Глава 14
Сидя за рулем, я кусала губу, терзая плоть, вздрагивая, когда лицо дергала боль. Губы шелушились от многодневного плача в машине, но я не обращала внимания. Волосы у меня были грязные и нечесаны. На это мне тоже было наплевать.
Прошло четыре дня после возвращения Джеймса. Я сидела на уроках, но не разговаривала и не поднимала глаза. Родители задавали вопросы – я отвечала туманно. Они обеспокоены, но мне все равно. Все потеряло смысл, да и никогда ничего не значило.
Иногда я проезжала мимо дома Джеймса. Однажды я увидела его у окна гостиной – он глядел в никуда. Я чуть не вломилась к нему, но не знала, что сказать. Как убедить человека, что у вас с ним страстная любовь, если он тебя не знает? Как я перенесу отсутствие реакции с его стороны?
Подъехав к дому после нового приступа слез, я решила со всем покончить. Прекратить страх и боль. Меня сжигала ярость, сильная, как никогда, но под гневом таилась печаль, которую я сама с трудом понимала.
Я выключила мотор, выбралась из машины и медленно, словно во сне, направилась к дому. Спутанные волосы падали на лоб, закрывая глаза. Я их не откидывала. Наоборот, нарочно оставляла. Так спокойнее, будто меня не видно.
Я открыла дверь. В доме было тихо.
– Я пришла, – сказала я и, не дожидаясь ответа, пошла наверх. Сзади раздался шорох.
– Слоун, – каким-то сдавленным голосом сказала мать. Я остановилась и оглянулась. Мать плотно завернулась в кардиган, обхватив себя руками. В расширенных карих глазах плескалась тревога. Я чуть не заверила, что все в порядке, но мне не хотелось лгать.
– Я пришла, – повторила я и уже хотела идти к себе, когда из гостиной вышел отец. Нос у него покраснел, будто папа плакал.
– Детка, – обратился он ко мне, – спустись к нам.
Голос его звучал мягко, но иначе, чем обычно. Мне показалось, что в нем слышится… вина?
Первой мыслью было, что Джеймс покончил с собой, и меня охватило опустошение, смешанное с облегчением. Но тут за спиной отца открылась дверь, и двое в белых халатах вышли в холл. Я вдруг не смогла вдохнуть.
– Что они здесь делают? – спросила я. По телу пробежали мурашки. Темноволосый хендлер в нашем доме. Он пришел за мной!
У матери задрожали губы.
– Мы беспокоились, Слоун. С возвращения Джеймса ты сама не своя. После Брэйди мы не можем рисковать. Если бы ты только…
– Что вы наделали? – прошептала я.
Отец зажмурился. Я видела, что ему не хочется так поступать. Он не хочет меня отдавать. Я посмотрела на мать, надеясь, что она это прекратит.
– Мама, что ты наделала?
Но я так боялась, что едва могла дышать. Хендлеры прошли холл и, нарочито топая, начали подниматься по лестнице ко мне. Еще раз посмотрев на родителей, предавших меня, я бросилась к себе в комнату.
Они меня не заберут. Они меня не заберут!
Влетев в комнату, я захлопнула дверь, повернув ключ. Выпрыгнуть в окно я побоялась – еще получу какую-нибудь травму и не смогу убежать. Я панически огляделась, замечая памятные вещи. Наша с Брэйди и Джеймсом фотография. Хендлеры ее заберут. Они возьмут все.
Кто-то подергал ручку и постучал. Затем забарабанил кулаком. Мне не убежать. Мысль потерять все невыносима. Я не могу им отдать все. Я схватила с зеркала фотографию Брэйди и Джеймса. Снимались у реки – Джеймс, как обычно, без рубашки, улыбаясь, обнимает Брэйди за плечи. Брат смеется, будто Джеймс отмочил что-то комичное. Не помню, о чем тогда шел разговор.
В дверь барабанили все громче. Мать начала кричать, умоляя меня открыть и ничего с собой не делать.
Я стянула с пальца кольцо с немного отбитым сердечком и страстно поцеловала. Я люблю тебя, Джеймс, думала я. Мы всегда будем вместе, как ты и обещал.
Я приподняла матрац, шаря в поисках прорези, которую сделала несколько лет назад – прятать записки Джеймса. За дверью мать говорила хендлерам, что у нее есть ключ, и в эту секунду я нащупала прореху и сунула в нее фотографию и кольцо. Отпустив матрац, я накрыла его простыней. Когда меня увезут, комнату вычистят, но туда не заглянут. Надеюсь.
После Программы я найду тайник, разыщу Джеймса и спрошу его об этой фотографии. Может, тогда мы вспомним, кто мы есть и что значили друг для друга.
Я вдруг увидела в ящике ножницы, удивившись, что не заметила их раньше. У меня мелькнула мысль пробиться с боем. Заколоть хендлеров – особенно того, кто шпионил за мной с самого начала, оттолкнуть родителей и убежать. Не позволить им забрать у меня мою жизнь.
Я схватила ножницы и сжала в кулаке.
В замке повернулся ключ, дверь распахнулась. Мать с трудом сглотнула, увидев у меня в руке ножницы. Папа окликнул меня – в его голосе звучал ужас.
Я попятилась к окну, сжимая ножницы. Лицо горело, губы были мокрые. По-моему, у меня текла слюна. Меня переполняла ярость, и я буквально зарычала на вошедших.
– Мисс Барстоу, – сказал, войдя, темноволосый хендлер. – Положите ножницы.
Он мельком взглянул на другого, и они разделились, обходя комнату с разных сторон. Окружая меня.
– Нет, – у меня вырвалось животное рычание. Папа заплакал. Даже в гневе я не могла его ненавидеть. Смерть Брэйди его сломила, второй раз ему не выдержать.
– Мисс Барстоу, – повторил хендлер, хватаясь за что-то у себя на поясе. Я вдруг вспомнила, что у него должен быть тайзер.
Я поняла, что все кончено. Прежняя жизнь закончилась. Я встретилась глазами с матерью и выдавила горькую улыбку.
– Я тебя никогда не прощу, – негромко произнесла я и – просто потому, что наступила последняя минута моих настоящих чувств, – сжала ножницы в руке и полоснула по запястью.
Боль отбросила меня спиной на стену – такого я не ожидала. Закрыв глаза, я почувствовала, как меня крепко схватили повыше локтей. Игла проколола кожу, и через несколько секунд волна накрыла меня, сомкнувшись над головой, и я провалилась в темноту.
– Эй!
Я слышала голос, но от усталости не могла поднять веки. Попробовала снова и снова не смогла. Послышался тихий смех.
– Есть здесь кто?
Я ощутила прикосновение к руке, щипок – и сразу прилив адреналина. Глаза широко распахнулись, я прерывисто-глубоко вздохнула. Руки были вытянуты вдоль тела и вроде бы привязаны.
– Ну, вот и ты, – сказал кто-то. – Добро пожаловать в Программу.
