Темный мир
Роман
Огонь в ночи
Лениво извиваясь, тонкая струйка дыма поднималась на севере в темнеющее небо. И вновь меня охватила беспричинная тревога, неподвластное разуму желание бежать куда-то сломя голову, желание, овладевавшее всем моим существом время от времени в последние дни. Я сознавал, что для подобной тревоги не было причин. Ведь это всего лишь обычный дым, поднимающийся над заболоченной пустынной местностью не далее, как в пятидесяти милях от Чикаго, где люди давно уже похоронили суеверия под железобетонными конструкциями.
Я знал, что этот дым порожден обычным костром, и одновременно я сознавал, ЧТО ЭТО НЕ ТАК. Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это необычный костер, я узнавал тех, кто сейчас находился рядом с ним и рассматривал меня сквозь каменную стену, уставленную до потолка толстенными книгами моего дяди-библиофила и увешанную инкрустированными серебром трубками для курения опиума. Здесь же находились доставленные из Индии шахматы с фигурами из золота, шпага…
И вновь картины прошлого поплыли предо мною, и цепкий страх сковал мои члены.
Справившись с ним, я в два прыжка оказался у стены, сорвал с нее шпагу, сжав эфес с такой силой, что побелели фаланги пальцев. В сомнамбулическом состоянии я приблизился к окну и устремил свой взор в ту сторону, где все еще струился дым костра. Я по-прежнему сжимал в руках шпагу, но она не прибавила мне уверенности, потому что это была не та шпага.
— Успокойся, Эд, — раздался за спиной голос моего дяди. — В чем дело? Твой вид напоминает мне… дикаря.
— Это не та шпага, — ответил я, с трудом услышав собственный голос.
Туман наваждения рассеялся. Я уставился на дядю, по-детски моргая глазами и удивляясь, что подобное могло происходить именно со мною.
— Это не та шпага, — вновь заговорил я. — Та, что мне необходима, находится в Камбодже. Она из священной триады талисманов владыки Огня и владыки Воды. Они владеют тремя могущественными талисманами — неподвластным тлению фруктом Куи, раттаном с вечно благоухающими цветами и оберегающей Дух шпагой Як.
Мой дядя пристально рассматривал меня сквозь клубы наполнившего комнату дыма.
— Ты сильно изменился, Эд! — сказал он глубоким мягким голосом. — Я думаю, что это последствие войны и этого следовало ожидать. По всей видимости, ты болен. Прежде ты никогда не интересовался подобными вещами. Не слишком ли много времени проводишь ты в библиотеке над ветхими фолиантами? Я так надеялся, что за время отпуска ты восстановишь утраченные силы. Отдых…
— Отдых не входит в мои планы, — перебил я его с горячностью. — Я пожертвовал полутора годами ради отдыха на Суматре. Ничего не делал, отрешившись от всего в той маленькой паршивой деревушке в глубине джунглей и все ждал чего-то, ждал, ждал…
Я вновь увидел ее пред собой, запах ее коснулся моих ноздрей. Я вновь оказался во власти лихорадочной дрожи, которая сотрясала мое тело, когда я лежал в беспамятстве в хижине, на вход в которую было наложено табу.
Мысленно я перенесся в прошлое, преодолев временной промежуток, измеряемый восемнадцатью месяцами. Я вновь летел в боевом самолете над джунглями Суматры, и все было на своих местах, и я был самым обычным, нормальным человеком. Вторая мировая война близилась к закономерному концу, я был одним из тех, кого она перемалывала в своих жерновах, и все-таки оставался нормальным человеком, уверенным в себе и в своем будущем, и не мучился от собственного бессилия осознать воспоминания, теснившие мою память.
Так было вплоть до того последнего часа, когда внезапно и в одно мгновение упорядоченная жизнь канула за черту неведомого. Теряюсь в догадках, что послужило этому причиной. Самолет устремился вниз, ветви могучих деревьев смягчили удар, и я отделался легкими повреждениями и несколькими царапинами. Обошлось без переломов, но аспидный мрак окружил меня надолго со всех сторон, а окружающий мир казался чужим и враждебным.
Дружелюбные батаки извлекли мое бесчувственное тело из искореженного фюзеляжа. С помощью своих грубых, странных, но весьма эффективных методов лечения они избавили меня от приступов лихорадки и припадков беспричинной ярости. До сих пор я еще ни разу не задумывался о цене той услуги, которую они оказали, спасая мне жизнь. А ведь у их шамана уже тогда зародились подозрения…
Он что-то знал, покрытый замысловатой татуировкой дикарь, он произносил своим старческим голосом загадочные заклинания над грязной веревкой с многочисленными узлами, над жменею риса и потел при этом от напряжения, природа которого была мне тогда неведома. Помню только размалеванную уродливую маску, витающую надо мной, повелительно-властные жесты распростертых надо мной рук. И странное дело, смысл его слов не был для меня тайной за семью печатями.
"Вернись в свое лоно, душа, где бы ты ни хоронилась: в лесных зарослях, в горных теснинах или на дне глубокой реки. Внемли, я призываю тебя: "тозыба брас" — "яйцо истины Раджи", меелиджа — одиннадцать целебных листьев хинного дерева…"
Поначалу все без исключения батаки относились ко мне с искренним сочувствием. Но вскоре шаман, почувствовав во мне что-то неестественное, чуждое его разуму, при общении со мною стал держаться настороженно. И мне не стоило труда наблюдать, как он все больше и больше удаляется от меня, как меняется его отношение ко мне. Следуя примеру своего священнослужителя, насторожились и батаки. Не мой беспомощный вид вызывал их первобытный страх, а… Что?
В тот день, когда мне предстояло сесть в вертолет и вернуться в цивилизованный мир, в беседе со мною шаман попытался объяснить причину своей отчужденности. Возможно, в тот час он осмелился переступить через грань допустимого…
— Ты всегда должен быть настороже, сын мой. Ты должен прятаться всю свою жизнь, ибо не поддающееся моему разумению разыскивает тебя…
И при этом старец произнес слово, смысл которого остался мне тогда непонятным.
— Оно явилось из иного мира: из страны духов, чтобы выследить тебя. Помни, отныне все магические предметы для тебя табу. Но вряд ли ты убережешься, даже не нарушив запрет, — тебе необходимо завладеть заветным оружием. Но я не могу указать, где оно находится, я пробовал узнать, но мои заклинания оказались бессильны. Отныне ты предоставлен самому себе!
Он был рад, когда я садился в вертолет. Не скрывали своей радости и остальные батаки.
С той поры я не знаю покоя, одна-единственная мысль гложет меня: "Что стряслось со мною? От чего я стал совершенно иным? Лихорадка тому виной? Возможно. Так или иначе, но я не чувствую себя тем человеком, каким был прежде".
Сновидения, расплывчатые воспоминания — они пытались воскресить давно забытое. Несомненно, где-то и когда-то я сошел с дороги, которая вела меня к цели всей моей жизни. Все эти полтора года я был страшно одинок, общество мне подобных не прельщало меня, и только со своим дядей я мог быть до конца откровенным.
В его присутствии с меня словно спадала пелена. Пелена непроницаемого тумана. Для меня становилось осознанной неизбежность происходивших событий, казалось, я способен проникнуть в потаенную суть окружающих меня предметов, в то, что философы называют "вещью в себе". Происходившее со мною в такие минуты в далеком прошлом было бы попросту невозможным. В далеком прошлом, но не сейчас.
— Ты ведь знаешь, дядя, я путешествовал достаточно долго. Но и путешествие не принесло мне облегчения. Каждый раз нечто увиденное заставляло течь мои мысли в прежнем направлении. Был ли это амулет в лавке старьевщика, опал, фосфоресцирующий подобно кошачьему глазу в кромешной темноте, часто встречающиеся на моем пути две странные фигуры. Кстати, в последнее время я постоянно вижу их во сне. А однажды…
Я умолк, задумавшись.
— Да, — напомнил о своем присутствии дядя.
— Это произошло в Новом Орлеане. Я проснулся среди ночи и тут же стряхнул с себя остатки сна, уверенный, что секунду назад кто-то притаившийся в темноте разглядывал меня. Он был рядом, не далее, как в двух шагах. Я всегда храню под подушкой пистолет, не совсем обычный пистолет. Когда я дотянулся до рукоятки, он… назовем его собакой, бросился в открытое окно. Только я не уверен, что это была действительно собака.
Я заколебался; дядя терпеливо ждал, когда я продолжу.
— Пистолет был заряжен серебряными пулями.
Дядя надолго погрузился в раздумья. Я знал, о чем он думает.
— А другая фигура? — нарушил он наконец молчание.
— Не знаю, была ли она тогда в комнате. Обычно она покрыта с головы до ног капюшоном и плащом из плотной материи. Но что-то в облике этой фигуры подсказывает… В общем, это особь женского пола, и она прожила много, очень много лет. А иногда со стороны их фигур исходит…
— Я слушаю!
— Голос. Очень нежный голос. Зовущий куда-то. И огонь. И на фоне огня лицо, черты которого мне еще ни разу не удалось разглядеть.
Дядя кивнул головой. Комната погрузилась в полумрак, а дым снаружи давно уже растворился в густеющих тенях ночи. Я еще раз выглянул в окно: среди деревьев в саду угадывалось какое-то движение. И это видение было порождено моим воспаленным воображением?
Я подозвал дядю и уступил ему место у окна.
— Я видел этот огонь и раньше, — молвил я.
— Не вижу в этом ничего необычного. Бездомные всегда разводят костры.
— Нет. На этот раз это не огонь, согревающий бедняков. Это — Огонь Нужды.
— Поясни, что это такое.
— Он непременный атрибут древнего ритуала. Подобно кострам шотландцев, разводимым в середине лета. Но Огонь Нужды разжигают только в годину несчастий. Насколько мне известно, корни этого обычая проникают в седую древность.
Дядя вернулся на прежнее место и уселся, наклонившись вперед.
— Хватит дурить, Эд! Ты отдаешь отчет своим словам?
— Я думаю, что психолог охарактеризовал бы мое состояние как манию преследования, — ответил я с некоторым промедлением. — Я… теперь я верю в то, что раньше никогда не принял бы всерьез. Мнится мне, что кто-то безуспешно пытается напасть на мой след. Нет, он уже напал. И зовет. Кто это — я не знаю. Но внутренний голос подсказывает мне, что во время встречи с ним в моих руках должна быть эта вещица.
Я поднял шпагу и взмахнул ею над головой.
— Это совсем не то, что мне нужно, — продолжал я. — Просто в те минуты, когда мой мозг работает с особым напряжением, я начинаю осознавать, что шпага — гарант моей безопасности. Нет, это не та шпага, которая мне нужна. Необходимая мне находится в Камбодже, я уже говорил об этом. Я не знаю, какая она с виду, но все сомнения в ее подлинности рассеются, как только она попадет в мои руки.
Я засмеялся.
— И еще я знаю: стоит мне извлечь ее из нетлеющих ножен и взмахнуть над пламенем костра, и оно погаснет, как слабое пламя свечи…
Я не удивился, когда мой дядя укоризненно покачал головой. Вновь наступило молчание, длившееся с минуту.
— Ты обращался к врачам? — дядя раскурил потухшую трубку. — Способны они тебе помочь?
— Я знаю заранее, что они скажут, стоит мне к ним обратиться: "Вы на грани сумасшествия, молодой человек!" Убедите меня, что я сумасшедший, и мне станет легче. Прошлой ночью неподалеку от нас убили собаку, ты слышал об этом?
— И даже знаю, как ее зовут: Старый Герцог. Видимо, беднягу загрыз чей-нибудь сторожевой пес, спущенный на ночь с веревки, чтобы охранять ферму.
— Или же волк. Тот самый волк, который проник в мою комнату прошедшей ночью и поднялся надо мною, как человек, а затем вырвал клок волос с моей головы.
За окном в глубине ночи что-то вспыхнуло на миг и вновь погасло, поглощенное темнотой. Огонь Нужды.
Дядя тяжело поднялся со своего места и приблизился ко мне.
— Ты все еще болен, Эд, — сказал он, опустив свою тяжелую ладонь на мое плечо.
— Ты уверен, что я не совсем в своем уме. Вполне возможно, что это соответствует истине. Но я уверен также, что предчувствие не обманет меня — скоро наступит конец нашим сомнениям.
Я вложил шпагу в ножны и приставил ее к колену. Дядя уселся на свой стул, и каждый из нас погрузился в свои невеселые думы. На этот раз молчание было продолжительным.
Далеко на севере в лесной чаще горел Огонь Нужды. Я не мог его увидеть, но зато чувствовал, как порожденный им жар растекается в моей крови, и вот-вот она закипит, переполняясь злобой.
Зов рыжей ведьмы
Мне так и не удалось заснуть в эту ночь. Нечем было дышать — духота жаркого летнего вечера накрыла меня как одеялом. В конце концов, прекратив попытки одолеть бессонницу, я встал и направился в гостиную в поисках пачки сигарет. Из открытой двери до меня донесся голос дяди.
— Все в порядке, Эд?
— Да. Никак не могу уснуть. Попробую почитать немного. Я взял с полки первую попавшуюся книгу, уселся поудобнее в кресле и зажег настольную лампу. Могильная тишина окружала меня. Сюда не доносился даже шорох волн, набегающих на песчаный берег озера.
Для полного комфорта мне на хватало самой малости.
В роковую минуту рука снайпера шарит вокруг в поисках отполированной поверхности ружейного ложа. И точно также моей руке хотелось сжимать нечто подобное, однако — я был в том уверен — не тяжеловесное ружье и не легкую шпагу. Я был не в состоянии припомнить, как выглядело то оружие, которым я владел в прошлом так умело.
Мой взгляд наткнулся на кочергу у камина, и я решил, что эта кочерга именно то, что мне нужно. Но уверенность в этом длилась всего лишь мгновение и исчезла без остатка.
