Книга: Летающие киты Исмаэля. Фантастические романы, повести, рассказы
Назад: ЧЕЛОВЕК ИЗ ПЕРЕУЛКА (Аллея человека)
Дальше: БИЗНЕС БОГА

КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА

Он поднес горячий кофе к губам, праздно разглядывая нависшую над кратерами Землю.
Зазвонил телефон. Он нажал кнопку.
— Говорит доктор Галерс.
— Марк, это Гарри. Я на борту «Короля Эльфов», грузового звездолета капитана Эверлейка. Док двенадцать. Тут для тебя есть одно дело. Лучше будет, если заодно прихватишь с собой специалиста. Я отдал распоряжение водителю вездехода доставить тебя. Он будет у тебя минут через тридцать.
Он сделал паузу.
— Вместе с тобой прибудет лейтенант Рэсполд.
— Кто–то кого–то убил? — спросил Галерс.
— Не знаю. Но один из членов экипажа исчез сразу же после выхода «Короля Эльфов» из подпространства. Капитан сообщил об этом всего лишь минуту назад. Сказал, что он настолько был обеспокоен болезнью дочери, что не подумал об этом раньше.
— О’кей. Я позвоню Раде. Пока.
Марк Галерс включил настенный экран. На нем появилась невысокая стройная девушка в зеленом пиджаке и такого же цвета широких брюках, которая что–то читала, положив ноги на стол. Галерс увеличил изображение, чтобы разобрать слова.
— Снова Генри Миллер, Рада? Неужели ты читаешь только классику?
Рада Ту отодвинула книгу и поправила короткие черные волосы. Ее темные раскосые глаза весело заблестели.
— За неимением ничего другого приходится нечто волнующее искать в книгах. Ведь вы продолжаете придерживаться старого клинического отношения ко мне.
Он приподнял рыжеватые брови.
— Но ведь я не единственный мужчина на Луне, Рада. — Затем спокойно добавил: — Берите–ка свои приборы. Пахнет жареным.
Она легко вскочила на ноги.
— Сию минуту, доктор.
Экран потух. Марк Галерс проверил содержимое своего саквояжа и надел зеленый пиджак. Мгновением позже в комнату зашла Рада. Она толкала тележку, на которой был установлен большой черный металлический ящик со многими гнездами и шкалами.
— А кто пациент?
— Насколько я понял, дочь капитана.
— Опять неудача! А я так надеялась, что это будет мужчина. Вы понимаете, какой–нибудь крупный, зрелый, прихворнувший самец, который, придя в себя, первое, что увидит, — это меня и влюбится с первого взгляда.
— И от этого снова захочет лишиться чувств, если только не побоится, что с ним ничего не случится.
Они прошли через качавшуюся дверь. Рада тащила за собой автодиагноста. Зеленый огонек свидетельствовал о том, что можно не опасаясь войти в шлюз. Там уже их ждал вездеход. Рада подняла прибор и тележку над головой и передала их водителю. Тот одной рукой поднял груз и поставил внутрь. Девушка подпрыгнула на три метра и начала размещаться в кабине. За ней последовал Галерс. Как только они уселись, за ними последовал еще один мужчина и сел напротив них. Дверь закрылась, шлюз открылся, и вездеход выехал наружу. Никто из пассажиров не смотрел на удаленные горные кряжи. Все их внимание было сосредоточено на прикуривании сигарет.
Выпуская клубы дыма, Марк спросил:
— Ну и как там ваш сыск, Рэсполд?
Рэсполд был высокий мужчина с блестящими черными волосами, темными сверлящими глазами и носом ищейки.
— Честно говоря, заедает сплошная скука. Преступление на Луне — штука довольно редкая, — голос его звучал спокойно и ровно, скрашивая недостатки его внешности. — Почти все свое время я провожу, рисуя лунные пейзажи или голых красавиц.
— Я не буду больше позировать вам, — пожала плечами Рада. — На ваших картинах я выгляжу слишком толстой.
Рэсполд улыбнулся, обнажив длинные белые зубы.
— Да, я знаю. Но ничего с этим поделать нельзя. Мое подсознание тоскует по женщинам с формами красавиц Рубенса. Теперь уже таких, правда, не найти. Во всяком случае, на Луне.
— Вы подавали заявление о переводе? — спросил Галерс.
— Да, но ответа не получил. Я просил, чтобы меня послали на Вилденвулли. Эта планета только начинает осваиваться, там через каждые десять шагов попадается или индивидуалист, или неврастеник. С нее прибыл запрос на детектива, который не чурается тяжелой и грязной работы. — Рэсполд просиял: — Когда вы вылетаете?
— Как только найду приличествующую мне команду. У меня есть тридцать дней, чтобы сделать выбор. Тут надо быть очень осторожным. Если попадется капитан или команда, с которыми трудно ужиться, то пребывание на таком корабле может оказаться адом.
— Вы намерены выбрать планету?
— И застрять там на десять лет, пока не выплачу все, что потратила компания на мое медицинское образование? Нет, премного благодарен. Если же стать корабельным врачом, то нужно провести шесть лет, ишача на «Саксвелл», то и дело проводя отпуск на Земле.
— Но много времени придется проводить, между прочим также и в кишках зверей.
— Я понимаю это. Но думаю, что это можно стерпеть, д потом, у меня впереди будет перспектива спокойно работать на Земле. Это меня вполне устраивает.
— А вот меня — нет. Там слишком много сыщиков и недостаточно преступников. Там мне ни за что не получить повышение. Вилденвулли меня устраивает больше.
— Мне кажется, — заметила Рада, — что именно туда следует мне отправиться, чтобы заполучить мужа. Я слышала, что там одна девушка на пятерых мужчин. Разве это не здорово?
Мужчины угрюмо посмотрели на нее и до самого двенадцатого дока молчали.
Галерс подхватил свой саквояж и спрыгнул с вездехода. Он прошел через шлюз и очутился на левом борту «Короля Эльфов». Его встретил таможенный инспектор Гарри Харази.
— Сюда, Марк. Она в своей каюте. Такой хорошенькой девушки ты еще не видел. При условии, что она выздоровеет. Сейчас же она бледноватая и осунувшаяся. И язык у нее весь изжеванный.
— Кто был поблизости, когда она почувствовала себя плохо?
— Ее отец. Насколько это правда, не знаю. Он сейчас в ее каюте вместе с ней. Не хочет оставлять ее, пока не придет врач. То есть ты, Марк.
— Спасибо за информацию.
Они прошли по коридору, поднялись по лестнице на другую палубу, пересекли помещение, где члены экипажа проходили таможенный и медицинский осмотр, и подошли к каюте, поднявшись по узкой винтовой лестнице. Харази постучал.
— Войдите, — раздался низкий голос.
Они вошли в достаточно просторную каюту, в которой размещалась двойная койка, туалетный столик с большим зеркалом, откидной от стенки стул, шагающая кукла ростом до пояса взрослого человека. В углу находилась застекленная полка с книгами и микрофильмами. На еще одной полке были расположены морские раковины с двух десятков планет и стояла фотография женщины. Дверь, расположенная между койкой и туалетным столиком, судя по всему, вела в ванную. Во второй комнате через полуотворенную дверь виднелась одежда, развешанная на рейке. Она была вся белая.
Белой была также форма капитана Асафа Эверлейка. Галерс был удивлен, так как компания «Саксвелл Стеллар» требовала, чтобы ее люди носили форму зеленого цвета. Он взглянул на капитана и сразу же понял, что этот человек вполне может настоять на удовлетворении своих требований даже перед лицом такого гиганта, как «Саксвелл».
По сравнению с лицом Эверлейка суровое лицо его приятеля Рэсполда казалось нежным и кротким.
На девушке, лежащей на койке, была белая блузка и белые широкие брюки. Ее лицо казалось таким же белым, как и ее одежда. Глаза ее были закрыты, рот чуть–чуть приоткрыт. Губы были искусаны. Язык тоже сильно покусан и распух. Изо рта ее текла тонкая струйка крови. Пульс учащенно бился.
— Попросите, пожалуйста, Раду, — обратился Марк к Харази, — чтобы она включила автодиагност в коридоре, здесь для него нет места.
Он надавил на глазные яблоки девушки. И отметил про себя, что они не были мягкими.
— Капитан, — обратился он к мужчине, — у нее были подобные приступы раньше?
— Ни разу.
— Когда произошел этот?
— Час назад по корабельному времени.
— Где?
— Здесь.
— Вы присутствовали, когда это случилось?
— С самого начала.
Галерс взглянул еще раз на капитана. Казалось, тот делал ударение на каждом слоге, будто выравнивая слова молотом на наковальне.
Глаза этого человека соответствовали голосу. Они были бледно–голубые и твердые, как броня. Брови над ними были цвета высохшей крови. Длинные волосинки бровей торчали, как ощерившаяся копьями фаланга. По сути, подумал Галерс, капитан Эверлейк весь как острое копье. Даже тогда, когда капитан был неподвижен и молчал, он производил впечатление вооруженной несокрушимости.
В двери показалась голова Рады.
— Мне необходимы пять анализов крови, — объяснил Галерс. — На содержание сахара, на определение уровня инсулина и адреналина, клеточный состав и общий анализ. Особое внимание надо уделить чужеродным телам. И включи, пожалуйста, электроэнцефалограф.
Голова девушки исчезла.
— Подождите, Рада. Понюхайте для меня, пожалуйста, ее дыхание.
Она кивнула и склонилась над больной.
— Я не ощущаю запаха ацетона, доктор. Единственный запах, который я почувствовала, это… запах рыбы.
Галерс повернулся к капитану:
— Она недавно ела рыбу?
— Возможно. Сегодня пятница по корабельному времени. Вы можете справиться у кока. Я сегодня еще ничего не ел.
Галерс взял датчик, небольшой металлический кожух которого был подсоединен длинным гибким проводом к установке автодиагноста, и стал медленно водить им над головой девушки, то и дело щелкая тумблером. Рада взяла анализы крови и вышла из каюты. Когда она снова вошла, Галерс попросил отца девушки описать приступ.
Время от времени он кивал, слушая, как капитан рассказывал о схватках, характерных для эпилепсии, адреналинового или инсулинового шока. Он не считал, что это приступ диабета, но точно что–либо можно было сказать только после определения содержания в крови сахара.
Была также еще одна возможность, которой так опасались таможенники. Она заключалась в том, что в теле девушки могла затаиться внеземная инфекция или какой–нибудь паразит. Однако Галерс так не считал. Скорее всего, ее поразила какая–нибудь из земных болезней.
И все же уверенности пока что не было ни в чем. А вдруг она заразилась каким–то новым ужасным микробом, который распространится подобно черной смерти, если его не оставить внутри этого корабля?
В это мгновение девушка открыла глаза.
Прежде чем он успел сказать ей что–нибудь ободряющее, она отпрянула от него. Глаза ее расширились, Она попыталась как бы вдавить свое тело в койку, подальше от него. Отец тотчас же оказался рядом с ней, вынудив врача посторониться.
— Все хорошо, Дебби. Твой папа здесь. Тебе нечего бояться. Успокойся. Ты слышишь меня? Успокойся, и все будет хорошо.
Она ничего не ответила. Глаза ее были устремлены мимо него на Галерса. Они были такими же светло–голубыми, как и у отца, но не такими суровыми. Теперь, когда голова ее приподнялась, врач отметил про себя, что ее светлые волосы очень длинны. Уже это одно делало ее примечательной в мире коротких стрижек.
— Кто это? — спросила она сдавленным голосом. Затем голова ее снова опустилась на подушку. Галерс вышел из каюты, забрав с собой датчик автодиагноста.
Рада Ту колдовала над своими приборами.
— Общий анализ еще не готов. Но остальные у меня уже есть.
Она протянула ему полоску бумаги, на которой машиной был отпечатан код.
— Это мог быть адреналиновый шок, — сказал Марк Галерс.
— Внеземного ничего нет? — спросил Харази. — Что же, неплохо. А что такое, между прочим, адреналиновый шок?
Врач решил, что у него есть немного времени для беседы.
— Когда содержание сахара в крови становится очень низким, спинная адреналиновая железа выделяет гормон эпинефрин. С его помощью животный крахмал превращается в печени снова в животный сахар, и тем самым повышается содержание сахара в крови. Но со стороны организма адреналин является крайним средством. Увеличение содержания адреналина приводит к тахикардии, приступам и конвульсиям. Симптомы точно такие же, как и во время приступа диабета, только в том случае это так называемый инсулиновый шок. Здесь же что–то вроде эпилепсии. Но полной уверенности в этом диагнозе нет, пока не будет готов полный анализ крови. Может существовать еще какой–нибудь фактор, обусловливающий наличие эпинефрина в крови. Тем не менее анализ показывает низкое содержание сахара. Но не настолько, чтобы вызвать адреналиновый шок. К тому же она сейчас оправляется от приступа.
— Что же обусловило понижение содержания сахара в крови?
— Если бы я знал это, то уже сейчас принял бы меры.
К ним подошел Рэсполд.
— Пока что ребята из таможни и карантинной службы говорят, что корабль чист, — сказал он. И потянул воздух своим носом ищейки. — Кто тут прячет дохлую рыбу?
— Вы знаете, — недоуменно пожал плечами Галерс, — я не ощущаю никакого запаха.
— В этом вам повезло. В этом мире гораздо больше плохих запахов, чем хороших. — Детектив повернулся к таможеннику. — Не следует ли вам, сэр, поискать причину этой ужасной вони?
— У меня нет такого собачьего обоняния, как у вас, Рэсполд, — засмеялся Харази. — Я мог различить слабый запах рыбы, когда стоял у входа в каюту, но здесь, снаружи, я не в состоянии этого сделать.
— Мне туда можно, док? Я мог бы переговорить с ними? Никто из команды, кажется, ничего толком не знает о том, что произошло с этим исчезнувшим.
— Вы можете переговорить с капитаном здесь, в коридоре. Не думаю, что мисс Эверлейк готова к разговору.
— Будьте добры, попросите его выйти.
— Я попрошу его, но это вовсе не значит, что он выйдет. Таким, как этот капитан, вряд ли можно приказывать.
Капитан Асаф сидел на краешке койки, посматривая на дочь. Она протянула ему руку, но он так и не взял ее. Лицо его было таким же жестким, как мокрое полотенце на морозе.
Когда ему передали просьбу Рэсполда, он кивнул в знак согласия. Выходя из каюты, он еще раз взглянул на неподвижную фигуру своей дочери. Затем его глаза встретились с глазами Галерса. Молодой врач выдержал этот взгляд, но при этом ощутил всю суровость капитана, и это ощущение ему совсем не понравилось. Во взгляде капитана были предупреждение и угроза.
Галерс пожал плечами и решил, что он становится слишком впечатлительным. Сами по себе глаза не несли в себе никакой определенной информации. Тем не менее в них отразились печаль и твердость характера. И от этого нельзя было отмахнуться.
Доктор повернулся к девушке. Глаза ее теперь снова были открыты, пальцы чуть–чуть согнуты. Как будто она хотела взять что–то, а затем, получив отказ, попыталась выразить свой гнев, но не смогла.
Но это его не касалось. Во всяком случае, сейчас. Он здесь был на случай крайней необходимости, и у него еще было достаточно работы.
