17
Войдя в лазарет, Картрайт и Бентли застали Риту на ногах.
— У меня все хорошо, — сообщила она им приглушенным голосом. — Что нового?
— Веррик мертв, — объявил Бентли.
— Да, — добавил Картрайт. — С этим покончено. — Он подошел к племяннице и обнял ее. — Ты потеряла часть своих волос.
— Они отрастут.
Она, дрожа, присела на столик из сверкающего металла.
— Он действительно мертв? Вы убили его, и вам за это ничего не будет?
— Я на этом потерял только мою карточку.
Картрайт в подробностях рассказал ей все, что случилось.
— В настоящий момент нет больше Ведущего Игру. Им понадобится, по крайней мере, день, чтобы запустить механизмы по новой.
Он хитро улыбнулся:
— Мне нельзя не знать этого. Я над этим достаточно долго работал.
— Трудно поверить, — сказала Рита. — Кажется, что Риз Веррик существовал вечно.
— Однако это правда. Он мертв.
Картрайт вытащил из кармана старую, ободранную записную книжку и что–то в ней отметил.
— Мы разобрались со всем, за исключением Херба Мура. Астронеф еще не сел, и тело Пеллига находится в том же районе, в нескольких сотнях тысяч миль от Диска Пламени.
Немного поколебавшись, Леон добавил:
— На самом деле, если верить Инвик–службе, Мур достиг корабля Престона и проник в него.
Повисло тяжелое молчание.
— Он смог бы разрушить наш астронеф? — спросила Рита.
— Запросто, — подтвердил Бентли. — И заодно добрую часть Диска Пламени.
— Быть может, Джон Престон займется им, — не очень уверенно подсказала Рита.
— То, как развернутся события, зависит от позиции будущего Ведущего Игру, — заметил Бентли. — Надо бы послать команду, чтобы перехватить Мура. Его тело должно прийти в негодность. Мы могли бы его уничтожить.
— Но только не тогда, когда он вошел в контакт с Престоном, — сухо объяснил Картрайт.
— Думаю, что нам надо бы поставить эту проблему перед будущим Ведущим Игру, — настаивал на своем Бентли. — Мур станет угрозой всей системе.
— Это более чем возможно.
— Вы полагаете, что будущий Ведущий Игру будет что–нибудь делать?
— Думаю, да, — сказал Картрайт. — Тем более что вы и есть будущий Ведущий Игру. Если, конечно, у вас все еще сохранилась карточка, которую я вам дал.
Бентли все время держал ее при себе. Он с недоверием вынул ее и повертел перед глазами. Его пальцы так дрожали, что он выронил ее. Тед поспешно наклонился.
— И вы хотите, чтобы я вам поверил?
— Пока нет, но через сутки вы мне поверите.
Бентли осмотрел карточку со всех сторон. Она абсолютно ничем не отличалась от других.
— Как вам удалось заполучить ее?
— Ее владелец уступил мне ее за пять долларов, что было достаточно дорого по тем временам. Я уже забыл его имя.
— И с тех пор вы храните ее?
— Я храню весь пакет. Я перепродал ее вам с потерей для себя, но я должен был быть уверен, что вы ее примете и что эта сделка будет совершенно законна: не подарок и не ссуда, а продажа по всем правилам, как обычно.
— Дайте мне время прийти в себя, — попросил Бентли. Он спрятал карточку в кармам.
— Вы утверждаете, что это правда?
— Да. И не потеряйте ее!
— Так вы открыли метод предсказания! То, что не перестают искать все обитатели системы. И именно таким образом вы стали Ведущим Игру?
— Нет, — ответил Картрайт. — У меня нет никакой формулы. Я не могу предсказать скачки в Игре. Никто этого не может.
— Но у вас же была эта карточка! Вы знали, что она означает!
— Все, что я сделал, — сказал Картрайт, — это проанализировал механизм выбора. В своей жизни я тысячу раз бывал допущен в Центр в Женеве. Поскольку я не мог предсказать скачки, я придумал наилучший способ замены номеров; я упорядочил карточки и теперь девять следующих номеров были номерами девяти имевшихся у меня карточек. Считайте, что я стал Ведущим Игру благодаря моей собственной карточке, а не тем, которые я купил. Мне надо было бы быть осторожнее: если бы у кого–нибудь возникло желание изучить это получше, все мои планы были бы рассмотрены.