Книга оказалась популярным романом. Я быстро перелистывал страницы, читая по диагонали знакомый текст. Притаившееся глубоко в подсознании возбуждение проснулось и готово было, казалось, завладеть моим разумом.
Нахмурившись, я покинул кресло и поставил книгу на полку. Здесь я на мгновение задержался, пробегая глазами по корешкам книг. Повинуясь безотчетному инстинкту, я взял в руки увесистый том, к услугам которого не прибегал много лет. Это был молитвенник, реликвия нашей семьи.
Он самопроизвольно открылся в моих руках, и первое изречение, которое я прочел, гласило: "Я пришел, и чудовища окружили меня".
Я вернул молитвенник на прежнее место и вновь уселся в кресло. Свет настольной лампы действовал раздражающе, и я нажал на выключатель. Не успели мои глаза привыкнуть к полумраку, как неосознанное чувство ожидания чего-то неведомого нахлынуло на меня с удвоенной силой, как будто распахнулся невидимый занавес.
Вложенная в ножны шпага по-прежнему покоилась на моих коленях. Несколько секунд я рассматривал ее, как будто видел впервые, затем посмотрел на небо, укрытое легкими облаками, среди которых плыла полная луна, окруженная серебряным ореолом. Вдалеке угадывалось слабое сияние — Огонь Нужды все еще полыхал на болотах.
И он звал.
Золотистый квадрат окна влек к себе с гипнотической силой. Полузакрыв глаза, я в изнеможении откинулся на спинку кресла, и тут же почувствовал дуновение подступающей опасности. Затем я явственно расслышал отдаленный звон, который мне доводилось слышать и прежде. Он обычно сменялся отчетливым зовом, явственным и повелительным, но я всегда находил в себе силы сопротивляться ему.
В эту ночь я заколебался.
Отрезанный с моей головы пучок волос — не он ли дал возможность моим преследователям управлять мною? "Понятно, это из области суеверий" — подсказывал мне эту мысль рассудок, но в то же время я был глубоко внутренне убежден, что сверхъестественное воздействие на человека с помощью его волос не было досужим вымыслом впавших в детство старушек. С той поры, как я побывал на Суматре, от прежнего моего скептицизма не осталось и следа. И с тех пор я с головой погрузился в старинные фолианты, доставая их с помощью моего дяди и его друзей.
Это были ветхие книги, посвященные белой магии, спиритизму и даже заклинаниям для вызывания демонов и духов из мира теней… Я прочел их все от корки до корки.
Во время чтения мне казалось, что я всего лишь повторяю давно изученное, освежаю в памяти то, что давным-давно знал назубок. Только одно обстоятельство тревожило меня — во всех книгах я встречался с упоминанием некой субстанции, обладающей сверхъестественными возможностями.
И эта субстанция была сама вечность. Творцы народных сказаний наделили ее множеством имен, и многие из них сохранились до наших дней: Дьявол, Люцифер, Сатана, Кутчи, Иерарх австралийских аборигенов, Тулья эскимосов Гренландии, Абенсам африканских негров, Стрателли швейцарских пастухов.
Я не пытался познать сущность дьявола, да у меня и не было в этом нужды. И все же все это время по ночам к моему изголовью нисходил один и тот же сон, который не мог быть ни чем иным, как посланием черных сил, олицетворяющих собою Зло. Проснувшись в холодном поту, я приближался к золотистому проему окна, купаясь в лунном свете, все еще не совладавший с испугом, стремящийся всеми фибрами души к неописуемому словами совершенству. И тогда на фоне черного неба представал предо мною мерцающий неземным светом квадрат, в бездонной глубине которого угадывалось какое-то движение. Я уже знал, что мне необходимо совершить в определенной последовательности несколько требуемых церемониалом движений, чтобы дать толчок к началу действа, но был не в состоянии сбросить с себя оцепенение, парализовавшее все мои члены.
Квадрат, похожий на залитое лунным светом окно моей комнаты, похожий, но не тот. Поэтому страха не было.
Напев, который я явственно слышал, был мелодичным, успокаивающим, как колыбельная матери, убаюкивающей ребенка.
Золотистый квадрат заколебался, подернулся туманной дымкой, и крохотные змейки света блеснули мне в глаза. Низкое пение очаровывало, лишало последних сил.
Золотые змейки сновали взад и вперед, словно охваченные удивлением. Они соприкасались с лампой, поверхностью стола, ворсом ковра и только потом окружили меня. И тут же увеличили частоту своих колебаний. Я еще не успел испугаться, а они уже окружили меня со всех сторон, сжали в своих бестелесных объятиях, окутывая пурпурными покрывалами сна. Напев зазвучал еще громче, овладевая мною.
Так косматое тело сатира Марсия дрожало в экстазе, подвластное мелодиям родной Фригии. Я был знаком с этим напевом… Я знал это заклинание!
В проеме утонувшего в золотистом свете окна мелькнула — нечеловеческая, с янтарными глазами и лохматой лапой — тень волка.
Тень заколебалась, словно отбрасывающий ее оглянулся назад. И сразу же в комнате возникла еще одна фигура, укутанная в плащ с капюшоном, скрывавшим и голову, и тело. Фигура была крохотной, как будто под плащом прятался маленький ребенок.
Волк и укрытый капюшоном висели в золотом тумане, наблюдая за мною и чего-то дожидаясь. Пение прекратилось и тут же вновь возникло, слегка изменившись в тональности. Теперь можно было следить не только за мелодией, но и различать слова песни. Подобных слов не было в лексиконе ни одного народа Земли, и все-таки смысл их легко доходил до моего сознания.
— Ганелон! Я зову тебя, Ганелон! Печатью скрепляющей повелеваю: услышь меня!
Ганелон! Ну конечно же, это мое имя! Мне ли не знать его?!
— Но кто призывает меня?
— Я взывала к тебе и раньше, но путь был закрыт. Сейчас через разделяющую нас бездну перекинут мост. Спеши ко мне, Ганелон!
Тяжелый вздох.
Волк оглянулся через худое плечо, оскалил желтые клыки. Фигура в капюшоне наклонилась в мою сторону. Я почувствовал пронзающий взгляд, устремленный на меня из-под непроницаемой материи, ледяное дыхание достигло моего лица.
— Он забыл нас, Медея. — Эта фраза была произнесена тоненьким голосом, который мог принадлежать только ребенку.
И опять тяжелый вздох.
— Так он забыл меня?! Ганелон, Ганелон! Неужто забыты объятия Медеи, губы Медеи?
Борясь с дремотой, убаюкиваемый золотым туманом, я попытался встать на ноги.
— Он забыл, — повторила фигура в капюшоне.
— Все равно он должен вернуться ко мне, мой Ганелон! Полыхает Огонь Нужды. Врата в Темный Мир открыты настежь. Огнем и Водой, Светом и Тьмой вызываю я тебя, Ганелон!
— Он все забыл!
— Несите его! Воспользуйтесь данной вам властью! Туманная пелена стала плотнее. Волк с горящими глазами и фигура в капюшоне направились в мою сторону. Я почувствовал, как меня приподняли и понесли куда-то, даже не справившись, желаю я этого или нет. Проем окна раздвинулся, сделался шире. Я успел дотянуться до покоящейся в ножнах шпаги, прижал ее к груди, но и эта незаменимая в битве сталь не помогла мне справиться со стремительным отливом, уносившим меня в неведомую даль. Волк и фигура в капюшоне плыли рядом со мною.
— Огонь, торопитесь к Огню!
— Он ничего не помнит, Медея!
— К Огню, Эдейри, торопись к Огню!
Кроны искривленных деревьев проносились под нами. Далеко впереди та часть проема, к которому нес нас прилив, осветилась пламенем костра, и оно становилось все ярче и ярче. Это полыхал Огонь Нужды.
Скорость полета нарастала, нас несло прямо в Огонь…
"Нет! В Кэр Ллур!"
Из глубины моей пробуждающейся памяти всплыли эти загадочные слова. Волк с янтарными глазами вздрогнул всем телом и пристально посмотрел на меня. Фигура в капюшоне еще плотнее закуталась в пурпурную ткань. Я почувствовал струи ледяного воздуха в окружающем нас тумане.
— Кэр Ллур, — детски-нежным голосом прошептала Эдейри, обладательница капюшона. — Он вспомнил Кэр Ллур, но помнит ли он Ллура?
— Он вспомнит! Он несет на себе клеймо Ллура! В Кэр Ллуре, дворце Ллура, он вспомнит остальное!
Пламя Огня Нужды возносилось к небу — расстояние до него значительно сократилось. Я сопротивлялся как мог влекущему меня приливу, но все попытки противостоять ему оказались тщетными. И тогда я взмахнул шпагой, откинув прочь ножны, и принялся полосовать золотистый туман, по-прежнему окутывающий нас.
Закаленная сталь полосовала космы тумана, он распадался под ее ударами, и вновь смыкался. Гармоничная мелодия прервалась на мгновение, наступила мертвая тишина, затем…
— Матолч! — вскричал кто-то совсем рядом, скрытый туманом. — Лорд Матолч!
Волк насторожился, оскалил клыки. Я направил острие шпаги в его рычащую пасть, но зверь прыгнул в сторону, легко избежав удара.
Мощные челюсти волка сомкнулись, обхватив тонкий клинок; одно движение крупной головы — и эфес шпаги выскользнул из моей руки. Золотистый туман вновь уплотнился, не выпуская меня из своих теплых объятий.
— Кэр Ллур, — шептали вокруг меня. Огонь Нужды рвался ввысь алым фонтаном. Из огня вышла женщина.
Волосы чернее темной ночи мягкой волной ниспадали до колен. Из-под ровных бровей бросила она на меня долгий взгляд, как бы вопрошая о чем-то. Эта женщина была воплощением красоты. Мрачной красоты.
Лилит?! Медея, ведьма Колхиса.
И…
— Врата закрываются, — предупредила Эдейри.
Волк, все еще державший в зубах мою шпагу, тревожно прижал уши. Вышедшая из огня женщина не проронила ни слова.
Золотистые облака толкали меня в ее сторону. И тут она раскрыла мне свои объятия.
Волк и фигура в капюшоне устремились в огонь; многоголосый хор, набрав силы, превратился в громоподобный рев, способный расколоть планету.
— Это трудно, очень трудно, — сказала Медея. — Помогите мне, Эдейри и лорд Матолч!
Огонь угасал. Залитые лунным светом болота исчезли, словно испарились; вокруг меня раскинулась серая, не имеющая очертаний пустошь, уползающая в бесконечность. Даже звезд не было видно.
На этот раз голос Эдейри вибрировал от страха.
— Медея, я изнемогаю… Я слишком долго пребывала в мире Земли.
— Открой врата! — вскричала Медея. — Открой их хоть немного, иначе мы навсегда останемся между двумя мирами.
Волк припал к земле и зарычал. Я почувствовал, как из моего тела стремительно изливается поток энергии. Мозг волка не был мозгом зверя.
Золотой туман вокруг нас начал таять.
— Ганелон! — вскричала Медея. — Помоги мне, Ганелон!
— Он обладает властью! — шептала Эдейри. — Он посвящен Ллуру. Пусть Ганелон вызовет Ллура!
— Нет, нет! Я не смею! Ллур?
На повернувшемся в мою сторону лице Медеи застыло удивленное выражение. У ног моих волк зарычал и напряг свои мускулы, словно собираясь с помощью грубой физической силы распахнуть Врата между двумя Мирами.
Теперь я полностью погрузился в черное марево. Мысль моя устремилась вдаль и пронзила пространство мрачного ужаса — бесконечного, необъятного, а затем… Наткнулась на что-то…
— Ллур… ЛЛУР!
— Врата открываются, — выдохнула с облегчением Эдейри. Исчезла и серая пустошь. Золотистые облака потускнели и растаяли. Вокруг нас поддерживали высокий потолок белые колонны. Мы очутились на нешироком помосте, разрисованном странными узорами.
Страдая от ужаса и жалости к самому себе, я упал на колени, прикрывая глаза рукою.
Я смог вызвать Ллура!
Темные миры
Проснувшись, я долго лежал неподвижно и смотрел на низкий потолок, прислушиваясь к боли, пронизывающей мое тело. Воспоминания неудержимым потоком хлынули на меня. Я лежал на мягком ложе с горою подушек в небольшой комнате, меблированной без особого вкуса. Слева от меня в стене имелась ниша с прозрачной перегородкой, через которую в комнату проникал наружный свет. Рядом со мною на трехногом стуле сидела, не нарушая молчания, крохотная фигура в плаще и капюшоне. Без сомнения, это была Эдейри.
Мне так и не довелось увидеть ее лицо, — слишком плотной была ткань ее одеяния. И все-таки я почувствовал на себе ее пронизывающе-настороженный взгляд и учуял запах чего-то незнакомого, холодного и смертельно опасного. Плащ был тяжелым, грубым, грязновато-серого цвета и неестественно-замысловатого покроя. Приглядевшись еще раз повнимательнее, я лишний раз убедился, что под таким плащом может скрываться существо не более четырех футов.
— Не желаете ли откушать, лорд Ганелон? Или пить? — произнесла сиделка нежным детским голосом. Невозможно было определить, существу какого пола он принадлежит.
Я откинул шелковое покрывало и опустил ноги на пол. Я был облачен в серебристую тунику из тонкого мягкого материала. Эдейри не шелохнулась и оставалась неподвижной даже тогда, когда в спальню бесшумно вошел человек с накрытым подносом в руках.
Вид его действовал успокаивающе. Это был высокий человек с развитой мускулатурой, с крупной головой под этрусским шлемом с плюмажем. От его загорелого лица веяло мужеством и спокойствием, как мне показалось поначалу, но стоило мне встретиться с ним глазами, и я убедился в обратном: в глубине прекрасных голубых зрачков утонул животный страх. Странно знакомый страх, легко узнанный мною.
Он поставил поднос предо мною и удалился, не промолвив ни слова. Эдейри кивнула в сторону яств.
