Над ними что–то скребло, царапало по крышке подпола. Женщина заставляла ее какой–то мебелью. О’Брайен вытащил из кармана фонарик, и они осмотрели помещение, в которое попали. Они находились в низком темном подполе с глиняными стенами, скорее яме, чем настоящем подполе. С потолочной балки свисали два пласта шпига. Маленькие бочонки с солеными огурцами, солониной, белой фасолью и овечьим сыром стояли в ряд вдоль стен. В другом конце помещения лежали пустые мешки, инструменты и огромная выделанная деревянная маска, привлекшая внимание Ту Хокса. Она представляла из себя лицо какого–то демона или чудовища и на ней были следы раскраски.

— Смешно, — сказал О’Брайен. — От всего этого мне как–то не по себе. Я хотел сказать тебе об этом, но ты мог вообразить, что у меня какой–то заскок. Незадолго до того, как появился этот истребитель, у меня возникло странное чувство, как будто внезапно начался приступ морской болезни. Сначала я подумал, что меня зацепило, но я не почувствовал и не заметил ранения. Потом у меня больше не было времени думать об этом. Но когда мы опустились на опушке леса, у меня снова появилось то же самое чувство, но только не такое сильное. Чувство, что находиться здесь намного хуже, чем получить пулю в лоб или прятаться от немцев.

Ту Хокс кивнул.

— Да, я знаю. У меня самого было такое же чувство. Но я не могу объяснить его.

Тут они услышали, как автомобиль приблизился и остановился возле дома. Мотор его громко стучал. О’Брайен выключил фонарик и попытался выковырять глину между верхним краем ямы и плотно прилегающим бревном внешней стены. Потребовалось немного времени, чтобы проделать узкую щель, через которую в подвал просочился дневной свет. Они приникли к щели. Щель была не больше чем в полсантиметра шириной, но она позволила им увидеть машину и двоих солдат, вылезших из нее. На вид машина была очень странная, может быть, не столько странная, сколько старомодная.

— Румыния, — рассуждал Ту Хокс, — выглядит очень отсталой страной, но она располагает мощнейшими в Европе нефтеперерабатывающими заводами. И солдаты эти конечно же не подданные германского вермахта. Их мундиры не похожи ни на что, что Ту Хокс видел до сих пор, не были похожи они и на изображения, которые ему показывали во время инструктажа. Офицер — если это был офицер — носил блестящий шлем в виде головы волка, в разверстой пасти которого виднелось лицо мужчины. Все, даже волчьи уши, было изображено достаточно точно. Куртка из зеленого материала с меховым воротником доходила до колен. Костюм его дополняли узкие красные брюки с двумя кожаными накладками на коленях, а также сапоги с довольно высокими голенищами. В правой руке он сжимал странной формы пистолет, которым он жестикулировал, отдавая приказы. Когда он повернулся, оказалось, что на левом боку у него был меч в ножнах.

Солдаты носили цилиндрические, заостряющиеся кверху шлемы с козырьком для защиты шеи, черные кители до колен с застегивающимися на кнопки полами и красные длинные брюки, заправленные в сапоги. У них тоже были мечи на широких кожаных поясах, а в руках они держали ружья. На ружьях были полукруглые барабаны для патронов. Офицер был гладко выбрит, а у солдат, насколько это было видно, были окладистые бороды и длинные, до плеч, волосы, что делало их похожими на кочевых цыган.

Солдаты начали обыскивать двор. Летчики в укрытии слышали, как они топают и хлопают дверями. Офицер, казалось, взялся за крестьянку. Ту Хокс слышал, как он медленно и с акцентом говорил с ней, словно использовал язык, который он изучал в школе. Женщина отвечала, и, казалось, этот язык был ее родным. Ту Хокс снова попытался понять смысл их разговора, и, хотя ему казалось, что он вот–вот поймет его, это ему так и не удалось. Прошло минут десять. Страшное кудахтанье, хлопанье крыльев свидетельствовали о том, что идет экспроприация крестьянского добра, во всяком случае, птицы. «В военное время в таком грабеже нет ничего особенного», — подумал Ту Хокс. Солдаты, однако, должны были быть не той национальности, что женщина, иначе она и офицер легко поняли бы друг друга. Может быть, он принадлежал к другой народности, которая населяла Румынию? Может быть, это венгры? Это казалось логичным выводом, но Ту Хокса не оставляли сомнения.

