстинкт, поэтому я судорожно задергал руками и ногами, продираясь наверх, сквозь пыль и щебенку, к жаре, к запаху горелого пластика, к воздуху — пыльному, дымному, но все же воздуху. Я откашлялся, прочихался, сплюнул комок пыли и осмотрелся.

Я лежал в служебном проходе, стены которого покоробились и вздулись, словно оплавленные. Пол по щиколотку погрузился в песок, из которого я только что вырвался. Мне пришлось сосредоточиться и подумать.

Я знал, что проход ведет в насосный отсек, откуда через люк можно выбраться на поверхность: устройство предназначалось для внесения минимального возмущения в местную среду. Все, что мне оставалось сделать, так это продолжать двигаться вперед, выбираться через люк… и…

Я решил, что об этом можно позаботиться позднее. Все еще поздравляя себя за проявленное под вражеским огнем хладнокровие, я вдруг понял, что для туннеля, находящегося на глубине двадцати футов, освещение уж больно хорошее. Источник света помещался за спиной. Обернувшись, я обнаружил через сплетение металлических плит и брусьев полоску ослепительного света.

Через дюжину ярдов стало легче идти — меньше песка и обломков.

С дверью в насосный отсек пришлось повозиться, пока не вспомнил, что надо тянуть на себя, а не толкать. Оборудование осталось совершенно целым, хоть сейчас качай чистую, свежую воду с глубины ста двадцати футов. Я пошлепал ближайший насос и потянул крышку люка. Меня все еще подташнивало, перед глазами плыло, в теле чувствовалась слабость, как у юнги в момент первого морского шквала. Когда я нажал кнопку, вверху жалобно взвыл мотор. Люк открылся, и вниз просыпался песок и маленькая зеленая ящерица. Я выбрался наружу, глотнул свежего воздуха и осмотрелся.

Перед моим взором раскинулся плавный изгиб береговой полосы, испещренный воронками и исполосованный следами гусениц. Вдоль холма, почти до берега, протянулись джунгли. А на месте станции не осталось ничего, кроме дымящегося кратера.

Я улегся на мягком теплом песке и собрал все свое мужество. Глаза слезились от сияния тропического юрского солнца, на лбу и груди выступил пот, а в голове вихрем мелькали знакомые образы: станция после первого своего скачка много лет назад, чистые безличные кают-компании, уже через несколько лет напоминающие дом. После трудного задания там всегда тебя ждали, туда возвращались твои коллеги, оттуда уходили выполнять очередное поручение. Вспомнились разговоры за обедом в столовой, чистота, деловитость, даже главный пульт, показывающий ежеминутный статус темпорального сдвига во временной оси. Но главного пульта больше не существовало, как не было и сотен микропленок с записями, и китайского гинго, росшего в кадке комнаты отдыха. Все расплавилось в шлак.

Я вспомнил, как Нел Джард кричал мне, чтобы я убирался… и еще… Что-то сказал мне. Очень важное надо было сообщить кому-то и когда-то. Тщетный труд. Я уже имел счастье поговорить в последний раз с человеческим существом. Положение казалось совершенно безнадежным и могло сравниться с судьбой оперативника Пекс-Центра, потерявшего связь с базой.

Впрочем, им не было так худо.

На этом все мои мысли закончились, голова склонилась на песок и на глаза упала темная пелена.

6

Когда я проснулся, солнце уже садилось. Тело вспомнило забытую боль. И чесалось. Огромных москитов вовсе не затрудняло найти млекопитающее там, где никаким млекопитающим быть не полагалось. Они устроились на мне, похвально рассудив не брезговать прекрасной пищей. Я отогнал наиболее упорствующих и спустился вниз на разведку. Судя по всему, серьезных ранений не было, просто множество мелких порезов да кое-какие синяки и ушибы. На месте станции не осталось даже развалин, только чашеобразная впадина расплавленного стекла диаметром в сотню ярдов, окруженная обугленной растительностью. Ничто не уцелело — ни люди, ни оборудование. И хуже всего — сознание невозможности скачка. В Пекс-Центре так и не узнают о происшествии, вообще — нигде и никогда.

Третья Эра, или кто-то под нее маскирующийся, уничтожил станцию с тщательностью, в которую трудно поверить. Непонятно, как им удалось обнаружить ее, учитывая принятые меры безопасности в отношении дислокации 112 этапных станций, разбросанных во времени Старой Эры. Что касается базы Пекс-Центра, местонахождение ее не знал даже сам конструктор. Она дрейфовала в ахроническом пузыре по энтропийскому потоку, никогда материально не существуя ни в одном пространственно-временном годографе в течение конечного периода. Биты контроля доступа станции укрывались двенадцатью рядами взаимозависимых шифров в главном хранилище Пекского мозга. Единственный путь к ней пролегал через темпостанцию — не какую-нибудь, а ту самую, на которую настроено мое личное поле темпорального скачка, от которого сейчас остался только кратер с полудюймовым слоем зеленоватого стекла.

Мрачная усмешка тут же последовала за промелькнувшей мыслью.

Личный привод аварийного скачка, встроенный в тело, был невредим. В мощной катушке энергии для прыжка хватит. Недоставало лишь цели, а без нее я не могу войти в темпополе. Значит, не буду знать, где закончится прыжок, если он вообще закончится.

В Пекс-Центре ходила масса ужасных историй о сорвавшихся на скачке. Несчастных разбрасывало по дюжинам станций, расположенных в нескольких столетиях, либо от них оставались одни бестелесные голоса, умоляющие о помощи. Вот почему пользоваться аварийным кодом предписывалось лишь в случае крайней необходимости.

В качестве альтернативы оставалось построить на берегу жилище с риском соседства динозавров и надеяться на спасательный отряд, прежде чем умереть от жары, посягательств рептилий, скуки или старости.

Тут было над чем подумать.

Рядом валялись несколько каменных глыб и обугленные стволы булавовидного мха. Из дров можно развести костер, как-нибудь убить ящерицу и поджарить ее на обед…

Малопривлекательный, но пока единственный реальный план. В другом случае — рискованный эксперимент, результат которого по всем канонам — отрицательный. Не стоит пороть горячку. Меня сильно поцарапало и помяло, но я жив. Голодной смертью не умру, в насосном отсеке есть вода. А если со станции успели послать сигнал бедствия, в данный момент уже комплектуют спасательную команду, готовую ринуться на помощь по касательной темпополя.

Стемнело. Звезды по-прежнему мерцали в сумерках, и не было никакой катастрофы в биографии Игоря Рейвела, оперативного агента Пекс-Центра. С шумом накатывался и отступал прибой, равнодушный к личным проблемам прямоходящего двуногого существа, которое не имело никакого отношения к окружающей действительности сейчас и в ближайшие шестьдесят пять миллионов лет.

Я побродил по берегу, поглядывая на вечные звезды и любуясь томительным волшебством песков. Затем выкопал ямку и лег спать.

7

Пришел рассвет, а вместе с ним динозавры. Я уже видел их раньше: робкие созданьица, убиравшиеся с глаз при первом же прикосновении ультразвукового луча, который Джард приспособил для этих целей. Говорили, до начала моей службы случались инциденты с крупными экземплярами, приходилось отпугивать их от огорода импровизированными трещотками. Слишком глупые твари не представляли серьезной угрозы, но все опасались случайно оказаться у них под ногами или в пасти вместе с охапкой травы.

На этот раз динозавров было трое. Довольно крупные ребята, а под рукой ни одного генератора ультразвука, ни сирены, только мои природные голосовые связки.

Я вспомнил, как однажды Доул, оперативник, решил искупаться и попал в переплет. Уже при выходе из воды между ним и станцией выскочил из леса ископаемый ящер с внушительными челюстями. Доул отделался обычным в таких случаях делириум тременс: бегемотина протопала мимо, даже не взглянув на него. Он был слишком миниатюрной мишенью, чтобы представлять интерес для такого большого желудка.

Это меня не утешило.

Направлявшееся ко мне трио представляло довольно редкую разновидность, которую мы нарекли Королевским Шутом из-за глуповатой ухмылки и красочного одеяния в виде ярких украшений из свисавших с черепа побрякушек. У ящеров данного вида были огромные страусиные ноги, вытянутая шея и чрезмерное количество зубов.

Изображая валун, я не двигаясь лежал на песке, пока они вперевалку приближались ко мне. Два больших, а один просто гигант восемнадцати футов в плечах, ни на дюйм меньше. По мере того, как они приближались, я начал задыхаться от страшного зловония. Эти огромные машины перерабатывали огромную массу воздуха. Я попробовал подсчитать оптимальный диаметр глотки, исходя из объема легких, потребности в кислороде и процентного содержания последнего в воздухе. Примерно в сотне футов вычисления пришлось прекратить. Сосредоточиться мешало урчанье их желудков.

Верзила первым почуял меня. Голова его вздернулась, тусклый, словно ведро с кровью, глаз повернулся в моем направлении. Он фыркнул. Затем вздохнул — не меньше галлона. Пасть открылась, дав мне возможность полюбоваться рядом белоснежных, готовых вонзиться в плоть, зубов. Он загудел, как паровоз, и устремился ко мне. Настало время решать, и я не колебался.

Вдохнув напоследок влажного морского воздуха, я окинул взглядом яркое море, песок, пустое безразличное небо и оживленный силуэт чудовища на его фоне. Затем набрал аварийный код встроенным в челюсть тумблером.

Пейзаж скользнул в сторону и растворился в неощутимом ударе беззвучного кнута. В это время я уже описывал петлю за петлей в свернувшейся в лист Мебиуса вселенной…

Сплошная темень и рев, как спуск в бочке по Ниагарскому водопаду.

8

Несколько секунд я лежал совершенно неподвижно, мысленно ощупывая свое тело. Руки, ноги целы. Шум не утихал, а вокруг по-прежнему было темно. Неопределенная ситуация — вроде бы уже покинул Берег, но никуда еще не прибыл.

Согласно инструкции, при любой неисправности в темпо-поля следовало сохранять неподвижность и ожидать корректировочного импульса. В данном случае это могло занять довольно много времени. Пока еще никто не докладывал о таких срывах, поэтому инструкция могла ошибаться. Я вздохнул, ничего не произошло. И тогда окончательно решился…

Я встал, шагнул в тишину, в странный черноватый свет, простреливаемый маленькими ослепительными точками, какие видишь перед собой при потере сознания, и будто раздвинул занавес.

Ослепительные блестки рассеялись, и я очутился в стандартной кабине темпорального перехода этапной Пекс-станции. Дышалось свободно.

Я постоял немного в недоумении, затем повернулся к завесе, сквозь которую прошел. Это была обыкновенная бетонная стена около двух метров толщиной.

Возможно, это гудели молекулы плотного вещества, проникающие через сто восемьдесят фунтов загрязненной воды?

Я отложил изучение на неопределенное время. Предстояло отыскать шефа станции и доложить о внезапной атаке и разрушении темпостанции девяносто девять.

За десять минут я осмотрел каждую комнату в оперативном отсеке. Жилые помещения пустовали. Равно как и отсеки с оборудованием и силовой установкой.