— Ешь и пей, пища поможет тебе восстановить силы, лорд Ганелон.
На подносе лежали кусок отварного мяса, странной формы лепешка, и стоял стакан бесцветной жидкости. Я отпил глоток — это была не вода, судя по вкусу.
— Значит, я вовсе не сумасшедший? — спросил я у Эдейри.
— Нет, хоть душа твоя и блуждала в потемках, а ты пребывал в ссылке. Но теперь ты опять в своих покоях.
— В Кэр Ллуре? — спросил я, сам не зная почему. В знак отрицания Эдейри затрясла своим плащом.
— Нет. Но ведь ты должен помнить…
— Я ничего не помню! Кто ты? Что произошло со мною?
— Вспомнил ли ты, что тебя зовут Ганелоном?
— Ты ошибаешься: мое имя — Эдвард Бонд!
— И все же ты многое вспомнил, например Огни Нужды, — с упором на два последних слова произнесла Эдейри. — Вспомнишь и остальное, хоть это и потребует немало времени. Ты должен знать: нас повсюду подстерегает опасность. Кто я? Я — Эдейри, и служу Совету.
— И ты…
— Женщина, — перебила меня гостья своим детским нежным голосом и тут же рассмеялась. — Очень старая женщина, самая дряхлая в Совете. Когда-то нас было ровно тринадцать, а теперь он значительно сократился. В нем, как в былые времена, Медея, лорд Матолч…
При этом имени тень волка мелькнула перед моими глазами.
— …Гэст Райми, обладающий могуществом большим, чем у любого из нас, но который слишком стар, чтобы в нем сохранилось желание им воспользоваться. И, наконец, ты, лорд Ганелон, или Эдвард Бонд, как ты себя назвал. Нас осталось всего пятеро, а ведь когда-то подобные нам исчислялись многими сотнями. Но даже я не помню, когда это было, и только Гэст Райми способен вспомнить все, стоит ему только захотеть.
Я обхватил голову руками.
— Великие небеса, я ничего не понимаю! Все, о чем говоришь ты сейчас, для меня не больше, чем набор ничего не значащих звуков. Я даже не знаю, где нахожусь!
— Выслушай меня и пойми. — Я почувствовал мягкое прикосновение к своему плечу. — Ты просто утратил на время память.
— Это неправда.
— Это правда, лорд Ганелон. Информация, накопившаяся в твоей памяти за долгие годы, была стерта и заменена новой. Все то, что ты относишь к событиям своей прежней жизни на Земле, эфемерно и не принадлежит тебе вовсе. Этих событий никогда не было, а если они и происходили, то без твоего участия.
— Ты сказала: "на Земле"? А где мы находимся в эту минуту?
— Ты сейчас на другой планете, но это — твой родной мир. Ты здесь родился. Восставшая чернь, враги твои и мои, отправили тебя в ссылку, заменив предварительно твою память памятью Эдварда Бонда.
— Ты никогда не сможешь убедить меня в этом!
— Подойди сюда! — крохотная фигура в капюшоне направилась к оконной нише. Она дотронулась до чего-то рукой, и окно стало совсем прозрачным. Я смотрел поверх ее головы на открывшийся моему взгляду пейзаж, подобный которому мне никогда не приходилось обозревать.
Или приходилось?
Лес внизу купался в кровавом свете тусклого красного солнца. Я глядел на могучие кроны со значительной высоты и поэтому не мог разглядеть отдельных деталей. Мне показалось, что деревья двигаются, именно двигаются, а не колеблются под воздействием ветра. Здание, в котором мы находились, стояло на берегу реки, устремившей свои воды в сторону гряды холмов, прикрывающих горизонт. Над лесом возвышались несколько белых башен. Вот и все, что мне удалось разглядеть.
Полыхающий в небе огромный красный диск поведал мне о многом. Нет, это была не та Земля, на которой я родился и вырос.
— Другая планета?
— И даже более того, — ответила Эдейри. — Мы вернули тебя в Темный Мир, — так зовут твою родную планету. Она отличается от других сгустков материи, вращающихся вокруг центральных светил в необъятной Вселенной, и в чем ее необычность, знали прежде только члены Совета. К несчастью для тебя об этом узнали и другие и не преминули воспользоваться своим знанием. Во Вселенной существуют параллельные миры, дивергентные в потоке времени, почти идентичные, если, конечно, не успели разойтись слишком далеко друг от друга.
Я ничего не понял.
— Миры существующие и несуществующие в обычном Пространстве-Времени, не разделенные обычным измерением, вариацией вероятности. Мир, в котором мы сейчас находимся, мог бы быть миром Эдварда Бонда, если бы что-то не произошло в далеком прошлом. Первоначально наша планета и Земля были одним целым, неразделенным в Пространстве-Времени миром. Потом кто-то принял решение, очень важное решение, хоть я и не могу сейчас сказать точно, в чем именно оно заключалось. Так или иначе, но оно было принято, и с того мгновения временной поток разделился, и, подобно амебе, прежний мир распался на два: Темный Мир и Землю. И вновь я ничего не понял.
— В начале они оставались абсолютно идентичными, за тем исключением, что в одном из них не было принято ключевое решение. А это не могло не повлиять на окончательный результат. Много столетий кануло в вечность с тех пор, и все-таки оба мира сосуществуют в сравнительной близости во временном потоке. Фатальная неизбежность отдаляет их друг от друга, различия растут лавинообразно. И все же они остаются сходными настолько, что каждый человек на Земле имеет своего двойника в Темном Мире.
— Двойника?
— Человека, которым он мог бы быть, если бы ключевое решение не было принято столетия назад. Да, двойники, например лорд Ганелон и Эдвард Бонд. Теперь тебе все понятно?
Я отошел от ниши и уселся на неприбранную постель.
— Сосуществуют два мира, порожденные планетой-амебой, — это я способен понять. Но мне кажется, что в твоих словах имеется гораздо больше информации, чем ты пыталась в них вложить. Если я тебя правильно понял, то где-то здесь околачивается мой двойник. Ведь в том мире, который я покинул с вашей помощью, его не было.
— Ты родился в Темном Мире; Эдвард Бонд — твой двойник — родился от земных родителей. Среди восставшей черни имеются и обладающие достаточными знаниями, способные поменять местами переменные величины в формуле Времени. Мы вспомнили об этой возможности много позже, а ведь когда-то она была хорошо известна каждому члену Совета. — Эдейри перевела дух, слегка поправив капюшон. — Повстанцы поменяли местами переменные, и в результате лорд Ганелон оказался на Земле, а Эдвард Бонд среди повстанцев. Они…
— Но зачем? — задал я давно мучивший меня вопрос. — С какой целью они это проделали?
Эдейри повернулась в мою сторону, и я в очередной раз почувствовал необычный холод, лишь только она уставила на меня свои невидимые из-за ткани капюшона глаза.
— Для чего им это понадобилось? — произнесла она с расстановкой. — Думай, Ганелон. Посмотрим, удастся ли тебе вспомнить.
Охотно последовав ее совету, я закрыл глаза и попытался расслабиться, давая возможность моей памяти ухватиться за нить воспоминаний Ганелона. Я все еще не мог смириться с мыслью о том, что подобное могло произойти именно со мною, хоть услышанное от Эдейри объясняло многое. В том числе и беспричинную потерю сознания в самолете, и комплекс неполноценности, развившийся во мне сразу же после падения.
Возможно, именно над джунглями Суматры произошла замена Эдварда Бонда на лорда Ганелона, замена двух близнецов, слишком испуганных и слишком беспомощных, чтобы осознать происшедшее с ними.
Но разве подобное возможно?
— Нет, не могу вспомнить! — сказал я с вызовом. — Этого не могло быть. Мне ли не знать, кто я? Я хоть сейчас могу рассказать тебе обо всем, что происходило… с Эдвардом Бондом на протяжении всей моей… его жизни. Можешь ли ты убедить меня в том, что это всего лишь иллюзии? Мои воспоминания достаточно ясны и отчетливы.
— Ганелон, Ганелон… — В голосе подошедшей ко мне Эдейри звучала укоризна. — Вспомни о черни, пытающейся низвергнуть установившийся порядок. Пошевели мозгами, Ганелон, подумай, зачем понадобилось им сыграть с тобой такую шутку?! Обитатели леса, Ганелон, непокорные ничтожные человечки в зеленых одеяниях. Ненавистные человечки, осыпающие нас угрозами. Ганелон, их, я надеюсь, ты помнишь?
Может быть, воздействие на меня Эдейри было сродни гипнозу. К мысли об этом я пришел много позже, но так или иначе, а в тот миг я увидел мысленным взором толпу облаченных в зеленые одеяния туземцев, пробиравшихся сквозь лесные заросли. Я едва не задохся от ярости, на краткий миг превратившись в Ганелона, знатного могущественного лорда, презиравшего этих ничтожных людишек, недостойных завязывать шнурки моих ботинок.
— Нет сомнений, ты ненавидел их, — прошептала Эдейри, от которой не ускользнуло выражение моего лица.
Ей не обязательно было читать мои мысли — весь мой облик красноречиво повествовал об обуревавших меня чувствах. Плечи горделиво расправлены, грудь выпячена вперед, губы искривились в презрительной усмешке.
— И, конечно же, ты карал их где и когда только мог, — продолжала Эдейри. — Это было твоим долгом и обязанностью. Но они обошли тебя, оказавшись хитрее. Обнаружили дверь, вращающуюся на временной оси, и вышвырнули тебя в иной мир. По другую сторону этой двери пребывал Эдвард Бонд, не питавший к ним ненависти. Поэтому они открыли перед ним дверь…
Эдейри повысила голос и продолжала с неприкрытой насмешкой.
— Фальшивые воспоминания, фальшивые воспоминания, Ганелон. Вместе с обликом Эдварда Бонда ты наследовал и его прошлое, но житель Земли явился в этот мир самим собою, ничего не ведая о лорде Ганелоне. Он причинил нам много беспокойства, друг мой, доставил немало хлопот. Поначалу мы не поняли, что произошло. Тогда мы уверовали, что лорд Ганелон покинул наш Совет и влился в ряды повстанцев, воодушевляя их и сплачивая для борьбы против собственной касты. Она мягко рассмеялась.
— Нам пришлось вывести Гэста Райми из дремотного состояния, в котором он пребывает. С его помощью мы изучили принцип поворота осей времени, затем переправились в мир, именуемый Земля, где и нашли тебя после продолжительных поисков. В конце концов нам удалось вернуть тебя в этот мир. Он твой, Ганелон, готов ли ты принять его?
Я помотал головой, словно пребывая во сне.
— Все это неправдоподобно, я — Эдвард Бонд.
— В наших силах вернуть тебе твою истинную память, и мы сделаем это, сколько бы времени нам не понадобилось. А пока что знай, ты входишь в состав Совета, возможно, самый могущественный из всех нас. Вместе с Матолчем вы были…
— Позволь мне задать вопрос, — в который раз перебил я прятавшуюся под капюшоном. — Я многое не понимаю. Матолч? Это тот самый волк, который сопровождал тебя прошедшей ночью?
— Ты не ошибся.
— Ты говоришь о нем, как о наделенном разумом.
— Род Матолча знатен не менее, чем твой, лорд Ганелон! Могу добавить, чтобы рассеять все твои сомнения. Он — ликантроп. При желании может менять свой облик.
— Оборотень? Это невозможно. Эти существа есть нечто иное, как порождение народной фантазии, персонажи мифов и наивных суеверий.
— Как зарождались мифы? — спросила Эдейри. — В далеком прошлом множество проходов соединяло Землю и Темный Мир. Воспоминания о тех днях сохранились на Земле в форме суеверий. Но корни их уходят в реальную действительность.
— И все-таки они остаются суевериями, и ничем больше, — убежденно сказал я. — Так легко утверждать, что существуют оборотни, вампиры и подобная им дребедень, но доказать их существование невозможно.
— Гэст Райми может рассказать о них больше, чем я, но стоит ли будить его из-за таких пустяков. Я попробую избавить тебя от твоих заблуждений… Слушай меня внимательно. Человеческая плоть состоит из мириад клеток, которые в определенных пределах способны приспосабливаться к изменившимся условиям. Если заложенную в них самой природой приспосабливаемость увеличить, то ускорится и процесс метаболизма. Следствие этого, как ты уже мог догадаться, появление оборотней.
Наконец-то я начал понимать хоть что-то из услышанного в это утро. Во время своего обучения в колледже я прослушал полный курс биологии и не раз наблюдал через микроскоп взбесившиеся клетки, клетки-мутанты и то, чему еще не придумано названий. Да и на своем жизненном пути я неоднократно встречался с людьми, с головы до ног покрытыми таким волосяным покровом, что им позавидовал бы любой волк.
А если ускорить процесс приспосабливания клеток? В таком случае могли бы происходить странные вещи!
А кости? Специфическая костная ткань, так непохожая на мягкие ткани организма. Физиологическая структура, способная изменяться таким образом, чтобы человек мог принимать облик волка? Такое даже трудно представить, настолько она уникальна!
— Конечно, здесь не обходится и без внушения, — подсказала Эдейри. — Во время своего перевоплощения Матолч обладает не такой уж звериной фигурой, как это кажется. Но тем не менее он в состоянии полностью изменить свой облик и часто делает это.
— Но как? — спросил я. — Откуда у него такая феноменальная способность?
Впервые за все время нашего разговора Эдейри несколько помедлила с ответом.
— Он мутант. В Темном Мире множество мутантов. Есть они и в Совете.
— Ты тоже мутант? — Да.
— И тоже… способна менять свой облик?
— Нет, — тотчас же ответила Эдейри и, как мне показалось, крохотное тельце ее под плащом задрожало. — Я не способна менять свой облик, лорд Ганелон. Но ты, наверное, помнишь, на что я способна?
— Нет.
