Минуты тягостно тянулись.

Устав кружить около телефона, госпожа Массо удалилась в кухню, чтобы приготовить омлет для своих гостей. Тем временем Люси и Джереми неустанно повторяли попытки дозвониться до Анжелы. Ледяное высокомерие хозяйки растаяло без следа: отчаяние, терзавшее незнакомую ей молодую женщину, как две капли воды походившую на ту, кого она удочерила тридцать пять лет назад, окончательно растопило ей сердце. Она никогда не видела, чтобы Анжела так страдала. Напротив! Ей вспомнились отвратительные сцены приступов гнева, случавшихся с приемной дочерью в детстве. Кипевшая в ребенке недетская ярость ставила их с мужем в тупик. Ласковым ребенком она никогда не была. Резкие и необъяснимые перепады настроения наблюдались у нее с младенческих лет, характер у девочки был ревнивый и властный. И очень скоро обстановка в семье стала невыносимой.

Сердце старой дамы сжимается. Она не может себе этого объяснить, но почему-то испытывает к Люси симпатию, побуждающую ее помочь измученной женщине, такой несчастной и потерянной. Странное ощущение. Она ничего не знает о Люси, но ей кажется, что знакома с ней всю жизнь. Невероятное сходство с Анжелой — главная тому причина. Это так, но есть и еще кое-что. Как будто она снова встретила ту девочку, о которой так мечтала в молодости, когда узнала от врачей, что бездетна, и когда они с мужем решили взять ребенка на воспитание.

Мысль о том, что Люси могла бы быть ее дочерью, если бы они с мужем выбрали другого младенца, сразу пришла ей в голову. Она помнит это дитя, спокойно спящее в своей кроватке в родильном доме. Что толкнуло их сделать выбор в пользу другого младенца? По правде говоря, Мишель уже не помнит. В конце концов надо было выбрать кого-то.

Ну да! Она вспомнила, память подсказала ей ответ! Обе девочки лежали рядом, каждая в своей колыбельке. Когда они с мужем пришли в родильный дом, то с умилением любовались двумя спящими младенцами. Тщетно врач пытался убедить их взять обеих сестер, в то время у них не было достаточно средств, чтобы содержать двоих. Выбор был жестоким! Мишель долго рассматривала девочек, но не могла решиться: они были такие одинаковые! Ее муж тоже пребывал в растерянности. И тогда она решила: возьмут того младенца, который первым откроет глаза. Ничего другого придумать она не могла!

С того момента и началось негласное соперничество между Анжелой и Люси.

Почти целый час просидели они перед колыбельками, ожидая, когда проснется одна из девочек. Мишель помнит, как отчаянно билось тогда ее сердце. С каким волнением всматривалась она в маленькие личики, следя за каждым вздохом, за подрагиванием ресниц. Ожидание казалось бесконечным. Потом в комнату вошел врач и спросил, сделали ли они свой выбор. При звуке его голоса младенец, который лежал справа, пошевелился и закричал. Но первым открыл глаза другой, тот, что лежал в колыбельке слева.

Жребий был брошен. Они выбрали Анжелу.

— Я приготовила вам омлет. Должно быть, вы умираете с голоду!

Мишель заглядывает в гостиную, чтобы сообщить, что стол в кухне уже накрыт. Удивленные Люси и Джереми горячо благодарят хозяйку. Она и вправду странная женщина! То недоступно холодная, то вдруг само радушие.

Люси не испытывает голода, но Мишель так искренне старается им помочь, что она не осмеливается обидеть хозяйку отказом. Что же до Джереми, то он буквально набрасывается на еду. Пока они перекусывают, пожилая женщина со спокойной улыбкой наблюдает за ними: так мать оберегает спокойствие своих малышей. Пользуясь моментом, Люси задает несколько вопросов о детстве своей сестры.

— Вы говорите, Анжела принесла вам много несчастья. Она и вправду была таким тяжелым ребенком?

Мишель Массо молчит: при воспоминании о детских годах Анжелы ее лицо снова мрачнеет. Люси уже сожалеет, что потревожила хозяйку таким вопросом, ей не хотелось бы, чтобы та снова становилась холодной и высокомерной. Кроме того, было страшно, что пожилая дама передумает и выставит их за дверь.

Но Мишель Массо думает не об этом.

