Глава 9
Его угнетала тишина. В Моджентлок-Билдинг никого больше не было, он один трудился в толще колоссальной гробницы. Небо на улице затянуло облаками. В восемь тридцать он сдался.
В восемь тридцать, а не в десять.
Он закрыл ящики стола, вышел из агентства и направился вдоль улицы по темному тротуару. Вокруг ни души. Все дорожки пусты: воскресным вечером здесь не увидишь людей, потоком устремляющихся домой с работы. Только очертания жилищных секций, закрытые военторги, недружелюбное небо.
Занимаясь историческими исследованиями, он узнал об исчезнувшем явлении, о неоновых рекламах. Теперь его обрадовало бы появление хоть нескольких вывесок, которые нарушили бы однообразие. Ослепительно яркий вихрь реклам, объявлений, мигающих надписей навсегда ушел из жизни. Все это выброшено на свалку, будто кипа выцветших цирковых афиш; история перетолчет их в кашу, а на новой бумаге напечатают учебники.
Он шел по дорожке, не видя ничего, и вдруг впереди засветились огоньки. Его потянуло к свету, и через некоторое время он очутился возле приемной станции автофакта.
Кольцо огней достигало нескольких сотен футов в высоту. Внутри этого кольца совершал посадку корабль автофакта, бочкообразный цилиндр, покрывшийся за время путешествия щербинами и ржавчиной. На борту корабля, как и там, откуда он прилетел, не было людей. И приемные устройства работали без их вмешательства. Когда роботы-диспетчеры посадят корабль, другие саморегулирующиеся механизмы разгрузят его, проверят партии товаров, переправят ящики в магазин и сложат там. Продавец да покупатели, других людей здесь нет.
Сейчас вокруг станции собралась небольшая группа дорожных смотрителей, они наблюдали за работой машин. Как обычно, большую часть зрителей составляли подростки. Засунув руки в карманы, задрав голову, мальчишки, не отрываясь, глядели вверх. Шло время, но ни один так ни разу и не шевельнулся. Все молчали. Никто не подходил и не отходил.
— Большой, — заметил наконец один из мальчишек. Высокий, с тускло-рыжими волосами и угреватым лицом. — Корабль-то.
— Да, — подтвердил Аллан и тоже запрокинул голову. — Интересно, откуда он, — сказал Аллан, чувствуя себя весьма неловко. Он воспринимал индустриальные процессы как движение планет: все происходит автоматически, будто нечто собой разумеющееся.
— Он с Беллатрикса-7, — заявил мальчишка, и двое из его молчаливых спутников кивнули. — Продукция Тангстена. Они уже целый день выгружают круглые стеклянные лампы. Беллатрикс — всего лишь эксплуатационная система. Все они непригодны для проживание.
— Провались этот Беллатрикс, — сказал кто-то из ребят.
Аллан пришел в недоумение.
— Почему?
— Какая тебе разница?
Мальчишки презрительно оглядели его. В конце концов кто-то сказал хриплым голосом:
— Мы хотим улететь.
— Куда?
Презрение переросло в неприязнь, мальчишки отошли подальше от Аллана.
— Прочь. Туда, где просторно. Где что-то происходит.
Рыжий мальчишка сообщил:
— На Сириусе-9 выращивают грецкие орехи. Почти такие же, как здесь. На вкус никакой разницы. Целая планета деревьев с грецкими орехами. А на Сириусе-8 выращивали апельсины. Только они погибли.
— На них напали мучнистые червецы, — мрачно добавил один из ребят, — и поели все апельсины.
Рыжеволосый паренек сказал:
— Лично я полечу на Орионус. Там разводят настоящих свиней, их не отличить от здешних. Попробуйте скажите, в чем разница. Попробуйте.
— Но это далеко от центра, — сказал Аллан. — Подумайте трезво, ведь ваши родные потратили не одно десятилетие, чтобы получить право на аренду в такой близости от него.
— Мать твою… — с горечью сказал один из мальчишек, и они разошлись в разные стороны.
Аллан остался один, осмысливая очевидный факт: МОРС не дается при рождении. Это образ жизни, которому необходимо научиться. Мальчишкам живется невесело, и, столкнувшись с ними, Аллан припомнил об этой истине.
