Глава 8
Бой гигантов

В начале лета 1936 года больше предстоящей Олимпиады немцев волновало только одно спортивное событие — намеченный бой германского боксера Макса Шмелинга и американца Джо Луиса. У этого поединка была своя длинная предыстория. 21 декабря 1935 года в Америке был распространен слух, что Джо Луис умер. Казалось бы, американцы должны были уже привыкнуть к подобного рода «сенсациям». Только в 1935 году этого темнокожего боксера «хоронили» по меньшей мере десять раз. Его «убивала» мафия, «отравляли» любовницы, «забивали насмерть» гангстеры. А также несколько раз он «разбивался на смерть» в автокатастрофах. Когда в «Нью-Йорк тайме» только за один день поступило более тысячи звонков, то в газете решили дать опровержение этих слухов. «Если я мертв, то я, наверное, самый живой труп на свете», — заявил Луис репортеру.

В начале 1936 года Джо Луис еще не был самым титулованным боксером США, но мог по праву считаться одним из самых известных американских спортсменов. Журнал «Ринг» ставил его на первое место. Подобная оценка во многом была оправданной. Только за 1935 год Луис смог заработать 400 тысяч долларов. Сам он планировал, что к 1937 году заработает «свой первый миллион». Формально чемпионом по боксу считался Джеймс Брэддок. Однако тот выступал в провинциальных городах, где проживал в невзрачных отелях, получая за бой тысячу долларов. Луис же путешествовал в собственном спальном вагоне и жил в фешенебельных гостиницах. Ему не удавалось завоевать титул чемпиона, так как Брэддок уклонялся от боя с темнокожим боксером. В середине 30-х годов бокс во всем мире переживал своеобразный ренессанс. Передовицы газет пестрели новостями о боксерах, которые по своей популярности обошли бейсболистов и теннисистов. Бокс стал прибыльным бизнесом. Однако многих смущало, что Джо Луис был темнокожим, а потому некоторые продюсеры занимались поиском «белой надежды». Но в Америке не нашлось ни одного белого боксера, кто бы мог противостоять Луису. Хотя бы уже по этой причине намеченный бой с Максом Шмелингом стал своеобразной сенсацией. Это был не просто бой белого и темнокожего спортсменов. Запланированный поединок воспринимался как противостояние систем: американской демократии и германского национал-социализма, заявлявшего о превосходстве белой расы.

За полгода до встречи со Шмелингом Луис провел три боя — все они длились от одной до двух минут и закапчивались нокаутом. Луис не считал немца серьезным соперником. Впрочем, собственно бой почти никто не рассматривал как сугубо спортивное событие. С самого начала оно стало восприниматься как политическое действо. Слухи о том, что предстоящий бой Макса Шмелинга против Джо Луиса был не более чем закулисной интригой или заговором, организованным белыми расистами, ходили по всей Америке. По одной версии, инициатором этого боя было правительство Рузвельта, которое опасалось, что чернокожий боксер, получивший титул чемпиона мира по боксу, может вызвать недовольство у избирателей южных штатов. По другой версии, Англия, Франция и Голландия по «тайным каналам» поставили ультиматум США, заявляя, что чернокожий боксер никогда не будет признан чемпионом мира. Были даже своеобразные вариации слухов на тему «еврейского заговора». С одной стороны, предполагалось, что Джо Луис мог вызвать недовольство еврейских бизнесменов своими якобы антисемитскими высказываниями. С другой стороны, строились версии о том, что те же самые еврейские бизнесмены пытались сорвать бой Луиса и Шмелинга, что было частью общих мероприятий по бойкоту Берлинской Олимпиады. В самой Германии в преддверии Олимпийских игр предпочитали воздерживаться от резких высказываний в адрес чернокожего боксера. В рейхе пытались создать видимость «спортивной веротерпимости».

