XI
У входа в Вассарское училище Стэгг услышал те же гимны или вариации песнопений, которые слышал всегда, когда ему вручали ключи от городов. В данном конкретном случае ему вручили диплом почетного профессора. Здесь, однако, приветственные гимны исполнялись не огромными толпами, а хором из новеньких послушниц. Женщины постарше, жрицы и преподавательницы, разодетые в голубое и алое, полумесяцем располагались за одетым во все белое хором. Пока послушницы пели, остальные кивали от великой радости лицезрения Рогатого Короля.
Боевой отряд Пантс–Эльфов застал Вассарское училище совершенно врасплох. Участники набега неизвестно откуда получили сведения о том, что Герой–Солнце должен посетить неофициальную церемонию во дворе семинарии в полночь. Они узнали также, что жителей близлежащего городка Пюкипси предупредили: не мешать проведению церемонии. Единственным мужчиной на территории семинарии был Стэгг, жриц было около сотни.
Воины прямо из окружавшей семинарию темноты ворвались в освещенный факелами двор. Женщины настолько увлеклись пением и созерцанием Короля–Оленя, что не заметили врагов. Жрицы опомнились только тогда, когда Пантс–Эльфы издали боевой клич и начали рубить головы тем, кто был в первых рядах.
Питер ничего не помнил из того, что было после. Когда он поднял голову, услышав шум, то только и успел увидеть прыгнувшего на него мужчину, который и оглушил его, ударив плоской стороной меча.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что висит, как забитый олень, на жерди, которую несли на плечах двое мужчин. Руки и ноги его онемели из–за нарушения кровообращения, так как за них он был привязан к жерди ремнями из сыромятной кожи. Ему казалось, что голова вот–вот расколется; она болела не только от удара, но и от прилива крови, вызванного положением его тела.
Высоко в небе стояла полная луна. В ее ярком свете он мог видеть только голые ноги и грудь человека, шедшего сзади. Повернув голову, Питер различил отсвет луны на сильно загоревших спинах мужчин и белой одежде жриц.
Внезапно его грубо опустили на твердую землю.
— Старый Рогач пришел в себя, — услышал он низкий мужской голос.
— Давайте развяжем этого ублюдка, пусть идет сам, — послышалось в ответ. — Я устал тащить этого никчемного зверя. Жердь на дюйм впилась мне в плечо.
— Хорошо, — послышался третий голос, принадлежавший, по–видимому, вожаку. — Развяжите его. Но спутайте руки за спиной и накиньте петлю на шею. Если попытается бежать, мы его придушим. Эй, поосторожней с ним. На вид он силен, как лось.
— Ох, какой сильный! А как хорошо сложен! — воскликнул четвертый. Голос был намного выше, чем у остальных. — Мальчик просто прелесть!
— Ты что, добиваешься, чтоб я приревновал? — грозно произнес один из мужчин. — Если так, голубь мой, то это у тебя получается. Только не переборщи, не то я вырежу из тебя печенку и скормлю ее твоей мамаше.
— Не смей ничего говорить о моей матери, ты волосатый! — отпарировал высокий голос. — Ты, что–то перестаешь мне нравиться!
— Во имя Колумбии, Матери нашей Благословенной! Прекратите эту ссору влюбленных! Мне уже тошно от них! Мы в военном походе, а не на гулянке в тотемном зале. Давай, освободи его. Но смотри в оба.
— Я при всем желании не смог бы охранять его, — вновь раздался высокий голос.
— Ты хочешь пересадить его рога на мой лоб? — спросил мужчина, только что угрожавший печенке. — Только попробуй, и я так разукрашу твою морду, что ни один мужчина больше на тебя не глянет.
— Последний раз говорю, заткнись! — резко прикрикнул вожак. — Еще раз, и я перережу глотку тому, кто первый начнет препираться, поняли? Вот и прекрасно! Тогда пошли. Нам еще чертовски долго идти по вражеской территории, и, наверное, совсем скоро по нашим следам пустят гончих.
