Книга: Лучший друг Бога
Назад: Часть первая
Дальше: Часть вторая

Глава 5

В восемь тридцать утра Николас Эпплтон появился на работе и приготовился к началу рабочего дня.
Солнце ярко светило в окна небольшого здания его мастерской. Там, внутри, он закатал рукава, одел увеличивающие очки и вставил в розетку штепсель терморезака.
Его босс, Эрл Дзета, тяжелой походкой подошел к нему, засунув руки в карманы брюк цвета хаки; из его заросшего густой щетиной рта свисала итальянская сигара.
— Что скажешь, Ник?
— Мы узнаем лишь через несколько дней, — сообщил Ник. — Они собираются известить нас о результатах по почте.
— Ах да, твой мальчуган. — Дзета положил смуглую здоровенную лапу на плечо Ника. — Ты делаешь слишком мелкую нарезку, — заметил он. — Мне нужно, чтобы она проходила в самую глубину протектора. В эту проклятую шину.
— Но если я еще хоть немного углублюсь… — запротестовал Ник. «Шина лопнет, даже если они наедут на еще не остывшую спичку, — сказал он про себя. — Это все равно, что пристрелить их из лазерного ружья». — Ладно, — сдался он, вся его воинственность куда-то исчезла; в конце концов, Эрл Дзета был его боссом. — Я буду углубляться, пока резак не выйдет с той стороны.
— Попробуй только — я тебя мигом уволю, — сказал Дзета.
— Ты считаешь, что раз уж они покупают этот реактивный…
— Когда три их колеса коснутся общественной мостовой, — перебил Дзета, — наша ответственность закончится. Что бы ни случилось потом — их личные трудности.
Ник вовсе не хотел быть нарезчиком протектора… Тем, кто берет лысую шину и с помощью раскаленного докрасна резака делает в ней новую нарезку — все глубже и глубже, — приводя ее в надлежащий вид. Чтобы она выглядела так, словно весь протектор в порядке. Это занятие он унаследовал от отца, а тот, в свою очередь, научился этому от своего отца. Из поколения в поколение, от отца к сыну; ненавидя эту работу, Ник твердо помнил одно: он был превосходным нарезчиком протектора и всегда им останется. Дзета был не прав; Ник уже сделал достаточно глубокую нарезку. «Я мастер своего дела, — подумал он, — и сам могу решить, какой должна быть глубина канавок».
Неторопливым движением Дзета включил висевший у него на шее радиоприемник. Шумная дешевая музыка — определенного сорта — затрубила из семи или восьми динамиков, размещенных на разбухшем теле толстяка.
Внезапно музыка прекратилась. Наступила тишина, а затем раздался профессионально безразличный голос диктора:
— Пресс-секретарь директора Ллойда Барнса только что сделал заявление о том, что государственный преступник Эрик Кордон, приговоренный к тюремному заключению за акты насилия по отношению к гражданам, был переведен из Брайтфортской тюрьмы в тюремные сооружения в Лонг-Бич, штат Калифорния. На вопрос, означает ли это, что Кордон будет казнен, от представителя ПДР получены заверения, что такого решения пока не было принято. Хорошо информированные, независимые от ПДР источники открыто заявляют, что все это свидетельствует о готовящейся казни Кордона, указывая, что из последних девятисот заключенных ПДР, в разное время переведенных в тюремные сооружения Лонг-Бич, без малого восемьсот были в конечном счете казнены. Вы слушали новости из…
Эрл Дзета судорожным движением надавил на выключатель своего нательного радио; выключив его, он порывисто сжал кулаки, зажмурив глаза и раскачиваясь взад-вперед.
— Проклятые скоты, — прошипел он сквозь зубы. — Они собираются убить его. — Глаза его раскрылись, лицо исказилось в гримасе глубокой и сильной боли… Затем он постепенно взял себя в руки; его мучения, казалось, смягчились. Но они не ушли совсем; его бочкообразное тело было все так же напряжено, когда он пристально посмотрел на Ника.
— Ты Низший Человек, — проронил Ник.
— Ты уже десять лет меня знаешь, — проскрежетал Дзета. Он достал красный носовой платок и тщательно вытер лоб. Руки его тряслись. — Послушай, Эпплтон, — сказал он, уже стараясь придать своему голосу естественность. Спокойствие. Но он все еще не мог унять незаметную для глаза внутреннюю дрожь. Ник чувствовал ее, знал, что она по-прежнему там. Скрытая и погребенная от испуга. — Они и до меня хотят добраться. Если они казнят Кордона, то потом пойдут дальше и выметут нас всех, даже мелюзгу вроде меня. И мы отправимся в лагеря — в эти проклятые, вшивые, вонючие лагеря для интернированных — на Луну. Ты знал о них? Туда-то мы и отправимся. Мы — Низшие Люди. А не ты.
— Я знаю об этих лагерях, — сказал Ник.
— Ты собираешься меня выдать?
— Нет, — покачал головой Ник.
— Они все равно до меня доберутся, — с горечью проговорил Дзета. — Они годами составляли списки. Списки в милю длиной, даже на микрокассетах. У них есть компьютеры; у них есть филеры. Каждый может оказаться филером. Каждый, кого ты знаешь или с кем ты когда-то общался. Слушай, Эпплтон, — смерть Кордона будет означать, что мы боремся не просто за политическое равенство, а за само наше физическое существование. Ты понимаешь, Эпплтон? Возможно, я не слишком тебе по вкусу — видит Бог, мы не очень-то ладим друг с другом, — но неужели ты хочешь, чтобы меня прикончили?
— А что я могу сделать? — спросил Ник. — Не могу же я остановить ПДР.
Дзета выпрямился, его коренастое тело оцепенело в мучительном отчаянии.
— Ты мог бы умереть вместе с нами, — сказал он.
— Хорошо, — ответил Ник.
— Хорошо? — Дзета уставился на него, пытаясь понять. — Что ты имеешь в виду?
— Я сделаю все, что могу, — отозвался Ник. От сказанного у него перехватило дыхание. Теперь все было кончено: у Бобби не оставалось никакого шанса, и династии нарезчиков протектора суждено было продолжаться и дальше.
«Мне следовало бы выждать, — подумал он. — Как-то уж слишком легко это произошло со мной; я даже не ожидал — толком-то я этого до сих пор не понимаю. Наверное, все из-за того, что Бобби провалился. И все-таки я здесь, и я говорю об этом Дзете. Дело сделано».
— Давай зайдем ко мне в кабинет, — хрипло выговорил Дзета, — и откупорим бутылочку пива.
— У тебя есть спиртное? — Этого Ник и вообразить не мог, наказание могло быть слишком велико.
— Мы выпьем за Эрика Кордона, — сказал Дзета, и они пошли.

Глава 6

— Никогда раньше не пил алкоголя, — сказал Ник, когда они сели за стол друг против друга. Его охватило какое-то поразительно странное чувство. — Все время читаешь в газетах, что люди от этого становятся одержимыми, подвергаются полной деградации личности, поражается их мозг. По сути…
— Просто запугивание, — сказал Дзета. — Впрочем, верно, поначалу тебе не следует торопиться. Пей не спеша; пусть оно там уляжется.
— А какое наказание следует за распитие спиртного? — спросил Ник. Он вдруг обнаружил, что ему стало трудно выговаривать слова.
— Год. Окончательно, без возможности досрочного освобождения.
— И дело стоит того? — Комната вокруг него стала казаться нереальной; она потеряла свою вещественность, свою конкретность. — А разве не формируется привыкание? В газетах пишут, что, один раз попробовав, человек уже никогда…
— Да пей ты пиво, — прервал его Дзета; он отхлебнул из своего бокала, опорожняя его без видимых трудностей.
— Знаешь, — пробормотал Ник, — что скажет Клео насчет того, что я выпил?
— Жены все такие.
— Не думаю. Это она такая, а некоторые не такие.
— Да нет, все они такие.
— Почему?
— А потому, — ответил Дзета, — что муж для них — только источник материальных средств. — Он рыгнул, скроил гримасу и откинулся на спинку вращающегося стула, зажав в здоровенной ручище бутылку пива. — Для них… ну вот, смотри. Скажем, у тебя есть какая-то машина — какой-нибудь хитрый, замысловатый механизм, который приносит тебе кучу юксов, если работает как следует. Теперь предположим, что этот механизм…
— И что, жены действительно так относятся к мужьям?
— Точно. — Дзета снова рыгнул, кивнул и передал Нику бутылку пива.
— Но это же не по-человечески, — сказал Ник.
— Точно. Клянусь твоей багрово-зеленой жопой — так оно и есть.
— Я думаю, что Клео беспокоится обо мне потому, что ее отец умер, когда она была еще совсем маленькой. Она боится, что все мужчины… — Он искал нужное слово, но не мог его найти; его мыслительные процессы были теперь сбивчивыми, туманными и необычными. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного, и это напугало его.
— Да не беспокойся, — сказал Дзета.
— Я думаю, Клео какая-то пресная, — пробормотал Ник.
— Пресная? Что значит «пресная»?
— Пустая. — Он махнул рукой. — Или, я хотел сказать, пассивная.
— Женщины и должны быть пассивными.
— Но это служит Помехой… — Он споткнулся на этом слове и почувствовал, что краснеет от смущения. — Это служит помехой их взрослению.
Дзета наклонился к нему.
— Ты все это говоришь потому, что боишься, что она тебя не одобрит. Ты говоришь, что она «пассивная», но ведь теперь-то, в этом случае, тебе как раз это и нужно. Ты хочешь, чтобы она шла еще дальше; то есть одобряла то, что ты делаешь. Но зачем вообще ей рассказывать? Почему она должна об этом знать?
— Я всегда ей все рассказываю.
— Зачем? — громогласно вопросил Дзета.
— Я обязан так поступать, — ответил Ник.
— Когда мы допьем это пиво, — сказал Дзета, — мы с тобой кое-куда смотаемся. Где, если нам повезет, мы сможем подобрать кое-какой материал.
— Ты имеешь в виду материал о Низших Людях? — спросил Ник и почувствовал, как в груди у него похолодело; он понял, что его затягивают в опасное предприятие. — У меня уже есть брошюра, которую один мой знакомый расценивает как… — Он замолчал, не сумев выстроить фразу. — Я вообще не собираюсь рисковать.
— Ты уже рискуешь.
— Но этого достаточно, — сказал Ник. — Вполне. Сидеть здесь, пить пиво и разговаривать, как мы разговариваем.
— Только один разговор имеет значение, — заявил Дзета. — Тот разговор, который ведет Эрик Кордон. Настоящий материал; не те поделки, что передаются на улице с рук йа руки, а то, что на самом деле говорит, вся суть. Я ничего не хочу тебе говорить: я хочу, чтобы он сказал это тебе. Через одну из своих брошюр. И я знаю, где мы можем ее подобрать. — Он встал из-за стола. — Я говорю не о «словах Эрика Кордона». Я говорю о подлинных словах Эрика Кордона, о его иносказаниях и предостережениях, о планах, известных только настоящим членам мира свободных людей. Низшим Людям в подлинном смысле, действительном смысле.
— Я не хотел бы делать ничего, что не одобрила бы Клео, — сказал Ник. — Муж и жена должны быть честны друг с другом; если я займусь этим…
— Если она не одобрит — найди себе другую жену, которая одобрит.
— Ты серьезно? — спросил Ник; голова его к тому времени так затуманилась, что он даже не мог понять, серьезен ли Дзета. И действительно ли он имеет в виду именно то, что говорит, — не важно, нрав он или нет. — Ты хочешь сказать, что это могло бы разделить нас? — спросил он.
— Это уже разрушило множество браков. В любом случае, разве ты так уж с ней счастлив? Ты же сам сказал, что она «пресная». Это твои слова. Это сказал ты, а не я.
— Это все от спиртного, — пробормотал Ник.
— Конечно, от спиртного, «in vino veritas», — сказал Дзета и ухмыльнулся, показав коричневатые зубы. — Так на латыни; а значит это…
— Я знаю, что это значит, — перебил Ник; теперь он почувствовал злобу, но не мог понять, к кому. К Дзете? «Нет, — подумал он, — к Клео. Я знаю, как она бы к этому отнеслась: „Мы не должны накликать на себя беду. Нас отправят в лагерь для интернированных на Луну, в один из этих ужасных трудовых лагерей“». — А что важнее? — спросил он у Дзеты. — Ведь и ты женат; у тебя жена и двое детей. Чувствуешь ли ты ответствен… — Язык снова отказался ему повиноваться. — Чему ты больше предан? Семье? Или политической деятельности?
