Глава 2
Мистер Нобусуке Такоми присел, чтобы испросить совета у пророческой пятой книги конфуцианской мудрости, книги, известной еще много столетий назад под названием «Я–Яинг», или «Книга перемен». И все из–за того, что в полдень у него возникли какие–то смутные предчувствия, связанные с мистером Чилданом, встреча с которым должна была состояться через два часа.
Окна нескольких комнат, занимаемых главным представительством на двадцатом этаже в «Ниппон Тайм Билдинг» на Тейлор–стрит, выходили на залив. Через прозрачное стекло огромного, во всю стену окна можно было наблюдать, как суда, скользя под мостом «Золотые Ворота», заходят в бухту. Как раз сейчас, возле острова Алькатрас виднелся сухогруз, по мистер Тагоми не проявил к нему никакого интереса.
Он подошел к окну, отвязал шнур и спустил бамбуковые шторы. В главном, центральном, кабинете стало темнее. Теперь ему не нужно было щуриться от яркого света, и его мысли ожили.
Он решил, что, видимо, не в его силах угодить своему клиенту. С чем бы ни пришел мистер Чилдан, на клиента это все равно не произведет особого впечатления «Придется признать это, — сказал он самому себе. — Но мы, по крайней мере, попробуем не огорчать клиента. Мы можем сделать так, чтобы он не оскорбился безвкусным подарком».
Клиент скоро прилетит в аэропорт Сан–Франциско на новой немецкой скоростной ракете типа «Мессершмитт–ГЕ». Мистеру Тагоми еще ни разу не приходилось летать на таком аппарате. Когда он встретит мистера Бейнеса, он обязан сохранять невозмутимость, какой бы огромной ни оказалась эта ракета.
Надо немного попрактиковаться. Тагоми встал перед зеркалом, которое висело на стене кабинета, придал лицу холодный, слегка скучающий вид и стал внимательно вглядываться в отображение, пытаясь обнаружить на нем следы волнения. «Да, они такие шумные, мистер Бейнес. Совершенно невозможно читать. Но зато весь полет из Стокгольма в Сан–Франциско длится сорок пять минут». Тут бы еще вставить словечко о неполадках в машинах немецкого производства. «Я полагаю, вы слышали сообщение радио о катастрофе над Мадагаскаром. Должен сказать, что то же самое может произойти и со старыми поршневыми самолетами».
Важно избежать разговора о политике, потому что ему ничего не известно о взглядах мистера Бейнеса на спорные проблемы современности. Но такой разговор может возникнуть. Мистер Бейнес, будучи шведом, вероятно, занимает нейтральную позицию. Однако он все–таки предпочел свои авиакомпании. «Один щепетильный вопрос. Мистер Бейнес, говорят, что герр Борман очень сильно болен, что этой осенью на партийном съезде будет избран новый рейхсканцлер. Это слухи? Увы, так много секретности между Тихоокеанией и Рейхом.
Мистер Тагоми достал папку с выдержками из недавней речи мистера Бейнеса, опубликованной в «Нью–Йорк тайме», и стал критически изучать их, низко склонившись из–за неправильной коррекции его контактных линз. В речи говорилось о необходимости еще раз — в девяносто восьмой? — произвести разведку источников воды на Луне. «Мы еще можем разрешить эту надрывающую сердце проблему, — цитировала газета мистера Бейнеса. — Наша ближайшая соседка пока что совершенно бесполезна для нас, если бросить со счетов военные цели». «Стоп, — подумал мистер Тагоми. — Это, кажется, ключ к мистеру Бейнесу. Так мог выразиться только военный».
Мистер Тагоми взял это на заметку.
Нажав на кнопку интеркома, он проговорил:
— Миссис Эфрикян, пожалуйста, мне хотелось бы, чтобы вы занесли сюда диктофон.
Наружная дверь скользнула в сторону, и появилась миссис Эфрикян. Прическа ее была со вкусом украшена голубыми цветами.
— Еще бы немного сирени, — заметил мистер Тагоми.
Когда–то на родине, на острове Хоккайдо, он был профессиональным цветоводом.
