Глава 15
Капитан Рудольф Вегенер, теперь уже путешествующий под именем Конрадо Гольпа — оптового поставщика медикаментов, смотрел в окно ракетного корабля Люфтганзы.
Впереди уже Европа.
«Как быстро, — подумал он. — Мы сделаем посадку на аэродроме Темпельхоф примерно через семь минут. Интересно, чего же я добился?»
Он глядел на то, как быстро приближается земля.
«Теперь очередь за генералом Тедеки. Что он сможет предпринять на Родных Островах? Мы, по крайней мере, сообщили ему эту информацию. Мы сделали то, что могли. Однако особых причин для оптимизма нет, — подумал он. — Вероятно, японцы ничего не смогут сделать для того, чтобы изменить курс германской внешней политики. У власти Геббельс, и скорее всего это правительство удержится. После того, как оно укрепит свое положение, оно снова вернется к идее «Одуванчика». И еще одна огромная часть планеты будет уничтожена вместе со своим населением ради сумасшедших идей фанатиков. В сущности, можно предположить, что фашисты уничтожат всю планету, оставят на ее поверхности лишь один стерильный пепел. Они на это способны: у них есть водородная бомба. Несомненно, в конце концов они так и сделают. Их образ мышления ведет к этой «Гибели богов». Возможно, они даже жаждут этого, активно стремятся к этому фатальному светопреставлению, уничтожению всего на свете. Что же он оставит после себя, этот безумный третий Рейх? Будет ли он причиной конца всей жизни на земле, любого ее проявления? И наша планету сделают мертвой планетой наши же собственные руки?»
Он не мог в это поверить.
«Даже если вся жизнь на нашей планете будет уничтожена, то должна же быть где–то еще другая жизнь, о которой мы просто ничего не знаем. Невозможно, чтобы наш мир был единственным. Должны быть и другие миры, нами не замеченные, в другой области пространства либо даже в другом измерении, и мы просто не в состоянии их постичь. Даже если я не могу доказать это, даже если это не логично, я верю в это», — сказал он себе.
Громкоговоритель объявил:
— Майнен дамен унд херрен, ахтунг, битте.
«Мы идем на посадку, — понял капитан Вегенер, — я совершенно уверен в том, что меня встретят агенты СД. Вопрос только в том — какую из группировок они будут представлять? Поддерживающую Геббельса или Гейдриха? Если допустимо, что генерал СС Гейдрих еще жив. Пока я на борту этого корабля, его могли окружить и пристрелить. Все происходит так быстро. В фашистской Германии быстро составляются пухлые списки лиц, перед которыми прежде всего большинство трепетало…»
Несколькими минутами позже., когда ракета приземлилась, он встал и двинулся к выходу, держа пальто в руке.
Перед ним и позади него были возбужденные быстрым перелетом пассажиры.
«Среди них, на этот раз нет молодого художника–нациста Лотца, который изводил меня своим мировоззрением, уместным только для кретинов».
Служащие, облаченные в такую же форму, как и у самого рейхсмаршала, как заметил Вегенер, помогали всем пассажирам спуститься по наклонному трапу на поле аэродрома.
Там, у входа в здание аэровокзала, стояла небольшая группа чернорубашечников.
«За мной?»
Вегенер стал медленно отходить от ракеты.
На балконе здания аэровокзала поджидали встречающие, многие из них размахивали руками, что–то кричали.
Отделившись от остальных, к Вегенеру подошел немигающий блондин с плоским лицом, со знаками различия морской СС, щелкнул каблуками и отдал честь.
— Их битте мих цу энтшульдиген. Зинд зи вилляйхт капитен Рудольф Вегенер, фон дер Абвер?
— Извините, — ответил Вегенер. — Я — Конрад Гольц, представитель фирмы «АГ Хемикалиен» по сбыту медикаментов.
Он попытался пройти мимо.
Двое других чернорубашечников подошли к нему.
Теперь рядом с ним находились все трое, так что, хотя он и продолжал идти в избранном направлении, но уже находился под их полным контролем.
У двоих эсэсовцев под плащами были спрятаны автоматы.
— Вы — Вегенер, — сказал один из них, когда они все прошли в здание.
Он ничего не ответил.