— И тем не менее я обладаю способностями, которые могут тебе пригодиться, когда повстанцы вновь предстанут перед нами во всеоружии. — Эдейри повернулась в сторону ниши. — Да, среди нас много мутантов, и может быть именно этот фактор повлиял на наше отделение от Земли много веков назад. На Земле не должно быть мутантов, по крайней мере подобных нашим. И еще, Матолч не единственный в своем роде.
— А я, я тоже мутант? — спросил я и насторожился. Эдейри покачала головой в капюшоне.
— Нет, поскольку никто из мутантов не может обладать кровью, помеченной знаком Ллура. Ты был посвящен ему еще до своего рождения. Один из Совета должен владеть ключом к Кэр Ллуру.
Ледяные щупальца страха вновь на краткое мгновение сжали сердце. Нет, не страха, а ужаса, смертельного, перехватывающего дыхание кошмарного ужаса, в который я погружался каждый раз при упоминании имени Ллура.
Я заставил себя обратиться с вопросом к Эдейри.
— Кто такой Ллур?
Ответом послужило продолжительное молчание.
— Кто тревожит покой Ллура? — раздался позади меня властный голос. — Не прикасайся всуе к завесе, Эдейри!
Я оглянулся и на фоне черной портьеры разглядел стройную фигуру человека, облаченного в тунику и брюки. Его рыжая бородка торчала вперед острым клинышком. Незнакомец улыбался, обнажив крепкие зубы, вид которых показался мне знакомым. В каждом движении его гибкого тела угадывалась кошачья грация.
Желтые глаза смотрели на меня с изумлением.
— Молись, чтобы не было необходимости в этом шаге, — проронил незнакомец. — Лорд Ганелон, неужели ты и меня забыл?
— Он забыл тебя, лорд Матолч, — опередила меня Эдейри. — По крайней мере в этом облике.
Матолч — волк. Способный менять обличье. Он усмехнулся.
— Советом решено: сегодня вечером — шабаш, — громко сказал оборотень. — Лорд Ганелон должен приготовиться к тому, чтобы принять в нем участие. Однако посвятить его — забота Медеи, и она интересуется: проснулись ли вы, лорд Ганелон. Я вижу, вы бодрствуете, и ничто не может помешать нам пройти в ее покои.
— Готов ли ты отправиться с Матолчем? — спросила меня Эдейри.
— Почему бы и нет? — ответил я. Рыжебородый вновь усмехнулся.
— А ты действительно многое забыл, лорд Ганелон. Во времена, предшествовавшие твоему исчезновению, ты никогда не допустил бы, чтобы я оказался за твоей спиной.
— Но и у тебя хватило разума, чтобы не вонзить в его спину остро-отточенный кинжал! — поспешила пресечь возможную ссору Эдейри. — Стоило бы Ганелону воззвать к Ллуру, и ты тотчас же подвергся бы справедливому возмездию.
— Я пошутил, — небрежно молвил Матолч. — Мой враг должен быть достаточно силен, чтобы я стал с ним считаться.
Так что я подожду часа, когда к тебе вернется память, лорд Ганелон. А пока должен признать, что Совет оказался в незавидном положении, и мы нуждаемся в твоем содействии точно так же, как ты — в нашем. Итак, идешь ли ты к Медее?
— Иди с ним. — Эдейри сделала один шаг в мою сторону. — Опасности нет — рычание и клыки волка несопоставимы, даже если он не в Кэр Ллуре.
Мне показалось, что ее слова таили скрытую угрозу. Пожав плечами, Матолч отодвинул тяжелую портьеру и посторонился, пропуская меня вперед.
— Мало кто осмеливался угрожать оборотню, — сказал он через плечо.
— Я осмеливаюсь, — раздалось из-под капюшона.
И я вспомнил, что и она принадлежала к мутантам, хоть и не была ликантропом, подобно рыжебородому оборотню, который устремился следом за мною, лишь только я вышел в коридор.
Так кто же ты Эдейри?
Матолч и Медея
Ощущения мои можно сравнить с эмоциями заблудившегося в густом тумане человека. Я так и не смог решить для себя, наяву ли все это происходит или во сне. От нервного шока притупились все мои чувства, и я потерял способность логически мыслить. Самые обыденные мысли переполняли мой мозг и ничто вокруг не вызывало во мне тревоги. И это несмотря на то, что прошло менее суток, как я покинул привычный мне мир.
Но к моему немалому удивлению что-то знакомое было в этих сводчатых залах с белыми стенами, которые я пересекал вместе с Матолчем. Знакомое точно так же, как и в простиравшемся до горизонта сумрачном лесном пейзаже — им я любовался из окна отведенной мне комнаты, ежась от холода, исходившего от плаща Эдейри.
— Эдейри — Медея — Совет.
Я чувствовал весомость этих слов, будто в иные времена они отложились в моей памяти, оставив глубокий след.
Подпрыгивающая, стремительная походка Матолча, широкий размах его мускулистых плеч, хищная улыбка на полных губах — все это было не ново для меня.
Матолч пристально наблюдал за мною, скосив слегка свои желтые глаза. Внезапно он остановился перед красной портьерой и, помедлив немного, отодвинул ее в сторону, приглашая войти.
Я сделал всего лишь один шаг и остановился, застыв в ожидании.
Матолч кивнул головой с довольным видом, лицо его при этом так и не изменило своего вопросительного выражения.
— Значит, ты кое-что помнишь, лорд Ганелон?! Достаточно, чтобы прийти к выводу: за этой портьерой не могут скрываться покои Медеи?! И все-таки войдем сюда на минуту, мне необходимо поговорить с тобою наедине.
Только оказавшись на ступеньках винтовой лестницы я осознал, что до сих пор мы общались с оборотнем на языке, ничего общего не имеющем с английским. Но я отлично понимал его.
— Проходи, Ганелон!
Мы очутились в комнате округлой формы с прозрачным потолком. В насыщенном дымом воздухе устоялся неприятный запах неостывших углей, продолжавших тлеть в самом центре комнаты на жаровне с тремя бронзовыми ножками. Матолч указал мне на кресло с красной обшивкой.
— Интересно, многое ли тебе удалось вспомнить? — спросил он.
— Совсем немного. — Я сопроводил свои слова отрицательным жестом. — Но достаточно… чтобы не доверять тебе полностью.
— Значит искусственные воспоминания землянина, наложенные на твою память, все еще сильны. Гэст Райми предупредил, что в итоге ты вспомнишь все, но на это потребуется немало времени. Фальшивая запись в нейронной оболочке твоего мозга сотрется и обнажится первоначальная, истинная. Но на это нужно время.
"Как реставрированная икона, — подумал я. — Слой краски поверх другого. Не знаю, предстоит ли мне стать Ганелоном, но пока что я остаюсь Эдвардом Бондом".
— Интересно, — сказал Матолч, поглаживая рыжую бородку, — ты провел около двух лет вдалеке от нас. Не изменился ли ты окончательно и бесповоротно? Прежде ты всегда… ты ненавидел меня. Ганелон, ненавидишь ли ты меня по-прежнему?
— Нет, — ответил я не колеблясь. — Чувство, которое я испытываю в твоем присутствии, можно охарактеризовать как недоверие.
— И у тебя есть на то веские причины! Мы всегда были врагами, Ганелон, хотя и были повязаны заботами и постановлениями Совета. Желаешь ли ты, чтобы и в дальнейшем нас разделяла вражда?
Нет, если это зависит только от меня. Я вовсе не намерен наживать себе врагов — особенно здесь.
Рыжие брови Матолча взметнулись вверх.
— Ты неузнаваем, лорд Ганелон! В старые добрые времена тебе было бы безразлично, сколько человек числят тебя среди врагов. Боюсь, что изменения, происшедшие с тобою, неисправимы, и тогда всем нам не избежать подстерегающей нас опасности.
— Я ничего не понимаю. — Мне надоел этот бесплодный разговор. — Смысл твоих слов не доходит до меня. Все это похоже на затянувшийся сон.
— Подведем итоги. Если прежний Ганелон возродится в тебе — вражда неизбежна. Но пребывание на Земле могло изменить тебя, и как знать, мы еще можем подружиться. Признаю, друг предпочтительней врага. Медее это не понравится, но Эдейри будет в восторге. А что касается Гэста Райми… — Матолч пренебрежительно пожал плечами. — Он уже стар, очень стар. А ведь после него ты, Ганелон, станешь обладателем наивысшей власти. Но бразды правления тебе дано подхватить только в Кэр Ллуре.
Матолч умолк и несколько секунд смотрел на меня с ожиданием. Но что я мог сказать в ответ на услышанное?!
— Прежде ты знал, что ожидает тебя в Кэр Ллуре. Ты страшился и в то же время жаждал власти. Однажды ты побывал там: в день, когда тебя посвящали… Но сейчас ты изменился, и связь между тобою и Ллуром утончилась. Но ее можно укрепить, стоит тебе только захотеть.
— Кто такой Ллур? — я все еще надеялся получить ответ на этот вопрос.
— Не советую тебе задумываться над этим! — Голос Матолча звучал вполне искренне. — Будь настороже, если во время беседы с тобою Медея заговорит о Ллуре. Не знаю, Ганелон, предстоит ли нам враждовать как прежде, но ради нашего общего благополучия, ради благополучия Темного Мира — заклинаю тебя: избегай посещения Кэр Ллура. Как бы ни умоляла тебя Медея! По крайней мере дождись, когда восстановится твоя память.
— Так кто же такой Ллур? — повторил я. Матолч отвернулся от меня.
— Я думаю, только Гэст Райми может ответить на твой вопрос. Я не знаю, и не хочу знать. Ллур — это… это зло… постоянно испытывающее чувство голода. И его аппетит может удовлетворить лишь… лишь…
Матолч умолк и посмотрел на меня как-то странно.
— Ты забыл многое, — продолжал он через некоторое время, — и это смущает меня. Но помнишь ли ты, как вызывать Ллура?
Я отрицательно покачал головой, в которой воцарилась звенящая пустота. Как будто что-то материальное просилось наружу и никак не могло вырваться.
Ллур — Ллур?
Матолч соскреб с жаровни щепотку золы.
— Можешь ли ты вызвать Ллура? — спросил он, и голос его зазвенел от нетерпения. — Отвечай, Ганелон. Быть может, ты способен вспомнить?
Усилился неприятный запах дыма, пустота в моей голове как бы раздвинулась, освобождая путь бесформенной тени. И я узнал этот смертельный запах!
Я встал, пристально глядя на Матолча. Сделал два шага и ударом ноги опрокинул треножник. Угли рассыпались по каменному полу. Рыжебородый вздрогнул от неожиданности и отвел свой взгляд в сторону.
Вытянув руку, я схватил Матолча за ворот туники и встряхнул с такой силой, что зубы его застучали как кастаньеты. Ненависть и презрение к этому человеку помутили мне разум.
— Чтобы Матолч пытался меня обмануть?!
Кто-то неведомый вселился в меня, повелевал мною и говорил моим языком. Я же, оттесненный на задний план, прислушивался со стороны к его словам.
— Побереги свои чародейства для рабов и иеродул! — Казалось, мои голосовые связки готовы лопнуть от напряжения. — Я скажу тебе только то, что сочту нужным сказать, и ни слова больше! Жги свои зловонные травы где угодно, но не смей это делать в моем присутствии.
Челюсти Матолча сжались, в глазах вспыхнул желтый огонь. Лицо его перекосилось, плоть потекла подобно жидкости, едва различимая в клубах дыма, порожденного рассыпанными углями.
Пара желтых зрачков угрожала мне из желтого тумана.
Из горла оборотня вырвались булькающие звуки, способные зародиться только в глотке зверя. Злобный волчий рык! Алчущий хищник глядел на меня!
Дым рассеялся, мираж растаял. Матолч — в своем первозданном обличье — подался назад, пытаясь освободиться.
— Ты напугал меня, лорд Ганелон, — сказал он, поправляя ворот туники. — Я надеялся, что ты ответишь на мои вопросы, если эти травы, — тут он кивнул головой в сторону опрокинутого треножника, — восстановили бы твою память.
Я круто развернулся и направился к выходу из комнаты.
— Погоди, — окликнул меня Матолч. — У меня сохранилась вещица, принадлежавшая Эдварду Бонду. Взгляни на нее.
Я задержался в двух шагах от тяжелой портьеры.
Рыжебородый приблизился с оружием в руках. Я узнал свою шпагу, чьи ножны остались на Земле.
— Я прихватил ее перед тем, как вступить в Огонь Нужды. Твои права на нее неоспоримы.
Приняв из его рук оружие, я вновь направился к прикрытому портьерой выходу. Но Матолч еще не успел выговориться.
— Я не желаю вражды между нами, Ганелон. — Голос оборотня звучал вполне искренне. — И если к тебе вернулась прежняя мудрость, ты не поступишься моими предупреждениями. Не ходи в Кэр Ллур!
Мы расстались. Держа перед собою шпагу, я торопливо спускался по винтовой лестнице. Завладевший моим сознанием не собирался отступать. И все-таки первоначальные краски иконы проступали наружу, как бы проявляясь под воздействием сильного растворителя.
Верхняя запись, убившая мою память. Мою индивидуальность и мои воспоминания.
Замок — каким образом мне стало известно, что это замок? — являлся лабиринтом. Дважды мне довелось проходить мимо воинов-стражников, в чьих глазах застыл животный страх, усиливавшийся, казалось, при моем появлении.
Я шагал — ноги сами несли меня — по каменным плитам и в конце концов добрался до светло-янтарной залы с фонтаном в середине. Дуновение легкого ветерка коснулось моей щеки, сигнализируя о наличии поблизости открытого пространства. В конце залы я обнаружил выход в виде арки, орнаментированный по периметру переплетающимися экзотическими ветвями с крупными листьями.
Я прошел под аркой. И оказался в саду, огражденном высокими стенами. В саду невиданных цветов и причудливых деревьев.