Миссис Эфрикян, высокая, темноволосая армянка, любезно склонилась перед шефом.
— Все готово? — спросил мистер Тагоми.
— Да, мистер Тагоми.
Миссис Эфрикян села и приготовила к работе портативный диктофон на батарейках.
Мистер Тагоми начал:
— Я спросил у оракула: «Будет ли встреча с Чилданом полезной для меня?» и получил, к собственному огорчению, зловещую гексаграмму: «Преимущество величия. Подпорка, удерживающая шатер, оседает. Слишком большой вес в центре, все неуравновешено».
Магнитофон крутился. Мистер Тагоми задумался. Миссис Эфрикян выжидающе посмотрела на него и выключила запись.
— Пожалуйста, пусть на минутку войдет мистер Рамсей, — произнес мистер Тагоми.
Она поднялась, положила диктофон и застучала каблуками.
Мистер Рамсей появился, держа под мышкой большую папку со счетами и накладными на отправленные грузы.
Молодой, улыбающийся, с аккуратно завязанным галстуком–шнурком в стиле Среднего Запада, в клетчатой рубахе и голубых джинсах на бедрах, столь ценимых ревнителями моды, он бодро приветствовал японца:
— Добрый день, мистер Тагоми. Какой прекрасный день, сэр.
Мистер Тагоми кивнул в ответ. Мистер Рамсей сейчас же встал по стойке смирно и тоже поклонился.
— Я консультировался у оракула, — объяснил Тагоми.
Миссия Эфрикян снова уселась к своему диктофону.
— Видите ли, мистер Бейнес, который, как вам известно, вскоре прибывает, придерживается нордической идеологии в отношении так называемой культуры Востока. Я мог бы попытаться поразить его, чтобы он глубже вник в ее суть, например, с помощью китайской живописи на пергаменте или керамикой периода Такуогавы, но это не дело — перестраивать его мировоззрение.
— Понимаю, — согласился мистер Рамсей. Его типичное для представителя белой расы лицо сморщилось от мучительной сосредоточенности.
— Поэтому мы не создадим почвы для предрассудков, если и подарим ему какой–нибудь бесценный предмет американской культуры, произведение народа, близкого его нации и по духу и по крови.
— Да.
— Ваши предки, сэр, американцы. Хотя вы и не погнушались сделать цвет вашей кожи более темным.
Он внимательно посмотрел на мистера Рамсея.
— Это загар кварцевой лампы, — промямлил мистер Рамсей. — Только для того, чтобы запастись витамином Д.
Однако выражение униженности на его лице сразу выдало его попытку хоть чем–то быть похожим на новых хозяев.
— Уверяю вас, что я храню подлинную приверженность…
Мистер Рамсей запнулся, не находя нужного слова.
— Я еще не разорвал все связи с этнически близким образом жизни…
Мистер Тагоми обратился к мисс Эфрикян:
— Продолжайте, пожалуйста.
Диктофон снова зажужжал.
— Я получил от оракула гексаграмму двадцать восемь, потом мне еще была указана строка девять на пятом месте, которая гласит: «Высокий тополь выбросил цветы. Более строгая женщина возьмет молодого мужа». Ни порицания, ни похвалы. Это ясно указывает на то, что в два часа мистер Чилдан не предложит нам ничего стоящего…
Мистер Тагоми сделал паузу.
— Давайте будем искренними. Я не могу положиться на свой собственный вкус при выборе произведений американского искусства. Вот почему…
Он помешкал, стараясь найти точное выражение.
— Вот почему вы, мистер Рамсей, являясь, как я сказал, уроженцем этих мест, будете мне необходимы. Наверное, вместе мы сделаем все лучшим образом.
Рамсей молчал. Несмотря на все попытки сохранить самообладание, все черты его лица выдавали боль, гнев, мучительную и безмолвную ненависть.
— Сейчас, — уточнил Тагоми, — мне нужно еще раз посоветоваться с оракулом. Из соображений благоразумия я не могу задать вопрос при вас, мистер Рамсей.