— У нас здесь автомобиль, — продолжал эсэсовец. — Нам велено встретить вашу ракету, связаться с вами и немедленно отвезти к генералу СС Гейдриху, который в настоящее время вместе с Зеппом Дитрихом находится в штабе одной из дивизий СС. В особенности нас предупредили, чтобы мы не позволяли вам приближаться к каким–либо лицам из Вермахта или партийного руководства.
«Значит, меня не пристрелят, — понял Вегенер. — Гейдрих жив, находится в безопасном месте и пытается усилить свои позиции в борьбе против правительства Геббельса. Может, правительство Геббельса все–таки падет?»
Его затолкнули в ожидавший их эсэсовский штабной лимузин фирмы «Даймлер».
«Отряда флотских эсэсовцев, неожиданно ночью сменивших охрану рейхсканцелярии, вполне достаточно. Тотчас же во все полицейские участки Берлина выплюнут вооруженных людей СД, прежде всего чтобы захватить радиостанцию, отключить электропитание, закрыть Темпельхоф. Грохот тяжелых орудий во тьме на главных улицах. Но какое все это имеет значение? Даже если доктор Геббельс будет свергнут и операция «Одуванчик» провалится? Они все еще будут существовать, эти чернорубашечники, нацистская партия. И их безумные проекты, если не на востоке, то где–то в другом месте, на Марсе или на Венере. Неудивительно, что мистер Тагоми не смог вынести этой ужасной дилеммы нашей жизни. Что бы ни случилось, все будет злом. Для чего же тогда бороться? Зачем выбирать, если все варианты одинаковы? Очевидно, мы все–таки будем продолжать в том же духе, как и прежде, изо дня в день. В данный момент мы действуем против операции «Одуванчик». Потом мы будем бороться за то, чтобы одеть полицию. Но мы не можем сделать все сразу, должна быть определенная последовательность, непрекращающийся процесс. Мы можем только надеяться, — подумал он, — и стараться изо всех сил. Где–нибудь, в каком–нибудь другом мире, все совершенно иначе. Дело обстоит лучше: есть ясный между добром и злом. А не туманная путаница, которая затрудняет возможность выбора. У нас совсем не идеальный мир, который бы нам нравился, где легко было бы соблюдать моральные принципы. Где каждый мог бы безо всяких усилий поступать правильно, так как мог бы легко определить очевидное».
«Даймлер» рванулся вперед.
Капитана Вегенера посадили на заднее сиденье, по бокам его расположились чернорубашечники, держа на коленях автоматы.
«Предположим, что даже сейчас это какая–то хитрость, — решил Вегенер, ощущая, как лимузин на высокой скорости проносится по берлинским улицам, — что меня везут не к генералу СС Гейдриху, находящемуся в штабе одной из дивизий, а в какую–нибудь из партийных тюрем, где меня изувечат и в конце концов убьют. Но я сделал выбор: я предпочел вернуться в Германию, избрал рискованный путь, связанный с тем, что меня могут схватить до того, как я доберусь до людей Абвера и окажусь под их защитой. Смерть в любое мгновение — вот единственная дорога, открытая для нас в любой точке. И тем не менее мы выбираем ее, несмотря на опасность. Либо же мы сдаемся и отступаем».
Он смотрел на проносившиеся мимо берлинские здания.
«Мой родной фольк — родной народ: ты и я, снова мы вместе».
Обратившись к эсэсовцам, он поинтересовался:
— Как дела в Германии? Есть что–нибудь свеженькое в политической ситуации? Я не был здесь несколько недель, уехал еще до смерти Бормана.
— Естественно, истерические толпы поддерживают маленького доктора, — ответил сидевший справа от него эсэсовец. — Именно толпа и вознесла его на пост канцлера. Однако не очень–то похоже на то, когда возобладают трезвомыслящие, они захотят поддерживать это ничтожество и демагога, который и держится только тем, что разжигает массы своим враньем и заклинаниями.
— Понимаю, — сказал Вегенер.
«Все продолжается, — осознал он, — междоусобица. Вероятно, именно в этом — семена будущего. Они в конце концов пожрут друг друга. Нас же недостаточно, чтобы еще раз отстроиться и жить своими немногочисленными, маленькими стремлениями».