На фоне черной земли цветы казались драгоценными камнями. Рубины и аметисты, прозрачные и молочно-белые, серебряные, золотые, изумрудные, слившиеся в роскошные ковры, они казались наделенными жизнью. Да и деревья казались живыми.
Искривленные и шероховатые деревья высились могучими дубами, их толстые сучья и упругие ветви скрывались под зеленым покровом листьев.
Деревья распрямились в ожидании, зеленый занавес зашевелился, и в этом движении я почувствовал угрозу.
А затем черные сучья заколебались и медленно потянулись в мою сторону…
И тут же расслабились, застыв в неподвижности. Они узнали меня!
Над этим лютым садом темный небосвод резко контрастировал со сверкающим на нем оком дневного светила. Деревья вновь зашевелились.
Смутное беспокойство завладело мною и зелеными кущами. Змееподобная ветвь изогнулась и быстро выпрямилась — нанесла удар и вновь приготовилась для очередного удара.
В том месте, где движение ветвей было наиболее интенсивным, я заметил фигуру человека, бегущего зигзагами, кидающегося из стороны в сторону, уворачивающегося от страшных ударов гибких ветвей ожившего леса-сторожа.
Человек в плотно обтягивающем его одеянии бежал в мою сторону.
Его суровое волевое лицо горело от возбуждения, такое выражение появляется обычно на лице одержавшего победу. В руках бегуна не было никакого оружия, только к поясу была пристегнута кобура пистолета или нечто в этом же роде.
— Эдвард! — окликнул он меня приглушенным голосом. — Эдвард Бонд!
Я узнал его. Не его именно, конечно. Но мне уже доводилось смотреть вслед убегающим, облаченным во все коричневое человеческим фигурам, и представший предо мною был одним из их племени.
Ненависть, которую я час назад испытал в присутствии Матолча, вновь окатила меня от одного вида этого человека.
Враг! Бунтарь! Представитель тех, кто использовал волшебство, чтобы погубить лорда Ганелона!
Я почувствовал, как волна гнева залила краской мое лицо, как закипевшая кровь застучала в висках с необычной, яростной силой. Мое тело напряглось, приняв позу Ганелона: плечи назад, грудь выставлена вперед, презрительная улыбка на губах, высоко поднятый подбородок. Я вслушивался, как моя гортань сыплет проклятиями, пользуясь словарным запасом языка, который я не знал вовсе. Бегун отступил назад, недоверчиво оглядывая меня. Рука его потянулась к кобуре.
— Ганелон? — произнес он с едва заметной заминкой, пытаясь перехватить мой взгляд. — Кто же ты: Эдвард Бонд или лорд Ганелон?
Ведьма в алом
Правой рукой я все еще сжимал шпагу. Моим ответом послужил молниеносный выпад, но для способного избегать хлестких ветвей живого дерева мой выпад оказался не опасным. Уклонившись, бегун окинул меня грозным взглядом и извлек из кобуры свое оружие. Перед этим он оглянулся назад, я проследил за его взглядом и увидел другую фигуру, на этот раз в зеленом одеянии, скользящую между взбесившихся деревьев. Она была меньше ростом и изящнее — девушка в тунике цвета земли и сочной зелени. Ее черные распущенные волосы ниспадали до плеч. Выбравшись на свободное пространство, она перевела дыхание и обратила в мою сторону искаженное ненавистью лицо.
Человек, представший предо мною первым, поднял руку повелительным жестом.
— Даже если ты Ганелон, ты должен помнить Эдварда Бонда! Он был с нами, он верил в нас! Выслушай меня, пока не поздно. Арле сможет убедить тебя, Эдвард. Торопись к Арле. Даже если ты Ганелон, позволь мне сопроводить тебя к Арле!
— Все бесполезно, Эрту! — произнесла девушка. Она боролась с крайним из деревьев, чьи ветви обхватывали ее и пытались притянуть к стволу. Ни Эрту, ни его подруга не старались уже говорить шепотом. Они кричали, как будто не знали, что на вызванный ими шум сюда устремятся стражники, а ведь я хотел убить их сам, никому не предоставляя право на такое удовольствие. Я жаждал крови, я желал лицезреть своих врагов поверженными, и в тот момент имя Эдварда Бонда ничего мне не говорило.
— Убей его, Эрту! — вскричала девушка. — Убей его или предоставь это мне! Я знаю Ганелона!
Я вгляделся в ее лицо и крепче сжал эфес своей шпаги. Несомненно она говорила правду — она знала Ганелона, и у нее были веские причины ненавидеть его. Я видел это лицо раньше, искаженное отвращением и отчаянием. Я не помнил, где, когда и при каких обстоятельствах мне приходилось встречаться с этой девушкой, но, несомненно, в забытом мною прошлом наши пути пересекались.
Повинуясь приказу, Эрту с явной неохотой наводил на меня свое оружие. Я понимал его состояние: трудно целить в человека, некогда бывшего твоим другом. Я торжествующе рассмеялся и сделал очередной выпад — шпага со свистом рассекла воздух. На этот раз Эрту не выказал былого проворства, и моей шпаге удалось-таки испить его крови. Отпрянув назад с опозданием, Эрту поднял свое оружие — черное дуло смотрело мне в переносицу.
— Не вынуждай меня совершить непоправимое, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Это пройдет. Еще вчера ты был Эдвардом Бондом — ты станешь им вновь. Зачем ты вынуждаешь меня нажать на курок, Ганелон?
Я поднял шпагу. Все плыло передо мною, как в тумане, красная пелена ярости застлала мой мозг. Все мое существо переполнилось беспричинным торжеством. Мысленным взором видел я фонтан крови, хлынувшей из его разорванной аорты, лишь только острие моей шпаги достигнет цели.
Я изготовился для нанесения последнего, решающего удара!
И вдруг шпага ожила в моих руках. Она дернулась и задрожала, пытаясь вырваться из моей ладони.
Невозможно передать это словами, но мой удар возвратился ко мне же. Вся энергия, которая должна была повергнуть противника на землю, прокатилась по клинку, по моей руке, по всему моему телу. Острая боль и изумление: мне показалось, что сад завертелся вокруг меня. Земля встала дыбом, обрушившись на мои колени.
Туманная пелена спала с моих глаз. Я все еще оставался лордом Ганелоном, оглушенным чем-то более могущественным, чем простой удар материального тела.
Я стоял на коленях, опираясь о землю одной рукой, чувствуя непереносимую боль в мышцах правой руки, и с удивлением смотрел на шпагу, которая валялась метрах в пятнадцати от меня и светилась.
Я не сомневался: все подстроено Матолчем, и никем иным! Я слишком рано забыл, с каким плутом свела меня судьба, сколько злобы и коварства в этом скользком оборотне. Я поднял на него руку в его же апартаментах и должен был знать: он сделает все, чтобы отомстить!
Даже будучи наивным простаком Эдвардом Бондом, я должен был все хорошенько обдумать, прежде чем принять дар из рук оборотня!
Но сейчас у меня не было времени думать о Матолче. Я уставился в глаза Эрту и на дуло его пистолета и видел, что лицо моего противника все более хмурилось по мере того, как он пристальным взглядом изучал меня.
— Ганелон! — произнес он зловещим шепотом. — Душегуб! Курок его пистолета начал вращаться, я физически ощутил это движение.
— Подожди, Эрту! — вскричала тонким голосом девушка, успевшая освободиться от объятий гибких ветвей. — Подожди, дай мне!
Все еще оглушенный, я гордо поднял голову. После перенесенного удара любая попытка оказать сопротивление была обречена на провал, и мне ничего не оставалось, как следить за ее действиями. Девушка подняла свое оружие — черное дуло пистолета казалось огромной родинкой на ее бледном лице, искаженном от ненависти.
— Позволь это сделать мне! — вновь вскричала она. — Он должен вернуть мне свой долг!
Я все еще чувствовал себя беспомощным, словно опутанный сыромятными ремнями. Расстояние, нас разделявшее, было незначительным, и она не должна была промахнуться. Ярость пылала в глазах, пистолет дрожал в руках, потому что сама лесная красавица дрожала от душившей ее ненависти. В эти мгновения причудливые видения пронеслись перед моими глазами — отдельные события из жизни лорда Ганелона и Эдварда Бонда.
Затем шорох, громкое шипение, похожее на вой ветра, раздалось со всех сторон. Деревья двинулись в нашу сторону с неожиданной для них быстротой, и издаваемое ими шипение еще более усилилось. Эрту вскрикнул предостерегающе, но его напарница слишком глубоко погрузилась в обуревавшую ее ненависть, чтобы реагировать на звуки извне. Ей не суждено было узнать, что произошло. Быть может, она даже не почувствовала, как развалился ее череп от могучего удара острого сука. Смерть была мгновенной, и все-таки она успела выстрелить — раскаленная молния ударила в землю рядом с моим коленом. Я почувствовал запах испепеленной травы.
Она уже была не в состоянии вскрикнуть, когда кровожадные ветки обвились вокруг стройной фигуры. До меня отчетливо донесся хруст ломающихся костей, хорошо мне знакомый хруст, поскольку мне неоднократно доводилось слышать его в этом саду. Хребет человека то же, что обычная щепка в могучих объятиях неусыпных ветвей.
Оцепенение Эрту длилось не более двух секунд. Помутневшие было глаза вновь засверкали, и я понял, что на этот раз он спустит курок без колебаний. Но мне не суждено было умереть в этот день. За моей спиной раздался смех, нервный и презрительно-холодный. Я увидел, как неподдельный страх и яростная злоба исказили черты лица Эрту, как он отвел от меня со всей поспешностью свой пистолет и направил его поверх моей головы в исходившего издевательским смехом. Он так и не успел нажать на курок: пепельно-белый луч вырвался из-за моего плеча и ударил ему в грудь чуть повыше левого соска.
Эрту рухнул на землю как подкошенный; стекленеющие глаза его исходили ненавистью.
Я оглянулся, медленно поднимаясь на ноги. В десяти шагах от меня стояла улыбающаяся Медея, стройная и прекрасная, облаченная в роскошное пурпурное платье. В правой руке моя спасительница держала черную трубку, по-прежнему направленную в сторону Эрту.
— Ганелон, — прошептала Медея бесконечно нежным голосом. — Мой Ганелон!
Не отрывая от меня сулящего все земные блага взгляда, Медея хлопнула в ладоши. Тотчас же безмолвные, как ожившие статуи, стражники проникли в сад, подняли с земли безжизненные тела Эрту и его подруги и унесли в глубь сада. Деревья зашевелились, зашумели зелеными кронами и направились к ограде.
— Память вернулась к тебе, как я рада этому! — воскликнула Медея, лишь только мы остались вдвоем. — Ты опять с нами, лорд Ганелон. Но помнишь ли ты свою Медею?
Медея, ведьма Колхиса! Черная, белая и алая, стояла она предо мною, радостно улыбаясь; обвораживающая красота моей спасительницы разбудила во мне забытые воспоминания. Еще не было такого человека, который, хоть раз увидев Медею, мог навсегда забыть о ее существовании. До тех пор, пока жизнь теплилась в нем.
Однако еще что-то очень важное, связанное с Медеей, я обязан был вспомнить. Свойственное натуре этой женщины заставляло даже лорда Ганелона быть всегда начеку в ее присутствии. Ганелона? Итак, я все-таки лорд Ганелон? Еще пару минут назад, готовый вступить в единоборство с пробравшимися сквозь живой лес, я без колебаний ответил бы утвердительно на этот вопрос, и даже тени сомнения не возникло б в моем мозгу.
Вновь воспоминания нахлынули на меня. И в то время как прекрасноликая ведьма смотрела на меня с ожидающей улыбкой, все, что способствовало моему превращению на непродолжительное время в лорда Ганелона, спадало с моего мозга, как надрубленный плющ. Эдвард Бонд в одежде с чужого плеча глядел с ужасом и отвращением на незнакомый сад, содрогаясь при одной мысли о том, что здесь произошло.
Я боялся этой женщины, я не хотел, чтобы она догадалась, какие черные мысли бродят в моей голове, и поэтому поспешил отвести в сторону свой смущенный взгляд. Я был выведен из равновесия, и неудивительно: по моей вине погибли искавшие со мной встречи, и мне не может служить оправданием то обстоятельство, что мною, моим телом руководил чуждый мне разум Ганелона.
Впрочем, я по-прежнему находился в теле Ганелона; теперь в этом не было никакого сомнения. Эдвард Бонд возвратился на Землю, в окружение своих близких, только память его задержалась в ином мире. Впрочем, вполне возможно, что у нас на двоих одна и та же душа. А душа Ганелона не могла найти себе применения и витала поблизости, в надежде изыскать подходящий момент и вытеснить навсегда из принадлежащего ей по праву тела душу Эдварда Бонда.
Я искренне ненавидел лорда Ганелона. Я презирал и суть, и дух этого человека. И пусть моя память фальшива, представляет собою копию памяти Эдварда Бонда, она сильнее, ближе и дороже мне, чем память Ганелона, впитавшего в себя жестокость и коварство с молоком матери. Пусть недолго, но я был Эдвардом Бондом, я останусь Эдвардом Бондом навсегда!
Полный заботы мелодичный голос Медеи прервал мои размышления. Не дождавшись ответа, она повторила свой вопрос.
— Ты помнишь меня, лорд Ганелон?
Я не хотел, чтобы она догадалась о моем смущении, и попытался совладать и со своим лицом, и со своим голосом.
— Меня зовут Эдвардом! — сказал я с достаточной твердостью. — О существовании лорда Ганелона я узнал впервые от Матолча, Эдейри и от тебя.
— Будем надеяться, что заблуждение твое не затянется надолго, — вздохнула очаровательная ведьма. — Не будем подстегивать бег времени, рано или поздно, но ты сбросишь путы чуждой тебе памяти. Когда ты поживешь прежней жизнью в привычной тебе обстановке, окунешься в заботы Совета, — двери твоего рассудка раскроются сами собою. Я думаю, что это произойдет во время шабаша…
Улыбка исчезла с ее лица и вишнево-красные губы слились в тонкую линию.