После некоторого молчания она начинает говорить: поток подступивших воспоминаний льется, облеченный в слова и высказанный ровным, без выражения, тоном говорящей:

— Когда мы удочерили Анжелу, я надеялась, что наша жизнь станет такой, о какой я давно мечтала. Я мечтала о дружной семье. Мне было тридцать три года, и к тому моменту мы с мужем долгих пять лет пытались завести ребенка. Но поскольку все старания оставались тщетными, мы впали в глубокое уныние. Стало ясно, что если хотим иметь детей, то надо брать приемыша. Не буду рассказывать вам всех подробностей, но через своих знакомых в местном медицинском центре мы в конце концов получили информацию о том, что родились две девочки, которых мать решила оставить в роддоме. Признаюсь, мы думали о том, чтобы взять обеих, но в то время наши финансовые возможности были ограничены и двоих сразу нам было не потянуть. Кроме того, мы жили тогда в Париже, но мой муж, который работал учителем, подал заявку на место где-нибудь поблизости от Бордо. А когда Анжеле исполнилось два года, там открылась вакансия, и мы, не колеблясь, переехали. Париж нас не устраивал. Нам хотелось свежего воздуха, зелени и особенно солнца.

Легка улыбка пробежала по лицу рассказчицы, которая, казалось, оценивала свои тогдашние мечты и надежды как безнадежную наивность.

— Должна признаться, что первые три года жизни Анжелы были довольно веселыми, — продолжала она все тем же усталым тоном. — Пока она оставалась маленьким ребенком, хлопот с ней почти не было. Но после того как ей исполнилось три года, девочку будто подменили. Причины этого мне до сих пор непонятны. Может, я стала уделять ей меньше времени. В то время я устроилась работать няней в детскую больницу. Работа мне нравилась, но она требовала сил и времени. Я возвращалась домой усталая и часто расстроенная видом страданий, выпавших на долю наших маленьких пациентов. Возможно, я была по отношению к Анжеле не столь терпелива, как прежде. Но ведь ей так повезло, казалось мне, что она живет с нами, ее любят, о ней заботятся, она здорова и ни в чем не нуждается. В любом случае объяснить этим все невозможно! Она стала капризной и, если что-то ее не устраивало, впадала в дикий гнев. Когда Анжела была в таком состоянии, нам с мужем никак не удавалось ее успокоить. Она вопила, топала ногами, хватала все, что попадалось под руку, и запускала в нас, каталась по полу, билась головой об стену, вырывала себе волосы, царапала лицо. Это было ужасно! Я обратилась к врачам-психиатрам, чтобы выяснить причину, по которой наша дочь впадала в такую ярость. Между четырьмя и пятью годами эти приступы стали реже, а потом, казалось, Анжела успокоилась, обстановка в доме улучшилась, стало веселее. Но…

Госпожа Массо снова замолчала, ее глаза увлажнились, она печально улыбнулась.

— Случилось удивительное. Я забеременела. Для нас это было неслыханным потрясением: помня о вердикте врачей, мы о такой возможности даже не помышляли. Мне было уже тридцать восемь лет, а это не очень хорошо для первой беременности, особенно в прежние времена. Гинекологи взяли меня под особое наблюдение. Но сюрпризы на этом не кончились! После трех месяцев вынашивания врачи объявили, что у меня будет двойня!

— Двойня?! — хором воскликнули Люси и Джереми, потрясенные таким поворотом событий.

— Именно так, двое близнецов! Но поначалу я этого не знала.

— Но Анжела никогда не говорила о близнецах! — удивился Джереми. — Она всегда вспоминала о маленькой сестренке, рождение которой перевернуло ее жизнь.

Не в силах скрыть волнение, пожилая женщина опустила голову.

— Эта беременность меня измучила! И когда я, наконец, родила этих детей, которых так страстно и долго желала, то странным образом впала в глубокую депрессию, от которой поначалу не могла оправиться. То, что называется послеродовой депрессией. В моем случае болезнь приняла очень тяжелый характер: целых пять недель я была не в себе и не могла заставить себя заниматься своими малютками. Как только какая-нибудь из них начинала плакать, у меня опускались руки. Муж мне много помогал, но Анжелу все это вывело из равновесия окончательно. Я в этом уверена. С самого первого дня она воспринимала новорожденных как своих смертельных врагов, это было видно по ее глазам. Ей было тогда уже пять лет, но ни разу ей не захотелось приласкать малышек. Наоборот! Часто я ловила ее на том, что она пыталась ущипнуть или укусить кого-то из них. Она была болезненно ревнива. Признаюсь, моя реакция на подобные вещи не всегда была правильной — видимо, я еще недостаточно оправилась от болезни, чтобы правильно оценивать последствия своих действий. Мне не хватало терпения, не хватало сил. Я слишком часто ее ругала, а иногда случалось и нашлепать.