Стэгг весьма свободно разбирал то, о чем говорили похитители. Язык их был близок к языку Ди–Си, примерно, как датский к немецкому. Ему доводилось слышать такой и раньше, в Кэмдене, когда в его честь были перерезаны глотки у группы пленных пантс–эльфов на грандиозном празднестве. Многие из пленников были храбрецами: они выкрикивали непристойности в адрес Героя–Солнце, даже захлебываясь собственной кровью.
Ныне он был не против того, чтобы глотки перерезали всем мужчинам Пантс–Эльфа. Ноги и руки онемели и ныли все больше. Ему захотелось закричать от боли, но понимая, что пантс–эльфы вышибут из него дух, он сдержался. Да и не хотелось доставлять им удовольствие, выдавая, насколько ему плохо.
Налетчики связали ему руки за спиной, затянули петлю на шее и пригрозили проткнуть ножом спину при первом же подозрительном движении. Затем Питера толкнули вперед.
Поначалу ему показалось, что он не в состоянии идти. Каждый раз, споткнувшись, он чувствовал, как петля стягивает шею и перехватывает дыхание. Но через некоторое время, по мере того, как восстанавливалось кровообращение и утихала боль, он мог идти быстрее. Это ему показалось добрым знаком.
Сейчас отряд спускался с пологого холма по редколесью; человек сорок, построенных по два, и у каждого широкие мечи, короткие копья, дубины, луки и стрелы. На них не было никаких доспехов, по–видимому, чтобы не ограничивать подвижность. Воины Пантс–Эльфа не отращивали длинные волосы, как жители Ди–Си, а подрезали их очень коротко. Широкие темные усы делали их лица весьма необычными в этом мире — пантс–эльфы оказались первым народом, из виденных им, оставляющим растительность на лице.
Когда отряд вышел из леса и стал спускаться к берегу реки Гудзон, Питеру удалось лучше рассмотреть пантс–эльфов и он обнаружил, что усы вытатуированы или нарисованы.
Более того, на голой груди каждого большими буквами было выведено слово «МАТЕРЬ».
Пленников оказалось семеро: он сам, пять жриц и — сердце его слегка дрогнуло — Мэри Кэйси. Их руки также были связаны за спинами. Питер попытался нагнуться к Мэри, чтобы шепнуть что–то, но веревка вокруг шеи оттянула его назад.
Отряд остановился. Несколько воинов раздвинули кусты, стали разгребать груду веток, и вскоре показались несколько крупных каноэ, укрытых в небольшом углублении в земле. Их перенесли к самой воде.
Пленников посадили в каноэ по одному в каждое, и флотилия направилась к противоположному берегу.
После переправы каноэ столкнули вниз по течению, и отряд быстрым шагом двинулся через лес. Время от времени кто–либо из пленников, споткнувшись, падал на колени или навзничь. Пантс–эльфы пинали их и угрожали перерезать горло тут же, если они не перестанут плестись, как неуклюжие коровы.
Один раз упала и Мэри Кэйси. Кто–то пнул ее под ребра, и девушка скорчилась от боли. Стэгг взревел от ярости и громко сказал:
— Стоит только мне высвободиться, пантс–эльф, я оборву твои руки и ими же тебя придушу!
Пантс–эльф рассмеялся и ответил:
— Давай, дорогуша. Одно удовольствие побывать в объятиях такого мужика, как ты.
— Матери ради, помолчи–ка! — вскричал вожак. — Это война или гулянка?
Остаток ночи прошел спокойно. Некоторое время шли быстро, затем продвижение замедлилось. К утру было пройдено немало миль, хотя и меньше, чем если бы шли напрямик. Приходилось все время петлять среди крутых склонов.
Едва только стала светлеть восточная кромка горизонта, вожак объявил привал.
