Глава 10
Обитатели Вест-Марина, собравшиеся в Форестер-холле, взволнованно обсуждали болезнь человека на сателлите. Они перебивали друг друга, каждому хотелось высказаться. Началось чтение «Бремени страстей человеческих», но никто не слушал. Люди тревожно перешептывались, лица их помрачнели — они, как и Джун Рауб, гадали, что будет с ними, если их диск-жокей умрет.
— Вряд ли он так уж сильно болен! — воскликнул Кэс Стоун, крупнейший землевладелец округа. — Я никогда никому не рассказывал об этом, но у меня есть знакомый врач, очень хороший специалист по сердечным болезням. Он живет в Сан-Рафаэле. Я доставлю его к какому-нибудь передатчику, и он расспросит Дангерфильда подробнее. Он его вылечит.
— Но у Дангерфильда не осталось никаких лекарств, — сказала миссис Люлли, старейший член коммуны. — Я слышала, как он однажды говорил, что его покойная жена приняла все таблетки.
— У меня есть хинидин, — заявил аптекарь, — может быть, именно это ему и нужно. Но как переправить лекарство на сателлит?
Эрл Кольвиг, глава вест-маринской полиции, сказал:
— Насколько я знаю, военные в Чайенне собираются в этом году сделать еще одну попытку добраться до Дангерфильда.
— Привезите свой хинидин в Чайенну, — посоветовал Кэс Стоун аптекарю.
— В Чайенну? — дрожащим голосом переспросил аптекарь. — Через Сьерру больше нет дорог. Я никогда не доберусь туда.
Настолько спокойно, насколько могла, Джун Рауб сказала:
— Возможно, на самом деле он совсем не болен. Возможно, это просто ипохондрия от долгого одиночества и изоляции все эти годы. Что-то в том, как подробно он описывал симптомы болезни, наводит меня на такую мысль.
Но ее едва ли кто-нибудь слушал. Она заметила, что трое представителей Болинаса придвинулись ближе к приемнику, чтобы не пропустить передачу.
— Может быть, он и не умрет… — сказала она наполовину сама себе.
При этих словах оптик из Болинаса посмотрел на нее. Она увидела, что он испуган и шокирован, как будто осознание того, что человек с сателлита мог заболеть и умереть, оказалось для него непосильным. Он не волновался так из-за болезни собственной дочери, подумала Джун.
В дальней части холла наступила тишина, и Джун обернулась посмотреть, что там происходит. В дверь вкатилась блестящая платформа, утыканная механизмами. Хоппи Харрингтон прибыл.
— Ты знаешь, Хоппи, — воскликнул Кэс Стоун, — Дангерфильд сказал, что он плохо себя чувствует. Может быть, сердце…
Все замолчали, ожидая, что скажет фокомелус.
Хоппи проехал мимо них прямо к приемнику, остановился возле него и осторожно коснулся одним из своих экстензоров ручки настройки конденсатора. Представители Болинаса почтительно посторонились. Статические помехи усилились, затем ослабли, и голос Уолта Дангерфильда снова стал слышен ясно и громко. Чтение все еще продолжалось, и Хоппи, сидя среди своих механизмов, внимательно слушал. И он, и все остальные ничего не говорили, пока звук не ослабел, потому что сателлит вышел из зоны слышимости. Остались только статические помехи.
Совершенно неожиданно голосом, неотличимым от голоса Дангерфильда, фокомелус сказал:
— Ну, мои дорогие друзья, чем мы займемся сейчас?
Имитация была настолько совершенной, что некоторые из находящихся в зале открыли рты от изумления. Остальные зааплодировали, и Хоппи улыбнулся.
— Нельзя ли показать еще немного таких трюков, — воскликнул аптекарь, — мне они нравятся.
— Трюки, — сказал фокомелус, на этот раз точно имитируя жеманный дребезжащий голос аптекаря, — мне очень нравятся.
— Нет, — сказал Кэс Стоун, — я хотел бы послушать Дангерфильда. Давай, Хоппи, выдай что-нибудь.
Фокомелус развернул свой «мобиль» так, чтобы оказаться лицом к аудитории.
— Трам-та-ра-рам, — весело сказал он низким спокойным голосом, который был так хорошо знаком всем.