Пожилая женщина прервала свой рассказ, ее душили рыдания.

— Вспышки гнева у Анжелы становились все чаще, все неистовее, но у нас не было ни времени, ни сил, чтобы попытаться ее понять. Наверное, она почувствовала себя брошенной. Мне казалось, будто она портит нам жизнь. Без нее мы были бы счастливы. Часто своими криками Анжела будила малышек именно в тот момент, когда я больше всего нуждалась в отдыхе. Как же я на нее злилась тогда! Я взвалила на нее ответственность, которая была слишком тяжела для ее возраста. Но, повторяю, не думаю, что этот эпизод нашей жизни способен все объяснить в характере Анжелы. Спустя два месяца, когда мое «детоненавистничество» стало понемногу сходить на «нет», я стала все силы отдавать уходу за девочками: чувство отрешенности сменилось чувством вины. Я старалась им компенсировать то, что недодала в первые месяцы их жизни.

Госпожа Массо печально вздохнула.

— А однажды ночью меня разбудил страшный шум в комнате девочек, потом одна из них заплакала. Им было два месяца и три дня. Я кинулась туда. То, что предстало моим глазам, ужаснуло меня!

По напудренным щекам пожилой женщины потекли крупные слезы. Люси и Джереми молчали, взволнованные ее рассказом.

— Одна из колыбелек оказалась перевернутой, — продолжала она. — Анжела стояла посреди комнаты как раз рядом с ней. Я закричала и бросилась к малышке, чтобы поднять — она была придавлена кроваткой. Моя маленькая Валерия. Мой ангелочек. Она была мертва.

Люси и Джереми были потрясены услышанным, тяжесть высказанного обвинения подавляла их.

— Ее убила Анжела? — наконец осмелилась прошептать Люси.

Госпожа Массо помедлила с ответом, как бы взвешивая слова, которые собиралась выговорить.

— Мы так и не узнали, что же собственно произошло. Анжела объяснила нам, что пришла в детскую, чтобы проверить, спят ли девочки, и взяла Валерию на руки, потому что она была «больна». И будто бы в этот момент колыбелька опрокинулась, и ребенок упал на пол. Рассказ ее был сбивчив, это все, что мы из него поняли. Но в голову приходят всякие мысли. А в детской, рядом с опрокинутой кроваткой, я нашла подушку Анжелы. Врачи констатировали внезапную смерть, но я…

И госпожа Массо замолчала. Но через несколько мгновений подняла голову и вытерла глаза.

— После того, что случилось, — прервала она тяжелое молчание, — я больше не могла воспринимать Анжелу как нуждающегося в ласке и любви ребенка. Она стала мне противна. Само ее присутствие в доме стало для меня невыносимым, я видела в ней причину наших несчастий. И мы отправили ее в пансионат. Конечно, на выходные и на каникулы она приезжала домой, и тогда жизнь снова превращалась в кошмар. Я не могла заставить себя приласкать ее, мой муж был в этом отношении более терпимым. Он говорил, что не следует обвинять ее без доказательств, что, возможно, она вообще ни при чем. Но я была уверена! Я читала это в ее взгляде в те моменты, когда Анжела оказывалась рядом с малышками. Она их ненавидела. Впрочем, эта девчонка вообще плохо ладила с окружающими: ее несколько раз отчисляли из пансионатов за плохое поведение, за оскорбление других детей, за грубость по отношению к учителям, за порчу школьного имущества. Когда она достигла подросткового возраста, врач-психиатр в интернате для трудных детей, куда мы в конце концов были вынуждены ее поместить, рассказал нам об отклонениях в ее поведении, которое он расценивал как пограничное состояние. Все признаки были налицо: перепады настроения, импульсивность, вспышки гнева, умышленное нанесение увечья самой себе, комплекс жертвы. Когда мы признались ему, что Анжела — приемный ребенок, он заговорил о генах и о травмах, пережитых в самом раннем возрасте. По его мнению, причиной травмы стал не сам факт удочерения чужими людьми, а то, что ребенком недостаточно занимались. Это было для меня как пощечина, потому что речь шла не о биологической матери, а о нас с мужем. Он будто обвинял нас! Я не могла с этим согласиться и начала судебную процедуру отказа от удочерения.