— Надо укрыться где–нибудь и поспать до обеда. Затем, если вокруг будет достаточно безлюдно, двинемся вперед. Днем можно уйти гораздо дальше, пусть даже будет больше шансов на то, что нас засекут.
Они подыскали удобную выемку под нависшим карнизом обрыва, расстелили одеяла прямо на земле и улеглись. Через несколько минут все спали, кроме четырех часовых, оставленных для присмотра за пленниками и на тот случай, чтобы объявить тревогу в случае появления Ди–Си.
Стэгг тоже был исключением.
— Эй! — обратился он к одному из часовых. — Я не в состоянии уснуть! Я голоден!
— Поешь вместе с остальными, — буркнул часовой. — То есть, если что останется.
— Тебе этого не понять. У меня ненормальная потребность в еде. Если я не буду есть каждые четыре часа и притом вдвое больше, чем обычный человек, то мое тело начнет пожирать само себя. Тому виной рога. Они так воздействуют на меня, что для выживания я должен есть, как самец лося.
— Сейчас я принесу тебе охапку сена, — тихо заржал часовой.
Кто–то другой тихо шепнул Стэггу сзади:
— Не беспокойся, красавчик мой. Я что–нибудь тебе раздобуду. Не могу себе позволить, чтобы такой чертовски красивый мужик помер с голоду. Это было бы такой утратой!
Послышался шорох завязок заплечного мешка. Часовые с любопытством посмотрели на доброхота, затем осклабились.
— Похоже, ты совсем свел с ума Абнера, — хмыкнул один из них, обращаясь к Стэггу. — Вот только это вряд ли понравится его дружку, Люку, когда он проснется.
Другой добавил:
— Хорошо еще, что голоден не Абнер. А то он мог бы тебя съесть с потрохами. Ха, ха, ха!
Шептавший, наконец, возник перед Питером. Это был невысокий юноша, тот самый, что не стесняясь, восхищался им прошедшей ночью. В руках у него были полбуханки хлеба, два больших ломтя ветчины и фляга.
— Сиди тихонько, малыш. Мама покормит большого Рогатика.
Часовые тихо засмеялись. Стэгг покраснел, но был слишком голоден, чтобы отказаться от пищи. Ему чудилось, что внутри него пылает огонь, плоть пожирает плоть.
Тонкоголосому на вид было не более двадцати лет. Красавчик с очень стройными бедрами, длинными в отличие от остальных пантс–эльфов вьющимися кудрями цвета спелой пшеницы. Женщины, пожалуй, сочли бы его миловидным, если б не нарисованные усы, портившие нежное лицо, придавая владельцу несколько шутовской вид. Зато большие карие глаза, окаймленные длинными пушистыми ресницами, очень красили юношу, зубы были настолько белы, что казались вставными, а язык был неестественно красен, по–видимому, из–за злоупотребления какой–то жвачкой.
Стэгга передернуло от омерзения. Невыносимо оказаться в должниках у подобной мрази. Но рот его, вопреки мыслям, открывался, казалось, сам собой, заглатывая пищу.
— Вот и славно, — проворковал Абнер, ласково поглаживая панты Стэгга. Затем провел длинными нежными пальцами по волосам.
— Рогатику сейчас лучше? Как там насчет хорошего поцелуя, в знак благодарности Рогатика?
— Рогатик вышибет из тебя дух, только сунься поближе, — отрезал Питер.
Абнер удивленно выпучил глаза, отступив назад, его нижняя губа искривилась в негодовании.
— Разве так обращаются с дружком, который спас тебя от голодной смерти? — спросил он обиженно.
— Разумеется, не так, — ответил Стэгг. — Я просто хотел, чтобы ты понял, если попытаешься затеять свои штучки, я прибью тебя.
Абнер засмеялся, ресницы его встрепенулись.