— С той поры, как я отправилась на поиски в мир Земли, шабаш не проводился ни разу, — сочла нужным сообщить мне Медея. — Полтора года — это слишком много. Потому что в Кэр Ллуре есть некто, кто уже зашевелился и требует очередную жертву. Ты помнишь Кэр Ллур, Ганелон?
И вновь холодное дыхание необъяснимого страха коснулось меня при упоминании некоей загадочной местности в Темном Мире.
Ллур — Ллур! Кромешная темнота и шевелящееся за золотым окном. Что-то слишком чуждое, чтобы ступать по той же земле, по которой ступает нога человека; что-то такое, чему не должно быть места в обжитом людьми пространстве. Неспособное, по всей видимости, существовать без людей, это нечто в то же время таило в себе угрозу всему человечеству. Я не имел об этом нечто никакого представления, я испытывал к нему инстинктивное отвращение и одновременно (возможно ли такое?) ощущал прочные нити, связывающие меня с Ллуром.
Я знал! Я вспомнил!
— Я ничего не помню, — бросил я в ответ. Потому что именно в эту минуту осознал, что мне необходимо быть предельно внимательным и осторожным. В этом мире я не должен доверять никому, и себе в том числе. Я вспомнил! Но никто не должен об этом догадаться. Пока я не проникну во все их замыслы, не проведаю обо всех их ловушках, не стоит даже упоминать о том, что помимо шпаги, этой безобидной булавки, у меня имеется иное, более грозное оружие.
Ллур! Сама мысль о нем… о… — это значительно укрепит мои позиции. Потому что между подлинным Ганелоном и Ллуром существовала некая мистически-жуткая связь. Я знал, что Совет попытается подтолкнуть меня к полному слиянию с Ллуром, и я знал, что даже Ганелон трепетал при одной мысли об этом. Я должен притвориться более несведущим, чем являюсь на самом деле, пока все не прояснится окончательно в моей памяти.
Движимый осторожностью, я счел нужным повторить:
— Я ничего не помню.
— Даже Медею? — не без лукавства произнесла ведьма и приблизилась ко мне плавной походкой. В ней действительно было что-то колдовское. Мои руки властно притянули к груди ее податливо-страстное тело, как будто они оставались руками Ганелона, а не моими. Но губы, ответившие на жгучий поцелуй чародейки, остались губами Эдварда Бонда.
— Даже Медею?
Эдвард Бонд или Ганелон — какая мне, в сущности, разница? Если это безразлично такой красавице, то мне — тем более!
Не от поцелуя ли вишнево-красных губ произошла во мне эта перемена? Я держал в объятиях божественно-прекрасное тело, но что-то сродни отчуждению продолжало разделять нас. Мозг мой работал лихорадочно быстро, я решил, что всему виной я — то ли житель Земли, то ли Темного Мира. Разошедшиеся миры… мутанты… Быть может, я для нее то же, что демон для земной женщины?
— Ганелон!
Дрожа всем телом, она приставила ладони к моей груди, толкнула изо всех сил, желая вырваться из моих объятий. Крохотные капли пота выступили на мраморном лбу.
— Достаточно! — выдохнула она. — Или ты не знаешь?
— Что я не знаю, Медея?
И теперь непритворный ужас появился в ее раскосых глазах.
— Ты забыл?! — голос ее задрожал, казалось, она готова разрыдаться. — Ты забыл меня, Ганелон, забыл, кто я такая… Что я такое!
Поездка в Кэр Сапнир
В то время, как я маялся без дела в покоях, принадлежавших Ганелону, все остальные обитатели замка готовились к шабашу. Ноги Ганелона мерили шагами просторные залы Ганелона, но человек, любовавшийся развешанными на стенах старинными картинами и боевыми доспехами, был Эдвардом Бондом. Я все еще не переставал удивляться тому, как воспоминания чуждого этому миру индивида, наложенные на мозг Ганелона, в корне изменили владельца всего этого великолепия.
Задумывался я и о том, смогу ли в конце концов разобраться, кто я таков на самом деле. Ганелон был мне неприятен, к подобным ему я никогда не питал доверия. И в то же время я должен быть во всеоружии: знать больше того, что предполагают о моих знаниях обитатели замка, — в противном случае меня ждет скорый и бесславный конец. И какая разница, с чьим сознанием я отправлюсь в потусторонний мир: лорда Ганелона или Эдварда Бонда. Предостеречь меня некому: Медея уклонилась от ответа, точно так же поступит и Эдейри; Матолч может наговорить мне много, но будет лгать при этом.
Будь на то моя воля, я не стал бы участвовать в шабаше, который — я знал об этом — будет Шабашем Ллура. О, эта ужасная связь между нами! И жертвы, ему предназначенные!
Могу ли я быть уверенным, что не окажусь в числе этих жертв, что меня не бросят на алтарь перед… перед Золотым Окном?
На краткие мгновения Ганелон завладел моим сознанием, пытаясь связать обрывки воспоминаний, слишком быстро мелькавших в моем мозгу, чтобы их можно было выстроить в логический ряд. В итоге во мне осталось только ощущение страха — страха, отвращения и безысходной, безнадежной тяги.
Но могу ли я отказаться принять участие в шабаше?!
Отказываясь, я как бы заявлю во всеуслышанье, что знаю гораздо больше, чем это положено Эдварду Бонду, об опасностях, подстерегающих Ганелона. Единственным моим оружием против них остается слабое знание, которое мне удалось воскресить в своей памяти, но и его я должен оберегать как зеницу ока. Я последую за ними. Я должен идти даже в том случае, если меня ждет алтарь.
Но что представляют собою остальные обитатели Темного Мира, облюбовавшие густые леса?! Они были вне закона, и воины Совета охотились за ними, как за дикими зверями. Плен влек за собою рабство — я хорошо помнил ужас во взгляде этих живых мертвецов, являвшихся слугами Медеи. Оставаясь Эдвардом Бондом, я думал о них с искренним сочувствием, готов был принять участие в любой акции, способной освободить их от власти Совета. Подлинный Эдвард Бонд провел рядом с ними в лесной чащобе полтора года, влившись в ряды повстанцев, стал среди них заметной фигурой. Я догадывался, как мается он сейчас на Земле, не по собственной воле расставшийся с друзьями и не завершивший всех планов по их освобождению от пут, наложенных с помощью черной магии.
Не исключено, что мне придется отправиться на поиски лесных жителей. Быть может, среди них я буду чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока моя память не вернется ко мне полностью. Но когда она вернется… Тогда обуянный яростью Ганелон окажется в самой гуще своих врагов, содрогаемый от унижения и приступов бешенства. Могу ли я допустить, чтобы жители леса подверглись опасности, которую воплотит в себе лорд Ганелон, когда его память завладеет моим сознанием?! И в то же время, должен ли я подвергнуть себя такой опасности — их священной мести, непредотвратимой и скорой, поскольку их великое множество, а я один?!
Я не желал принимать участие в шабаше, но посмею ли я сказать об этом вслух? Я нигде не могу чувствовать себя в безопасности, поскольку Ганелон мог вытеснить Эдварда Бонда в любую минуту. А опасности будут подстерегать меня и в замке, и за его пределами. Я должен остерегаться и лесных жителей, и каждого из членов Совета.
Она могла исходить от бесшабашного, коварного Матолча.
От Гэста Райми, кем бы он ни был. От Эдейри или от рыжей ведьмы.
"Но скорее всего от Медеи, — подумал я. — От Медеи, которую некогда любил!"
Ближе к вечеру две девушки-рабыни принесли мне пищу и новую одежду. Я торопливо поел, переоделся в простые полотняные брюки и тунику, накинул на плечи короткий голубой плащ. Я вертел в руках маску из плотной золотистой парчи, когда одна из девушек заговорила.
— Мы проводим тебя, лорд, когда ты будешь готов.
— Я уже готов, — откликнулся я, и девушки тут же направились к выходу из комнаты. Я последовал за ними, все еще крутя в руках маску, пытаясь догадаться, какую роль ей предстояло сыграть в ближайшее время. Миновав два коридора, мы очутились в покоях Медеи. Бледно-молочный, непонятно откуда проникающий свет освещал огромную залу. В своем туго обтягивающем стан алом платье Медея была ослепительно прекрасна. На ее мраморные плечи был накинут пурпурный плащ, на мои — голубой.
Повинуясь повелительному жесту госпожи, рабыни скрылись за портьерой. Медея улыбнулась мне вымученной улыбкой; она была взволнована, если судить по ее надкушенным губам и учащенному дыханию. Казалось, она ждет неприятных известий.
— Ты готов, Ганелон?
— Не знаю, — ответил я. — Все зависит от того, что ты имеешь в виду. Ты же знаешь, я ничего не помню.
— Мы надеемся, что твоя память вернется нынешней ночью, по крайней мере значительная часть ее. Но ты не должен принимать участие в ритуале, по крайней мере до тех пор, пока не будет принесена жертва. Будет лучше для всех, если ты останешься обычным наблюдателем. Ты забыл требования ритуала, так предоставь мне и остальным членам Совета вершить его без твоего участия.
— С кем, с Матолчем?
— И Эдейри, — сказала Медея. Гэст Райми не сможет присоединиться к нам. Он давно уже не покидает замок, не покинет и на этот раз. Он стар, очень стар…
Я нахмурился.
— Куда мы идем? — спросил я как можно жестче.
— В Кэр Сапнир. Я уже говорила, что давно не приносили жертвы, с тех пор, как я отправилась на Землю, надеясь отыскать тебя. Задерживать жертвоприношение опасно.
— Чего вы ждете от меня?
Медея притронулась нежными пальчиками к моему плечу.
— Ровным счетом ничего, но до определенного момента. Когда память вернется к тебе, ты не станешь задавать подобные вопросы. А сегодня тебе остается только наблюдать за нами, не более того. Надень свою маску.
Как бы подавая мне пример, она надела небольшую черную маску, оставившую открытой нижнюю часть ее лица. Когда я проделал ту же операцию, Медея направилась к выходу, пригласив меня следовать за собою. И вновь — освещенные молочно-белым светом залы и длинные коридоры.
— Старайся держаться рядом со мною, — сказала Медея, когда мы очутились вне замка. Навстречу нам двое конюхов вели под уздцы пару тонконогих скакунов. Медея с грацией амазонки вскочила в седло передней лошади, я, но совсем не с тем проворством, уселся в седло последней.
Наступил тот предзакатный час, когда все в природе готовится ко сну. Отворились массивные ворота, за ними начиналась дорога, скрывающаяся в лесных зарослях. Торжественно-сердитый диск солнца красным щитом повис над горным кряжем, прикрывающим горизонт. Я погрузился в раздумья, и видимо надолго — когда я очнулся, солнце успело скрыться за хребтом. Черный полог неба прикрыл замок, на небосводе зажглись мириады огоньков. В слабом свете звезд не прикрытая маской часть лица Медеи казалась выкрашенной белилами. Но глаза, ее прекрасные глаза сверкали все тем же дивным блеском.
Из сгущавшейся тьмы до нашего слуха долетел слабый звук трубы. Затем тишину нарушил усиливающийся шорох, постепенно превратившийся в ритмичный стук копыт. Около нас замаячила человеческая фигура: стражник без маски молча смотрел в сторону раскрытых настежь ворот.
Вскоре дворик заполнили скрип ремней амуниции и мелодичное цоканье подковок, прибитых к подошвам сапог. По крайней мере три взвода воинов прошли мимо нас, следом за ними группа сбившихся в кучку девушек-рабынь. Каким-то образом я догадался, что предо мною девственницы, которых этой ночью принесут в жертву Ллуру.
На легком быстроногом скакуне подъехал Матолч, не преминувший окинуть меня изучающим взглядом. Его желтые глаза сверкнули неприязнью. С широких плеч свисал легкий плащ.
И вот наконец крохотная фигурка Эдейри, восседающая на пони. Ее сопровождал эскорт всадников. Стало слишком темно, и я не смог разглядеть их лица.
Мы выбрались на дорогу через раскрытые ворота, так и не обмолвившись ни словом, прислушиваясь к стуку лошадиных копыт. Открытое, доступное обстрелу пространство было незначительным, и вскоре нас поглотил наступающий со всех сторон лес.
Я оглянулся назад. Огромная туча, прикрывающая южную часть неба, являлась тем самым замком, из которого мы только что выбрались.
Мы ехали шагом под тяжелыми, нависающими над самой головой ветвями. Когда мы покинули тень, отбрасываемую замком, и глаза мои привыкли к темноте, я смог разглядеть подступающие к дороге деревья. Между ними и черными стражниками сада не было ничего общего, и все-таки их очертания были непривычно дики для обитателя Земли. Не могу объяснить причину тревоги, хлынувшей на меня сверху и со всех сторон.
Около часа, а то и более, длился наш переход. Из-за наших спин поднималась в небо луна. В ее золотистом свете в долине под нами виднелась башня — темная, без окон башня, с острыми шпилями, как бы вылезшая из черной земли и черного скопления старых и кровожадных деревьев.
— Кэр Сапнир!
Мне уже приходилось бывать в этом месте. Ганелон из Темного Мира мог ориентироваться здесь с закрытыми глазами.
Кэр Сапнир. Сапнир? Изучая на Земле магию, я встречался с этим именем на страницах древних фолиантов. Старинное имя в Гасконии… Ну конечно же!
Mecca святого Сапнира!
Человек, которому служили эту мессу, должен был умереть, — это я тоже помнил. Будут ли сегодня служить черную мессу лорду Ганелону?
Нет, это не было Кэр Ллуром. Каким-то образом я знал это. Кэр Ллур находился совсем в другом месте, а не в башне, предназначенной для паломников. Но сюда, в Кэр Сапнир, как и в другие храмы Темного Мира, Ллура можно вызвать, чтобы он принял участие в пиршестве. И если его вызвать на поминальный пир — он непременно явится.
