БИЗНЕС БОГА
Впервые за всю историю морская пехота США была обращена в бегство всего лишь водяными пистолетами.
Экран вздрогнул. Появился новый сюжет. Однако то, что я увидел, не выходило у меня из головы.
Полк морских пехотинцев, в касках, в полном боевом облачении, с карабинами и автоматами, спотыкаясь, отступал перед беспорядочной толпой обнаженных мужчин и женщин. Нудисты, смеясь и дурачась, стреляли в них из игрушечных ковбойских шестизарядных кольтов и водяных пистолетов, таких же, как и в сериале «Повелитель Орбиты». Они разбрызгивали из узких дул струйки жидкости, которые по крутой дуге перелетали через поднятые в отчаянии автоматы и растекались по лицам пехотинцев.
Затем закаленные ветераны побросали свое оружие и пустились наутек. Некоторые, правда, остались стоять с глупым видом, недоуменно моргая и облизывая мокрые губы. А победители брали под руки свои жертвы и уводили по ту сторону нестройных рядов голых людей.
А огнеметы, минометы, безотказные орудия? Толку от них было не больше, чем от дубинок.
Экран погас. Зажегся свет. Майор Алиса Льюис отложила пульт дистанционного управления.
— Так что, господа, есть вопросы? Нет? Мистер Темпер, вам, наверное, не терпится рассказать нам, почему вы уверены, что добьетесь успеха там, где провалились многие другие. Мистер Темпер, господа, изложит нам «голые факты». Он хорошо разбирается во всем, что голо. Здесь он большой специалист.
Я встал. Лицо мое раскраснелось, ладони вспотели. Мне нужно было бы рассмеяться над неуместной шуткой майора по поводу отсутствия волос у меня на голове, но четверть века не убили во мне неловкости, которую я испытывал от своей яйцеобразной головы. Когда мне было двадцать лет, я подцепил лихорадку, которую доктора так и не смогли распознать. А ведь я от нее чуть не умер. Когда я поднялся с постели, я был как остриженный барашек, да так и остался ободранным. Более того у меня оказалась аллергия к парикам. Поэтому меня немного смутила необходимость встать перед аудиторией, после того, как прекрасная майор Льюис продемонстрировала свое остроумие на счет моей сверкающей башки.
Я приблизился к столу, где она стояла, бойкая и, черт побери, хорошенькая. Но, подойдя еще ближе, я увидел, как дрожит ее рука, держащая указку, и поэтому решил пропустить мимо ушей ее дерзкое замечание. Ведь в конце–то концов нам вдвоем придется выполнять одну работу, и с этим ни она, ни я ничего не можем поделать. К тому же у нее была причина нервничать. Пришла пора испытания для всех, и тем более для военных.
Я оглядел заполнивших помещение офицеров, высокое начальство и высшие чины. Через окно виднелась часть покрытого снегом городка Гэйлебург, находящегося в штате Иллинойс. Заходящее солнце светило как обычно. Люди сновали по улицам как ни в чем не бывало, будто они привыкли, что в долине реки Иллинойс сосредоточены пятьдесят тысяч солдат, а необычные создания бродят среди фантастически роскошной растительности уже долгое время.
— Л–леди и д–джентльмены, — заикаясь, начал я, — вчера на б–берегу я видел Сюзи.
Вы понимаете, что произошло дальше. Даже если б таким же тоном я поведал о вспышке чумы в Нью–Орлеане, мои слушатели не могли бы сдержать улыбку и не рассмеяться втихомолку. Я же чувствовал себя полным идиотом.
Мне не следовало столь долго приводить в порядок свои нервы, ибо майор заговорила снова, скривив свои прекрасные в любых обстоятельствах губки.
— Мистер Темпер уверен, что владеет ключом к решению нашей проблемы. Возможно, так оно и есть… Должна, однако, предупредить вас, что его рассказ сочетает такие, казалось бы, не имеющие друг к другу отношения события, как бегство быка из скотопригонного двора, пьяные похождения профессора университета, известного своей непреклонной трезвостью, не говоря уже об исчезновении вышеупомянутого профессора классической литературы и двоих его студентов в ту же самую ночь.
Я подождал, когда стихнет смех. Когда я заговорил, то даже не обмолвился о двух других невероятных фактах, связанных между собой. Я не упомянул о бутылке, приобретенной мною в одной ирландской забегаловке и посланной профессору два года назад. Не сообщил я и о том, что, по моему мнению, изображено на снимке, сделанном одной из камер, установленной на армейском воздушном шаре над городом Онабак. На этой фотографии явно просматривалась огромная статуя быка, выполненная из красного кирпича. Бык стоял посреди футбольного поля Фрайбеллского университета.
— Господа! — произнес я. — Прежде чем я расскажу о себе, я должен остановиться на причинах, побудивших Управление по делам пищи и наркотиков послать агента–одиночку в местность, где до сих пор объединенная мощь всей армии, ее военно–воздушных сил и морской пехоты не смогла ничего сделать.
Лица присутствующих вспыхнули багрянцем, словно цветы осени.
— УДПН по необходимости принимает участие в этом «Деле Онабака». Как вы знаете, в реке Иллинойс, от Чилликута до Паваны, вместо воды теперь течет пиво.
Никто не засмеялся. Это давно уже перестало забавлять всех. Что же касается меня, то я терпеть не могу любые спиртные напитки или наркотики. И для этого у меня есть веские причины.
— Мне следует внести некоторые уточнения. В реке Иллинойс — хмельная вода, однако те из наших добровольцев, которые пили из реки это не то пиво, не то воду, реагировали на алкоголь не так, как должны были реагировать на обычное спиртное. Они сообщили, что после выпитого они впали в эйфорию, а потом ощутили абсолютное отсутствие внутренних запретов. И это состояние длилось даже после того, как весь алкоголь был выведен из системы кровообращения. Напиток действует как возбуждающее, а не как успокоительное. После него нет похмелья. И больше всего нас удивляет, что ученые не могут найти в воде, взятой на анализ, никаких неизвестных веществ.
Тем не менее почти все это вам уже известно, так же как и известно, почему привлечено УДПН. Главные причины, по которым именно меня сюда прислали, заключаются в том, что я родился и вырос в Онабаке, и мое начальство, включая и президента Соединенных Штатов, находится под глубоким впечатлением от моей гипотезы об отождествлении лица, ответственного за это безобразие. Кроме того, — добавил я не без ехидного взгляда в сторону майора Льюис, — все убеждены, что поскольку я первый выдвинул тезис о необходимости психологической подготовки против соблазна, который представляет собой вода реки, то и первым таким агентом должен быть я.
После того как ситуация привлекла внимание УДПН, мне поручили заняться этим делом. Поскольку так много федеральных агентов исчезли в окрестностях Онабака, я пошел в библиотеку Конгресса и начал читать выходившие в Онабаке газеты «Морнинг стар» и «Ивнинг джорнел», начиная с того дня, когда библиотека перестала получать экземпляры этих газет. Таким образом, я как бы постепенно возвращался к событиям двухгодичной давности. И только здесь, в номерах от тринадцатого января, я наткнулся на нечто существенное. Я подчеркиваю: тринадцатое января два года назад.
Я замолчал. Теперь, когда я должен был изложить свои доводы перед этими тупоголовыми воротилами, мне захотелось выяснить их реакцию на мои слова. Ровно никакой! Тем не менее я осмелел и решил козырнуть.
— Господа! В номерах от тринадцатого января среди всего прочего сообщалось об исчезновении в предыдущую ночь доктора Босуэлла Дархэма из Трабеллского университета вместе с двумя слушателями его обзорного курса античной литературы. Сообщения были противоречивыми, однако все сходились в следующем. Первое: днем тринадцатого студент Эндрю Поливайносел отпустил весьма пренебрежительное замечание об античной литературе. Доктор Дархэм, известный своей кротостью и снисходительностью, обозвал Поливайносела ослом. Поливайносел, дюжий футболист, встал и сказал, что он вышвырнет профессора из здания университета, схватив его за задницу. Однако, если верить свидетелям, робкий худосочный мужчина, каковым и является Дархэм, сграбастал рослого Поливайносела одной рукой и вышвырнул его через дверь в коридор.
После этого Пегги Рурке, чрезвычайно привлекательная сокурсница и «возлюбленная» Поливайносела, уговорила его не бросаться на профессора. Однако спортсмена, казалось, вовсе не надо было уговаривать. Ошеломленный, он без всяких возражений позволил мисс Рурке увести себя.
Студенты решили, что теперь у Дархэма появилась отличная возможность добиться исключения Поливайносела из университета, несмотря на то что он входил в юношескую сборную страны. Профессор, однако, ничего не сообщил декану о происшедшем. Слышали, как он ворчал, что Поливайносел — осел и что это видно всем. Один из студентов поведал, что ему показалось, будто от профессора попахивает спиртным. Но затем он решил, что, должно быть, ошибся, ибо то, что профессор не прикладывался к бутылке, стало уже притчей во языцех по всему университету. Немалую роль в этом, казалось, играла его жена. Она была ревностной сторонницей воздержания от спиртных напитков, современной последовательницей теории Уилларда.