Однако во всех вышеуказанных слухах как бы фоном шла идея, что Джо Луис должен был проиграть. На самом деле подобное американцам казалось маловероятным — они привыкли к тому, что Луис в первом же раунде направлял своих противников на пол ринга. В этой связи появилась новая череда слухов — они были связаны с тем, что Германия откажется присылать Шмелинга на бой. Предположение, что национал-социалисты и Шмелинг проигнорируют приглашение из опасения быть «побитым негром», не было уж совсем фантастичным. Уже после окончания Второй мировой войны Макс Шмелинг вспоминал, что Гитлер хотел запретить ему выезд в США. В данном случае фюрер считал, что Шмелинг не мог защищать честь Германии в бою против чернокожего спортсмена, который изначально находился в более выгодном положении. Однако Шмелингу все-таки удалось изменить мнение Гитлера. Когда стало ясно, что бой все-таки состоится, то тысячи немцев решили увидеть бой. Чтобы обеспечить необходимую поддержку Шмелингу, пароходство «Северо-германский Ллойд» на 50 % снизило стоимость билетов на океанские лайнеры «Бремен» и «Европа». На самом деле национал-социалистические власти оказались в очень щекотливом положении. Неприязнь «профессионального спорта, ориентированного на зрелищность», уравновешивалась желанием поддержать германского боксера. Кроме этого не стоило забывать о том, что участие Макса Шмелинга в этом бою было своеобразной рекламой Олимпиады 1936 года.

Впрочем, положение самого Макса Шмелинга в Германии было тоже неоднозначным. К 1936 году он был мировой знаменитостью, обладателем титулов: чемпион Германии, чемпион Европы, чемпион мира. За его плечами в качестве известного спортсмена были съемки в кино и даже выступление на эстраде. Макса Шмелинга нельзя было назвать «нордическим арийцем» — он был темноволосым, с густыми бровями, за что и заслужил прозвище Черный Гусар. Он никогда не интересовался политикой, но это не мешало многим политическим силам использовать Макса в своих собственных целях. Когда 6 января 1928 года Шмелинг одержал верх над итальянским боксером Микеле Бональя, то немецкая социал-демократическая пресса рассматривала это в качестве «победы германской демократии над итальянским фашизмом». Пройдет всего лишь несколько лет, и Шмелинг окажется в национал-социалистической «обойме». Еще в начале 1936 года Имперский спортивный руководитель Ганс фон Чаммер заявил, что «в Германии не может быть неполитизированных спортсменов». Подразумевалось, что все немецкие атлеты должны были пройти специальный курс «мировоззренческого обучения». Но Макса Шмелинга решили избавить от этого. Он не был членом национал-социалистической партии, но это не мешало ему иметь множество друзей, которые были высокопоставленными партийными функционерами. Например, боксер был очень дружен с Гансом Хинкелем, руководителем Имперской палаты печати. Если требовалось, то Шмелинг вскидывал правую руку в «немецком приветствии», но все-таки не очень охотно фотографировался на фоне полотнищ со свастиками. Когда в марте 1936 года проходил очередной плебисцит, то он был в числе знаменитых немцев, которые призывали своих сограждан к поддержке Гитлера. Шмелинг говорил и действовал равно столько, чтобы сохранять благосклонность национал-социалистического режима. Если национал-социалисты просили оказать какую-то «любезность», то он никогда не отказывал им.

Многие полагали, что Шмелинг был нужен национал-социалистическому режиму не только в качестве объекта пропаганды, но и как источник валюты. В указанное время любым немцам, выезжавшим за границу, запрещалось брать с собой более 40 долларов — в рейхе ощущался недостаток валютных запасов. Отчасти подобное предположение подтвердил сам Макс Шмелинг. Одному американскому репортеру он заявил: «Я предполагаю, что привезу с собой на родину несколько сотен тысяч долларов. Думаю, что доктор Шахт не будет против». Несмотря на то что Шмелинг не разделял расистскую идеологию национал-социализма, он не был лишен неких предубеждений в отношении цветных боксеров. Как он заявил о Джо Луисе: «Он умный и хорошо воспитанный человек, который ведет абсолютно безупречную со спортивной точки зрения жизнь, он не пытается выделиться своим экстравагантным поведением. Посмотрите на Луиса — он не допускает ошибки многих цветных спортсменов, которые пытаются проникнуть в высшие круги белою общества».