— Пожалуйста, сожмите и разожмите пальцы в кулак несколько раз, — обратился он к девушке. — Я хочу сделать укол глюкозы.
Она непонимающе посмотрела на него. Галерс повторил. Она мельком взглянула на свою руку и снова ничего не сделала.
— Разумеется, особой необходимости в этом нет, — объяснил Галерс. — Но это поможет мне отыскать вашу вену, чтобы лучше сделать укол.
Она опустила веки. По ее телу и лицу пробежала дрожь. Она как будто боролась сама с собой. Мгновением позже она произнесла, не открывая глаз:
— Хорошо, доктор.
Он без особого труда отыскал вену.
— Вы за последнее время сильно похудели?
— Больше чем на четыре килограмма, с тех пор как покинули Мелвилл.
— Мелвилл?
Она открыла глаза и пристально посмотрела на него.
— Это вторая планета Беты Скорпиона. Арабы называли эту звезду «Северным Когтем». Это единственная зеленая звезда, которую можно видеть с Земли невооруженным глазом.
Он вытянул иглу.
— Надо будет когда–нибудь посмотреть. Это единственное, что есть хорошего на Луне. Прекрасно видно небеса. И больше ничего. — Он надеялся втянуть ее в разговор.
— Чем вы занимались на Мелвилле?
— Мы были там, чтобы выгрузить кое–какие медикаменты.
Нам очень повезло, потому что как раз в это время там проводился фестиваль.
Увидев его приподнятые брови, она пояснила:
— В этот день мы отмечаем рождество Ремо.
Теперь он понял, что означает белая одежда и длинные волосы обоих Эверлейков. Если бы он не был так сильно занят, то сразу же отметил бы этот факт. Ремо был основателем неопуританской секты, которая возникла на земле около пятидесяти лет тому назад. Затем ее лидеры, обнаружив, что пропадает первоначальный пыл и что молодежь от них ускользает, переселились на планету, название которой доктор позабыл. Они распродали свою собственность и всеми способами добывали деньги, доведя себя при этом до степени крайней нищеты. Космическое путешествие штука дорогая. И сама каюта, и груз стоят очень дорого. Крохотная колония Ремонтов высадилась на Мелвилле с абсолютно пустыми карманами и минимумом инструментов в своем багаже.
— Каким же образом ваш отец стал астронавигатором? — удивился Галерс. — Мне всегда казалось, что вы почти потеряли всякий контакт с Землей?
— «Саксвелл» и другие компании содержат там свои филиалы. Они не только торгуют с нами, но и принимают на работу многих наших людей. Тех, кто отправляется в космос, чтобы заработать и чтобы подыскать себе жен. У нас противоположная ситуация, не как на Земле. На каждую девочку рождается в среднем два мальчика.
— Должно быть, им это очень легко сделать. Достаточно побывать на Земле и сделать выбор.
— Так бы и было, но большинство женщин не хотят следовать на Ремо. Это означает слишком большую перемену в их образе жизни. Они привыкли к более простому взгляду на вещи. К тому же, ни один мужчина–ремоит не женится на неверующей девушке.
Галерс не смог удержаться, чтобы не взглянуть на женский портрет, висящий на стене.
Она перехватила его взгляд и объяснила:
— Моя мать была родом с Земли. Она родила меня на прежнем корабле, которым командовал папа, на «Синей Птице». Затем мы осели на Мелвилле. Однако, когда мать умерла, отец снова вернулся в космос. «Саксвелл» был рад его возвращению. Отец не очень–то весел, но зато отличный капитан. Он неподкупен, а это очень высоко ценится. Вы знаете, сколько хлопот им доставляют те служащие, которые подвергаются непрерывному искушению на осваиваемых планетах? У них масса возможностей для быстрого обогащения.
Доктор кивнул. Глюкоза подействовала быстро. Щеки девушки приобрели нормальный цвет, глаза стали ярче, движения более раскованными. Более того, она, которую отец наверняка просил помалкивать, оказалась очень разговорчивой. Галерс это объяснил тем, что девушка, должно быть, очень одинока. Ведь здесь нет ни других девушек, ни парней. Только невозможная молчаливость капитана.
Вошла Рада и передала ему небольшой рулон бумаги.
Это была энцефалограмма. Сразу же в глаза бросилась нерегулярность ритмов мозга. На этой стадии диагностики подобное, правда, не имело особого значения, ибо нерегулярность могла быть просто вызвана недавним приступом или была просто характерной особенностью организма девушки.
Он попросил Раду сделать еще одну энцефалограмму, после того как он возьмет анализ крови, чтобы посмотреть, возрастает ли содержание сахара в крови. Когда Рада вышла, он сел рядом с девушкой и взял ее за руку. Она не убрала ее, но вся немного напряглась. Доктор тотчас же отпустил руку, так как сейчас его интересовали только двигательные рефлексы девушки.
— Как вы чувствуете себя сейчас?
— Слабой и слегка взволнованной, — ответила она. Затем, поколебавшись, продолжила: — И у меня все время такое ощущение, что я собираюсь взорваться.
— Взорваться?
Она положила руку себе на живот. Он был уверен, что сделала она это бессознательно.
— Да, я чувствую, что я вот–вот взорвусь или меня разорвет на клочки.
— А когда у вас впервые появилось такое ощущение?
— Около двух месяцев тому назад по корабельному времени.
— Что вы еще ощущали кроме этого?
— Ничего. Нет, подождите, кое–что было. У меня как раз в то время появился огромный аппетит. Но вес не прибавлялся. Только немного увеличился живот. Поэтому я всеми силами старалась есть поменьше. Но чтобы выдерживать диету, у меня не хватало сил.
— Чем же вы в основном питались? Жирами, сахаром или протеинами?
— О, всем, что попадалось под руку. Разумеется, много жиров я не потребляла. Но никогда не пренебрегала шоколадом. Он, по–моему, вовсе не вредит моей коже.
Галерс вынужден был согласиться с этим. Такой красивой кремовой кожи он никогда раньше не видел. Теперь, когда к девушке возвращался обычный цвет лица и оживлялись глаза, она с каждой минутой становилась все красивее и красивее. Конечно, у нее еще немного выдавались скулы и ей не мешало бы немного пополнеть, однако фигура у нее была превосходной.
Он улыбнулся своему клиническому осмотру женской красоты и поспешно вернулся к делу.
— Это ощущение взрыва не покидает вас все время?
— Да, даже тогда, когда я просыпаюсь посреди ночи, мне кажется, что я вот–вот разорвусь на части.
— Что вы делали тогда, когда впервые заметили подобное?
— Тогда… я смотрела видеокассету «Пелей и Мелисанда». Дебюсси.
Он улыбнулся.
— Родственная душа! Вы любите оперу? Мы обязательно поговорим на эту тему, когда вы будете чувствовать себя немного лучше. В наше время так редко встречаются любители… Ну, вы понимаете. Помните то место» в начале первого акта? — Он начал тихонько напевать. — «Не бойтесь, у вас нет причин меня бояться. Скажите мне, что заставило вас плакать, здесь в одиночестве?»
Однако она не ответила так, как он того хотел. Ее нижняя губа задрожала, голубые глаза наполнились слезами. Неожиданно она расплакалась.
— Я сказал что–то не то? — смутился он.
Она прикрыла лицо руками.
— Извините, если я вас чем–нибудь обидел. Я всего лишь пытался немного развлечь вас.
Она перестала плакать и произнесла:
— Нет, дело вовсе не в этом! Просто я так рада, что есть с кем поговорить, что есть кто–то со мною рядом.
Она протянула ему руку, но тут же на полпути отдернула ее.
— Вы… вы не находите… ничего неприятного во мне, правда же?
— Нет, не нахожу. А почему это я должен находить? Я считаю, что вы очень красивая девушка. И ведете себя очень скромно.
— Я не то имею в виду. Не обращайте внимания. Если вы не… Только теперь… За последние три месяца никто со мной не разговаривал, кроме Клакстона и папы. Затем отец запретил мне…
— Запретил — что?
Быстро, как бы боясь, что кто–нибудь войдет и помешает ей, она выпалила:
— Разговаривать с Питом. Отец запретил мне это два месяца тому назад. С тех пор…
— Да?
— С тех пор сам папа говорит очень мало, и мне удалось только один раз поговорить с Питом наедине. Это было как раз перед тем, как я потеряла сознание. По сути…
Она некоторое время колебалась, но затем сказала, сжав свои полные губы:
— Я потеряла сознание, когда беседовала с ним.
Галерс взял ее руку и погладил. У девушки был нерешительный вид, но руку она не убрала. Марк удивился своей реакции на ее гладкую кожу. Ему пришлось, затаив дыхание, скрывать свои ощущения то ли восторга, то ли страдания. В эти мгновения его профессиональные ощущения, пусть хотя бы частично, но отошли на задний план перед личными.
— Кто этот Пит Клакстон? — спросил он. И тут же снова удивился. Он ощутил какое–то беспокойство из–за имени этого парня и того, что он может для нее что–то значить.
— Это первый помощник, наш навигатор. Он старше меня, но очень хороший, очень…
Марк подождал немного, пока не понял, что это единственная информация, которую ему удалось получить. Дебора Эверлейк, казалось, раскаивалась в том, что разговаривала с ним столь непринужденно. Она закусила губу и пустым взглядом смотрела через его плечо.
И как часто это случается с людьми с очень голубыми глазами, этот отрешенный взгляд был более похож на взгляд животного или восковой фигуры, а не живого человека. Марку это очень не понравилось, так как лишило ее присущей ей красоты. Это показалось ему не единственным недостатком, возможно, из–за этого он отдавал предпочтение темноглазым женщинам.
Испытывая неловкость, Марк поднялся и произнес:
— Я сейчас вернусь.
Открыв дверь, он едва не столкнулся с капитаном. Галерс остановился, чтобы пропустить его. Тот вошел в дверь, будто она открылась автоматически по сигналу фотоэлемента.
Марк взглянул на суровое лицо капитана. Одного его взгляда было достаточно, чтобы девушке вновь стало нехорошо.
— Рада, — позвал он, когда за его спиной закрылась дверь. — Вы…
Доктор замер. Дверь в каюту была закрыта, однако это не могло приглушить дикий крик, раздающийся там.
Сильная жилистая рука Рэсполда остановила Марка Галерса, пытавшегося броситься назад, в каюту.
— Думаю, что он рассказал ей о случившемся, — объяснил детектив.
— О чем именно? — поинтересовался Галерс, хотя уже начал догадываться, какой последует ответ.
— Его дочь не знала, что исчез именно Пит Клакстон.
Галерс чертыхнулся.
— Вот идиот! Он что, не мог как–то более осторожно сообщить ей это?
— Мне показалось, что он торопился, — пожал плечами Рэсполд. — Я спросил у него, рассказал ли он ей об этом, и он ответил, что нет. Я тогда предложил, что сам сообщу ей эту новость, но прежде чем я успел растолковать, почему лучше мне сделать это, он поспешил сюда. Я последовал за ним, потому что подозревал, что он намерен предпринять.
— Что же теперь вы намерены делать?
— Не знаю. Понимаете, он признался, что последним видел Клакстона живым. Это было за час до его исчезновения. Но сейчас я не могу сделать какое–либо заключение.
«Интересно, — подумал Галерс, — знает ли лейтенант, что Клакстон был в каюте у девушки, когда у нее начался приступ?»
Как бы опережая эту мысль, Рэсполд продолжил:
— Эверлейк утверждает, что они втроем беседовали в ее каюте, когда у нее начался приступ конвульсий. Он послал Клакстона за помощью. Больше он его уже не видел.
— А где бортовой врач «Короля Эльфов»? — задал вопрос Галерс.
Рэсполд криво усмехнулся.
— Он утонул во время фестиваля в Мелвилле.
Галерс повернулся к Раде:
— Каково содержание сахара сейчас?
— Около ста двадцати миллиграммов, док.
— Растет быстро. Нужно пристально наблюдать за ней. Жаль, что здесь у нас нет приборов, которые могли бы давать ежеминутные показания. Гарри, вы позволите увезти ее с корабля?
— Пока вы не докажете, что эта болезнь не связана с каким–нибудь внеземным вирусом, она останется здесь. Так же как и все остальные члены экипажа.
— Включая и вас?
— Включая и меня, — кивнул Харази. — Такая уж у нас работа, Марк.
— Мое собственное расследование тоже далеко не завершено, — заметил Рэсполд. — Мне бы хотелось получить разрешение от властей на применение «сыворотки правды». Однако пока что, должен признать, у меня нет повода, чтобы добиваться ордера на принудительное расследование.
— Вы могли бы попросить подозреваемых добровольно согласиться на подобное расследование.
— Полегче, док, — фыркнул Рэсполд. — Я пока что даже не осмеливаюсь употреблять слово «подозреваемый»! Меня за это Могут привлечь к суду. И вы зря думаете, что капитан согласится хоть что–нибудь еще добавить к тому, что известно нам. Я обследовал часть корабля, где размещалась недостающая теперь спасательная лодка, и обнаружил кое–какие улики. Там есть отпечатки пальцев всех лиц, находящихся на борту корабля, ц даже тех, кого уже здесь нет!
Марк вопросительно уставился на детектива.
— В личных делах в сейфе капитана хранятся отпечатки всего экипажа и пассажиров. Проверка особого времени не требует.
Галерс вернулся в каюту. Он чувствовал, что девушка достаточно выплакалась и самое время несколько рассеять ее печаль. И хотя считалось, что пациенту следует хорошенько выплакаться, ибо при этом сохраняется его психика, у него было ощущение, что ничего радостного ожидать от долгого общения Дебби с отцом нельзя.
Более того, ему самому хотелось побыть с нею, и причины этому были не только профессиональные. Несмотря на короткое время, что он с нею виделся, он ощущал, что она все больше и больше завладевает его вниманием.
Капитан сидел на краю койки и очень тихо беседовал с дочерью. Дебора лежала на кровати, свернувшись калачиком, спиной к нему, закрыв лицо руками. Плечи ее содрогались от всхлипываний.
Эверлейк поднял голову.
— Эта новость, — твердо произнес Галерс, — возможно, потрясла ее. Особенно если учесть ее теперешнее состояние. Было бы гораздо лучше, если бы это было сделано более осторожно.
Капитан поднялся во весь рост:
— Вы превышаете свои полномочия как врач, Галерс.
— Отнюдь нет. В мои обязанности входит в равной мере как сохранение здоровья моих пациентов, так и лечение их. Вы сами прекрасно знаете, что профилактика — самое лучшее лекарство.
Он сел на то место, где сидел капитан, и подтянул девушку к себе. Она быстро повернулась и, не сопротивляясь, позволила ему себя обнять. Однако девушка не переставала плакать. Марк ненавязчиво проверил ее пульс и обнаружил, что он поднялся до ста двадцати ударов в минуту. Дебора снова побледнела.
Галерс осторожно положил девушку опять на кровать и обратился к капитану, который молча стоял у него за спиной, не сводя глаз с дочери:
— Если бы я знал, что произойдет, я бы не пустил вас сюда. Ее состояние ухудшилось. А теперь, если вы не возражаете, я попросил бы вас выйти. Мне нужно работать.