— С каких пор вы работаете над этим? — спросил Бентли.
— Со времен своей молодости. Как и все, я хотел найти систему, позволяющую предвидеть скачки Игры. Я изучил все, что было написано о принципе Гейзенберга, о законах случайности. Я стал наладчиком электронной аппаратуры. Мне еще не было сорока, когда я был принят на работу над базовыми контурами в Женеве. Тогда я считал, что это невозможно предвидеть. Все подчиняется принципу неопределенности. Движение субатомных частиц, определяющих скачки, не может быть рассчитано людьми.
— Честно ли это было? — поинтересовался Бентли. — Это против всяких правил.
— Я играл в эту Игру много лет, — продолжал Картрайт. — Многие играют в нее всю жизнь. Потом я сообразил, что правила таковы, что я не могу выиграть. Кто стал бы в такой ситуации продолжать? Мы ставим против банка, и банк всегда выигрывает.
— Это верно, — согласился Бентли, — какой смысл играть, если Игра передергивается? Но каков ваш ответ? Что делать, когда замечаешь, что Игра такова, что в ней нельзя выиграть?
— Делать то, что сделал я: создавать новые правила и следовать им. Правила, дающие равные шансы для всех играющих, то, чего нет в случае с Минимаксом. Итак, я задался вопросом, какие же правила были бы наилучшими. Я работал над тем, чтобы выработать и изучить их, а затем я руководствовался ими, словно они уже были в силе. — Помолчав, Леон добавил: — И я стал членом Общества престонистов.
— Почему?
— Потому что Престон тоже понимал, что происходит, и, как и я, желал Игры, в которой каждый имеет шанс выиграть. Разумеется, я не склонен к тому, чтобы делить выигрыш на равные части для всех игроков, находящихся к концу Игры в равных условиях, но я считаю, что каждый должен иметь шанс выиграть.
— Значит, вы знали о том, что станете Ведущим Игру, до того, как вас об этом уведомили?
— Я знал это уже несколько недель. Когда я в последний раз налаживал механизм, я сместил центр Игры, что успешно проделывал уже не раз. Сейчас мне удалось полностью проконтролировать процесс. Он управляется отнюдь не случаем. Он запрограммирован на годы вперед. Но это уже было мне ни к чему. Я уже не мог быть никем смещен.
— Что вы собираетесь делать теперь? — спросил его Бентли. — Вы больше не сможете прийти к власти?
— Я вам уже сказал: я выхожу в отставку. Ни Рита, ни я никогда по–настоящему не отдыхали. Я рассчитываю провести остаток дней на залитой солнцем станции, подобной этой. Я смогу расслабиться, спать, размышлять, издавать труды.
— Да? На какую тему?
— По уходы за электронным оборудованием и его починке, — ответил Картрайт. — Это моя специальность.
Слово взяла Рита:
— Через сутки вы, Тед, станете Ведущим Игру. Сейчас вы находитесь в таком же положении, в каком был мой дядя несколько дней назад. Теперь вы будете ждать, что они придут известить вас. Я никогда не забуду момент, когда мы услышали, как они приземлились на крышу. Затем появился майор Шеффер с портфелем под мышкой.
— Шеффер в курсе, — сообщил Картрайт. — Мы все проиграли вместе с ним до того, как я дал вам карточку.
— Посчитается ли теперь Корпус со скачком?
— Корпус с вами посчитается. Перед вами стоит трудная задача. Мир меняется, звезды открываются, словно распускаются розы. Диск является важным этапом. Вся система должна измениться.
— Вы чувствуете себя способным на это? — спросила Рита у Бентли.
— Полагаю. Я хотел иметь возможность изменить мир — и вот я ее имею.
Внезапно он рассмеялся:
— Я, без сомнения, первый человек, находящийся под клятвой самому себе. Я одновременно служащий и его покровитель. Я имею право на жизнь и на смерть самого себя.