Возможно, господа, это покажется вам совершенно не относящимся к делу. Но я заверяю вас, что вы не правы. Рассмотрим показания еще двух студентов. Оба клянутся, что видели горлышко бутылки, торчащей из кармана пальто профессора, висевшего у него в кабинете. Пробки в ней не было. И хотя на дворе морозило, у профессора, известного своей нелюбовью к холоду, оба окна были открыты. Вероятно, для того, чтобы выветрился запах из бутылки.
После этой стычки доктор Дархэм пригласил Пегги Рурке в свой кабинет. Мисс Рурке вышла оттуда через час, вся в слезах, с раскрасневшимся лицом. Она сказала, что профессор вел себя как безумный, что он признался ей, что влюбился в нее с того самого дня, когда она впервые переступила порог его аудитории, но он понимает, что он слишком старый и некрасивый, чтобы даже подумать о том, чтобы сбежать с ней. Но теперь, когда многое изменилось, он хочет увезти ее. Рурке объяснила, что профессор всегда ей нравился, но она даже на секунду не представляла себе, что может в него влюбиться. Тогда он обещал ей, что к вечеру он будет совсем другим человеком и что он ей покажется неотразимым.
Несмотря на это, все казалось тихим и спокойным в тот вечер, когда Поливайносел привел Пегги Рурке на вечер второкурсников. Ответственный за вечер Дархэм поздоровался с ними, будто ничего не произошло. Жена его тоже, казалось, как будто не ощущала чего–либо неладного. Это само по себе странно, ибо миссис Дархэм была одной из тех жен преподавателей, мимо ушей которой не могла пройти ни одна университетская сплетня. Более того, женщина в высшей степени нервная, она не была из тех, кто умеет скрывать свои чувства. Над профессором посмеивались у него за спиной, потому что он был явно под башмаком у жены. Миссис Дархэм частенько делала из него посмешище и водила его как быка с продернутым в носу кольцом. Однако в тот вечер…
Майор Льюис прочистила горло:
— Мистер Темпер, вы бы не могли пропустить такие подробности? Эти джентльмены очень заняты, и им нужны только голые факты. Голые факты, повторяю.
— А голые факты таковы, — улыбнулся я. — Позднее, когда танцы закончились, миссис Дархэм в истерике позвонила в полицию и сообщила, что ее муж сошел с ума. О том, что он, может быть, выпил, даже говорить не приходилось. Такое для нее было абсолютно немыслимым, он бы не осмелился…
Майор Льюис еще раз прочистила горло. Я с досадой посмотрел на нее. По–видимому, она никак не могла уразуметь, что все эти подробности необходимы.
— Один из полицейских, который ответил на ее звонок, потом рассказал, что профессор, шатаясь, бродил по снегу в одних только брюках, из кармана которых торчала бутылка, и обрызгивал красной краской прохожих. Показания другого полицейского были несколько иными. Он уточнил, что профессор брызгал краской из ведра, орудуя кистью.
Чем бы он ни пользовался, он покрасил свой собственный дом и дома некоторых соседей от крыши до фундамента. Когда прибыла полиция, он вымазан краской машину и залепил глаза полицейским. Пока они прочищали их, он смотался. Еще через полчаса он исполосовал краской женское общежитие и напугал до смерти немало его обитательниц. Затем он проник внутрь, проскользнул мимо возмущенной дежурной, пробежался по всем коридорам, обрызгивая краской, казалось, из бездонной банки всех, кто высовывался из комнат, а затем, не найдя Пегги Рурке, исчез.
Я мог бы добавить, что все это время он хохотал как безумный и кричал, что перекрасит в этот вечер весь город в красный цвет. Мисс Рурке ушла вместе в Поливайноселом, несколькими своими земляками и их друзьями в ресторан. Позже Рурке и Поливайносел распростились со своими друзьями возле их домов, а затем предположительно направились в женское общежитие. Однако туда они не добрались. Ни их, ни профессора больше не видели. Не видели в течение двух лет, которые прошли между инцидентом и тем временем, когда перестали выходить газеты в Онабаке. Наиболее популярной была гипотеза о том, что безумно влюбленный профессор убил и похоронил студентов, а затем исчез неизвестно куда. Но я предпочитаю, и не без веских оснований, верить совсем иному.
Поспешно, ибо я уже видел, что моя аудитория утомилась, я рассказал о появившемся в нижней части Мэйн–Стрит будто бы ниоткуда быке. Позже со всех скотных дворов пришли сообщения, что не пропал ни один бык. Тем не менее слишком многие видели быка, чтоб отмахнуться от этого факта. К тому же все свидетельствовали, что видели быка, плывущего через реку Иллинойс с голой женщиной на спине. Женщина эта размахивала бутылкой. Затем бык и, естественно, женщина, устремились к лесу, где и исчезли.
Здесь поднялся целый тарарам. Командующий береговой охраной высказался первым:
— Неужели вы пытаетесь, мистер Темпер, доказать мне, что воплотился миф о Зевсе и Европе?
Продолжать дальше было бы бесполезно. Эти люди ничему не поверят, пока не увидят воочию. Я решил, что самое время дать им это увидеть.
Я взмахнул рукой. Мои ассистенты притащили большую клетку на колесах. Внутри ее, припав к полу, сидела очень большая, похожая на человекообразную, обезьяна в маленькой соломенной шляпке, в розовых нейлоновых штанишках. Мордочка ее выражала грусть. В дырке, вырезанной в штанишках, виднелся длинный хвост. Строго говоря, как я полагаю, ее нельзя было классифицировать как человекообразную. У человекообразных обезьян нет хвоста.
Антрополог с первого взгляда увидел бы, что это вообще не обезьяна. У нее действительно была морда с далеко выступающими челюстями, длинные волосы, покрывавшие все тело, длинные руки и хвост. Но ни у одной обезьяны не могло быть ровных, высоких бровей или такого большого крючковатого носа… или ног, столь длинных по сравнению с туловищем.
Когда клетку установили рядом с трибуной, я проговорил:
— Господа, если все, что я сказал, покажется вам не относящимся к делу, то я уверен, что через несколько минут мне удастся убедить вас, что я вовсе не напрасно лаю на луну.
Я повернулся к клетке, поймав себя на том, что едва не поклонился, и произнес:
— Миссис Дархэм, будьте любезны, расскажите этим господам, что с вами случилось.
И я стал ждать, предвкушая тот позор, который испытают эти важные господа, уяснив, что одному маленькому агенту УДПН удалось больше, чем всем этим солдафонам. Я ждал этой минуты со вчерашнего вечера, когда мои ребята изловили ее в окрестностях города.
Я ждал…
Ждал…
Миссис Дархэм отказалась вымолвить хотя бы одно слово. Ни единого слова, как я ни уговаривал ее. Мне оставалось еще только встать перед ней на колени и умолять. Я пытался объяснить ей, какие гигантские силы приведены в действие и что в своей розовой безволосой ладони она держит судьбу всего мира. Но она не желала открывать рот. Кто–то оскорбил ее достоинство, и единственное, до чего она снизошла, — это дуться на нас, повернувшись к нам спиной и помахивая хвостом над розовыми панталонами.
Более злющей женщины мне не доводилось видеть. Неудивительно, что муж сделал из нее обезьяну.
Вместо триумфа полное фиаско. Важных шишек вовсе не убеждала записанная на магнитофонную ленту моя с нею беседа. Они все решили, что мозгов у меня еще меньше, чем волос, и не стеснялись демонстрировать это, когда молчали в ответ на мои настойчивые требования задавать вопросы. Майор Льюис презрительно улыбалась.
Что ж, все это не имело особого значения для выполнения моей миссии. Приказ, который был отдан мне, они не могли отменить.
В половине восьмого того же вечера я был уже в окрестностях города с группой офицеров и своим боссом. Хотя луна только всходила, света ее казалось достаточно, чтобы читать. Всего в десяти метрах от нас заканчивались снег и холод и начинались зелень и тепло.
Генерал Льюис, отец майора Льюис, объявил:
— Мы даем вам два дня, мистер Темпер, чтобы наладить контакт с Дархэмом. В четырнадцать часов в среду мы начинаем наступление. Морские пехотинцы, вооруженные луками и стрелами и пневматическими ружьями, в кислородных масках будут посажены в планеры с герметическими кабинами. Планеры отцепятся от самолетов–буксировщиков на большой высоте и сделают посадку на федеральном шоссе номер двадцать четыре к югу от окраины города. Там, где два огромных луга. Пешим строем морские пехотинцы двинутся по Адамс–стрит, пока не войдут в центр города. К тому времени, я надеюсь, вы обнаружите и ликвидируете источник этой заразы.
«Ликвидируете», насколько я понял, означало «убьете»’. Чувствовалось, что генерал полагал, что я не смогу этого сделать. Я не понравился генералу Льюису не только потому, что был штатским, облаченным полномочиями самим президентом, но еще и потому, что мне с его дочерью вскоре предстояло оказаться в ситуации, далекой от общепринятых стандартов. Алиса Льюис была не только майором и женщиной — для ее звания она была в высшей степени привлекательной и молоденькой.