— О, ты должен стать выше этого глупого предрассудка, малыш. Кроме того, я наслышался о том, что вы, рогатые люди, сверхчувственны и когда возбуждены, вас уже ничто не может остановить. Что же ты намерен предпринять, если вокруг не окажется женщин?
Его губы насмешливо искривились, когда он упомянул женщин. «Женщины» были весьма вольным переводом слова, которое он употребил, слово, которое во времена Стэгга применялось в самом унизительном физиологическом смысле. Позже Питер узнал, что мужчины Пантс–Эльфа всегда прибегают к этому словечку в разговорах между собой, хотя в присутствии женщин они обращаются к ним, употребляя слово «ангел».
— Будущее покажет, — пробормотал он, закрыл глаза и уснул.
Ему показалось, что проспал он не более минуты, но солнце уже стояло в зените. Пит присел и стал искать взглядом Мэри Кэйси. Девушка ела, руки ее были развязаны, но рядом стоял часовой с мечом наготове.
Вожака банды звали Раф. Это был крупный, широкоплечий мужчина с узкой талией и потрясающе красивым, но холодным лицом и светлыми волосами. Таким же холодом веяли и его бледно–голубые глаза.
— Мэри Кэйси говорит, что тыне Ди–Си, — сказал он. — Она утверждает, что ты сошел с неба на огненном железном корабле и покинул Землю восемьсот лет назад ради исследований звезд. Она лжет?
Питер вкратце рассказал свою историю, внимательно наблюдая за Рафом. Он надеялся, что Раф решит обращаться с ним не так, как обычно обращаются пантс–эльфы с Ди–Си, оказавшимися в их власти.
— Да, тебе можно позавидовать, — произнес Раф с энтузиазмом, хотя его бледно–голубые глаза оставались такими же бесстрастными, как и всегда. — А эти бешеные рога! Они придают тебе вид настоящего мужика! Я слышал, что когда вы, Рогатые Короли, в силе, то можете заменить полсотни застоявшихся кобелей.
— Это общеизвестно, — подтвердил Стэгг спокойно. — Я хотел бы узнать другое: что нас ждет дальше?
— Это мы решим, когда покинем территорию Ди–Си и переправимся через Дэлавер. У нас впереди еще два дня усиленного хода, мы будем в безопасности, как только перевалим через Шаванганские Горы. За Шаванганками простираются земли кочевников, где повстречаться можно только с небольшими вооруженными отрядами как своими, так и противника.
— Почему бы меня не развязать? — спросил Стэгг. — Теперь я уже не могу вернуться в Ди–Си, и моя судьба отныне крепко повязана с вашей.
— Ты что, смеешься? Я бы скорее выпустил на волю взбесившегося лося! Я — человек чертовски добрый, крошка, но не хотел бы оказаться с тобой наедине. Нет, с тобою лучше не связываться. Так и оставайся связанный. Вернее будет.
Отряд двинулся в путь быстрым шагом. Двое разведчиков бежали впереди, чтобы предупредить о засаде. Преодолевая Шаванганские Горы, воины очень осторожно вышли на перевал, подолгу прячась в ожидании сигналов дозорных. В полночь отряд, наконец, сделал привал по другую сторону высокого каменистого кряжа.
Стэгг несколько раз пытался заговорить с Мэри Кэйси, успокоить ее. Девушка выглядела совсем измотанной. Всякий раз, когда она начинала отставать, ее ругали и били. Особенно суров с нею был Абнер — казалось, он ненавидел ее.
Вечером третьего дня они пересекли вброд Дэлавер, заночевали на другом берегу, поднялись на заре и к восьми часам утра триумфально вступили в небольшое пограничное селение Хай Квин.
В Хай Квин жило человек пятьдесят. Дома каменные, уродливой прямоугольной формы, с заборами из камня и бетона, возвышались на добрые восемь метров. Стены строений были безоконными, войти можно было только через двери, упрятанные в глубоких нишах. Окна домов выходили во двор.