***
В час дня Юлиана Фринк наконец добралась до Шайенна.
В центре города, напротив огромного здания старого паровозного депо, она остановилась у киоска и купила две утренних газеты.
Стоя в машине, она просматривала газеты, пока не нашла наконец то, что искала: «Отпуск закапчивается смертельным ранением». Разыскивается для допроса по поводу смертельной раны, нанесенной ее мужу в роскошном номере отеля «Президент Гарнер» в Денвере, миссис Джо Чинаделла из Канон–Сити, уехавшая, по показаниям служащих отеля, немедленно после того, что, должно быть, послужило трагической развязкой супружеской ссоры. В номере были найдены лезвия бритвы, которыми, как назло, снабжаются постояльцы отеля в виде дополнительной услуги. Ими–то, по всей видимости, и воспользовалась миссис Чинаделла, которую описывают как смуглую, стройную, хорошо одетую женщину в возрасте около тридцати лет. Тело ее мужа было найдено Теодором Феррисом, служащим гостиницы, получасом ранее забравшем сорочки у Чинаделла и, как ему было велено, пришедшим, чтобы вернуть их владельцу выглаженными. Он стал первым свидетелем вызывающей сцены. Как сообщает полиция, в номере отеля найдены следы борьбы, указывающие на то, что окончательным аргументом…»
«Значит, он мертв», — подумала Юлиана и сложила газету.
Полиция не знала ее настоящего имени. Они не знали, кто она.
Теперь уже не такая взволнованная, Юлиана поехала дальше, пока не нашла подходящую гостиницу.
Здесь она получила номер и занесла туда багаж, вынув его из автомобиля.
«Теперь мне не нужно спешить, — убедила она себя. — Я могу даже подождать до вечера и только тогда пойти к Абендсену. В этом случае мне представится возможность надеть мой новое платье. В нем просто не полагается показываться днем — такие платья надевают только в сумерки. И я могу спокойно закончить чтение книги».
Она расположилась поудобнее в номере, включила радио, принесла из буфета кофе и взобралась на тщательно застеленную кровать со своим новым, нечитанным, чистеньким экземпляром «Саранчи», купленным в книжном киоске отеля в Денвере.
Не выходя из номера, к четверти седьмого она дочитала книгу.
«Интересно, добрался ли до ее конца Джо? В ней много такого, что он вряд ли понял, что хотел сказать Абендсен. Ничего о выдуманном мире. Разве я единственная, кто понимает это? Держу пари, что я права: никто так не понимает «Саранчу», как я. Они только все воображают, что понимают по–настоящему».
Все еще слегка потрясенная, она уложила книгу в саквояж, надела пальто и вышла из мотеля, чтобы где–нибудь пообедать.
Чистый свежий воздух бодрил ее, а вывески и реклама Шайенна как–то по–особенному волновали.
Перед входом в один из баров ссорились две хорошенькие черноглазые проститутки–индианки.
Юлиана с любопытством остановилась.
Автомобили, огромные, сверкающие, проносились мимо нее по улицам, все окружающее дышало атмосферой праздности, ожидания, глядело в будущее куда охотнее, чем в прошлое с его затхлостью и запустением, с его обносками и выброшенным старьем.
В дорогом французском ресторане, где на каждом столе стояла зажженная свеча в большом бокале для вина и масло подавалось не кубиками, а набитое в круглые белые фарфоровые масленки, Юлиана с нескрываемым наслаждением пообедала, а затем, располагая еще массой свободного времени, медленно прогулялась к своему отелю.
Банкнот Рейхсбанка у нее почти не оставалось, но она не придала этому значения.
Это мало ее заботило.
«Он поведал нам о нашем собственном мире», — думала она.
Юлиана отперла дверь своего номера.
«Об этом самом мире, который сейчас вокруг нас», — напевала она.
В номере она снова включила радио.
«Он хочет, чтобы мы увидели его таким, каким он является на самом деле. Я вижу его, и с каждым мгновением многие другие начинают прозревать и видеть его».
Вынув из коробки голубое итальянское платье, Юлиана тщательно разложила его на кровати.
Оно ничуть не было испорчено. Все, что нужно было сделать, — это хорошенько пройтись щеткой.