Накануне отъезда Шмелинга в США пресс-атташе Имперского спортивного руководства Гвидо фон Менгден заявил немцам через прессу: «Шмелинг — самый известный и самый прославленный немецкий атлет последнего времени. Рейх желает ему всего наилучшего. Конечно же мы надеемся, что Макс Шмелинг победит. Но даже если он вернется домой побежденным, то страна отнюдь не будут погружена во вселенскую скорбь». Несмотря на подобные заявления, немецкая сторона была настроена на победу. Буквально перед отъездом в США Макс Шмелинг вместе со своей супругой Анни Ондрой посетил министра пропаганды Йозефа Геббельса, который решил оказать боксеру пропагандистскую поддержку. В США пресса, напротив, пыталась всячески дискредитировать Черного Гусара. Более того, читателям преподносились мнимые «подробности» из отношений Шмелинга и национал-социалистического режима. «Одержимая расовой идеей Германия не простит Шмелинга, который решил драться с негром».

Сам Макс Шмелинг всячески скрывал точную дату отбытия в США. Он не жаждал сенсаций, а потому не хотел, чтобы его «провожала» толпа репортеров и фотографов. Автографы и рукопожатия он решил оставить до момента возвращения, как он надеялся, с триумфом. Сославшись на болезнь, его даже не пришла провожать супруга. После нескольких дней пути 21 апреля 1936 года лайнер «Бремен» вошел в нью-йоркскую гавань. Здесь уже никак нельзя было скрыться от представителей прессы. Американские фотографы сделали несколько фото, которым не суждено было появиться в немецких газетах, — на них улыбающийся Макс Шмелинг обнимал за плечо своего менеджера Джо Якобса, который был по национальности евреем. Далее репортеров интересовали некоторые подробности плавания. Шмелинг заявил, что, несмотря на то что ежедневно пробегал по палубе лайнера около 20 километров, он все-таки набрал в весе. По поводу Джо Луиса он заметал: «Если он будет допускать те же ошибки, что и во время боя с Баером, то я непременно нокаутирую его». Некоторые журналисты хотели знать, встречался ли Шмелинг с Гитлером накануне отплытия. Тут боксер был предельно краток: «Он — политик, а я всего лишь — спортсмен».

Далее общение с прессой продолжилось в отеле «Коммодор», который стал местом обитания немецкого спортсмена в Нью-Йорке. Тут уже в дело вступил Джо Якобс, который не только был уверен, что Шмелинг «побьет» Луиса, но и что эта встреча на ринге станет самым знаменитым боем десятилетия: «Миллионы людей не только в Германии, но и во всей Европе будут следить за радиорепортажами с поединка». Подобное утверждение не было преувеличением. В США для поддержки Шмелинга на бой должно было прибыть около двух тысяч немцев. И это при том условии, что транспортировка в США стоила огромную по тем временам сумму — 400 долларов! Пребывание Шмелинга в Нью-Йорке было недолгим. Несколько дней спустя он отправился на свою тренировочную базу, которая располагалась в 160 километрах к северу от Нью-Йорка, в Напаноке. Сюда Шмелинг прибыл 30 апреля 1936 года. Прежде чем приступить к интенсивным тренировкам, он познакомился с местным прокурором, открыл бейсбольный матч, раздавал автографы местным жителям. Одновременно с этим в доме, где жил Шмелинг, была смонтирована импровизированная радиостудия, из шторой по вечерам вторника, четверга и пятницы в эфир выходили получасовые передачи о ходе тренировок Макса Шмелинга. Эти сообщения ретранслировались в Нью-Йорке. Аналогичные сообщения о Джо Луисе выходили в понедельник, среду и субботу.