У Джун Рауб перехватило дыхание: то, что делал фокомелус, было чудом. Она всегда приходила при этом в замешательство… если закрыть глаза, то можно действительно вообразить, что Дангерфильд все еще находится в контакте с ними. Она так и сделала… нарочно… притворяясь. Он не болен, не умирает, сказала она себе, слушай его. И, словно в ответ на ее мысли, приветливый голос тихо сказал:
— У меня были небольшие боли в груди, но не стоит беспокоиться, друзья. Вероятнее всего, это расстройство желудка. Что мы принимаем в таком случае? Кто-нибудь помнит?
Один из слушателей воскликнул:
— Я помню: алкализ с минералкой.
— Трам-та-ра-рам, — обрадовался теплый голос, — совершенно верно. Молодец. А сейчас разрешите мне дать вам совет, как хранить луковицы гладиолусов всю зиму, не боясь вредителей. Просто надо завернуть луковицы в алюминиевую фольгу.
Люди в холле зааплодировали, и Джун Рауб услышала, как кто-то рядом с ней произнес:
— Точно. Настоящий Дангерфильд так и сказал бы.
Это был оптик из Болинаса. Она открыла глаза и увидела его лицо. Должно быть, подумала она, я выглядела так же, когда впервые услышала, как Хоппи подражает Дангерфильду.
— А сейчас, — продолжал Хоппи все еще голосом Дангерфильда, я покажу вам несколько фокусов, которые я умею делать. Думаю, все вы, дорогие друзья, упадете от изумления. Смотрите.
Элдон Блэйн, оптик из Болинаса, увидел, как фокомелус положил на пол в нескольких футах от себя монету. Экстензоры втянулись в фокомобиль, и Хоппи, все еще шепча что-то голосом Дангерфильда, сосредоточился на монете, пока она неожиданно со звоном не заскользила по полу к фокомелусу. Довольные зрители зааплодировали. Хоппи раскланялся и снова отбросил монету от себя, на этот раз подальше.
Колдовство, думал Элдон. Что там говорила Пат? Фоки обладают колдовскими силами в качестве компенсации за отсутствие рук и ног. Таким образом природа помогает им выжить. Снова монета заскользила к фокомобилю, и снова люди в зале зааплодировали.
Элдон сказал миссис Рауб:
— Он проделывает это каждый вечер?
— Нет, — ответила она, — у него богатый репертуар. Такого я никогда раньше не видела, хотя, конечно, я не всегда прихожу — у меня так много дел, связанных с жизнедеятельностью нашей коммуны. Замечательно, правда?
Воздействие на расстоянии, понял Элдон. Да, это замечательно. И МЫ ДОЛЖНЫ ЗАПОЛУЧИТЬ ЕГО, сказал он себе. Никаких сомнений. Потому что, когда Уолт Дангерфильд умрет, а это очевидно, что он скоро умрет, — у нас останется память о нем, его воспроизведение, воплощенное в этом фоке. Как запись на пластинке, повторяющаяся вечно.
— Он испугал вас? — спросила Джун Рауб.
— Нет, — ответил Элдон, — а что, должен был?
— Не знаю, — сказала она задумчиво.
— Он когда-нибудь пробовал связаться с сателлитом? — спросил Элдон. — Многим мастерам это удается. Странно, если он не пытался — с его-то возможностями.
Джун Рауб ответила:
— Он намеревался. В прошлом году он начал строить передатчик, работал над ним время от времени, но, видимо, ничего не вышло. У него столько замыслов… он всегда занят. Видели его башню? Выйдемте на минутку, я покажу ее вам.
Они вместе вышли на улицу и немного постояли, пока их глаза не привыкли к темноте и не начали видеть. Да, действительно, своеобразная изогнутая мачта поднималась к ночному небу, но затем внезапно обрывалась.
— Это его дом, — сказала Джун Рауб, — там, наверху. И он построил его один, без чьей-либо помощи. Хоппи способен усиливать мозговые импульсы до — как он говорит — сервосигналов. Поэтому сил у него хватает, и их много больше, чем у обычного человека. — Она немного помолчала. — Мы все любим его. Он для нас столько сделал.
— Понимаю, — сказал Элдон.