Датчик темпорального стока вырисовывал обычную картину, пластины излучателя светились под нагрузкой, по всему пульту горели зеленые лампочки, но индикатор блока стоял на нуле: на станцию не поступал даже микроэрг.

Это было невозможно.

Каждая этапная станция с одной стороны осуществляла наводку персонала, с другой — замыкалась на Пекс-Центр. По цепи всегда поступала энергия. Пока существовала система, такое состояние в нормальном пространстве-времени было невозможно.

Отсюда с убийственной закономерностью следовал только один вывод.

Либо системы Чистки Времени больше не существует, либо я нахожусь за ее пределами. И поскольку сфера влияния распространялась на весь пространственно-временной континиум, трудно представить, что оставалось на мою долю.

Все станции походили одна на другую и внешним видом, и оборудованием, и электронными характеристиками. Массовое производство осуществлялось время-дробильным процессом распределения их вниз по темпоральному рельефу. Часть теоретиков считали станции временными дубликатами одной физической матрицы. Но одно дело гипотеза, а другое — факт, который можно пощупать. Поэтому первым делом необходимо выяснить, где я нахожусь.

Я прошел вдоль прохода к шлюзовой камере (некоторые станции размещались в местах, где были довольно суровые внешние условия), подождал, когда откроется входной люк, и шагнул наружу.

Чуть было не шагнул.

Где-то в десяти футах от входного крыла поверхность обрывалась. Дальше клубился жемчужно-серый туман, завихряющийся у невидимой, удерживающей от рассеяния преграды. Я прошел по выступу, лег плашмя и заглянул через край. Дно станции, изгибаясь, уходило в глубину и терялось в туманной мгле. Видневшаяся часть блестела, как зеленое зеркало. Как стекловидная поверхность кратера, что остался на Береге Динозавров.

Я отполз от края пропасти, вернулся на станцию, прошел в хранилище и вытянул наугад кассету. На экране вспыхнула считываемая информация: рутинные данные о затратах энергии, о флуктуациях темпорального рельефа, записи прибытия и отправления оперативных агентов — обычные станционные формуляры, и на каждом из них повторялся номер станции.

Темпостанция девяносто девять. Именно то, чего я боялся. Изгибавшееся дно островка, на который меня выбросило, совпало бы со стекловидным чашеобразным углублением на Береге Динозавров так же, как отливка совпадает с литейной формой. Станцию разрушил не вражеский обстрел, ее выдернули из почвы, как огромное фисташковое дерево, и поместили сюда.

Я вернулся в отчий дом, на свою же станцию. Так вот что пытался сказать мне Нел Джард! Он подождал моего удаления на безопасное расстояние и нажал кнопку. Сработала программа аварийного спасения, о которой ничего не знал и не мог знать рядовой оперативник.

Джард поступил правильно. Враг подступал к самым воротам. Через несколько минут экраны защиты рухнули бы от перегрузки. Все секреты Пекс-Центра о передвижениях во времени попали бы во вражеские руки. Джард обязан был предпринять что-то для спасения станции, обязан был любой ценой избежать разрушения. И он последовал инструкции.

Тот факт, что выполнение программы подразумевало технологию, намного превосходящую по сложности мои представления о возможностях Пекс-Центра — дело десятое, и я решил погоревать о своих заблуждениях позднее, а сейчас покончить с более важными проблемами.

В самую последнюю минуту Джард кричал о чем-то важном, что я должен кому-то и куда-то сообщить. Я не расслышал ни слова, находясь в возбуждении. Он поторопил меня, сосчитал до десяти и нажал кнопку. Станция исчезла, оставив меня в безопасности.

А затем я свел на нет все его усилия, воспользовавшись встроенным блоком, и прыгнул туда, где мне быть вовсе не полагалось.

"…переместить станцию в нуль-фазу…" — пришел на ум обрывок фразы. Теоретическое понятие, встречаемое в технической литературе. На этот раз теория не подвела.

Это место находилось просто вне времени и пространства. Точка нулевой амплитуды по кривой поля Айлема, которое мы называем пространственно-временным континиумом.

Я походил по комнате, вслушиваясь в эхо шагов и гудение аппаратуры. Все, что я видел, слышал, обонял и осязал, казалось совершенно нормальным, за исключением клубящегося снаружи тумана.

Если это станция с Берега Динозавров, то где же пролом в стене комнаты отдыха, через которую я прошел несколько локальных часов назад? Где обломки и дым, трупы и следы нападения?

Станция сияла, как яйцо. Я вытащил архивный ящик. Папки в порядке, никаких признаков поспешной эвакуации, вражеской атаки или паники, которая случается в последнюю минуту.

Синдром "Марии Целесты" на борту станции. Я заглянул в столовую. На одном из столиков лежала пара подносов с остатками пищи, довольно свежими: единственное нарушение всеобщего и небезразличного порядка. Нажав раздаточную кнопку, я получил обед. В прорезь выскочил поднос с горячей едой: синтето. Я вспомнил о запеченной ветчине и кукурузных початках, о Лайзе, ожидающей меня в маленьком домике…

Черт возьми, уж об этом уговора не было. Человек сделал свою работу, бросил все, следуя зову дома, в полной уверенности, что муки памяти сгладятся под шлемом мыслефона. Контракт ни одним словом не оговаривал о пустой станции, опилках и золе на обед, о муках и тоске по голосу, улыбке, прикосновению…

Черт бы ее побрал, обыкновенную женщину, эфемерное создание, рожденное на заре времен и прожившее короткую, как огонек у костра, жизнь, умершее и обратившееся в прах тысячелетия назад…

О, Лайза, Лайза!

— Довольно! — прикрикнул я на себя и вздрогнул от звука своего голоса, продолжая мысленно: "Всему есть простое объяснение. Не совсем простое, но все же объяснение".

— Спокойно, — произнес я вслух, игнорируя эхо. — Транспортировка сместила станцию к ранне-стоящей точке на темпоральной оси. Та же станция, другое время. Или вообще никакого времени. Математика подскажет, можно не сомневаться.

Какое это имеет значение, понимаю я что-то или нет. Станция существует несмотря ни на что, и я — вместе с ней. Вопрос только в одном: что делать дальше?

Густой и неподвижный воздух обволакивал, как погребальный фимиам. Казалось, все вокруг замерло в ожидании перемен. Но без моего желания их не будет.

— Ладно, Рейвел, — успокоил я себя. — Не дурачь себя. Ты знаешь, что делать. Единственное и…

Я встал и прошел через операторскую по служебному переходу к транспортной кабине.

Никаких отличий. Чуть теплились пластины излучателей, по табло бегали контрольные цифры. Все так, как и должно было быть, только не светился ласковый зеленый огонек индикатора энергообеспечения, подтверждающий замыкание схемы внешней цепи на Пекс-Центр.

Стоило только войти и переместиться во времени… Но куда? Вихрем пронеслись сомнения, но я отбросил их и заглянул внутрь. Дверь закрылась, и я остался наедине со своими мыслями. Не давая им ходу, протянул руку к кнопке и нажал.

Беззвучный взрыв стремительно бросил меня в бездонную пропасть.

9

Головокружение медленно отступало. Мало-помалу возвращалось чувство реальности — жара, жесткий настил под боком, глухое музыкальное шуршание, скрип, покачивание, слабое мерцание света сквозь веки. Я открыл глаза. По воде скользили солнечные блики. Я лежал на деревянной палубе, выгнувшись в неудобной позе.

Я попробовал пошевелиться и застонал от резкой боли, но кое-как сел.

Плоскость горизонта дрожала в душных испарениях и опускалась, заслоняя море вздымавшимся фальшбортом из потертой, обожженной солнцем древесины. Надо мной на фоне сочного синего неба раскачивались мачты рангоута и такелаж парусного корабля. В памяти всплыли гипноданные о парусниках: я распознал типичную окраску португальского галиаса шестнадцатого столетия.

Подделка, решил я почему-то. Имитация, возможно, из Нового Возрождения, около 2220 года нашей эры. Искусно выполненная копия точно соответствовала образцу, хотя под деревянным настилом под дуб наверняка скрывался стальной каркас и небольшой реактор, а в роскошных каютах созданы все условия для оператора и дюжины веселящихся экскурсантов.

Постепенно сознание начало воспринимать звуки: скрип канатов и шпангоутов, обрывки разговора и сильный грохот. Что-то грузно ударило о палубу. Корабль вздрогнул. Столб жалящих соленых брызг перевалился через леерное ограждение и окатил меня ледяной пылью так, что сперло дыхание. Я отер лицо и в полумиле разглядел другой корабль, тяжелый двухпалубник с тремя мачтами под развевающимся длинным зеленым шкентелем с грязно-белым мальтийским флагом. Вдоль борта из облачков дыма полыхнули невидимые орудия. В море поднялся фантастический веер приближающихся водяных столбов. — Баррум-ум! — докатился отдаленный гром.

Мысли скакнули, круто изменив направление. Картинка с веселыми туристами, путешествующими по Карибскому морю на мнимом пиратском корабле, испарилась, как брызги от пушечных ядер. Стреляли самые настоящие орудия подлинными снарядами, которые запросто могли продырявить палубу и меня на ней.

Я вскочил на ноги и посмотрел на корму. Вокруг маленькой палубной пушки сгрудилась кучка людей, подготавливая ее к стрельбе. Все они были одеты в костюмы шестнадцатого столетия, поношенные, испачканные и пропотевшие. У одного из пореза на щеке текла кровь. Рана выглядела слишком натурально для игры.

Я укрылся за большую клеть, прикантованную к палубе, где держали живую черепаху с щербатым и поблекшим панцирем около ярда в поперечнике.

Раздались крики, и что-то трепеща слетело вниз и шлепнулось неподалеку от доски. Я разглядел изорванное в клочья знамя из грубого холста с аляповато раскрашенной и выцветшей на солнце эмблемой в виде длинноногого зеленого цыпленка с рогами на грязно-желтом фоне. Геральдика не входила в число моих увлечений, но в пояснениях не было нужды — я находился в самом разгаре морской битвы, причем на стороне терпевших полное поражение. Галеон заметно увеличился в размерах, приближаясь правым галсом. Выплыли облачка дыма, раздался свист, треск, словно на раскаленную сковородку вылили масло, и на меня дождем посыпались щепки. Около пушки нескладно рухнул моряк в зюйд-вестке, извергнув целый фонтан крови, задергался, как подсеченный карп. Вновь послышались вопли и грозный топот. Кто-то пробежал мимо клети, крича на ходу и, возможно, обращаясь ко мне. Я не шевелился, ожидая вдохновения, хотя бы маленькой подсказки.

Озарение явилось в виде приземистого смуглого человека с босыми загорелыми ногами в обтрепанных розоватых крагах и мешковатых желтовато-черных бриджах, подпоясанных кожаным ремнем шириной в ладонь, на котором висела абордажная сабля, будто выкованная из обода старой бочки. Он подбежал ко мне и завопил, размахивая короткой толстой рукой. Я поднялся на ноги. Он опять махнул рукой и побежал в сторону бака.