И вот она стояла, дрожа, в одном бюстгальтере и трусиках, пока я сам раздевался до трусов. Как только мы окажемся в лесу, то снимем с себя и остальное. В чужой монастырь со своим уставом…
А в помощь нам скоро придут морские пехотинцы с луками и стрелами. Неудивительно, что вояки выглядели такими жалкими. Однако на территории, контролируемой профессором и его Варевом, огнестрельное оружие переставало действовать. А вот Варево действовало вовсю. И у всех, кто его пробовал, сейчас же вырабатывалось к нему пагубное пристрастие.
У всех, кроме меня.
Я был единственным, кто считал, что не подвержен его воздействию.
Доктор Дуэрф задал мне несколько вопросов, пока кто–то пристегивал десятилитровый баллон с дистиллированной водой к моей спине. Доктор был психиатром из Колумбийского университета. Он, как считалось, подготовил меня к тому, чтобы я сумел устоять перед этим чертовым Варевом.
Неожиданно, прямо посреди какой–то фразы, он обхватил мою голову. В другой руке у него неизвестно откуда появился стакан. Он попытался силой протолкнуть его содержимое между моими сжатыми губами. Я всего лишь один раз понюхал и тотчас же вышиб стакан из его руки, а потом врезал ему по голове кулаком.
Он отпрыгнул назад, держась за скулу.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Я–то отлично, — усмехнулся я. — Но на какое–то мгновение почудилось, что я вот–вот задохнусь: мне хотелось убить вас за то, что вы пытались сделать.
— Я просто хотел провести окончательную проверку. Вы ее прошли на «отлично» с плюсом. У вас выработан условный рефлекс против Варева.
Отец и дочь Льюисы молчали. Их раздражало то, что я, гражданский, придумал этот способ борьбы с Варевом. Тысячу морских пехотинцев, которые по графику должны последовать за мной через два дня, придется одеть в кислородные маски, чтобы избавить от искушения. Что касается моей спутницы, то она прошла спешную подготовку под гипнозом, проведенную тем же Дуэрфом, но он не знал, насколько успешную. К счастью, ее миссия будет длиться не так долго, как моя. В задачу Алисы Льюис входило добраться до источника Варева и принести назад пробу. Если, однако, мне понадобится помощь, то я мог бы взять ее с собой. С другой стороны, хотя об этом открыто не говорилось, я должен был удержать ее от искушения вкусить Варева.
Мы пожали всем собравшимся проводить нас руки и пошли прочь. Теплый воздух как завеса окутал нас. Еще мгновение назад мы дрожали от холода, теперь мы вспотели. И это было плохо. Это означало, что мы быстро выпьем свой запас воды.
Я посмотрел вокруг. Было полнолуние. Два года изменили обычный ландшафт Иллинойса. Деревьев стало гораздо больше, причем таких, какие раньше было трудно встретить так далеко на севере. Кто бы ни был виноват в переменах, он должен был завезти сюда множество семян и саженцев, готовясь к потеплению климата. Я это знал, ибо еще в Чикаго проверил все почтовые заказы и обнаружил, что некто Смит через две недели после исчезновения Дархэма начал оформлять доставку из тропических стран различных саженцев. Посылки шли в один из домов в Онабаке, а затем исчезали в почве окружающей местности. Дархэм, очевидно, понял, что речная долина не сможет прокормить проживавших здесь триста тысяч человек, как только железная дорога и грузовики перестанут возить сюда консервы, свежее молоко и другие продукты питания. Вся округа будет до корней объедена голодными ордами.
Но когда вы увидите, что вокруг полно фруктовых деревьев: банановых, вишневых, яблонь, слив и других, и все они плодоносят в совсем неподходящее время года, когда вы найдете чернику, бруснику, голубику, дыни, помидоры и картофель и все это таких размеров, что могло бы получить призы на ярмарках, то вы, несомненно, поймете, что здесь не ощущается нехватки пищи. Все, что остается, — это подобрать и съесть.
— Мне это напоминает, — шепнула Алиса, — райский сад.
— Прекратите предательские речи, Алиса! — сердито отрезал я.
Она холодно посмотрела на меня:
— Не будьте глупым. И не называйте меня Алисой. Я — майор морской пехоты!
— Пардон! — извинился я. — Но нам лучше отбросить звания. Туземцы могут удивиться, но что еще важнее — пора уже сбросить эти одежды, пока не наткнулись на кого–нибудь.
Она попробовала возражать, но приказ есть приказ. Несмотря на то что нам придется провести вместе не менее тридцати шести часов и все это время мы должны быть в чем мать родила, она настояла на том, чтобы раздеваться мы ушли в кусты. Я не стал спорить.
Зайдя за дерево, я сбросил трусы. И в это самое время почуял запах сигары. Я сбросил ремень, державший на спине баллон с водой, и пошел по узкой тропе. То, что я увидел, потрясло меня.
Опершись о ствол дерева сидело какое–то чудище, закинув одну коротенькую ногу на другую. Из его хищного рта торчала гаванская сигара, а большие пальцы своих, так сказать, рук оно держало так, словно они были засунуты в воображаемый жилет.
И я не столько испугался, сколько удивился. Это существо прямо–таки сошло со страниц знаменитых комиксов. Ростом оно было более двух метров, у него была ярко–зеленая шкура и желто–коричневые пластины на груди и животе. Ноги казались очень короткими, зато туловище очень длинным. Лицо его чем–то напоминало человеческое, а чем–то — морду аллигатора. На голове у него были две огромные шишки и большие, величиной с тарелку, глаза. Выражение его лица свидетельствовало одновременно о доброте, глупости и наивности. Оно было само совершенство, хотя у него вместо пяти пальцев было всего четыре.
Мой шок был вызван не только неожиданным его появлением. Я сразу понял разницу между забавным рисунком и плотью. На картинках эта тварь казалась привлекательной, забавной и даже милой. Воплотившись, она стала чудовищем!
— Не пугайтесь, — сказало чудовище. — Скоро я понравлюсь вам гораздо больше.
— Кто вы? — удивился я.
В этот момент из–за кустов вышла Алиса. Она разинула рот и схватила меня за руку.
Существо помахало сигарой:
— Я — Аллегория, эмблема на банках штата Иллинойс. Добро пожаловать, незнакомцы, во владения Великого Махруда.
Я не понял, что означали последние несколько слов. И целая минута ушла на то, чтобы осознать, что его имя было игрой слов, происходившей от фамилии известного карикатуриста и миссис Маланпрон, героини Шеридана.
— Альберт Аллегория — мое полное имя, — объяснил он. — То есть в данном воплощении. В других случайных формах — соответственно и другие имена. Понятно? А вы двое, я полагаю, новенькие, которые хотят жить на берегах Иллинойса, пить Варево и поклоняться Быку.
Он вытянул ладонь. Два его средних пальца оказались прижатыми к ладони, а большой и мизинец были оттопырены (жест, хорошо знакомый любителям выпить).
— Это жест, который каждый подлинно верующий делает, встречаясь с другим, — произнес он. — Запомните его, и вы избавитесь от многих лишних хлопот.
— Откуда вы знаете, что я извне? — поинтересовался я. Сейчас не имело смысла врать. Было непохоже, что он может причинить какой–нибудь вред.
Он рассмеялся, его огромный рот гремел, как мегафон. Алиса, уже больше не офицер морской пехоты, крепко вцепилась в мою руку.
— Я нечто вроде полубога, — объяснило существо. — Когда Махруд, бык, стал богом, он написал мне письмо — воспользовавшись, разумеется, почтой США. И пригласил меня сюда, чтобы я был полубогом при нем. Мне всегда было наплевать на весь остальной мир, поэтому я проскользнул через армейские оцепления и принял на себя обязанности, которые Махруд, бык, возложил на меня.
Я также получил письмо от моего бывшего профессора. Оно пришло еще до того, как началась вся эта заваруха, и я ничего не понял из его приглашения жить вместе с ним и быть его полубогом. Тогда мне показалось, что у него в голове внезапно стало не хватать каких–то очень нужных роликов.
Не зная, что еще спросить, я поинтересовался:
— А каковы ваши обязанности?
Он снова помахал сигарой.
— Работа моя, которая, кстати, совсем необременительна, заключается в том, чтобы встречать новичков и предупреждать их, чтобы они пошире раскрывали свои глаза. Им необходимо понять, что не все является таким, как кажется, и что они должны смотреть в корень, дабы под поверхностью каждого деяния видеть символ.
Он сделал затяжку, выдохнул дым и продолжал:
— У меня есть к вам вопрос, я не хочу, чтобы вы отвечали на него сейчас же, я предлагаю, чтобы вы подумали и дали мне ответ позже. Вопрос мой таков — куда вы хотите сейчас пойти?
И он прекратил дальнейшие объяснения.