Но, открыв другие пакеты, она обнаружила, что не привезла из Денвера ни одного из своих шикарных полубюстгальтеров.
— Ну и черт с ними, — решила Юлиана.
Она погрузилась в кресло и закурила сигарету.
Может она сможет надеть платье с обычным лифчиком?
Юлиана сбросила кофту и юбку и попробовала надеть платье.
Но бретельки от лифчика были видны, и к тому же торчали его верхние края, поэтому Юлиана отбросила эту мысль.
«А может, — подумала она, — пойти вообще без лифчика?»
Такого с ней не случалось уже много лет.
Это напомнило ей былые дни в старших классах школы, когда у нее были очень маленькие груди. Это даже очень беспокоило ее тогда.
Но потом, по мере взросления и благодаря занятиям дзюдо, размер груди у нее значительно увеличился.
Тем не менее она попробовала надеть платье без бюстгальтера, встав на стул в ванной, чтобы видеть себя в зеркале.
Платье сидело на ней потрясающе, но, боже милостивый, слишком рискованно было его так носить.
Стоило ей только пригнуться, чтобы вынуть сигарету или отважиться на то, чтобы выпить, — и могла случиться беда.
Булавка!
Она могла бы надеть платье без лифчика, собрав переднюю часть булавкой.
Юлиана вынула из коробки свои украшения, которыми она владела долгие годы.
Некоторые подарил ей Френк, некоторые — другие мужчины еще до замужества.
Среди них нашлась и та небольшая серебряная булавка в виде лошадиной головы, которую купил ей Джо в Денвере.
Вполне подойдет.
«Я сейчас рада чему угодно», — подумала она.
Произошло так много плохого, так мало осталось от прежних замечательных планов и надежд.
Она энергично расчесала волосы, так что они стали красиво блестеть, и ей осталось только выбрать туфли и серьги.
Затем она надела пальто, взяла с собой новую кожаную сумочку, и вышла из номера.
Она попросила хозяина мотеля вызвать по телефону такси, и пока она ждала в вестибюле, ей неожиданно пришла в голову мысль позвонить Френку.
Почему ей это стукнуло в голову, она так и не могла понять, но идея застряла в голове.
А почему бы и нет?
Она могла бы и не платить за разговор. Френк был бы настолько рад и ошеломлен тем, что слышит ее голос, что сам с удовольствием заплатил бы.
Она с восторгом прислушивалась, как телефонистки междугородных станций переговаривались между собой, стараясь установить для нее связь.
Далекая отсюда телефонистка из Сан–Франциско звонила в справочную по поводу номера, затем раздался треск и щелчки, и наконец послышались долгие гудки.
— Ваш абонент не отвечает, — сообщила ей телефонистка в Шайенне. — Мы повторим вызов через некоторое время, позже, и…
— Не нужно.
Юлиана покачала головой. Ведь это был всего лишь мимолетный каприз.
— Меня здесь не будет. Спасибо.
Она положила трубку. Хозяин мотеля стоял неподалеку и следил за тем, чтобы по ошибке плата за разговор не была перечислена на его счет. Юлиана быстро вышла из мотеля на холодную, темную улицу. Она остановилась там и стала ждать.
К тротуару подрулил сверкающий новый автомобиль и остановился.
Дверь кабины открылась, и водитель поспешил к ней.
Через мгновение она уже роскошно устроилась на заднем сиденье такси, направлявшегося через центр к дому Абендсена.
***
Во всех окнах Абендсена горел свет. Оттуда доносились музыка и голоса.
Это был одноэтажный оштукатуренный дом с довольно приличным садом из вьющихся роз и живой изгородью.
Идя по дорожке, Юлиана подумала: «А смогу ли я попасть туда?»
Неужели это и есть Высокий Замок? А какие ходят слухи и сплетни!
Дом вполне обыкновенный, в хорошем состоянии, сад ухожен.
На длинной асфальтовой дорожке стоял даже детский трехколесный велосипед.
А может, это совсем не тот Абендсен?
Она нашла адрес в телефонной книге Шайенна, и номер телефона совпадал с тем, по которому она звонила вчера вечером из Грили.
Юлиана взошла на крыльцо, огороженное литой ажурной железной решеткой, и нажала кнопку звонка.