— Вы ведь приехали сюда, чтобы выкрасть его? — тихо спросила Джун Рауб.
Он испуганно запротестовал:
— Нет, миссис Рауб, честно — мы прибыли, чтобы послушать сателлит, вы ведь знаете…
— Такие попытки уже делались, — сказала миссис Рауб. — Но у вас ничего не получится, Хоппи не дастся вам. Ему не нравится коммуна в Болинасе, потому что он знает о вашем декрете против мутантов. У нас такой дискриминации нет, и он нам благодарен за это. Он очень обидчив.
Элдон Блэйн в замешательстве отодвинулся от миссис Рауб, держась поближе к дверям в Форестер-холл.
— Подождите, — сказала женщина, — не стоит беспокоиться. Я никому ничего не скажу. И я не виню вас за то, что, увидев Хоппи, вы захотели заполучить его для вашей коммуны. Знаете, ведь он не уроженец Вест-Марина. Однажды, года три назад, он приехал из города на своем фокомобиле. Не на этом, а на старом, которым снабдило его государство еще до Катастрофы. Он рассказал нам, что проделал весь путь от Сан-Франциско в поисках места, где можно было бы поселиться, но никто, кроме нас, не принял его.
— Конечно, — прошептал Элдон, — понимаю…
— В наши дни можно украсть что угодно, — сказала Джун Рауб, — при достаточном старании. Я видела вашу полицейскую машину, спрятанную возле дороги, и я знаю, что те, кто приехал с вами, — полицейские. Но Хоппи делает только то, что хочет. Думаю, что, если вы попытаетесь применить силу, он убьет вас. Ему это нетрудно, и долго раздумывать он не будет.
Элдон Блэйн сказал после некоторой паузы:
— Я… высоко ценю вашу прямоту.
Не говоря больше ни слова, они вернулись в Форестер-холл.
Все глаза были обращены на Хоппи Харрингтона, который все еще увлеченно изображал Дангерфильда:
— …Вроде бы, после еды боль исчезает, — говорил фокомелус, — что заставляет меня подозревать язву, а не сердечную болезнь. Поэтому, если какие-нибудь врачи слышат меня и имеют доступ к передатчику…
Один из слушателей перебил его:
— Я собираюсь связаться со своим доктором в Сан-Рафаэле. Я не шутил, когда говорил это. Хватит с нас мертвецов, летающих вокруг Земли.
Это был тот же самый человек, который говорил так прежде, и его слова звучали сейчас еще серьезнее. Он продолжал:
— Или, если, как предполагает миссис Рауб, дело в его психике, не может ли наш док Стокстилл помочь ему?
Элдон Блэйн подумал: ведь Хоппи не было в холле, когда Дангерфильд описывал свою болезнь. Как фокомелус мог изобразить то, чего не слышал?
И вдруг он понял. Ну конечно же. У Хоппи в доме был собственный приемник. До того как отправиться в Форестер-холл, он сидел один и слушал сателлит. Значит, в Вест-Марине было ДВА работающих приемника, а в Болинасе — ни одного. Элдон почувствовал гнев и горечь одновременно. У нас нет ничего, подумал он, а у этих людей есть все, даже дополнительный приемник на одну персону.
Как перед войной, думал он, потеряв контроль над собой. Они живут так же, как тогда. ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО.
Он повернулся и выбежал из Форестер-холла в ночную тьму. Его ухода никто не заметил, всем было не до того. Они были слишком заняты спором о Дангерфильде и его здоровье, чтобы обращать внимание еще на что-нибудь.
По дороге шли, неся керосиновую лампу, три фигуры — высокий тощий человек, молодая женщина с темно-рыжими волосами и маленькая девочка между ними.
— Чтение кончилось? — спросила женщина. — Мы опоздали?
— Не знаю, — буркнул Элдон и прошел мимо.
— Ох, мы пропустили передачу, — жалобно сказала девочка, — я же говорила вам, что надо спешить.
— В любом случае мы зайдем внутрь, — сказал ей мужчина, и затем их голоса стихли.
Элдон Блэйн в полном отчаянии продолжал свой путь в темноте, подальше от людских голосов, от богатых обитателей Вест-Марина, у которых было так много всего.