— До скорого, — произнес он только и зашагал прочь по тропинке. Со стороны казалось, что его короткие ножки движутся совершенно независимо от длинного туловища. Я посмотрел ему вслед и вернулся к дереву, за которым я оставил баллон с водой. Забросив его себе за спину, мы двинулись в путь.
Шли мы довольно быстро. Алиса была настолько ошеломлена увиденным, что, казалось, не сознавала своей наготы. Через некоторое время она сказала:
— Это страшно пугает меня. Разве может человек принять такой вид?
— Но ведь мы обнаружили его, — ответил я с наигранным оптимизмом. — Думаю, что будет лучше, если мы приготовимся к чему угодно.
— Вероятно, история, которую поведала вам миссис Дархэм там, на базе, соответствует истине.
Я кивнул. Жена профессора рассказала мне, что незадолго до того, как была оцеплена эта местность, она пошла к утесу через реку, где, как уже она убедилась, находится ее муж. И хотя тогда он объявил себя богом, она не боялась его.
Миссис Дархэм на всякий случай взяла с собой двух адвокатов. Толком она не могла рассказать, что с ней произошло на другом берегу. Но какая–то неведомая сила, по–видимому управляемая доктором Дархэмом, превратила ее в огромную хвостатую обезьяну и заставила бежать. Оба адвоката, превращенные в скунсов, также куда–то разбежались.
Размышляя над этими странными событиями, Алиса произнесла:
— Чего я не могу понять, так это то, каким образом Дархэм сумел все это проделать. Откуда у него такое могущество? Какого рода машиной он располагает?
Хотя было очень жарко, по телу моему пробежали мурашки. Вряд ли я был в состоянии рассказать ей, что, по всей видимости, во всей создавшейся ситуации почти на все сто процентов виноват я. Я и без слов достаточно ощущал свою вину. Более того, если бы я рассказал ей то, что было правдой — я, во всяком случае, уверен в этом, — то она просто решила бы, что я сошел с ума. Но тем не менее так оно и было, и именно поэтому я добровольно взялся выполнить это поручение. Я заварил эту кашу. И я должен был расхлебывать.
— Я хочу пить, — внезапно призналась Аписа. — Как насчет того, чтобы выпить, папаша? Может, нам не скоро представится еще такая возможность?
— Черт побери, — сказал я, снимая баллон. — Не называйте меня папашей. Меня зовут Даниэль Темпер, и я не настолько стар, чтобы мог быть…
Я замолчал. Я все же достаточно стар, чтобы быть ее отцом. В южных штатах, во всяком случае.
Понимая, о чем я думаю, она улыбнулась и протянула небольшую кружку, которую отстегнула от баллона.
— Мужчина стар настолько, насколько он себя чувствует, а я чувствую, что мне не больше тридцати.
В это мгновение я поймал глазом какую–то тень на тропе.
— Ныряйте! — успел я крикнуть Алисе.
Она как раз вовремя скрылась в траве, что же касается меня, то у меня на пути стоял баллон, и я решил оставаться на месте в надежде как–нибудь выкрутиться.
Когда я увидел, что двигалось по тропе, то пожалел, что поленился убраться с нее. Неужели в этой забытой богом местности совершенно нет человеческих существ? Сначала Аллегория, теперь вот Осел.
— Хэлло, братец! — приветствовал он меня, и прежде чем я придумал какой–нибудь предлог для отступления, он откинул назад свою причудливую голову и чудовищно расхохотался, смех его состоял из звуков «ха–ха» и «и–а».
Но мне это смешным не показалось, я был слишком напряжен, чтобы притворяться, что мне весело. Кроме того, от него несло Варевом. Меня едва не стошнило, прежде чем мне удалось сделать пару шагов назад.
Осел был высок и покрыт, в отличие от большинства ослов, короткими светлыми волосами. Он стоял на двух почти человеческих ногах, заканчивающихся широкими копытами. У него были длинные волосатые уши, но во всем остальном он походил на человека. А звали его, если он не врал, Поливайносел.
— Зачем вы тащите этот баллон? — спросил он.
— Я занимаюсь контрабандой Варева на ту сторону. Он улыбнулся, обнажив длинные лошадиные зубы.
— Незаконная торговля, да? А что они вам за это платят? Деньги ни к чему почитателю Сверх–Быка!
Он поднял правую руку, показав мне знакомый характерный жест. Я не ответил ему сразу, и взгляд его стал суровым. Когда же я воспроизвел этот знак, то он сразу подобрел.
— Я таскаю контрабандой Варево из любви к искусству, — замялся я. — А также чтобы распространять Истину.
Откуда взялась последняя фраза, я не имел никакого представления. Возможно, интуитивно я ответил на слово «почитателю», осознав, что в изображаемый им знак Осел вкладывал почти религиозный фетишизм.
Он протянул большую волосатую руку и повернул кран на моем баллоне. Прежде чем я успел пошевелиться, он уже наполнил ладонь жидкостью, затем поднял руку к губам и громко сплюнул.
— Тьфу! Да это же вода!
— Конечно! — сказал я. — После того как освобождаюсь от Варева, я наполняю емкость простой водой. Если меня поймают патрули, то я говорю, что таскаю тайком в наши места чистую воду.
Снова раздался громоподобный хохот.
— Но это еще не все, — продолжал я. — Я даже договорился кое с кем из начальства, чтобы оно дало команду пропускать меня, если я буду носить им Варево.
— Коррупция, братец, не так ли? Все ржавеет, даже медь пуговиц и погон. Уверяю, пройдет совсем немного времени, и Варево распространится повсюду. Пройдусь–ка я с вами километра два. Мои почитатели местного культа Осла сегодня отмечают Праздник Плодородия. Присоединитесь к нам?
Я вздрогнул.
— Нет, спасибо, — быстро ответил я.
Я уже наблюдал одну из этих оргий через полевой бинокль в один из вечеров. Вот как это происходило. Огораживалась территория диаметром в двести метров, и в центре ее разводился огромный костер. На фоне этого адского пламени виднелись белые, по–дурацки скачущие тела мужчин и женщин, отбросивших абсолютно все сдерживающие начала. Еще очень долго эта сцена не выходила из моей головы. Она мне снилась по ночам.
Когда я отклонил предложение, Поливайносел снова издал свой специфический крик и хлопнул меня по спине, вернее, по баллону, который я успел уже надеть. Я плюхнулся на четвереньки в высокую траву, я был вне себя. Я понял, что не только оскорбил его. Я еще боялся, что он погнул тонкостенную емкость и она станет протекать.
Но не потому я поднялся не сразу. Я не мог пошевелиться, так как на меня в упор глядели большие голубые глаза Алисы.
Поливайносел издал громкий крик, подпрыгнул и опустился рядом со мной. Став на четвереньки, он уткнулся своим безобразным лицом с ослиными ушами прямо в Алису и заревел:
— Вот это белая коровка! Отменная закуска перед обедом!
Он схватил Алису за талию и высоко поднял ее, одновременно поднимаясь сам. Некоторое время он вертел ее, рассматривая в лунном свете, будто это был какой–то необычный жук, которого он поймал в траве.
Извиваясь, она кричала:
— Черт вас побери, бугай здоровый! Уберите свои грязные лапы!
— Я — Поливайносел, местный бог Плодородия! — с ослиными нотками в голосе закричал он. — Это моя обязанность — и привилегия — проверять, на что ты способна. Скажи мне, дочь моя, молилась ли ты о ниспослании тебе сына или дочери? И каков твой урожай? И твои курочки несут достаточно яиц?
Вместо того чтобы испугаться, Алиса рассердилась:
— Все у меня в порядке, Ваша Ослиность. Извольте отпустить меня на землю! И не смотрите на меня своими большими блудливыми глазами! Если вы желаете того, о чем я догадываюсь, — желайте, но поспешите на собственную оргию. Ваши почитатели ждут не дождутся именно вас!
Он развел руками, и она упала на землю. К счастью, она была ловкой и упала на ноги. Затем она попыталась убежать, но он протянул руку и снова сгреб ее за талию.
— Не в ту сторону идешь, моя хорошенькая дурочка! Нечестивцы охраняют границу всего лишь в нескольких сотнях метров отсюда, ты же не хочешь, чтобы тебя поймали. Ты тогда не сможешь больше пить божественное Варево. Ведь ты же не хочешь этого, да?
— Спасибо, я сама о себе позабочусь! — резко ответила Алиса. — Только оставьте меня в покое. Это ж надо, девушка уже не может вздремнуть в траве без того, чтобы какой–то мелкий божок не захотел с ней покувыркаться!
Алиса быстро усваивала местный жаргон.
— Что ж, дочка, за это ты нас, богов, не упрекай. Особенно, когда сама сложена, как богиня.
Он издал громогласный ослиный крик, от которого мы едва не попадали, затем подхватил нас и поволок по тропинке.
— Пойдемте же, мои дорогие, я познакомлю вас со всеми. У нас будет роскошный вечер на Пиршестве Осла. — Снова он испустил оскорбительный ослиный крик. Теперь я понял, почему Дархэм придал этому парню именно этот облик.