Ни дворов, ни лужаек, стены шли заподлицо с улицей. Однако между домами располагались поросшие бурьяном пустыри, на которых паслись козы, копошились куры и возились грязные голые дети.
Толпа, приветствовавшая отряд, состояла в основном из мужчин. Несколько случайно оказавшихся женщин быстро ушли, подчинившись грубому приказу. Их лица скрывала вуаль, длинная одежда укрывала тела с головы до самой земли. Очевидно, здесь женщины были существами низшего сорта, несмотря на то, что единственным идолом в городе была гранитная статуя Великой Седой Матери.
Позже Питер узнал, что пантс–эльфы тоже поклоняются Колумбии, но Ди–Си считали их еретиками. В религиозных канонах пантс–эльфов каждая женщина была живым воплощением Колумбии и, следовательно, священным сосудом материнства. Но мужская половина Пантс–Эльфа также понимала, что плоть слаба. Поэтому мужчины делали все, чтобы лишить женщин малейшей возможности осквернить чистоту этого сосуда.
Им полагалось быть хорошими служанками и добрыми матерями, но не более. Их внешность должна была быть как можно сильнее скрыта, показываться на людях они должны были как можно реже, чтобы не вводить мужчин в искушение. Мужчины вступали в половой контакт со своими женами только ради продолжения рода. Другие контакты, как в личной, так и в общественной жизни, сводились в минимуму. Процветало многоженство, полезность которого подкреплялась доводом, согласно которому полигамия — отличное средство для быстрого заселения пустующих земель.
Женщины, отгороженные от мужчин и предоставленные обществу себе подобных, зачастую становились лесбиянками. Такое поведение даже поощрялось мужчинами, но тем не менее женщинам предписывалось ложиться в постель с мужчиной по меньшей мере три раза в неделю. Это возлагалось на мужа и жену как святая обязанность, сколь бы неприятна она ни была для обоих. Результатом была почти непрекращающаяся беременность.
Это и было то состояние женщины, которого жаждал мужчина. Согласно их еретическому учению беременная была ритуально нечистой, прикасаться к ней могли только жрицы и другие нечистые.
Пленников заперли в одном из самых больших каменных домов. Прислужницы принесли им пищу, но перед этим Стэгга заставили одеть юбку, чтобы не смущать женщин. Участники набега и жители поселка отпраздновали возвращение повальной пьянкой.
Около десяти часов вечера хмельная толпа вломилась в камеру и выволокла Питера, Мэри и жриц на главную площадь поселка, к статуе Колумбии. Изваяние окружали большие груды дров, а в центре каждой торчал столб.
К каждому столбу привязали по жрице. Стэгга и Мэри не тронули, но заставили стоять и смотреть.
— Этих злых ведьм необходимо очистить огнем — пояснил Раф. — Поэтому мы не поленились привести сюда этих девушек. Нам жаль тех, кто пал от меча. Их души навсегда потеряны и обречены вечно блуждать неприкаянными. Но этим повезло. Очищенные огнем, они отойдут в блаженные края.
— Конечно, плохо, — добавил он, — что в Хай Квин нет священных медведей; всем известно — лучше бы скормить нечистивиц медведям. Медведи, понимаете, такое же орудие, как и огонь.
За себя, Олень, и за девку пока не беспокойся. Жаль пускать тебя в расход в таком вшивом селении. Мы отведем вас в Филу, пусть правительство решает, как с вами поступить.
— Фила? Филадельфия, город братской любви?
В последний раз за этот вечер Питер попытался поддержать себя шуткой.
Костры были подожжены, и начался ритуал очищения.
Стэгг какое–то мгновение смотрел, затем закрыл глаза. На его счастье криков слышно не было, так как несчастным перед казнью заткнули рты. Жрицы, сгорая, имели обыкновение низвергать потоки проклятий на пантс–эльфов. Кляпы уберегали суеверных зрителей от этого.