Через полуоткрытую дверь виднелась гостиная: фортепиано, камин, книжные шкафы, толпились люди.
«Отличная обстановка, — оценила Юлиана. — Там вечеринка?»
Но одеты они были не для этого.
Взъерошенный мальчик лет тринадцати, в тенниске и джинсах, широко распахнул дверь.
— Да?
— Это дом мистера Абендсена? — спросила Юлиана. — Он сейчас занят?
Обращаясь к кому–то в доме, мальчик крикнул:
— Мам, она хочет видеть папу!
Рядом с мальчиком возникла женщина с каштановыми волосами, лет тридцати пяти, с решительными, немигающими серыми глазами и улыбкой, настолько уверенной и безжалостной, что Юлиана сразу же поняла, что перед ней Каролина Абендсен.
— Это я звонила вам вчера вечером, — пояснила Юлиана.
— О да, конечно.
Улыбка ее стала еще шире.
У нее были отличные белые ровные зубы. Юлиана решила, что она ирландка.
Только ирландская кровь могла придать такую женственность этой челюсти.
— Позвольте взять ваши сумочку и шубу. Вам очень повезло: у нас сегодня друзья. Какое прелестное платье! Из дома моделей Керубини, не так ли?
Она провела Юлиану через гостиную в спальню, где сложила вещи Юлианы вместе с другими на кровать.
— Муж где–то здесь. Ищите высокого мужчину в очках, пьющего как было принято в старину.
Глаза ее вдруг наполнились светом, губы изогнулись.
«Мы так хорошо понимаем друг друга, — поняла Юлиана. — Разве это не удивительно?»
— Я проделала долгий путь, — пояснила она.
— Да, я понимаю. Сейчас я сама поищу его.
Каролина Абендсен снова провела ее в гостиную и подвела к группе мужчин.
— Дорогой, — позвала она, — подойди сюда. Это одна из твоих читательниц, которой не терпится сказать тебе несколько слов.
Один из мужчин отделился от группы и подошел к Юлиане, держа в руке бокал.
Перед ней стоял чрезвычайно высокий мужчина с черными курчавыми волосами. Кожа его была смуглой, а глаза казались пурпурными или карими, едва отличавшимися по цвету от оправы очков, за которыми скрывались.
На мужчине был дорогой, сшитый на заказ костюм из натуральной ткани, скорее всего из английской шерсти.
Костюм нигде не морщил, еще больше увеличивая ширину его дюжих плеч.
Юлиана не могла отвести взгляда.
— Миссис Фринк целый день ехала из Канон–Сити, Колорадо, только для того, чтобы поговорить с тобой о «Саранче», — сообщила Каролина.
— Я думала, что вы живете в крепости, — вымолвила Юлиана.
Пригнувшись, чтобы лучше разглядеть ее, Готорн Абендсен задумчиво улыбнулся.
— Да, мы жили в крепости, но нам приходилось подниматься к себе на лифте, и у меня возник навязчивый страх. Я был изрядно пьян, когда почувствовал этот страх, но, насколько я помню сам и судя по рассказам других, я отказался ступить в лифт потому, что мне показалось, что трос лифта поднимает сам Иисус Христос. Ну и всех нас заодно. И поэтому я решил не заходить в лифт.
Юлиана ничего не поняла, но Каролина ей объяснила:
— Готорн говорил, насколько я могла разобраться, что как только он в конце концов встретится с Христом, он сядет: стоять он не собирается. А в лифте сесть было не на что.
«Это из церковного гимна», — вспомнила Юлиана.
— Значит, вы бросили Высокий Замок и переехали назад в город? — спросила она.
— Я бы хотел налить вам чего–нибудь.
— Пожалуйста, — согласилась Юлиана. — Только чего–нибудь нынешнего, не древнего.
Она уже мельком увидела несколько бутылок виски высшего качества, рюмки, лед, миксеры, настойки, ликеры и апельсиновый сок.
— Чистого «Хорнера» со льдом, — попросила она. — Мне всегда нравился этот сорт. Вы знакомы с оракулом?
— Нет, — ухмыльнулся Готорн, готовя напиток.
Она удивленно уточнила:
— С «Книгой перемен»?
— Нет, — повторил он и передал ей бокал.