Эверлейк продолжал неподвижно стоять, шевелились только губы на каменном лице:
— Я капитан «Короля Эльфов». На его борту никто не смеет указывать мне, что я могу и что не могу делать.
— Корабль не в космосе, — спокойно возразил Галерс. — Он поставлен в док. Согласно тридцатому параграфу, насколько я помню, а я уверен, что память меня не подводит, врач в подобных случаях располагает полномочиями, превышающими полномочия капитана. И даже в полете полномочия врача, если дело касается медицины, при условии, что его решения не грозят безопасности других лиц на борту, выше полномочий капитана.
Белая фигура капитана непоколебимо продолжала оставаться на том же месте, будто никакие силы были не в состоянии ее сдвинуть. Затем неожиданно жесткие ее контуры сломались, и капитан Асаф вышел.
Марк Галерс облегченно вздохнул, так как он не был уверен, что его апелляция к закону поможет, хотя в глубине души он надеялся на это, ибо такие люди, как Эверлейк, уважали законность. Они привыкли к этому, и отказ повиноваться для них означал глубокий конфликт с собственными убеждениями.
Галерс погладил Дебби по плечу и подошел к двери, в которой стояла Рада, подняв вверх большой палец. Это означало, что общий анализ крови не показал наличия инородных тел. Марк вышел в коридор и объявил об этом Харази, который сразу же повеселел от этой новости.
— Моя жена сказала, что если я буду задерживаться на работе и опаздывать к обеду, то мне придется бросить эту работу, — усмехнулся инспектор. — А мне на Луне нравится. Я здесь себя чувствую гораздо лучше, чем на Земле.
— А я хотел бы убраться отсюда как можно скорее. — Врач бросил взгляд вдоль коридора: — Куда пошел капитан?
— Его утащил Рэсполд. А для чего — не знаю. Доктор, что вы скажете, если я уговорю шефа, О’Брайена, завизировать ваш отчет? Тогда и медслужба будет удовлетворена, и я смогу снять карантин и отпустить всех по домам. К тому же и «Саксвелл» очень не любит, когда корабли подолгу простаивают в доках. Вы ведь знаете, что компания при желании может сделать жизнь таможенника совершенно невыносимой. — Он воздел руки к небу. — Боже всемогущий, скольким людям я должен угождать! Капитану, команде, медикам, «Саксвеллу» и, наконец, и это далеко не последнее, своей жене! Нет, надо поскорее все бросать и уматываться отсюда подальше!
— Если хотите знать мое мнение, то карантин можно снимать. Но есть еще одно лицо, от которого зависит принятие этого решения. Это Рэсполд. Он еще не закончил предварительное расследование.
Гарри ушел, а Галерс и Ту вернулись в каюту. Рада подтянула свою тележку прямо к койке, увеличила температуру в помещении ручкой термостата и стала раздевать девушку.
Дебби смотрела на них покрасневшими, распухшими от слез глазами.
— Не бойтесь, — успокоил ее Марк. — Сейчас мы попробуем вас немного подлечить. Может, вам будет чуть–чуть больно, но это только для вашей же пользы. Это нужно, чтобы освободить вас от того, что смогло бы годами таиться в вас, а затем прорваться в самый неподходящий момент и уложить вас в больницу.
Он сознательно пропустил при этом слово «психиатрическую», так как это пугало пациентов даже в эту, как казалось, просвещенную эпоху.
Рада еще раз взяла кровь, а Галерс прикрепил чувствительную головку энцефалографа, чтоб Дебора не могла ее нечаянно сорвать.
— Пожалуйста, не пускайте сюда моего отца, чтобы он не увидел меня раздетой.
Галерс кивнул. Одновременно он решил позже проверить характерные особенности религии, которую она исповедовала. Такую скромность можно было теперь встретить только среди психопаток. Девушка на вид таковой не была, и причиной этому могло быть только ненормальное воспитание, которое она получила на Мелвилле.
Рада активировала электромагнитный дверной замок, а Галерс тем временем прикрепил к телу девушки два небольших плоских диска, один выше сердца и один на животе. От них к тележке шли провода.
— Этот диск регистрирует сердцебиение, а этот — мышечную деятельность.
— А что вы собираетесь сделать? — слегка обеспокоенно спросила Дебби, перестав плакать.
Он взял из рук Рады шприц и объяснил:
— Здесь десять кубиков озефина и десять глюкозы. Я намерен ввести это лекарство внутримышечно. Оно должно благотворно подействовать на вашу нервную систему. Подействовать на психосоматическом уровне. Лекарство освободит, или, вернее, должно освободить вашу психику от побочных эффектов, возникших после недавних событий. И это освобождение, сколь бы мучительным оно ни было для вас, принесет вам огромную пользу. После того как взрыв вашей активности угаснет сам по себе, вам станет неизмеримо лучше. И в будущем вам не нужно будет опасаться подавленных в подсознании горестей.
— А если я не хочу принимать это лечение? — дрожащим голосом спросила девушка.
— Мисс Эверлейк, я вовсе не собираюсь ограничивать вашу свободную волю. И не ввожу вас в заблуждение, когда говорю, что вам станет лучше. Это правда, что озефин — довольно новое средство. Но он прошел лабораторную проверку в течение пяти лет и уже три года применяется при лечении. Я сам прибегал к нему несколько раз, леча своих пациентов. Действие его абсолютно предсказуемо.
— Хорошо, доктор, я верю вам…
Он сделал укол и предупредил:
— Теперь крепитесь. Не сдерживайте себя. Если вам захочется говорить — говорите. Возможно, вы обнаружите, что говорите такое, чего бы вы не хотели, чтоб кто–нибудь услышал — даже вы сами. Но пусть вас не смущает наше присутствие. По ту сторону этих стен не просочится ни слова из того, что вы здесь расскажете. И наше отношение к вам нисколько не изменится от этого.
Она сделала огромные глаза:
— Почему вы сразу не сказали об этом?
— Потому что почти никто не соглашался бы, если бы знал, что произойдет. Люди боятся показать себя. Они, возможно, считают себя дурными, плохими и не хотят, чтобы кто–нибудь другой обнаружил это. Это нелепо. Никто не является сущим ангелом или сущим дьяволом. В каждом из нас есть частица всего, что присуще Земле. И нет ничего плохого в том, когда мы честно в этом признаемся. В противном случае, когда мы отказываемся в чем–либо признаваться, оно само прорывается и может сокрушить нас физически и умственно.
Он взял второй шприц.
— Смотрите! Здесь противоядие. Если я сделаю укол, то действие озефина будет приостановлено. Только скажите, и я сделаю это. Все будет зависеть только от вас. Может быть, вы и дальше согласны жить с бомбой замедленного действия, притаившейся в вашей психике, надеясь, что она никогда не взорвется. Либо вы все–таки подумаете о своем умственном здоровье и согласитесь на лечение. Решать вам самой.
Увидев, что она в нерешительности прикусила губу, он добавил:
— Поверьте мне, Дебби, вы не скажете ни единого слова, которое мне уже не приходилось слышать от своих пациентов. Зато вы очиститесь от всех токсичных для вашей психики элементов, которые накопились в ней за последнее время. Более того, вы будете все время сознавать, что говорите, и по первому требованию я впрысну вам противоядие.
Видя, что она ни на что не может решиться, беспомощно мотая головой из стороны в сторону, Марк подошел к ней и приготовился впрыснуть лекарство.
Дебора мгновенно предупредила его движение:
— Нет! Я согласна. Не надо укола.
— Спасибо, Дебби, — доктор повернулся, чтобы положить на место шприц. В то же время он углядел упрек в глазах Рады и пожал плечами. Да, он постулат не вполне этично. Если бы он действовал по инструкции, он должен был поставить ее в известность обо всем, что ее ожидает, еще до укола озефина. Он же рассказал ей только, что инъекция каким–то образом неожиданно раскрепостит ее, но уже после укола. Опыт подсказывал ему, что не следует говорить больше тем, кто нуждается в таком лекарстве. Этой девушке озефин был просто необходим. И он, Марк Галерс, несмотря ни на что, обязан был сделать укол. И если ему необходимо было слегка подстраховаться, он сделал и это.
Выйдя в коридор, он ознакомился с личной карточкой девушки, которую по ходу дела добыла ему Рада в корабельном архиве. В ней не было записей о каких–либо прежних болезнях, и самое главное, указывалось, что сердце девушки вполне здоровое. Оно было в состоянии выдержать недавний загадочный приступ, должно было выдержать и сильную, но кратковременную перегрузку, которую вызовет озефин.
Теперь он стоял рядом с автодиагностом, одним глазом глядя на стрелки прибора. Другой он не отрывал от пациентки. Действие озефина началось ровно через три минуты.
Дрожь пробежала по обнаженному телу девушки. Затем она успокоилась и с тревогой посмотрела на врача. Марк улыбнулся.
Она сделала слабую попытку улыбнуться в ответ, но в этот момент вторая волна дрожи охватила ее и стерла созревавшую на ее лице улыбку, как волна размывает песчаный замок. Затем наступила вторая пауза, более короткая.
— Расслабьтесь, — приказал Марк. — Старайтесь не сопротивляться. Относитесь к этому так, будто катаетесь на доске в полосе прибоя и ваше тело именно в этот момент находится на гребне волны.
И он прошептал про себя: «И не позволяйте, чтобы волна сбросила вас с этой доски, иначе бездна поглотит вас… Тогда наступит полнейший покой, и вы тихо будете дрейфовать по течению, не испытывая никаких превратностей в жизни».
В этом–то и заключалась опасность. Девушка могла не выдержать того, что ей подсказывал ее мозг. Она могла забиться в дальний угол своего сознания, в такие темные его глубины, откуда ее уже никто, даже она сама, не мог бы извлечь.
Вот почему он так внимательно следил за показаниями прибора. Если они приблизятся к критическому порогу, ему придется дать ей противоядие. И притом быстро. В противном случае она могла бы замкнуться в себе и так и остаться в этом состоянии, глухой к голосам и внешним раздражающим факторам.
В этом случае ее перевели бы в какой–нибудь земной санаторий, где подвергли бы длительному лечению. Возможно, она и пришла бы в конце концов в себя, и была бы даже похожа на ту, прежнюю Дебору, чем была прежде, и, может быть, даже выздоровела. Но не исключалась возможность того, что она так и осталась бы в похожем на смерть трансе, неспособная пошевелиться.
Такова была опасность, связанная с применением озефина. И все же он рискнул, потому что был уверен в себе, потому что у него была возможность своевременно вмешаться в происходящее в ее организме. И самое главное — он обязан был это сделать из–за ее отца. Он опасался, что если «Король Эльфов» улетит прежде, чем она пройдет эффективное лечение, то все пойдет насмарку. Она пропадет, оставшись на всю жизнь больной. И он вынужден был признаться самому себе, что в этом случае она пропадет и для него.
Поэтому более чем профессиональным взглядом следил он за каждым движением ее мускулов. Сейчас это была просто пульсация, начавшаяся в области живота и распространявшаяся по всему ее телу, как круги от брошенного в воду камня.
Через несколько мгновений девушку охватила серия схваток, и стрелка на приборе как ракета взметнулась к критическому порогу. Начали раскачиваться, продолжая дрожать, ее бедра. Лицо исказилось, будто она испытывала мучительную боль, голова ее качалась из стороны в сторону. Все это доказывало ему, какая страшная борьба происходит у нее внутри, как тяжело превозмочь ей чувство страха и чувство стыда своего обнаженного тела.
Поняв это, он дал знак Раде, чтобы та набросила одеяло на тело девушки. Ему не хотелось, более чем это было нужно, смущать ее.
— Вы не должны бороться с этим, Дебби, — попросил он. — Пока вы сопротивляетесь, вы просто изнашиваете себя, сжигаете озефин и не даете ему возможности выполнить свое предназначение. Уступайте.
— А как вы думаете, что я делаю, — всхлипнула она.
— Вам кажется, что вы уступаете, однако на самом деле противитесь ему. Расслабьтесь и помогайте действию препарата. Не обращайте на нас внимания. Мы вам не судьи.
— Я… постараюсь…
Однако стрелка оставалась в опасной зоне довольно долго
— Дебби, я повернусь к вам спиной и буду только наблюдать за приборами. Вас это устроит?
Она кивнула. Через секунду, после того как он отвернулся она слегка вскрикнула, затем еще и еще. Стрелки приборов медленно поползли назад, подальше от опасной черты. Он улыбнулся. Первая фаза заканчивалась. Вскоре стрелка снова поползет к предельной черте, и наступит новая стадия борьбы. И если она снова победит, то стрелка опять вернется к середине шкалы.
Так оно и случилось. Некоторое время девушка лежала неподвижно, тяжело дыша и постанывая. Затем она начала плакать. Марк молча слушал, время от времени вставляя слово, чтобы напомнить ей о человеке, который исчез. И каждый раз он был вознагражден новым взрывом рыданий, и это вызывало у него небольшую улыбку. Он наверняка выкачает из нее этот печальный эпизод. И тем не менее он ощущал ревность к этому человеку, который послужил причиной такой сильной травмы.
Немного усталый, он проинструктировал Раду, что делать дальше, и стал осматривать Дебби, желая определить, нет ли у нее повреждений. Она покорно повиновалась, но глаза ее были закрыты, будто она не хотела встречаться с ним взглядом. Он похлопал ее по плечу, а затем спросил, нужно ли дать ей что–нибудь успокаивающее, чтобы она смогла уснуть.
— Самое смешное, — слабым голосом ответила девушка, — что можно было бы подумать, что после того, что произошло сегодня, я совсем потеряю голову. Но я чувствую себя почти отдохнувшей, будто этот, как вы его там называете… озефин, принес мне пользу. Мне кажется, что я и так смогу уснуть. У меня больше не будет кошмаров.
— Медицина здесь ни при чем, — объяснил Марк. Вы совершили это все сами. Укол просто помог выйти наружу тому, что необходимо было вывести из вашего организма.
Он поправил одеяло возле ее подбородка.
— Я пришлю сестру, чтобы она последила за вами, пока вы не проспитесь. Вы не против?
Она сонно улыбнулась:
— И никто не будет меня будить?
— Никто.
«Даже ее отец, капитан», — дал он себе клятву.
— Спокойной ночи.
Он тихо прикрыл дверь каюты, а затем, засунув руки глубоко в карманы, побрел к радиорубке. По дороге ему попался Рэсполд.
Глаза детектива сверкали.
— Эй, Марк! Знаете новость? Радар с пятого спутника только что сообщил, что заметил предмет размером со спасательную шлюпку «Короля Эльфов», вошедший в земную атмосферу. Случилось это два часа тому назад, как раз тогда, когда, по нашим предположениям, должен был исчезнуть Клакстон.
Галерс сделал серьезный вид.
— И что?
— Этот неизвестный предмет воткнулся в атмосферу с такой скоростью, что вспыхнул, как болид. То, что не сгорело, упало в Тихий океан.