Военторг, при котором находилась приемная станция автофакта, еще не закрылся. Аллан зашел в него, доставая на ходу бумажник.
— Конечно, — сказал невидимый продавец, когда он прокомпостировал карточку для покупок. — Но только сорт 3,2. Вы в самом деле собираетесь его пить? — На фоне стены с товарами светилась витрина, в которой размещались бутылки с пивом. — Его же из соломы делают.
Однажды, много лет тому назад, Аллан пробил в карточке купон на пиво 3,2 и получил 0,7 л шотландского виски. Бог его знает, откуда оно там взялось. Может, сохранилось еще с довоенных времен, а складской робот обнаружил его и автоматически засунул на единственную свободную полку. Больше такого не случалось ни разу, но Аллан снова и снова пробивал этот купон, питая, как ребенок, неясную надежду. По-видимому, произошло невероятное, система дала сбой, такое бывает даже в безупречном обществе.
— Верните деньги, — попросил он и поставил на прилавок нераскупоренную бутылку. — Я передумал.
— Я же говорил, — сказал продавец и снова прикрепил купон к карточке.
Аллан постоял немного с пустыми руками, тщетные попытки вымотали его. А затем вышел обратно на улицу.
Мгновение спустя он уже поднимался по пандусу к маленькому летному полю на крыше, которым агентство пользовалось для срочных перелетов. В сарае под замком стоял одноместный скиб.
— И это все? — спросил Мальпарто. Он отключил решетчатую систему из проводов и линз, нацеленных на пациента. — С момента ухода из агентства и до того, как вы отправились на Хоккайдо, больше ничего не произошло?
— Больше ничего. — Мистер Коутс лежал ничком на столе, вытянув руки вдоль тела. Над ним возвышались двое техников, снимавших показания датчиков.
— Это тот самый случай, который вы не могли вспомнить?
— Да, мальчишки на станции автофакта.
— Вы приуныли?
— Да, — признался мистер Коутс. Голос его звучал бесцветно, личность пациента пребывала в состоянии диффузии под изолирующим воздействием медикаментов.
— Почему?
— Потому что это несправедливо.
Мальпарто не усмотрел в этом ничего существенного, происшествие показалось ему незначительным. Он рассчитывал на сенсационное открытие — убийство, совокупление, бешеный взрыв эмоций, а может, и все, вместе взятое.
— Продолжим, — с неохотой сказал он. — Займемся эпизодом на Хоккайдо. — Он приостановился. — Встреча с мальчишками. Вы вправду считаете, что она очень важна?
— Да, — ответил мистер Коутс.
Мальпарто пожал плечами и жестом велел техникам включить решетку с приборами.
Вокруг стояла тьма. Скиб снижался над островом, он сам управлял своим полетом и разговаривал сам с собой механическим голосом. Аллан прижался затылком к спинке сиденья и закрыл глаза. Свист воздуха при снижении стал тише, на приборной панели замигал синий огонек.
Искать поле не имело смысла, весь Хоккайдо представлял собой поле. Аллан нажал кнопку режима посадки, и корабль, действуя по собственному усмотрению, начал спускаться к покрытой пеплом земле. Через некоторое время он перехватил сигнал передатчика Шугермана и изменил курс. Используя сигнал как маяк, корабль произвел посадку. Он слегка подпрыгнул, громыхнул и остановился. Стало тихо, только гудели, перезаряжаясь, батареи.
Аллан открыл дверцу и довольно неуверенно начал выбираться наружу. Пепел осел у него под ногами, как будто он ступил в кашу. Этот пепел имел сложный состав, в него входили органические и неорганические соединения. Люди и их пожитки, переплавленные в черно-серую массу. В послевоенные годы из пепла получали неплохой строительный раствор.
Справа что-то тусклое светилось. Он пошел на огонек, который в конце концов превратился в Тома Гейтса, помахивающего фонариком.
— МОРС вам, — сказал Гейтс, костлявый тщедушный человечек с глазами навыкате, нечесаной шевелюрой и изогнутым, как у попугая ара, носом.
— Как дела? — спросил Аллан, пробираясь следом за щуплой тенью к круглому отверстию, служившему входом в подземное убежище, сооруженное во время войны и уцелевшее по сей день. Гейтс с Шугерманом укрепили и усовершенствовали его; Гейтс заколачивал гвозди, а Шугерман руководил.