— Людям в целом, — ответил Дзета. Он задрал голову, поднес ко рту бутылку и допил остатки пива. Затем он резко, со стуком, поставил бутылку на стол. — Давай-ка двигаться, — сказал он Нику. — Знаешь, как в Библии: «Познаете вы истину, и истина освободит вас».
— Освободит? — переспросил Ник, тоже вставая — и находя это для себя затруднительным. — Вот уж это брошюры Кордона вряд ли с нами сделают. Какой-нибудь легавый разузнает наши имена, выяснит, что мы покупаем кордонитскую литературу, и тогда…
— Если все время искать по сторонам легавых, — съязвил Дзета, — то как тогда вообще жить? Я видел сотни людей, которые покупают и продают брошюры, иногда на тысячи юксов за один заход, и… — он сделал паузу, — иногда сыщики действительно до них докапываются. Или какой-нибудь легавый заприметит тебя, когда ты передаешь несколько юксов торговцу. А затем, как ты говоришь, следует тюрьма на Луне. Но ты должен идти на риск. Жизнь сама по себе уже риск. Ты спрашиваешь себя: «Стоит ли игра свеч?» — и отвечаешь: «Да, стоит». Стоит, будь она проклята. — Он надел пальто, открыл дверь конторы и вышел на солнце.
Ник, видя, что Дзета не оглядывается, после продолжительной паузы неторопливо последовал за ним. Он догнал его у припаркованного скиба Дзеты.
— Думаю, тебе надо начинать присматривать себе другую жену, — сказал Дзета; он открыл дверцу скиба и протиснул свою массу к рычагу управления. Ник, тоже забравшись внутрь, захлопнул дверцу со своей стороны. Дзета ухмыльнулся, поднимая скиб в утреннее небо.
— Тебя это, во всяком случае, не касается, — проворчал Ник.
Дзета не ответил; он сосредоточился на управлении скибом. Повернувшись к Нику, он заявил:
— Сейчас я могу вести как угодно — мы пустые. А вот на обратном пути мы будем с грузом, и ни к чему, чтобы какой-нибудь офидант ПДР опустил нас за неправильный поворот или превышение скорости. Верно?
— Верно, — согласился Ник и почувствовал, как его охватывает леденящий страх. Он уже стал неизбежным — тот путь, которым они следовали; теперь с него было не сойти. «А почему? — спросил он себя, — Я твердо знаю, что должен довести это до конца, но почему? Чтобы показать, что я не боюсь, что какой-нибудь филер вычислит нас? Чтобы показать, что я не под каблуком у жены? По множеству дурацких причин, — подумал он, — а главное — потому что я пью алкоголь, самое опасное вещество — после разве что синильной кислоты, — которое только можно усвоить. Ладно, — подумал он, — будь что будет».
— Чудный денек, — сказал Дзета. — Голубое небо, никаких облаков, за которыми кто-то может прятаться. — Довольный собой, он взмыл вверх; Ник молча съежился в кресле и беспомощно сидел, пока скиб плавно двигался вперед.
Остановившись у телефона-автомата, Дзета позвонил; разговор состоял лишь из нескольких малопонятных выражений.
— У него есть? — спросил Дзета. — Он там? Ладно. Ну, порядок. Спасибо. Пока. — Он повесил трубку. — Не нравится мне играть в эти игры, — сказал он. — Когда звонишь по телефону. Можно рассчитывать только на то, что за один день делается столько телефонных звонков, что все им просто не зафиксировать.
— А как же закон Паркинсона? — спросил Ник, пытаясь спрятать свой страх за ложной бравадой. — «Если что-то может произойти…»
Забравшись обратно в скиб, Дзета ответил:
— Этого еще не произошло.
— Но в конечном итоге…
— В конечном итоге, — заметил Дзета, — . смерть до всех нас доберется. — Он запустил двигатель скиба, и они снова круто взмыли вверх.
Вскоре они оказались над обширными жилыми районами города; нахмурившись, Дзета стал вглядываться вниз.
— Все эти чертовы дома похожи, как близнецы, — пробормотал он. — С воздуха их хрен различишь. Но это и хорошо; он спрятался в самой гуще этих десяти миллионов преданно верящих в Уиллиса Грэма, Аномалов, Новых Людей и всю остальную лажу. — Скиб внезапно спикировал. — Вот сюда, — сказал Дзета. — Знаешь, а это пиво меня зацепило — правда зацепило. — Он ухмыльнулся Нику. — А ты похож на чучело совы — твоя голова, кажется, может сделать полный оборот вокруг шеи. — Он захохотал.
Они опустились на крышу, на посадочную площадку.
Кряхтя, Дзета выбрался из скиба; Ник выбрался тоже, и они направились к лифту. Понизив голос, Дзета сказал:
— Если нас остановят офиданты и спросят, что мы здесь делаем, мы скажем, что хотим отдать одному парню ключи от скиба, которые мы забыли отдать ему, когда ставили на прикол его скиб.
— Но это же ерунда, — возразил Ник.
— Почему ерунда?
— Потому что если бы у нас были ключи от его скиба, он не смог бы вернуться сюда.
— Хорошо, мы скажем, что это второй набор ключей, который он просил нас заказать для него — точнее, для его жены.
На пятидесятом этаже лифт остановился; они прошли по устланному коврами коридору, никого не встретив. Потом Дзета внезапно замедлил шаг, быстро огляделся по сторонам и постучал в дверь.
Дверь отворилась. За ней стояла девушка — невысокая и черноволосая, с каким-то странным, хулиганистым обаянием; с курносым носом, чувственными губами, элегантным овалом лица. От нее веяло женской магией; Ник сразу же это уловил. «Ее улыбка вспыхивает, — подумал он, — освещает все ее лицо, пробуждая его к жизни».
Дзета, похоже, был не слишком рад видеть ее.
— А где Дэнни? — спросил он негромко, но внятно.
— Входите. — Она растворила дверь. — Он скоро будет.
Несколько обеспокоенный, Дзета вошел, жестом показав Нику следовать за ним. Он не стал представлять их с девушкой друг другу, а вместо этого прошел через гостиную прямо в ванную комнатушку, затем в отгороженный закуток гостиной, служивший кухней, прокрадываясь, как большая кошка.
— Здесь все чисто? — вдруг спросил он.
— Да, — кивнула девушка. Она взглянула снизу вверх в лицо Ника. — Я тебя раньше не видела.
— У тебя здесь что-то нечисто, — сказал Дзета; он стоял у мусоропровода, шаря там рукой; внезапно он вынул оттуда пакет, который был прикреплен где-то внутри. — Ну и лопухи вы, ребята.
— Я и не знала, что он там, — резко и твердо ответила девушка. — Все равно, он был закреплен так, что, если бы какая-нибудь ищейка и прорвалась в дверь, мы легко смогли бы сбросить его вниз, и никаких улик бы не осталось.
— А они закупорили бы мусоропровод, — бросил Дзета. — И поймали бы пакет где-нибудь на втором этаже, до того, как он попал бы в печь.
— Меня зовут Чарли, — обращаясь к Нику, сказала девушка.
— Девушка по имени Чарли? — удивился он.
— Шарлотта. — Она протянула руку для пожатия. — Знаешь, а я, кажется, догадалась, кто ты такой. Ты нарезчик протектора у Дзеты в мастерской.
— Да, — кивнул он.
— И тебе нужна подлинная брошюра? А платить за нее будешь ты или Дзета? Ведь Дэнни больше не намерен отпускать в кредит; ему нужны юксы.
— Заплачу я, — сказал Дзета. — По крайней мере, на этот раз.
— Они всегда так делают, — заметила Чарли. — Первая брошюра бесплатно; вторая стоит пять юксов; следующая — десять; потом…
Дверь квартиры открылась. Все замерли, затаив дыхание.
За дверью стоял симпатичный парень, представительный, превосходно одетый, со светлыми вьющимися волосами и большими глазами; и все же, несмотря на всю его привлекательность, какое-то напряженное выражение сковывало его лицо, делая его неприятным и жестоким. Он быстро оглядел Дзету, затем Ника — за несколько безмолвных мгновений. Потом он захлопнул за собой дверь. Заперев ее на засов, он прошел через комнату к окну, выглянул наружу, постоял там, грызя ноготь большого пальца, — он излучал вокруг себя какие-то зловещие вибрации, словно должно было произойти что-то ужасное, что-то, что разрушило бы весь мир… «Словно, — подумал Ник, — он сам собирается это сделать. Он собирается всех нас избить». Этот парень источал ауру силы, но сила эта была нездоровой; она была какой-то перезревшей, как и его слишком большие темные глаза и вьющиеся волосы. «Дионис из сточных канав этого города, — подумал Ник. — Итак, это торговец. Тот, от кого мы получим подлинные тексты».
— Я заметил твой скиб на крыше, — обращаясь к Дзете, проговорил парень, словно сообщая об обнаружении следов какого-нибудь злодейства. — А это кто такой? — спросил он, кивнув головой в сторону Ника.
— Один мой знакомый, который хочет кое-что купить, — ответил Дзета.
— А, в самом деле? — Этот парень, Дэнни, подошел к Нику и рассмотрел его поближе. Изучил его одежду, лицо…
«Он выносит мне приговор», — понял Ник. Происходил какой-то жуткий поединок, суть которого была ему совершенно неясна.
Внезапно большие, выпученные глаза Дэнни метнулись в сторону — он уставился на кушетку, на лежащую там, завернутую в бумагу, брошюру.
— Я вытащил ее из мусоропровода, — сказал Дзета.
— Ну ты, сучка, — проговорил Дэнни, обращаясь к девушке. — Я же тебе сказал, чтобы здесь все было чисто. Ты понимаешь? — Он свирепо уставился на нее; она взглянула на него снизу вверх, губы ее были обеспокоенно полураскрыты, а глаза широко распахнулись в тревоге. Резко повернувшись, Дэнни подобрал брошюру, сорвал с нее обертку и пролистал страницы. — Ты получила ее от Фреда, — сказал он. — Сколько ты за нее заплатила? Десять юксов? Двенадцать?
— Двенадцать, — ответила Чарли. — Ты псих. Прекрати вести себя так, словно думаешь, что один из нас стукач. Ты видишь стукача в каждом, кого лично…
— Как тебя зовут? — спросил Дэнни у Ника.
— Не говори ему, — сказала Чарли.
Повернувшись к ней, Дэнни замахнулся; она спокойно наблюдала за ним, лицо ее было неподвижным и твердым.
— Ну, валяй, — проговорила она. — Ударь меня, и я пну тебя туда, где у тебя до конца дней не заживет.
— Это мой служащий, — сказал Дзета.
— Ну да, — едко произнес Дэнни. — И ты знаешь его всю жизнь. Скажи еще, что он твой брат.
— Это правда, — ответил Дзета.
— Чем ты занимаешься? — спросил Дэнни у Ника.
— Нарезаю протектор, — ответил Ник.
Дэнни улыбнулся; все его повадки изменились, словно никаких проблем больше не существовало.
— В самом деле? — спросил он и рассмеялся. — Какая работа! Какое призвание! И ты, конечно, получил его по наследству от отца?
— Да, — ответил Ник и ощутил ненависть; все, что он мог сделать, — это спрятать ее, и он хотел ее спрятать; он чувствовал, что боится Дэнни — возможно, оттого, что вместе с ним в комнате были другие, и ему это от них как бы передалось.
Дэнни протянул ему руку.
— Ладно, нарезчик протектора, значит, ты хочешь купить брошюру на пятак или гривенник? У меня есть и те, и другие. — Он залез под свою кожаную куртку и вытащил пачку брошюр. — Это именно то, что надо, — сказал он. — Все подлинные; я сам знаю парня, который их печатает. Там, в мастерской, я видел настоящую рукопись Кордона.
— Раз уж я плачу, — сказал Дзета, — то пусть будет брошюра за пятак.
— Я предлагаю взять «Этические принципы Настоящего Человека», — сказала Чарли.
— Да-а? — язвительно протянул Дэнни, пристально разглядывая ее. Как и раньше, она смело встретила его взгляд, и Ник подумал: «А она ему не уступит. Она способна ему противостоять. Но зачем? — задумался он. — Стоит ли вообще находиться рядом с таким неуравновешенным человеком? Да, — подумал он, — я чувствую его неуравновешенность и неистовство. В любое время, в любую секунду он способен выкинуть все, что угодно. У него амфетаминный склад характера. Вероятно, он принимает большие дозы какого-либо амфетамина — орально или инъекциями. Впрочем, возможно, для того, чтобы заниматься этой работой, он просто вынужден так поступать».
— Я возьму ее, — заявил Ник. — Ту, что она предложила.
— Она уже окрутила тебя, — сказал Дэнни. — Как она всегда окручивает всех — каждого мужчину. Она просто дура. Тупая, мелкая шлюха.
— Ты педераст, — бросила Чарли.