Увы, запах горелой плоти заткнуть было невозможно, им с Мэри стало дурно. К тому же приходилось еще и переносить веселый смех мучителей.
Когда костры догорели, обоих пленников увели назад, в тюремную камеру. Несколько стражников схватили Мэри за руки, а двое других раздели ее догола, одели на бедра железный пояс целомудрия и сверху натянули юбку.
Стэгг пытался воспротивиться, но на него посмотрели с удивлением.
— Что? — возмутился Раф. — Оставить ее незащищенной перед искушением? Позволить, чтобы этот чистый сосуд Колумбии был загрязнен? Ты, должно быть, сошел с ума. Если оставить ее наедине с тобой, Рогатый Король, то результат очевиден. А учитывая твою неистощимость, он для нее будет роковым. Вы должны благодарить нас за это. Ведь ты прекрасно знаешь, что сотворил бы с нею!
— Если вы меня и дальше будете так кормить, — отрезал он, — то я ни на что не буду годен. Я умираю от истощения.
По правде говоря, в некотором отношении ему совсем не хотелось есть. Скудная диета заметно ослабила воздействие рогов на его организм. Но он продолжал страдать от неудовлетворенного желания, что стало постыдно заметно и оказалось мишенью многочисленных насмешек и восхищенных замечаний тюремщиков. Однако вожделение, испытываемое сейчас, не шло ни в какое сравнение с сатириазисом, который овладевал им в Ди–Си.
Сейчас Питер опасался того, что, поев, он набросится на Мэри Кэйси независимо от того, в поясе целомудрия ли она или без него. Но не менее его пугало и то, что если он не подкрепится, то к утру будет мертв.
Наверное, подумалось ему, не помешает все–таки подкрепить немного свое тело и рога, но не в такой мере, чтобы влечение стало неуправляемым.
— Почему бы не поместить нас в разных помещениях, если вы так уверены, что я на нее наброшусь? — предложил он.
Раф сделал вид, будто удивился такому предложению. Но Стэгг догадался, что он исподволь подталкивал пленника к тому, чтобы тот сам высказал такое пожелание.
— Разумеется! Просто я так устал, что плохо соображаю! — горячо откликнулся Раф. — Мы запрем тебя в другой комнате.
Эта комната была в том же доме, но по другую сторону внутреннего двора. Из окна ему было видно окно комнаты Мэри. Освещения там не было, но луна хорошо освещала двор. В ее свете Питер отчетливо видел бледное лицо Мэри, плотно прижавшееся к стальным прутьям.
Ожидание длилось минут двадцать. Затем раздался долгожданный звук ключа, вставляемого в замок обитой железом двери.
Скрипнули несмазанные петли, и дверь отворилась. Вошел Абнер с большим подносом в руках. Он поставил чашу на стол и крикнул часовому, что позовет его в случае надобности. Часовой попробовал возразить, но осекся, увидев свирепый взгляд Абнера. Он был из местных и имел причины бояться этих филадельфийских головорезов.
— Смотри, Рогатик, — промурлыкал Абнер, — какую чудесную еду я принес! Ты догадываешься о том, что за это будешь у меня в небольшом долгу?
— Разумеется, буду, — ответил Питер. Он был уже готов на все, что угодно ради еды. — Ты принес более, чем достаточно. Но если позже я захочу еще, ты мог бы легко достать?
— На спор. Кухня чуть дальше по коридору. Кухарка ушла домой, но я ради тебя охотно выполню женскую работу. Как насчет поцелуя в знак благодарности?
— Только после еды, — сказал Стэгг, принуждая себя улыбнуться Абнеру. — Там посмотрим.
— Не скромничай, Рогатик. И, пожалуйста, скорее ешь. У нас не так уж много времени. Я уверен, эта сука Раф намеревается заглянуть сюда ночью. Да и Люк, мой приятель… Не дай Колумбия, если он узнает, что я здесь, с тобой наедине…!
