Уолт Кейдж, выйдя из амбара, большими шагами пересек двор. Его сапоги хлюпали по раскисшей грязи. Попадавшиеся на его пути гоготуны разбегались во все стороны, издавая душераздирающие крики. Остановившись подальше от его ног, они опасливо смотрели на него своими большими синими глазами с двойными веками. Ковыляя на длинных тонких лапах, они хлопали рудиментарными крыльями–перепонками, натянутыми между длинными когтистыми пальцами, и высоко поднимали головы с вымазанными грязью клювами. Кормилицы издавали высокие лающие звуки, созывая малышей, чтобы покормить их из набрякших молочных желез, свешивавшихся у них между ногами. Несушки ревниво кусали кормилиц своими тонкими острыми клювами, а затем поспешно убегали, отгоняемые крупными петухами. То и дело самцы набрасывались друг на друга и щипали за бока, не причиняя, однако, при этом вреда. Их былая ярость значительно поубавилась за несколько столетий одомашнивания.

Все вокруг было пропитано острой вонью — смесь вони из открытого мусорного ведра, брошенного на солнце, и запаха мокрой псины. Запах этот был переносим для самого невзыскательного носа. Но они не замечали ее.

Уолт Кейдж поморщился и плюнул в их сторону. Затем ему стало неловко за себя: ведь эти неразумные твари не были виноваты в том, что так мерзко пахли. А вот мясо их и яйца были восхитительны и приносили немалый доход,

Он уже направился к переднему крыльцу своего дома, когда вспомнил о грязи, налипшей на сапоги. Кейт не даст ему спуску, если он снова наследит в сенях. Он повернулся к конторе: Билл Кемел, его надсмотрщик, по–видимому, уже ждет его там.

Билл сидел на стуле своего босса, раскуривая трубку и положив грязные сапоги на письменный стол. Когда хозяин с шумом распахнул дверь, Билл подпрыгнул от неожиданности, так что стул отлетел в сторону.

— Продолжай! — рявкнул Уолт. — Не обращай на меня внимания.

Когда Кемел сделал нерешительное движение, чтобы сесть, Уолт проскочил мимо него и тяжело опустился на свое место.

— Что за день! — простонал он. — За что ни возьмусь, ничего не получается! До чего же противно стричь единорогов. А эти гривастые! Все время останавливаются, чтобы отхлебнуть вина. Новый сорт!

Билл застенчиво прокашлялся и стал выпускать дым в другую сторону.

— Пусть тебя не беспокоит, что от тебя несет, как из бочки, — проворчал Уолт. — Я и сам хватил пару стаканов.

Билл покраснел. Уолт наклонился и взял карандаш.

— Ладно. Начинай.

Билл закрыл глаза и приступил к отчету:

— Все наши плуги оборудованы новыми лемехами из медного дерева. Наш агент в Слашларке сообщает, что может недорого купить лемех из прочного стекла. Он послал нам несколько штук на пробу. Они должны быть здесь через неделю, поскольку их везут в лодке. Говорят, что они притупляются быстрее, чем деревянные. Я передал ему, что мы переоборудуем наши плуги, если стекло покажет себя с хорошей стороны. Верно? И еще он сказал, что скинет десять процентов, если мы порекомендуем такие лемехи своим соседям.

Гуртовщик единорогов говорит, что из тридцати жеребят, с которыми он начал пахоту, пришлось оставить только пять. Может быть, они и станут хорошо пахать, но у него нет полной уверенности. Вы ведь знаете, какие беспокойные и ненадежные эти твари.

— Разумеется, знаю! — нетерпеливо произнес Уолт Кейдж. — Ты считаешь, что я ничему не научился за двадцать лет работы на ферме? Святой Дионис! До чего же я ненавижу весеннюю пахоту, и как мне надоело возиться с единорогами! О, если бы только у нас было животное, которое могло бы тянуть плуг, не пытаясь бежать вскачь всякий раз, когда ларк пролетает над ним и отбрасывает на него свою тень!