— Не дразни ее, — потребовала Каролина Абендсен.
— Я прочла вашу книгу, — сказала Юлиана. — В сущности, я дочитала ее сегодня вечером. Каким образом вы узнали об этом другом мире, о котором вы написали?
Абендсен потер верхнюю губу, хмуро глядя куда–то за ее спину.
— Вы пользовались оракулом? — поинтересовалась Юлиана.
Готорн взглянул на Юлиану.
— Я не хочу, чтобы вы дурачились или отшучивались, — предупредила Юлиана. — Скажите мне прямо, не пытаясь изображать что–нибудь остроумное.
Покусывая губу, Готорн уставился на пол. Обняв себя руками, он покачивался на каблуках взад–вперед.
Остальные, собравшиеся в комнате, притихли.
Юлиана заметила, что их лица изменились.
Теперь они уже не казались такими беззаботными, после того как она произнесла свои слова. Но она не попыталась ни смягчить их, ни взять назад.
Она не притворялась.
Это было слишком важно.
Она совершила такой длинный путь и так много сделала, что теперь могла требовать от него правду и только правду.
Он уже не был вежливым, не был радушным хозяином.
Юлиана заметила краем глаза, что у Каролины было выражение едва сдерживаемого раздражения.
Она плотно сжала губы и больше не улыбалась.
— В вашей книге, — добавила Юлиана, — вы показали, что существует выход. Разве вы не это имели в виду?
— Выход? — иронически повторил Готорн.
— Вы очень много сделали для меня, — продолжала Юлиана. — Теперь я понимаю, что не нужно чего–либо бояться, жаждать, не нужно ненавидеть кого–либо или избегать и преследовать недругов.
Он взглянул ей в лицо, вертя в руках бокал, и, казалось, изучал ее.
— Мне кажется, что многое в этом мире стоит свеч.
— Я понимаю, что происходит у вас в голове, — кивнула Юлиана. Она больше не ощущала себя такой, какой была прежде.
— В деле, заведенном на вас в гестапо, говорится, что вас привлекают женщины, подобные мне.
Абендсен не изменил выражения лица и проговорил:
— Гестапо не существует с тысяча девятьсот сорок седьмого года.
— Тогда, значит, СД или что–то в этом роде.
— Объясните, пожалуйста, — резко попросила Каролина.
— Обязательно, — ответила Юлиана. — Я до самого Денвера ехала с одним из них. Они со временем собираются показаться и здесь. Вам следует переехать в такое место, где они не смогут вас найти, а не держать дом открытым, как сейчас, позволяя всем, кому заблагорассудится, входить сюда. Следующий, кто сюда доберется — ведь не обязательно найдется кто–то вроде меня, кого можно будет остановить, — сможет…
— Вы сказали «следующий», — проговорил Абендсен после небольшой паузы. — А что же случилось с тем, кто ехал вместе с вами до Денвера? Почему он не добрался?
— Я перерезала ему горло, — ответила Юлиана.
— Это уже что–то, — согласился Готорн. — Чтобы такое сказала девушка, которую я никогда в жизни раньше не видел…
— Вы мне не верите?
Он кивнул.
— Конечно, верю. — Готорн улыбнулся ей ласково, даже нежно. По–видимому, ему и в голову не пришло ей не поверить. — Спасибо, — сказал он.
— Пожалуйста, спрячьтесь от них, — попросила Юлиана.
— Что ж, — ответил он, — как вам известно, мы уже пробовали. Вы могли прочесть об этом на обложке книги — все об арсенале и проволоке под напряжением. Мы велели напечатать это, чтобы создалось впечатление, что мы до сих пор предпринимаем все меры предосторожности.
Голос его звучал устало и сухо.
— Ты мог бы хоть носить при себе оружие, — заметила жена. — Я уверена, что когда–нибудь кто–то, кого ты пригласишь, пристрелит тебя. Какой–нибудь фашистский профессионал отомстит тебе, а ты станешь все так же рассуждать на темы морали. Я это чувствую.
— Они доберутся, — признал Готорн, — если захотят, независимо от того, будет ли проволока под напряжением в Высоком Замке или нет.
«Вот какой у вас фатализм, — подумала Юлиана, — такая покорность перед опасностью. Вы об этом знаете точно так же, как знаете о мире из вашей книги».