— От лесбиянки слышу, — ответил Дэнни.
Дзета достал бумажку в пять юксов и, передал ее Дэнни; он явно хотел завершить сделку и уйти.
— Я тебя раздражаю? — вдруг спросил Дэнни у Ника.
— Нет, — осторожно ответил Ник.
— Некоторых я раздражаю, — заявил Дэнни.
— Это уж точно, — заметила Чарли. Протянув руку, она взяла у него пачку брошюр, отыскала нужную и вручила ее Нику, улыбаясь при этом своей светящейся улыбкой.
«Ей лет шестнадцать, — подумал он, — никак не больше. Дети, играющие в игру жизни и смерти, ненавидящие и дерущиеся, но, вероятно, и оказывающиеся вместе, когда приходит беда. Вражда между этой девушкой и Дэнни, — догадался он, — скрывает глубокую привязанность. Они каким-то образом действовали сообща. Симбиотические отношения, — предположил он, — не слишком привлекательные на вид, но тем не менее неподдельные. Дионис из канавы, — подумал он, — и маленькая, прелестная, упрямая девушка, способная — или только пытающаяся — совладать с ним. Вполне вероятно, ненавидящая его, но в то же время неспособная его покинуть. Потому, наверное, что он привлекателен для нее физически и выглядит в ее глазах настоящим мужчиной. Потому что он упрямее ее, а она это уважает. Потому что она сама настолько упряма, что знает, чего это стоит».
Но какому же человеку она принадлежит! Растаявшему, как какой-то липкий фрукт в слишком жарком климате; лицо его было мягким, растекшимся — и лишь сверкание глаз оживляло его черты.
«Я должен был бы предположить, — подумал он, — что все это, распространение и продажа произведений Кордона, будет выглядеть благородно, идеалистично. Но это, по-видимому, не так. Работа парня нелегальна; она привлекает тех, кто непринужденно обращается со всякими нелегальными вещами, а такие люди сами по себе представляют определенный тип. Объект торговли их просто не интересует; их интересует сам факт того, что он нелегален, а значит — люди заплатят за него большие, очень большие деньги».
— Ты уверена, что теперь здесь все чисто? — спросил Дэнни у девушки. — Знаешь, я ведь здесь живу; я бываю здесь по десять часов в день. Если здесь что-нибудь найдут… — Он крадучись ходил по комнате, напоминая своими повадками какого-то зверя: гнетущая подозрительность, помноженная на ненависть.
Внезапно он подобрал напольную лампу. Он осмотрел ее, затем достал из кармана монету, открутил три винта, и пластинка основания лампы упала ему на ладонь. А затем из полой рукоятки вывалились три свернутых в трубку брошюры.
Дэнни повернулся к стоявшей неподвижно девушке; лицо ее было спокойно — внешне, во всяком случае; впрочем, Ник заметил, как губы ее плотно сжались, словно она готовилась к чему-то.
Замахнувшись правой рукой, Дэнни ударил ее — метил в глаз, но промазал. Она сумела увернуться, хотя и не совсем удачно — удар пришелся ей в голову, над ухом. И тут она с удивительным проворством схватила его вытянутую руку и, подняв к своему лицу его кисть, впилась в нее зубами — глубоко, в самое мясо. Дэнни завопил, молотя ее свободной рукой, пытаясь вырвать кисть из ее зубов.
— Помогите мне! — крикнул он Дзете и Нику. Ник, понятия не имевший, что делать, направился было к девушке, слушая собственное бормотание: он уговаривал ее отпустить Дэнни, втолковывая ей, что она может прокусить нерв и тогда рука останется парализованной. Дзета, однако, просто схватил ее за подбородок, надавил толстыми, в темных пятнах, пальцами на суставы и раскрыл ей челюсти; Дэнни тут же отдернул руку и стал рассматривать укушенное место; теперь он казался ошеломленным, но скоро, очень скоро, лицо его снова запылало яростью. И на этот раз какой-то убийственной яростью; глаза его выпучились так, что, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц. Он нагнулся, поднял лампу и занес ее над головой Чарли.
Тяжело дыша, Дзета схватил его; он держал парня могучим захватом и одновременно, задыхаясь, кричал Нику:
— Забери ее отсюда. Увези ее куда-нибудь, где он ее не найдет. Ты что, не видишь? Он же алкоголик. Они способны на все. Уходи!
В каком-то трансе Ник взял девушку за руку и быстро вывел из квартиры.
— Можешь взять мой скиб, — задыхаясь, выпалил ему вслед Дзета.
— Ладно, — ответил Ник; он повел девушку вперед, к лифту, — она шла, не сопротивляясь, маленькая и легкая.
— Нам лучше бегом добраться до крыши, — сказала Чарли. Она казалась спокойной, улыбаясь ему своей светящейся улыбкой, которая делала таким невообразимо прелестным ее лицом.
— Ты боишься его? — спросил Ник, когда они ступили на эскалатор и бросились вверх по нему, перепрыгивая через ступеньки. Он все еще держал ее за руку, а она по-прежнему ухитрялась не отставать от него. Гибкая и воздушная, она обладала какой-то свойственной лишь животным стремительностью и в то же время почти сверхъестественной плавностью движений. «Как лань», — подумал он, пока они продолжали подниматься.
Далеко внизу под ними на эскалатор вбежал Дэнни.
— Стойте! — завопил он дрожащим от возбуждения голосом. — Мне надо добраться до больницы, чтобы там осмотрели укус. Довезите меня до больницы!
— Он всегда так говорит, — невозмутимо объяснила Чарли, равнодушно воспринявшая жалобный вой парня. — Не обращай на него внимания — будем надеяться, что он нас не догонит.
— Он что, часто так с тобой поступает? — задыхаясь, спросил Ник, когда они добрались до посадочной площадки на крыше и пустились бежать к припаркованному скибу Дзеты.
— Он знает, чем я на это отвечу, — сказала Чарли. — Ты видел, что я сделала — я укусила его, а он не выносит, когда его кусают. Тебя никогда не кусал взрослый человек? И ты никогда не думал, какие при этом бывают ощущения? А я могу сделать еще кое-что: я встаю у стены, плотно прижавшись к ней спиной и разведя руки в стороны, — и я пинаю, обеими ногами. Как-нибудь я обязательно тебе это покажу. Только запомни: никогда не трогай меня, если я не хочу, чтобы меня трогали. Никому не удастся сделать это и уйти просто так.
Ник помог ей забраться в скиб, обежал его кругом и скользнул к рычагу управления со стороны водителя. Он запустил мотор, и тут у выхода с эскалатора появился запыхавшийся Дэнни. Увидев его, Чарли захохотала от восторга — девчоночьим смехом; она закрывала обеими руками рот и раскачивалась из стороны в сторону; глаза ее сияли.
— Ох ты, Боже мой, — выдохнула она. — Как он зол! И ничего не может поделать. Вперед!
Нажав на силовую кнопку, Ник снялся с места; их скиб, такой старый и потрепанный на вид, имел модифицированный мотор, который Дзета собрал своими руками; он усовершенствовал буквально каждую движущую часть. Так что на своем скибе Дэнни никогда бы их не догнал. Если он, конечно, тоже не модифицировал свой скиб.
— Что ты можешь сказать о его скибе? — спросил Ник у Чарли, которая сидела, аккуратно приглаживая волосы и приводя себя в порядок. — Нет ли у него…
— Дэнни не может заниматься ничем, что требует ручного труда. Очень ему не нравится пачкать руки. Но у него «Шеллингберг-8», с мотором Б-3. Так что он может летать очень быстро. Иногда, если нет другого движения — например, поздно ночью, — он разгоняется до всех пятидесяти.
— Нет проблем, — сказал Ник. — Эта старая погремушка разгоняется до семидесяти или даже до семидесяти пяти. Если, конечно, верить Дзете. — Скиб стремительно двигался, то сливаясь с утренним потоком движения, то выходя из него. — Я сброшу его с хвоста, — заявил Ник. Позади он заметил ярко-пурпурный «Шеллингберг». — Это он? — спросил он у Чарли.
Она посмотрела, обернувшись, и ответила:
— Да, это он. У Дэнни единственный пурпурный «Шеллингберг-8» во всех Соединенных Штатах.
— Я заберусь в движение, где погуще, — сказал Ник и стал спускаться к уровню, заполненному скибами, рассчитанными на короткий полет. Как только он сел на хвост одному из скибов, два других безобидных скиба тут же пристроились за ним. — А здесь я поверну, — сообщил он, когда справа, раскачиваясь, появился воздушный шар с надписью: «Хастингс-авеню». Он свернул, оказавшись — как и рассчитывал — полностью скрытым в рядах медленно двигавшихся скибов, искавших место для парковки. Большинством из них управляли женщины, отправившиеся за покупками.
Никаких признаков пурпурного «Шеллингберга-8». Он огляделся по сторонам, пытаясь найти его.
— Ты от него оторвался, — констатировала Чарли. — Он полагается на скорость — только где-нибудь в стороне от движения, — добавила она, — как ему показалось, С восторгом. — Он слишком нетерпелив; здесь он никогда не ездит.
— И что он теперь, по-твоему, сделает? — спросил Ник.
— Сдастся. В любом случае, от этого сумасшествия он оправится суток через двое. Но еще примерно сорок восемь часов он будет смертельно опасен. Вообще-то с моей стороны действительно очень глупо было прятать брошюры в лампе; здесь он прав. Но мне по-прежнему не нравится, когда меня бьют. — Она задумчиво потерла то место над ухом, куда он ее ударил. — Он больно бьет, — сказала она. — Но не выносит, когда ему дают отпор; я слишком мала, чтобы толком его ударить — так, чтобы это подействовало, — но ты видел, как я кусаюсь.
— Да уж, — отозвался он. — Это был укус столетия. — Он не хотел продолжать эту тему.
— Очень мило с твоей стороны, — сказала Чарли. — Ты совершенно посторонний человек и так помогаешь мне — хотя совсем меня не знаешь. Ты даже не знаешь моей фамилии.
— Меня вполне устраивает Чарли, — ответил он. Это, похоже, удовлетворило ее.
— Но я не слышала твоего имени, — сказала девушка.
— Ник Эпплтон.
Она засмеялась своим булькающим смехом, прикрывая пальцами рот.
— Это имя мог бы носить какой-нибудь литературный персонаж. «Ник Эпплтон». А может быть, частный сыщик. Или один из телеведущих.
— Это имя указывает на компетентность, — сказал Ник.
— Ну, ты действительно компетентен, — согласилась она. — Я имею в виду, что ты вытащил нас — меня — оттуда. Спасибо.
— Где ты собираешься провести следующие сорок восемь часов? — спросил Ник. — Пока он не остынет.
— У меня есть другая квартира; ею мы тоже пользуемся. Мы переправляем товар с одной квартиры на другую — на тот случай, если на нас будет выписан ОА-ордер. Обыск и арест, как тебе известно. Но они нас не подозревают. У родителей Дэнни куча денег и много разных связей; как-то раз, когда вокруг нас стала околачиваться ищейка, один высокий чин из ПДР, друг Дэнниного папы, позвонил куда надо, чтобы от нас отстали. Это был единственный случай, когда у нас возникли проблемы.
— Не думаю, что тебе следует идти на эту квартиру, — сказал Ник.
— Это почему? Там все мои вещи.
— Отправляйся туда, где он тебя не найдет. Он может убить тебя. — Ник читал разные статьи об изменениях личности, которым подвергаются алкоголики. О том, сколько звериной ярости зачастую выплескивается наружу, о фактически патологической структуре личности, о быстро прогрессирующей мании и неистовой параноидальной подозрительности. Ну вот, теперь-то он сам столкнулся с этим, увидел алкоголика. И ему это не понравилось. Нет ничего удивительного в том, что власти признали это противозаконным — действительно противозаконным: если им удавалось изловить алкоголика, то обычно он на всю оставшуюся жизнь оказывался в психодидактическом рабочем лагере. Или пока он не был в состоянии нанять какого-нибудь крупного юриста, который в свою очередь мог бы оплатить дорогостоящее индивидуальное тестирование, ставящее целью доказать, что период пристрастия к алкоголю закончился. Но на самом деле он, конечно, никогда не заканчивался. Одержимый алкоголем оставался таковым навсегда — несмотря на операцию Плтта на промежуточном мозге, области мозга, контролирующей оральные потребности.
— Если он будет меня убивать, — сказала Чарли, — то и я убью его. А вообще-то он напуган куда больше меня. У него куча всяких страхов; почти всё, что он делает, делается от страха — или, я бы сказала, в панике. Он все время находится в какой-то истерической панике.
— А что, если бы он не пил?