Хоппи Харрингтон, продолжая изображать Дангерфильда, увидел, что в холл вошли Келлеры со своей девочкой и сели в последнем ряду. Вовремя, сказал он себе, радуясь увеличению аудитории. Но затем он почувствовал себя неуютно, потому что девочка внимательно изучала его. Что-то в ее взгляде заставляло его нервничать. Так всегда было в присутствии Эди, и это ему не нравилось. Он резко оборвал представление.
— Давай дальше, Хоппи! — крикнул ему Кэс Стоун.
— Продолжай, — раздалось еще несколько голосов.
— Изобрази двойняшек из «Кул Эйд», — попросила какая-то женщина, — спой ту песенку, которую они поют, ты ведь знаешь…
— «Кул Эйд, Кул Эйд, ждать не могу»… — запел Хоппи, но сейчас же остановился. — Думаю, хватит на сегодня.
В холле наступило молчание.
— Мой брат, брат, — послышался голос маленькой дочки Келлеров, — говорит, что мистер Дангерфильд где-то в этой комнате.
Хоппи рассмеялся и сказал возбужденно:
— Точно.
— Он уже читал?
— Да, чтение кончилось, — сказал Эрл Кольвиг, — но нам не удалось его послушать, мы смотрели и слушали Хоппи. Он здорово нас сегодня повеселил, да, Хоппи?
— Покажи девочке фокус с монетой, — попросила Джун Рауб, — думаю, ей понравится.
— Да, покажи его снова, — крикнул со своего места аптекарь, — это было здорово. Я уверен, мы все с удовольствием поглядим еще раз.
Горя желанием все рассмотреть получше, он вскочил со стула, забыв о тех, кто сидел позади него.
— Мой брат, — тихо сказала Эди, — хочет услышать чтение. Он пришел только за этим. Его не интересуют фокусы с монетами.
— Прекрати, — одернула ее Бонни.
Брат, думал Хоппи. Нет у нее никакого брата. Он громко расхохотался, и несколько человек в публике машинально улыбнулись.
— Твой брат? — спросил он девочку, подкатив к ней на фокомобиле, — твой БРАТ? — Он остановил фокомобиль прямо перед Эди, все еще смеясь. — Я могу изобразить тебе чтение, — сказал он. — Я могу быть Филиппом, Милдред и другими персонажами книги. Я могу быть самим Дангерфильдом — иногда я действительно бываю им. Я был им сегодня вечером, именно поэтому твой брат думает, что Дангерфильд в этом зале. На самом деле это — я. — Он окинул взглядом аудиторию: — Так, ребята? Все они на самом деле — один Хоппи?
— Точно, — согласился кивая Кэс Стоун. Другие тоже закивали. Все — или, по меньшей мере, большинство.
— Ради Бога, Хоппи, — строго сказала Бонни Келлер, — успокойся, или ты выскочишь из коляски.
Она смотрела на него свысока, как обычно, и он почувствовал, что его снова поставили на место. Вопреки своему желанию он отступил.
— Что здесь происходило? — требовательно спросила Бонни.
Аптекарь Фред Квинн ответил:
— Хоппи так здорово изображал Дангерфильда, что можно было подумать — он превратился в него.
Аудитория кивками выразила согласие.
— У тебя нет никакого брата, Эди, — сказал Хоппи девочке, — почему ты говоришь, что твой брат хочет слушать чтение, если у тебя его нет? — Он продолжал смеяться, но девочка молчала.
— Его можно увидеть? — спросил он. — Я могу поговорить с ним? Дай мне с ним поговорить — и я его изображу.
Сейчас он так хохотал, что у него выступили слезы, и он должен был вытереть глаза экстензором.
— Вот это будет представление! — сказал Кэс Стоун.
— Хотелось бы послушать, — хихикнул Эрл Кольвиг, — давай-ка, Хоппи.
— Я изображу его вам, — пообещал Хоппи, развалившись в центре фокомобиля, — как только братец заговорит со мной. Я жду, — сказал он девочке.
— Хватит, — воскликнула Бонни Келлер, — оставь моего ребенка в покое!
Щеки ее гневно вспыхнули.
Не обращая на нее внимания, Хоппи обратился к Эди:
— Где он? Скажи — где? Близко?