Мое появление почему-то не удивило его. Я почти разобрался, в общих чертах, в смысле его монолога. Он крыл на чем свет стоит болвана Гонзало, который вел себя, как последняя сволочь, и кончил тем, что пообещал выпустить ему кишки. И еще потребовал помочь ему зарядить 50-миллиметровую гаубицу.

Чертов дурень, пронеслось в голове. Надо бросить пушки за борт, чтобы облегчить корабль. Ваш единственный шанс — удрать от них, но и это бегство уже невозможно…

Длинный конец каната, с визгом рассекая воздух, ударил меня по лицу и отшвырнул в сторону. В следующую секунду сверху на палубу грохнулся кусок рангоута толщиной с полено, подскочил и вылетел за борт. Корабль накренился и лег на воду. По палубе покатились бочки. Паруса затрепыхались и обвисли. Над палубой пронесся порыв холодного ветра. Прогремели новые выстрелы, раздался треск, вопли и топот бегущих ног. Обнаружив укромное местечко под шпангоутом, я больше не думал и, не отводя взгляда от натянувшейся грот-мачты, плюхнулся прямо в скопление отбросов. Парус хлопнул, как пистолетный выстрел, и мачта рухнула в наветренную сторону, увлекая надувшееся полотно. Холст не выдержал, треснул и покрыл всю корму. В следующее мгновение его стянуло за борт течением, и вместе с ним в море сползло несколько несчастных матросов. Словно комья земли после динамитного выстрела, сверху посыпались куски дерева. Мелькнула неясная тень. Рангоуты скользнули вверх, а последовавший толчок швырнул меня лицом вниз. Раздался взрыв, другой, третий. Во все стороны полетели доски, обрывки…

Я заскользил и покатился по палубе, ухватился за канат и замер, прижавшись к надстройке. Галеон неотвратимо надвигался. Нападающие облепили снасти, выстроились вдоль борта, возвышающегося на десять футов над нашей палубой. Они размахивали саблями и кричали. Я смотрел в черные дула проплывающих пушек, в темные квадратные окошки, откуда ухмылялись почерневшие от дыма лица. Полетели абордажные крючья, скользнули и вцепились в затрещавшее палубное покрытие. В следующее мгновение с борта галеона посыпались люди, перемахивая через леерные ограждения и заполняя палубу. Смуглый человек бросился им навстречу. Над его головой мелькнула сабля, удар показался игрушечным, но смельчак рухнул и обагрил кровью палубу. Оглашая воздух яростными криками, мимо него промчалась толпа нападающих. Я вжался в палубу и огляделся. Размахивая мачете, в мою сторону рванулся высокий здоровяк, грудь колесом. Я откатился и едва успел выхватить маузер. Дважды выстрелив в лоснящуюся грудь, я отскочил, в сторону а он свалился на то место, где я лежал секундой раньше. В суматохе никто не услышал выстрелов.

Невысокий босой паренек с кривыми ногами попытался взобраться на грот-мачту, за ним прыгнули и стащили вниз. Кто-то полетел за поручни, не знаю, живой или мертвый. Озверевшая толпа продолжала крушить палубу. Все они громко кричали, не рубили, а лишь бесцельно размахивали абордажными саблями, забыв о валявшихся тут и там, как разбитые куклы, несчастных, которые уже насладились сражением, зажимали раны руками и молились напоследок Святой Деве.

И тут я увидел карга.

10

Сомнений не было. Для неопытного глаза карг первого класса — а только таких и использовали в работе по Очистке Времени — ничем не отличался от обычного человека. Но у меня имелся опыт. Кроме того, я знал его лично.

Это был тот самый карг, которого я обезвредил и оставил в номере гостиницы в Буффало с куском свинца под левой скулой.

В настоящий момент времени — до встречи в Буффало — он стоял целый и невредимый, без дыры в голове. Такой же опрятный и спокойный, он уверенно опустился на палубу, не обращая на окружающие пустые забавы никакого внимания. Судя по золоченым галунам на обшлагах и потускневшему медному эфесу сабли, он представлялся важной особой. Капитаном или старшим помощником. Подчиняясь приказу, пираты утихомирились и выстроились в потрепанные ряды.

Сейчас последует детальное распоряжение о грабеже корабля и убийстве оставшихся в живых.

Судя по тому, что мне было известно об условиях содержания пленников на испанских парусниках, быстрая смерть казалась намного предпочтительнее долгого путешествия, в конце которого ждали каторжные работы на галерах. Я уже начал обдумывать, где бы притаиться и подождать удобного случая, когда дверь сбоку открылась. Точнее, ее пытались открыть. Я загораживал проход, так что створка продвинулась дюйма на два и уперлась в бок. Кто-то яростно толкнул ее изнутри и попытался протиснуться наружу. Я увидел ботинок, руку в голубом рукаве с золотыми пуговицами. Внезапно незнакомец выстрелил. Похоже, зацепил пистолетом за что-то. При первом же звуке карг обернулся, пристально посмотрел на дверь надстройки и долго-долго, наверное, не меньше минуты, не отрывал взгляда, затем извлек красный, усыпанный жемчугом пистолет с расширенным дулом, торопливо поднял и прицелился…

Грохнуло так, словно взорвалась бомба, из ствола вылетели пламя и дым. Свинец сочным хлопком ударил в цель, вроде как мяч по перчатке вратаря. Парень в двери рванулся, проскочил в щель и тяжело рухнул ничком. Потом дернулся пару раз, точно его тыкали палкой, и затих.

Карг повернулся к матросам и отрывисто прокричал команду. Те возмущенно зароптали, с разочарованным видом оглядели палубу, но затем повернулись к борту.

Вместо осмотра и грабежа — приказ убираться. Все выглядело так, словно карг добился своего. Через пять минут последние из абордажной команды вернулись на галеон. Карг спокойно и неподвижно стоял на корме, как может стоять только машина. Потом осмотрелся и направился ко мне. Я совсем притих и решил изображать труп.

Он перешагнул через меня и настоящий труп и вошел в рубку. Оттуда донеслись неясные звуки, как будто рылись в ящиках и заглядывали под циновки. Потом он вышел. Я слышал, как удаляются шаги, и приоткрыл глаза.

Он стоял у леерного ограждения и спокойно обрывал защитную пленку из фольги с термитной бомбы. Когда раздался предупреждающий свист, карг обронил заряд сквозь открытый люк у своих ног так беспечно, словно опустил сливку в мартини.

Пройдя с тем же хладнокровием через палубу к борту, он ухватился за канат и с похвальным проворством забрался на галеон. Затем кто-то прокричал команду. Корабль тотчас ожил: паруса задрожали и поползли вверх, часть людей бросилась натягивать выборочные тросы. Рангоуты галеона дрогнули и с сильным шумом и треском оторвались от оснастки обреченного корабля. Высокий борт испанского двухпалубника удалялся, натянутые паруса наполнились гулким хлопаньем. Совершенно неожиданно я остался один и, продолжая лежать, наблюдал за тем, как уменьшается уходящий по ветру с поднятыми парусами вражеский корабль.

В этот момент в трюме послышалось зловещее шипение. Я понял, что взорвалась термитная бомба. Из люка повалил дым, сопровождаемый языками пламени. Я подскочил и, шатаясь, прижался к стенке надстройки, не в силах оторвать взгляда от адского пламени, бьющегося подо мной. Какой бы стальной каркас не был у этой калоши, он ее не спасет: в 5000-градусной жаре сгорит не только сухой хворост.

Несколько драгоценных секунд я пытался разобраться в происходящем, извлечь хоть какой-то смысл. Огонь шипел и трещал, вздымая палубу. Тень от обломка грот-мачты отбрасывала плавную дугу, словно грозила пальцем застреленному каргом человеку.

Тот лежал на животе, уткнувшись в ворох влажных кружев, пропитавшихся кровью из багряной лужи под горлом. Одна рука подогнулась, другая откинулась в сторону. В ярде от пустой руки валялся пистолет.

Через три шага я нагнулся и подобрал оружие. Это был 7-миллиметровый микрореактивный пистолет производства Пекс-Центра, рукоятка как влитая легла на мою ладонь.

Иначе и быть не могло. Пистолет был мой. Я посмотрел на руку из которой он выпал. Похожа на мою. Пересиливая себя, я перевернул труп и взглянул на лицо. Это было мое лицо.

11

Последовавшая за выполнением задания стандартная психообработка начисто заблокировала в моей памяти всю последовательность событий, но теперь барьер рухнул. Я все вспомнил. Время: где-то десятью годами раньше — относительное, или 1578 год — местное. Театр действий: Карибское море, около шестидесяти миль на юго-запад от острова Св. Томаса. Цель: поиск корабля под командованием карга, который орудовал в водах Новой Испании. Я вспомнил вхождение в контакт, погоню и абордаж, вспомнил, как ожидал в кабине подходящего момента для единственного хорошо проверенного выстрела с целью уничтожить источник вмешательства. Это было одно из первых моих поручений, отчет о благополучном завершении которого давным-давно ушел в хранилище и стал частью истории Чистки Времени.

Теперь же все переменилось. Дело пересмотрено в связи с появлением нового свидетельства. Я оказался продублированным в собственном прошлом.

Тот факт, что двойник является нарушением любого закона управления путешествиями во времени, представляет лишь крохотный аспект проблемы и становится теперь вовсе ничтожным под грудой неувязок. Чистка прошлого, столь мучительно претворяемая в жизнь Пекс-Центром с целью исключения разрушительных последствий вмешательства Старой Эры, терпела крах.

И если выпадет кусочек тщательно выкладываемой мозаики, то весь комплекс возводимых на ней сооружений может на полозе соскользнуть вниз в темпоральном катаклизме и сжаться в ледяной ком, который ни Пекс-Центр, ни кто-либо не в силах растопить.

Имея надлежащий рычаг, можно перевернуть мир. Но для рычага необходима точка опоры. Такой опорой на протяжении последних шести десятилетий служила деятельность Пекс-Центра, направленная на сооружение в доисторических временах некой платформы, на которой держались бы все дальнейшие постройки.

Теперь, по моей вине, фундамент дал трещину. Я вспомнил первоначальный ход событий: как я дождался удобного момента, рывком открыл дверь, прицелился и, прежде чем андроид уловил системой управления введенный фактор, трижды выстрелил ему в грудную полость. Он упал, захватчики в ярости бросились на меня, но тут же натолкнулись на защитное поле. Пиратов охватила паника. В ужасе перед невидимой преградой они отступили на галеон, отчалили и с расправленными по ветру парусами ушли в сумерки истории. Тем временем я направил галиас — специально оборудованное, замаскированное под корабль базовое средство транспортировки — к точке подбора грузов в годографе К-673, откуда его вернули на консервацию и отстой в хранилище Пекс-станции технического обслуживания.

Теперь события развернулись иначе.

Я заблокировал дверь и помешал другому "я" завершить поручение, тем самым разрушив целый сегмент перестроенной темпокарты и обратив планомерную стратегию Пекс-Центра в хаос. Карг удалился восвояси цел и невредим, а я остался лежать на корабле — мертвей некуда — со свинцовой пулей в горле.

И в то же время стоял на палубе, глядя на свой труп и мало-помалу осознавая всю безвыходность своего положения. Я попал в ловушку.