Другими словами эта фраза означала, что ни мистеру Рамсею, ни всем другим «пинки» не позволено участвовать в важных делах, с которыми сталкиваются такие люди, как он, мистер Тагоми.
— Однако уместно сказать, что я получил в высшей степени вызывающий ответ. Он заставил меня очень долго размышлять над ним.
Оба, и мистер Рамсей, и миссис Эфрикян, внимательно следили за ходом его мыслей.
— Мой вопрос относительно мистера Бейнеса, благодаря таинственным деяниям Тао привел к гексаграмме сорок шесть, то есть я получил весьма неплохое суждение, особенно в строчках шесть вначале и девять на втором месте.
Его вопрос состоял в том, успешной ли будет сделка с мистером Бейнесом, и строка девять на втором месте уверяла, что так оно и произойдет. Она гласила: «Если кто–то искренен, то он может ограничиться еще меньшим повышением. Его не осудят».
Очевидно, мистер Бейнес будет удовлетворен любым подарком от главного торгового представительства, врученным ему мистером Тагоми.
Но Тагоми, задавая вопрос, имел в виду нечто более глубокое, нечто, о чем сам догадывался весьма смутно.
Как это часто случалось, оракул постиг сокровенную суть вопроса и, отвечая на высказанный вслух, заодно ответил и на этот подсознательный вопрос.
— Насколько мы знаем, — проронил Тагоми, — мистер Бейнес везет с собой подробный отчет о новых способах литься под давлением, разработанных в Швеции. Если нам удастся подписать контракт с его фирмой, мы безусловно сможем заменить многие металлы, которых нам не хватает, пластмассами.
В течение многих лет Тихоокеания пыталась добиться помощи Рейха в области применения синтетических материалов. Однако крупные немецкие химические картели, в частности, «ИГФранбениндастри», не разглашали своих секретов. Они завладели мировой монополией на производство пластмасс, и особенно полиэстера. В связи с этим Рейху удалось сохранить свое преимущество в мировой торговле над Тихоокеанией и опередить Японию в области технологии, по крайней мере, лет на десять.
Межпланетные ракеты, стартовавшие из процветающей Европы, состояли главным образом из пластмасс, очень легких, жаростойких и настолько прочных, что выдерживали столкновение с метеоритами. У Тихоокеании не было ничего подобного. До сих пор здесь применялись природные металлы, а также такие материалы, как дерево и, конечно, металлокерамика.
Тагоми съежился от благоговейного трепета, представляя на промышленных ярмарках достижения германских заводов, включая автомобили, сделанные полностью из синтетических материалов, автомобили, продаваемые по цене шестьсот долларов в валюте ТША.
Но его беспокоил вопрос, который он никогда бы не произнес вслух в окружении «пинки», словно мухи облепивших конторы торговых представительств. Вопрос о другой деятельности мистера Бейнеса, предполагаемой в той шифровке из Токио. Весь текст был зашифрован частотным кодом, характерным для органов безопасности, а не для торговых фирм, представлял собой поэтическую метафору, для того чтобы сбить с толку операторов Рейха, которые прослушивали иностранные передачи и могли расшифровать любое прямое сообщение, независимо от сложности используемого шифра.
Шифруя телеграмму, токийские власти имели в виду именно Рейх, а не вроде бы враждовавшие между собой группировки на родных островах.
Ключевая фраза «Сними сливки с молока, которое он станет пить» была взята из «Цинафоры», жуткой песни, в которой разъяснялась эта ключевая фраза:
«Вещи редко оказываются такими, какими кажутся. Снятая с молока пена часто принимается за сливки».
Тагоми обратился за советом к «Книге перемен». Комментарий к полученной гексаграмме во втором томе разъяснений гласил: «Предполагается, что это сильный человек. В действительности, он не соответствует своему окружению, так как он слишком резок и не обращает внимания на форму. Но если у него прямой характер, он встретит ответное…»
Интуиция подсказывала, что мистер Бейнес совсем не тот, за кого его принимают, истинной целью его приезда в Сан–Франциско вовсе не является подписание контракта о сотрудничестве в сфере применения пластмасс. Вероятнее всего, — шпион.