— Он все равно был бы напуган; потому и пьет… Но не впадает в бешенство, пока не напьется; он просто хочет куда-нибудь убежать и спрятаться. Но этого он не может сделать — потому что думает, что люди наблюдают за ним и понимают, что он торговец, — и тогда он пьет; потом все это и происходит.
— Но ведь когда он пьет, — сказал Ник, — он привлекает к себе внимание; а это как раз и есть то, чего он пытается избежать. Разве не так?
— Может быть, и нет. Может быть, он хочет, чтобы его поймали. Он ведь и палец о палец не ударил, чтобы чем-нибудь заняться до того, как начал торговать книжками, брошюрами и микрокассетами; его всегда обеспечивала семья. А теперь он пользуется доверчи… — как это говорится?
— Доверчивостью, — подсказал Ник.
— Это значит — когда ты хочешь верить?
— Да. — Смысл был примерно тот.
— Ну вот, он пользуется доверчивостью людей, поскольку они — очень многие из них — слепо верят в Провони, понимаешь? В то, что он вернется. Во всю эту лажу, которую ты в избытке найдешь у Кордона.
Ник недоверчиво спросил:
— Ты хочешь сказать, что вы — те, кто торгует произведениями Кордона, те, кто продает их…
— Мы не обязаны в это верить. Разве тот, кто продает кому-нибудь бутылку спиртного, обязательно сам должен быть алкоголиком?
Эта логика, во всей своей строгости, поразила его.
— Значит, это только из-за денег, — заключил он. — Вероятно, ты и не читала, что там, в этих брошюрах; ты знаешь их только по названиям. Как служащий на торговом складе.
— Кое-что я читала. — Она повернулась к нему, по-прежнему потирая лоб. — О Господи, у меня разболелась голова. У тебя дома нет чего-нибудь вроде дарвона или кодеина?

Глава 7

— Нет, — ответил он, внезапно ощутив тревожную неловкость. «Она хочет остаться со мной, — подумал он, — на ближайшие пару суток». — Послушай, — предложил он, — давай я отвезу тебя в мотель — любой, случайно выбранный. Дэнни там ни за что тебя не найдет; а я оплачу две ночи.
— Проклятье, — сказала Чарли, — там у них есть этот главный регистратор местонахождения и контрольный центр, которые фиксируют имя каждого, кто занимает номер в любом отеле или мотеле Северной Америки; за два юкса Дэнни может узнать это с помощью обычного телефонного звонка.
— Мы используем чужое имя, — настаивал Ник.
— Нет. — Она покачала головой.
— Но почему? — Его неловкость все нарастала; внезапно он почувствовал, что она прилипает к нему, как наклейка, — он никак не мог оторвать ее от себя.
— Я не хочу оставаться одна, — ответила Чарли, — потому что если он действительно найдет меня одну в номере какого-нибудь мотеля, то он точно вышибет из меня дух — не так, как ты видел, а по-настоящему. Я должна быть с кем-то; надо, чтобы рядом были люди, которые…
— Я не смог бы остановить его, — честно признался Ник. Даже Дзета, со всей его силищей, не смог задержать Дэнни дольше, чем на какие-то секунды.
— Он не станет с тобой драться. Просто он не захочет, чтобы кто бы то ни было посторонний видел, что он со мной будет делать. Хотя… — Она сделала паузу. — Мне бы не следовало тебя впутывать. Это нечестно по отношению к тебе. Представь, что у тебя дома разгорелась бы драка и нас всех повинтило бы ПДР, а потом они нашли бы у тебя брошюру, которую ты получил от нас… Наказание тебе известно.
— Я выброшу ее, — сказал он. — Теперь же. — Он опустил боковое стекло скиба и полез во внутренний карман за маленькой книжицей.
— Значит, Эрик Кордон идет на втором месте, — равнодушным тоном, без осуждения, сказала Чарли. — А на первом месте идет защита меня от Дэнни. Разве это не странно? Оч-чень странно!
— Конкретный человек важнее теоретических…
— Тебя еще не поймали на крючок, мой сладенький. Ты еще не читал Кордона; когда прочтешь, будешь думать по-другому. Хотя в моей сумочке все равно есть еще две брошюры — так что ничего не изменится.
— Выбрось их.
— Нет, — ответила Чарли.
«Да, — подумал он, — товар нашел своего любителя. Она не выбросит эти брошюры и не позволит мне оставить ее в мотеле. Что же мне теперь делать? Просто крутиться в этом проклятом внутригородском движении, пока не кончится горючее? Но и в этом случае все время существует опасность, что тот „Шеллингберг-8“ снова покажется, и с нами тут же будет покончено: вероятно, он протаранит нас и прикончит всех заодно. Если только из головы Дэнни еще не выветрился алкоголь».
— Я женат, — откровенно сказал он. — И у меня есть ребенок. Я не могу сделать ничего такого, что…
— Ты уже это сделал. Когда позволил Дзете узнать, что тебе нужна брошюра; ты ввязался в игру в то мгновение, когда вы с Дзетой постучали в дверь нашей квартиры.
— Даже раньше, — кивая, согласился Ник; это была правда.
«Так скоро, — подумал он. — Не успел и глазом моргнуть, как уже взял на себя обязательства». Впрочем, все это накапливалось долго и постепенно. То сообщение о предполагаемой казни Кордона — именно оно — привело его к решению, и с того мгновения Клео и Бобби оказались в опасности.
С другой стороны, ПДР только что проверило его, использовав в качестве приманки Дарби Шира. И Ник — вместе с Клео — прошел это испытание. Итак, если принимать во внимание статистическую вероятность, у него был хороший шанс в ближайшее время не попасть под проверку.
Но он не мог обманывать себя. «Вероятно, они следят за Дзетой, — подумал он. — И об этих двух квартирах они знают. Они вообще знают все, что им нужно; вопрос только в том, когда они пожелают сделать свой ход».
В этом случае действительно было уже слишком поздно. Он мог бы идти и до конца — позволить Чарли остаться с ним и Клео на пару суток. Кушетка в гостиной вполне могла стать койкой; друзья иногда оставались у них ночевать.
Однако эта ситуация резко отличалась от других случаев.
— Ты можешь остаться у нас с женой дома, — решился он, — если только избавишься от тех брошюр, что у тебя в сумочке. Тебе не обязательно их уничтожать — разве ты не можешь просто бросить их в каком-нибудь месте, которое тебе знакомо?
Чарли, не ответив, достала одну из брошюр, перелистала страницы, а затем прочитала вслух:
— «Мера человека — не в его интеллекте. Она и не в том, как высоко он забрался в этом уродливом обществе по служебной лестнице. Мера человека заключается вот в чем: как скоро он может откликнуться на призыв своего собрата о помощи? И какую частицу себя сможет он отдать? Ибо, жертвуя по-настоящему, ничего не получаешь взамен — или, во всяком случае…»
— Ну, нет; когда жертвуешь, то что-то и получаешь взамен, — возразил Ник. — Ты что-то кому-то жертвуешь, а потом он возвращает тебе услугу, жертвуя что-нибудь взамен. Это же очевидно.
— Это не жертва, а сделка. Послушай-ка вот это: «Бог учит нас…»
— Бог умер, — перебил Ник. — Его останки были найдены в 2019 году. Они плавали в космосе неподалеку от Альфы Центавра.
— Там были обнаружены останки какого-то организма, в несколько тысяч раз более совершенного, чем мы, — сказала Чарли. — И он наверняка мог создавать пригодные для обитания миры и заселять их другими живыми организмами, сотворенными по своему образу и подобию. Но это не доказывает, что он был Богом.
— Я думаю, это и был Бог.
— Давай я останусь у тебя на эту ночь, — сказала Чарли, — а может быть, если будет необходимо, — только если это действительно будет необходимо — и на следующую. Ладно? — Она взглянула на него снизу вверх, яркая ее улыбка купалась в лучах невинности. Словно она, как маленькая киска, просила только блюдечко молока — и ничего больше. — Не бойся Дэнни — он тебе ничего не сделает. Если он кого-нибудь и побьет, то только меня. Но вряд ли он исхитрится найти твою квартиру — куда ему. Он не знает твоего имени; он не знает…
— Он знает, что я работаю на Дзету.
— Дзета не боится его. Дзета может из него котлету сделать…
— Ты сама себе противоречишь, — сказал Ник; или так ему, по крайней мере, показалось. Возможно, на него все еще действовал алкоголь. Он задумался: когда же все это выветрится? Через час? Через два? Так или иначе, скибом он, по всей видимости, управлял нормально — пока еще ни один офидант ПДР не остановил его и не сцепился с ним буксировочным лучом.
— Ты боишься, что скажет твоя жена, — сказала Чарли. — Если ты приведешь меня домой. Ей много чего придет в голову.
— Ну да, и это тоже, — ответил он. — А еще тот закон, который называется «Изнасилование несовершеннолетней». Тебе ведь нет еще двадцати одного, да?
— Мне шестнадцать.
— Тогда, как видишь…
— Ладно, — беспечно сказала она. — Приземляйся и высади меня.
— А деньги у тебя есть? — спросил он.
— Нет.
— Но ты справишься?
— Да. Я всегда могу справиться. — Она говорила безо всякой злости; казалось, она не обвиняет его за нерешительность.
«Возможно, что-то похожее происходило между ними и раньше, — задумался он. — И другие, подобно мне, были в это втянуты. С самыми благими намерениями».
— Я скажу тебе, что может с тобой произойти, если ты возьмешь меня к себе домой, — сказала Чарли. — Тебя могут свинтить за хранение кордонитского материала. Тебя могут свинтить за изнасилование несовершеннолетней. Твоя жена — которая тоже будет арестована за хранение кордонитского материала — бросит тебя, и так никогда и не поймет и не простит тебя. И все же ты не можешь так просто оставить меня, потому что я девушка и мне некуда пойти…
— К друзьям, — перебил Ник. — У тебя должны быть друзья, к кому бы ты могла пойти. — «Или они слишком боятся Дэнни?» — задумался он. — Ты права, — чуть погодя сказал он. — Я не могу так просто оставить тебя.
«Похищение, — подумал он. — Меня вполне могли бы обвинить и в этом, если только Дэнни собирается обратиться в ПДР». Впрочем, Дэнни не мог, не должен был этого сделать, поскольку тогда он автоматически был бы задержан как распространитель кордонитского материала. Он не мог на это отважиться.
— Странная ты девчонка, — сказал он Чарли. — С одной стороны — сама наивность, а с другой — упряма, как складская крыса. — «Может быть, торговля нелегальной литературой сделала ее такой? — задумался он. — Или это получилось по-другому… она уже выросла твердой и упрямой — потому и стала тяготеть к этому занятию». Он взглянул на нее, внимательно изучая ее одежду. «Она слишком хорошо одета, — подумал он, — все это дорогие шмотки. Может быть, она жадная до вещей — тогда это способ заработать достаточно юксов, чтобы удовлетворить свою жадность. Для нее это одежда. А для Дэнни — „Шеллингберг-8“. Без этого они были бы обычными подростками — из тех, что ходят в школу в джинсах и просторных свитерах. Зло — подумал он, — на службе у добра». Впрочем, точно ли писания Кордона были добром? Раньше он никогда не видел подлинной брошюры Кордона; теперь она у него, похоже, оказалась, и он мог сам прочитать ее и поразмыслить. «И оставить Чарли с собой, если это окажется добром? — задумался он. — А если нет — то швырнуть ее этим волкам — Дэнни и патрульным машинам, в которых сидят постоянно прислушивающиеся телепатические Аномалы».
— Я — сама жизнь, — сказала девушка.
— Что? — ошеломленно переспросил Ник.
— Для тебя я — сама жизнь. Сколько там тебе, тридцать восемь? Сорок? Что же ты узнал? Сделал ли ты хоть что-нибудь? Смотри на меня, смотри. Я — сама жизнь, и пока я с тобой, часть ее переходит тебе. Теперь ты не чувствуешь себя таким старым, правда ведь? Теперь, когда я сижу рядом в этом скибе.
— Мне тридцать четыре, — сказал Ник, — и я совсем не чувствую себя старым. Кстати говоря, пока я сижу здесь с тобой, я чувствую себя старше, а не моложе. И ничего мне не переходит.
— Перейдет, — сказала она.
— Ты знаешь это по опыту, — произнес Ник. — Со старшими мужчинами. До меня.
Открыв сумочку, она достала оттуда зеркальце и пудреницу; она стала проводить аккуратные полосы от глаз, по щекам и к подбородку.
— Ты используешь слишком много косметики, — заметил он.
— Чудесно, ты еще назови меня шлюхой за два юкса.
— Что? — переспросил он, уставившись на нее; его внимание было мгновенно отключено от утреннего движения.