Умрет ли сегодня Ганелон? Я с силой натянул поводья, заставив скакуна заплясать на месте. Воздух вокруг был наэлектризован, и я не мог понять, что послужило этому причиной. Медея, державшаяся рядом со мною, была удивительно спокойна. Эдейри всегда оставалась спокойной, при любых обстоятельствах. Что касается Матолча, то этот человек вообще был лишен нервов. И все-таки в звуках ночи было что-то тревожное, заставлявшее учащенно биться сердце.
Передо мною и членами Совета безмолвной монолитной колонной шествовали воины и группа девственниц. Казалось, воины толкали перед собою клубок из человеческих тел. Движения тех и других были монотонно-механическими, как будто они заснули при выходе из замка и до сих пор не могли проснуться. Члены Совета не сочли нужным пояснить мне, с какой целью столько девственниц вели в Кэр Сапнир. Но почему никто из них не попытался скрыться в лесу? Не напряженность ли тому виной, сгущавшаяся в темноте вокруг нас?!
Я не мог ошибиться: кто-то ждал нас в ночи.
Люди леса
Наш отряд уже приступил к спуску в долину, как неожиданно-пугающе в глубине леса кто-то протрубил в рог. В ту же самую секунду улюлюканье и громкие воинственные клики взорвали тишину, под неудержимым напором многих сотен тел затрещали иссохшиеся ветки, яркие вспышки выстрелов осветили придорожные кусты. Еще одна секунда, и на дорогу вырвалась беснующаяся толпа, вознамерившаяся охватить со всех сторон колонну воинов, отсечь от нее группу девушек-рабынь. Скакун подо мною испуганно заржал и замотал головой, словно отбивался от назойливых слепней. Вглядевшись в нападающих, я ощутил физически, как бешеная злоба вновь оживает в моем сердце. Вид лесных жителей придал новых сил притаившемуся во мне Ганелону, и он в очередной раз попытался завладеть моим разумом. Огромных усилий стоила мне победа над лордом.
Выведенный из равновесия неожиданным поворотом событий, я в то же время сознавал, что в сложившейся ситуации я могу извлечь определенную пользу.
Я наблюдал, как Медея привстала на стременах и посылала молнию за молнией в зеленых человечков из своей черной трубки, которая дергалась в ее руках после каждого выстрела. Эдейри спряталась за спины воинов и не принимала участия в разыгравшемся сражении. Ее маленькая, скрюченная, закутанная в плащ фигурка казалась ворохом тряпок, но даже в этой ее неподвижности было что-то устрашающее. Почему-то я ни секунды не сомневался, что она способна в один миг уничтожить всех нападающих, стоит ей только захотеть.
Что касается Матолча, то он давно уже покинул седло. Его брошенная на произвол судьбы лошадь, одурев от громких криков, вломилась в придорожные кусты и исчезла за стволами деревьев; сам Матолч бросился в битву, как одержимый. От его неистового клича мурашки побежали по моей спине. Я догадывался, что изумрудно-зеленый плащ накинут на плечи существа, ничего не имеющего общего с человеком, — недаром лесные жители отшатывались в разные стороны, когда он прорубался сквозь их ряды к началу колонны.
Нападавшие предпринимали одну отчаянную попытку за другой, надеясь вызволить из плена своих соплеменниц. Было не трудно догадаться, какая цель движет ими. Я видел также, что ни в одиночку, ни скопом не осмеливаются они нападать на членов Совета. Все их усилия были направлены только на то, чтобы смять шеренги воинов, обратить их в бегство. Но ход сражения сложился не в их пользу. Девушки-рабыни вели себя как-то странно-апатично: никто из них не предпринял попытки добежать до деревьев, где цепи рабства спали бы сами собою. Если они и обладали когда-то целенаправленной волей, то давно уже лишились ее. Они уподобились роботам, не способным на самостоятельные действия и выполняющим чужие приказы.
У лесных жителей явно отсутствовал предводитель. Когда я в этом убедился, то сразу же догадался, кто тому виною. Я, и никто иной. Видимо, Эдвард Бонд задумал и составил план операции, но не смог возглавить нападение…
Битва уже затихала, хоть воинственные клики по-прежнему раздавались со всех сторон.
Молнии Медеи не знали промаха; лишенные нервов воины стреляли, как на учении; глубокое горловое рычанье Матолча действовало эффективнее любого оружия — нападавшие отшатывались от него, как от лика чумы. Правильный вывод напрашивался сам собою: как только Матолч окажется среди своих воинов, организованный сломает хребет неорганизованному.
Ганелон советовал мне принять участие в сражении рядом с оборотнем, — неукротимый инстинкт повелевал мне биться с ним плечом к плечу. Но Эдвард Бонд думал иначе; Эдвард Бонд тоже знал, где ему следует находиться.
Я сорвал с глаз и натянул на лоб золотистую маску, затем пришпорил своего скакуна, направив в сторону Матолча. Одно то, что я восседал на лошади, давало мне преимущество над всеми участниками сражения. Я поднялся на стременах, и гортанный крик Ганелона едва не разорвал мне легкие.
— Бонд! Бонд! Эдвард Бонд!
Все, в том числе и повстанцы, услышали меня. Утих на мгновение шум сражения, и каждый из облаченных в зеленые одеяния обернулся в мою сторону.
— Бонд! Эдвард Бонд! — приветствовали они своего утерянного предводителя.
Не припомню, чтобы когда-либо меня приветствовала такая масса людей. В криках нападающих я уловил отвагу и возродившуюся веру в победу. Дикий яростный вопль Матолча утонул в многоголосом приветствии лесных жителей.
Память Ганелона услужливо подсказывала, что именно мне следует предпринять. Лесные жители повергали воина за воином, не обращая внимания на собственные потери. Но только я мог спасти рабынь. Только повелительный голос Ганелона мог вывести из оцепенения живых роботов. Я еще раз пришпорил лошадь и, расшвыривая стражников, устремился к голове колонны.
— В лес! — кричал я, как одержимый. — Очнитесь и бегите что есть мочи!
Легкое волнение прошло по рядам пленниц. Все еще находясь в лунатическом состоянии, не отдавая отчета в том, что происходит вокруг них, рабыни не могли ослушаться приказа члена Совета. Движения их были замедленны и неторопливы, но всем им удалось скрыться за толстоствольными деревьями, благо в сумятице боя воины не обращали на них внимания.
После этого ночное сражение потеряло всякий смысл.
Это был странный побег. Скрывавшиеся в лесной чаще рабыни не издавали ни звука, словно они бежали в глубоком вакууме. Безмолвствовали и шеренги воинов, хоть и изрядно поредевших, но еще способных оказать серьезное сопротивление. Они целились и нажимали на пусковые механизмы без каких бы то ни было эмоций, не проявляя сострадания к погибшим товарищам, не радуясь смерти врагов. Но особенно жутко было наблюдать за их лишенными жизни, неподвижными, невыразительными лицами — казалось, они спят и не видят при этом снов.
Каждый раз, когда я вспоминаю это зрелище, меня бьет озноб.
Я повернул свою лошадь в сторону леса. Золотая маска едва держалась на волосах. Я сорвал ее с головы и взмахнул пару раз — лунный свет легко отражался от плотной золотистой материи.
— Уходите в лес! — закричал я. — Рассыпайтесь в стороны и следуйте за мной!
И вновь я услышал за спиною яростный вой Матолча, казалось, его дыхание достигает моего затылка. Я оглянулся через плечо, когда мой скакун в мощном прыжке преодолевал придорожную канаву. Высокая фигура оборотня в изумрудно-зеленом плаще резко вырисовывалась на фоне вороненых доспехов небольшой группы воинов, стоявших за его спиной. Я зачарованно смотрел на искаженную от ярости хищную волчью морду, на то, как он поднимал черную трубку — неизвестное мне и грозное оружие Темного Мира. Еще до того, как из трубки вырвался белый луч, я резко пригнулся к холке скакуна. Воздушная волна толкнула в спину и словно подтолкнула моего коня, ринувшегося в лес.
Ветви деревьев сомкнулись над моей головой, в кромешной темноте я не видел ни зги и боялся напороться на острый сук. И тут ласковый голос произнес вполне своевременно:
— Сюда, Эдвард!
И чужая рука схватилась за мою уздечку. Я позволил лесному жителю вести себя в темноту.
Предыдущая тревожная ночь, полный приключений день, бурные события первой половины этой ночи налили мое тело свинцовой усталостью. Я задремал в седле, а когда очнулся, заря уже занималась на востоке. Я спешился, чтобы размять немного затекшие ноги. Полчаса ходьбы — и мы добрались до затерявшейся в горах долины, служившей надежным убежищем повстанцам и членам их семей, вынужденных скрываться от карательных рейдов воинов Совета.
Среди шагающих рядом со мною я не заметил ни одного раненого. Тогда я решил, что они отстали от основной группы, и только позже узнал, что луч, вырвавшийся из черной трубки, разит наповал, какой бы части живого организма он ни коснулся, и смерть всегда наступает мгновенно.
В брезжущем свете утра вход в долину казался расселиной среди скал, и трудно было догадаться, что здесь скрывается многочисленное племя. Она выглядела обычной земной долиной с разбросанными там и тут булыжниками-валунами, поросшими мхом склонами и небольшим ручейком, бегущим по каменистому ложу. Окрашенный в розовый цвет косыми лучами восходящего солнца, только он один радовал глаз среди обилия серых красок.
Я оказался в головной части колонны, как и положено предводителю. Никто не встречал нас, казалось, мы двигались по совершенно необитаемой местности. Но не это поражало меня тогда, а тишина, необычная для такого множества собравшихся вместе людей. Потерпевшие поражение или одержавшие победу земляне вели бы себя совершенно иначе.
Дно долины было усыпано галькой и крупными камнями, поэтому, боясь оступиться, я внимательно смотрел себе под ноги. Когда мы миновали очередной поворот, идущий впереди меня повстанец остановился и дождавшись, когда я поравняюсь с ним, сказал, вытянув руку вправо:
— Тебя ждут!
Она оседлала высокий, наполовину вросший в землю валун. Мужская одежда: бархатная зеленая туника оставляла открытыми ее стройные голени; широкий пояс обнимал ее талию, с правого и левого бока свисало по кобуре. Густые волосы ниспадали до самых лодыжек сказочной мантией, каскадом червонного золота, переливавшимся на солнце подобно речным струям. Корона-венок из бледно-золотых листьев скрепляла их, не позволяла падать на лицо. Она смотрела в нашу сторону и улыбалась, улыбалась мне, Эдварду Бонду.
У нее было довольно-таки очаровательное личико. Оно дышало силой и нежностью, ожиданием и строгой целомудренностью святой; красные чуть-чуть пухлые губы излучали тепло и дружелюбие. Глаза ее были одного цвета с туникой: темно-зеленые. Таких глаз я никогда не видел на Земле, разве что на цветных репродукциях артисток Голливуда.
— С благополучным возвращением, Эдвард Бонд, — приветствовала она меня мягким, нежным голосом, таким тихим, что я едва расслышал. Неужто ее соплеменники общаются между собою только шепотом, если даже сейчас она не осмелилась выразить свою радость в бурном возгласе?!
Девушка покинула валун и устремилась ко мне с легкостью дикой кошки, всю жизнь проведшей среди густых зарослей, — как оно и было, наверное, на самом деле. Она неслась в мои объятия с такой стремительностью, что пышные волосы оторвались от спины, прилегая по-прежнему только к плечам. Нетрудно было догадаться, кто предо мною, к тому же на ум пришли слова Эрту, произнесенные им в саду Медеи перед тем, как его сразил светлый луч из черной трубки: "Арле сможет убедить тебя, Эдвард. Торопись к Арле. Даже если ты Ганелон, позволь мне сопроводить тебя к Арле!" Жалкий плебей! Обращаться с подобной наивной просьбой к лорду Ганелону! К содрогающемуся от презрения к ничтожным лесным жителям! На что он рассчитывал? Неужто надеялся завлечь Ганелона в ряды повстанцев, соблазнив члена Совета красотой своей соплеменницы?!
И вот она предо мною. Это Арле, и никто иная. Неудивительно, что ей удалось завлечь в свои сети Эдварда Бонда, вряд ли землянину удалось устоять перед чарами подобной воительницы. А что касается Ганелона…
Откуда мне было знать, что предпринял бы в подобной ситуации Ганелон?
Мне не пришлось долго мучиться над этим вопросом. Не успел я вымолвить хотя бы одно слово, продумать планы своих дальнейших действий, как Арле приблизилась ко мне вплотную, словно окружавшей меня толпы вообще не существовало. Девушка опустила руки мне на плечи и поцеловала прямо в губы.
В этом поцелуе не было ничего общего с поцелуем Медеи — нет! Губы Арле были живительно-прохладными в отличие от обжигающих, горячих, повелительных губ чувственной ведьмы. И не было места отравлению страстью, наступившему, когда я держал в объятиях Медею. Было нечто девственное и чистое в этой лесной фее, чистое и естественное, отчего меня с неодолимой силой потянуло назад: на родную Землю.
Арле легко отстранилась, отступила два шага. Ее зеленые глаза встретились с моими. В них было понимание и… ожидание.
— Арле, — только и мог вымолвить я после затянувшейся паузы.
Черты феи разгладились; вопрос, готовый сорваться с ее губ, так и не был задан.
— Я беспокоилась, — сказала она с нежной улыбкой. — Они не причинили тебе вреда, Эдвард?
Обострившееся чувство опасности подсказало мне слова ответа.
— Нет, мы не успели добраться до Кэр Сапнира. Лесные жители подоспели вовремя и предотвратили жертвоприношение.
Арле приподняла полу моего разорванного в нескольких местах плаща, тонкие пальчики погладили шелковую ткань.