Агент Пекс-Центра — человек, которого трудно ликвидировать, поскольку он защищен всеми достижениями весьма развитой науки и техники.

Но если его удается завлечь в замкнутую петлю неосуществленной альтернативной реальности — псевдореальности, из которой нет и не может быть выхода в несуществующее будущее, тогда с ним покончено навсегда.

Даже если бы я чудом уцелел — весьма сомнительное предположение, учитывая охвативший весь корабль пожар — возврата не будет. Я использовал личный импульс аварийного скачка. Ни один прибор не зарегистрировал место моего пребывания. Когда я прыгнул со станции-призрака, пришлось рискнуть и войти в темпополе без места назначения. И вот теперь, в то единственное уязвимое мгновение, когда при выполнении долга другое "я" сняло защитное поле, чтобы разделаться с каргом, его убили. Данные о погибшем оперативнике сотрутся с пульта слежения, и еще одного неудачника, проявившего гибельную беспечность, просто вычеркнут из списков.

Предадут забвению и двойника, сунувшего нос не в свое дело.

Мысли заметались в поисках выхода. Найденному решению недоставало привлекательности, но в качестве альтернативы мне предстояло сгореть заживо или утонуть в теплых водах Карибского моря.

Впрочем… Настроенный на меня блок аварийного темпо-скачка, скрытый в челюсти, не сфокусирован на приемный конец. Он бесполезен, поскольку я не подзарядил его на базе. Но в трупе, лежавшем у моих ног, находился его дубликат. Схема прибора — от антенны до энергоблока — состояла главным образом из нервной системы владельца.

Необратимые изменения в мозгу наступают через пять минут, но темпопривод мертвеца по идее должен еще работать. Открытым оставался вопрос — учитывая радиальную перегруппировку причинной последовательности — куда сфокусирован импульс. В какой-то мере это зависело от мыслей погибшего в момент смерти.

Палуба раскалилась так, что прожигала подошвы. Корабль окутывался дымом. Пламя ревело, как водопад во время весеннего разлива.

Я примостился рядом с мертвым двойником. Челюсти трупа были раздвинуты. Я сунул палец внутрь и набрал на устройстве, скрытом в коренном зубе, код темпорального перехода. А спину уже лизали языки пламени из раскрытого люка…

Я почувствовал, как огромный великан посадил меня на одну ладонь и хлопнул другой.

12

Было темно. Я летел вниз. Падение заняло секунду. Не успев ничего сообразить, я плюхнулся в теплую, вонючую, как гороховый суп, густую грязь. Погрузился и тут же выплыл, отдуваясь и задыхаясь от тошноты. Барахтаясь в мутном иле, я попытался плыть и с трудом держался на поверхности. Затем лег на спину, перебирая руками, и попытался отдышаться. Глаза залепило чем-то клейким.

Вонь стояла такая, что ее можно было разрезать на куски и продавать вместо линолеума. Я отплевывался, кашлял, шлепал по жиже, пока рука не коснулась плавно изгибающегося дна. Я споткнулся о него коленями и пополз на четвереньках, отфыркиваясь и безуспешно пытаясь соскрести с глаз вонючую грязь. Попробовал выползти наверх, но поскользнулся, съехал назад и снова почти с головой ушел в воду.

В следующий раз я повел себя осмотрительнее: подался вперед, опираясь большей частью веса на густую жижу, и выбрался на сухое место. Подобного берега я никогда раньше не встречал: твердая гладкая поверхность изгибалась вверх. Я ощупью полз вбок, соскальзывал, разбрызгивая нечистоты, задыхался в мерзких испарениях. Под рукой расползалось рыхлое гнилье. Я вновь попробовал выкарабкаться наверх, но, поднявшись на ярд, соскользнул на дно.

Тело устало. Организм требовал передышки, а уцепиться было не за что. Стоило замереть, как меня затягивало в глубину. Я представил себе медленное погружение в липкую жижу, удушье, полные легкие этой дряни, гибель и постепенное разложение…

Меня охватила паника. В отчаянии я крикнул. И на крик отозвались:

— Эй, там, внизу! Прекратите дергаться! Сейчас я брошу веревку!

Голос был женский, если не сказать женственный, и доносился откуда-то сверху. Он прозвучал слаще ангельского хора. Я попытался ответить бодрым и небрежным возгласом, но с трудом прохрипел что-то невнятное. Сверху провели ярким лучом по пузырящейся черной поверхности, пока не попали прямо в лицо.

— Лежите тихо! — Приказал голос.

Свет ушел в сторону, посветил вокруг и вернулся. Что-то со свистом рассекло воздух и плюхнулось в слякоть недалеко от меня. Я побарахтался и нащупал полудюймовый, покрытый слизью канат.

— Там на конце петля. Суньте ногу, и я вас вытащу.

Веревка скользнула по рукам. Повозившись в грязи, я нащупал узел, еще раз окунулся с головой, пытаясь зацепиться ногой, и наконец обеими руками ухватился за петлю. Веревка натянулась, вытащив меня из трясины. Я вцепился и поехал вверх по склону. Поверхность продолжала изгибаться. Продвижение замедлилось. Ярд. Еще один. Полярда. Фут. Угол наклона уже превысил тридцать градусов. Я крепко прижимался к скату. Еще одно усилие, и я услышал звук трения веревки о край. Мои руки наткнулись на кромку. Я ухватился за гребень, закинул колено, перевалился через край, пополз по мокрому песку, но тут же упал и лишился чувств.

13

Солнце било в глаза. Забыл задернуть шторы. Матрац комками. Все болит, болит…

Я разлепил ресницы и увидел белый песок, гребнями спускающийся к берегу латунного моря. Свинцовое небо и серые волны, что с глухим плеском накатывались на песчаный пляж. Ни птиц, ни парусов, ни ребятишек с ведерками, ни красавиц в купальных костюмах. Только я и вечное море.

Увы, знакомый пейзаж. Я вернулся на Берег Динозавров. Солнце только вставало и чуть осветило мое израненное тело.

Когда я сел и оперся на руки, что-то с треском упало. Жижа на брюках засохла и приклеилась к ногам. Серая пленка покрывала туфли. Я согнул колено и вскрикнул от боли. Одежда затрещала, от нее кусками стала отваливаться засохшая грязь. Я весь был покрыт тонкой корочкой, словно креветка тестом. Лицо тоже в грязи. Я стал методично соскребать оболочку, как обычно очищают яйцо от скорлупы, и попутно очистил щеки. Грязь залепила и глаза. Попытка освободиться от нее привела к плачевным результатам.

— Я вижу, вы проснулись, — послышался сзади бодрый голос.

Я выцарапал грязь из уха и услышал шорох шагов по песку.

— Перестаньте лезть руками в глаза, — сказала она резко. — Лучше спуститесь к воде и обмойтесь.

Я поморщился, оперся на колени и руки и встал. Женщина твердой рукой взяла меня за правый локоть — несколько робко, как мне показалось — и направила вперед. Я, спотыкаясь, зашагал по рыхлой земле. Солнце жгло сквозь ресницы, шорох прибоя усиливался. Через некоторое время я почувствовал у ног теплую воду. Женщина отпустила меня, и я сделал несколько шагов и с головой погрузился в воду.

Ссохшаяся грязь вновь обратилась в слизь, испускавшую удушливое зловоние. Я окунул голову и более-менее промыл волосы, потом оттер лицо и вновь обрел способность видеть.

Сняв намокшую и потяжелевшую от грязи рубашку, я поводил ею взад-вперед и оставил в бледно-зеленой воде темное облако. Из всевозможных порезов на руках сочилась кровь. Костяшки пальцев были сбиты, соленая морская вода обожгла, как кислота. Я заметил, что со спины рубашка прогорела до дыр. Внезапно небо почернело и наполнилось сияющими крутящимися точками…

Кто-то с плеском подбежал ко мне, схватил и вытащил из воды. Похоже, я тонул, даже не сознавая этого. Я закашлял и обмяк, пока меня тянули сквозь прибой к берегу. Ноги почти не слушались. На песке колени подогнулись, и я опустился на четвереньки. Потом с минуту тряс головой, чтобы отогнать высокий, шедший из-под черепа, звук.

— Я не поняла… вы ранены? У вас вся спина в ожогах… Что с вами случилось? — голос доносился откуда-то издали, то нарастая, то вновь удаляясь.

— Прогулялся по горящей палубе, — сказал я беспечно, но слова прозвучали невнятным бормотанием. Я видел перед собой только пару стройных женских ног в изящно сидящих кожаных сапожках, крутой изгиб бедер под серым пояском, портупею и белую, некогда свежую куртку. Я вновь поморщился, просто, чтобы она знала, как мне больно. И, опираясь на руку, поднялся.

— …оставила вас снаружи на всю ночь… первую помощь… вы можете идти?.. Недалеко отсюда…

Из голоса исчезли командные нотки, и он показался мне знакомым. Я обернулся, прищурился от солнца и посмотрел на ее нахмуренное в глубоком участии лицо. Сердце мое забилось.

Это была Лайза.

14

Я пробормотал что-то и привлек ее к себе, но она оттолкнула и окинула меня суровым взглядом ночной няни, которая выполняет свои обязанности независимо от того, нравится ли ей ее работа.

— Лайза!.. Как ты сюда попала? — выдавил я.

— Я не Лайза и попала сюда тем же способом, каким очутились здесь вы.

С настороженным видом она продолжала вести меня к небольшой палатке, разбитой выше по склону в тени булавовидного мха.

— Надеюсь, вы оперативный работник? — Ее взгляд прошелся по тому, что осталось от моей одежды. Она цокнула языком и добавила почти обвиняюще: — Ну и вид у вас. Как после бомбежки.

— Да нет, это не бомбежка, — сказал я. — Морское сражение, абордаж. Но что ты здесь делаешь, Лайза?

— Меня зовут Меллия Гейл, — оборвала она. — Перестаньте навязывать мне свой бред. У меня и без того хватает забот.

— Лайза, что с тобой? Неужели ты не узнаешь меня?

— Я вижу вас в первый раз в жизни, мистер. — Мотнув головой, она впихнула меня в лаз палатки, в прохладу и полумрак, и приказала: — Раздевайтесь.

Я хотел было воспользоваться мужской прерогативой на самостоятельность, но почему-то не смог справиться с одеждой. Бессильно прислонившись к кровати, я подождал, пока с меня стащат туфли, брюки и носки. Мокрые трусы кое-как снял сам. Я дрожал и горел, словно маленький мальчик, которого мама укладывала в постель. Чувствуя над собой прохладную свежесть, я перекатился на живот, прочь от пылающей огнем спины, и боль растворилась в мягкой окутывающей темноте.

15

— Простите, что я оставила вас вчера вечером без внимания, — сказала Лайза или Меллия Гейл. — Но я не думала, что вы ранены… и…

— И, кроме того, я слишком тяжел. Вы бы не справились одна, а еще этот запах, — вставил я. — Ладно, оставим.

Все-таки приятно проснуться в постели в палатке с кондиционированным воздухом, когда тебя аккуратно перебинтовали и под завязку накачали лекарствами. Лежать, не чувствуя никакой боли, сознавать, что все хорошо, и просто наслаждаться теплом и приятным ощущением в конечностях.