Но жизненный опыт мистера Тагоми пока что не мог подсказать ему, какого рода шпионом тот является, на кого он работает и ради чего.
***
В час сорок пополудни Роберт Чилдан в плохом, сумрачном настроении запер двери своего магазина «Американские художественные промыслы». Он подтащил к краю тротуара тяжелые сумки, подозвал педикеб и велел китаезе–рикше отвезти его к «Ниппон Тайм Билдинг».
Изможденного вида китаец сгорбился над сумками и, пыхтя, стал укладывать их за сиденьем пассажира. Затем он помог самому мистеру Чилдану сесть на покрытое ковриком сиденье, включил счетчик, прикрепленный к собственному седлу, и заработал ногами, набирая скорость, лавируя между автобусами и автомобилями.
Весь день прошел в поисках подходящей вещи для мистера Тагоми. Отчаяние и злость было захлестнули Чилдана. Но наконец он нашел то, что нужно, его профессионализм не подвел и на этот раз. Мистер Тагоми должен смягчиться, а его клиент, кем бы он ни был, будет вне себя от радости. «Я всегда доставляю удовольствие своим покупателям», — подумал Чилдан. Совершенно сверхъестественным образом ему удалось добыть великолепно сохранившейся экземпляр первого выпуска комикса «Шик–Блеск», изданного еще в тридцатых годах.
Это был изысканный образец так называемой американы: одна из первых забавных книжонок, удачная находка, за которой постоянно охотятся покупатели.
Вначале Чилдан собирался показать другие вещи. Но постепенно он подведет покупателя к этой ценной книжке, скрытой сейчас от посторонних глаз на самом дне кожаной сумки завернутой в шелковистую бумагу.
Радио педикеба вовсю наяривало популярные мелодии, соперничая в громкости с радиоприемниками других кебов, автомобилей и автобусов. Чилдан почти ничего не слышал, он давно к этому привык. Не обращал он внимания и на огромные неоновые панно с рекламой, закрывавшие фасады по существу всех больших зданий. Такое же панно расположилось и на здании его магазина. Вечером на нем вспыхивало ярким светом название его магазина. А каким же другим способом можно было заявить о себе?
Рев радио, шум уличного движения, мелькание рекламы и суета толпы даже убаюкивали Чилдана. Все это в какой–то степени сглаживало внутреннюю тревогу. К тому же приятно, когда тебя везут, приятно ощущать монотонное колебание коляски. «Это своего рода убаюкивающая машина. Лучше, когда тянут тебя, чем ты сам тащил бы кого–то», — подумал Чилдан. Хоть и на короткое время, а чувствуешь свое превосходство.
Подавив дремоту, Чилдан встрепенулся: ведь еще столько надо продумать и прикинуть в уме! Надлежащим ли образом он одет для визита в «Ниппон Тайм Билдинг»? Не станет ли ему дурно в скоростном лифте? Но на этот случай у него при себе таблетки от головокружения, немецкие, лицензионные. Различные формы этикета?.. Они ему известны. Порезче, бесцеремонно со швейцаром, лифтером, секретарем в приемной, курьерами, с любым человеком из обслуживающего персонала. Но перед любым японцем, конечно, хоть это и неприятно, нужно раскланиваться сотни раз.
Только вот как вести себя с пинки?
Это была весьма туманная область.
Кланяться, но глядеть прямо сквозь них, как будто их не существует?
Все ли варианты учтены? А как быть с иностранцами? В торговых представительствах можно часто встретить и немцев, и нейтралов. Да, кроме того, можно увидеть и какого–нибудь раба.
Немецкие суда или суда американского Юга почти всегда стоят в порту Сан–Франциско, и черных иногда отпускают в краткосрочные увольнения. Всегда группами, но не больше трех сразу. И задерживаться после полуночи они не имеют права. Даже по законам Тихоокеании они должны соблюдать комендантский час. Рабы заняты и на погрузке в порту. Эти постоянно живут на берегу в бараках под причалами, чуть выше уровня воды.