— Ничего, — ответила она. Потом закрыла пудреницу и положила ее вместе с зеркальцем обратно в сумочку. — Не хочешь ли выпить спиртного? — спросила она. — У нас с Дэнни куча знакомых торговцев. Я могла бы даже раздобыть тебе бутылку — как его там? — шотландского виски.
— Сделанного Бог знает где, на каком-нибудь с неба свалившемся самогонном аппарате, — подхватил Ник.
Ее охватил безудержный смех; она сидела, склонив голову и закрывая рукой глаза.
— Представляю себе, как самогонный аппарат машет крыльями в ночном небе, направляясь к новому месту расположения. Где его не отыщет ПДР. — Она продолжала смеяться, сжимая голову так, словно этот образ отказывался ее покинуть.
— От алкоголя можно ослепнуть, — сказал Ник.
— Ерунда. Слепнут от древесного спирта.
— А ты уверена, что различишь их?
— А как можно вообще быть в чем-то уверенным? Дэнни в любой момент может поймать нас и прикончить; то же самое может сделать и ПДР… но это просто не очень вероятно, и ты должен следовать тому, что вероятно, а не тому, что возможно. Возможно все, что угодно. — Она улыбнулась ему. — Но ведь это и хорошо, понимаешь? Это значит, что всегда можно надеяться; так говорит он, Кордон, — это я помню. Кордон без конца это повторяет. На самом деле у него есть не так уж много, что сказать, но это я помню. Мы с тобой можем полюбить друг друга; ты можешь уйти от своей жены, а я — от Дэнни; тогда он совсем свихнется — запьет мертвую — и прикончит нас всех, а потом себя. — Она засмеялась, ее светлые глазки заиграли. — Но разве это не здорово? Разве ты не понимаешь, как это здорово?
Он не понимал.
— Ничего, поймешь, — посочувствовала Чарли. — А пока что не отвлекай меня минут десять — я должна придумать, что скажу твоей жене.
— Я сам скажу ей, — заявил Ник.
— Ты все испортишь. Это сделаю я. — Она зажмурила глаза, сосредоточиваясь. Он продолжал вести скиб, направляясь уже в сторону своей квартиры.

Глава 8

Фред Хафф, личный секретарь директора ПДР Барнса, положил на стол своего начальника какой-то список и сказал:
— Прошу прощения, господин директор, но вы давали указание делать ежедневный отчет о квартире 3XX24J — он перед вами. Мы использовали контрольные пленки с записями голосов, чтобы опознать тех, кто туда заходил. Сегодня там было только одно лицо — я имею в виду, одно новое лицо. Некий Николас Эпплтон.
— Звучит не очень громко, — заметил Барнс.
— Мы прогнали это через компьютер — тот, что мы взяли внаем у Вайомингского университета. Он представил интересную экстраполяцию, поскольку там имелись все предварительные данные на этого Николаса Эпплтона — его возраст, занятия, происхождение, семейное положение, имеет ли детей, привлекался ли…
— Прежде он ни в какой форме не нарушал закон.
— Вы хотите сказать, что его ни разу не ловили. Мы и это выяснили у компьютера. Какова вероятность того, что этот конкретный человек умышленно нарушит закон — на уровне уголовного преступления? Компьютер ответил: «Вероятно, нет, не нарушит».
— Но он сделал это, когда пришел в 3XX24J, — язвительно проговорил Барнс.
— Это факт; отсюда и прогностическое заключение компьютера. Исходя из этого и других сходных с ним случаев, происшедших за последние несколько часов, компьютер заявляет, что сообщение о готовящейся казни Кордона уже пополнило ряды кордонитского подполья на сорок процентов.
— Чушь, — отозвался директор Барнс.
— Таковы статистические данные.
— Вы имеете в виду, что они примкнули в знак протеста? Открыто?
— Нет, не открыто. Но в знак протеста.
— Запросите компьютер, какова будет реакция на объявление о смерти Кордона.
— Он не может ответить. Данных недостаточно. Впрочем, он это просчитал, но есть столько возможных вариантов, что фактически это ни о чем не говорит. Десять процентов: массовое восстание. Пятнадцать процентов: отказ поверить тому, что…
— Что имеет наивысшую вероятность?
— Вера в то, что Кордон мертв, а Провони — еще нет, в то, что он жив и вернется. Даже без Кордона. Следует помнить, что тысячи — подлинных или поддельных — произведений Кордона все время продолжают циркулировать по всей Земле. Его смерть не сможет положить этому конец. Вспомните Че Гевару — знаменитого революционера двадцатого века. Даже после его смерти оставленный им дневник…
— Или Иисуса Христа, — перебил Барнс. Придя в некоторое уныние, он стал размышлять. — Убейте Христа — и получите Новый Завет. Убейте Че Гевару — и получите его дневник — книгу наставлений о том, как достичь власти над всем миром. Убейте Кордона…
На столе Барнса загудел зуммер.
— Слушаю, господин Председатель Совета, — сказал Барнс в переговорник. — Офидант Нойес у меня. — Он кивнул ей, и она встала из-за стола, отодвинув обитый кожей стул. — Мы сейчас будем. — Он жестом предложил ей следовать за ним, ощущая к ней в то же время стойкую неприязнь.
Он вообще не любил женщин, работающих в полиции, а в особенности тех, которые носили униформу. Женщина, как он давно уже для себя решил, не должна носить униформу. Женщины-осведомительницы не раздражали его, поскольку им ни в коей мере не приходилось отказываться от своей женственности. Офидант полиции Нойес была беспола — по-настоящему, физиологически. Она подверглась операции Снайдера — так что и официально, и фактически она не была женщиной; она не имела соответствующих половых органов, грудей; ее бедра были узки, как у мужчины, а лицо — непроницаемо и безжалостно.
— Только подумай, — обратился к ней Барнс, когда они прошли по коридору — мимо двойных рядов вооруженной полицейской охраны — и оказались перед искусно отделанной массивной дубовой дверью Уиллиса Грэма, — как было бы славно, если бы ты в конце концов сумела обнаружить что-нибудь на Ирму Грэм. Очень жаль. — Он слегка подтолкнул ее, когда дверь растворилась, и они вошли в спальню-канцелярию Грэма. Весь заваленный различными разделами «Таймс», Грэм лежал на своей громадной кровати с хитроватым выражением на лице.
— Господин Председатель Совета, — обратился к нему Барнс, — это офидант Алиса Нойес, специально занимавшаяся получением материалов, касающихся морального облика вашей жены.
— Я уже видел вас раньше, — сказал ей Грэм.
— Совершенно верно, господин Председатель Совета, — кивнула Алиса Нойес.
Грэм спокойно произнес:
— Нужно, чтобы моя жена была убита Эриком Кордоном во время прямой трансляции всемирного телевизионного канала.
Барнс воззрился на него. Грэм совершенно невозмутимо встретил его взгляд; в выражении его лица по-прежнему бросалась в глаза какая-то хитринка.
После некоторой паузы Алиса Нойес заметила:
— Ее, безусловно, будет очень легко прикончить. Какое-нибудь роковое столкновение скибов во время одной из нее поездок за покупками в Европу или Азию, которые она постоянно предпринимает. Но чтобы Эрик Кордон…
— Это необходимое условие, — заявил Грэм.
После еще одной паузы Аписа Нойес поинтересовалась:
— Прошу прощения, господин Председатель Совета, но предполагается, что мы сами должны разработать этот проект, или у вас есть какие-либо идеи по поводу того, как мы могли или должны были бы действовать. Чем больше вы смогли бы сказать нам, тем выгоднее было бы наше положение в смысле действия — вплоть до практического исполнения.
Грэм пристально посмотрел на нее.
— Короче говоря, вы хотели сказать, что я знаю, как это выполнить?
— Я также нахожусь в затруднении, — подключился к разговору директор Барнс. — Прежде всего я пытаюсь представить себе то воздействие, которое будет оказано на обычных граждан, если Кордон сделает что-то подобное.
— Тогда они поймут, что вся эта любовь, жертвенность, взаимопомощь, сопереживание и сотрудничество Старых Людей, Новых Людей и Аномалов… Они поймут, что все это была одна высокопарная болтовня. А я избавлюсь от Ирмы. Не забывайте про эту сторону дела, директор; не забывайте про эту сторону.
— А я и не забываю про эту сторону дела, — сказал Барнс, — но я по-прежнему не представляю, как это можно выполнить.
— На казни Кордона, — сказал Грэм, — будут присутствовать все высшие чины правительства, а также их жены — включая мою жену.
Кордона приведут человек десять из вооруженной полицейской охраны. Телевизионные камеры будут все это показывать — не забывайте об этом. Затем, совершенно неожиданно, просто по какой-то случайности, Кордон выхватывает у офиданта ручное оружие, метит в меня, но промахивается и приканчивает Ирму, которая, разумеется, будет сидеть рядом со мной.
— Боже милостивый, — с трудом вымолвил директор Барнс; ему показалось, что какая-то чудовищная тяжесть нависла над ним. — Предполагается, что нам придется изменить мозг Кордона так, что он вынужден будет это сделать? Или мы просто предложим ему, если он только…
— Кордона мы к тому времени уже прикончим, — сообщил Грэм. — Самое позднее — за день до этого.
— Тогда как…
— Его мозг, — объяснил Грэм, — будет заменен синтетическим нейроконтролируемым туфтонгом, который направит Кордона — вернее, этот предмет — на те действия, которые будут для нас желательны. Это довольно несложно. Мы поручим Эймосу Айлду провести эту операцию.
— Тому самому Новому Человеку, который создает Большое Ухо? — переспросил Барнс. — Вы намерены предложить ему помочь вам проделать это?
— Примерно так, — ответил Грэм. — Если он откажется, я прекращу всякое финансирование проекта создания Большого Уха. И мы найдем какого-нибудь другого Нового Человека, способного выскрести мозг Кордона… — Он вдруг замолчал, поскольку Алису Нойес передернуло. — Простите. Удалить его мозг, если это вас больше устраивает. По-моему — так одно и то же. Ну, что вы на это скажете, Барнс? Разве это не превосходно? — Он сделал паузу. Ответом было молчание. — Ответьте же.
— Это наверняка бы способствовало, — осторожно проговорил Барнс, — дискредитации движения Низших Людей. Однако риск слишком велик. Этот риск перевешивает предполагаемую выгоду; вам следует взглянуть на это дело именно под таким углом… Принимая во внимание все соответствующие аспекты.
— А в чем риск?
— Во-первых, вам придется вовлечь в это Нового Человека высшего уровня — а это сделает вас зависимым от них, что для вас совершенно нежелательно. И потом, эти лабораторные синтетические мозги, которые они делают в своих исследовательских центрах… Они ненадежны. Оно может взбеситься и перестрелять всех, включая вас. У меня нет ни малейшего желания быть там, когда эта тварь завладеет оружием и начнет выполнять свою программу; ради сохранности своей жизни я предпочел бы оказаться как можно дальше оттуда.
— Так, значит, эта идея вам не нравится? — спросил Грэм.
— Можете истолковать мои слова именно так, — ответил Барнс, пылая негодованием. Что, разумеется, не ускользнуло от Грэма.
— А вы что думаете, Нойес? — спросил Грэм у женщины-полицейского.
— Я думаю, — ответила Нойес, — что это самый сказочно бесподобный план, с каким мне когда-либо приходилось сталкиваться.
— Видите? — сказал Барнсу Грэм.
— И когда же вы пришли к такому заключению? — полюбопытствовал Барнс. — Ведь только что, когда господин Председатель Совета говорил о…
— Там был просто вопрос выбора слов — вся эта сумятица с выскребыванием, — ответила Нойес. — Однако теперь я вижу проблему в перспективе.
— Это лучшая идея из всех, какие когда-либо приходили ко мне за все годы, проведенные мной на Государственной службе и на этом высшем посту, — гордо заявил Грэм.
— Возможно, и так, — устало согласился Барнс. — Может быть, она именно такова. — «Что, — подумал он, — очень точно тебя характеризует».
Поймав мысль Барнса, Грэм нахмурился.
— Просто мимолетная, случайная мысль, — тут же сказал Барнс. — Сомнение, которое, уверен, очень скоро рассеется. — На какое-то мгновение он забыл о телепатической способности Грэма. Впрочем, даже если бы он и помнил, от этой мысли он бы никуда не делся.
— Совершенно верно, — кивнул Грэм, уловив и это. — А не хотите ли вы уйти в отставку, Барнс? — спросил он. — И оградить себя от этого дела?
— Никак нет, сэр, — почтительно ответил Барнс.