Но Лайза настаивает на том, что не знает меня. Я наблюдал за ее лицом, пока она делала всевозможные перевязки, процедуры, кормила с ложки бульоном. Не оставалось и тени сомнений: это была Лайза.

Лайза — точнее, Меллия Гейл — выглядела бодрой, молодой, здоровой. Заостренные черты лица казались более зрелыми. Она явно была на несколько лет старше моей жены, которую я оставил всего лишь несколько локальных дней назад. Лайза, никогда не знавшая меня… Тут скрывались трудности, разрешить которые мне не под силу. Пока не под силу.

— Ну и мастаки на сюрпризы эти мальчики из Пекс-Центра, — сказал я. — Подумать только, Лайза, моя нежная юная супруга, являлась оперативным агентом Чистки Времени! Не представляю себе… Ведь я увлекся всерьез. Думал, что встреча случайная. А наше знакомство просто-напросто запланировали. Могли бы и сказать. Какая-нибудь актриса…

— Не выматывайте себя попусту, — холодно сказала Меллия. — Лучше помолчите. Вы потеряли много крови, поберегите силы для выздоровления.

"Иначе куковать тебе здесь с беспомощным инвалидом на руках, малышка!" — мелькнула мысль, но ложка с бульоном удержала меня от высказывания вслух.

— Сначала я услышала всплеск, — рассказывала она. — А потом кто-то стал барахтаться внизу. Я решила, что в ловушку попал ящер. Они попадают туда и не могут выбраться.

Когда она говорила, голос звучал моложе и уязвимее.

— И все же вы вышли посмотреть, — заметил я. — Наверное, вы любите животных.

— Я обрадовалась, когда вы закричали, — она покраснела, как будто созналась в чем-то постыдном. — Я уже думала, что…

— Но вы так и не рассказали мне свою историю, — сказал я. — Как же все-таки случилось, что вы ждали меня с горячим бульоном и ледяным взглядом наготове?

Она поджала свои созданные для поцелуя губки.

— Я выполнила задание и прыгнула назад на станцию, — сказала она ровным голосом. — Но станции не было. Просто яма в земле, полная грязи и костей. В первый момент я снова хотела уйти в скачок, но передумала. Невозможно предугадать, куда попадешь. Так что я решила остаться и подождать аварийной команды. Вот… я и сижу…

— И долго?

— Почти три недели…

— Почти?

— Двадцать четыре дня, тринадцать часов и десять минут, — огрызнулась она и снова сунула мне в рот ложку.

— И какое у вас было задание? — поинтересовался я и проглотил.

— Либия. 1200 год до нашей эры.

— Вот не знал, что в древней Либии пользовались пистолетами.

— Задание не предусматривало контактов с местным населением. Меня снабдили всем необходимым для самообороны и самообеспечения. Пару недель я жила одна в пустыне, точнее, у оазиса. Тогда вообще было больше растительности. Надо было устранить вмешательство Первой Эры, связанное с одной до-бедуинской могилой, со сложной цепью последствий, приведших позднее к возникновению ислама. Моя работа заключалась" в том, чтобы подменить некоторые ключевые предметы, изъятые из музея Второй Эры. Я справилась отлично. Затем прыгнула назад…

Она запнулась, и на какое-то мгновение я увидел испуганную девочку, изо всех сил пытающуюся обрести твердость и бесстрашие видавшего виды оперативника.

— Вы все сделали правильно, Меллия, — поддержал я. — На вашем месте я бы, наверное, запаниковал и попробовал прыгнуть назад. И закончил бы тем, что влип в скользящую петлю.

Сказал и тут же понял, что как раз на этом моменте сейчас не следовало бы заострять внимание.

— Так или иначе, но вы ждали, и вот я здесь. Как говорится, две головы…

— Что мы будем делать дальше? — прервала она. Теперь ее голос и правда звучал, как у испуганной девочки.

Ты великий мастер утешать, Рейвел, ничего не скажешь. Она прекрасно обходилась без тебя…

— Есть несколько вариантов для нашего вызволения, — заверил я самым бодрым голосом, на какой только был способен, учитывая, что по подбородку стекал суп. — Мне бы только… — У меня не хватило дыхания, и я судорожно вздохнул. — Мне бы только вздремнуть немного и тогда…

— Простите, — извинилась она. — Конечно, вам нужно отдохнуть. Спите. Поговорим позже.

Три дня я провалялся в постели, ожидая, пока на спине не восстановится кожа и не заживут царапины и порезы. Целебные составы из полевой аптечки Меллии оказали самое благотворное действие. Дважды за это время я слышал выстрелы: Меллия отгоняла огромных тварей, когда они подбирались слишком близко. Десятка стрел из широкотрубного ружья было достаточно, чтобы доставить сигнал в их куриные мозги.

На четвертый день, пошатываясь при ходьбе, я предпринял прогулку к той яме, из которой меня вытащила Меллия.

Несомненно, колодец отмечал место станции. Высокие приливы, дожди, носимый ветром песок, бродячие животные заполнили углубление почти до краев. Стеклянная кромка над поверхностью покрылась выбоинами. На все это потребовалось время — много времени.

— И сколько же? — спросила Меллия.

— Лет сто, не меньше. А может, тысяча или две.

— Следовательно, станцию не отстроили, — вздохнула она.

— По крайней мере, на последнем сегменте времени. Естественно, если местонахождение известно, бессмысленно использовать его вторично.

— Знаете, что я думаю? Я провела здесь целый месяц. Если бы меня искали, то к этому времени уже обязательно обнаружили.

— Не обязательно. Так далеко в прошлом поиски занимают много времени.

— Только не надо меня утешать. Я прекрасно вижу, насколько серьезно наше положение. Случилось нечто неординарное, чем простое темпоральное недоразумение. Все рушится.

Она использовала те же слова, что пришли мне на ум, когда я глядел на свой труп.

— Лучшие умы Пекс-Центра уже работают над этим, — возразил я. — И помощь непременно придет.

Однако этот довод прозвучал неубедительно даже для меня.

— Какое шло время по станционному отсчету в последний раз вашего пребывания там? — спросила она.

— Шестьдесят пять лет, — ответил я. — А что? Она вымучено улыбнулась.

— Мы не совсем современники. Меня направили работать на Берег Динозавров в тысяча двести тридцать первом году по локальному времени.

Я подождал, пока в сознании осядет пыль от внутреннего взрыва, и, не чувствуя успокоения, поморщился, как будто меня ударили в солнечное сплетение.

— Неплохо. Значит… — начал я и умолк.

Она знала, что это значит не хуже меня: вся атака, которую я видел и пережил, катастрофа, с последствиями которой мы столкнулись, представляли феномен, известный специалистам в качестве рецидивизма — исторгнутую альтернативную реальность, которая либо никогда не существовала, либо была стерта акцией Чистки Времени. В прошлом девушки темпо-станция "Берег Динозавров" функционировала более одиннадцати столетий как минимум после той даты, когда я видел ее под обстрелом. Меллия прыгнула к ней из Либии, выполнив свою работу, прыгнула назад и застала мир изменившимся.

Изменившимся в результате какого-то действия с моей стороны.

У меня не было доказательств для подобного предположения, но я знал это наверняка. Свое задание в 1936 году я выполнил согласно инструкции, обрубил все концы и в результате одержал полную победу над каргом.

Но где-то произошел срыв. Что-то — что я сделал или не сделал — поколебало равновесие, и в результате — тупик.

— Нелогично, — заметил я. — Вы прыгнули назад на свою базу и обнаружили, что она пропала вследствие катастрофы, не случившейся в течение вашего личного пережитого времени. Хорошо. Но что выбрасывает в это же самое время меня? Схема, которой я воспользовался для прыжка, была настроена на точку, отстоящую на двенадцать столетий.

— Почему меня не подобрали? — тихо выдавила она.

— Девочка моя! Да не переживайте вы так! — успокоил я и похлопал по плечу. Мое прикосновение снова насторожило ее.

— Держите руки при себе, — огрызнулась она, обретая холодную деловитость. — Если вы считаете, что представился случай разыграть сценку из жизни на необитаемом острове, то заблуждаетесь.

— Не торопите события, — сказал я. — У вас еще будет возможность дать пощечину, когда я начну приставать. А пока лучше бросьте свои бабские штучки. У нас нет времени заниматься чепухой.

Она хмыкнула, но сдержала припасенную колкость. Молодец, девочка. Но мне просто хотелось обнять и ласково шепнуть, что все будет хорошо. Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего.

— Можно задержаться здесь еще некоторое время, — предложил я, выдерживая деловой тон в лучших традициях. — Или действовать незамедлительно. За что голосуем?

— А как мы будем действовать?

Явный вызов.

— Оставаться невыгодно, — заявил я, поборов искушение. — А преимущество есть.

— Вы полагаете?

Весьма прохладно, лишь слегка затрепетали чудесные влажные губки, покрытые капельками пота.

— Местонахождение станции известно. Поэтому данный годограф остается наиболее вероятным для поиска, несмотря на любые сложившиеся трудности.

— Вздор. При проверке нашли бы нас, и самым разумным и человечным было бы перекинуть аварийную команду в момент нашего прибытия. Этого не случилось. Следовательно, и не случится.

— Вероятно, вы запамятовали, мисс Гейл, на что направлены усилия Чистки Времени. Мы пытаемся восстановить временную ткань, а не проделывать в ней новые дыры. Если бы нас засекли сейчас, а встретили вначале, куда бы делись те сладостные мгновения, отпущенные нам судьбой? Этой минутой? Ее никогда бы не было. Нет, если уж нас подберут, то только в точке первоначального контакта и не ранее. Однако…

— Ну?

— Существует вероятность того, что мы занимаем петлевой сегмент, замкнутый на себя, а не на часть главного временного ствола.

Она чуть побледнела, чего не мог скрыть даже пустынный загар, и взглянула мне в глаза.

— В таком случае мы отрезаны навсегда? Я кивнул.

— Но есть возможность выбора.

— Разве есть… выбор?

— Не очень большой. Но есть. Ваш аварийный заряд еще не использован.

— Вздор. Импульс настроен на базовую станцию. Здесь я и нахожусь. Куда же отправляться?

— Не знаю. В никуда.

— А как же вы?

Я покачал головой.

— Я уже израсходовал резерв. Энергия на нуле. Придется подождать, пока вы вернетесь с аварийной командой. Запасусь терпением, поскучаю один, если вы решитесь, конечно…

— Но несфокусированный прыжок…

— Вы правы, не спорю. Об этом болтают всякие страсти. Но мой-то прыжок завершился не так уж плохо. Как вы помните, я попал на станцию.

— Станцию в нигде, как вы сами рассказывали.

— Но с кабиной темпорального скачка. Она отослала меня вдоль собственной временной линии. Удачно-неудачно я вышел в годограф предыдущего задания. Возможно, вам повезет больше.

— Осталось уповать на удачу, так?

— Это лучше, чем ничего.

Она стояла чуть поодаль и не глядела на меня: моя Лайза, красивая и желанная, столь легко ранимая и ожесточенная, испуганная и пытающаяся скрыть свой страх. Неужели она жила под гипнотическим внушением, ничего не подозревая о своем подлинном статусе темпорального агента?