— Сколько лет было Анжеле в это время? — мягко спросил Джереми.

— Если не ошибаюсь, семнадцать лет.

— В это время она проходила курс лечения в психиатрической клинике?

— Наверное, да. Но в этом-то я уж точно не виновата! К тому моменту Анжелу уже давно сорвало со всех тормозов. То, что я вам рассказываю, не может передать истинного положения вещей. Этот ребенок был настоящим дьяволом, в ней не было ни крупицы доброты к окружающим, она всегда думала только о себе. Мы были готовы полюбить ее, но она не захотела жить по правилам, принятым между людьми, и в частности, по правилам жизни в семье. Я ненавижу ее!

На Люси пахнуло холодом. Ее душа разрывалась между сочувствием к этой женщине, столько пережившей из-за Анжелы, и жалостью к своей сестре. Смерть Валерии — это драма, от которой Мишель Массо, по-видимому, так и не смогла оправиться. Но ее жестокость по отношению к пятилетнему ребенку поразила Люси. Анжела страдала от недостатка любви даже в раннем возрасте, что уж говорить о том, что ей пришлось пережить в отрочестве?

Но самым страшным в услышанном рассказе для Люси было то, что она полностью осознала правоту Джереми, который утверждал, что дети находятся в опасности до тех пор, пока с ними эта женщина. И это она, их родная мать, оставила Макса и Леа на попечение этого чудовища! Этой невменяемой, о которой, как выясняется, ничего толком не знала. И почему же? Потому что была слишком труслива, чтобы решать собственные проблемы самостоятельно, и предпочитала расплачиваться за безволие человеческим достоинством. Она согласилась на то, на что нельзя было соглашаться: результатом ее постыдной слабости стали смерть мужа и потеря детей.

Тяжкий груз вины казался Люси непосильным. И ей абсолютно не за что зацепиться — она не уважает сама себя. Какой кошмар! Люси сидит здесь, не в силах шевельнуться, погрузившись в свою тоску, в то время как ее дети, которые находятся неизвестно где, подвергаясь смертельной опасности, и не имеют возможности даже позвать на помощь. Это невыносимо!

— Надо звонить в полицию! — вдруг выкрикивает она, как будто только что смогла оценить всю трагичность ситуации.

Джереми поднимает на нее усталый взгляд и кивает: другого выхода нет. Делать больше нечего. Кто знает, где в данный момент может находиться Анжела и что она делает с детьми. Он попытался спасти свою подругу, но сейчас понимает, что больше ничего не может для нее сделать. Перейдя грань между разумом и безумием, Анжела погрузилась в свои больные фантазии, увлекая за собой двоих невинных детей.

Действительно, надо обращаться за помощью к полиции. И тем хуже для Анжелы. Главное теперь — вызволить детей.

После своего рассказа Мишель Массо замыкается в горестном молчании. Все сидят неподвижно, в кухне тихо. Пожилая дама поднимается, медленно выходит и направляется к телефону. Взяв трубку, она набирает номер полицейского участка, какое-то время ждет и начинает говорить все тем же бесстрастным тоном:

— У аппарата Мишель Массо. Здесь со мной два человека, они хотят заявить о похищении детей.

Люси и Джереми по-прежнему сидят без движения, головы их опущены, они ждут. Хозяйка дома диктует адрес, объясняет, как проехать, и медленно кладет трубку на место.

— Через десять минут они будут здесь, — с трудом произносит она, проходя в кухню.

Люси совершенно обессилела: это бесконечное ожидание все длится и длится. Еще целых десять минут!

Бесконечность.

И тут гнетущую тишину дома разрывает звонок. Все трое резко поднимают голову и вопросительно переглядываются. Это не может быть полиция, госпожа Массо только что положила трубку!

— Вы кого-нибудь ждете? — спрашивает Джереми у хозяйки дома.

— Нет!

Люси вскакивает первой, кидается к входной двери и рывком распахивает ее, как будто ей не хватает воздуха.

На крыльце перед ней стоит Анжела, с изумлением глядя на сестру. Несколько мгновений женщины в ужасе не сводят друга с друга глаз.