— Учетчик пчел сообщает, что в ульях очень беспокойно. По его оценке, у нас около пятнадцати тысяч пчел. Они должны вылететь на следующей неделе. Зимнего меда в этом году будет меньше, потому что приходилось выкармливать большее количество молодняка.

— Это значит, что денег будет меньше? — требовательно спросил Уолт.

— В следующую весну меда будет больше, потому что к зиме подрастет молодняк.

— Пошевели башкой, Билл! От этого молодняка появится еще больше молодых пчел, и они сожрут весь запас меда на зиму. Не рассказывай мне байки о том, какой большой будет выход меда!

— Учетчик говорит совсем другое. Он утверждает, что каждый третий год матки поедают излишек молодняка, чтобы сохранить мед. Следующий год как раз такой.

— Прекрасно! — пробормотал Уолт. — Я доволен, что хоть что–то у нас получается. Но налоги в будущем году поднимутся, и мне придется платить уже с большего урожая. В прошлом году я понес большие убытки.

Билл смущенно посмотрел на хозяина и продолжал доклад:

— Ловчий ларков говорит, что сбор яиц будет таким же примерно, что и в прошлом году: около десяти тысяч. Но это, только если не увеличится число оборотней и мордашников. В противном случае мы добудем самое большее половину.

— Я знаю одно, — простонал Кейдж. — На доход от яиц мы должны обновить плуги и приобрести новую повозку.

— Ничего нельзя предугадать заранее, — сказал Билл.

— Послушай, эти сатиры прямо колдуны какие–то. Старуха–природа им что родная мать. Они ее знают, как мужчина свою жену, даже лучше, — добавил Уолт, так как ему на ум пришли некоторые сомнения относительно своей Кейт.

Если ловчий считает, что число оборотней вырастет, так оно и будет. И это будет означать, что придется нанимать еще сторожей и, может быть, заплатить большие деньги для организации охоты.

Кемел поднял брови и сердито запыхтел, сдерживаясь, чтобы не показать боссу, что он противоречит самому себе в отношении надежности суждений гривастых.

Глаза Кейджа сузились — он вырвал несколько волосков из своей густой черной бороды, будто это были зрелые мысли, которым нельзя было давать застаиваться на корню.

— У Лорда Хоу есть заклинание против оборотней. Если бы я мог только подбросить ему эту мыслишку и дать возможность хорошо ее обдумать, пока ему не начнет казаться, что она его собственная, он мог бы организовать большую охоту. Если мне не придется платить за пищу для охотников и их собак, то…

Он облизал губы, улыбнулся и потер руки.

— Ну что ж, посмотрим. Давай дальше.

— Смотритель фруктового сада говорит, что сбор должен быть больше, чем обычно. В прошлом году мы собрали шестьдесят тысяч плодов. Урожай этого года он оценивает в семьдесят тысяч. При условии, что не увеличится число слашкаров.

— Что? Каждый раз, когда ты докладываешь о чем–то, то после первой затяжки я богач, а после второй — нищий! Ну что, так и будешь сидеть и курить? Скажи, а что говорит ловчий ларков?

Билл пожал плечами.

— Он сказал, что число ларков увеличится не менее чем на треть.

— Дополнительные убытки?

— Необязательно. Слепой Король заметил, что было вчера вечером, что он может получить помощь от одной кочевой группы его соплеменников, это будет стоить только еду и вино. И он согласен часть вашего счета оплатить сам.

Билл замолчал, не решаясь говорить Уолту дурные новости, которые он приберегал. На конец. Хозяин, однако, его упредил:

— Ты проверял выкладки Смотрителя сада?

— Нет, я не считал, что это необходимо. Вийры не лгут. — Лицо приказчика покраснело.

— Разумеется, нет! — взревел Уолт. — Пока знают, что мы проверяем их!

Кемел хотел было ответить резкостью, но передумал и только пожал плечами.

— Ты чересчур легкомыслен, Билл, — проговорил Уолт более мягко. — Доверие к гривастым может доставить тебе крупные неприятности.