— Вы действительно хотите, чтобы я попыталась?

— Похоже, что это единственный путь, — согласился я. Эх, старина Рейвел, ты прекрасно изображаешь айсберг — ни единой эмоции. — Если только вы не хотите обосноваться здесь со мной на постоянное жительство, — добавил я, желая ускорить решение.

— Есть еще один путь, — произнесла Меллия ледяным тоном.

Я молчал.

— Мой импульс может выдержать обоих, — продолжала она.

— Теоретически. При… э-э… определенных обстоятельствах.

— Мне они известны.

— Если бы вы…

— К черту, девочка, мы просто зря тратим время…

— Вы не возражаете, если я оставлю вас ненадолго, прежде чем мы… — она помедлила, — воспользуемся этими обстоятельствами?

Я задержал дыхание, чтобы не выдать голосом напряжение.

— О чем может идти речь? Вы вернетесь.

— Мы отправимся вместе, — отрезала она. — Или вместе останемся.

— Послушайте, мисс Гейл, у вас нет передо мной никаких обязательств.

— Напротив. И свой долг я выполню. Не заблуждайтесь насчет моих побуждений, мистер Рейвел!

Она повернулась и пошла по песку. Одинокая, маленькая фигурка на фоне джунглей, подступавших к пустынному берегу.

Охваченный смутным волнением, я выждал несколько минут и отправился за ней.

16

Меллия ждала в палатке. Она переоделась в легкую ночную рубашку и ожидала около полевой кровати, которую разложила на полную ширину. Устремленный поверх меня взгляд, совершенно бесстрастное и холодное лицо. Я подошел к ней и коснулся рукой талии сразу над бедрами, ощутив под тонкой тканью шелковистую гладкую кожу. Меллия чуть напряглась. Я провел руками вверх, пока к боковой стороне ладоней не прижались ее груди. Потом привлек к себе, какое-то время она противилась, но потом расслабилась и дала себя увлечь. Легкие, как облако, волосы коснулись моего лица. Я прижал ее так крепко, что было трудно вздохнуть.

Внезапно она вырвалась и отвернулась.

— Чего вы ждете? — спросила она срывающимся голосом.

— Может, лучше повременить? — отозвался я. — Скоро стемнеет…

— Ну и что? — отрывисто бросила она. — Так будет романтичнее?

— Не знаю. Возможно.

— Если вы забыли, мистер Рейвел, могу напомнить: у нас с вами не роман. Мы поступаем так в соответствии с практической целесообразностью.

— Не говорите за других, Меллия.

— Я знаю, что говорю!

Она повернулась ко мне, лицо порозовело, глаза сверкали.

— Черт возьми, не тяните время, — процедила она сквозь зубы.

— Расстегните рубашку, — тихо произнес я. Она уколола взглядом.

— Делай, как я сказал, Меллия.

Какое-то мгновение она продолжала смотреть непонимающим взглядом, потом насмешливо скривила губы.

— Довольно! — не выдержал я и взорвался. — В конце концов идея принадлежит вам, леди, а не мне. Я не принуждал вас к близости и сейчас не принуждаю. Но вам не мешало бы разобраться в сути происходящего, если не хотите принести вашу великую жертву втуне. Физическая близость не является магическим ингредиентом, главное — психологический контакт, взаимопонимание, единство двух индивидуальностей. Их полное слияние важно также, как слияние тел. Причем сексуальный аспект — лишь средство переноски. Если вы не откажетесь от мысли воспринимать происходящее как своего рода изнасилование, можете выкинуть из головы всякую надежду на благополучный исход.

Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и посмотрела на меня. Ресницы были влажными, очертания губ смягчились.

— Я… простите. Вы правы. Но…

— Не стоит, я понимаю. Вы представляли себе первую брачную ночь несколько иначе.

Я взял ее мягкую, горячую и послушную руку.

— Вы когда-нибудь любили, Меллия? Она мигнула: лишь искорка боли. Лайза, Лайза…

— Сосредоточьтесь. Вспомните, как это было… Притворитесь… Я — это он.

Глаза ее закрылись. Чуть вздрагивали хрупкие веки. На лепестково-нежной коже выделялся пастельный цвет вен. Я нежно провел рукой по шее, затем по плечам под ночной рубашкой. Кожа была гладкой и горячей. Мягким движением я скинул бретельки, рубашка соскользнула с плеч и задержалась на изгибе грудей. Мои руки опустились, убирая ткань и охватывая груди ладонями. Она глубоко вздохнула. Губы раскрылись.

Руки ее опустились, и ночная сорочка скользнула на пол. Когда она шагнула вперед и прижалась ко мне, я успел на миг разглядеть тонкую талию и плавный изгиб бедер.

Руки неуверенно потянулись к пуговицам моей рубашки, распахнули ее и вытащили полы. Затем она расстегнула пояс и, опустившись на колени, сняла остатки одежды. Я подхватил ее на руки и отнес к походной кровати. Руки ласкали высокую упругую грудь, горячее тело, пытаясь охватить его единым страстным объятием. Она задрожала и потянулась ко мне. Рот приоткрылся, ресницы разошлись, и я увидел мерцающие томные глаза. Наши губы жадно встретились. Я тяжело подался вперед, и ее бедра прижались к моим. Мы двигались как одно целое.

Исчезло время, пространство. Она вошла в объятия, заполнила весь мир, стала мерой красоты, радости, наслаждения, которое нарастало, поднималось на высокий гребень невыносимого восторга, обрушивалось девятым валом, а затем плавно замедляло бег, замирало, падало и растворялось в тихом ночном океане жизни…

17

Долгое время никто не проронил ни слова. Мы лежали измученные в полумраке палатки, вслушиваясь в мерный рокот прибоя и неясный шум ветра за брезентовым пологом.

Наконец она открыла глаза и бросила на меня безмятежный и удивленный взгляд. Затем глаза закрылись, и Меллия уснула. Я тихо поднялся, подобрал одежду и вышел в жару и скользящий с дюн сухой ветер. Где-то в миле к югу виднелась на берегу пара маленьких рептилий. Я оделся, спустился к воде и побрел вдоль шумевшей линии прибоя, разглядывая крошечные существа, которые с отчаянной настойчивостью барахтались в лужицах на песке.

Когда я вернулся в палатку, солнце уже скрылось. Меллия хлопотала над ужином из консервов. Она надела свою рубашку и ходила босиком и с распущенными волосами. Взгляд ее казался недоверчивым и озорным. До боли юная…

— Я никогда не пожалею. Даже если… — запнулся я. Слабый отблеск тревоги скользнул по ее лицу.

— Даже если… что?

— Даже если теория ошибается…

Она уставилась на меня, глаза расширились.

— Ой, я забыла… — произнесла она. — Я совсем забыла, что… Я глупо улыбнулся.

— Я тоже, до сего момента.

Она прикрыла рот рукой и рассмеялась. Я обнял ее и прислонился к ней. Вдруг она заплакала, руки обвились вокруг моей шеи, она прижалась ко мне и рыдала, рыдала, а я гладил волосы и что-то бормотал в утешение.

18

— На этот раз я не забуду, — шепнула она мне на ухо в темноте маленького домика…

— На меня не рассчитывай.

— Ты очень любил, любишь свою Лайзу?

— Очень.

— Как вы познакомились?

— В городской библиотеке. Оба искали одну и ту же книгу.

— И нашли друг друга.

— Это случай. Или чудо… Я прибыл на место всего несколько дней назад, как раз достаточно, чтобы вжиться в роль и понять дикую жизнь в то отдаленное время. Но для меня все было единственной реальностью. Поскольку задание было долгосрочным, составители легенды полностью позаботились о моем слиянии с окружающей эпохой. Личность Джима Келли, чертежника, заняла 99 процентов моего сознания. Оставшийся процент, представляющий понимание подлинной функции в качестве агента Пекс-Центра, затаился в самом скрытом уголке мозга и проявлялся лишь в неясном, настойчивом напоминании о целях и задачах, несоизмеримых с обыденностью существования в древнем Буффало. То был лишь смутный намек на роль, которую я играл в великих делах. Я не отдавал себе отчета в происходящем, когда встречал Лайзу, принялся ухаживать и завоевал ее, вошел в жизнь ее на короткое время, как случайный путник, в ту темную и варварскую эпоху. Когда я женился, то сделал это с намерением прожить в радости или горе, бедности или богатстве всю жизнь, пока смерть не разлучит нас. Но разлучило нечто более неотвратимое, чем смерть. И по мере того как приближалась развязка, необходимые сведения всплывали из забытья и пробуждали знание истинного положения. Конфронтация с каргом завершила процесс.

— Все-таки это действительно случай, — вставила Меллия. — Даже если она это я… находилась там по другой причине и не знала о вашей работе…

— Не защищай ее, Меллия. Она не виновата.

— Хотела бы я знать, что произошло дальше…

— Я бы вернулся и не застал ее дома. Она бы возвратилась на базу, выполнив задание.

— Нет! Любовь не могла быть заданием…

— Она просто не ведала этого, как и я, руководствовалась самыми благими намерениями. Белым воротничкам в Пекс-Центре виднее.

— Замолчи, — мягко прерывая меня поцелуем, Меллия крепко приникла ко мне своим стройным нагим телом.

— Я ревную к ней, — шептала она. — Она — это я.

— Ты мне нужна, Меллия. Каждая моя клеточка стремится к тебе. А то… Я просто не могу вспоминать.

Смех, похожий на рыдание, сорвался с ее губ.

— Ты обнимаешь меня и думаешь о ней. Ты изменяешь ей со мной…

Она умолкла и прикрыла ладошкой мой рот.

— Не надо, не пытайся объяснить, Рейвел. Ты не в силах ничего изменить и не можешь помочь. Ты любишь меня… Я знаю…

И на этот раз мы пересекли вершину страсти. Меллия сделала, казалось, невозможное, мир взорвался и швырнул обоих вглубь бесконечного туннеля, во мглу и безмолвие.

19

Нас обволакивал свет, чувствовалось легкое дыхание системы циркуляции воздуха. Мы лежали нагишом прямо на полу в спортивном отсеке темпоральной станции.

— Какое все маленькое, — сказала Меллия. — Даже примитивное.

Она поднялась, неслышно ступая босыми ногами, подошла к пульту внутренней связи и щелкнула коллектором.

— Есть кто-нибудь? — эхом пронеслось по коридорам. Никого не было. Мне не требовалось даже осматривать помещение, это чувствовалось в воздухе.

Меллия шагнула к контрольному щитку и набрала код аварийного сигнала. Индикатор мигнул и показал, что сигнал записан и уплотнен в микросекундный диск. Теперь сигнал с интервалом в час будет автоматически транслироваться сквозь временной поток в миллион лет.

Меллия подошла к станционному журналу, включила сканер и принялась просматривать последние записи. В тусклом мерцании экрана ее лицо выглядело напряженным. Глядя на ее наготу и грациозные движения, я почувствовал возбуждение. Я с усилием сдержал себя и подошел к ней.