Доктор Марк Галерс стоял на отправной платформе концерна «Саксвелл Стеллар». Рядом с ним находилось два больших чемодана. Это было все, что ему было разрешено взять с собой на борт «Короля Эльфов». Рада Ту, в некотором удалении от Марка, прощалась с друзьями. Марк праздно наблюдал за ними, прислушиваясь к обрывкам разговора, который казался ему весьма забавным. Одна из подруг Рады рассказывала ей, каким образом после высадки на Вилденвулли подцепить мужчину. Совет сам по себе был неплохим, хотя эта подруга до сих пор не смогла заманить в свои сети ни одного мужчину.
— Разумеется, дорогая, что касается меня самой, то я лучше останусь здесь, в цивилизованном мире, и попробую что–нибудь сделать тут. Здесь всегда есть возможность приобрести лицензию на бигамию. Хотя многие девушки и отказываются играть первую скрипку, это не так уж и плохо, потому что бугай всегда может сделать тебя первым номером и…
Подошел Рэсполд и не дал Марку дослушать разговор двух девиц.
— Послушайте, Марк, — сразу же начал он без какого–либо вступления. — Мое заявление на перевод отвергли. Я не могу отправиться на «Короле Эльфов». Потому я прошу вас в качестве любезности не только для меня, но и человечества в целом — наблюдайте!
— Что наблюдать? — изумился Галерс.
— Вы понимаете, Марк, каюта Дебби Эверлейк не единственное, пропахшее рыбой место на этом корабле. Весь он требует тщательного обследования, однако мое начальство не дало на это разрешения. Оно говорит, что я не могу представить достойной улики, которая позволила бы применить наркотики, выявляющие истину. Клакстон, по мнению начальства, совершил самоубийство в момент умопомрачения. Оно предлагает мне позабыть как можно скорее об этом случае. Но я не могу этого сделать! Вот поэтому–то я и прошу вас краем глаза присматривать за Эверлейками.
— Это будет совсем несложно, — кивнул Галерс.
— Вы думаете только о Дебби, старина. Конечно, она очень красивая, или была бы ей, если бы на ее костях было чуть побольше мяса. Но откуда ему взяться, если отец сжигает ее каждым своим взглядом?
Громкий голос объявил, что вездеход, отправляющийся на «Короля Эльфов», подан в шестой шлюз. Галерс пожал руку Рэсполду и прояснил:
— Я полностью согласен с вами, что в этом инциденте с Клакстоном далеко не все так ясно. Это одна из причин, почему я подал заявление принять меня на корабль Эверлейка.
Рэсполд нахмурился.
— Я знаю, что у вас не только профессиональный интерес к Дебби. Скажите мне честно, старина, что вы думаете относительно ее приступа?
— У нее все в порядке, если такое можно сказать о человеке, у которого сахар в крови падает гораздо ниже нормального уровня, притом–без всякой видимой причины. Я советовался с несколькими специалистами, но не получил путного ответа. Что–то в ее организме заставляет падать содержание сахара в крови. Но тем не менее все проверенные нами органы функционируют нормально.
— И это все?
— Не только. Мы определили, как я и подозревал, что схватки и судороги мышц не могли быть вызваны адреналиновым шоком. Хотя в ее крови и было определенное количество адреналинового гормона, все же его было совершенно недостаточно, чтобы вызвать такое состояние. Более того, она пришла в себя и ожила гораздо быстрее, чем я предполагал сначала. Очевидно, у нее припадок эпилепсии…
— И это согласуется с низким содержанием сахара в ее крови?
— Что ж, конвульсии и остолбенение часто являются результатом избытка инсулина. Однако в этом случае ничего подобного не было. Железы Дебби вырабатывают обычное количество инсулина. — Понимаете, — продолжал Галерс, — работа желез внутренней секреции зависит от очень многих факторов. Например, от общего состояния…
— Идемте, док, — сказала Рада, спеша мимо него. — А то можем опоздать.
Марк распрощался с детективом, и через пятнадцать минут Галерс и Рада были уже на борту «Короля Эльфов». Рада, теперь уже не техник Галерса, следовала в пассажирскую каюту. Он же отнес свои вещи в каюту, которую занимал первый помощник. Затем, повинуясь команде из селектора, он поднялся и прошел в стартовый салон, где его привязали к креслу. Десятью минутами позже он уже оказался в крохотной каморке, которая отныне становилась его кабинетом.
Корабль находился сейчас в сорока световых годах от Солнца и в сорока пяти — от места их назначения, планеты Вилденвулли в системе Дельты Волопаса. Где–то в течение следующего получаса они должны будут совершить следующий переход, после которого окажутся в половине светового года от этой звезды. Еще одно преобразование координат в подпространстве выведет «Короля Эльфов» на расстояние в пять триллионов миль от их цели. Корабль перестанет прыгать, словно кенгуру, его полет будет походить на блошиные скачки. Затем, по мере продвижения к планете, амплитуда скачков будет все время уменьшаться. Остаток пути корабль совершит в обычном пространстве, в котором и будет оставаться до отбытия из системы Дельта Волопаса.
Поскольку на планету Вилденвулли не нужно было доставлять груз, вся команда осталась на борту. Галерс поцеловал Раду и сказал, что он надеется, что она отыщет себе хорошего мужа.
Всхлипывая, девушка попыталась усмехнуться:
— А почему бы вы не могли стать им? Мне тогда не пришлось бы забираться в это позабытое богом место.
— Мне очень жаль, — печально объявил Марк. — Действительно жаль, Рада. Ты будешь для кого–то отличной женой. Я уверен в этом, поверь мне. Просто я никак не мог заставить себя влюбиться.
Впервые за все то время, что он был с нею знаком, она проявила свой темперамент:
— Любовь?! Ты большой романтический простофиля! Если бы ты только предоставил мне возможность, я бы заставила тебя влопаться в меня по самые уши!
Она ушла. А он стоял и недоуменно моргал, думая о том, что, может, она и права и он в очередной раз упустил неплохую женщину. Когда сверкнули гневом ее большие черные глаза и изогнулись во гневе красные губы, он почувствовал, что в ней был тот огонь, который обязательно понравился бы ему. Почему же она так долго ждала, что оказалось слишком поздно? Если бы это произошло на Луне (до того как он повстречался с Дебби, поспешно поправил себя Марк), то, вполне возможно, он попросил бы ее выйти за него замуж.
Макгоузи, новый первый помощник, протягивая ему сигарету, заметил:
— Почему вы так бледны, приятель?
— Я вот только сейчас заметил, что как только по–настоящему узнаешь человека, то сразу же его теряешь. Он или уезжает, или умирает, или еще что–нибудь.
— Скорее всего, это еще что–нибудь, — засмеялся Макгоузи. — Эта Рада чертовски соблазнительная девочка. Скажите честно, у вас с ней было «что–нибудь»?
— Нет. Я мог бы добиться ее благосклонности, но у меня к подобным вещам такое отношение, какое не разделяют большинство людей в наши дни. Во–первых, соотношение, когда на трех женщин приходится один мужчина, очень облегчает задачу последнего. Благодаря этому невозможно возбудить судебное дело о разводе на основании супружеской неверности, если только не являешься зарегистрированным членом секты, которая официально запрещает это. Более того, по своему психическому складу я таков, что не могу чувствовать влечения к женщине, если она меня не обожает. Это звучит, может быть, довольно глупо, но я таков есть, и с этим ничего нельзя сделать. К тому же, благодаря этому, возникает нежность во взаимоотношениях, чего не бывает при случайных встречах.
Макгоузи выпустил клуб дыма и проговорил:
— Рада, если я правильно понял ситуацию, любила вас?
— Да, но она была моей помощницей. Если бы мы позволили войти в нашу жизнь чему–то личному, то были бы не в состоянии работать без трений. И она начала бы требовать такое, что я не склонен был бы выполнять. Короче говоря, она стала бы поступать так, как будто мы были бы женаты.
— Очень жаль, что я не встретил ее немного раньше… — мечтательно протянул Макгоузи. — Я был бы рад поволочиться за нею. Моя жизненная энергия не уменьшается из–за того, что вокруг так много симпатичных женщин. Надо вам сказать, приятель, что жизнь астронавта одинока и сурова. Между прочим, не сочтите меня слишком любопытным, но что вы собираетесь делать с дочерью капитана?
— Я хочу найти причину ее заболевания.
— Вы меня не поняли, док. Когда я спросил у вас о том, что вы собираетесь делать с этой девушкой, я имел в виду очевидный, далеко не профессиональный интерес. Вы знаете, что в этом мире повышения статуса можно добиться, только женившись, не так ли? Только женатым предоставляется право продвижения по службе. Так вот, вы не можете на ней жениться, не присоединившись к культу Ремо.
Вы видели у нее на среднем пальце левой руки толстое золотое кольцо? На нем изображен треугольный щит, отражающий брошенное копье. Это кольцо девственницы, девушка носит его до тех пор, пока не выйдет замуж. Тогда она снимает его и надевает на палец мужчине. С этих пор она всецело принадлежит ему, и только ему. Большие празднества, которые проводятся позже, являются просто объявлением и публичным подтверждением этого факта. Разумеется, Старики поднимают большой гвалт, если с ними заблаговременно не посоветоваться и не испросить разрешения, однако пара решительная вполне может обойтись и без них.
— Я прочел все, что мог найти о ремонтах в библиотеке на Луне, — кивнул Галерс. — Однако кое–что для меня загадка. Может быть, вы мне поможете…
Макгоузи любил поговорить, но капитан не представлял ему особых возможностей для излияний. Теперь, когда рядом был благодарный слушатель, первый помощник начал наверстывать упущенное.
Многое из того, что услышал Марк, было ему известно. Макгоузи рассказал о происхождении секты, о ее зарождении в маленьком городке Оптим, основанном на территории бывшей пустыни Гоби. Ремо и его последователи выступали против либеральной морали тогдашнего общества и организовали вокруг себя тесную группу религиозных фанатиков. Обнаружив, однако, что они теряют очень много своих молодых людей из–за бесчисленных искушений, которые легко можно было найти за пределами их общины, они эмигрировали на Мелвилл. Там они оказались в состоянии привить собственную мораль своим детям. Подкреплялась такая вера догматами индуизма о том, что неукоснительное соблюдение моральных норм в этой жизни избавляет человека от последующего возрождения в более низких формах жизни.
— Вы уже видели, что они носят только белую одежду и не стригут волос, — объяснил Макгоузи. — Но это не единственная особенность. Дело в том, что они никогда не лгут.
— Никогда?
— Ну, почти никогда, — ответил улыбающийся астронавигатор. — У них практикуется абсолютная моногамия. Только смерть может расторгнуть брак. Даже супружеская неверность не рвет брачные узы. Тот, кто виновен в этом, вынужден одеваться во все черное в течение года в знак раскаивания в своем «проступке». Они, понимаете, не употребляют старомодное слово «грех». Но и это не все. Допустивший супружескую неверность не имеет права жить со своей половиной в течение года. К концу этого срока, если поведение раскаявшегося будет хорошим, он снова получает право одеваться во все белое и теоретически становится таким же безгрешным, как и прежде… Разумеется, это утяжеляет жизнь ни в чем не повинного партнера, который вынужден воздерживаться, как и виновная сторона.
— Возможно, это не такая уж и плохая система, — проговорил Галерс. — Они должны хорошенько следить друг за другом, чтобы не навлечь неприятности на обоих. Эта система двойной проверки.
— Как–то не задумывался над этим. Однако, это одно из проявлений их методов контроля. Они используют экономические, социальные и религиозные меры для принуждения и наказания. Они никогда не ударят ребенка, создавая вместо этого «атмосферу укора». Они не богохульствуют. У них есть такие личные вещи, как одежда и книги, однако большую часть своего дохода они вносят в казну общины. Между прочим, это одна из причин, почему так много ремоитов–мужчин отправляются в космос. Там они могут зарабатывать для общины больше, чем оставаясь дома. Кроме того, у ремонтов нет промышленной базы для производства омолаживающей сыворотки. Чтобы иметь достаточное количество денег для ее импорта, молодым ремонтам приходится подписывать контракты с космическими компаниями. Вы можете им только посочувствовать, док. Вам приходится отдавать часть своей жизни в пользу «Саксвелла», не так ли?
— Да, мне остается еще пять лет одиннадцать месяцев и десять дней, прежде чем я верну себе свободу.
— Доктор Джинас тоже был законтрактован. Ему оставалось всего месяц до того, как мог он называть свою душу своей собственной. А он взял и утонул. Какой печальный конец. Он был отличным парнем. Я видел, как он тонул, но ничего не мог поделать…
— А что случилось?
— Я был на берегу, наблюдая за ремонтами, стоявшими в воде по пояс. В озере они проходили обряд очищения. Док Джинас был так близко к ним, что, вытянув руку, вполне мог коснуться их кожи, но он не обращал на собравшихся никакого внимания. Он набирал воду в маленькие бутылочки, а затем запечатывал их. Для чего он это делал, я не знаю. И никто так и не выяснил для чего.
— А они не проверяли эти пробы?
— Их невозможно было найти. Скорее всего, бутылочки утонули вместе с ним, когда лодка опрокинулась.
Галерс нахмурился:
— А почему она перевернулась? И если он был так близко к толпе, а люди стояли всего лишь по пояс в воде, то почему он не мог просто выбраться на берег?
— В этом–то и вся нелепость, док. Мы все смотрели на коронацию Девы Озера — это была, между прочим, Дебби, — когда услыхали крик. Мы обернулись и увидели, что лодка накренилась и Джинас падает в воду… Он, очевидно, сразу же захлебнулся, потому что больше не появился на поверхности. Мы бросились обшаривать дно озера и вскоре нашли его тело в самой глубокой части…
— Каково же было заключение расследования?
— Утонул, чтобы покончить с собой. По их мнению, он должен был плыть под водой как можно дальше от толпы и как можно глубже.
— А кто принимал участие в расследовании?
— Старейшины ремонтов, естественно, и агент «Саксвелла».
— Вы проходили свидетелем?
— Конечно, но я не мог показать многого, так как почти ничего не видел. Большая часть происходящего была не видна из–за толпы. Спасать Джинаса поплыло очень много людей.
— И на таком мелководье не были найдены бутылочки?
— Нет. Было выдвинуто предположение, что во время спасания их оттолкнули ногами на более глубокое место.
Макгоузи замолчал на некоторое время. У него был такой вид, будто он еще мог кое–что добавить, но не решался, с чего начать.
— Послушайте, док, — наконец произнес он. — Вы, похоже, довольно приличный парень. Я понял это еще на Луне. И я заметил несколько вещей, которые, как кажется, вы постарались скрыть от других. Во–первых, вы по уши влюбились в Дебору Эверлейк, по–моему, это всем ясно. И в первую очередь капитану. Его отношение, правда, к вам при этом не изменилось, так как невозможно стать еще более суровым и недружелюбным, чем он есть. И кроме того, он не позволит никому узнать, что им могут владеть какие–то новые чувства. И все же он теперь, хотя и тайком, но глаз с вас не спускает.
Но я не это собирался вам сказать. Так вот, док, эта Дебора чертовски хорошенькая девка, не так ли? О’кей. Ау вас не вызывает удивления, почему это команда избегает такую милашку?
Марк открыл рот от недоумения.
— Я здесь не так давно, чтобы успеть это заметить — если это на самом деле так. Но почему они должны за ней волочиться? Ведь она дочь капитана!