— Быть может, у вас получится, — подумал вслух Картрайт. Он явно волновался. — По–моему, это хорошая клятва. Вы должны одновременно обеспечить вашу защиту и делать то, что нужно. Вы ответственны только перед вашей совестью. Это правильное слово?
— Да, это правильное слово, — согласился вбежавший Шеффер. — Оно употребляется в исторических документах. А у меня новость: Инвик–служба дала нам последний рапорт по Муру.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Картрайт смог спросить:
— Последний?
— Инвик–техники проследили за синтетическим телом до момента, когда оно проникло в корабль Престона. Об этом вы уже знали. Потом Мур побеседовал с Престоном и принялся изучать аппаратуру, поддерживающую в нем жизнь. На этом изображение оборвалось.
— Окончательно? Почему?
— По мнению техников, тело взорвалось. Мур, корабль, Джон Престон с его аппаратурой превратились в пепел. Непосредственно видимое изображение могло бы быть замечено обсерваториями.
— Какие–либо поля могли вызвать взрыв бомбы, — подсказал Бентли. — Механизм ее был дьявольски чувствителен.
— Нет. Было видно, как Мур решительно открыл синтетический торс и накоротко замкнул детонатор. — Шеффер пожал плечами: — Интересно было бы знать зачем. Полагаю, мы должны послать туда группу и посмотреть, что они смогут раздобыть. Я не усну спокойно, пока не узнаю всех подробностей.
— Я полностью согласен, — страстно поддержал его Бентли.
Картрайт достал свою записную книжку и вычеркнул последнюю запись.
— Ладно. Вот как это разрешилось. У нас еще будет время приказать собрать пепел. Теперь есть более срочные дела.
Он посмотрел на свои большие карманные часы.
— Корабль скоро должен сесть. Если все прошло хорошо, Гровс обязан приступить к высадке на Диск Пламени.
Диск был огромен. Тормозные двигатели гудели, борясь с возраставшей гравитацией.
Вокруг Гровса ревел ветер, рвался металл.
Циферблат приборов разбился, послышался звук лопнувшей канализации.
— Мы сейчас будем уничтожены, — предсказал Конклин.
Гровс протянул руку и выключил свет. Контрольный отсек потонул в темноте.
— Что это… — начал было Конклин, но тут увидел нечто странное.
От экрана исходил мягкий свет. Это было холодное, бледное свечение, отражающееся на обоих мужчинах.
Исчезло черное пространство, усеянное звездами. Весь экран заполняло обширное лицо планеты. Прямо под ними был Диск Пламени. Долгое путешествие закончилось.
— Как странно, — пробормотал Конклин.
— Вот что увидел Престон.
— Что? Разновидность водоросли?
— Только не на таком расстоянии от Солнца. Это, без сомнения, радиоактивные минералы.
— Где Престон? Я полагал, что его корабль будет сопровождать нас до конца.
Поколебавшись, Гровс ответил:
— Примерно три часа назад мои приборы засекли термоядерный взрыв в десяти тысячах миль отсюда. С момента взрыва гравитационным индикаторам больше не удалось нащупать корабль Престона. Быть может, из–за близости Диска столь малая масса не…
В стеклянный корпус контрольного отсека вошел Джерети.
— Великий боже! — вскричал он, взглянув на экран. — Мы у цели!
— Это наша новая страна, — объявил Конклин. — Величественное зрелище, не правда ли?
— Откуда исходит этот странный свет? Это напоминает спиритический сеанс. Вы уверены, что это планета, а не космическая змея? Мне не хотелось бы жить на космической змее, сколь бы огромна она ни была.
Конклин вышел из отсека и стал спускаться по сверкавшему и вибрировавшему коридору. Казалось, тихое, зеленоватое свечение сопровождало его, пока он шел по трапу на основную палубу. Перед дверью в кабину он на мгновение остановился и прислушался.
Члены экипажа собирали в трюме свои пожитки: сковородки и кастрюли, постельные принадлежности, провизию, одежду.
Возбужденный говор доходил до Конклина сквозь рев тормозных Двигателей. Гарденер, техник–ракетчик, начинал раздавать всем комбинезоны Доддса и шлемы.