— Я не могу есть с руками, завязанными за спиной.
— Не знаю, не знаю… — нерешительно протянул Абнер. — Ты такой большой, такой сильный. У тебя такие огромные руки — ты бы мог меня разорвать на куски голыми руками.
— Это было бы очень глупо с моей стороны. Кто бы тогда таскал мне еду? Я бы умер с голоду.
— Верно. Значит, ты не причинишь вреда своему маленькому дружку? Я такой слабый и беззащитный. И похоже, тебе чуточку нравлюсь, не правда ли? Ты ведь не думаешь на самом деле сделать со мною то, о чем говорил во время перехода?
— Разумеется, это я просто так, — промычал Стэгг, пережевывая ветчину, хлеб с маслом и соленья. — Я сказал лишь для того, чтобы твой дружок Люк ни о чем не догадался.
— Так ты не только сногсшибательно красив, ты еще и умница к тому же, — восхищенно сказал Абнер. Лицо его слегка вспотело. — Ты уже чувствуешь себя достаточно сильным?
Питер хотел было сказать, что должен съесть все до конца, прежде чем к нему вернется сила, но вспомнил о необходимости воздержания. Его выручил шум снаружи. Питер приложил ухо к железу двери.
— Это твой дружок, Люк. Ему известно, что ты у меня и он требует, чтобы его пропустили.
Абнер побледнел.
— О, Матерь! Он убьет меня, и тебя тоже! Такая ревнивая сука!
— Позови его. Я беру это на себя. Я не стану его убивать, просто задам небольшую взбучку. Пусть знает, как обстоят дела у нас с тобой.
Абнер взвизгнул от восторга.
— Это будет божественно!
Ох схватил руку Питера и в умилении закатил глаза.
— Матерь! Что за бицепс! Такой большой и такой твердый!
Стэгг постучал кулаком по двери и сказал часовому:
— Абнер просит пропустить!
— Да, да, — пролепетал Абнер, прячась за спину Стэгга. — Именно так. Пусть Люк пройдет.
Он поцеловал Питера в затылок.
— Воображаю, какая у него будет рожа, когда ты ему скажешь о нас. Я чертовски устал от его ревнивых выходок.
Дверь скрипнула, и в комнату с мечом в руке ворвался Люк. Часовой захлопнул за ним дверь, и все трое оказались взаперти.
Стэгг не стал терять время зря. Он рубанул ладонью по шее Люка. Тот свалился, меч его зазвенел, ударившись о пол.
Абнер слегка вскрикнул от восторга. Затем увидел лицо повернувшегося к нему пленника и открыл рот, чтобы закричать. Но прежде, чем легкие наполнились воздухом, тоже рухнул на пол. Голова оказалась под каким–то непривычным углом к туловищу. Удар кулака был столь силен, что сломал шейные позвонки.
Стэгг отволок тела вглубь комнаты, чтобы их не было видно с порога, взял меч Люка и резким ударом отсек ему голову.
Затем легонько постучал по двери и позвал, подражая голосу Абнера:
— Часовой! Иди сюда и заставь Люка прекратить издеваться над пленником!
Ключ повернулся, и часовой с мечом в руках вошел внутрь. И тотчас же напоролся на меч. Голова часового на полметра отлетела от тела, из разрубленной шеи брызнул поток крови.
Стэгг засунул за пояс кинжал часового и вышел в коридор, тускло освещенный факелом в дальнем конце. Рассудив, что именно там находится кухня, он не мешкая направился туда. Дверь вела в большую комнату, полную всякой еды. Питер нашел вещевой мешок и, наполнив его пищей и несколькими бутылками вина, снова вышел в коридор.
Как раз в это время в коридоре появился Раф.
Шел он, крадучись, и, вероятно, из–за охватившего его волнения не заметил отсутствия часового. При нем не было никакого оружия, кроме ножа в чехле у пояса.