Они не бывают внутри торговых представительств, но вдруг начнут грузить какие–нибудь товары? Как тогда? Должен ли он сам нести свои сумки в контору мистера Тагоми? Конечно, нет. Нужно обязательно найти раба, даже если для этого придется ждать час, даже если он пропустит время свидания. Невозможно допустить, чтобы какой–нибудь раб увидел, как он несет что–то своими руками. Надо быть очень осторожным. Такого рода ошибки могут дорого стоить: он уже никогда не сумеет занять хоть какое–то положения среди тех, кто это заметит.
«Хотя в принципе, — подумал Чилдан, — мне бы даже доставило удовольствие среди бела дня войти в «Ниппон Тайм Билдинг» с сумками в руках. Великолепно. В сущности, в этом нет ничего противозаконного: в тюрьму за это не посадят. Зато я поступил бы как настоящий мужчина. Но… если бы не эти чертовы рабы, снующие вокруг, как тени! Я мог бы пережить презрение тех, кто стоит выше меня, ведь они и так презирают меня, унижая ежедневно. Но чтобы увидели те, кто ниже, на себе ощутить их жалость? Вот вроде этого китаезы, который крутит педали впереди: что, если бы он увидел, что я не нанял педикеб, а отправился пешком на деловую встречу?»
В какой–то мере за создавшееся положение следовало бы упрекнуть немцев, за их стремление откусить больше, чем они могут проглотить.
В конце концов, им едва удалось победить в войне, а они уже принялись за завоевание Солнечной системы, издавая в то же время у себя дома приказы, согласно которым… Что ж, во всяком случае, идея сама по себе хороша. И ведь они все–таки добились успеха в борьбе с евреями, цыганами и другими народами. Славян они отбросили назад на добрые две тысячи лет, на их прародину где–то в центре Азии, пусть себе ездят верхом на яках и охотятся с луком и стрелами.
А эти огромные глянцевые журналы, которые печатаются в Мюнхене и заполняют все библиотеки и газетные киоски, — каждый может увидеть на цветных снимках во всю страницу, как голубоглазые белокурые арийцы на новейшей индустриальной основе пашут, сеют, убирают урожай и так далее в этом бездонном резервуаре пшеницы, который представляет из себя Украина.
Эти ребята определенно выглядят счастливыми, а их фермы и домики — очень чистенькими.
Уже больше не видно фотографий пьяных поляков, отупевших, уныло ссутулившихся перед своими покосившимися развалюхами, либо налетающих как саранча на гнилую репу среди деревенского базара. Все это уже достояние прошлого, так же как и грязные, разбитые дороги, которые превращаются в сточные канавы, как только пройдет дождь, и в которых утопают примитивные деревенские телеги.
Африка.. Вот уж здесь они дали волю своей энергии, и можно только восхищаться этим, хотя и не мешало бы предостеречь их, осторожно намекнуть, что с этим, мол, можно было бы немного и подождать, ну хотя бы до тех пор, пока не завершится проект «Фармланд».
Вот где наци продемонстрировали свой гений, где проявился присущий им артистизм!
Средиземное море закупорено, высушено, превращено в обрабатываемые земли при помощи атомной энергии — вот это дерзость. Как были посрамлены различные скептики, и среди них, например, насмешники торговцы с Монтгомери–стрит. Да ведь, по существу, и Африка была успешным предприятием, но при начинаниях такого рода, как правило, появляются злопыхатели. Ссылаются на широко известную брошюру Розенберга. Именно там впервые прозвучали слова: «Что же касается окончательного решения африканской проблемы, мы почти достигли своих целей. К несчастью, однако…»
Однако для того, чтобы избавиться от аборигенов Америки, понадобилось два столетия, а германцы в Африке почти добились того же за пятнадцать лет. Поэтому не следовало бы заниматься милосердием. Об этом Чилдан не раз спорил за обедом с коллегами. Им, вероятно, хотелось бы чуда, как будто наци могли переделать весь мир по мановению волшебной палочки Нет, их союзниками были наука, техника и этот сказочный талант упорно трудиться. Немцы никогда не гнушались никакой работы. И уж если они за что–то брались, то брались как следует.