— Я поджидал Шугги. На нашей стороне скоро уже рассветет, а он всю ночь закупал припасы. — Гейтс нервно хихикнул. — Торговля идет вовсю. На сегодняшний день у нас неплохой расклад. Куча вещей, которые, не будем лицемерить, нужны людям.
Спустившись по лестнице в убежище, они оказались в главном его помещении. Там царил беспорядок, повсюду — разномастная мебель, книги, картины, жестяные и стеклянные банки с пищей, продукты в коробках, ковры, безделушки и просто барахло. Проигрыватель ревел во всю мощь, звучал чикагский вариант «Не могу раскачаться». Гейтс улыбнулся и сделал музыку потише.
— Чувствуйте себя как дома. — Он бросил Аллану коробку с крекерами, а следом за ней кусок чеддера. — Они в порядке, абсолютно безопасны. Слушай, мы тут все копали, копали. Под пеплом, потом под землей. Гейтс и Шугерман нанялись в археологи.
Останки былого. Тонны обломков, годных к употреблению, полупригодных и не годных ни на что; предметы, которым нет цены, побрякушки и полный хлам. Аллан присел на ящик со стеклом. Вазы и бокалы, высокие стаканы, граненый хрусталь.
— Шустрилы-коробейники, — сказал он, разглядывая бокал с надбитым краешком, созданный кем-то из давно уже умерших мастеров двадцатого века. Бокал с рисунком: олень и охотник. — Неплохо.
— Могу продать — предложил Гейтс. — Пять баксов.
— Слишком дорого.
— Ну, три бакса. Нам надо побыстрее двигать все это. Скорость оборота увеличивает прибыль. — Гейтс радостно захихикал. — Чего бы тебе хотелось? Бутылку шабли Беринжера? Тысяча долларов. Экземпляр «Декамерона»? Две тысячи долларов. Электрическую вафельницу? — Он принялся подсчитывать. — Зависит от того, какую ты хочешь. Если ту, что превращается в гриль для сандвичей, будет дороже.
— Ничего мне не надо, — пробормотал Аллан… Перед ним лежала огромная кипа полуистлевших газет, журналов и книг, обвязанная коричневой веревкой. На верхней значилось «Сэтердей ивнинг пост».
— «Пост» за шесть лет, — сказал Гейтс. — С 1947-го по 1952-й. В прекрасном состоянии. Скажем, полторы штуки. — Он стал яростно рыться в груде неупакованных книг, лежавших рядом, разбрасывая их и обрывая страницы. — Вот милая вещица. «Йейльский вестник». Один из тех самых малоформатных литературных журналов. Есть статьи про Трумэна Капоте, Джеймса Джонса. — Глаза его лукаво блеснули. — Очень много секса.
Аллан принялся рассматривать линялую, пропитавшуюся водой книжку в дешевом переплете — разбухшее месиво из грязных страниц:
ДЖЕК ВУДСБИ НЕУТОМИМАЯ ДЕВСТВЕННИЦА
Аллан раскрыл ее наугад и наткнулся на захватывающий отрывок.
«…Ее груди походили на два беломраморных конуса, обтянутых тонкой оболочкой порванного шелкового платья. Он потянул ее к себе и почувствовал, как жарко пышет в вожделении ее прекрасное тело. Тихо постанывая, она прикрыла глаза. „Пожалуйста“, — проговорила она, задыхаясь, и сделала слабое движение, пытаясь оттолкнуть его. Платье ее совсем распахнулось, открывая взору биение крепкой, упругой, цветущей плоти…»
— Господи помилуй, — сказал Аллан.
— Отличная книжка, — отметил Гейтс, присев на корточки рядом с ним. — Тут их еще много. Вот, — он выкопал другую и подпихнул ее Аллану, — почитай.
Я, УБИЙЦА
Время и сырость стерли имя автора. Аллан открыл потрепанную книжку в мягком переплете и принялся читать.
«…Я снова выстрелил ей в пах. Кишки с кровью вывалились наружу и насквозь промочили разорванную юбку. Мои ботинки скользили по полу, залитому кровью. Искромсанная грудь попалась мне под ноги, и я нечаянно наступил на нее каблуком, но какая, к черту, разница, она все равно мертва…»
Аллан нагнулся, вытащил толстую, покрытую плесенью книгу в сером переплете и раскрыл ее.