Конклин открыл дверь кабины и зашел внутрь.
Мария подняла на него глаза:
— Мы прибыли?
— Нет еще. Вы, я вижу, готовитесь. Хотите приступить к владению вашим новым миром? — Он рассмеялся: — Можете оставить все это здесь: мы будем жить тут, пока не возведем на поверхности дома.
— А… — выдохнула Мария.
Она в смущении начала раскладывать по местам собранные вещи.
— Мы создадим здесь что–то типа колонии?
— Конечно, — согласился Конклин.
Он потрогал металлическую перегородку.
— Здесь.
Мария остановилась, держа в руках ворох одежды.
— Это ведь хорошо, Билл? Очевидно, вначале это будет тяжело, но потом не должно быть плохо. Мы станем жить главным образом под землей, как это делают на Уране и Нептуне. Ведь это даже приятней, да?
— Мы очень хорошо устроимся, — пообещал Конклин.
Он галантно принял одежду из ее рук.
— Подойду к Гарденеру. Он распределяет комбинезоны Доддса.
Жаннет Сиблей, возбужденная, встретила их восклицанием:
— Он слишком маленький! Я не могу влезть в него!
Конклин помог ей застегнуть комбинезон.
— Но будьте особенно внимательны, чтобы не упасть. Это старая модель, и достаточно одного камешка, чтобы продырявить комбинезон. И через секунду вы умрете.
— Кто спускается первым? — спросила Мария.
Она медленно застегивала многочисленные заклепки на комбинезоне.
— Капитан Гровс?
— Полагаю, что тот, кто первый подойдет к люку.
— Может, им буду я, — предположил, подходя, Джерети. — Быть может, я окажусь первым человеческим существом, ступившим на Диск Пламени.
Они еще продолжали застегивать комбинезоны, балагуря и смеясь, чтобы уменьшить нервное возбуждение, когда раздалась сирена, возвестившая о приземлении.
— Держитесь! — крикнул Конклин. — И проверьте ваши комбинезоны!
Астронеф с грохотом коснулся поверхности планеты, и все попадали друг на друга.
Корпус корабля задрожал, а тормозные двигатели взвыли еще сильней, пытаясь остановить сумасшедшую скорость корабля, вгрызавшегося в застывшую поверхность планеты.
Свет замерцал и погас.
В наступившей темноте члены экипажа застыли, парализованные жутким ревом разогнавшихся реакторов и оглушительным скрежетом раздиравшего скалы металла.
Конклин был отброшен на груду матрацев. На него посыпались ящики и кастрюли. Схватившись пальцами за продольную балку, он сумел подняться.
— Мария! — крикнул он. — Где ты? Неподалеку он услышал шевеление.
— Я здесь! — ответила та слабым голосом. — Я, кажется, потеряла шлем.
Конклин нащупал ее шлем.
— Нет, все в порядке.
Корабль продолжал двигаться вперед, сопровождаемый ужасным скрежетом сминаемого металла.
Однако он замедлил ход и вскоре, после заключительного толчка, замер.
Где–то капала какая–то жидкость.
В другом конце коридора загорелась куча различных вещей.
— Затушите огонь! — приказал Гровс.
Джерети с огнетушителем в руках неуверенно пошел вперед.
— Думаю, что мы прибыли, — сообщил он, поливая пламя.
Его напряженный голос дрожал в наушниках его друзей.
Кто–то зажег электрический факел.
— Похоже, что в обшивке пробоина, — предположил Конклин. — Слышно, как выходит воздух.
Гровс был уже у люка.
Он подождал, пока подойдут остальные, раздвинул руками тяжелые засовы и пояснил:
— Больше нет утечки. Пробки должны были заткнуть дыру. Люк открылся.
Широко раскрыв глаза, Гровс торжественно двинулся вперед.
Остальные, вначале колеблясь, затем увереннее, последовали по трапу за ним.
Мария дрожала, и Джерети помог ей овладеть собой.
Первым удалось коснуться поверхности планеты одному японскому рабочему–оптику. Он ловко соскользнул на обледеневшую скалистую поверхность. И улыбнулся им, помахав рукой.