Брат менеджера Макса Шмелинга Майк Якобс занялся активным формированием общественного мнения. Он привлекал лучших спортивных репортеров, чтобы те пытались подать Луиса не в самом для него благоприятном свете. В некоторых случаях те не брезговали прибегать к откровенным расистским выпадам. В данном случае речь шла отнюдь не о личных убеждениях Шмелинга или его менеджеров. Подобная политика была продиктована необходимостью вывести ставки, которые делались через тотализаторы, на выгодный для Шмелинга уровень. Было необходимо, чтобы возмущенная поведением окружения немецкого боксера публика ставила на Луиса, тем самым повышая уровень дохода в случае выигрыша Черного Гусара.

Самого Шмелинга это мало интересовало. На своей тренировочной базе он усиленно упражнялся. Он пытался развить подвижность ног, которая подводила всех противников Луиса. По оценкам тренера Шмелинга Макса Махона, его подопечный в течение нескольких недель, которые он провел в Напаноке, пробежал в общем более тысячи километров. Особенностью тренировок Шмелинга было то, что он питался исключительно привезенными из Германии продуктами. Немецким было все: колбаса, сыр и даже минеральная вода. По этому поводу Шмелинг как-то пошутил: «Не хочу, чтобы американская вода разделяла со мной ответственность за возможное поражение». Единственным развлечением для Шмелинга был просмотр кинофильмов. На тренировки к нему приходило множество поклонников, хотя у Луиса в США таковых было не в пример больше. Но на людях Шмелинг предпочитал не тренироваться всерьез — это были своеобразные показательные представления. Немецкий боксер боялся раньше времени открыть свою «программу».

4 июня 1936 года Майк Якобс принес хорошее известие: если бы Шмелинг победил Луиса, то он мог рассчитывать на бой с Джеймсом Брэддоком. Несмотря на то что не имелось никаких конкретных договоренностей, немецкий боксер счел эту новость хорошим знаком. В Германии вообще посчитали, что подобное развитие событий было свидетельством того, что Шмелинг был фаворитом. Газета «Амстердам ньюс» писала в те дни: «Если бы уверенность была музыкой, то Шмелинг звучал бы как филармонический оркестр». Хотя подобную точку зрения разделяли отнюдь не все. Многие отмечали, что Луис был значительно моложе Шмелинга, а потому был более выносливым. В ответ на это Джо Якобс через прессу советовал «коричневому бомбардировщику» (так публика прозвала Луиса) есть побольше антрекотов: «Только так он может вынести и пережить мощнейшие удары Макса». Сам же Шмелинг предпочитал не давать подобных комментариев. Воздерживался он и от обсуждения расовой политики национал-социализма. Но он не мог критиковать режим. Более того, когда его спросили о возможности начала новой войны Англии и Франции против Германии, он ответил: «Не будет никакой войны, по крайней мере, в этом поколении. Немецкий народ не хочет воевать. Американцы еще не знали праведных войн. Я знаю, что в мировую войну они потеряли тысячи человек. Но в то же самое время в Германии погибли миллионы людей. Вместо того чтобы тратить деньги на вооружение, мы пускаем их на строительство домов. Вы думаете, 99 % немцев проголосовали бы за Гитлера, если бы они хотели войны?» Но в то же самое время он заявлял: «В спорте нет никаких различий между белыми и черными. Побеждает сильнейший».