«…Сквозь заплетенное паутиной окно Стивен Дедалус следил за пальцами гранильщика драгоценных камней; тот ощупывал потускневшую от времени цепочку, испытывая ее. Пыль легла паутиной на окно и на подносы с образцами. От пыли потемнели привычные к труду пальцы и схожие с когтями стервятника ногти…»
— Крутая книжка, — сказал Гейтс, заглядывая Аллану через плечо. — Особенно в конце. Полистай ее.
— Почему она здесь? — спросил Аллан.
Гейтс всплеснул руками.
— Приятель, это же та самая. Забористей всего, что тут есть. Знаешь, сколько я выручаю за один экземпляр? Десять тысяч долларов! — Он попытался забрать книгу, но Аллан вцепился в нее.
«…Пыль спала на тусклых завитках бронзы и серебра, на залитых киноварью ромбах, на темных, как вино, рубинах, прокаженных каменьях…»
Аллан положил книгу.
— Совсем неплохо. — У него возникло какое-то странное ощущение, и он еще раз внимательно прочел отрывок.
Ступеньки лестницы заскрипели, и в комнату вошел Шугерман.
— Что, недурно? — Увидев книгу, он кивнул: — Джеймс Джойс. Отличный писатель. «Улисс» нынче приносит нам немало денег. Гораздо больше, чем Джойс получил за всю жизнь. — Он опустил свою поклажу на пол. — Там, наверху, остались вещи, которые я выгрузил с корабля. Напомни, чтобы я не забыл. Мы можем перенести их вниз попозже. — И этот крупный человеку круглым лицом, заросшим синеватой щетиной, принялся стаскивать с себя шерстяное пальто.
Разглядывая «Улисса», Аллан спросил:
— Почему эта книга оказалась вместе с прочими? Она совсем другая.
— Слова в ней такие же, — сказал Шугерман. Он вставил сигарету в мундштук, искусно вырезанный из слоновой кости, и закурил. — Как идут дела, мистер Перселл? Как агентство?
— Прекрасно, — сказал он. Книга все не шла у него из головы. — Но ведь…
— Тем не менее книга порнографическая, — сказал Шугерман. — Джойс, Хемингуэй. Дегенеративный хлам. Первый Комитет по книгам, учрежденный майором, занес «Улисса» в черный список еще в 1988 году. Вот. — Он подобрал пачку книг и стал бросать их Аллану на колени — одну, вторую. — Таких еще много. Романы двадцатого века. Теперь они все исчезли. Их запретили. Сожгли. Уничтожили.
— А для чего написаны эти книги? Почему их смешали с мусором? Раньше ведь так не делали, верно?
Последнее замечание позабавило Шугермана, а Гейтс загоготал и шлепнул себя рукой по колену.
— Какому МОРСу они учат? — спросил Аллан.
— Никакому, — сказал Шугерман. — Эти романы учат как раз анти-МОРСу.
— Вы их читали? — Аллан полистал «Улисса» и еще сильней изумился и заинтересовался. — Почему? Что вы в них нашли?
Шугерман задумался.
— В отличие от всего остального, это — настоящие книги.
— Что это значит?
— Трудно сказать. Они кое о чем говорят. — Лицо Шугермана расплылось в улыбке. — Перселл, я же яйцеголовый. Я назвал бы эти книги «литературой». Так что меня лучше не спрашивать.
— Эти ребята, — объяснил Гейтс, дыша в лицо Аллану, — написали про то, как все было в эпоху Расточительства. — Он стукнул кулаком по книге. — В ней рассказано об этом. В ней есть все.
— Их следует хранить, — сказал Аллан. — А не выбрасывать вместе с хламом. Они необходимы как летопись истории.
— Конечно, — сказал Шугерман, — чтобы мы смогли представить себе, как люди жили в те времена.
— Это ценные книги.
— Очень ценные.
Аллан сердито воскликнул:
— В них правда!
Шугерман зашелся от смеха. Он вынул из кармана платок и вытер глаза.