Я стал размышлять дальше. Весь вопрос заключался в том, каким образом он это проделывал? Я не верил, разумеется, в сверхъестественные силы. Если бы они и существовали, то не человеку владеть ими. А если что и происходило в этой материальной Вселенной, то оно должно было повиноваться законам физики.
Возьмем хотя бы уши и копыта Поливайносела. У меня была прекрасная возможность хорошенько рассмотреть их, пока он тащил нас вперед. Уши его были изменены и стали походить на ослиные. Но у того, кто это сделал, не было перед глазами эталона. В основном это были человеческие уши, только удлиненные и покрытые тонкими волосками.
Что же касается ног, то они тоже были человеческими, а не ослиными. Ступни, правда, отсутствовали, но его светлые блестящие копыта, по форме похожие на лошадиные, были, очевидно, из того же материала, что и ногти на пальцах. И кроме того, можно было различить контуры пяти пальцев.
Было очевидно, что какому–то биоскульптору пришлось переделывать уже готовый человеческий материал по другому шаблону.
Я взглянул на Алису. Она была великолепна в своем гневе. Хоть Поливайносел весьма неуклюже похвалил ее, фигура у нее действительно была превосходной. Она была как раз из тех девушек, которые всегда председательствуют в женских клубах своего колледжа, избираются королевами балов и выходят замуж за сынков сенаторов. Именно такие девушки не обращали на меня внимания, когда я пыхтел в Трабеллском университете. Поливайносел вдруг остановился и проревел:
— Послушай–ка, ты, а как тебя зовут?
— Даниэль Темпер, — ответил я.
— Даниэль Темпер? ДТ? О–хо–хо! И–а! Послушай, старина ДТ, выбрось к чертям эту жестянку, тебе тяжело ее нести, и вид у тебя, как у осла, ну, с этой штукой на спине. И я не хочу, чтобы здесь кто–то еще был похож на меня, понимаешь? Ха–ха, и — а! Усек?
Он ткнул меня под ребра твердым, как камень, большим пальцем. Я, как мог, пытался сдержаться, чтобы не броситься на него. Ни одного человека — или божества — я не ненавидел столь яростно. Дархэм, видимо, ошибся, думая, что наказал его. Поливайносел, казалось, гордился своим превращением и, если я понял его правильно, извлекал для себя огромную пользу из того, что был объектом поклонения. Разумеется, не он первый сделал религией свои недостатки.
— А как же я потащу Варево назад, если повсюду буду с вами? — спросил я.
— А кому какое дело? — нахально заявил он. — Твои пустячные хлопоты мало помогут распространению божественного Пойла. Оставь это рекам и Махруду, быку.
Он снова сделал характерный знак.
Я не стал с ним спорить. Чтобы он не сорвал с моей спины баллон, я осторожно стал снимать его сам. Но он все же помог мне, схватив баллон и швырнув его в темноту леса.
Мне сразу же так сильно захотелось пить, что я едва держался.
— Ты же не хочешь пить эти грязные помои! — ревел по–ослиному Поливайносел. — Идем со мной в Поселок Осла! Там у меня чудесный маленький храм — не особенно роскошный, не как Цветочный Дворец Махруда, быка, — но тоже довольно милый. И мы прекрасно проведем там время,
И все это время он бесстыдно строил глазки Алисе и совершенно не скрывал своих намерений. Как и у всех выродков в этой местности, абсолютно ничто не сдерживало его. Будь у меня пистолет, я тут же пристрелил бы его на месте. То есть, если бы порох мог в этой местности воспламениться.
— Послушайте, — резко оборвал я его, отбросив всякую осторожность. — Мы идем туда, куда сами желаем. — Я схватил девушку за руку. — Пошли, Алиса, оставим здесь этого прославленного осла.
Поливайносел как скала встал у меня на пути.
— Даже и не мечтайте, — проикал он, — что вы доведете меня до того, что я причиню вам вред и вы сможете пойти к своему духовнику и пожаловаться на меня Махруду! Вам не удастся ввести меня во гнев! Это же смертный грех, смертный!
Крича о том, что мне не потревожить его олимпийского спокойствия, он обвил одной рукой меня за шею, а другую запустил мне в рот и выдернул верхнюю вставную челюсть.
— Надоел ты мне со своим щелканьем! — вскричал он. Он ослабил свою хватку вокруг моей шеи и швырнул челюсть куда–то во тьму. Я бросился к кустам, в которых, как мне показалось, приземлились мои зубы. Я упал на карачки и стал лихорадочно ощупывать землю, но найти мне их не удавалось.
Поднял меня на ноги крик Алисы. Быстро выпрямившись, я больно стукнулся головой о ветку. Не обращая внимания на боль, я повернулся, чтобы посмотреть, в чем дело, и бросился сквозь кусты. Теперь я больно зацепился ногами обо что–то и упал лицом вниз так сильно, что чуть не потерял сознание.
Когда я поднялся, я понял, что споткнулся о собственный баллон. Не останавливаясь, чтобы отблагодарить каких угодно богов за столь удачную находку, я схватил баллон и, подбежав к Поливайноселу и Алисе, с размаху треснул осла по затылку. Он беззвучно свалился наземь. Я отбросил жестянку в сторону и подошел к Алисе.
— У вас все в порядке?
— Д–да, — произнесла она, всхлипывая и опуская голову на мое плечо.
Я понял, что она не столько пострадала, сколько испугалась. Я погладил ее по плечу — у нее была роскошная гладкая кожа — и погладил длинные черные волосы. Но она не переставала хныкать.
— Какая грязная скотина! Сначала он губит мою сестру, а теперь пытается проделать то же со мной.
— Что?
Она подняла голову, чтобы взглянуть на меня. Вернее, опустила — ибо была почти на пять сантиметров выше.
— Пегги — моя сводная сестра, дочь отца от первого брака. Ее мать вышла замуж за полковника Рурке. Но мы всегда были близки.
Мне хотелось послушать ее, но создавшееся положение потребовало немедленно переключить внимание.
Я перевернул Поливайносела. Сердце его билось, но из раны на затылке текла кровь, которая вряд ли бы появилась, если б он на самом деле был богом.
— Нулевой группы, — сказала Алиса. — Такая же, как и раньше. И не беспокойтесь о нем. Он заслуживает смерти. Он просто здоровенный кусок мяса, который причинил столько зла моей сестре…
Она замолчала, в ужасе открыв рот. Я проследил за ее взглядом и увидел, что вся вода из баллона вылилась. Теперь я снова ощутил внезапный приступ жажды. Разумеется, жажда была чисто воображаемая, но от этого легче не стало.
Она приложила руку к горлу и сипло произнесла:
— Мне вдруг ужасно захотелось пить.
— С этим мы ничего не можем поделать, пока не найдем источник незараженной воды, — объяснил я. — И чем дольше мы станем говорить, тем больше нас будет мучить жажда.
Жестянка была пуста. Наклонившись, чтобы окончательно убедиться в этом печальном факте, я увидел что–то светлое, мелькнувшее под кустом. Там я нашел свою верхнюю челюсть. Повернувшись к Алисе спиной, я водрузил ее на место и, чувствуя себя теперь несколько увереннее, сказал ей, что нам лучше всего побыстрее уходить отсюда.
Однако проблема воды не давала ей покоя.
— Конечно же здесь должны быть колодцы и ручьи, которые не загрязнены. Только река наполнена Варевом, не так ли?
— Если бы я был в этом уверен, то не брал бы с собой эту жестянку, — со злостью подчеркнул я.
Она открыла рот, чтобы ответить, но тут мы услышали голоса на тропе и увидели свет приближающихся факелов.
Мы быстро спрятались в кустах.
Группа людей шла, распевая что–то по–латыни на мелодию «Боевого гимна республики». Сомневаюсь, чтобы они понимали, что пели.
Они обогнули поворот и остановились перед своим богом, лежавшим на земле без сознания и истекавшим кровью.
— Давайте уйдем отсюда, — шепнула Алиса. — Если толпа поймает нас, они разорвут нас на куски.
Мне хотелось понаблюдать за толпой, чтобы определить по их поведению, как нам следует вести себя среди туземцев. Я предложил Алисе остаться, и она согласилась. Несмотря ни на что, что я должен был признать, что она умна и храбра. Если же она и нервничала, то уж для этого были веские основания.
Эти люди вели себя совсем не так, как я думал. Вместо того чтобы плакать и стенать, они собрались кучей поодаль от него, не зная, что предпринять. Сначала я не понимал, чем вызвано такое поведение. Затем я понял по их выражению лиц и шепоту, что они боялись вмешиваться в дела полубога, даже такого ущербного, как Поливайносел.
Их нерешительность объяснялась также и их молодостью. Там не было ни одного мужчины или женщины, которым на вид было бы больше двадцати пяти, и все они превосходно выглядели.
На тропе позади нас раздался громкий треск. Алиса и я от неожиданности даже подпрыгнули, так же как и толпа перед нами. Вид у всех был, как у перепуганных кроликов. Мне и самому захотелось к ним присоединиться. Но я устоял, хотя и взмолился, чтобы это не было еще одним жутким чудовищем.