— Наклонись поближе ко мне, — сказала Эди, — и он поговорит с тобой.
Ее лицо, как и лицо ее матери, пылало гневом.
Хоппи нагнулся к ней, склонив голову набок, иронически показывая, что он — весь внимание.
Голос в глубине его, казавшийся частью его внутреннего мира, сказал:
— Ты починил проигрыватель? Как ты НА САМОМ ДЕЛЕ починил его?
Хоппи вскрикнул.
Каждый заметил, как он побледнел. Все повскакивали на ноги, никто не смеялся.
— Я слышал Джима Фергюссона, — прошептал Хоппи.
Девочка спокойно смотрела на него.
— Хотите, чтобы мой брат сказал вам еще что-нибудь, мистер Харрингтон? Скажи ему еще несколько слов, Билл, он хочет тебя послушать.
И снова в мозгу Хоппи зазвучал голос:
— Такое впечатление, что ты исцелил его, сделал сломанную пружину снова целой…
Хоппи резко рванулся с места и покатил свою коляску в дальний конец холла, остановился там, задыхаясь, стараясь держаться как можно дальше от девочки Келлеров. Сердце его колотилось, и он смотрел на нее. Она молча ответила ему взглядом, но на лице ее показалась легкая улыбка.
— Вы слышали моего брата, не так ли? — спросила она.
— Да, — ответил Хоппи, — да, я слышал.
— И вы знаете, где он?
— Да, — кивнул он, — не делай так больше. Пожалуйста. Если хочешь, я никого больше не буду изображать. Договорились?
Он умоляюще смотрел на нее, не получая ответа, не слыша обещания.
Медленно и жестко девочка сказала:
— Вы можете увидеть его, если хотите, мистер Харрингтон. Хотите посмотреть, как он выглядит?
— Нет, — ответил он, — не хочу.
— Он напугал вас? — Сейчас девочка открыто насмехалась над ним, но улыбка ее была пустой и холодной. — Мой брат просто отплатил вам за то, что вы мне не поверили. Он рассердился, поэтому и сделал так.
Подойдя к Хоппи, Джордж Келлер спросил:
— Что случилось, Хоппи?
— Ничего, — ответил тот коротко.
Как он напугал меня, думал Хоппи. Одурачил меня, изображая Джима Фергюссона. Он заставил меня поверить… я действительно подумал, что это Джим. Эди была зачата в тот день, когда Джим погиб, когда упала бомба. Я знаю, потому что Бонни говорила мне об этом однажды. И Билл был зачат тогда же. Нет, это неправда — это не Джим, это ИМИТАЦИЯ.
— Видишь, — сказала девочка, — он умеет имитировать.
— Да, — кивнул он, дрожа, — да.
— Правда, здорово? — Темные глаза Эди сияли.
— Да, очень хорошо, — сказал Хоппи. Так же хорошо, как я, думал он. Может быть, лучше меня. Следует быть с ним поосторожнее, думал он, с этим братцем Биллом. Следует держаться от него подальше. Я получил хороший урок.
Это мог быть и Фергюссон, понял он. Рожденный снова, воплотившийся, как говорится. Бомба могла повлиять каким-то особенным образом, как — я не понимаю. Тогда это вовсе не имитация, и я был прав первый раз, но как убедиться в этом? Он мне не расскажет, он ненавидит меня. Наверное, потому, что я смеялся над его сестрой. Я дал маху. Не следовало так делать.
— Трам-та-ра-рам! — сказал он, и люди обернулись к нему. Он снова завладел вниманием аудитории. — Ну вот и ваш старый приятель, — сказал он. Но он говорил механически, голос его дрожал. Он смотрел на них, но они все опускали глаза. — Может быть, мы сможем немного продлить чтение, — сказал он. — Брат Эди хочет послушать.
Ты можешь получить все, что хочешь, мысленно обратился он к Биллу Келлеру. И чтение, и что угодно. Сколько ты пробыл там? Только семь лет? Больше похоже на вечность. Кажется, что ты существовал всегда. Со мной говорило ужасно старое, сморщенное, белое существо. Нечто маленькое, но тяжелое, плавающее. Губы, заросшие пушистыми волосами, которые ниспадают сухими космами. Держу пари, что это Фергюссон. Он там, внутри этого ребенка. Интересно, сможет ли он выбраться наружу?