Они ждали. Солдаты смеялись и громко разговаривали. Голоса женщины не было слышно. Наконец офицер решил, что пора ехать дальше, отдал приказ и пошел к машине. Солдаты, каждый с одной или двумя прирезанными курами на поясе, перебрались через борт автомобиля.

Звук мотора отдалился, автомобиль исчез из виду. Ту Хокс покинул свой неудобный наблюдательный пост и повернулся к О’Брайену:

— Я не думаю, что они искали именно нас, иначе они простукали бы весь пол и обнаружили бы вход в подпол. Но кого же они тогда искали, если не нас?

Он хотел выбраться наружу, но решил проявить терпение. Может быть, солдаты скоро вернутся или поблизости находится еще один отряд. Медленно проходили часы. Наверху было тихо.

К вечеру дом над ними ожил. Послышались шаги, звук отодвигаемой мебели. Крышка над ними со скрипом поднялась. В отверстие упал свет лампы. Ту Хокс достал пистолет и поднялся по лестнице, твердо решив сопротивляться, если их попытаются взять в плен.

Возле очага стоял мужчина и занимался куском вяленого мяса. Ту Хокс увидел, что кроме большого охотничьего ножа он ничем не вооружен, и сунул пистолет обратно в кобуру. Мужчина с застывшим выражением лица посмотрел на обоих летчиков. Он был черноволос, как и женщина, спутанные пряди волос свисали ему на лоб. На нем была рубашка и брюки из грубой прочной материи, на ногах — грязные сапоги; от него воняло потом. Лет ему было немало — скорее всего, он был отцом молодой женщины.

Женщина предложила им густого супа, который бурлил в котле. О’Брайен и Ту Хокс не были голодны, потому что в подполе они закусили шпигом и солеными огурцами, однако Ту Хокс боялся, что их отказ обидит этих гостеприимных людей. Он благодарно кивнул женщине, потом объяснил О’Брайену свои соображения. Пока он с ним разговаривал, старый крестьянин удивленно переводил взгляд с одного чужака на другого, и на лбу у него пролегли глубокие морщины.

Женщина разлила суп в пестро раскрашенные миски из обожженной глины, положила возле них деревянные ложки, потом снова занялась своими кухонными делами. Мужчина некоторое время походил взад и вперед по комнате, разговаривая с женщиной, потом сел за стол и стал есть суп из своей миски.

Больше не было произнесено ни слова. Опустошив свою миску, мужчина встал и знаком указал обоим летчикам, чтобы они следовали за ним. Они вышли, откинув тонкую ткань, которая занавешивала дверь, ведущую наружу. Ткань была хотя и тонкой, но очень грубой и едва ли годилась для защиты от комаров, но потом Ту Хокс заметил, что она пропитана каким–то маслом. Он узнал этот прогорклый запах. Это было такое же масло, каким женщина смазывала себе волосы.

Хотя это не было подсолнечное масло, оно направило ход мыслей Ту Хокса совершенно в другую сторону. У его индейских предков женщины смазывали свои волосы подсолнечным маслом. Ассоциации, которые пришли ему в голову, он постарался отбросить, поскольку такого просто не могло быть. Но непреложным фактом было то, что он заметил в разговоре фразы, которые напомнили ему диалект ирокезов. Они все еще были ему непонятны, но они не могли принадлежать ни к румынскому, ни к славянским языкам; этот язык не входил ни в индоевропейскую, ни в угрофинскую семью. Это был диалект, фонетика и структура которого была родственна фонетике и структуре языков, на которых говорили окондага, секепа, мохауки и чероки.

Он ничего не сказал О’Брайену о своей нелепой гипотезе. Мужчина провел их по двору к сараю. Огромная дверь со скрипом закрылась за ними. Там было темно, хоть выколи глаз. Ту Хокс положил руку на плечо О’Брайена и мягко оттолкнул его на пару шагов влево. Если крестьянин намеривался неожиданно напасть на них, он не найдет их там, где видел их только что. С полминуты не было слышно ничего, кроме тихого шороха в сене. Затем раздался слабый металлический звук, словно звякнуло оружие. Ту Хокс, готовый к прыжку, присел на полу и сжал в своих вспотевших пальцах рукоятку пистолета. Вспыхнула спичка, и Ту Хокс увидел крестьянина, подносящего пламя к фитилю фонаря. Крестьянин отрегулировал длину фитиля. Помещение сарая наполнилось пятнами света и танцующими тенями.