— Голубой плащ. — Голос девушки вновь понизился до шепота. — Именно в выкрашенные в этот цвет одеяния обряжают предназначенных в жертву. Боги этой ночью были на нашей стороне, Эдвард! От одного вида твоего плаща мое сердце сжимается от страха, не могу смотреть на него!
Глаза Арле сверкнули. Она сорвала с моих плеч плащ, разорвала его и бросила лоскутья в ручей.
— Больше ты не будешь охотиться один, — говорила она при этом. — Я ведь предупреждала тебя, что это опасно. Но ты усмехался в ответ. Готова биться об заклад, что ты смеялся, когда воины Совета окружили тебя со всех сторон. Разве я не права?
Я кивнул, не в силах произнести ни слова, — клокочущая внутри ярость подступала к гортани, душила меня. Итак, голубой цвет является цветом предназначенных в жертву?! Вот как?! Значит, мои подозрения зиждились не на песке?! Значит, направляемый столь усердно в Кэр Сапнир, я являлся не чем иным, как приношением, слепо бредущим навстречу собственной гибели?! Матолч, конечно, знал обо всем. Представляю, как мозг оборотня смаковал этот розыгрыш. Погруженная в свои думы, никогда не откидывающая своего капюшона Эдейри, несомненно и она знала об участи, мне готовящейся.
А Медея? Уведомили ли ее?
Медея?!
Она осмелилась предать меня! Меня, Ганелона! Открывающего врата! Избранника Ллура! Лорда Ганелона! Она посмела!
Черные молнии засверкали в моем мозгу. И тогда я решил: "Клянусь Ллуром, они заплатят за отступничество! Они будут лизать мои ступни, как шелудивые псы! И молить о пощаде!"
Ярость прорвала все шлюзы моего мозга, и от Эдварда Бонда остались лишь жалкие воспоминания. Им ли устоять под напором праведного гнева, охватившего все мое существо?! И они дрогнули, расползлись на отдельные несвязные куски, унеслись прочь подобно лоскутьям голубого плаща, избранного для жертвоприношения.
Я бешено водил глазами, окруженный облаченными в зеленые туники людьми. Как я очутился среди них? Как осмелились эти парии стоять в столь вольных и непринужденных позах? Кровь стучала в моих висках, все завертелось перед глазами. Стоит мне только совладать с собою, и я извлеку свое оружие и изрублю непокорных, подобно дровосеку, прокладывающему тропинку среди густого кустарника.
Но стоит ли торопиться?!
Во-первых, неоднократно клявшиеся друг другу в самых искренних чувствах члены Совета предали меня. Но почему, что послужило этому причиной? Они так непритворно радовались, когда вырвали меня из того мира, из чужой и неведомой Земли! Лесных жителей я смогу раскидать в любую минуту, стоит только захотеть, а сейчас необходимо обмозговать более важные проблемы. Ганелон всегда возвышался над остальными благодаря своей мудрости. Лесные жители понадобятся мне для осуществления лелеемой мести. И только тогда.
Я напряг свою память. Какое неосторожное слово, какой мой поступок послужил причиной того, что члены Совета ополчились против меня. Могу поклясться, что в самом начале Медея не собиралась строить против меня козни, уж слишком рьяно изливала она свой восторг во время первой встречи. Матолч, как кажется, способен воздействовать на нее, но опять-таки, зачем это ему понадобилось? А может быть, все это задумано Эдейри или же старой рухлядью Гэстом Райми?! Но, как бы там ни было, клянусь Золотым Окном, открывающимся в храме, очень скоро все они пожалеют о своем скоропалительном и подлом решении!
— Эдвард!
Нежный и переполненный тревогой голос Арле ворвался в мое сознание, опустил на грешную почву Темного Мира. Я попытался взять себя в руки, справиться с обуревавшим меня гневом и злобой. Я вгляделся в окаймленное нимбом золотистых волос бледное лицо, в зеленые, расширенные от испуга глаза. Я вспомнил.
Рядом с девушкой стоял незнакомец. Пристальный взгляд его холодных серых глаз без труда вернул меня к действительности. Он смотрел на меня так, как будто не сомневался, что перед ним член Совета лорд Ганелон. Я же и сейчас могу поручиться, что до той поры мне ни разу не доводилось встречаться с этим человеком.
Это был плотный крепыш невысокого роста, выглядевший молодо, несмотря на тронувшую бороду седину. Лицо его было покрыто таким сильным загаром, что цветом своим напоминало коричневую темную землю. Плотно прилегающее к телу зеленое одеяние было идеальным для бега среди живых деревьев, настроенных враждебно к лесным жителям. Оценив его мощный торс и хорошо развитую мускулатуру, я осознал, что даже в схватке со мною он может оказаться достойным соперником. И во взгляде, устремленном в мою сторону, и во всей его позе сквозила неприкрытая враждебность.
Белый шрам, пересекавший правую щеку и тонкие губы, уродовал лицо и, казалось, оно навечно застыло в иронично-хитрой улыбке. Серые глаза незнакомца по-прежнему оставались холодными.
И еще я успел заметить, как лесные жители отступили назад, окружая и не сводя глаз с нашей троицы, охваченной самыми противоречивыми чувствами.
Незнакомец молниеносным движением руки отодвинул Арле к себе за спину. Невооруженный резко подался вперед, значительно сократив разделявшее нас расстояние.
— Не надо, Ллорин! — громко вскрикнула фея. — Не трогай его!
— Это Ганелон! — угрюмо проронил тот, кого девушка назвала Ллорином. Стоило ему произнести вслух мое имя, как порожденный страхом и ненавистью гул многочисленных голосов пронесся над толпой. Множество рук потянулось к поясам, сотни извлеченных из кобур пистолетов сверкнули в лучах оранжевого солнца. Я успел заметить, как побледнело лицо Арле.
Но мне ли, лорду Ганелону, пасовать перед чернью?!
— Вы все ошибаетесь, — сказал я с грустью и потер лоб рукою. — Я — Эдвард Бонд. Я во власти отравы, которой напичкали меня члены Совета. Отрава действует до сих пор.
— Какая еще отрава?
— Не знаю, — ответил я небрежно Ллорину. — По всей видимости, ее всыпали в кубок вина, который мне вручила Медея. К тому же долгое пребывание в седле утомило меня.
Подкрепляя свои слова действием, я сделал несколько неуверенных шагов в сторону валуна, прислонился к его влажной шероховатой поверхности и затряс головой как пьяный, пытающийся подобным образом добиться ясности мысли. И в то же время я держался настороже, готовый к любой неожиданности. Шум подозрения потихоньку стихал.
Нежные прохладные пальчики дотронулись до моей руки.
— Дорогой мой, — ласково проворковала Арле и резко подалась в сторону Ллорина. — Неужели ты думаешь, что я не способна отличить Эдварда Бонда от Ганелона? Ллорин, ты — глупец!
— Если б между этими двумя не было такого разительного сходства, не стоило б затевать подмену! — грубо парировал Ллорин. — У тебя не должно оставаться ни капли сомнений, Арле, ни капли.
Вновь стал нарастать шум недовольных голосов.
— Ты должна быть уверенной без остатка, Арле, — раздалось со всех сторон. — Ты не вправе ошибиться. Среди нас нет места Ганелону — он должен умереть.
В который раз зеленые глаза Арле покрылись пеленой сомнения. Отпустив мою руку, девушка опустила глаза и еле слышно вздохнула.
— Что же ты скажешь, Арле? — подстегнул я девушку. Только этого мне и не хватало, чтобы моя жизнь зависела от решения, принятого глупенькой возлюбленной Эдварда Бонда.
— Этого не может быть. — Губы Арле задрожали, казалось, она вот-вот заплачет. — Мне это подсказывает сердце, однако и Ллорин тоже прав. Ты сам прекрасно понимаешь, Эдвард, мы не вправе рисковать.
— Если этот дьявол Ганелон окажется среди нас после того, что произошло, всем нам придет быстрый конец!
"Дьявол, — подумал я. — Дьявол Ганелон. Верно, до сих пор Ганелон люто ненавидел лесных жителей, но сейчас он охвачен другой, более сильной ненавистью к предавшим его в час, когда он пытался обрести самого себя. Лесные жители могут подождать — месть Ганелона должна выплеснуться немедленно. Сам Ганелон разрушит Кэр Сапнир, и при этом так, что об этом крушении будут передавать из уст в уста в течение многих поколений. Необходимо только утихомирить толпу, направить ее гнев в нужное русло".
— Тут сомневаться не приходится, Ллорин прав, — сказал я с безмятежным видом. — Задача ваша нелегка, да и кто может сказать, положа руку на сердце, Эдвард я или нет. Конечно, ты, Арле, нисколько в этом не сомневаешься. — Я улыбнулся девушке. Но… и я не стал бы рисковать на вашем месте. Так пусть же Ллорин испытает меня!
— Ты согласна? — спросил Ллорин, уставившись тяжелым взглядом в лицо девушки. Но девушка еще не пришла к определенному решению. Любовь и долг боролись в ней, и она была слишком хрупка для того, чтобы вместить одновременно столь сильные чувства.
— Я… хорошо, я согласна.
Ллорин рассмеялся отрывистым смехом.
— Хитер ты, лорд Ганелон, все рассчитал! Я беседовал с Эдвардом неоднократно, но заставь я тебя сейчас вспомнить суть нашего последнего разговора, и ты поспешишь сослаться на отраву. Нет, я не стану тебя испытывать, потому что есть та, для которой все тайное становится явным. Мы отведем тебя к Фрейдис.
— Пусть Фрейдис испытает меня, если тебе угодно, — сказал я с легким нажимом и был немедленно вознагражден: Ллорин явно заколебался.
— Очень хорошо, — проронил он после непродолжительного молчания, чувствуя на себе взгляды тысяч и тысяч глаз своих соплеменников. — Если я ошибся, то готов принести свои извинения, не сходя с места. Но если твои уста лживы, я убью тебя собственноручно или предприму все возможное, чтобы это сделать. Только еще одного человека я отправил бы в ад с большим удовольствием, но, к сожалению, оборотень все еще недосягаем для меня.
Окончив тираду, Ллорин притронулся рукой к пересекавшему щеку шраму. В то мгновение, когда он упомянул оборотня, серые глаза его засветились, загорелись неестественно и грозно. Мне и прежде приходилось наблюдать, как ослепляет людей ненависть, но никогда еще я не сталкивался с ненавистью, подобной той, которую испытывал Ллорин к лорду Матолчу.
Ну что ж, пусть он покончит с Матолчем, если сможет. Было другое, более нежное и гладкое горло, в которое я с наслаждением вонжу свои пальцы. Чары и колдовство не спасут ведьму в алом, когда Ганелон вернется в Кэр Сапнир и сломает хребет Совета, как хрупкую веточку.
Я словно провалился в бездонную мрачную бездну, волны ослепляющей разум ярости захлестнули меня с головой. Они смыли навсегда и унесли прочь Эдварда Бонда, но оказались бессильными перед хитроумным Ганелоном.
— Как решишь, так и будет, — вымолвил я. — Веди меня к Фрейдис.
Крепыш согласно кивнул круглой головою. Мы двинулись вдоль ущелья, окруженные попритихшей толпой. Ллорин сопровождал меня с левого бока, Арле — удивленная и встревоженная — с правого. Следом за нами шествовали рабыни, их кровоточащие ступни оставляли красные пятна на гальке и булыжниках. Чем глубже проникали мы в ущелье, тем выше и круче становились склоны нависающих над нами гор. Наконец, после очередного поворота, перед нами разверзлось черное отверстие входа в пещеру.
Мы остановились, расположившись ломаным полумесяцем неподалеку от входа. Наступила томительная тишина, прерываемая только шелестом листьев и дыханием сотен людей. Красный диск дневного светила навис над нашими головами. Из мрачной глубины пещеры раздался грубый, надтреснутый, властный голос.
— Я не сплю, — с трудом удалось разобрать мне. — В чем вы нуждаетесь на этот раз?
— Мать Фрейдис, — опередила всех Арле. — Нам удалось отбить у воинов Совета рабынь, отобранных для жертвоприношения. Они рядом с нами, но мы не в силах разбудить их.
— Направьте их ко мне!
Взгляд Ллорина, направленный на Арле, был далеко не дружеским. Он сделал шаг вперед.
— Мать Фрейдис! — позвал он.
— Я слышу тебя, Ллорин!
— Окажи нам милость, мы нуждаемся в твоей помощи. Мы привели с собою человека, называющего себя Эдвардом Бондом, но я уверен, что это Ганелон, вернувшийся оттуда, куда ты его заслала.
На этот раз голос из пещеры заставил себя ждать.
— Направьте и его ко мне, — разрешила в конце концов Фрейдис. — Но первыми, как я уже сказала, пусть пройдут в мою обитель рабыни.
Ллорин взмахнул рукой, и послушные его жесту лесные жители принялись подталкивать рабынь, направляя их ко входу в пещеру. Девушки не сопротивлялись. С потухшими, подернутыми поволокой глазами семенили они друг за другом, исчезая в черном отверстии входа.
Ллорин бросил в мою сторону косой взгляд и кивком головы указал на пещеру.
Я улыбнулся, стараясь сохранить на лице беззаботное выражение.
— Когда я выйду, мы вновь будем друзьями, как и прежде.
— Будущее в руках Фрейдис!
Я повернулся к Арле. Почему-то мне захотелось приласкать, успокоить эту глупенькую лесную фею.
— Все решит Фрейдис, но мне нечего бояться, Арле. Помни и верь мне, я не Ганелон.
Быть может в интонациях моего голоса не было той теплоты и нежности, с которыми обращался Эдвард Бонд к этой девушке. Ведь влюбленные не говорят, а воркуют, как голубки. Так или иначе, но во взгляде Арле я не прочел поддержки. Толпа лесных жителей наблюдала за нами, безмолвствуя. Мужчины держали наготове свое оружие.
Я весело рассмеялся и направился ко входу в пещеру.
Тьма преисподней поглотила меня.