Эди Келлер спросила своего брата Билла:
— Что ты такого наговорил ему, что он так перепугался? На нем лица не было.
Знакомый голос внутри нее ответил:
— Я превратился в человека, которого он знал раньше. В того, кто сейчас мертв..
— А, — сказала Эди, — вот в чем дело. Я подозревала что-то в этом роде. — Она была взволнована. — Ты собираешься сделать с ним еще что-нибудь?
— Если он мне не понравится, — сказал Билл, — я могу и не то с ним сделать. Много чего…
— Откуда ты знаешь о том мертвом?
— Ну, — сказал Билл, — потому что — ты знаешь — я ведь тоже мертв.
Он захихикал где-то в глубине ее живота, и она задрожала.
— Нет, ты — нет, — сказала она. — Ты живой, такой же, как я, поэтому не говори так. Это неправда.
Она испугалась.
Билл сказал:
— Я просто придуриваюсь. Извини. Хотел бы я видеть его лицо. Как он выглядел?
— Когда ты заговорил с ним — чудесно, — сказала Эди. — Лицо его вытянулось, как у лягушки. Но ты ведь не знаешь, на что похожи лягушки, ты вообще ничего не знаешь. Поэтому нет смысла тебе рассказывать.
— Хотел бы я выбраться наружу, — жалобно сказал Билл, — родиться, как все. Может быть, я и смогу — попозже?
— Доктор Стокстилл говорит, что — нет.
— Тогда не может ли он помочь? Мне казалось, ты говорила…
— Я ошибалась, — сказала Эди, — я думала, он может сделать маленькую круглую дырочку, и все, но он сказал — нет.
Ее брат глубоко вздохнул и замолчал.
— Не расстраивайся, — сказала Эди, — я буду по-прежнему рассказывать тебе обо всем, что вокруг происходит. — Она хотела утешить его и добавила: — Я никогда не сделаю так, как в прошлый раз, когда я на тебя разозлилась. Помнишь, я перестала тебе все рассказывать? Обещаю — такого больше не будет.
— Может быть, я сумею ЗАСТАВИТЬ доктора Стокстилла помочь мне выйти, — предположил Билл.
— Разве ты сможешь? Не сможешь.
— Смогу, если захочу.
— Нет, — сказала она, — ты врешь. Ты ничего не можешь. Только спать, болтать с мертвецами, да еще изображать их, как ты недавно делал. Не так уж и много; я практически могу сделать то же самое и еще многое другое.
Внутри нее было молчание.
— Билл, — сказала она, — знаешь что? Теперь уже два человека знают о тебе — Хоппи Харрингтон и доктор Стокстилл. А ты ведь всегда говорил, что никто тебя не обнаружит. Значит, не такой уж ты умный. Нет, я не думаю, что ты умный.
Билл спал внутри нее.
— Если ты сделаешь что-нибудь плохое, — продолжала она, — я могу проглотить какую-нибудь гадость, и ты отравишься. Ведь так? Поэтому лучше веди себя прилично.
Она все больше и больше его боялась. Она говорила сама с собой, пытаясь подавить страх. Может быть, если бы ты умер, было бы хорошо, думала она. Только потом мне все равно придется носить тебя, а это будет неприятно. Мне это не понравится.
Она почувствовала дрожь.
— Не беспокойся обо мне, — сказал вдруг Билл. Он снова проснулся, или, может быть, он никогда и не спал, может быть, он только притворялся. — Я много знаю, и я могу позаботиться о себе. Я и тебя защищу. Лучше радуйся, что я есть, потому что я могу… ну, тебе не понять. Ты знаешь, я могу видеть каждого умершего так же, как этого человека, которого так испугался Хоппи. Их так много — триллионы и триллионы. И все они разные. Когда я сплю, я слышу их бормотание. До сих пор они близко.
— Близко, — спросила Эди, — где?
— Под нами, — ответил Билл, — внизу, в земле.
— Б-р-р, — сказала она.