— Ладно, — кивнул Грэм. — Тогда как можно скорее свяжитесь с Эймосом Айлдом, удостоверьтесь в том, что он воспринимает это как государственную тайну, и предложите ему начать изготовление искусственного аналога мозга Кордона. Пусть будут сняты все необходимые энцефалограммы — или как это называется, с чем они там носятся…
— Энцефалограммы, — кивнув, подтвердил Барнс. — Полное, всеобъемлющее исследование сознания Кордона — мозга, во всяком случае.
— Вам не следует забывать о том образе, — напомнил Грэм, — в котором Ирма предстает для общества. Мы-то знаем, какова она в действительности, но они думают о ней как о доброй, щедрой, милостивой благодетельнице, спонсирующей благотворительные общества и коммунальные работы по общему украшению — например, устройству плавающих в небе садов. Хотя нам известно…
— Значит, — прервал его Барнс, — общественность будет думать, что Кордон убил прелестное безобидное создание. Совершил чудовищное преступление — даже с точки зрения Низших Людей. Все обрадуются, когда Кордон будет «убит» сразу же после своего зверского, бесчувственного поступка. Но это в том случае, если мозг Айлда достаточно хорош, чтобы одурачить Аномалов — телепатов. — Сам он тут же представил, как синтетический мозг рикошетом ведет Кордона по всей арене казни, и тот сотнями косит людей.
— Нет, — откликнулся Грэм, снова ухватив его мысли. — Мы сразу же его пристрелим. Здесь нет никакой возможности лопухнуться. Шестнадцать вооруженных мужчин, все превосходные стрелки… Они мгновенно прикончат его.
— Мгновенно, — холодно повторил Барнс, — после того, как он умудрится поразить одного конкретного человека из тысячной толпы. Он бы должен быть чертовски хорошим стрелком.
Но ведь все будут думать, что он метил в меня, — напомнил Грэм. — И я буду сидеть в первом ряду… А Ирма — рядом со мной.
— В любом случае его наверняка не удастся уложить «мгновенно», — заметил Барнс. — Секунда-другая обязательно пройдет, пока он будет стрелять. А если он чуть-чуть смажет — ведь вы-то будете сидеть рядом с ней.
— Гм, — задумался Грэм, покусывая губы.
— Промах в несколько дюймов, — продолжал Барнс, — и убиты будете вы, а не Ирма. Я считаю, что попытка соединить ваши проблемы с Кордоном и Низшими Людьми и ваши проблемы с Ирмой, сведя все к одному большому театральному и красочному финалу, слегка… — Он задумался. — Для этого есть какое-то греческое слово.
— Terpsichore, — подсказал Грэм.
— Нет, — ответил Барнс. — Hubris. Пытающийся достичь слишком многого; заходящий слишком далеко.
— Я по-прежнему согласна с господином Председателем Совета, — отрывистым, холодно-малиновым тоном заявила Алиса Нойес. — Вероятно, это очень смелое решение. Но оно разрешает сразу столько проблем. Человек, находящийся у руля власти, — такой, как господин Председатель Совета, — должен быть способен принять именно такое решение, постараться использовать отчаянные меры для поддержания функционирования всей системы. Одним этим шагом…
— Я подаю в отставку с поста директора полиции, — вдруг проронил Барнс.
— Почему? — удивился Грэм; до этого в голове Барнса не мелькнуло ни одной отчетливой мысли, которая предупредила бы Грэма, — решение, по сути, взялось ниоткуда.
— Потому что это будет, скорее всего, означать вашу смерть, — ответил Барнс. — Потому что Эймос Айлд запрограммирует его убить вас, а не Ирму.
— У меня есть кое-какая идея, — сказала Алиса Нойес. — Когда Кордона поведут к центру арены, Ирма Грэм спустится туда со своего места с белой розой в руке. Она протянет ее Кордону, а тот в это мгновение выхватит оружие у зазевавшегося охранника и пристрелит ее. — Она неприятно улыбнулась, ее обычно тусклые глаза сверкали. — Это должно навсегда сокрушить их. Такой зверский и бесчувственный акт — только сумасшедший убил бы женщину, несущую ему белую розу.
— Почему белую? — спросил Барнс.
— Что — «почему белую»? — переспросила Нойес.
— Да розу эту, розу, будь она проклята!
— Потому что это символ невинности, — ответила Нойес.
Уиллис Грэм, все еще хмурясь и покусывая губы, сказал:
— Нет, так не пойдет. Должно казаться, что он хочет убить меня, поскольку для этого у него есть свои мотивы. А какие у него могут быть мотивы убивать Ирму?
— Убить ту, кого вы любите больше всех.
Барнс рассмеялся.
— Что смешного? — поинтересовался Грэм.
— Может быть, это и сойдет, — ответил Барнс. — Это и есть самое смешное. А еще: «Убить ту, кого вы любите больше всех». Позвольте цитировать вас, Нойес? Образцовое предложение, которое должны заучить все школьники; пример для грамматического разбора.
— Академистика, — огрызнулась Нойес.
Грэм, с побагровевшим лицом, прорычал Барнсу:
— Мне нет дела до ее грамматики. Мне нет дела до моей грамматики. Мне нет дела вообще до чьей-либо грамматики. Мне есть дело только до того, что это хороший план и что она с ним согласна, а вы к настоящему моменту уже подали в отставку. Поэтому в дальнейшем права голоса по этому вопросу у вас не будет… Во всяком случае, если я решу удовлетворить вашу просьбу. Мне придется об этом подумать. Как-нибудь я вам скажу; вы можете подождать. — К этому моменту, пока он критическим взглядом окидывал все дело, голос его превратился в какое-то отстраненное бормотание. И вдруг он взглянул на Барнса и сказал: — У вас странное настроение. Обычно вы поддерживаете все, что я предлагаю. Что вас так задело?
— 3XX24J, — ответил Барнс.
— Это еще что?
— Пробная квартира Низших Людей, за которой мы установили наблюдение. Мы проделывали на вайомингском компьютере статистический анализ, связанный с характеристиками тех, кто туда заходит.
— И вы просто получили известия, которые вам не нравятся.
— Я получил совсем немного известий, — сказал Барнс. — Самый обычный гражданин, услышав, очевидно, что Кордона собираются казнить, сразу же вступил на путь борьбы. Один из тех, кстати говоря, кого мы только что проверили. Компьютеру это совсем не понравилось. Такой перепад, такое колебание лояльности — и за столь короткое время… Возможно, объявление о казни Кордона было ошибкой — той ошибкой, которую мы еще можем исправить. «Судьи» могут снова изменить свое мнение. — Не меняя выражения лица, он ехидно добавил: — Господин Председатель Совета, я предлагаю немного изменить ваш план. Пусть оружие Кордона, как и он сам, будет фальшивым. Он целится и «стреляет» — а в это же самое мгновение спрятанный где-нибудь неподалеку от Ирмы снайпер делает настоящий выстрел. В этом случае шансы поразить вас будут практически сведены к нулю.
— Хорошая мысль, — кивнул Грэм.
— Вы отнесетесь к такому предложению серьезно? — спросил Барнс.
— Это хорошее предложение. Оно устраняет тот элемент, о котором вы упоминали, а именно…
— Вы должны отделить вашу общественную жизнь от личной, — сказал Барнс. — А у вас они перемешаны.
— И я вам кое-что еще скажу, — произнес Грэм, по-прежнему багровый и хриплый. — Этот юрист Денфельд… Мне нужно, чтобы в его квартиру были подброшены какие-нибудь книжки и брошюры Кордона — а затем я желаю видеть скандал, который разразится, когда его поймают с поличным. И мы упакуем его в Брайтфортскую тюрьму, к Кордону, — Чтобы они там друг с другом поговорили.
— Денфельд может рассказать, — заметила Алиса Нойес. — А Кордон может все это записать. А остальные заключенные могут это прочесть.
— Я думаю, — заявил Грэм, — что способность разом решать мои общественные и личные проблемы — это подлинное проявление моей врожденной гениальности; это соответствует принципы «бритвы Оккама», если вы понимаете, о чем я говорю. Вы понимаете, о чем я говорю?
Ни Барнс, ни Нойес не ответили. Барнс задумался о том, как бы забрать назад свою просьбу об отставке — сделанную поспешно и без внимания к тому, что сулит ему будущее. И, думая об этом, он понял, что Уиллис Грэм, как всегда, к нему прислушивается.
— Не беспокойтесь, — сказал Грэм. — Вам нет нужды уходить в отставку. А знаете, мне действительно понравился этот прием со снайпером, помещенным неподалеку от нас с Ирмой, который будет готов прикончить ее, когда Кордон выпалит из своего поддельного оружия. Да, меня это привлекает; спасибо вам за ценный вклад.
— К вашим услугам, — ответил Барнс и подавил в себе неприязнь и мгновенно взбурлившие мысли.
— Меня не волнует, — сказал Грэм, — что вы думаете. Меня волнует только то, что вы делаете. Можете чувствовать какую угодно вражду — это не имеет значения до тех пор, пока вы уделяете моему проекту полное и пристальное внимание. Мне нужно, чтобы это было сделано поскорее… Кордон может умереть и без нас — или еще там что-нибудь. Нам нужно как-то назвать этот проект. Придумать кодовое название. Так как мы его назовем?
— Варавва, — сказал Барнс.
— Я не уловил смысла, но название мне нравится, — отметил Грэм. — Прекрасно, отныне проект будет называться «операция Варавва». На это название мы обязательно будем ссылаться как при письменном, так и при устном обмене информацией.
— Варавва, — повторила Алиса Нойес. — Там была какая-то ситуация, где из двух человек казнили не того.
— Ого, — сказал Грэм. — Что же, для меня это по-прежнему звучит неплохо. — Он раздраженно потеребил нижнюю губу. — А как звали того человека, который был казнен без вины?
— Иисус из Назарета, — ответил Барнс.
— Вы что, проводите аналогию? — вопросил Грэм. — Этот Кордон похож на Христа?
— Дело уже сделано, — сказал Барнс. — Во всяком случае, позвольте мне еще кое-что отметить. Все произведения Кордона направлены против насилия и принуждения. Немыслимо, чтобы он попытался кого-то убить.
— В этом-то все и дело, — терпеливо объяснил Грэм. — Самая суть. Это дискредитирует все, что он написал. Я разоблачу его как лицемера; все его книжки и брошюры будут обесценены. Понимаете?
— Это аукнется, — сказал Барнс.
— Вам и в самом деле не нравятся мои способы решения проблем, — произнес Грэм, испытующе глядя на него.
— Я считаю, — сказал Барнс, — что в данном случае вы поступаете в высшей степени опрометчиво.
— Что это означает? — спросил Грэм.
— Недостаточно здраво.
— Вы хотите сказать, что я душевнобольной?
И тут директор Барнс сдался; он позволил своим тягостным мыслям взять верх и погрузился в молчание.
Никто, казалось, этого не заметил.
— Итак, мы приступаем к проекту «Варавва», — бодро произнес Грэм и улыбнулся широкой радостной улыбкой.

Глава 9

Услышав условленный стук, Клео Эпплтон открыла входную дверь. «Домой в середине дня? — удивилась она. — Должно быть, что-то случилось».
А затем она увидела рядом с мужем невысокую девушку лет под двадцать, хорошо одетую, заметно накрашенную, с белозубой улыбкой — словно Клео была ей давно знакома.
— Вы, должно быть, Клео, — сказала улыбающаяся девушка. — Очень рада видеть вас — особенно после того, что Ник о вас рассказал. — Они с Ником вошли в квартиру; девушка стала рассматривать обстановку, расцветку стен: все подмечая, она опытным взглядом оценивала декор. Клео от этого занервничала и почувствовала себя неловко… «Хотя все должно было быть наоборот. Кто же эта девушка?» — недоумевала она.
— Да, — кивнула Клео. — Я миссис Эпплтон.
Ник закрыл за ними дверь.
— Она прячется от своего парня, — сказал он жене. — Он попытался избить ее, а она убежала. Здесь он не сможет ее найти, потому что не знает, кто я и где живу, — так что здесь она в безопасности.
— Кофе? — спросила Клео.
— Кофе? — переспросил Ник.
— Я поставлю кофе, — сказала Клео. Она рассмотрела девушку и оценила ее привлекательность, даже несмотря на обилие косметики. И то, какая она была миниатюрная. «У этой девушки, наверное, возникали сложности с покупкой одежды такого маленького размера… Сложности, о которых я могла бы только мечтать», — подумала Клео.
— Меня зовут Шарлотта, — представилась девушка. Она уселась на кушетку в гостиной и стала расстегивать свои высокие сапожки. Широкая, уверенная улыбка так и не покидала ее лица; она смотрела снизу вверх на Клео чуть ли не с любовью. С любовью! К человеку, которого она видела первый раз в жизни.
— Я сказал ей, что она может у нас переночевать, — сообщил Ник.