Первый помощник ухмыльнулся и произнес:
— Вам еще предстоит многое узнать об астронавтах, док. Можно ли себе представить одну красивую девушку на корабле в компании с двадцатью мужчинами, которые по нескольку месяцев не видят других женщин и тем не менее не обращают на нее внимания? Более того, эти мужчины даже не разговаривают с ней. Или если и разговаривают, то держатся от нее на некотором расстоянии.
Марк покраснел и сжал кулаки.
— И…
— Не торопитесь, приятель, — оборвал его Макгоузи. — Я не собираюсь обижать вас, я просто–напросто излагаю факты. Если вы не хотите кое–что узнать, то я лучше помолчу.
— Давайте–ка дальше, — Галерс подался вперед.
— Ну ладно, если честно, то от этой красотки воняет… О, о, какой темперамент!!! А вы помните тот вечер, когда впервые увидели ее? Вы попросили свою помощницу понюхать ее дыхание, не пахнет ли от нее ацетоном? И что она вам сказала? Она ответила, что все, что она обнаружила, это запах рыбы. А если бы вы спросили у остальных членов экипажа, то мы бы сказали, что из каюты Дебби всегда разносится резкий, неприятный запах рыбы и что от нее разит треской.
Макгоузи немного помолчал.
— Конечно, — продолжал он, — я понимаю, что от этого можно запросто сойти с ума. Но я говорю вам это для вашего же собственного блага.
Врач разжал кулаки и проронил:
— Я знаю это, но от этого легче не становится.
— А почему вас это должно так ранить? Если бы она сломала ногу и я бы сказал всем об этом, вы бы на меня сердились? А ведь с ней сейчас происходит что–то неладное, и от этого от нее непрестанно разит рыбой. Разве она виновата в этом? Боже всемогущий! Неужели мне, док, читать вам лекцию об этом?
— Вся разница в том, что это касается меня лично!
— Да, понимаю. Именно поэтому я вам все это и рассказываю. Так вот, послушайте, Дебби не единственная в своем роде. Если бы у вас была возможность принюхаться, вы бы узнали, что и от капитана точно так же пахнет.
— Что?
— Если верить тем, кто знает его давно, он пахнет так уже много лет.
Глаза Галерса засверкали.
— А сколько времени страдает этим Дебби?
— Я впервые заметил это… э, где–то около двух с половиной месяцев тому назад.
— Даже так?
Теперь пришел черед удивиться Макгоузи.
— Что такое, доктор?
— Нет, ничего. Пока что я еще ничего не могу определить. Я хотел бы у вас еще вот что спросить, Мак. Какой была Дебби перед тем, как у нее появилась… эта неприятность?
— Вы бы ее ни за что не узнали, док. Она была такая яркая, красивая, полная задора и смеха. Это правда, что она не допускала никаких вольностей со стороны мужчин. Но она с удовольствием брала на себя роль младшей сестры. И, что поразительно, большинство членов экипажа именно так к ней и относилось. Конечно, иногда какого–нибудь негодника прорывало, но тут уж мы сами заботились, чтобы он держал себя в руках.
— А как она вела себя при капитане?
— Счастливой не казалась. Он мог бы, вы знаете, погасить даже солнце. Но, по крайней мере, он хотя бы разговаривал с ней. Он общается с дочерью только по интеркому, и никогда его не застанешь в ее обществе. Даже ест он отдельно.
В голове Галерса мелькнула какая–то мысль.
— Погодите–ка минутку! А как же Пит Клакстон? Похоже, что это его не очень беспокоило. Согласно показаниям, которые давали девушка и ее отец, он попросил разрешения у Эверлейка жениться на его дочери как раз тогда, когда начался припадок. Разве его не беспокоило то, о чем вы мне только что рассказали? Или он был, как и я, человеком с очень плохим обонянием?
Макгоузи улыбнулся, будто собирался отпустить какую–то шутку, но тут же поджал губы.
— Нет, запахи он чуял, словно собака, но в данном случае он был слеп. А как же могло быть иначе? От него исходил такой же ужасный рыбный дух.
Раздался сигнал интеркома. Макгоузи поднялся.
— Вызов. Пока, док.
Галерс хмуро бродил по коридорам корабля, глядя себе под ноги. Остановившись, он поднял голову. Его поразило то, куда бессознательно завели его ноги. Казалось, что он вот–вот пойдет дальше, однако он тут же взял себя в руки и постучал в дверь каюты. Не услыхав ответа, он постучал снова, на этот раз громче.
— Дебби? — окликнул он.
Дверь чуть–чуть приоткрылась. Внутри было темно, однако он различил белый контур ее белого платья и темный овал лица.
Голос девушки был тихим и печальным:
— Что вы хотите?
— Можно с вами поговорить?
Ему послышалось, как она неожиданно затаила дыхание.
— Зачем?
— Не надо изображать удивление. Вы же знаете, что я вот уже несколько раз пытаюсь переговорить с вами наедине. Вы совсем не та дружелюбно настроенная девушка, какой были, когда только вступили на борт корабля. Что–то случилось с вами, и мне это не нравится. Поэтому мне и хочется поговорить с вами.
— Нет. Нам нечего сказать друг другу.
Дверь начала закрываться.
— Обождите! Вы должны мне, во всяком случае, объяснить вот что. Почему вы замкнулись в себе? Что я вам сделал такого отчего вы не разговариваете со мной?
Дверь продолжала закрываться.
Он просунул руку между дверью и косяком и произнес:
— Помните, Дебби, «Пеллея и Мелисанду»? Помните, что Голад сказал Мелисанде: «Где то кольцо, которое я надел тебе на палец? Да, в знак нашей женитьбы! Где же оно?»
Прежде чем она что–то ответила, он шире раскрыл дверь и просунул свою руку дальше в каюту, нашел там Дебору и подтащил поближе к двери, чтобы на ее руку упал свет из коридора.
— Где то кольцо, кольцо девственницы, Дебби? Почему его нет на вашем пальце? Что с ним случилось? Кому вы его отдали?
Белая фигура в полумраке вскрикнула и попыталась отдернуть руку. Но он удержал ее и спросил:
— Теперь вы меня впустите?
— Отцу это не понравится.
— Он ничего не узнает. Он же никогда не приходит навестить вас. И вы можете положиться на мое слово, Дебби. Вам меня не надо опасаться. Я не притронусь к вам.
— Так же, как и никто другой, — последовал резкий, неожиданный ответ. Затем она отрешенно произнесла:
— Хорошо. Проходите.
Он проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь. Одновременно с этим он ощупью нашел выключатель и включил свет. Затем он положил руки на плечи девушки и заметил, что она как бы сжалась от его прикосновения и отвернулась.
— Не бойтесь вызвать во мне неприязнь, — заметил он.
Дебби продолжала держать свою голову как можно дальше от него.
— Я знаю, что не причиню вам беспокойства, — прошептала она. — Но я так привыкла, что меня избегают, что это стало для меня второй натурой — чувствовать себя неловко в чьем–либо присутствии. И я знаю, почему вы поступаете так, а не как остальные. Если бы у вас не было этого недостатка, вы ничем бы не отличались от остальных мужчин. Вам бы ни за что не хотелось бы быть рядом со мной, и вы отпускали бы шутки в мой адрес у меня за спиной.
— Я не обращаю внимания на все эти замечания, — объяснил Марк, взяв ее за подбородок и приподняв голову. — Я хочу поговорить об этом.
С этими словами он поднял ее левую руку.
— Дебби, могу поспорить, что если бы тело Пита не сгорело и лодку нашли бы где–нибудь в Тихом океане, то на его пальце обнаружили бы толстое золотое кольцо. А на кольце должен был быть треугольный щит, отражающий копье. Правильно?
— Я не отрицаю этого. Но раз вам это известно, почему вы ничего не сказали во время дознания?
— Я не догадывался об этом до тех пор, пока несколько минут тому назад Макгоузи не рассказал мне об этом обряде. А я знал, что ни разу не видел вас с этим кольцом. Исходя из обстоятельств, казалось, что, вероятнее всего, вы надели его на палец Клакстона. А поскольку об обручении объявлено не было, оно, должно быть, произошло как раз перед самым исчезновением Клакстона. Это так, не правда ли?
Лицо ее стало печальным. Она проговорила через плотно сжатые губы:
— Да, мы любили друг друга. Мы не могли… дождаться, пока вернемся на Мелвилл. Мы были у меня в каюте и просматривали кассету с «Пелеем и Мелисандой», когда Пит сделал предложение. Как раз сразу же после этого в каюту вбежал мой отец. Он шумно негодовал и сказал, что Пит не увидит меня до тех пор, пока мы не вернемся на территорию Ремо. И он настаивал на том, чтобы я взяла назад свое кольцо и хранила у себя, пока мы не получим разрешения у Старейшин.
Галерсу было трудно себе представить сурового, невозмутимого Эверлейка в образе взволнованного и негодующего родителя.
— Почему это не выявилось на дознании, и почему вы сейчас рассказываете мне об этом?
— Просто у меня об этом не спрашивали. Если бы спросили, то я рассказала бы всю правду. Мы, ремонты, никогда не лжем. Но отец объяснил, что будет гораздо лучше, если мы просто сообщим, что мы втроем обсуждали будущую женитьбу, и никому не расскажем о ссоре. Он сказал, что у этого детектива могут быть всякие необоснованные подозрения. И он может доставить нам немало неприятностей, если мы сознаемся, что ссорились. С вами же совсем по–другому. Вы задали мне прямой вопрос. Я могла бы отказаться ответить на него или сказала бы правду. Я предпочла второе.
Он отпустил ее руку.
— Почему?
Она отвернулась и проронила сквозь зубы:
— Потому что, наверное, я так одинока. Потому что мне хочется с кем–нибудь поговорить. И главное, потому что у меня все время такое ощущение, будто я вот–вот взорвусь. Если я не буду что–то делать, чтобы снимать это постоянное напряжение, — говорить, танцевать, петь, кричать, в общем, все, что Угодно, — я сойду с ума. И это самое ужасное. Каждый раз, когда не хочется что–то делать, я не могу повиноваться первому побуждению. Я нахожусь под постоянным контролем. Я не могу высвободиться. А очень, очень хочу.
Она положила руку на живот.
— Оно где–то здесь. Это ощущение, что я могу взорваться и… я боюсь… боюсь этого…
Марк внимательно посмотрел на нее. Она вся была напряжена. Никогда девушка не была так похожа на своего отца, как сейчас.
Он подошел к ней и положил руку на плечо. Дебби слегка вздрогнула, но не шевельнулась, чтобы отодвинуться от него. Он чуть–чуть надавил пальцами на ее нежную кожу.
— Вы многое скрываете от меня, — ласково проговорил он. — Что–то такое произошло, что заставило Клакстона залезть в спасательную шлюпку и сломя голову броситься вон из корабля. И это что–то должно было произойти именно в этой каюте. Что это было? Не может быть, чтобы на него так повлияла простая отсрочка вашего брака.
— Не знаю. И откуда мне знать! У меня начался приступ. Когда я пришла в себя, Питера уже не было. Отец отослал его за помощью, и после этого его больше никто не видел.
— Но ведь вы, Дебби, знали, что у Питера было что–то с психикой в течение долгого времени. Он должен был пройти на Луне глубокую психосоматическую проверку. Он проявлял подозрительные странности.
— Разумеется, — согласилась Дебора. — Поэтому–то все и думают, что он совершил самоубийство. Но почему он в большей степени должен был хотеть убить себя, чем я? Он страдал от того же — что бы это ни было, — что и я. И он был ничуть не хуже, чем любой из нас. Он должен был пройти психосоматическую проверку, потому что только–только принял нашу веру, а агенту «Саксвелла» на Мелвилле захотелось узнать, не явилось ли это следствием нарушения душевного равновесия. Считается невероятным, чтобы какого–нибудь молодого человека в здравом уме, не принадлежащего к ремонтам, вдруг озарило и он захотел присоединиться к чужим людям, чтобы найти новое счастье.
— Глядя на вас и вашего отца, я не думаю, что ремонты очень счастливые люди, — печально покачал головой Галерс. — Правда, таких сейчас нет нигде. Значит, так, Клакстон был среди тех, кто находился в воде во время Праздника? Он был крещен вместе с другими?
Она кивнула. Все в голове Марка перепуталось. Картина начала вырисовываться, но он не имел ни малейшего представления, что она означает.
— Мы как будто сделаем посадку на Мелвилл через месяц? И простоим там неделю, не так ли?
— Да. В это время там состоится Праздник Жертвоприношения. Все ремонты стремятся присутствовать на нем, даже астронавты.
— Послушайте, Дебби. Вы можете подумать, что я сую свой нос в ваши дела из праздного любопытства, но это не так. Частично я делаю это из–за того, что я врач. Но в большей степени я делаю это по другой причине. И вы, наверное, догадываетесь по какой, не так ли?
Он повернул ее к себе лицом и выжидающе посмотрел на нее. Она не подымала глаз, губы ее были плотно стиснуты.
— Черт побери, потому что я люблю вас!
— Разве это возможно? Ведь я порченая.
— Какая чепуха!
Он притянул ее к себе и поцеловал. На мгновение ее стиснутые губы открылись и стали податливыми. Она с таким же пылом искала его губы, а руки ее притянули его голову. Затем неожиданно она отпрянула и, отвернувшись от него, вытерла рот тыльной стороной ладони. Выражение ее лица снова стало замкнутым и угрюмым.
— Уходите! — прошептала она. — И больше близко не подходите ко мне. Я ненавижу вас, ненавижу всех мужчин. Я даже ненавижу Пита Клакстона. Но сильнее всего я ненавижу вас!
Протянув вперед руки, Марк сделал к ней шаг. Затем, увидев гримасу полнейшего отвращения на ее лице, он опустил руки, повернулся и вышел из каюты. У него было такое чувство, что какая–то часть его «я» осталась за громко хлопнувшей дверью этой каюты.
Прошел месяц. «Король Эльфов» посетил двадцать планет, разгружая и принимая грузы, пассажиров и почту. Врач Марк Галерс был загружен работой по горло. Во всех пунктах посадки в представительствах компании «Саксвелл» его ждали пациенты, которых надо было лечить. Он был также обязан как молодой врач изучать культуры заболеваний неземного происхождения.
Когда корабль находился в полете, он наблюдал за капитаном и его дочерью. Постепенно он и сам понял, что все, что рассказал ему Макгоузи, было правдой. Эверлейк и Дебби никогда не бывали вместе. Общались они между собой только по интеркому. И отец (Марк стал это замечать) не был таким уж Жестоким и лишенным эмоций человеком, как он показался сначала. У него была одна страсть в жизни — «Король Эльфов». Ничто не могло согнуть его спину, но когда он отдавал распоряжения, нечто вроде улыбки играло на его губах, а глаза излучали тепло. Он непрестанно бродил по кораблю, тщательно все проверял, следя за тем, чтобы все находилось не только в прекрасном состоянии, но и чтобы в помещении не было ни единой пылинки. Он полностью руководил навигацией и пилотированием корабля, а когда «Король Эльфов» находился на поверхности планет или их спутников, ему, как казалось Марку, не терпелось снова отправиться в глубины космоса. Если это было так, то он, вероятно, часто раздражался, ибо корабль гораздо больше времени проводил в доках, чем в полете. Использование подпространства сделало расстояния между звездами очень близкими.