Но это был простой туземец, высокий и худой, с длинным, тонким носом. Вид у него был такой, будто он собирался преподавать в каком–то колледже. Этот вывод подкреплялся тем, что шел он, уткнувшись носом в книгу. Как я уже говорил, луна светила так ярко, что можно было читать, но я никак не ожидал, что кто–нибудь этим воспользуется.
Его ученая внешность совсем не вязалась с дохлой белкой, здоровенной, как овчарка, наброшенной вокруг его шеи и свисавшей на плечи. Я думаю, что он недавно охотился, хотя я никогда не слыхал об охоте на белок в темноте. К тому же у него не было оружия.
Все это, за исключением размеров белки, меня удивило. Мне уже приходилось видеть фотоснимки огромных животных, сделанные в этих местах.
Я внимательно наблюдал за ним, так как мне было интересно узнать, что он станет делать, увидев Поливайносела. Но он меня разочаровал. Когда он подошел к распростертому телу, то, не колеблясь, не выказывая удивления, что увидел распростертого бога, просто переступил через вытянутые ноги Поливайносела и пошел дальше, не поднимая носа от книги.
Я взял Алису за руку.
— Идемте. Мы последуем за ним.
Мы шли за любителем чтения примерно километр. Когда я решил, что можно не опасаясь остановить его, я окликнул незнакомца. Он остановился, положил свою белку на землю и стал нас поджидать.
Я спросил у него, заметил ли он лежавшего на тропинке Поливайносела.
Он в изумлении покачал головой.
— Но я видел, как вы переступили через него, — настаивал я.
— Ни через что я не переступал, — упорствовал Длинный Нос. — Тропинка была совершенно чистой. — Он пристально посмотрел на меня. — Вы, я полагаю, новичок. Возможно, вы только что впервые попробовали Варево. Иногда оно вначале создает странные ощущения. И видения. Нужно немного времени, понимаете, чтобы привыкнуть к нему.
Я ничего не сказал по этому поводу, однако еще раз упомянул Поливайносела и его хвастовство. Он улыбнулся, глядя как бы свысока на меня.
— О, дорогой мой, понимаете, вы не должны верить всему, что слышите. Только из–за того, что большинство, которое всегда бывает невежественным и простодушным, предпочитает объяснять новые явления, основываясь на древних суевериях, у разумного человека, такого, как вы, нет никаких оснований брать что–либо на веру. Я предлагаю, чтобы вы отбросили все, что слышали, за исключением, разумеется, того, что говорю я, и воспользовались теми способностями к рациональному мышлению, с которыми вам повезло родиться и развить которые вам удалось в каком–нибудь университете, при условии, что он не был просто тренировочной площадкой для различных…
— Но я видел Поливайносела собственными глазами! — раздраженно оборвал его я. — И если бы вы не подняли свою ногу, вы бы, несомненно, споткнулись о его тело!
Он снова свысока посмотрел на меня.
— Тихо, тихо! Самогипноз, массовая галлюцинация или что–то в этом роде. Возможно, вы жертва внушения. Поверьте мне, в этой долине еще многое не упорядочено. Вы не должны позволять, чтобы первый встречный шарлатан мог обманывать вас, предлагая легкое, если не фантастическое, объяснение всего происходящего.
— А каково ваше объяснение? — вызывающе спросил я.
— Доктор Дархэм изобрел что–то вроде машины, производящей неизвестное химическое вещество, которым он наводняет реку Иллинойс. И со временем, мы надеемся, насытит им воды всей планеты. Одно из свойств этого вещества — разрушение многих социальных и психологических условных рефлексов, которые кое–кто называет внутренними запретами, нравственностью или же неврозами. И это очень хорошее свойство. Доктор Дархэм научился получать это вещество, которое сочетает свойства антибиотиков и тонизирующих средств. И кое–что еще, правда не все эти вещества я одобряю.
Тем не менее должен признать, Дархэм покончил с такими социальными и политико–экономическими структурами, как заводы, магазины, врачи, больницы, школы. А ведь вся их деятельность была направлена на превращение нас в полуобразованных идиотов. Бюрократия, автомобили, церкви, кино, реклама, спиртные напитки, мыльные оперы, армия, проституция и многое другое — во всем этом нет здесь необходимости.
К несчастью, в человеке очень трудно подавить как инстинкт рационального мышления, так и инстинкт обладания властью. Поэтому развелось множество пророков, шарлатанов, учреждающих новые религии. Они привлекают людей идиотской упрощенностью объяснений всего неизвестного.
Мне хотелось этому верить, но я знал, что у профессора не было знаний и денег, чтобы соорудить такую машину.
— Как же простой люд объясняет Варево? — поинтересовался я.
— Да никак, за исключением того, что оно из Бутылки! — произнес Рациональный. — Они клянутся, что Дархэм черпает свою силу из этой Бутылки, которая, судя по описаниям, всего–навсего обычная бутылка из–под пива. Некоторые заявляют, что на ней изображен бык.
— А кто такой Махруд? — спросил я.
— Да это просто имя профессора, если прочесть с конца, правда, несколько искаженное. Разве вам не известно, что в каждой из религий можно проследить тенденцию упоминать Истинное Имя? Вот и этим простофилям кажется, что так его имя звучит с некоторым восточным оттенком, а следовательно, для толпы и более загадочно.
Я получил так много новых данных, что все в моей голове перемешалось еще больше, чем раньше.
— А вы когда–нибудь видели Махруда?
— Нет, и никогда не увижу. Эти так называемые боги просто не существуют, так же как Аллегория или Осел. Никто с рациональным складом ума не поверит в них. К несчастью, Варево, несмотря на многие достойные восхищения качества, способствуют становлению нелогичной, нерациональной и подверженной внушению личности, причем действует в этом направлении оно очень сильно.
Он похлопал по своему высокому лбу и улыбнулся:
— Но я воспринимаю только все хорошее и отвергаю остальное. И поэтому я вполне счастлив.
Вскоре после этого разговора мы вышли на сельскую дорогу, которую я узнал.
— Мы вскоре придем к моему дому, — сказал Человек Рациональный. — Вы не хотели бы остановиться у меня? На обед у нас будет эта белка и сколько хочешь Варева из колодца за домом. Ко мне заходят друзья, и, перед тем как начать оргию, мы наслаждаемся интеллектуальными беседами. Вам они будут очень близки по духу — все они атеисты либо агностики.
У меня вспотел лоб. Значит, это все–таки мой подарок! А я то думал, что сыграл маленькую безвредную шутку со своим любимым, хотя и сумасбродным старым профессором античной литературы!
— История эта, возможно, коренится в его имени, — поспешно сказал я. — Ведь студенты часто называли его «быком». И не потому что его фамилия Дархэм, а потому, что жена водила него, как быка за кольцо, продетое сквозь ноздри и…
— В таком случае он одурачил своих студентов, — усмехнулся Человек Рациональный. — Ибо под кроткой и мягкотелой…
— В таком случае он одурачил своих студентов, — усмехнулся Человек Рациональный. — Ибо под кроткой и мягкотелой внешностью таился призовой бык, настоящий жеребец, похотливый старый козел. Не знаю, известно ли вам, сколько нимф содержится в его так называемом Цветочном Дворце, не говоря уже о красавице Пегги Рурке, ныне известной как…
— Значит, она живая! — воскликнула Алиса. — И с Дархэмом?!
Он поднял брови:
— Все зависит от того, прислушиваться или нет к этим шарлатанам. Как утверждают одни, она перевоплотилась каким–то туманным магнетическим способом — они это называют «размножилась» — и является каждой и любой и всеми сразу нимфами в гареме Махруда, хотя другие утверждают, что она не является ни одной из них и существует лишь как образ. — Он покачал головой: — Ох уж эти умники, они–то и изобретают, должно быть, догмы и богов!
Я содрогнулся от одной мысли, что меня попросят выпить ненавистное Варево.
— Простите! — произнес я. — Нам необходимо идти дальше. Но скажите мне просто для удовлетворения моего любопытства, как вы поймали эту белку? Ведь у вас нет никакого оружия.
— Понимаете, Варево необычно способствует росту некоторых животных. Более того, я уверен, что оно воздействует и на их головной мозг. Они кажутся более разумными, чем раньше, вероятно, это следствие увеличения размеров мозга и усложнения нервной системы. Особенно разительные перемены произошли с грызунами. И это тоже очень неплохо. Они стали, понимаете, прекрасными источниками мяса.
Я обнаружил, что не нужно ни ружей, которые в этой местности теперь больше не стреляют, ни лука со стрелами. Все, что необходимо, это найти местечко, изобилующее белками, сесть там и читать вслух. Пока таким образом ублажаешь себя, белка, привлеченная монотонным голосом, поспешно опускается с дерева и устраивается поблизости. Не обращая на нее никакого внимания, читаешь дальше. Зверюшка садится поближе, медленно помахивая своим пушистым хвостом, не сводя черных глаз с книги. Тогда встаешь, закрываешь книгу и забираешь белку, которая полностью загипнотизирована и так и не приходит больше в себя, даже когда приносишь ее домой и перерезаешь горло.