— Хорошо, — отозвалась Клео. — Из кушетки можно сделать кровать. — Она зашла в отгороженную кухню и налила три чашки кофе. — Что тебе положить в кофе? — спросила она девушку.
— Пожалуйста, — сказала Шарлотта, легко поднимаясь и подходя к ней, — не стоит так уж обо мне беспокоиться. Мне ничего не нужно, кроме какого-то места, где я могла бы остаться на пару дней, — места, о котором не знает Дэнни. И мы оторвались от него, мы стряхнули его в том движении. Так что на самом деле нет никакой возможности для… — Она развела руками. — Какой-нибудь сцены. Я обещаю.
— Ты так и не сказала, что тебе положить в кофе.
— Ничего.
Клео передала ей чашку.
— Замечательный кофе, — похвалила Шарлотта.
С двумя чашками в руках Клео вернулась в гостиную, отдала Нику его чашку и устроилась на черном пластиковом стуле. Ник с девушкой сидели бок о бок на кушетке — словно на смежных сиденьях в кинотеатре.
— Вы, конечно, вызвали полицию? — спросила Клео.
— Полицию? — с недоуменным выражением на лице переспросила Шарлотта. — Нет, конечно нет. Он все время так делает; я просто убегаю и жду — я знаю, сколько это продлится. А затем возвращаюсь. Полицию? Чтобы они арестовали его? Он же умрет в тюрьме. Ему необходима свобода; он обязательно должен летать по большим открытым пространствам, очень быстро, в своем скибе, «Пурпурной морской корове», как мы его зовем. — Затем она с серьезным видом отхлебнула кофе.
Клео задумалась. Ее чувства были смятенны и хаотичны. «Она какая-то странная, — подумала она. — Мы ее не знаем; мы даже не знаем, говорит ли она правду о своем приятеле. Может быть, тут что-то другое? Может быть, она скрывается от полиции? Но Нику она, похоже, нравится; похоже, он ей доверяет. А если она говорит правду, то мы просто обязаны позволить ей остаться. — И затем Клео подумала: — Она, без сомнения, прелестна. Может быть, Ник именно поэтому хочет, чтобы она осталась; возможно, у него к ней… — она подыскивала слово, — особый интерес? Если бы она не была так хороша собой, стал бы он приводить ее сюда, чтобы она осталась с нами? Но это не очень похоже на Ника. Разве что он сам не осознавал своих истинных чувств; он знал, что хочет помочь этой девушке, но сам толком не знал, почему. Наверное, мы должны рискнуть», — решила Клео.
— Мы будем очень рады, если ты останешься с нами столько, — сказала она вслух, — сколько тебе нужно.
Лицо Шарлотты при этом просто засияло от удовольствия.
— Я повешу твое пальто, — сказала Клео, когда девушка выскользнула из него — Ник галантно предложил ей свою помощь.
— Нет-нет, это совсем не нужно, — возразила Шарлотта.
— Если ты собираешься остаться здесь, — сказала Клео и взяла у Шарлотты пальто, — то тебе придется его повесить. — Она отнесла его к единственному платяному шкафу в квартире, открыла дверцу, потянулась за вешалкой — и заметила в одном из карманов пальто поспешно свернутую брошюру. — Кордонитская литература, — произнесла она вслух, вынув брошюру из кармана. — Ты Низший Человек.
Шарлотта перестала улыбаться; теперь она выглядела встревоженной — очевидно было, что мысли ее мечутся, пока она в спешке подыскивала слова для ответа.
— Значит, вся эта история насчет ее приятеля — ложь, — сказала Клео. — За ней гонятся сыщики — вот почему ты хочешь спрятать ее здесь. — Она вернула Шарлотте пальто и брошюру. — Ты не можешь здесь оставаться, — сказала она.
Ник пробормотал:
— Мне надо было бы предупредить тебя, но… — Он махнул рукой. — Я же знал, что именно так отреагируешь. И не ошибся.
— А насчет Дэнни — правда, — ровным, спокойным голосом произнесла Шарлотта. — Я прячусь именно от него. За мной не гонятся сыщики. А вы только что прошли выборочную проверку — Ник сказал мне. Эту квартиру теперь никто не станет проверять в ближайшие… черт возьми, месяцы. А может быть — и годы.
Клео стояла, протягивая Шарлотте пальто.
— Если она уйдет, — заявил Ник, — я уйду вместе с ней.
— На здоровье, — сказала Клео.
— Ты серьезно? — спросил Ник.
— Серьезно.
Шарлотта встала с кушетки.
— Я не собираюсь стоять между вами. Это нечестно… Я пойду. — Она повернулась к Нику. — Все равно спасибо, — сказала она. Затем она взяла у Клео свое пальто, накинула его и направилась к двери. — Я понимаю ваши чувства, Клео, — добавила она и улыбнулась своей яркой — но теперь крайне сдержанной — улыбкой. — Всего хорошего.
Ник быстро двинулся вслед за ней и, положив ей руку на плечо, остановил ее у двери.
— Нет, — сказала Шарлотта и с какой-то, казалось, необычной для женщины силой высвободилась. — Прощай, Ник. По крайней мере мы озадачили «Пурпурную морскую корову». Вот смех. Ты отличный пилот; много парней пытались стряхнуть скиб Дэнни с хвоста, но ты единственный, кому это и в самом деле удалось. — Она похлопала его по плечу и бодро вышла в коридор.
«Может быть, это и правда, насчет ее приятеля, — подумала Клео. — Может быть, он действительно пытался избить ее; возможно, нам следовало бы ее оставить. В любом случае. Даже несмотря на то… Но ведь они, — вспомнила она, — не предупредили меня: ни она, ни Ник. Что приравнивается ко лжи по оплошности. Я и представить себе не могла, — подумала она, — что Ник способен на такое. Ведь он поставил нас в опасное положение и даже не предупредил — я чисто случайно увидела ту брошюру у нее в кармане. Кроме того, — подумала она, — он действительно мог бы уйти с ней, как он заявляет. Тогда он точно должен быть как-то связан с ней, — догадалась она. — Ведь не могли они просто где-то столкнуться: никто не стал бы заходить так далеко, оказывая помощь совершенно чужому человеку… Разве что как в этом случае — чужой человек очарователен, миниатюрен и беспомощен. Да, таковы мужчины. У них в характере есть какая-то слабость, которая как раз и проявляется в подобных ситуациях. Они становятся неспособны думать и действовать разумно; они делают то, что им представляется „рыцарским“. Не заботясь при этом ни о себе, ни, как здесь, о жене и ребенке».
— Ты можешь остаться, — сказала она Шарлотте, следуя за нею в коридор, где та с трудом пыталась снова натянуть свое пальто; Ник стоял в замешательстве, словно не мог больше следить за ситуацией — а значит, и участвовать в ней.
— Нет, — ответила Шарлотта. — Всего хорошего. — И она во весь дух полетела по коридору, словно пугливая птаха.
— Будь ты проклята! — бросил Клео Ник.
— Будь ты сам проклят, — огрызнулась Клео, — за то, что пытался протащить ее сюда, чтобы нас всех загребли. Будь ты проклят, что не предупредил меня.
— Я рассказал бы тебе при первой же возможности, — отозвался он.
— Не собираешься ли за ней? — спросила Клео. — Ты ведь сказал, что уйдешь.
Он уперся в нее взглядом, лицо его исказилось от гнева, а глаза сузились и наполнились тьмой.
— Ты обрекла ее на сорок лет трудового лагеря на Луне; она будет бродить по улицам, не имея ни денег, ни места, куда пойти, — в конце концов какая-нибудь патрульная машина остановится, и они допросят ее.
— Ничего, она девушка толковая — сумеет избавиться от этих брошюр, — сказала Клео.
— Они все равно заберут ее. Найдут за что.
— Тогда прояви настойчивость и убедись, что с ней все в порядке. Забудь о нас; забудь обо мне и о Бобби и беги посмотреть, не стряслось ли с ней чего. Вперед! Иди!
«Он так сжал зубы, — подумала она, — словно собирается меня ударить. Смотри-ка, чему он уже успел научиться от своей новой подружки — жестокости».
Однако он не ударил ее. Вместо этого он повернулся и бросился по коридору вслед за Шарлоттой.
— Ты подонок! — завопила ему вдогонку Клео, которую уже совершенно не заботило, что кто-нибудь из соседей может ее услышать. Затем, вернувшись в квартиру, она плотно прихлопнула дверь и задвинула ночную защелку — так что теперь Ник даже со своим ключом не смог бы ее открыть.
Ник и Чарли шли рука об руку в суматохе улицы со множеством магазинов — по переполненному тротуару — и молчали.
— Я разбила твой брак, — некоторое время спустя сказала Чарли.
— Ничего подобного, — возразил Ник. И это была правда; его появление в своей квартире с этой девушкой лишь вытолкнуло на поверхность то, что уже давно таилось в глубине. «Мы жили, трясясь от страха, — подумал он, — жизнью, полной ненужных забот и нелепых испугов. Боялись, что Бобби не пройдет тестирования; боялись полиции. А теперь — эту „Пурпурную морскую корову“, — подумал он. — Все, что нам нужно, — заботиться о том, чтобы она не накрыла нас». Подумав об этом, он рассмеялся.
— Чего ты смеешься? — спросила Чарли.
— Я представил, как Дэнни бомбит нас на бреющем полете. Словно одна из тех старинных штук, что использовали во Второй мировой войне. И как все бросаются врассыпную, думая, что началась война с Северо-Западной Германией.
Так они гуляли рука об руку; каждый на некоторое время погрузился в собственные мысли. Затем Чарли неожиданно заявила:
— Ник, тебе совсем не обязательно со мной болтаться. Давай обрежем веревочку — ты вернешься к Клео; она будет рада тебя видеть. Я знаю женщин — знаю, как они отходчивы; особенно, когда угроза — в данном случае, я — уже миновала. Идет?
Вероятно, это было и правильно, но он не ответил; он пока еще не выбрался из неразберихи своих мыслей. Что с ним сегодня в целом произошло? Он узнал, что его босс Эрл Дзета был Низшим Человеком; он составил Дзете компанию в выпивке спиртного; они отправились в квартиру Чарли — или Дэнни; там произошла драка, и он выбрался оттуда с Чарли, спасая ее, совершенно незнакомую ему девушку, при поддержке своего массивного, здоровенного босса.
А затем эта история с Клео.
— Ты уверена, что ПДР не знает про твою квартиру? — спросил он у Чарли. «Другими словами, — подумал он, — взят ли я уже на подозрение?»
— Мы очень осторожны, — ответила Чарли.
— В самом деле? Ты оставила в пальто брошюру — как раз чтобы Клео ее нашла. Это было не слишком предусмотрительно.
— Я была не в себе. После того, как мы удрали от «Пурпурной морской коровы». Обычно я никогда так не делаю.
— Они у тебя еще есть с собой? Может, в сумочке?
— Нет.
Он взял у нее сумочку и осмотрел ее. Действительно. Затем он на ходу обшарил карманы ее пальто. И в пальто нет. Впрочем, произведения Кордона распространялись и в виде микрофильмов; у нее вполне могло быть несколько штук с собой — если ее прихватят, то ребятки из ПДР обязательно их найдут.
«Думаю, мне не стоит ей доверять, — решил он. — После того случая с Клео. Ясно, что если это случилось с ней один раз… Возможно, — продолжал он размышлять, — сыщики следят за квартирой, контролируя ее каким-нибудь способом. Кто входит, кто выходит. Я вошел, я вышел. Значит, если дело обстоит именно так, я уже в списке. Так что уже слишком поздно возвращаться к Бобби и Клео».
— Ты что-то очень помрачнел, — беззаботным, радостным тоном обратилась к нему Чарли.
— Боже мой, Боже, — отозвался он, — я переступил черту.
— Да, ты Низший Человек.
— От этого кто угодно помрачнеет.
— Это должно наполнить тебя радостью, — возразила Чарли.
— Я не хочу отправиться в трудовой лагерь для интернированных на…
— Ник, но ведь все может закончиться и по-другому. Провони вернется, и все будет в порядке. — Сжимая его руку, она гордо вскинула голову и взглянула на него как-то по-птичьи. — Не унывай — держи хвост морковкой! Выгляди счастливым! И будь счастливым!
«Моя семья, — подумал он, — разрушена не без ее участия. Нам некуда пойти — в мотеле нас запросто найдут — и… Дзета, — вспомнил он. — Дзета может помочь мне. И ответственность в большой степени лежит на нем: именно с Дзеты начались все сегодняшние авантюры».
— Эй, — подмигнула ему Чарли, когда он потащил ее к педопереходу. — Куда это мы идем?
— На Единую главную стоянку подержанных скибов, — ответил Ник.