На Мелвилл «Король Эльфов» прибыл строго по расписанию. Он произвел посадку среди невысоких холмов и множества озер, поросших похожими на сосны деревьями. Каритополис, столица Ремо, представлял собой город с населением в тридцать тысяч человек, большинство которых жило в домах, похожих на деревянные коробки с окрашенными белой краской стенами и красными черепичными крышами. Город стоял на берегу морской бухты. Позади него было большое озеро с пресной водой, берега которого окаймляли леса. Глядя на этот город из выходного люка «Корабля Эльфов», Галерс почувствовал удовлетворение. Природа была здесь просто потрясающей. Разглядывая озеро в бинокль, он понял, что именно здесь, скорее всего, утонул доктор Джинас, и здесь Дебби была увенчана званием Девы Озера. Галерс был сейчас свободен от дежурства и намеревался посетить город. Прежде чем сойти с корабля, он прошел в жилой отсек экипажа, где нашел того человека, который был ему нужен, — корабельного повара. Галерс вынул записную книжку и напустил на себя сугубо профессиональный вид.
— Прежде чем я отправлюсь в город, — произнес он, — я хотел бы уточнить некоторые особенности диеты членов экипажа. Вы не могли бы мне рассказать, у кого, кроме мисс Эверлейк, особый рацион из плиток шоколада и любой другой сладкой пищи?
Кок всем своим видом показывал, что торопится покинуть корабль.
— Да, да. Я понял вас, сэр. Еще у капитана. Послушайте, док, а вы не могли бы отложить это дело на другой раз?
Галерс рассмеялся:
— Конечно. Желаю хорошо провести время.
Он сунул записную книжку в карман и вышел из камбуза.
Через некоторое время он уже бродил по широким мощеным улицам Каритополиса. Казалось, сюда на Праздник Жертвоприношения собрались все жители Земли Ремо. Дома были переполнены приезжими, на холмах, окружавших столицу, как грибы выросли палатки. Галерс в своей униформе небесно–голубого цвета резко выделялся среди обтекавшей его толпы, одетой во все белое. Он был недоволен собой, так как не обзавелся заранее одеждой такого же цвета. Но теперь уже было поздно что–либо предпринимать.
Галерс шел прямо к дому доктора Флаккоу, которого встретил при выходе из корабля. Он задал ему несколько вопросов, все они касались случая с Дебби. Врач покачал головой и объяснил, что он торопится. Он будет рад обсудить эти вопросы как–нибудь в другой раз, но только не сейчас, его религиозные обязанности заставляют его страшно торопиться.
— Даже если вы никогда не слышали о том, что у ваших соотечественников, как правило, низкое содержание сахара в крови, а вы об этом непременно должны были знать, то что вы можете сказать о запахе, исходящем от них, и рыбном духе изо рта? — не унимался Марк. — Неужели вы такого не замечали?
Доктор Флаккоу был таким же высоким, худым и хорошо владеющим собой мужчиной, как и капитан. Он весь подобрался и произнес:
— Никогда!
Галерс поблагодарил его и ушел, поняв, что доктор все равно ему ничего не рассказал бы, даже если б и знал. Эти ремонты были людьми замкнутыми. Они ощущали себя избранным народом. Им одним был доступен свет истины. Их возмущали расспросы и любопытство посторонних.
Галерс посетил Ясона Крама, представителя «Саксвелла», и задал ему те же вопросы, что и Флаккоу. Крам сморщил загорелый лоб и сказал, что он ничего подобного не слышал. Но это еще ничего не значит, продолжал он далее, так как его контакты с ремонтами в основном были чисто деловыми. Он обещал теперь внимательно следить. Его интересовало, что все это, между прочим, значит? Галерс уныло ответил, что очень хотел бы узнать это сам.
На обратном пути к кораблю Марк несколько задержался, пробираясь сквозь толпы. Праздник Жертвоприношения был в самом разгаре. Это было пышное зрелище, в котором принимали участие огромные толпы верующих, изображавшие гонение и мученичество Виктора Ремо. Марка несколько поражал вид мужчин и женщин, столь отдававшихся во власть эмоций, что они падали в обморок или в припадке валились на землю и корчились. Это была его первая встреча с проявлением глубоких религиозных чувств, и этот опыт показался ему крайне неприятным. Эффект был даже намного сильнее и неожиданнее, чем предполагал Марк, так как считалось, что ремонты — сдержанны, серьезны, осмотрительны и официальны.
Добравшись до «Короля Эльфов», доктор сразу же проверил местонахождение капитана и его дочери. Согласно отметкам робота–сторожа, они не покидали корабль. Это удивило его, ибо посещение Жертвоприношения было обязательным для каждого взрослого ремонта, который находился в это время на планете. Что же заставило их отказаться от участия в Празднике?
Пожав плечами, он решил, что это еще одна сторона загадки. Затем он прошел в лабораторию, подготовил бутылочки и стал ожидать полуночи. Перед тем как покинуть корабль, он постучал в дверь Дебби. За дверью еле слышно раздавалась одна из мелодий «Пеллея и Мелисанды». Это была одна из последних арий оперы.
Он постучал еще раз. Дверь оставалась запертой. Тогда он, немного поколебавшись, пошел к выходу, где встретился с капитаном, у которого был унылый и изможденный вид, хотя он и был удивлен неожиданной встречей. Галерс все–таки успел поздороваться с капитаном. Однако в то же время ему не удалось скрыть звона бутылок в сумке под мышкой. Эверлейк ответил на его приветствие кивком головы и хлестнул взглядом по сумке. Опускаясь по трапу, Галерс ощущал на себе этот сверлящий взгляд и полностью пришел в себя только после того, как пересек весь город и вышел к берегу озера.
Здесь он взял, не спрашивая согласия у отсутствующего владельца, одну из легких маленьких лодок, располагавшихся на песке, и стал грести к широкому пляжу. Всего полчаса назад там происходила грандиозная церемония очищения в воде. Он видел ее конец и обратил внимание на то, что все покидают берег озера, чтобы продолжить Праздник где–то в городе. Так как было уже темно, врач решил, что никто уже не наблюдает за ним, за тем, что он делает. Огни города слегка освещали озеро, но луна еще не всходила. Даже если бы кто и увидел его сейчас, он, насколько это было известно Марку, не делал ничего незаконного.
Когда он оказался на мелководье, где совсем недавно толпились люди, участвовавшие в обряде, он перестал грести и, открыв бутылочки, стал опускать их в воду. Делая это, он озирался по сторонам. Он ничего не увидел, кроме мелкой ряби от какой–то рыбы, игравшей у поверхности. Тем не менее он прекратил свое занятие, нагнулся и заглянул в темную воду. Не увидев ничего больше, он облегченно вздохнул и снова принялся за работу.
В это мгновение что–то с силой стукнулось о борт лодки. Суденышко начало крениться. Галерс привстал, не зная, в какую сторону прыгать. В первую секунду, замешкавшись, он не мог понять, что лодку куда–то тянут, однако затем он увидел два темных, похожих на руки, предмета, обхвативших узкий борт лодки. За ними последовал большой шар из какого–то непонятного вещества. Не ожидая, что еще покажется на поверхности, Галерс, продолжая сжимать в руке закупоренную бутылочку, метнулся спиной в воду. В этот же момент шар полоснул по нему узким лучом света. Если бы это был меч, он срезал бы Марку ноги. Однако эффект получился почти такой же, ибо Галерс как подкошенный исчез в воде. Ударившись о воду спиной, он сразу же перевернулся и нырнул под прямым углом к лодке. Отплыв под водой как можно дальше, он высунул голову, набрал в легкие воздуха и снова поплыл под водой в сторону, противоположную берегу. Инстинкт побуждал его плыть ближе к берегу, но у него хватило ума сообразить, что нападавший, кем бы он ни был, возможно, именно этого от него и ждет. И хотя он был напуган, но не паниковал. К тому же он был почти уверен в том, что в этой таинственной воде, если только он не будет сильно шуметь, отыскать его довольно непросто. Но тем не менее у него было такое чувство, что в любой момент что–то может схватить его за ноги и потянуть на дно, где борьба будет очень короткой.
Поднявшись снова на мгновение на поверхность, он быстро огляделся. Ничего нельзя было различить, кроме силуэта перевернутой лодки на фоне огней города. Он снова нырнул и повторил тот же маневр несколько раз, пока, тяжело дыша и отплевываясь, не выбрался на берег где–то в полукилометре от места, где он бросился в воду. Долгое время он сидел на берегу под деревьями, постепенно приходя в себя. Затем, когда дыхание восстановилось и сердцебиение стало нормальным, он поплелся к «Королю Эльфов», до которого было более двух километров. Когда он подошел к кораблю, нежный весенний ветерок полностью высушил его одежду. Не задерживаясь, чтобы переодеться, он сразу же пошел в лабораторию, где начал скрупулезно исследовать содержимое прихваченной во время бегства бутылочки.
Это была — подумал он — бессмысленная процедура, ибо он даже не знал толком, что искать. И даже если бы он знал, было очень мало шансов, что он зачерпнул «это» в первую же бутылочку. И все же он должен был исследовать содержимое бутылочки, чтобы хоть за что–нибудь уцепиться. К счастью, у него было необходимое оборудование. Микроскоп Совачи в совокупности с автодиагностом и еще несколькими приборами нарисует ему полную картину и еще рассортирует определенные, необходимые для него данные. Поместив пробу в термостат, он включил приборы и стал размышлять над тем, что произошло. Прежде всего его ум занимало то существо, которое хотело затащить его в воду и, по–видимому, там прикончить. Именно это и случилось с доктором Джинасом, да еще в разгар дня.
Марк внезапно остановился, щелкнул пальцами и произнес вслух:
— Почему я сразу не проверил это?
Он выскочил из лаборатории и помчался к шлюзам. Поскольку они всегда были открыты для кого угодно, он не задержался у дверей и сразу же занялся проверкой эластичных скафандров, висевших там. Проверка первых двенадцати его разочаровала. Удача нашла его, когда он исследовал тринадцатый скафандр. Сначала он показался ему таким же сухим, как и все остальные, однако кончиками пальцев он все же ощутил влагу на одном из башмаков. Еще несколько минут, и она тоже высохла бы.
Кто–то аккуратно соскреб и вытер грязь с ботинок!!!
Именно этого он и ожидал. По крайней мере, половина фактов стала стыковаться друг с другом. Однако для полной картины было еще далеко.
Его размышления прервал толчок какого–то твердого предмета в спину, он сразу же напрягся и замер. Раздался знакомый низкий суровый голос:
— Вы слишком умны, Галерс, это ваш недостаток.
— Будь я умен, я догадался бы, что вы все еще где–то поблизости и наблюдаете за шлюзом, капитан Эверлейк.
— Правильно. И вам следовало бы что–нибудь предпринять для собственной безопасности, Галерс.
Голос Эверлейка был таким же твердым, как и дуло пистолета, приставленное к спине Галерса. Однако этот голос не выражал высокомерия, он был просто монотонным.
— Идите в лабораторию. Руки держите перед собой, Не вздумайте звать на помощь. Я буду вынужден стрелять. И к тому же вас никто не услышит. Вся команда в городе.
«А где Дебби?» — подумал Галерс.
Мурашки пробежали по его коже, защемило в животе. А вдруг она знает, что делает ее отец? Может, она даже помогает ему?
Мысль эта была для него невыносимой. Он тут же отбросил ее, однако его продолжало интересовать, где же она?
Капитан, будто читая его мысли, объяснил:
— Не думайте, что моя дочь сможет услышать вас. Она сейчас опять прослушивает свою любимую оперу. К тому же ее каюта довольно далеко отсюда.
Галерс почувствовал себя так, будто с него свалился тяжелый груз. Теперь ему оставалось беспокоиться только о том, выйдет ли он отсюда живым или нет. Ну и отлично!
Они вошли в лабораторию. Эверлейк прикрыл за собой дверь. Врач продолжал идти, пока на его пути не оказался стоявший в центре комнаты стол. Затем он без разрешения, медленно повернулся лицом к капитану. Эверлейк не возразил.
— Разве ношение оружия не противоречит принципам вашего вероучения? — спросил Марк, указывая на дуло пистолета.
Эверлейк скривился, как от зубной боли:
— Из двух зол я выбрал меньшее. Если мне придется убить вас, чтобы предотвратить совершение большего греха, я убью.
Голос Галерса стал на удивление тверд:
— Я не знал, что есть больший грех, чем убийство!
— Есть. Пусть лучше меня покарают в моей следующей жизни за то, что я убью вас, чем я позволю себя запятнать в этой.
— Значит, это вы убили Клакстона? И Джинаса тоже?
Капитан кивнул:
— Да, так же как вынужден буду теперь убить и вас. — Впервые в его голосе появился какой–то намек на эмоции: — Великий боже, у меня же нет выбора!
— Но почему же нет? Теперь больше уже никого не сажают на электрический стул. Вас поместят в больницу и выпустят из нее, когда вы излечитесь.
— То, что у меня, — неизлечимо! И я клянусь вам, что все, что я совершил, я сделал только ради нее — Дебби тоже нельзя вылечить.
Галерс почувствовал, что кровь отхлынула от головы. Он встряхнулся, чтобы не закачаться, уперся руками о стол.
— Что вы хотите этим сказать?
Голос капитана снова стал бесстрастным.
— Я не думаю, что скажу вам что–нибудь еще, Галерс. Если вы, благодаря какой–то непостижимой случайности, спасетесь, то вы принесете огромный вред. То, что сообщил вам я, может здорово повредить мне. Хотя я всегда смогу отрицать, что что–то рассказывал вам. А вот остальное — отрицать не удастся.
Галерс уставился на автодиагност, в котором до сих пор находилась проба воды из озера.
— Я полагаю, что анализ пробы покажет то, что искал Джинас?
На мгновение улыбка появилась на лице капитана.
— Я привел вас сюда, чтобы вы сами могли вынуть бутылочки и тем самым избавить меня от необходимости оставлять мои отпечатки пальцев. Возьмите ее и вылейте содержимое в слив, а затем сотрите напечатанный анализ.
Галерс медленно и неохотно начал повиноваться.
— А что же показал бы анализ? — спросил он через плечо.
— Скорее всего, ничего. Или, может… Делайте, как я велел!
Галерс подумал было о том, чтобы быстро развернуться и швырнуть бутылочку в лицо капитана. Однако следующая мысль спасла его. Этим он только ускорит неизбежное, а ему этого определенно не хотелось.
После того как он разделался с бутылочкой, взмахом пистолета ему было указано на дверь. Очевидно, он должен был идти впереди Эверлейка. Куда — он мог только догадываться.
— Послушайте, капитан, — промолвил Марк. — Бросайте это дело. Ну вам удастся убрать еще нескольких. Но ведь вам ваша вера запрещает…
— Моя вера запрещает мне многое, — с некоторым рычанием в голосе ответил капитан Эверлейк. — Но наступает время, когда уже не приходится полагаться только на свою совесть. Нужно выбирать меньший из двух грехов. Я сделал свой выбор, и ничто ни на Небе, ни в Аду не свернет меня с моего пути, раз уж я начал!