Когда мужчина увидел, что они присели на пол, он коротко улыбнулся, потом махнул рукой. Перед дверью в задней части сарая он остановился, трижды постучал, подождал несколько секунд и снова постучал три раза. Дверь открылась, крестьянин пропустил летчиков вперед, тотчас же закрыл дверь и запер ее.

Ту Хокс и О’Брайен оказались в низком сарайчике, в котором уже было шесть человек. От сильного, едкого запаха пота, грязной одежды и прогорклого масла перехватило дыхание. Пятеро мужчин со смуглыми лицами, в грубой одежде, сидели на полу или стояли, прислонившись к дощатым стенам. Двое их них были вооружены заряжающимися с дула ружьями, один — луком и стрелами. У двоих были ружья с револьверными магазинами, такие же, какие Ту Хокс видел у солдат. У всех были длинные ножи в кожаных ножнах, прикрепленных на поясе.

— О Иисус! — вздохнул О’Брайен. Было неясно, испугался ли он, потому что считал, будто они попали в западню, или потому, что он уже заметил эти дикие фигуры, вооруженные старинным оружием. Вероятно, было также, что его внимание привлекла шестая фигура Это была женщина, и, хотя она носила такую же одежду, как и все остальные, она заметно от них отличалась. Насколько позволила различать грязь, кожа у нее была более светлой, чем у ее спутников, светлыми были и ее волнистые волосы. У нее было прекрасное, но усталое лицо с маленьким прямым носом, твердым подбородком и скептическими голубыми глазами.

Ту Хокс, стоявший недалеко от нее, скоро заметил, что от нее пахнет также, как и от остальных. У нее были грязные руки с черными ногтями. Вся группа производила впечатление беглецов или партизан, которые давно уже отрезаны от своей базы.

Предводителем их был высокий худой парень с впалыми щеками и темными горящими глазами. Его густая черная шевелюра была подстрижена так, что по форме напоминала стальной немецкий шлем. Он был обут в хорошие сапоги. На тыльных сторонах его ладоней были вытатуированы гримасничающие демоны.

Он завел с крестьянином длинную беседу, изредка бросая на американцев быстрые взгляды. Ту Хокс напряженно прислушивался. Временами ему казалось, что он понимает то одно, то другое слово или выражение, но он не был в этом уверен.

Однажды предводитель (его имя было Дзикозес) повернулся к девушке и что–то сказал ей.

При этом он использовал совершенно другой язык, но и он показался Ту Хоксу странно знакомым. Ему почудилось, что он принадлежит к германской семье и похож на скандинавский. Или нет? Но он мог поклясться, что это мог быть также нижненемецкий диалект.

Дзикозес устремил свой пронизывающий взгляд на О’Брайена, потом на Ту Хокса. Касаясь то одной, то другой части их фирменной одежды, он задавал какие–то вопросы. Ту Хокс узнал этот тон, но вопросов он не понимал. Он попытался ответить на языке ирокезов и чероки. Дзикозес прислушивался, высоко подняв брови, с удивленным, а иногда и раздраженным выражением лица. Он переключился на язык, на котором он говорил с девушкой. Когда и на этот раз он не достиг никакого успеха, он попытался заговорить еще на трех языках, но все было бесполезно. Наконец он разочарованно развел руками и сдался. Но одно все же стало Ту Хоксу ясно: Дзикозес был не крестьянин. Он знал языки, значит, был человеком образованным или много путешествовал.

Увидев, что все попытки понять друг друга напрасны, Дзикозес отдал какой–то приказ. Люди проверили ружья, висевшие у них на плечах. Девушка вытащила из нагрудного кармана своего жакета револьвер и убедилась, что барабан полон. Дзикозес протянул руку по направлению к пистолету Ту Хокса. Ту Хокс, улыбаясь, покачал головой. Не спеша, чтобы не напугать остальных и не вызвать у них недоверия, он достал пистолет из кобуры у себя на бедре, вытащил обойму, потом загнал ее обратно. Проверив оружие, он снова убрал его в кобуру и жестом дал понять, что он тоже готов.

Другие люди стояли вокруг, глядя на них во все глаза, затем все сразу заговорили друг с другом. Дзикозес приказал им замолчать. Крестьянин погасил фонарь, и отряд покинул сарай. Двумя минутами позже они уже были в лесу и потеряли крестьянский двор из виду.