— Все в порядке! — крикнул он всем. — В пределах видимости нет никаких чудовищ!
Но Мария остановилась.
— Посмотрите на этот слабый свет, — предложила она.
Планета казалась огромной равниной, излучавшей зеленый свет.
Мягкий, прозрачный, не дававший тени, он исходил отовсюду: от почвы, от камней.
В этом зеленом свечении люди выглядели непроницаемыми, черными колонками из металла и пластика, неуверенно шагающими вперед.
— Удивительно, что это существует так давно, — проронил Джерети. Он поддал ногой обледеневший камешек. — А мы разве это видим.
— Это неизвестно, — серьезно заметил Гровс. — Я надеялся найти здесь что–нибудь после приземления.
Он взял в руки мощное оружие, висевшее у него через плечо.
— Престон полагал, что Диск может принадлежать другой системе.
На открытом участке почвы виднелось строение. Это была матовая металлическая сфера, гладкая и без всяких украшений.
Мириады ледяных зеленых кристалликов летали вокруг них, пока они осторожными шагами приближались к этому сооружению.
— Как, черт возьми, мы сможем войти туда? — спросил Конклин.
Гровс поднял свое оружие.
— Не вижу никакого другого способа.
Он нажал на спусковой крючок и медленно очертил круг.
— По–видимому, это из нержавеющей стали. Может, сделано человеком.
Конклин и Гровс пролезли в еще не остывшее отверстие. Их ушей достигла регулярная пульсация. Они находились в своеобразной комнате, заставленной механизмами. Позади них со свистом выходил воздух.
— Давайте постараемся вновь закрыть отверстие, — предложил Гровс.
Вдвоем им удалось затянуть брешь.
Затем они начали осматривать гудящие механизмы, связанные в сложные контуры.
— Добро пожаловать, — тихо раздался слабый ломкий голос.
Они резко обернулись, держа оружие наготове.
— Ничего не бойтесь, — продолжал старческий голос. — Я всего–навсего человеческое существо, такое же, как и вы.
Конклин и Гровс застыли в изумлении.
— О боже, — произнес Гровс, — я полагал, что…
— Я Джон Престон, — представился старик.
У Конклина по спине пробежал холодок. Зубы его начали выбирать мерную дробь.
— Вы говорили нам, что его корабль уничтожен. Посмотрите на него: ему, должно быть, миллион лет. И он плавает в этом растворе.
Будто в ответ на его слова, тонкие, словно бумага, губы старика раздвинулись, и вновь раздался слабый шепот.
— Я очень стар, — подтвердил Престон, — почти полностью глух и парализован. — Его рот скривился в улыбке. — Как вам наверняка известно, я страдаю артритом. Должно быть, я где–то потерял очки и вижу не совсем четко.
— Это ваш корабль? — спросил Конклин. — Вы сели сюда перед нами?
Голова наклонилась в знак согласия.
— Он смотрит на нас, — сообщил Гровс. — Как жутко.
— Как давно вы находитесь здесь? — поинтересовался Конклин у мумифицированного создания, плававшего в питательной ванне.
— Извините, — ответил Престон, — но я не могу выйти отсюда, чтобы пожать вам руки.
Конклин на мгновение закрыл глаза.
— Похоже, что он не услышал меня.
— Мы представляем Общество престонистов, — нерешительно начал Гровс. — Мы следуем вашим трудам. А вы…
— Я так долго ждал, — перебил его Престон. — Столько грустных лет, столько одиноких дней!
— Тут что–то не так, — ошарашенный, произнес Конклин. — За этим что–то кроется! Он глух и слеп.
Конклин направился к скоплению механизмов.
— И это не астронеф. Не совсем. По–моему…
— Я хочу рассказать вам о Диске Пламени, — прервал его сухой и безжизненный голос. — Для меня важно только это.
— Для нас — тоже, — озадаченно ответил Гровс.
Конклин судорожно исследовал монолитную внутреннюю поверхность сферы.
— Нет реакторов. Это не может перемещаться. Очевидно, есть антигравитационная защита, подобная той, что ставится в бакенах.
Он резко повернулся к Гровсу:
— Это бакен. Я начинаю понимать.