Стэгг стремглав ринулся к нему. Раф поднял голову и увидел бегущего прямо на него рогатого человека с поднятым над головой окровавленным мечом в одной руке и большим мешком в другой.
Он повернулся и побежал к выходу. Поздно! Лезвие прошло насквозь через его шею.
Стэгг переступил через труп, из которого все еще хлестала кровь, и вышел во двор. Здесь он наткнулся на двух охранников, спавших прямо на каменной дорожке. Как и большинство обитателей Хай Квин они были пьяны до потери сознания. Ему не хотелось оставлять ни малейшего шанса на то, чтобы его преследовали и двумя быстрыми ударами по шее, он устранил эту возможность. К тому же, у него возникло желание убивать всех пантс–эльфов, сколько их ни попадется под руку.
Питер быстро пересек двор и вошел в другой коридор, точно такой же, как и тот, откуда он вышел. Возле двери в комнату, где была заперта Мэри, сидел часовой, приложив к губам бутылку.
Он заметил Стэгга только тогда, когда тот уже был рядом. Какое–то мгновенье он был парализован от изумления и не мог даже пошевелиться. Этого мгновенья вполне хватило, чтобы метнуть в него меч острием вперед.
Острие ударило стражника прямо в букву «А» вытатуированного на его голой груди слова «Матерь». Часовой от удара отшатнулся назад, рука его вцепилась в поразившее грудь лезвие. К удивлению Питера, другая его рука продолжала крепко держать бутылку.
Острие вошло в тело неглубоко, но Стэгг сбросил с плеча мешок, прыгнул к мечу, схватил его за рукоятку и с силой толкнул эфес. Лезвие проткнуло насквозь внутренности до самого позвоночника.
Мэри Кэйси едва не потеряла сознание, когда открылась дверь, и в комнату вошел окровавленный рогатый человек. Затем она все поняла.
— Питер Стэгг! Как это…?
— Потом, — бросил он. — Нет времени на разговоры!
Вместе они перебегали из тени одного дома в тень другого, пока не достигли стены и высоких ворот, через которые попали в поселок. У ворот стояли двое часовых и еще двое — в небольших будках над ними.
К счастью все четверо отсыпались после попойки. Стэггу не составило особого труда перерезать кинжалом горло обоим часовым внизу. Затем он неслышно поднялся по ступеням, которые вели к смотровым будкам, и покончил еще с двумя. Без всякого труда он вытащил огромный дубовый болт, удерживавший две половины ворот вместе.
Они вышли на ту же тропу, по которой их вели сюда. Сотню шагов пробежали, сотню прошли быстрым шагом, опять пробежали сотню, снова перешли на ходьбу.
Подойдя к реке Дэлавер, они перешли ее вброд в том же месте, что и утром. Мэри запросила отдых, но он возразил — останавливаться нельзя.
— Когда в поселке проснутся и обнаружат все эти обезглавленные трупы, то бросятся в погоню. Они не остановятся, пока нас не перехватят, если только мы не доберемся до Ди–Си раньше, чем они. Но от Ди–Си тоже не приходится ждать добра. Нам нужно пробираться в Кэйсиленд.
Пришло время, когда им все–таки пришлось перейти на медленную ходьбу — Мэри уже не могла идти так быстро, как он.
В девять часов утра она села.
— Не могу больше сделать ни шага. Я должна хоть немного передохнуть.
Они нашли ложбинку в сотне метров от тропы. Здесь Мэри сейчас же уснула. Питер сначала поел и выпил, затем тоже прилег. Ему хотелось остаться на страже, но он понимал, что все равно через несколько часов отдых понадобится ему тоже. Следовало восстановить силы, потому что не исключено, что придется нести Мэри.
Он проснулся раньше Мэри и снова перекусил.
Когда она открыла глаза несколькими минутами позже, то увидела склонившегося над ней Стэгга.
— Что ты делаешь?
— Молчи. Пробую снять твой пояс целомудрия.