Бортовой журнал представлял собой обыкновенную заполненную от руки страницу с отметкой стационарного времени 09.07.66 г., с номерным шифром "Берега Динозавров" и личным кодом Нела Джарда в нижнем углу листа.

— Я вернулся с задания десятого, а надпись датирована днем раньше, — сказал я. — Думаю, ему просто не хватило времени записать. На станцию напали.

— По крайней мере, ему удалось вывести сотрудников прежде…

Она не стала продолжать.

— Да, всех, кроме себя, — согласился я.

— Но… Ты же не нашел его?.. Никаких следов в станции… Ты же был здесь…

— Ты имеешь в виду труп? Нет. Возможно, воспользовался транспортной кабиной. Или шагнул через край…

— Рейвел!

Меллия с укоризной поглядела на меня.

— Ладно. Пойду-ка я надену что-нибудь. Но мне нравится играть с тобой в Адама и Еву, — добавил я. — Даже очень нравится.

В крыле жилых помещений нашлась уйма форменного обмундирования, аккуратно разложенного по ящикам. Я с наслаждением ощутил на себе прохладу гладкой современной ткани. Стоячие воротнички и колючая шерсть доставили мне массу неудобств на задании в 1936 году. Знакомое ощущение вернуло в нужное русло…

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Лайза-Меллия стояла рядом, натягивая на себя облегающий цельнокройный костюм. Обнаружив наблюдение, она заколебалась на мгновение, застегнула молнию и улыбнулась. Я ответил тем же.

Затем мы продолжили осмотр. Я уже видел клубящийся туман и обрыв в десяти футах от входа. Жемчужно-серая взвесь поглощала звуки нашего голоса. Я швырнул камешек. Он упал в шести футах, застыл и поплыл в сторону, утратив всякий интерес к закону тяготения. Я пристально вглядывался, но ничего не мог разглядеть, кроме туманной мглы.

— Ну и пусть, — произнесла Меллия.

— Это точно, — отозвался я. — Пошли назад. Нам нужно поспать. К тому времени, даст бог, распогодится.

Она не стала возражать.

Ночью Меллия спала на моем плече.

А я чувствовал ее дыхание и мечтал о том, чтобы этот сон никогда не прекращался.

20

Стук вилок о тарелки за завтраком казался необычно громким. Еда была отменной. Казарменное довольствие Пекс-Станции восполняло проблемы отсутствия в жизни оперативных агентов всех человеческих ценностей, без которых человек не считает жизнь стоящей. Мы, оперативники, считались избранными. Мы отказались от семейного очага, от жен и детей, свято верили в человеческую расу и ее, достойную спасения, судьбу. И не сомневались в разумности выбора. Моя личная история выбила меня из колеи. Облик Лайзы витал перед глазами, заставляя забыть чрезвычайное положение, угрозу Чистке Времени. Меллия…

— Так что мы предпримем, Рейвел? — спросила Меллия. Лицо ее выражало холодное спокойствие. Впечатлению способствовала привычная и официальная обстановка. Забавы кончились.

— Надо тщательно обсудить имеющуюся информацию, — объявил я и почувствовал себя надутым индюком.

— Отлично. Данных немного, но они помогут нам в сложившейся ситуации.

Бодрый тон, точная формулировка, спокойный и уверенный взгляд. Вы отличный оперативник, мисс Гейл. Только где девушка, рыдающая на моем плече.

— Согласен, коллега, — сказал я. — Первое. По окончании рядового задания я вернулся в точку подбора, послал код вызова и благополучно совершил скачок. Пока все в норме, так?

Я выжидающе посмотрел на нее. Она кивнула.

— На следующий день станцию атаковали вооруженные силы Третьей Эры или другого противника, замаскированного под войска Третьей Эры. Если откинуть довольно невероятное предположение об упущении службы безопасности, здесь не наблюдается отклонений. И тем не менее твоя жизненная линия включает темпостанцию "Берег Динозавров" в нетронутом состоянии по локальному времени одиннадцать столетий вперед.

— Верно. Добавлю, что нигде в стационарных архивах нет упоминания о нападении тысячу лет назад. Я ознакомилась с историей станции по прибытии.

— А тебе случайно, не попадалось на глаза какое-нибудь свидетельство о без вести пропавшем оперативнике Рейвеле?

— Если и попадалось, то не запомнила. Тогда это имя для меня ничего не значило.

Она отвела взгляд.

— Следовательно, речь идет о девиации класса А. Прошлое кого-то из нас исторгнуло. Вопрос: чья реальность совпадает с подлинным временным стволом?

— Недостаточно информации.

— Что же. Переходим к следующему пункту. Используя неизвестную мне систему аварийного спасения, Нел Джард извлек станцию из энтропического контакта и переместил в предполагаемую анахроническую вакуоль. Я не совсем точно понимаю это слово.

— Ты отталкиваешься от того, что перемещение — это акция Джарда, — вставила Меллия. — Но есть и другая возможность. Допустим, что здесь налицо постороннее вмешательство с целью усложнить или свести на нет действия Джарда. На чем основывается твоя уверенность в его намерениях?

Кивком головы она указала на безмолвное помещение и на призрачную пустоту снаружи.

— Он говорил что-то о нулевой фазе, но я не уверен. Тогда мне казалось, что речь идет о самом обычном разрушении — "дабы не досталось врагу".

— Так или иначе, станцию перебросили… сюда.

— И когда я воспользовался личным приводом аварийного темпорального скачка, то очутился именно здесь. Этого и следовало ожидать. Мой импульс настроен на частоту станции, а ее оборудование предназначено для возврата посылающего сигнал оперативника из любого пространственно-временного годографа.

— Ты застал станцию пустой, как и сейчас?

— Ага. Вот только… — я огляделся. — Не знаю только когда, до или после нашего посещения.

— По крайней мере, не одновременно. Ты же не встретил себя.

— Пожалуй, это можно уточнить, — предложил я. — Локальный энтропийный поток в норме, и время движется.

Я встал и прошелся по комнате, разыскивая какое-нибудь свидетельство своего пребывания. Его не было. И вдруг…

— Подносы! — воскликнул я. — Здесь, на столе. Меллия взглянула на стол, потом на меня. Ее что-то испугало. Именно так и действуют хроноклизмы.

— В этом месте, — повторил я. — Не очень свежие остатки еды.

— Твоего появления можно ожидать в любое время?

— Несколько часов у нас есть. Еда в тарелке еще не засохла, — я ободряюще улыбнулся и добавил: — Мы можем подождать до встречи.

— Нет! — воскликнула она и повторила уже менее требовательно: — Нам только не хватает вероятностных аномалий.

— Но если удержать меня от вмешательства в предыдущее задание…

— Не болтай чепухи, Рейвел. Ты забыл направление усилий Чистки Времени. Латать заплаты нельзя. Ты прыгнул и вернулся благополучно. Что тебе еще нужно? Глупо рисковать, а чудо…

— И удастся восстановить равновесие? Наши взгляды встретились.

— Давай не будем запутывать и без того сложную ситуацию. Ты совершил скачок, и точка. Чем мы теперь будем руководствоваться в наших действиях?

Я сел.

— На чем мы остановились?

— Ты застал станцию пустой, но видел следы нашего визита.

— Мне пришло в голову воспользоваться станционной кабиной для возвращения на базу Пекс-Центра. Из этого ничего не вышло. Я сместился вдоль собственной временной линии и закончил десятью годами раньше в субъективном прошлом. Паранормалия класса А. Нарушено каждое положение инструкции.

— Инструкция не рассматривает подобную ситуацию, — заметила Меллия. — Ты не мог контролировать события.

— А в результате сорвал успешно выполненную работу, отчет о которой уже десять лет закодирован в центральной схеме. Любопытная деталь: карг, которого я должен был вывести из строя — тот же самый, уничтоженный в Буффало. Отсюда вывод: операция в Буффало последовала не за первой, а за второй версией.

— Или налицо альтернативный вариант. Трудно судить. Возможно, твое сдваивание в прошлом просто включили в пересмотренную схему в качестве жизнеспособного элемента.

Если так, нам не следует препятствовать. Но если ошибаешься…

— Нам необходимо найти отправную точку. После своей смерти в прошлом ты прыгнул назад и встретил меня. Почему мы оба завершили скачок в одном темпоральном годографе?

— Без комментариев.

— Мы дьявольски запутываем временные линии, Рейвел.

— Ничем не могу помочь. Ты считаешь, что следует поступить в камикадзе.

— Не болтай глупостей. Просто мы обязаны сделать все, что в наших силах. А это значит тщательно рассмотреть факты, логически поразмыслить и спланировать следующий шаг.

— Логически! Метко сказано, оперативник Гейл. Только когда же это логика имела хоть что-нибудь общее с программой Чистки Времени.

— Определенных успехов вы все же добились, — заметила она сдержанно, отказываясь от возможности любезно свести счеты язвительным аргументом. — Мы должны покинуть станцию, и чем скорее, тем лучше.

— Ладно, принимаю этот пункт. Есть на выбор два способа. Можно воспользоваться транспортной кабиной станции.

— И завершить скачок в чьем-нибудь прошлом, усложняя ситуацию.

— Не исключено. Или подзарядить аварийные приводы и прыгнуть наугад.

— Без малейшего представления о том, куда приведет скачок. — Она поежилась и жестом отказалась от подобного предложения. Изящный подъем подбородка невольно напомнил о другом времени, другой девушке.

Нет, черт возьми, то была не другая!

— Впрочем, мы можем отправиться вместе… — сказала она, — как сделали это раньше.

— Какая разница? Все равно мы войдем во временной поток без цели. И вполне можем оказаться в тумане вроде этого за дверью, если не хуже.

— По крайней мере… — начала Меллия и запнулась. — По крайней мере, когда вселенная распадается вокруг нас на кусочки, — закончила она.

— Ну и что ты предлагаешь?

Последовало долгое молчание, Меллия не смотрела на меня.

— Кабина, — наконец решила она.

— Вместе или по одному?

— Мощности хватит на двоих?

— Думаю, да.

— Тогда вместе. Разве есть причина, по которой нам следует разделиться?

— Абсолютно никакой, Меллия.

— Значит решено.

— Решено. Доедай завтрак. Неизвестно, когда нам еще удастся перекусить.

Последним пунктом в сборах был небольшой кратерный пистолет из оружейной комнаты. Я пристегнул его к запястью и спрятал под манжет. Мы прошли через экранированную шлюзовую камеру к транспортировочной кабине. Показания приборов соответствовали норме. При обычных условиях пассажира безболезненно и мгновенно переместили бы из временного потока в экстратемпоральную среду, а затем вернули бы в нормальное пространство-время в главном приемном пункте базовой станции Пекс-Центра. Что случится на этот раз, было неизвестно. Возможно, мы вновь сдвинемся вдоль темпоральной линии и окажемся вдвоем на борту тонущего корабля. Или мы отправимся в прошлое Меллии Гейл и тем самым расширим размеры нагрянувшей катастрофы. Или застрянем где-нибудь посередине…

— Следующая остановка — база Пекс-Центра! — крикнул я и втолкнул Меллию внутрь. Затем втиснулся за ней.

— Готова? Она кивнула.