Из опыта я определил, что наилучших результатов я добиваюсь, читая «Критику Чистой Логики» Канта. Абсолютный транс! Кроликов, однако, легче соблазнить, читая «Тропик Козерога» Генри Миллера. Во французском переводе, разумеется. Один из моих друзей утверждает, что лучшей книгой для птиц являются «Воспоминания о будущем» Дэникена. Каждый, естественно, расхваливает свое литературное оружие. Я всегда ловлю гусей и фазанов с помощью «Трех дополнений к теории Секса».
Мы приблизились к его дому и распрощались с ним. Ускорив шаг, мы прошли еще несколько километров по грейдерной дороге мимо ферм. Некоторые из них сгорели, но их обитатели просто переехали в сараи. А если пламя сожрало и их, то они устроили себе легкие навесы.
— Фотографии, сделанные с воздушных шаров, показывают, что в городе сгорело довольно много домов, — объяснил я. — И это еще не все. Улицы буквально заросли травой. Я удивлялся, где же теперь живут погорельцы, но теперь понятно, как они устроились. Они живут, как дикари.
— А почему бы и нет? — спросила Алиса. — Похоже, что им теперь не приходится усердно трудиться, чтобы жить в достатке. Я обратила внимание, что нас совсем не кусают комары. Это значит, что, должно быть, вредные насекомые уничтожены. Санитарное состояние тоже не должно их беспокоить — Варево убивает все болезни, если верить этому чтецу и любителю белок. Этим людям не нужно выбрасывать консервные банки, бумагу и тому подобный мусор. Все они кажутся счастливыми и гостеприимными. Нам все время только и приходится отказываться от предложений перекусить и попить Варева. И даже, — добавила она, — поучаствовать в оргиях. — Это было сказано с довольно ехидной ухмылкой.
— Теперь это как будто вполне респектабельное слово, — продолжала Алиса. — Я заметила, что там, на последней ферме, одна красивая блондинка пыталась стащить вас с дороги. Вам придется признаться, что такого не могло бы случиться за границей этой местности.
— Может, я и лысый, — огрызнулся я, — но не такой уж противный, чтобы в меня не могла влюбиться ни одна внешне привлекательная девушка. Жаль, что у меня нет с собой фотографии Бернадетты, чтобы показать вам. Ей всего лишь тридцать лет, и она…
— У нее все зубы?
— Да, все, — снова огрызнулся я. — Ее не ударяло по лицу осколком мины, и она не потеряла после этого остальные зубы из–за инфекции, потому что не доставили антибиотики, так как огонь противника удерживал ее в траншее в течение пяти дней.
Я настолько был зол, что прямо трясся.
Алиса тихо произнесла:
— Дэн, извините меня за то, что я сказала. Я не знала.
— И не только это, — распетушился я, не слыша ее извинений. — Что вам не нравится во мне, кроме моих зубов и волос? И того, что я додумался до этого условного рефлекса, и того, что мое начальство — включая президента — сочло мои способности достаточными, чтобы послать меня сюда без поддержки десяти тысяч морских пехотинцев, прокладывающих мне дорогу? А вот почему со мной послали вас? Скорее всего, потому, что у вас отец генерал и ему захотелось прихватить немного славы для вас и для него, славы, добытой благодаря мне! Если это не военный паразитизм, так что это? И еще…
Я буйствовал, и каждый раз, когда она пыталась открыть рот, я оглушал ее своим ревом. Я не понимал, насколько громко я кричу, пока не увидел, что впереди на дороге стоят мужчина и женщина и пристально смотрят на меня. Я тотчас же заткнулся, но поправлять положение было уже поздно.
Как только мы с ними поравнялись, мужчина спросил:
— Незнакомец, вы, должно быть, ужасно рассердились? — С этими словами он протянул мне бутылку. — Вот, выпейте. И все ваши неприятности позабудутся. Здесь, на земле Махруда, мы не произносим ни одного бранного слова.
— Нет, спасибо, — покачал я головой и попытался пройти мимо, но женщина, брюнетка, похожая на Сильвану Пампанини и Джину Лолобриджиду одновременно, обхватила меня за шею и закричала:
— О, пойдем с нами, кожаная твоя голова! Ты такой милый. Выпей и пошли. Мы двигаем на Праздник Плодородия на ферме Джоунем. Сам Поливайносел будет там. Он соизволил побаловаться с нами, смертными, сегодня ночью. И ты можешь со мной побаловаться, чтобы урожай был хорошим. Пойми, я одна из любимых нимф Поли.
— Извините, — произнес я, — но мне нужно идти.
Я почувствовал, что что–то мокрое и теплое потекло по моей голове. Какую–то долю секунды я не мог догадаться, что это. Но когда я унюхал хмельной запах Варева, то понял все! И отреагировал со всей яростью и свирепостью, которые возбуждало во мне это пойло. Прежде чем мужчина успел вылить еще хоть немного жидкости мне на голову, я вырвался из цепких объятий женщины и толкнул ее прямо на ее спутника. Они оба упали.
Пока они поднимались, я схватил Алису за руку и побежал с ней по дороге, подальше от греха.
После того как мы пробежали добрых полкилометра, я вынужден был перейти на ходьбу. Сердце мое стучало так, будто хотело выскочить из груди, а голова, казалось, разбухла до космических размеров. Даже мои занятия гимнастикой не предусматривали таких перегрузок.
И все же я чувствовал себя не так уж плохо, потому что увидел, что Алиса, хотя и была более молодой и прекрасно подготовленной, дышала так же тяжело, как и я.
— Они не гонятся за нами, — объяснил я. — Вы знаете, мы настолько легко проникли в глубь этой территории, что даже интересно, как далеко может зайти колонна морской пехоты, если выйдет ночью. Может, именно и нужно попытаться атаковать.
— Мы уже пытались четыре раза, — отметила Алиса. — Два раза днем и два раза ночью. После первых трех попыток никто не вернулся, а что произошло с четвертой попыткой, вы сами знаете прекрасно.
Некоторое время мы шли молча. Затем я предложил:
— Послушайте, Алиса, несколько раз мы уже могли нарваться на неприятности. Поэтому я предлагаю не обращать внимания на прежние обиды. Давайте начнем все сначала, как добрые приятели.
— Ни за что! Я буду воздерживаться от пререканий, но о панибратстве не может быть и речи. Может, если мы напьемся этого Варева, то, как знать, вы и понравитесь мне. Впрочем, я сомневаюсь, чтобы это произошло даже в этом случае.
Я ничего не сказал, решив не открывать рта, как будто меня лишили языка.
Ободренная — или разъяренная — моим молчанием, она уточнила:
— Пожалуй, мы могли бы покончить со всем этим, напившись Варева. Вода наша пропала, и если вас мучит жажда, так же как и меня, то вы словно в огне. Мы будем без воды по меньшей мере еще часов четырнадцать, может, даже двадцать. И все это время нам придется шагать. Что случится, если нам придется все–таки попить Варева, так как пить больше неоткуда, как только из этой реки? Ведь не отравлена же она? По сути, мы знаем, что от этого мы, вероятнее всего, будем только счастливы. И это самое наихудшее. Это вещество ИКС, или Варево, или как вы там хотите его называть, является самым коварным из всех когда–либо применяемых наркотиков. Приверженцы его кажутся не только постоянно счастливыми, они получают от него много другой пользы.
Молчать дальше я уже был не в силах.
— Это опасные речи!
— Вовсе нет, мистер Темпер. Просто факты.
— Мне это не нравится.
— К чему такая страстность?
— Что? — Мой голос стал суров. — У меня нет причин для стыда. Да. Мои родители были наркоманами. Отец умер в государственной больнице. Мать излечили, но она сгорела во время пожара в ресторане, где работала поварихой. Когда я был помоложе, я по ночам навещал их могилы и выл на луну за то, что несправедливый бог позволил им умереть такой позорной и низкой смертью. Я…
Голос ее стал тише, но был тверд и спокоен, когда она произнесла:
— Извините, Дэн, мне очень жаль, что с вами это случилось. Но вы становитесь несколько мелодраматичным, не кажется ли вам?
Я сразу же притих.
— Вы правы. Это только из–за того, что мне показалось, что вы решили подколоть меня, чтобы я захотел…
— Обнажить передо мной свою душу? Нет, спасибо. С меня достаточно и того, что нам пришлось обнажить наши тела. Я не хочу причинить вам боль, но старые наркотики и это Варево нельзя сравнивать.
— А разве не становятся дегенератами те, кто пьет Варево? Посмотрите на их тела! Откуда вы знаете, что этого не происходит? Разве все это длится достаточно долго, чтобы можно было определенно что–нибудь сказать? И если все такие здоровые, невинные и счастливые, то почему Поливайносел пытался вас изнасиловать?