Вслух же она проговорила:
— Вашу книгу написал оракул. Не так ли?
— Вы хотите услышать правду? — задал вопрос Готорн.
— Да, хочу и имею на это право, — объявила Юлиана, — за все то, что я сделала. Разве не так? Вы же знаете, что это так.
— Оракул, — сознался Абендсен, — спал мертвым сном все то время, пока я писал эту книгу, мертвым сном в углу кабинета.
В глазах его не было и следа насмешки. Напротив, лицо его вытянулось, стало еще более угрюмым, чем прежде.
— Скажи ей, — вмешалась в разговор Каролина, — что она права. Она имеет право на это, за то, что совершила ради тебя.
Обращаясь к Юлиане, она произнесла:
— Тогда я скажу вам, миссис Фринк. Готорн перебрал тысячи вариантов с помощью строчек. Исторический период. Темы, характеры, сюжеты. Это отняло у него годы. Готорн даже спросил у оракула, какого рода успех его ожидает. Оракул ответил, что будет очень большой успех, первый настоящий успех за всю его карьеру. Так что вы правы. Вы, должно быть, и сами воспользовались оракулом для того, чтобы узнать это.
— Меня удивляет, зачем это оракулу понадобилось написать роман, — пояснила Юлиана. — Спрашивали ли вы у него об этом? И почему именно роман о том, что германцы и японцы проиграли войну? Почему именно эту историю, а не какую–нибудь иную. Разве он не может сказать об этом непосредственно, как говорил всегда прежде? Или это должно быть что–то другое, как вы думаете?
Ни Готорн, ни Каролина не проронили ни слова, слушая ее.
Наконец Готорн прервал молчание:
— Он и я давным–давно пришли к соглашению относительно своих возможностей. Если я спрошу у него, почему он написал «Саранчу», я полажу с ним, возвратив ему свою долю. Ведь я ничего не сделал, если не считать, что печатал на машинке. А это будет с одной стороны неверно, а с другой — нескромно.
— Я сама спрошу у него, — объявила Каролина, — если ты не возражаешь.
— Разве это ты задала вопрос? — прервал ее Готорн. — Пусть уж лучше спросит она.
Обернувшись к Юлиане, он заметил:
— У вас какой–то сверхъестественный ум. Вы об этом знаете?
— Где ваш оракул? — поинтересовалась Юлиана. — Мой остался в автомобиле в отеле. Я возьму ваш, если позволите. Если же нет, то вернусь за своим.
Готорн вышел из гостиной и через несколько минут вернулся с двумя томами в черном переплете.
— Я не пользуюсь тысячелистником, — предупредила Юлиана — Мне не удается сохранить полную связь, я все время теряю стебельки.
Юлиана села на кофейный столик в углу гостиной.
— Мне нужна бумага, чтобы записать вопросы, и карандаш.
Все подошли к ним поближе и образовали что–то вроде кольца вокруг нее и Абендсена, наблюдая за ними и прислушиваясь.
— Вы можете задавать вопросы вслух, — предложил Готорн. — У нас здесь нет друг от друга секретов.
— Оракул, — спросила Юлиана, — зачем ты написал книгу «Саранча садится тучей»? О чем мы должны были узнать?
— У вас приводящий в замешательство, суеверный способ изложения вопроса, — заметил Готорн.
Он присел, чтобы лучше видеть, как падают монеты.
— Давайте, — сказал он.
Он передал ей три старинные китайские монеты из меди с отверстиями в центре.
— Обычно я пользуюсь этими монетами.
Юлиана начала бросать монеты. Она чувствовала себя спокойной и свободной.
Готорн записывал выпадающие строчки.
Когда она шесть раз бросила монеты, Юлиана взглянула на записи и спросила:
— Вы знаете, какая получится гексаграмма? Не пользуясь картой.
— Да, — ответил Готорн.
— Чанг Фе, — констатировала Юлиана. — Внутренняя правда. Я знаю это, не заглядывая в карту, как и вы. И я знаю, что она означает.
Подняв голову, Готорн пристально посмотрел на нее. У него было почти дикое выражение лица.
— Она означает, что все, о чем сказано в моей книге, — правда?