А потом полеты на Марс отвлекли мир от неприятностей в Африке. Так что он снова и снова говорил своим коллегам — владельцам магазинов: у нас есть все, чего недостает нам? Благородная мечта, которая первыми привела нас на Луну, а потом и на Марс, — разве это не древнейшее и сокровеннейшее стремление человечества, наша высочайшая мечта о величии?
А что же, с другой стороны, японцы? Я знаком с ними очень хорошо, и я с ними торгую. Так вот: они — откроем же глаза — люди Востока, желтые люди. Нам, белым, приходится кланяться перед ними только потому, что у них власть. Но посмотрите на Германию — это совершенство. Когда управляют белые — это совсем не то, что власть желтых.
— Скоро «Ниппон Тайм Билдинг», сэр, — проговорил китаец, тяжело дыша после подъема на холм и замедляя ход.
Чилдан попытался представить себе клиента мистера Тагоми. Ясно, что это очень важная шишка. Тон мистера Тагоми, его чрезвычайное волнение при разговоре подтверждали этот факт.
Образ одного человека всплыл у него перед глазами: это был один из самых важных клиентов Чилдана, который помог ему завоевать хорошую репутацию у высоких лиц, обитавших в районе залива.
Четыре года назад Чилдан не был продавцом редкостей и реликвий и не пользовался такой известностью, как сейчас. Он держал небольшую, весьма сомнительную лавочку подержанных книг в Гири. В соседних магазинах продавали старую мебель, скобяные изделия. Тут же находились второразрядные прачечные. Вряд ли это было достойное окружение. По вечерам случались ограбления и мародерство, несмотря на все усилия со стороны городского полицейского управления и поставленного над ним японского Кемпетай.
Чтобы избежать взлома, на витрины всех магазинов после закрытия опускались металлические ставни. В этот район как–то и забрел пожилой японец, отставной майор Ито Хумо.
Седовласый, стройный, с отменной выправкой и гордой походкой, мистер Хумо первый намекнул Чилдану, какого рода торговлей он мог бы заняться.
— Я коллекционер, — объяснил мистер Хумо.
Он провел добрых полдня, роясь в грудах старых журналов на прилавке, и рассказал о том, что у многих состоятельных культурных японцев исторические предметы народного быта американцев вызывают такой же интерес, как и обычный антиквариат. Почему так случилось, майор и сам не знал. Он, например, помешался на собрании американских медных пуговиц. Другие коллекционировали монеты или почтовые марки, и невозможно было объяснить страсть к тому или иному собранию. Богатые коллекционеры, не скупясь, платили втридорога.
— Приведу вам пример, — проворковал майор. — Вы знаете такие карточки — «Ужасы войны»?
Хумо алчно взглянул на Чилдана.
Напрягая память, Чилдан все–таки вспомнил. Карточки продавались во времена его детства, вместе с надувными шарами, по центу за штуку. Это была целая серия, каждая карточка изображала какой–нибудь отдельный эпизод войны.
— Один из моих самых близких друзей собирает «Ужасы войны», — продолжал майор. — Теперь ему не хватает всего одной карточки «Гибель крейсера «Панай»”. Он предлагает весьма солидную сумму за эту карточку.
— Кувыркающиеся карточки, — неожиданно проговорил Чилдан.
— Что?
— Мы щелкали по ним, и они летали. Тогда ему было восемь лет.
— Каждый из нас обладал одной колодой. Мы становились попарно лицом друг к другу и бросали карточки так, чтобы они кувыркались в воздухе. Мальчик, чья карточка падала лицом вверх, то есть той стороной, на которой отпечатана картинка, выигрывал обе карточки.
Чилдан с удовольствием вспомнил эти прекрасные дни, счастливые дни раннего детства.
Мистер Хумо задумчиво произнес:
— Я часто слышал рассуждения моего друга о карточках «Ужасы войны», но он никогда не говорил ничего похожего. У меня такое впечатление, что он и не знал, для чего использовались эти карточки на самом деле.