Билл сосредоточенно рассматривал какую–то точку чуть выше лысеющей головы Кейджа и задумчиво пускал клубы дыма.

— Ради бога, Билл, перестань пожимать плечами всякий раз, когда я что–то говорю. Ты пытаешься свести меня с ума?

— Нет, сэр. Мне это совершенно не нужно.

— Ладно. Я временами бываю вспыльчив, и не один я такой. Все вокруг натянуто, как струна. Но хватит об этом. Что ты делаешь, для того чтобы установить ночную засаду на дракона?

— Гривастые говорят, что дракон возьмет несколько единорогов и затем его не будет до следующего года.

Кейдж с силой трахнул кулаком по столу.

— Значит, я должен сидеть, не поднимая своей толстой задницы, и смотреть, как это чудовище забирает у меня скот! Поставь Джоба и Эда, пусть соорудят западню!

— А Джек? Может быть, он убьет его?

— Джек — дурень! — взревел Уолт. — Я велел ему ждать, пока не соберется отряд охотников! После стрижки единорога и весенней пахоты, разумеется. Я сейчас не могу разбрасываться ни людьми, ни гривастыми.

Но этот безмозглый идиот–романтик, мой сын, должен обязательно шляться за чем–нибудь, что может зашибить его легким ударом хлыста! Этот бездельник настолько неразумен, что может в одиночку напасть на это чудовище. И у него откусят голову! Он опечалит свою мать и сделает стариком своего отца!

Слезы побежали по его щекам и увлажнили бороду. Рыдания душили его, он поднялся и метнулся из конторы. Кемел остался сидеть, глядя смущенно на свою трубку и размышляя над тем, когда же он сможет сообщить хозяину по–настоящему плохие новости.

В ванной Уолт Кейдж набрал холодной воды в миску и плеснул себе в лицо. Зеркало отражало опухшие и налитые кровью глаза, но он думал, что это раздражение от мелких волосков, которых полно было в воздухе, в сарае, где стригли единорогов. Билл неплохой парень, и он никому не расскажет о том, как его хозяин сорвался. Об этом никто не должен знать, и особенно члены его семьи, которые могут потерять к нему уважение. С ними и так совсем нелегко управляться. Мужчина не должен плакать. Слезы — только для женщин.

Он расчесал бороду и возблагодарил бога за то, что не поддался новой моде и не сбрил бакенбарды. Что хорошего — походить на женщину или голомордого сатира. Эта мода была признаком коварного влияния гривастых.

Он успел надеть чистую фланелевую жилетку, из которой выпирали его загорелые грудь и живот, покрытые седыми волосами, когда услышал сигнал к обеду. Сняв грязные сапоги и надев шлепанцы, он вошел в столовую и остановился, обводя взглядом собравшихся членов семьи.

Его дети стояли за спинками стульев, выжидая, когда он посадит их мать — хозяйку дома. Быстрым взглядом зеленых глаз он засек присутствие своих сыновей — Уолта, Алека, Нела, Бориса и Джима, и дочерей — Дженни, Бетти, Мери и Мадлен. Два стула пустовали.

Кейт, предупреждая его вопрос, пояснила:

— Я послала Тони на дорогу — встречать Джека.

Уолт крякнул и усадил жену. Он обратил внимание, что сыпь, которая появилась несколько дней тому назад, увеличивалась с каждым днем. Если она будет образовывать корочки и окрашивать в красный цвет ее обычно белую как сметана кожу, он возьмет ее с собой в Слашларк и покажет доктору Чандеру. Как только закончится стрижка.

Когда он сел во главе стола, из кухни, шатаясь, вышел слуга, Данк Крайтон. Он едва не опрокинул поднос с дымящимся «шашлыком» из единорога на колени хозяина.

Уолт принюхался и сказал:

— Опять пробовал вино из тотума, Данк? Околачивался возле сатиров?

— А почему бы и нет? — грубовато ответил Крайтон. — У них готовится большой праздник. Слепой Король только что узнал, что с гор сегодня вечером возвращаются его сын и дочь. Вы знаете, что это означает? Много музыки, песен, жареного мяса и тушеной собачины, вина, пива, всяких рассказов и танцев.