И это означало конец. Что в устах другого человека могло быть бахвальством, в устах капитана было скучной констатацией факта.
Пожав плечами, Галерс двинулся, чтобы пройти мимо Эверлейка. И вот в этот самый момент дверь в лабораторию распахнулась, и на пороге появилась Дебби.
— Отец, я слышала голоса…
Она остановилась как вкопанная, увидев их обоих.
— Меня удивило, что мы не пошли в город… — голос ее постепенно затих.
— Возвращайся в свою каюту, — резко приказал Эверлейк. — И забудь то, что видела!
Галерс сделал шаг в сторону, чтобы она более отчетливо увидела пистолет. Не обращая внимания на Марка, она подошла к отцу.
— Вернись, Дебби! Ты не понимаешь, что делаешь! — повысил голос Эверлейк. Затем, взмахнув пистолетом, произнес:
— Не пытайтесь бежать, Галерс. Я буду стрелять, предупреждаю вас!
Дебби не обращала на это никакого внимания. Она, как лунатик, шла на капитана, не сводя глаз с него. Он стал отступать, пока не наткнулся на стол. На мгновение его глаза в отчаянии забегали, как будто он искал пути для бегства. Но Дебби в тот же миг уже оказалась рядом с ним и произнесла:
— Отец, ведь ты не смог бы убить, не смог?
— Прекрати, Дебби! — вскричал он. — Ты не понимаешь, что ты делаешь со мной!
Вдруг Эверлейк вскинул руку, как будто отражая удар. Дебби остановилась, не понимая, что означает этот жест. Она только успела вскрикнуть, а затем тоже вздрогнула, как от удара. Оба они стояли, глядя друг на друга и тяжело дыша. С их лиц сошло печальное выражение, черты стали смягчаться. Губы Дебби покраснели от прилива крови, грудь поднялась.
Эверлейк застонал и дико закричал:
— Нет, Дебби, нет!!!
Он выронил пистолет и уже не пытался его поднять. Вместо этого он вдруг обнял ее.
У Галерса хватило присутствия духа метнуться вперед и подхватить пистолет. Затем он уткнул оружие в ребро капитана и прокричал:
— Эверлейк, я не понимаю, что происходит. Но лучше прекратите это прямо сейчас.
Отец и дочь не обращали на него внимания. Он повторил свое распоряжение. Никакой реакции. Схватив пистолет за дуло, он с размаху ударил капитана по голове. Эверлейк, даже не вскрикнув, грузно опустился на пол. Дебби, прижавшаяся к нему, тоже была почти что на полу.
Галерс с усилием оттащил девушку от отца. Испытывая отвращение, он толчком отпихнул девушку к стене. Затем Марк склонился над капитаном, чтобы проверить кровоточащую рану на голове, но тут же был вынужден снова выпрямиться, чтобы еще раз оттолкнуть Дебби. Обнаружив, что она не остановилась, что ее будто гонит какое–то другое «я», он посадил ее на пол и стал пытаться связать ей руки и ноги мотками провода. Дважды она с яростью вонзала свои ногти ему в лицо, один раз даже укусила за руку. Он ударил ее по подбородку коленом, а ладонью по затылку. Она упала на четвереньки, и прежде чем снова успела подняться на ноги, Марк перевернул ее и туго связал, причем так сильно, что она не могла даже пошевелиться. Затем то же самое он проделал и с ее отцом, который только начал приходить в себя.
Казалось, что какая–то внутренняя сила пытается вырваться наружу и прорвать плоть капитана, словно это чрезмерно надутый воздушный шар. Глаза его вылезли из орбит, рот широко раскрылся, спина и шея изогнулись дугой так, что он касался пола только пятками и головой.
— Ради всего святого, Галерс, — хватая воздух ртом, взмолился капитан, — выпустите меня! Я не перенесу этого! Какой…стыд!
Марк сделал шаг к нему. Капитан, должно быть, неверно понял его движение, так как тут же вскричал:
— Нет, нет, я не это имел в виду! Не надо меня выпускать! Я не хочу делать это!
Стальной панцирь внезапно раскололся на тысячи частиц. Лицо его сморщилось. А затем, словно это была всего лишь увертюра перед громом оркестра, конвульсии охватили все его тело.
Ошеломленный, Галерс понял, что у Эверлейка начался припадок эпилепсии. Он подошел к нему, но тут же резко повернулся, услыхав грохот за спиной. Дебби тоже очнулась и корчилась, пена выступила у нее изо рта. Он без всяких колебаний понял, кем надо заняться раньше. Чтобы девушка не могла искусать себе губы и язык, он быстро запихнул ей между зубами уголок платка. Как только первый приступ закончился, а длился он примерно секунд тридцать, он вынул платок, приподнял ее и приготовил два шприца с глюкозой и озефином. Хотя он и не гарантировал оживление трупа, изготовители его утверждали, что он способен совершить все что угодно, кроме этого. Единственным противопоказанием было слабое сердце. Зная, что это не грозит обоим его пациентам, Марк без колебаний сделал по уколу каждому.
После этого он приготовил два шприца с инсулином на тот случай, если содержание сахара в их крови будет расти очень быстро. Сколько чего им давать, он не знал, однако интуиция и небольшой опыт обращения с Дебби подсказывали ему, что делать, — не страшно, если даже он немного и перегнет палку.
Отец и дочь Эверлейки вскоре стали приходить в себя. Галерс внимательно наблюдал за ними, ибо, по его мнению, действие озефина еще не было в достаточной степени изучено. Более того, вещество это быстро сгорало в организме, и поэтому нужно было вовремя увидеть признаки окончания его действия, чтобы немедленно сделать второй укол. Третьи инъекции рекомендовались только в особых случаях, при крайней необходимости.
Как только щеки и глаза капитана приняли нормальный вид, Галерс подтащил и прислонил его к стенке. Он развязал Дебби и заметил, что веревки глубоко впились в ее тело во время судорог. Он испытывал некоторое раскаяние за причиненные ей ненужные мучения и в то же время отлично понимал, что другого выхода у него не было.
Дебби подняла на него свои большие светло–голубые глаза.
— Как вы себя чувствуете? — улыбнувшись, спросил Марк. Он заметил, что ни у нее, ни у капитана не возникло смущения за то, что произошло с ними. Кроме того, бросилось в глаза, что его пациенты не чувствовали себя истощенными физически.
— Небольшая слабость, — прошептала девушка.
— Вы понимаете, что произошло?
Она отрицательно покачала головой.
— Я верю вам, — сказал он и повернулся к капитану: — Я хотел бы точно знать, что произошло. По моим предположениям, не только вы и Дебби, но и вся община ремонтов чем–то поражена, и поражена очень глубоко. Я прав?
Эверлейк не отвечал, жесткая линия его челюстей показывала, что отвечать он не собирается.
— Это не имеет особого значения, так как во время следствия вы под воздействием препаратов расколетесь, как миленький. Но это произойдет на Земле, и для этого нам всем придется вернуться туда, чтобы провести расследование. Мне не хотелось бы этого. Я хочу знать сейчас, что неладно, чтобы помочь Дебби. Но если мы улетим отсюда, мы, возможно, никогда уже не вернемся на Мелвилл. Дебби, скорее всего, поместят в больницу и, может, не выпустят до тех пор, пока ее случай не будет досконально изучен. Если бы у меня были необходимые данные сейчас, я смог бы оказать ей определенную помощь, которая вылечила бы ее теперь же. В противном случае…
В надежде он вглядывался в лицо капитана, не замечая, однако, каких–либо признаков расслабления окаменевших мускулов. В конце концов, отчаявшись, Марк проговорил:
— Ну что же, что я собираюсь сейчас сделать, будет выглядеть жестоко и по отношению к Дебби тоже, но, по крайней мере, это заставит вас заговорить.
Он наклонился и прошептал:
— Прости, дорогая.
Затем он взял ее на руки и, прежде чем она успела возразить, пошел вместе с ней к отцу. Эверлейк, поняв намерения Галерса, закричал:
— Не делайте этого! Оставьте ее там! Держите ее подальше от меня! Я расскажу все, что вы хотите!
Галерс отпустил Дебби. Она с упреком посмотрела на него и, шатаясь, побрела к стулу, плюхнулась на него, уронив руки и голову на стол.
Эверлейк с болью поглядел на нее и произнес:
— Вы — сущий дьявол, Галерс. Вы нашли единственный способ заставить меня заговорить. Вы знали, что я не перенесу этого!
Дрожащей рукой Галерс зажег сигарету.
— Верно. Поэтому давайте побеседуем.
Капитан говорил целый час. Дважды он прерывался. Один раз, когда врач сделал ему и Дебби еще по одному уколу глюкозы и озефина, и другой раз — чтобы напиться воды. Закончив, он откинулся к стене и разрыдался. ’
— Значит, эта штука называется «оперс». По имени врача Гидеона Оперса, первого человека, в котором она поселилась, — резюмировал Галерс. — И эти оперсы, насколько я понимаю, являются эндопаразитами, которые простирают свои тонкие щупальца в виде нитяной сетки во все мягкие ткани человеческого тела «хозяина». Они образуют такого же рода плоть, как и клетки человеческого мозга. И подобно нашему мозгу, оперсы питаются исключительно сахаром из крови.
Эверлейк кивнул. Галерс взглянул на Дебби и тотчас же отвернулся, так как не мог выдержать ужаса, появившегося в ее округлившихся глазах — оттого что она поняла, что ее тело стало своего рода каркасом, на котором плетет собственную паутину совершенно другое создание. Вампир, которого нельзя выгнать никакими средствами и который может заставить ее делать то, что она не захотела бы сделать ни при каких обстоятельствах. Марку самому стало плохо. Через мгновение он задумался над тем, могла ли ее психика выдержать то напряжение, которое испытывал капитан… нет, не выдержала бы. Он бы убил ее, но пока сам капитан пребывал в здравом уме, он не сделал бы этого.
Марк снова заговорил, заговорил быстро, надеясь отвлечь ее внимание и страстно надеясь, что вдруг найдется какое–нибудь решение.
— Неудивительно, что рентген ничего не показывал, — резюмировал он. — Нити слишком тонкие, чтобы их можно было обнаружить. Кроме непредсказуемого падения содержания сахара в крови, у нас больше не на что опереться. Теперь, насколько я понял из вашего рассказа об исследованиях Оперса на самом себе и других, которые он успел осуществить, прежде чем сошел с ума, паразит разветвляется по всему телу «хозяина» из крохотной, лишенной мозга головки, располагающейся где–то в животе «хозяина». К головке прикреплен мешочек для размножения. Один раз укоренившись, оперс распространяет одну из своих немногих специализированных структур. Если он находится в теле мужчины, то отращивает трубку с волосок толщиной, направленную к мужским семенным пузырькам. Если опере укореняется в женщине, он, разумеется, протягивает трубочку к женским половым органам. И все это делает, разумеется, только инстинктивно.
Он также выделяет рыбный запах. Этот запах исходит как от дыхания «хозяина», так и от кожи. Как только один из «хозяев» приближается к другому достаточно близко и можно различить запах, органы обоняния оперса также обнаруживают его. Немедленно, посредством своих контактов с нейронами «хозяина», он посылает импульсы, которые возбуждают парасимпатическую нервную систему и железы, с нею связанные. Это вызывает непреодолимое влечение «хозяина» и «хозяйки». Никакие моральные запреты здесь уже не имеют никакого значения. Оперсы способны разрушить их до самого основания.
Насколько я понял, — вел разговор далее Галерс, — доктор Опере был на этой планете одним из первопоселенцев. Это был убежденный проповедник, добропорядочный человек, чье поведение всегда казалось безупречным. До того дня, когда его застукали с молодой девушкой. Расследование показало, что от него забеременело большое количество женщин. И все они, как выяснилось позже, были заражены паразитом. От Оперса или независимо от него — это неизвестно.
Тем временем Оперс, во время своего «покаяния», сопоставил появление рыбного запаха с аморальным поведением и обнаружил, что же, собственно, поселилось в нем и в других. Он рассек тела нескольких известных ему «хозяев» и отделил соматическую структуру паразита. Однако еще в течение года, когда он одевался во все черное, он снова стал добычей паразита. Поэтому его отослали в лесную глушь и поместили в охраняемый лагерь вместе с другими людьми, пораженными этой же болезнью.
Эверлейк кивнул и добавил:
— Туда уходят все, захваченные оперсами. Их изгоняют, и они уже больше никогда не смогут вернуться назад.
— И самое ужасное заключается в том, что им запрещены какие–либо телесные контакты с другими себе подобными.
— Да, — капитан кивнул. — Они вынуждены всю свою оставшуюся жизнь испытывать это ужасное чувство близкого взрыва. Они вынуждены постоянно жить в страхе, что взорвутся на самом деле. Это не жизнь, а суровая пытка, которая усугубляется еще и тем, что их постоянно уверяют в том, что они страдают за грехи в этой и предыдущих своих жизнях.
— И вы этому верите?
— Разумеется. Неужели вы думаете, что в противном случае я бы продолжал одеваться в белый наряд ремоита?
Галерс не знал, что на это ответить. Как мог он убедить в чем–либо человека с таким образом мышления? Бессмысленно доказывать ему, что люди, пораженные оперсами, страдали главным образом из–за завесы невежества и секретности, обманным образом наброшенной Старейшинами на общину и внешний мир. Эти религиозные фанатики понимали, что сами оперсы были ни чем иным, как созданиями из плоти и крови, которые жили, повинуясь определенным физиологическим побуждениям, называемым инстинктом. И тем не менее, прекрасно сознавая это, они могли настаивать на том, что человек, приютивший оперса в своем теле, поступает так из–за какой–либо обиды или прегрешения, нанесенного другим людям им самим или его предками.
— Послушайте, капитан, — сказал в конце концов Галерс. — Вы же умный человек. Иначе бы вам не доверили командование «Королем Эльфов». Почему же, черт побери, вы не обратились к земным врачам и не попросили их расследовать ваш случай? Насколько вам известно, должны существовать средства, с помощью которых вы могли бы избавиться от этого паразита. А так, из–за страха и невежества, вы лишили себя возможности вылечиться. А Дебби? Неужели вы собираетесь превратить ее жизнь в блуждание внутри «Короля Эльфов» с одной планеты на другую, не узнав любви и счастья, не познав ничего кроме одиночества?..
Теперь Марк понял, почему отец не разрешил ей покинуть корабль во время церемонии Празднества. Ее могли тайно похитить и увезти в один из концлагерей ремоитов, находящихся в далеких лесах. И Эверлейк, верноподданный своего народа, не протестовал бы. И что еще хуже, он и сам не осмеливался пойти на близкие контакты с кем–либо из своих соплеменников, потому что и ему тоже пришлось бы отправиться в лагерь. Какую одинокую жизнь он вел!
В первый раз Галерс смог понять, почему Эверлейк все это делает. Но это нужно было прекратить. Так дальше не могло продолжаться. Сама природа оперсов и способы, с помощью которых она маскировалась, делали неизбежным широкое их распространение не только на Мелвилле, но и по всей Галактике. Эта штука представляла угрозу, для борьбы с которой нужно было привлечь все планеты. Доктору стало не по себе при одной мысли о том, что, возможно, уже сейчас сотни или тысячи мужчин и женщин, разбросанные но многим планетам, передают другим своих оперсов посредством близкого контакта.