Через некоторое время друг майора появился в лавке, чтобы из первых рук получить историческую информацию. Этот человек, тоже офицер императорской армии, был восхищен.
— А крышечки от бутылок! — без предупреждения воскликнул Чилдан.
Японец заморгал, не понимая, о чем идет речь.
— Мы когда–то собирали колпачки от молочных бутылок. В детстве. Круглые крышечки с названием молочного магазина. В Соединенных Штатах были тысячи молочных магазинов, каждый печатал свою собственную крышечку.
Глаза офицера заблестели:
— И у вас остались какие–нибудь коллекции?
Естественно, что таковой у Чилдана не имелось, но, вероятно, у кого–то сохранились давно забытые колпачки — напоминание о довоенных временах, когда молоко продавалось в стеклянных бутылках, а не в одноразовых картонных пакетах.
Вот так постепенно он втянулся в этот бизнес. За ним и другие стали открывать подобные магазины, пользуясь все возрастающим помешательством японцев на американе, но Чилдан всегда старался быть впереди.
— Стоимость вашего проезда — один доллар, — прервал его воспоминания китаец. Он выгрузил сумки и стал ждать.
Чилдан рассеянно уплатил. «Да, весьма возможно, что клиент мистера Тагоми напоминает мистера Хумо».
Ему приходилось иметь дело с такими японцами… но он каждый раз испытывал трудности, когда нужно было отличить одного от другого. Среди них встречались невысокие, коренастые, похожие на борцов, а некоторые молодые, с точки зрения Чилдана, и вовсе не походили на японцев. Клиент мистера Тагоми скорее всего окажется полным, представительным бизнесменом, курящим филиппинскую сигару.
Вдруг, уже стоя среди своих сумок на тротуаре возле «Ниппон Тшм Билдинг», Чилдан с ужасом подумал: а если клиент вовсе не японец! Все, что он подобрал в своих сумках, было рассчитано на них, на их вкусы.
Нет, он непременно будет японцем: не зря же Тагоми сначала заказал вербовочный плакат времен Гражданской войны. Только японец может заинтересоваться таким хламом. Типичная для них мания ко всему обыденному, канцелярски бюрократическому — документам, воззваниям, объявлениям. Чилдан вспомнил одного, который весь свой досуг отдавал собиранию объявлений и газетных вырезок до 1919 года, посвященных американским патентованным лекарствам.
Ладно, его ждут и другие проблемы, более насущные. В высокие двери «Ниппон Тайм Билдинг» входило множество хорошо одетых мужчин и женщин. Чилдан двинулся вперед. Быстрый взгляд вверх, на возвышающееся над ним здание, самое высокое в Сан–Франциско. Стена из окон: сказочный замысел японских архитекторов. И окружающий ее сад из карликовых вечнозеленых кустарников, скал, альпийской горки, песка, имитирующего русло высохшего ручья среди корней и простых плоских камней неправильной формы…
Чилдан заметил свободного черного носильщика и тут же позвал его.
Черный на цыпочках, улыбаясь, бросился к нему.
— Двенадцатый этаж, — как можно грубее сказал Чилдан. — В контору В, да поживее.
Жестом он указал на сумки и небрежно направился к входу, естественно, не оглядываясь.
Через мгновение его вместе с толпой внесло в кабину одного из скоростных лифтов.
Вокруг были в основном японцы. Их чистые лица сияли в ослепительном свете кабины. Тут началось вызывавшее тошноту ускорение, частые щелчки проносившихся мимо дверных проемов. Чилдан закрыл глаза, стараясь как можно тверже держаться на ногах, моля бога, чтобы этот полет побыстрее кончился.
Черномазый, конечно, забрал сумки в служебный лифт. То, что он окажется в этой же кабине, было за гранью воображения. По сути — Чилдан открыл на мгновение глаза — он был одним из немногих белых в кабине.
Когда лифт выпустил его на двенадцатом этаже, Чилдан уже мысленно раскланивался, подготавливая себя к встрече в кабинете мистера Тагоми.