— Все верно, Перселл. В них правда, единственная и неповторимая чистейшая правда. — Он вдруг перестал смеяться. — Том, дай ему книгу Джойса. В подарок от нас с тобой.
— Но ведь «Улисс» стоит десять штук! — изумился Гейтс.
— Отдай ему книгу. — Шугерман уперся, в голосе его послышались раздраженные, ворчливые, нотки. — Пусть она будет у него.
— Я не могу ее взять, — сказал Аллан, — она слишком дорогая.
Он понял, что не в состоянии заплатить за книгу. У него нет десяти тысяч долларов. А еще он понял, что хотел бы ее иметь.
Шугерман долго и сердито смотрел на Аллана, чем привел его в смущение.
— МОРС, — пробормотал он наконец. — Никаких подарков. Ладно, Аллан, извини.
Он поднялся на ноги и прошел в соседнюю комнату.
— Не выпьешь ли стаканчик хереса?
— Хорошее вино, — сказал Гейтс. — Из Испании. Настоящий херес.
Шугерман вернулся с полупустой бутылкой, отыскал три стакана и разлил в них вино.
— Выпьем, Перселл. За доброту, правду и… — Он подумал. — За нравственность.
Они выпили.
Сделав последнюю пометку, Мальпарто дал знак техникам. Решетку откатили в сторону, и в кабинете зажегся свет.
Лежавший на столе пациент заморгал и слабо пошевелился.
— А потом вы вернулись? — спросил Мальпарто.
— Да, — сказал мистер Коутс. — Я выпил три стакана хереса, а затем полетел обратно в Новейший Йорк.
— И больше ничего не произошло?
Мистер Коутс с трудом приподнялся и сел.
— Я вернулся, поставил на место скиб, взял инструменты и банку красной краски и сделал из статуи посмешище. Оставил на скамейке пустую банку и отправился домой.
Первый сеанс закончился, а Мальпарто абсолютно ничего не выяснил. С пациентом ничего не случилось ни на Хоккайдо, ни до того; он повстречал каких-то мальчишек, попытался купить бутылку шотландского виски, увидел книгу, — вот и все. Никакого смысла.
— Вы когда-нибудь проходили экстрасенс-тесты? — спросил Мальпарто.
— Нет. — Пациент поморщился от боли. — У меня разболелась голова от ваших медикаментов.
— У меня есть несколько дежурных тестов, я хотел бы проверить вас по ним. Сегодня уже поздновато; может, в следующий раз. — Он решил, что в ходе терапии больше не стоит обращаться к воспоминаниям пациента. Незачем вытаскивать на поверхность позабытые переживания и события прошлого. Теперь он станет работать, обращаясь к уму мистера Коутса, а не к потаенному содержимому его сознания..
— Удалось что-нибудь узнать? — спросил мистер Коутс, вставая; ноги у него не гнулись.
— Кое-что. Один вопрос. Меня интересует, к чему приведет ваша шутка. Как вы считаете…
— У меня из-за нее будут неприятности.
— Я не вас имел в виду. А общество МОРСа.
Мистер Коутс подумал.
— Ни к чему. Разве что полиция теперь найдет, чем заняться. А у газет появится материал для печати.
— А для людей, которые увидят карикатуру на статую?
— Никто ничего не увидит, статую обшили досками. — Мистер Коутс потер подбородок. — Ее видела ваша сестра. И кое-кто из бойцов Когорты, их выставили вокруг статуи для охраны.
Мальпарто пометил это у себя.
— Гретхен сказала, что некоторые из бойцов Когорты смеялись. Статуя приобрела своеобразный вид, вы, наверное, слышали об этом.
— Слышал, — сказал Мальпарто. Потом он справится на этот счет у сестры. — Значит, они смеялись. Интересно.
— Почему?
— Да ведь бойцы Когорты — штурмовики общества МОРСа. Их бросают на самую грязную работу. Когорта — оплот бдительности. И они, как правило, не смеются.
Мистер Коутс задержался у дверей кабинета.
— Мне непонятно, что это значит.
Доктор Мальпарто подумал: ясновидение. Способность предугадывать будущее.
— Встретимся в понедельник, — сказал он и взял журнал приема. — В девять. Вас устроит?
Мистер Коутс подтвердил, что его это устроит, а затем в мрачном настроении отправился на работу.