— А, ты хочешь сказать, к Эрлу Дзете. Он, может быть, все еще в квартире — воюет с Дэнни. Хотя нет — думаю, Дэнни должен был бы к этому времени выбраться оттуда; по крайней мере, мы так думали, когда ты вел скиб, — оттого, что заметили его на крыше. Вот здорово — теперь я еще немного смогу насладиться твоими способностями к пилотированию. Ты знаешь, что если сравнить тебя с Дэнни — а он-то действительно хорош за рычагом управления, — то ты гораздо лучше. Разве я тебе не говорила? По-моему, говорила. — Она, похоже, занервничала. Ей вдруг явно стало не по себе.
— В чем дело? — спросил он, когда они встали на поднимающийся эскалатор, который доставил бы их до стоянки пятидесятого яруса, где Ник парковал свой скиб.
— Знаешь, — ответила она, — я боюсь, что Дэнни будет там караулить. Болтаться вокруг, прятаться, наблюдать. Просто наблюдать. — Она яростно прорычала это слово, поразив Ника — ему до сей поры еще не приходилось видеть ее такой. — Нет, — сказала она, — я не могу туда лететь. Отправляйся один. Высади меня где-нибудь — или я просто перейду на опускающийся эскалатор и… — Она махнула рукой. — Уйду из твоей жизни. — Она снова засмеялась — точно так же, как и до этого. — Но мы все равно можем остаться друзьями. Мы можем завязать переписку. — Она рассмеялась. — Мы всегда будем знать друг о друге — даже если никогда уже не встретимся. Наши души сцепились, а когда души сцепляются, то одного уже нельзя убить, не убив другого. — Она неудержимо хохотала — теперь уже явно истерически; закрыв лицо ладонями, она хихикала из-под них. — Этому учит Кордон, и это просто смех; просто черт знает как смешно.
Ник взял ее руки и отвел от лица. Глаза ее излучали блеск — маленькие звездочки, светившие ему в глаза, заглядывавшие в самую глубину их, словно ответ она получала не из его слов, а из выражения его глаз.
— Думаешь, я рехнулась? — спросила она.
— Несомненно.
— Вот мы тут с тобой, в этом ужасном положении, и Кордона собираются казнить, и все, что мне остается, — это смеяться. — Теперь она уже перестала хохотать, но с видимым усилием; рот ее подергивался, словно она сдерживала смех. — Я знаю одно место, где мы сможем раздобыть спиртное, — сказала она. — Давай сходим туда — тогда мы действительно славно оттянемся.
— Нет, — отрезал он. — Я уже достаточно оттянулся.
— Так ведь ты из-за того все и сделал — ушел со мной и оставил Клео. Из-за того спиртного, что дал тебе Дзета.
— Правда? — задумался он. Возможно, так оно и было. Ему хорошо было известно, что алкоголь вызывает личностные изменения, а он, безусловно, действовал не как обычно. Впрочем, и сама ситуация была необычной; что можно было бы считать его «обычной» реакцией на случившееся с ним сегодня?
«Я должен овладеть этой ситуацией, — подумал он. — Я должен подчинить себе эту девушку — или оставить ее».
— Мне не нравится, когда мной распоряжаются, — сказала Чарли. — По-моему, ты собираешься мной распоряжаться, указывать мне, что можно делать, а что — нельзя. Как это делает Дэнни. И как делал мой отец. Когда-нибудь мне придется рассказать тебе кое-что о том, что проделывал со мной отец… Может быть, тогда тебе станет понятнее. Кое-что… кое-что ужасное, что он заставлял меня делать. Связанное с сексом.
— Ого, — отозвался Ник. «Что могло бы объяснить ее гомосексуальные наклонности, если только Дэнни не ошибался в своей характеристике».
— Я думаю, мы сделаем вот что, — заявила Чарли, — я возьму тебя с собой в кордонитский печатный центр.
— Ты знаешь, где он располагается? — недоверчиво спросил Ник. — Тогда сыщики отдали бы свои лучшие зубы за то, чтобы…
— Знаю. Им очень хотелось бы меня поймать. А о центре я узнала благодаря Дэнни. Он куда больший делец, чем тебе могло показаться.
— А он может предположить, что ты туда направишься?
— Он не знает, что мне известно о центре. Как-то раз я следила за ним — думала, что он спит с какой-нибудь другой девушкой, но все оказалось не так: он был в печатном центре. Я ускользнула оттуда и притворилась, что вообще не выходила из квартиры; был уже поздний вечер, и я притворилась спящей. — Она взяла его руку и сжала ее. — Этот центр особенно интересен тем, что выпускает кордонитские материалы для детей. Вроде: «Правильно! Это лошадь! И когда люди были свободны, они ездили на лошадях!» В таком духе.
— Говори потише, — попросил Ник. На поднимающемся эскалаторе ехали и другие люди, а юный звонкий голос Чарли, усиленный ее восторженностью, разносился по сторонам.
— А кордонитская типография разве не вершина во всей структуре организации? — спросил он.
— Нет никакой организации — есть только взаимные дружеские связи. Нет, одна из типографий — это не вершина; вершина — это приемная станция.
— Приемная станция? И что же она принимает?
— Послания от Кордона.
— Из Брайтфортской тюрьмы?
— В его тело вшит передатчик, — объяснила Чарли, — который они до сих пор не обнаружили — даже с помощью рентгена. Они обнаружили два других, но не этот, и через него мы получаем ежедневные размышления Кордона, его все более глубокие мысли и идеи, которые типографии тут же начинают как можно быстрее тиражировать. А оттуда материал поступает в распределительные центры, где его берут толкачи, выносят и пытаются найти на него покупателей. Как ты сам можешь догадаться, — добавила она, — среди толкачей очень высока смертность.
— А сколько у вас всего типографий? — спросил он.
— Не знаю. Не так много.
— Знают ли власти…
— Пидоры — ой, извиняюсь, работники ПДР — время от времени обнаруживают какую-нибудь из типографий. Но тогда мы устраиваем новую — так что их общее количество практически не меняется. — Она помедлила, задумавшись. — Пожалуй, нам лучше отправиться в такси, чем в твоем скибе. Если ты не возражаешь.
— Для этого есть особые причины?
— Я не уверена. Может быть, твой личный номер был отслежен; обычно мы стараемся добираться до типографий на наемном транспорте. Самое подходящее — такси.
— Это далеко отсюда? — спросил он.
— Ты хочешь сказать, где-нибудь далеко за городом? Нет, это в самом центре, в самой деловой его части. Пошли. — Она перескочила на опускающийся эскалатор, и Ник последовал за ней. Вскоре они достигли уличного яруса; девушка сразу же принялась вглядываться в потоки машин в поисках такси.

Глава 10

Такси неторопливо выплыло из потока и остановилось у бровки тротуара рядом с ними. Дверца отъехала в сторону, и они сели.
— К Феллеровскому Торговому центру, — сказала Чарли водителю. — На Шестнадцатой авеню.
— Угу, — пробормотал водитель, поднимая машину вверх и снова оказываясь в потоке движения, на этот раз — в противоположном.
— Но ведь Торговый центр… — начал было Ник, но Чарли незаметно пихнула его локтем по ребрам; он понял намек и замолчал.
Десятью минутами спустя они высадились из такси. Ник расплатился, и такси поплыло дальше, словно яркая детская игрушка.
— Феллеровский Торговый, — сказала Чарли, разглядывая благородную архитектуру здания. — Одно из старейших и наиболее уважаемых предприятий розничной торговли во всем городе. Ты думал, что это будет какой-нибудь торговый склад рядом с заправочной станцией где-то на задворках. Кишащий крысами. — Она взяла его за руку и повела через автоматически открывающиеся двери на устланный коврами пол знаменитого на весь мир магазина.
К ним подошел превосходно одетый продавец.
— Добрый вечер, — приветливо поздоровался он.
— Для меня отложены кое-какие вещи, — сказала Чарли. — Синтетические страусиные шкуры, четыре штуки. Моя фамилия Берроуз. Джулия Берроуз.
— Не будете ли вы любезны пройти сюда? — пригласил ее продавец, поворачиваясь и с достоинством направляясь к служебным помещениям магазина.
— Благодарю вас, — ответила Чарли. И снова заехала Нику по ребрам, на этот раз без всякой причины. А потом захихикала над ним.
Тяжелая металлическая дверь скользнула в сторону, открывая вход в небольшую комнатку, где на ровных деревянных полках было разложено множество образцов различных товаров. Дверь, через которую они только что вошли, едва слышно скользнула обратно, плотно закрывшись. Продавец немного подождал, поглядывая на часы, затем аккуратно завел их — и дальняя стена комнатки плавно разделилась, открывая за собой помещение значительно больших размеров. Тяжелый стук донесся до ушей Ника — как он теперь видел, основное печатное оборудование было в работе. Хотя и слабо разбираясь в печатной технологии, он ясно понял: это оборудование было наиновейшим, самым лучшим и невообразимо дорогим. Печатные станки Низших Людей ни в коем случае не состояли из мимеографических аппаратов.
Четверо солдат в серой униформе и противогазах окружили их; у каждого в руках была смертоносная трубка Хоппа.
— Кто вы такие? — спросил один из них, сержант, — спросил предельно резко. Как на допросе.
— Я девушка Дэнни, — ответила Чарли.
— Кто это — «Дэнни»?
— Вы его знаете. — Жестикулируя, Чарли добавила: — Он занят в этой сфере на уровне распределения.
Сканер раскачивался взад-вперед, изучая их.
Солдаты посовещались, говоря что-то в подведенные ко рту микрофоны и прислушиваясь к наушникам-кнопочкам, закрепленным у каждого в правом ухе.
— Порядок, — сказал наконец главный среди них — сержант. Его внимание было снова обращено к Нику и Чарли. — Что вам здесь нужно? — повелительно спросил он.
— Место, где мы могли бы ненадолго остаться, — ответила Чарли.
Кивнув в сторону Ника, офидант спросил:
— А он кто такой?
— Новенький. Сегодня к нам примкнул.
— Из-за объявления о казни Кордона, — добавил Ник.
Солдат задумчиво хмыкнул.
— Мы уже заполнили почти все места. Не знаю… — Нахмурившись, он прикусил нижнюю губу. — Ты тоже хочешь остаться здесь? — спросил он у Ника.
— На день или около того. Не больше.
Посерьезнев, Чарли сказала:
— Знаете, у Дэнни случаются эти психопатические задвиги, но обычно не дольше, чем на…
— Я не знаю Дэнни, — перебил солдат. — Вы можете вдвоем занять одну комнату?
— Думаю, да, — ответила Чарли.
— Да, — подтвердил Ник.
— Мы можем дать вам убежище на семьдесят два часа, — сообщил сержант. — А потом вам придется уйти.
— Какую площадь все это занимает? — поинтересовался у него Ник.
— Четыре квадратных городских блока.
Ник в этом не усомнился.
— Да, это уже не сделка на пятак-гривенник, — сказал он солдатам.
— Если б так, — ответил один из них, — то маловато было бы у нас шансов. Мы здесь печатаем брошюры миллионными тиражами. Большинство из них в конце концов конфискуется властями, но не все. Мы используем принцип мусорной почты; даже если прочитанной окажется лишь одна пятидесятая часть — а все остальные выброшены, — то все окупится; только так и можно этим заниматься.
— А что поступает от Кордона теперь, — спросила Чарли, — теперь, когда он знает, что его собираются казнить? Или он не знает? Они ему сказали?
— Это наверняка знают на приемной станции, — ответил солдат. — Но еще несколько часов мы от них ничего не услышим; обычно бывает задержка, пока материал редактируется.
— Значит, вы не печатаете слова Кордона в точности так, как они от него исходят, — заметил Ник.
Солдаты засмеялись. И не ответили.
— Он перескакивает с пятого на десятое, — пояснила Чарли.
— Ожидаются ли какие-нибудь попытки агитации за приостановку казни? — поинтересовался Ник.
— Сомневаюсь, что было такое решение, — ответил один из солдат.
— Это ничего не даст, — подключился другой. — Мы проиграем; его казнят, а мы все окажемся в лагерях для интернированных.
— Значит, вы позволите убить его? — спросил Ник.
— Тут уж мы бессильны, — в один голос сказали несколько солдат.
— Когда он умрет, — заметил Ник, — вам уже нечего будет печатать; придется вам заткнуться.
Солдаты засмеялись.
— Вы что-то слышали от Провони, — догадалась Чарли.
Наступила тишина, а затем сержант проговорил:
— Сильно искаженное сообщение. Но подлинное.
Стоявший рядом с ним солдат тихо сказал:
— Торс Провони уже на обратном пути.
Назад: Часть первая
Дальше: Часть вторая