— Послушайте меня, — проговорил Престон. — Необходимо, чтобы я рассказал вам о Диске.
— Он должен иметь несколько таких бакенов, — размышлял Конклин. — Этот, по–видимому, жил здесь, притянутый силами гравитации. Быть может, существуют тысячи аналогичных бакенов.
Конклин подошел к Гровсу:
— Мы вошли в контакт не с кораблем, а с серией бакенов. Каждый направлял нас к следующему. Мы прошли по всей линии бакенов, вплоть до посадки.
— Делайте, что хотите, — непреклонно твердил голос, — но выслушайте то, что я хочу вам сообщить.
— Замолчите! — закричал Конклин.
— Я должен остаться здесь, — с трудом говорил Престон.
Он с усилием подбирал слова:
— Я не смею выйти. Если я…
— Престон! — завопил Конклин. — Сколько будет дважды два?
— Я ничего не знаю о вас, — бесстрастно продолжал голос.
— Повторяйте за мной! — вопил Конклин. — У Мэри была маленькая овечка. Ее шерстка была как снег бела.
— Прекратите! — зарычал Гровс на грани истерики. — Вы что, сошли с ума?
— Поиски были долгими, — продолжал бормотать монотонный скрипучий голос, — и ничего не дали. Совсем ничего.
Конклин наклонил голову, затем обернулся к проделанному ими отверстию.
— Он не живой. Это не питательная ванна, а какое–то летучее вещество, в котором сохранено видеоизображение. Синхронные звуковые и видеозаписи заставляют его двигаться весьма правдоподобным образом. Но он мертв. Мертв в течение пятисот лет.
В тишине раздавался только непрерывавшееся бормотание.
Конклин наполовину высунулся наружу.
— Эй! — крикнул он остальным. — Идите сюда! Входите!
— Мы почти все слышали в наушниках, — объяснил Джерети.
Он пролез в сферу.
— Что это означает? И эта история про Мэри и маленькую овечку?
Увидев дубликат Джона Престона, он замолчал.
За Джерети, трепеща от нетерпения, вошли остальные. Они все сразу застыли, увидев старика и услышав едва цепляющиеся друг за друга слова.
— Закройте отверстие, — приказал Гровс, когда в сферу забрался последний японский рабочий.
— Это что? — недоверчиво начала Мария. — Почему он так бормочет? Ведь говорили, что он… рассказывает.
Конклин сильно надавил на плечо молодой женщины.
— Это всего только изображение. Он оставил их сотни, может быть, тысячи. Они разбросаны в пространстве, чтобы привлечь астронефы и направить их к Диску.
— Значит, он мертв?
— Уже очень давно. Но посмотрите на него. Он должен был умереть очень старым. Без сомнения, он уже много лет исследовал Диск. Престон знал, что когда–нибудь сюда пойдут корабли. Он хотел проводить их в этот мир.
— Старик, наверное, не знал, что было основано Общество, — грустно констатировала Мария. — Он не думал, что кто–нибудь пустится на поиски Диска.
— Нет, но он знал, что рано или поздно астронеф прилетит сюда.
— Это как–то… обманчиво.
— Не думаю, — вмешался Гровс. — Не поддавайтесь отчаянию. Мертва только физическая оболочка Джона Престона, и это не так уж важно.
— Наверное, вы правы, — согласилась Мария.
Ее лицо сразу же просветлело.
— В каком–то смысле это чудесно. Это почти чудо.
— Помолчи и послушай, — мягко попросил ее Конклин.
Все умолкли.
— Это не слепое движение, — говорило дряхлое изображение старика. Его глаза, не видя, скользили по прибывшим.
Он ничего не слышал
Старик не осознавал их присутствия. Он говорил с далекими–далекими слушателями.
— Не живой инстинкт делает нас беспокойными и неудовлетворенными. Я вам вот что скажу: самое возвышенное, что есть в человеке, — это потребность расти, прогрессировать, открывать новые вещи, двигаться вперед, распространяться дальше, достигать новых территорий, проводить новые эксперименты, жить, эволюционируя, отмежевываясь от рутины и повторений, идти вперед и никогда не останавливаться…