Билл рассмеялся:
— Это правда. Потом и мы попадем туда. И мама, и папа, и все остальные. Там все и каждый, включая животных. Например, эта говорящая собака, она уже почти там. Еще не там, может быть, но почти. Ты сама увидишь.
— Я не хочу видеть, — сказала Эди, — я хочу слушать чтение. Замолчи, ты мне мешаешь. Разве ты не хочешь сам послушать? Ты всегда говорил, что тебе оно нравится.
— Он тоже вскоре окажется там, — сказал Билл, — тот человек на сателлите.
— Нет, — возразила она, — я не верю этому. Ты уверен?
— Да, — ответил её брат, — совершенно уверен. А до него… Ты знаешь того оптика из Болинаса? Нет, ты не знаешь, но он попадет туда очень скоро, всего через несколько минут. А после… — Он остановился. — Я не скажу.
— И не надо, — согласилась она, — пожалуйста, не говори; Я не хочу слышать.
Не теряя из виду высокую изогнутую мачту антенны передатчика, Элдон Блэйн шел к дому фокомелуса. Сейчас или никогда, думал он. У меня совсем мало времени. Никто не остановит меня, они все в Форестер-холле, включая самого Хоппи. Я доберусь до радио и украду его, сказал он себе. Если мне не удалось похитить Хоппи, я по крайней мере смогу вернуться в Болинас не с пустыми руками. Передатчик был наверху; он понял это по виду конструкции, а затем сразу же споткнулся и упал, широко раскинув руки. Он запутался в остатках изгороди, сохранившихся у самой земли.
Сейчас он видел сам дом, вернее, то, что от него осталось. Фундамент и одна стена, а в центре — куб комнаты, слепленный кое-как из обломков и защищенный от дождя толем. Антенна, укрепленная растяжками из проволоки, поднималась точно за маленькой металлической трубой.
И там был передатчик.
Он услышал его гудение даже раньше, чем увидел голубой газовый свет ламп. Из щели под дверью куба из толя выбивалось больше света. Он нашел дверную ручку, помедлил и затем быстро повернул ее.
Качнувшись, дверь без труда открылась, как будто некто внутри надеялся на его приход.
Приветливый, проникающий в душу голос, шептал что-то, и Элдон Блэйн, задрожав, оглянулся, боясь увидеть — что было невероятно — фокомелуса. Но голос исходил из радиоприемника, смонтированного на верстаке, на котором в полном беспорядке валялись инструменты, приборы и радиодетали. Дангерфильд все еще продолжал говорить, хотя сателлит уже, конечно, прошел над ними. Такого длительного контакта с сателлитом еще не устанавливал никто, подумал Элдон Блэйн. Даже этого добились в Вест-Марине. Но зачем нужен большой передатчик? Что он передает? Оптик начал поспешно осматриваться.
Низкий доверительный голос в радиоприемнике вдруг изменился, стал резче и грубее.
— Эй, оптик, — сказал голос, — что ты делаешь в моем доме?
Это был голос Хоппи Харрингтона, и Элдон стоял, сбитый с толку, почесывая затылок, пытаясь сориентироваться и зная каким-то шестым чувством, что он ничего не понимает — и никогда не сможет понять.
— Хоппи, — наконец, удалось произнести ему, — где ты?
— Я здесь, — сказал голос из динамика, — я иду. Жди меня там, где ты стоишь, оптик.
Дверь комнаты распахнулась, и Хоппи Харрингтон на своем фокомобиле, поблескивая острыми глазами, предстал перед Элдоном.
— Приветствую тебя в моем доме, — ехидно сказал он, и голос его исходил одновременно и от него, и из динамика, — ты думал, что слушаешь передачу с сателлита?
Один из его ручных экстензоров вытянулся и выключил радио.
— Может быть, это действительно так, а может — будет так когда-нибудь. Ну, оптик, говори — что тебе надо?
Элдон сказал:
— Позволь мне уйти. Я ничего не хочу. Я зашел просто посмотреть.
— Ты хочешь получить приемник, не правда ли? — бесстрастно спросил Хоппи. Казалось, он спокоен и вовсе не удивлен.
Элдон спросил:
— Зачем тебе передатчик?
— Потому что я передаю на сателлит.