Я нажал стартовую кнопку.

Взрыв разметал нас на составляющие атомы.

21

— Вроде прибыли, — услышал я чей-то хриплый голос. И тотчас понял, что говорю сам — обессилено, но вполне членораздельно. — Кошмар, — продолжал я. — Голова раскалывается, как с перепоя.

— После прыжковый шок. Есть такой термин, если я не ошибаюсь, — произнесла где-то рядом Лайза.

Глаза мои резко открылись.

Резко — не совсем точное слово. Ресницы расклеились, и я с трудом различил девушку. Округлое личико, большие темные глаза и самая милая улыбка на свете. Это была не Лайза.

— Ты в порядке? — спросила Меллия.

— Как тебе сказать? Месяц усиленного лечения в больнице приведет меня в норму, — сказал я, приподнялся на локте и осмотрелся.

Мы находились в просторном помещении, длинном и высоком, как банкетный зал, с гладким серым полом и бледно-серыми стенами с бесчисленными шкалами приборов. В центре стояло высокое кресло, перед которым расположились ряды кнопок, экраны дисплеев пульта управления. В дальнем конце сквозь стеклянную стену виднелось открытое небо.

— Где мы?

— Не знаю. Что-то вроде кабинета в научно-исследовательской лаборатории с техническим оборудованием. Ты не узнаешь приборы?

Я покачал головой. Если это из прошлого, то в памяти ничего не осталось.

— Долго я провалялся без сознания?

— Я сама очнулась только час назад.

Я потряс головой, но вместо просветления вызвал адскую боль, раскаленными иглами вонзающуюся в виски.

— Ну и прыжок, — пробормотал я и встал. Меня подташнивало, голова кружилась, как будто я объелся мороженым во время катания на карусели.

— Я тут осмотрела кое-что из оборудования, — сказала Меллия. — Это темпоральные преобразователи, но я никогда раньше таких не видела.

Голос ее звучал напряженно, словно она говорила о чем-то важном. Я сосредоточился.

— Ага.

— О назначении некоторых приборов я догадываюсь, — продолжала она, — но остальные просто ставят меня в тупик.

— Может быть, это оборудование Третьей Эры?

— Вряд ли. Я бы узнала.

— Ладно, пошли посмотрим. — Я направился к креслу у пульта, изображая вполне здорового человека. Что касается Меллии, действие прыжка на ней никак не отразилось.

Пульт управления усеивали кнопки, лаконично помеченные обозначением вроде "А" и "В". В нишах располагались обычные экраны с матовым стеклом и противоореольным покрытием.

— Экраны представляют собой обычные считывающие устройства аналого-потенциального преобразователя, — сказала Меллия, — но на пульте есть два дополнительных каната контроля, а это предполагает, по меньшей мере, один добавочный. Уровень команд ввода-вывода байтов утонченного состояния на линию коммуникации при нахождении экстремума функции в пространстве параметров с целочисленными значениями ряда переменных.

— В самом деле?

— Вне всякого сомнения.

Изящно выгнув пальчик, она быстро набрала код на разноцветных клавишах. Дисплей замерцал и осветился.

— По идее, поле прибора должно быть в активной фазе, — сказала она. — Но не видно данных о базовом адресе программного модуля. А я боюсь играть с пультом темпоральных перебросок, в котором ничего не понимаю.

— Я что-то робею, — сказал я. — Такой аппаратуры в жизни не видел. А что тут еще есть?

— Там отсеки с оборудованием, — она указала в конец зала напротив стеклянной стены, — силовая установка, оперативный уровень…

— Смахивает на стандартную темпоральную станцию. Она кивнула.

— Почти.

— Картина проясняется, — прокомментировал я. — Давай прогуляемся.

Мы прошли через помещения, уставленные аппаратурой столь же таинственной, как монтажная схема Л-М Хотепу. Одно из устройств состояло из трех высоких зеркал, откуда на нас потерянно и жалко глядели наши отражения. Нигде не было ни людей, ни следов недавнего обитания. Мертвое, наполненное эхом наших шагов, здание.

Мы пересекли просторный зал и отыскали проход, который вывел нас на широкую каменную террасу со знакомым видом океана. Изгиб морского побережья остался таким же, только джунгли разрослись и плотно подступили к песчаному берегу.

— Добрый, старый Берег Динозавров, — вздохнул я. — Не сильно изменился, а?

— Время летит, — отозвалась Меллия. — Пожалуй, прошел не один год.

— Я изучил проекты застройки, ничего похожего. Что скажешь?

— Я лучше помолчу.

— Я тебя понимаю, — посочувствовал я и пропустил ее вперед. — Кстати, должен сказать тебе, что никогда не слышал об аналого-потенциальных преобразователях. Это новый вид кофеварок?

— А-П теория — основа всей программы Чистки Времени. — Меллия посмотрела на меня довольно выразительно. — Это следует знать каждому агенту Пекс-Центра.

— Возможно, — сказал я, — но лекции в институте были целиком и полностью о детерминистике: актуализированная динамика, уровни фиксации и так далее.

Она нахмурилась.

— Чепуха. Дискредитированная фаталистическая теория.

— Ну-ну, не надо нервничать, мисс Гейл. И не смотри на меня как на террориста с бомбой в руках. Сегодня с утра я соображаю немного хуже, а тем более при таком обращении. Но я тот же парень из пруда, а не человек Пекс-Центра, как ты, и у меня есть маленькое грязное подозрение.

— Какое же?

— Наши Пекс-Центры не одно и то же.

— Не будь смешным. Вся деятельность Пекс-Центра строится, исходя из незыблемости его единичной базовой линии…

— Это верно. Такова концепция, которая обратится в прах перед лицом опыта.

Меллия слегка побледнела.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Понимаю, малыш, понимаю, мы с тобой заварили такую кашу, которую нам расхлебывать и расхлебывать. Мы стоим здесь рядом — представители двух взаимно исключающих базовых временных потоков, — и дела наши плохи. Настолько, что даже представить трудно.

Она не отводила от меня взгляда. В широко раскрытых глазах застыло смятение. Я неплохо успокоил ее.

— Но с нами еще не покончено, — добавил я ободряюще. — Мы по-прежнему полны сил и энергии. Мы оправдаем звание оперативных агентов.

— Да не в этом же дело!

— Вот как? А в чем?

— Перед нами стоит задача, как ты сам сказал, вновь включить себя в темпоральный узор путем уничтожения бездумно вызванных хроноаномалий.

— Согласен.

— Очень хорошо. Но по какой линии мы будем продвигаться, Рейвел? Твоей или моей? Что мы предполагаем восстановить, детерминированный или аналого-потенциальный континиум?

Я открыл рот, но бодрый ответ застрял у меня в горле.

— Может, выясним позже? — предложил я.

— Каким образом? С этой минуты каждый наш шаг должен быть тщательно выверен. Это оборудование, — она указала рукой, — по сложности превосходит виденное мною ранее. Мы должны воспользоваться им надлежащим образом.

— Конечно, Меллия, но первым делом давай выясним, зачем нужны эти миленькие кнопочки. Сосредоточимся на технической стороне. А по ходу дела разрешим и философский вопрос.

— Прежде нужно прийти к какому-то соглашению.

— Продолжай.

— Дай слово, что ты… ничего не предпримешь в отношении концепции А-П.

— Я ничего не буду делать, не проконсультировавшись предварительно с тобой. А прежде чем связывать себя обязательствами, давай изучим технику для восстановления вселенной.

Она долго смотрела на меня и наконец кивнула:

— Договорились.

— Очень хорошо, — сказал я. — Можешь начинать объяснения.

Следующий час ушел на схематичное, но четкое изложение основ аналого-потенциальной интерпретации. Я сосредоточенно слушал. Теория А-П была нова, но мне уже приходилось работать со сложными хроноприводами, и постепенно я получил некоторое представление об оборудовании.

— Такое чувство, что твой Пекс-Центр забрался гораздо дальше в дебри теории, — подвел я итог. — И обосновал выкладки весьма сложной электроникой.

— Наша аппаратура гораздо проще, — призналась Меллия. — Большинство приборов — для меня загадка.

— Но ты уверена, что это преобразователи типа А-П?

— Нет ни малейшего сомнения. Только к этому могло привести развитие детерминистики.

— Согласен с последним замечанием. Это сооружение для моего Пекс-Центра, как свисток паровой для парусника.

— Ты согласен продвигаться к А-П матрице?

— Не спеши, девочка. Ты думаешь, пожали друг другу руки, и все вернется на свои места. Мы работаем вслепую. Где находимся, куда попали? Не будем валить все в кучу, а разберемся по порядку. Надо начать с концепции аналого-потенциалов. У меня предчувствие, что ее теоретический базис относится к математическим выкладкам второго поколения. Он был порожден своего рода умозрительной установкой, обусловленной коренной темпоральной перегруппировкой.

— Нельзя ли пояснить? — спросила она холодно. Я махнул рукой.

— Твой Пекс-Центр находится не в главном временном потоке. Он, как звезда с повышенным содержанием тяжелых элементов — она не может возникнуть из первичного пылевого облака, а образуется из останков звезд предыдущего поколения.

— Весьма надуманная аналогия. Это лучшее, на что ты способен?

— Учитывая срок, да. Или лучше молчать и, не дай бог, ставить под сомнение твою А-П вселенную?

— Это нечестно.

— Правда? Я тоже кровью заинтересован в своем прошлом, мисс Гейл. И не стремлюсь попасть в царство нереализованных возможностей.

— Я… я не совсем то имела в виду. Почему ты так думаешь? Нет никаких оснований считать, что…

— Забавно, но в твоем мире нет для меня места. Точнее, в первоначальной картине твоего мира. Явился не запылился и изгадил сладкую безмятежность Берега Динозавров. Но для меня контора бы еще работала с тем же адресом не менее тысячи лет.

Она попыталась возразить, но я не стал слушать.

— Однако этого не произошло. Я сорвал задание и с легкой руки отправил станцию в царство грядущего или куда там…

— Не терзай себя. Ты выполнил инструкцию. И не твоя вина, что в результате… и после…

— Если какое-то мое действие вызвало случайную цепь событий, то ты не должна была родиться. Да. Но ты есть, Л… Меллия. Я встретил тебя под "легендой" Джима Келли, выполняя задание в 1936 году. В этой точке наши пути пересекались. Или… — тут я запнулся, но она уже все поняла.

— Или твое задание в Буффало находится в исторгнутой петле. Не в основном потоке. Не жизнеспособное.

— Оно жизнеспособно, детка! Можешь мне поверить! — рявкнул я, как измельчающая валуны и гравий камнедробилка.

— Конечно, — пробормотала она. — Все дело в Лайзе, так? Она должна быть реальной. Любая альтернатива немыслима. И если это приведет к переустройству пространственно-временного континиума, исторжению тысячелетней истории временного ствола, краху Чистки Времени — это еще одна маленькая цена за существование твоей возлюбленной. Заметь, это твои слова!

Она взглянула на меня, как несговорчивый архитектор на холм, на месте которого он собирается построить ровный разъезд.

— Пора браться за дело, — бросила она без всяких эмоций.

Назад: 11

Дальше: 22