— И никакой стрижки, — добавил он со злостью, — целых три дня!

Уолт перестал жевать и поднял голову.

— Они не имеют права бросать работу. Они договорились помогать нам. Три дня задержки будут означать, что мы потеряем половину нашей шерсти. К концу недели у этих тварей начнется линька. Что тогда?

Качаясь на ногах, Данк произнес:

— Не надо беспокоиться, хозяин! Они позовут на помощь лесных жителей, и все будет закончено в срок. К чему такая истерика? Мы все неплохо проведем время, а затем хорошо поработаем, чтобы нагнать упущенное.

— Заткнись! — вскипел Кейдж.

— Я имею право говорить, что хочу! — произнес Данк с достоинством выпившего человека. — Я больше не слуга по договору, как вы знаете. Я добровольно отрабатывал долг и могу уйти в любое время, когда захочу. — И он медленно вышел из комнаты, стараясь держаться прямо.

Уолт подскочил так резко, что стул опрокинулся и грохнулся на пол.

— Куда идет наш мир? Никакого почтения к уважаемым людям. Слуги… молодежь…

Он с трудом подбирал слова.

— Молодые парни бреются наголо и отращивают длинные патлы… женщины носят платья с низким вырезом, выставляя груди напоказ, будто сирены. Даже некоторые жены чиновников в Слашларке подражают этой моде. Слава богу, ни одна из моих дочерей еще не носит таких платьев!

Он обвел взглядом стол. Все девочки переглянулись из–под низко опущенных век. Теперь уж им не надеть новые наряды на военный бал! Разве только добавят еще больше кружев к глубокому вырезу спереди. Спасибо, что портной еще не принес наряды на ферму!

Их отец неловко взмахнул рукой, облив соусом новую рубашку Бориса, и закричал:

— Все это влияние гривастых, вот что это такое! Ей–богу, будь у нас железо на ружья, мы бы стерли с лица планеты эту безбожную, дикую, голую, аморальную, ленивую, пьяную, нахальную, вечно толкующую о каких–то договорах породу! Посмотрите, какое воздействие они оказывают хотя бы на Джека! Он всегда слишком много проводил с ними времени. Он не только выучился ребячьему говору гривастых, но неплохо владеет и взрослой речью. Их подсказанные дьяволом нашептывания побудили его бросить работу на ферме. Ферме его деда, царствие ему небесное!

Как вы думаете, почему он рискует жизнью, охотясь на дракона? Чтобы получить премию за его голову и на эти деньги уехать в Дальний и изучать там науки под руководством Рудмена, человека, которого обвинили в ереси и сношениях с дьяволом… Зачем ему это, даже если он вернется с головой дракона? Хотя, скорее всего, его тело уже разодрано в клочья и валяется где–то в дебрях…

— Уолт! — вскричала Кейт. Дженни и Мадлен громко всхлипнули.

— Почему бы ему не потратить премию, если он ее получит, на свадьбу с Элизабет Мерримот? Объединить свою ферму и ее деньги? Она самая красивая девушка в округе, а ее отец второй, после Лорда Хоу, богач. Пусть женится на ней и растит детей во славу государства, церкви и бога, не говоря уже об удовольствии, которое он доставит этим моему сердцу.

Когда Уолт закончил свою тираду, из кухни торжественно появился Данк с яичным пудингом на большом блюде.

— Господи, избавь нас от сатанинской гордыни! — возгласил он и, зацепившись большим пальцем босой ступни о край ковра из шкуры хвостатого медведя, плюхнулся на пол. Блюдо полетело в лысую голову Уолта. Горячий густой джем каскадами стекал с его лица на бороду и ярко–желтыми полосами ложился на чистый жилет хозяина.

Тот взвыл от боли, изумления и ярости. В этот момент раздался пронзительный крик за окном столовой, и в комнату влетел малыш Тони.

— Джек идет! — кричал он. — Он вернулся! Теперь мы — богачи! Мы — богачи!