— Если ты позволишь мне уйти, — сказал Элдон, — я отдам тебе все стекла, какие у меня есть. А это не один месяц поисков по всем помойкам Северной Калифорнии.
— На этот раз у тебя нет с собой очков, — сказал фокомелус, — я не вижу твоего чемоданчика. Но ты можешь уйти, потому что, насколько я знаю, ты не успел сотворить здесь ничего плохого — я не дал тебе такой возможности.
Он весело рассмеялся, как обычно заикаясь.
Элдон спросил:
— Ты собираешься возвратить сателлит на Землю?
Фокомелус удивленно посмотрел на него.
— Ты собираешься, — сказал Элдон, — с помощью этого передатчика включить зажигание последней ступени, которое fie успели включить при запуске. Ты заставишь ее работать, как ретро-ракету, сателлит снова войдет в атмосферу и в конце концов приземлится.
— Я не смог бы сделать этого, — сказал Хоппи, — даже если бы захотел.
— Ты ведь можешь перемещать предметы на расстоянии.
Прокатив на своем «мобиле» мимо оптика, фокомелус выдвинул один из своих экстензоров, чтобы взять какой-то предмет с верстака.
— Знаешь, что это? Катушка магнитофонной пленки. Записанное на ней будет передано на сателлит с громадной скоростью, так что часы информации спрессуются в несколько минут. И в то же самое время все передачи с сателлита пойдут тем же образом со сверхвысокой скоростью на мой приемник. Вот, оптик, для чего первоначально предназначались такие передатчики. До Катастрофы, до того, как исчезло все оборудование для радиоперехвата.
Элдон Блэйн посмотрел на приемник, работающий на верстаке, а затем кинул вороватый взгляд на дверь. Фокомобиль отъехал, так что проход к двери был свободен. Элдон прикидывал, сможет ли он совершить задуманное, есть ли у него шанс.
— Я могу вести передачу на расстояние до трехсот миль, — сказал Хоппи. — Я могу охватить все приемники Северной Калифорнии, но это при прямой трансляции. А посылая мои сигналы на сателлит, который записывает их и передает обратно, снова и снова, пока он облетает Землю…
— Ты можешь охватить весь мир, — сказал Элдон.
— Правильно, — подтвердил Хоппи, — на борту есть необходимая техника, она подчиняется командам с Земли.
— И тогда ты будешь Дангерфильдом.
Фокомелус улыбнулся и продолжал, заикаясь:
— И никто не заметит разницы. Я сумею сделать это, я уже все подготовил. Какая альтернатива? Молчание. Сателлит может замолчать в любой момент. И тогда голос, объединяющий мир, исчезнет, и мир распадется. Я готов отключить Дангерфильда, как только буду уверен, что он действительно собирается замолчать.
— Он знает о тебе?
— Нет, — сказал Хоппи.
— Я скажу тебе, что я об этом думаю, — сказал Элдон. — Я думаю, что Дангерфильд уже Давно мертв, и на самом деле мы слушаем тебя.
Он говорил, а сам потихоньку придвигался к приемнику.
— Это не так, — твердо сказал фокомелус. Затем он продолжал: — Но скоро такой момент наступит. Удивительно, что он продержался так долго в этих условиях. Военные хорошо поработали, выбирая его…
Элдон Блэйн схватил приемник и бросился к двери.
Изумленный фок широко раскрыл рот от неожиданности. Элдон успел заметить выражение его лица, а затем он был уже за дверью, он бежал в темноте к стоящей неподалеку полицейской машине. Я отвлек его, думал он. Бедный дуралей, он даже не представлял, что я собираюсь сделать. Вся эта болтовня — что она значила? А ничего. Мания величия — он хочет сидеть здесь и говорить со всем миром, принимать весь мир, превратить его в свою публику… Но никто не способен на это, кроме Дангерфильда. Никто не может управлять аппаратурой сателлита снизу. Для этого фок должен находиться на сателлите, а это невозможно…
Что-то вцепилось сзади в его шею.
Как? — спросил себя Элдон Блэйн, падая лицом вперед и все еще сжимая в руках приемник. Он там, в доме, а я здесь. Действие на расстоянии… он держит меня. Значит, я не прав? Неужели он способен достать меня… так далеко…
То, что держало его за шею, резко сжалось.