— Я разумеется, ничуть не пытаюсь защищать этого болвана — ответила Алиса. — Однако разве вы не уловили здесь совсем другую нравственную атмосферу? Здесь как будто не существует барьеров между мужчинами и женщинами, и они делают друг с другом все, что только им заблагорассудится. И не ревнуют друг к другу. Разве вы не заключили из слов этой брюнетки из неореалистических фильмов, что Поливайносел берет себе любую, какую только захочет, и никто не возражает против этого? Он, вероятно, считал само собой разумеющимся, что. я захочу летать с ним в траве.
— Хорошо, хорошо, — замахал я руками. — Но ведь это омерзительно, и я никак не могу понять, почему Дархэм сделал его богом Плодородия, когда он, кажется, сам должен был его ненавидеть?
— А что известно вам о Дархэме? — парировала она.
Я сказал ей, что Дархэм был невысоким, лысым и пузатым человечком с лицом, как у ирландского гнома, что жена держала его под каблуком, что у него была душа поэта, что он имел склонность цитировать древних греков и римлян, что он восторженно любил словесные каламбуры и что он не мог подавить в себе желание когда–нибудь издать книгу своих эссе под названием «Золотой век».
— Но вы не сказали, что у него был мстительный характер, — констатировала она.
— Насколько я знаю, у него был мягкий и терпеливый характер.
— Так вот, моя сводная сестра Пегги написала, что ее возлюбленный Поливайносел терпеть не может Дархэма, потому что сдавал ему курс несколько раз, чтобы получить зачет по гуманитарным наукам. И не только это. Было очевидно, что Дархэм прямо–таки сохнет по Пегги. Поэтому Поливайносел досаждал профессору при каждом удобном случае. Она упомянула об этом в своем последнем письме ко мне как раз перед тем, как исчезла. И когда я прочла в газетах, что Дархэм подозревается в их убийстве, я подумала: а не таил ли он в себе ненависть к ним уже давно?
— Нет, профессор не таков, — возразил я. — Он мог потерять голову, но ненадолго.
— Но вот все и сходится, — торжественно сказала Алиса. — Он превратил Поливайносела в осла, а затем ему стало его жаль, и он его простил. А почему бы и нет? Ведь теперь у него была Пегги.
— Тогда почему же Поливайносел снова не превратился в человека?
— Судя по тому, что мне известно, он специализировался по сельскому хозяйству, и если верить письмам Пегги, то у него была натура Казаковы.
— Неудивительно, что вы так саркастически относитесь к моей информации, — отметил я. — Вы знали об этих двоих гораздо больше, чем я. Но это вовсе не извиняет вас, а эти ваши колкости в адрес моей лысины и вставных зубов…
Она отвернулась.
— Не знаю, почему я это говорила. Все, в чем я уверена, так это то, что ненавидела вас, потому что вы были в штатской одежде и вам были даны такие широкие полномочия.
Мне хотелось спросить у нее, не изменила ли она свое мнение. Кроме того, я был уверен, что она сообщила еще далеко не все, что знала обо всем этом, но мне не хотелось давить на нее. Поэтому я продолжал рассказывать Алисе то, что знал о Дархэме. Правда, я утаивал наиболее важное. Я должен был прощупать ее, прежде чем упомянуть об этом.
— Значит, вы считаете, — произнесла она, — что все здесь происшедшее, соответствует представлениям этого доктора Босуэлла Дархэма о гипотетическом Золотом Быке?
— Да, — кивнул я. — Он часто жаловался нам на лекциях, какую возможность упустили древние греки. Он говорил, что если бы они удосужились взглянуть на своих смертных подопечных, то увидели бы, как покончить с болезнями, нищетой, несчастьями и войнами. Он утверждал, что древние боги были реальными людьми, которые каким–то тем или иным способом приобрели сверхчеловеческие способности и которые не знали, как воспользоваться ими, так как были несведущи в философии, этике и науке. Дархэм частенько поговаривал, что он смог бы управиться получше, и затем прочел нам лекцию «Как быть богом и полюбить ЭТО». Его мысли всегда вызывали у нас смех, так как трудно было представить себе что–либо менее божественное, чем Дархэм.
— Мне известно об этом, — призналась Алиса. — Пегги писала мне об этом. Она говорила, что именно это–то и раздражало Поливайносела. Он не понимал, что профессор просто проецирует придуманный им мир на аудиторию. Вероятно, он мечтал о нем как о месте, куда бы он смог сбежать от придирок своей жены. Бедняга.
— Хорош бедняга! — фыркнул я. — Он сделал как раз то, что предполагал сделать, не так ли? Многие ли другие могут похвастаться тем же самым в таком масштабе?
— Никто, — признала она. — Но скажите мне, каков был главный тезис Дархэма в его «Золотом веке»?
— Он утверждал, что история доказывает, что так называемый обычный человек, мистер Человек Вообще, — это хороший малый, который хочет, чтобы его оставили в покое, и что он вполне удовлетворен только в том случае, если его земная жизнь течет тихо и гладко. Его идеалом является жизнь без болезней, без беспокойства об уплате счетов, при изобилии еды, развлечений, секса и привязанностей, чтобы труда было немного, чтобы кто–нибудь думал вместо него. Большинство взрослых хотят, чтобы какого–либо рода бог все для них сделал, пока они будут заниматься только тем, что им приятно.
— Дархэм ничем не лучше Маркса и коммунистов! — воскликнула Алиса.
— Тут дело совсем другое… — возразил я. — Он сумел создать рай прямо здесь, стоит нам только посмотреть вокруг себя. И он не проповедовал какую–то особую идеологию. Он…
Я замолчал, рот мой остался раскрытым. Я защищал профессора.
Алиса хихикнула.
— Вы изменили свое мнение?
— Нет, — покачал я головой. — Отнюдь нет. Потому что у профессора, должно быть, изменился склад ума. Он стал диктатором. Он применяет силу. Поглядите на Поливайносела.
— Это не пример. Он всегда был ослом, таким и остался.
Ответить я не успел. Горизонт на востоке осветился огромной вспышкой света. Секундой–другой позже звук взрыва дошел до нас.
Мы были ошеломлены. Ведь мы пришли к выводу, что подобные химические реакции никак не могут иметь место в этой долине.
Алиса схватила меня за руку и резко сказала:
— Может, это досрочно началось наступление? Или атака, о которой нам ничего не сообщили?
— Не думаю. Почему именно в это место должна быть направлена атака? Давайте пойдем и посмотрим, что произошло.
— Понимаете, я сперва подумала, что это молния. Только… это была вроде бы молния наоборот.
— Отрицательная молния, вы это имели в виду? — спросил я.
Она кивнула.
— Да. Ствол ее был черным.
— Я видел разрывы молний, которые разветвлялись, как деревья, — начал я. — Но это первое дерево из всех… — я замолчал и пробормотал: — Нет, это безумие. Нужно подождать, пока мы не попадем туда. Только тогда можно будет сказать что–либо определенное.
Мы сошли с проселочной дороги и повернули направо, на асфальтированное шоссе. Я знал, что эта дорога вела из аэропорта в Мелтонвил, находившийся в двух с половиной километрах отсюда. Еще один взрыв озарил восточную часть неба, но на этот раз мы увидели, что он гораздо ближе к нам, чем мы посчитали в первый раз.
Мы поспешили вперед, готовые сразу же броситься в заросли, если нам будет что–нибудь угрожать. Мы прошли меньше километра, когда я остановился так неожиданно, что Алиса стукнулась в меня.
— Что это? — прошептала она.
— Я что–то не припомню, чтобы здесь когда–то пролегало русло ручья, — медленно ответил я. — Фактически, я абсолютно уверен, что его здесь не было. Я тут очень много бродил, когда был бойскаутом.
Но теперь русло было здесь. Оно шло с востока, со стороны Онабака, и сворачивало на юго–запад, в сторону от реки. Русло пересекало шоссе, оставив на нем полосу в десять метров. Кто–то притащил два длинных дерева и уложил их поперек расщелины, а затем покрыл их поперечными планками. Получилось что–то вроде грубого моста.
Мы пересекли ручей и двинулись по шоссе дальше, но еще один взрыв слева от нас подсказывал нам, что мы пошли не в том направлении. Этот последний взрыв произошел очень близко, на краю большого луга, который, насколько я помнил, был когда–то стоянкой грузовиков.
Алиса потянула воздух носом и спросила:
— Вы чувствуете запах горящих растений?
— Да, — я указал ей на противоположную сторону ручья, где луна освещала берег. — Послушайте–ка.
Там повсюду валялись разбросанные метров на пятнадцать обгоревшие стволы и ветки деревьев, скорее всего, это были сосны. Некоторые лежали на берегу, некоторые попадали в ручей.
Что это все значило? Единственный способ узнать — хорошенько изучить местность. Когда мы подошли поближе, то там уже собралось около сотни людей, и нам пришлось проталкиваться локтями, чтобы посмотреть на то, что нас интересовало.
Нам это так и не удалось сделать, потому что внезапно раздался пронзительный женский вопль:
— Он положил внутрь слишком много Варева!