— Да, — подтвердила Юлиана.
— Что Германия и Япония потерпели поражение? — уточнил он.
— Да, — повторила Юлиана.
Тогда Готорн захлопнул оба тома и выпрямился. Долгое время он молчал.
— Даже вы не можете смело посмотреть в лицо правде, — проговорила Юлиана.
Он какое–то время размышлял над ее словами. Взгляд его стал совершенно пустым, и Юлиана обратила на это внимание. Она поняла, что Готорн ушел внутрь себя. Затем его взор снова прояснился, и он улыбнулся:
— Я ни в чем не уверен.
— Верьте, — подтвердила Юлиана.
Готорн мотнул головой.
— Не можете? — спросила Юлиана. — Вы уверены в этом?
— Хотите, чтобы я поставил автограф на вашем экземпляре? — он встал.
Она тоже поднялась.
— Думаю, мне пора уходить, — объяснила Юлиана. — Большое спасибо. Извините, что я испортила вам вечер. С вашей стороны было так любезно принять меня.
Пройдя мимо него и Каролины, она направилась мимо гостей к двери в спальню, где находились ее вещи.
Когда она надевала на себя шубу, рядом оказался Готорн.
— Вы знаете, кто вы?
Он повернулся к Каролине, стоявшей радом с ним.
— Эта девушка просто какой–то демон, маленький дух из преисподней, который… без устали рыщет по лику Земли. Она поступает всегда инстинктивно. У нее и в мыслях не было показаться здесь или причинить кому–то вред. Это просто так получилось у нее. Я рад, что она пришла, и ничуть не жалею, что узнал об откровении, которое помогла ей постичь книга. Она не знала, что ей предстоит здесь делать и что обнаружить. Я думаю, что всем нам в чем–то повезло. Так что не будем на нее сердиться. Ну как, о’кей?
— Она несет в себе чудовищный дух разрушения, — проговорила Каролина.
— Такова реальность, — добавил Готорн и протянул Юлиане руку.
— Спокойной ночи, — сказала она. — Слушайте свою жену, по крайней мере, не расставайтесь с каким–нибудь оружием.
— Нет, — ответил он. — Я решил так давным–давно. Я не хочу, чтобы это меня беспокоило. Я могу положиться на оракула и сейчас и потом, если меня станут тревожить страхи, особенно ночью. Положение не так уж и скверно.
Он слегка улыбнулся.
— Фактически, меня беспокоит сейчас больше всего то, что, пока мы здесь беседуем, эти бездельники, которые околачивались возле нас и прислушивались к каждому нашему слову, вылакают все спиртное в доме.
Повернувшись, он большими шагами направился к буфету, чтобы бросить в свой бокал свежий кусочек льда.
— Куда же вы теперь? — спросила Каролина.
— Не знаю.
Это мало тревожило Юлиану.
«Я, должно быть, очень похожа на него, — решила Юлиана. — Не позволяю себе беспокоиться о некоторых вещах, какими бы серьезными они ни казались».
— Возможно, я вернусь к своему мужу, Френку. Я пыталась созвониться с ним сегодня вечером Возможно, я попробую еще раз. В зависимости от настроения и состояния.
— Несмотря на то, что вы для нас сделали…
— Вы хотите, чтобы я больше никогда не появлялась в вашем доме? — уточнила Юлиана.
— Если вы спасли жизнь Готорна, то это ужасно с моей стороны, но я настолько внутренне разбита, что не могу постичь того, что вы сообщили и что ответил Готорн.
— Как странно, — размышляла вслух Юлиана. — Я бы никогда не подумала, что правда может так сильно вас рассердить.
«Правда, — подумала Юлиана, — такая же ужасная, как смерть. Но откопать ее гораздо труднее. Мне повезло».
— Я полагаю, что вам будет так же приятно, как мне.
— Это недоразумение, не так ли? — Юлиана улыбнулась.
После некоторого молчания миссис Абендсен удалось улыбнуться.
— Что ж, в любом случае спокойной ночи.
Спустя миг Юлиана вышла на дорожку, освещенную окнами гостиной, и окунулась во мрак ночной улицы.
Она не оглянулась на дом Абендсена, отыскивая взглядом такси, чтобы вернуться в мотель.