— Послушайте, капитан, — повторил Марк, — расскажите–ка мне все, что вам известно, чтобы я смог как можно быстрее приступить к работе. Мое правительство, разумеется, будет незамедлительно поставлено в известность, чтобы можно было объявить всегалактическую тревогу. Я понимаю, что ваши соотечественники не хотели бы разоблачения по вполне понятным причинам. Во–первых, оперсы могут стать таким же клеймом, как когда–то была проказа или сифилис. Однако эти две болезни давным–давно исчезли, и так же можно уничтожить и оперсов. Во–вторых, вы не могли признаться в своей болезни, так как понимали, что на Мелвилл будет наложен карантин. А это сократит доходы вашей общины, поступающие от ушедших в космос мужчин, и тем самым лишит вас возможности покупать вакцину для омоложения. Но вам в голову приходила когда–нибудь мысль о том, что вы в большем долгу перед всем человечеством, нежели перед своей собственной небольшой группкой?
— Достаточно я наслушался поучений в своей жизни! — рявкнул Эверлейк. — И я не хотел бы выслушивать их от вас, посторонний!
— Хорошо, — произнес после небольшой паузы Галерс. — Но я хотел бы еще узнать, почему вам пришлось убить Джинаса?
— Он стал не в меру подозрителен, — усмехнулся Эверлейк. — Он пришел ко мне, чтобы расспросить, но я постарался отделаться от него. Тем не менее, когда мы останавливались здесь в последний раз — это было во время Праздника Коронации, — он исчез и не показывался целых три дня. В тот день, когда была коронация Девы Озера, он появился и объявил мне, что был в каком–то захолустье, разговаривал с женщиной, мужа которой забрали внутрь страны. Сделано это было, разумеется, по приказу Старейшин, так как им овладел опере… Но каким образом он выудил все это у женщины, я не знаю. Возможно, он соблазнил ее и заставил дуру разговориться. Эти женщины — вероломные дурехи!
Последние несколько слов он буквально выплюнул.
— Он сказал мне, — продолжал дальше капитан, — что обнаружил достаточно, чтобы разоблачить всех нас. Он сообщил, что знает, что во мне также сидит опере, но если я думаю, что виной тому мои прегрешения, то я заблуждаюсь. Он спросил у меня, действительно ли моя жена была тоже поражена этим паразитом и сослана в лес. Я ответил, что это правда и что она вовсе не умерла, как обычно я говорил Дебби.
Девушка застонала, но отец даже не взглянул на нее.
— Когда это случилось, я старался позабыть ее, потому что считал, что она была мне неверна. Однако через год и во мне самом поселился опере. Я не мог понять этого, потому что был воздержан все это время. Вы можете себе только представить те муки, которые я испытал, вспоминая о том, что я говорил своей жене. Вот он я, давший внутри себя приют грязному паразиту, и тем не менее я невиновен!
После этого моя нога почти не ступала на землю Мел вилла. И я пытался изолировать Дебби от этой планеты. К несчастью, кто–то из Старейшин пронюхал о ее красоте, и ее выбрали Девой Озера на тот год. И вот, в это самое время ко мне пришел Джинас и объяснил, как можно подхватить оперса без телесных контактов.
Он рассказал, что каждый оперс таит в своем мешочке для размножения как мужские, так и женские половые клетки, но соединиться, чтобы возник зародыш, они не могут. Оплодотворение происходит во время сексуальных контактов между мужчиной и женщиной, «хозяевами» оперсов, когда паразит, находящийся внутри мужчины, избавляется от своих половых клеток одновременно с «хозяином». После этого они объединяются с половыми клетками оперса, живущего в женщине, образовывая тем самым зародыш, который некоторое время живет в организме «хозяйки», пока не наступает возможность и самому найти себе нового носителя.
Вы поняли? Джинас сказал, что это довольно усложненный способ размножения и он не гарантирует, что большое количество оперсов выживет. Наверное, это так, поэтому паразит распространяется не очень быстро. По оценке Джинаса, оперсы поселились в телах не более чем пяти процентов ремонтов и что, скорее всего, не более чем пятнадцать процентов населения вообще знает о существовании этого паразита. Старейшины, как только могут, скрывают это. И их успех может быть объяснен тем, что ремонты почти не имеют контактов с жителями других планет, ограничиваясь только агентами космофлота и представителями Земного Правительства.
Джинас также считал, что если эмбрионы или половые клетки не вступят в контакт с человеческим телом через определенное — на его взгляд, крайне небольшое — время, то они погибают. Однако, согласно его гипотезе, во время церемонии очищения, в которой принимает участие вся община, те из зараженных, которых еще не выявили, выделяют как женские, так и мужские половые клетки. Некоторые явления, сопровождающие религиозный экстаз, в чем–то родственны половому возбуждению, и вполне вероятно, что эти микроскопические твари могут некоторое время оставаться живыми в теплой воде. Джинас объяснил также, что оперса можно сравнить с недоразвитым рачком. Более того, аналогичное животное имеется и на Земле.
Галерс удивленно поднял брови.
— Да, — кивнул Эверлейк, — Джинас сказал, что земное ракообразное, называемое Саккулина, родственное морской уточке, прикрепляется к телу краба Барцинуса. Саккулина проникает сквозь его хитиновый покров и пронизывает тело краба. Этот рачок образует сеть из тончайших нитей по всему телу «хозяина». Устроившись таким образом, паразит питается тем, что ест краб. У него также есть мешочек для размножения, который торчит, однако, из отверстия в брюшке краба. Основное различие между земной Саккулиной и мелвиллским оперсом заключается в том, что жертвой последнего является человек и оперс имеет более сложное строение и большую специализацию органов.
Джинас говорил также, что он убежден, что оперсы распространяются еще и во время культовых омовений. Он собирался уведомить земные власти. Я бы убил его еще тогда, но когда услыхал, что он собирается брать пробы воды, мне в голову пришла лучшая мысль.
— Вы вошли в озеро с поросшего лесом берега, — перебил его Марк. — И на вас был скафандр. Вы перевернули лодку и затащили врача на глубину. В общем, вы сделали с ним то, что собирались сделать со мной.
— Я не собираюсь защищаться, — пожал плечами Эверлейк. — Я сделал это ради Ремо.
Впервые за все время в разговор вмешалась Дебби:
— Отец, Пит и я, должно быть, заразились во время церемонии. А через неделю я почувствовала, что слабею, и стала налегать на шоколад. И как раз тогда ты стал так сурово обращаться со мной и избегать наших встреч. И тогда же ты велел мне избегать Пита.
— Да, дитя мое, — сознался капитан, впервые обращаясь к ней ласково за все то время, что его знал Галерс. — Я не мог рассказать тебе, в чем заключается болезнь. Я думал, что смогу сохранить тебя в безопасном неведении. Но я сам не мог оставаться возле тебя. Ты видела сейчас, к чему это приводит, не так ли?
— Да, но зачем тебе нужно было убивать бедного Пита?
— Дебби, девочка моя, один из членов экипажа поведал мне, что он вошел в твою каюту. Зная, что случится неизбежное, я поспешил к тебе и велел Клакстону выйти. При этом я увидел кольцо на его пальце. Тогда… нет, я не буду распространяться, что могло бы произойти. Но я так испугался! Тогда у тебя и у него начался припадок…
— Почему? — невольно вырвалось у Галерса.
— Потому что оперс, если воздержание длится слишком долго, вызывает возбуждение всей нервной системы. Оперс теряет контроль над половыми железами, вызывает полное расстройство нервной системы, что и выражается в припадке «хозяина».
— Значит, я был не прав со своей теорией, связанной с эпилепсией, — кивнул Галерс. — Это теперь объясняет падение содержания сахара в крови и присутствие адреналина.
— Во время полового возбуждения «хозяина», — нетерпеливо перебил Марка капитан, — оперс пожирает необычайно большое количество глюкозы. Она потребна ему на создание необходимой нервной энергии, чтобы возбудить «хозяина». Кроме того, она нужна, чтобы выделить из мешочка половые клетки. Все это понижает содержание сахара в крови. Обычно особого вреда это не приносит, так как возбуждение обычно заканчивается через несколько минут. Однако если «хозяева» сдерживаются в присутствии друг друга, что и произошло в каюте моей дочери, потребление сахара резко возрастает. Резкое падение этого элемента в крови вызывает выделение адреналина сначала из головного, а затем и из спинного мозга человека — «хозяина». Но его мало попадает в кровь, чтобы вызвать адреналиновый шок. Когда «хозяин» теряет сознание, то же происходит и с паразитом. И он прекращает пожирание глюкозы, пока «хозяин» не придет в себя. Но к тому времени оперс возобновляет свое обычное функционирование.
Когда у Дебби и Клакстона начался приступ, я понял, что я совершил. Поскольку я не сказал им, что их ожидает, я был виноват. Однако расслабиться было нельзя. Я не доверял Питеру. Он совсем недавно перешел в нашу веру. У него еще был чуждый образ мышления и иное чувство долга. Были все основания полагать, что он может обо всем проболтаться властям. И… я не доверял ему, и не хотел, чтобы он был с моей дочерью.
Галерс внимательно посмотрел на капитана. За монотонным потоком слов он разглядел свирепый, едва сдерживаемый гнев на погибшего.
— Понимая, что он обязательно попытается снова встретиться с Дебби, я решил, что… еще одна… смерть не сделает мои прегрешения более ужасными. Поэтому я связал его, поместил в спасательную шлюпку и выбросил вон из корабля. Затем я известил Лунную Станцию, что на борту находится моя больная дочь. Мне пришлось, разумеется, притворяться несведущим о ее действительном состоянии.
Галерс взглянул на Дебби и прочел у нее на лице тот же вопрос, который уже давно вертелся у него на языке. Он посмотрел прямо в бледно–голубые глаза капитана и спросил:
— Почему же на вас не действовал ее оперс, когда вы были в каюте Дебби до припадка и после него?
Эверлейк закрыл глаза и ответил низким сдавленным голосом, готовым, однако, внезапно перейти в рычание:
— Настоящий мужчина способен на многое, мальчик. Я не могу сказать тебе ничего больше. Ты можешь только догадываться, почему я не был подвластен оперсу в тот или иной промежуток времени и почему был подвластен ему всего лишь несколько минут назад. Если бы я знал, что Дебби навестит нас, я бы обязательно подготовился. Но… нет, Галерс, давай не будем говорить об этом. По–моему, я уже сказал… и натворил… достаточно.
Марк согласился с ним. Он посмотрел на Дебби, которая все еще сидела у стола, и погладил ее по плечу.
— Я вернусь, дорогая. Очень жаль, что мне придется выдать твоего отца, но иначе никак нельзя. Ты понимаешь это?
Она кивнула и, как бы преодолевая что–то внутри себя, пошевелила рукой и едва коснулась Марка.
Из радиорубки, где он связывался с агентом «Саксвелла» и излагал ему ситуацию, Марк вернулся через двадцать минут. Увидев пару кусачек, лежащих на груде перерезанных проводов, он нисколько не удивился.
— Он объяснил, куда идет? — спросил Марк у девушки.
Она подняла красные заплаканные глаза:
— К озеру. Сейчас он уже выплывает на середину.
— Значит, бесполезно посылать кого–нибудь за ним?
— Они не успеют, — разрыдалась Дебби. — И я, о боже, как я не хочу, чтобы они успели! Это ведь самое лучшее, что может быть, не так ли? Он любил «Короля Эльфов» еще больше, чем меня. Он не смог бы вынести жизни взаперти в сумасшедшем доме.
— Да, это так, — согласился Галерс. — Но я удивился, что он не попытался уговорить тебя последовать за собой.
— Нет, он согласился, что у меня есть еще кое–что, ради чего стоит жить. Но он не мог перенести мысль о том, что все, что он сделал, было напрасно.
Дебби протянула ему левую руку:
— Перед тем, как уйти, он вернул мне это. Все это время, о господи, я считала, что оно у Пита.
Марк взглянул и увидел, что на руке девушки матово блестит толстое кольцо со щитом, отражающим брошенное копье.
ЭПИЛОГ
Честность часто влечет за собой развязку.
Как только был объявлен карантин, выявлены и проверены все ремонты, служившие в космосе, Галерс принялся за работу. Он пришел к выводу, что опере, будучи животным внеземного происхождения, притом узкоспециализированным, не смог бы просто так приспособиться к анатомии человека, если бы предварительно не обитал в подобных же существах. Отсюда следовало, что нужно было где–то отыскать такие существа.
Ответ был простой. Стоило только обследовать гуманоидов, которые жили на других материках Мелвилла. Правда, они почти не соприкасались с землянами вследствие политики невмешательства, проводимой Земным Правительством.
Эта политика требовала, чтобы космические компании не имели дела с аборигенами, пока они не будут тщательно изучены антропологическими экспедициями. Но за последние пятьдесят лет в этом не было особой необходимости. Самим же ремонтам было разрешено селиться на планете только потому, что их материк был открыт и освоен туземцами, уровень развития которых соответствовал земному средневековью.
Тем не менее Галерс был убежден, что ремонты даже и не пытались обследовать аборигенов, чтобы выявить их способы борьбы с оперсами. Ведь вполне вероятно, что у этих, хотя и недостаточно технически развитых существ могли иметься свои способы решения проблемы.
И он оказался прав. Если бы ремонты не пытались скрыть свои «грехи» под покровом тайны, они, возможно, не страдали бы от этого паразита лишних полстолетия. Потому что обитатели других материков уже тысячи лет умели бороться с оперсами. Методы их были жестокими, и, вследствие недостаточного развития медицины, пациент обычно умирал. Но у этого лечения было и преимущество — с точки зрения аборигенов, ведь при этом умирал и паразит.
Аборигены возбуждали у «хозяина» искусственную лихорадку. Не в силах вынести жар, оперс постепенно втягивал свои нити в брюшную полость и здесь сворачивался комком. Он образовывал вокруг себя восковую оболочку, чтобы предохраниться от повышения температуры. Когда же лихорадка прекращалась, находившийся в спячке оперс сбрасывал воск и снова разветвлялся по телу.
Но лекари опережали его, разрезая живот пациента и вытаскивая паразита.
Галерс, взяв на вооружение достижения современной науки, прооперировал большое количество туземцев. Все операции завершились успешно — гибли только оперсы. Затем наступил день, когда он сделал операцию и Дебби. Двадцатью часами позже он вошел в палату, в которой лежала девушка.
Он был поражен переменой в ее облике. Но все же задал традиционный риторический вопрос:
— Вы чувствуете себя лучше?
— Мне кажется, что я вот–вот взорвусь.
На лице Марка возникло тревожное выражение. Неужели оперс оставил шрамы в ее психике?
— Глупец! — рассмеялась Дебби. — Ты не так понял меня. Я хотела сказать, что взорвусь, если ты не обнимешь и не поцелуешь меня!
И ей не пришлось взрываться.
Назад: ЧЕЛОВЕК ИЗ ПЕРЕУЛКА (Аллея человека)
Дальше: БИЗНЕС БОГА