Нельзя сказать, что, оказавшись в США, Шмелинг избавился от контроля со стороны национал-социалистического режима. Этот контроль косвенно осуществлялся через официального «летописца» Шмелинга, журналиста Арно Хеллмиса. Хеллмис прошел через мировую войну, после чего примкнул к национал-социалистам. Он вступил в СА, еще до того, как Гитлер пришел к власти. В США он направился якобы по собственной инициативе (по крайней мере, так утверждал сам Хеллмис). Но некоторые из американских журналистов утверждали, что пьяный в дым Хеллмис рассказывал им, будто бы был направлен в Америку, чтобы приглядывать за Шмелингом. На следующее утро он просил не разглашать эту информацию, так как она могла стоить ему жизни. Как бы то ни было, но статьи Хеллмиса с завидной регулярностью появлялись на страницах «Народного обозревателя» — официального печатного органа НСДАП. В одной из этих статей он сообщал: «Шмелинг прекрасно понимает, что эта поездка не будет развлекательной прогулкой. Но он верит в то, что сможет побить негра, так как намерен вернуть титул чемпиона мира в Германию. Несмотря на презрение американцев, насмешки в прессе и даже вопреки сомнениям, присущим некоторым из его земляков, он продолжает верить в себя. И его никто не сможет смутить!»

Когда в Германии говорили о «насмешках американской прессы», то это не было преувеличением. Подобно тому, как немецкая пресса нападала на Луиса, так и американская пресса травила Шмелинга. «Кубик льда в плавильной печи», «выцветшая шелковая рубашка из китайской прачечной» — это были самые мягкие формы оскорблений, которые себе позволяли американские газетчики. Некоторые из них дошли до того, что сравнивали немецкого боксера с Бурно Хауптманом — преступником, похитившим сына легендарного летчика Линдберга. Кто-то говорил, что бой превратится в казнь, а потому Шмелингу надо было заготовить прощальную речь. В целом прогнозы на то, что Шмелинг был фаворитом, были явно неоправданными. В букмекерских конторах ставили только на Джо Луиса, что не могло не радовать Якобса. Лишь единицы ставили на Шмелинга. Среди них была и знаменитая актриса Марлен Дитрих.

Вечером 17 июня в Нью-Йорке пошел дождь. К утру 18 июня он превратился в форменный ливень. Но это не помешало тысячам людей устремиться к стадиону «Янки». Большинство американских утренних газет вышли под заголовком: «В каком раунде?». Никто не сомневался в победе Джо Луиса, ставки делались на то, в каком раунде он уложит Черного Гусара. Шмелинг и Луис встретились перед взвешиванием в 12 часов 30 минут. Пожали друг другу руки. По очереди взошли на весы. Выяснилось, что Луис весил 89,8 килограмма, а Шмелинг — 87,1. После этого им были даны рекомендации воздерживаться от нападок и ругани. «До встречи вечером, Джо», — сказал Шмелинг своему противнику. И именно в этот момент оба оказались запечатленными на фотографии. Многие из наблюдателей отмечали, что Джо Луис выглядел неуверенным. Он избегал взгляда Макса Шмелинга, который улыбался и шутил. Все это никак не походило на «казнь» немецкого боксера. «Палач» словно пребывал в полусне.

Всего на бой Шмелинга и Луиса было продано около 39 тысяч билетов. Тем страннее выглядели трибуны, на которых можно было заметить пустующие места. Уже потом делалось предположение, что билеты были скуплены спекулянтами, которые так и не смогли их распространить. Были и более экзотические версии: якобы большую часть билетов скупили еврейские бизнесмены и не намеревавшиеся их распространять, так как это было разновидностью бойкота предстоящей Олимпиады.

С поединка между Шмелингом и Луисом было решено веста прямой радиорепортаж. Принимая в расчет, что американская публика была очень впечатлена передачами Клея Маккарти, то именно ему было поручено освещение боя двух боксеров. На практике это означало, что только в США репортаж должны были услышать около 6 миллионов человек. Это было приблизительно вдвое больше, чем слушали репортажи со съездов демократической партии. И в пять раз больше, чем услышали прощальную речь короля Эдуарда VIII. Кроме этого к действию были подключены телеграфные агентства. По всей стране создавались специальные площадки, на которых люди могли слушать сообщения с «поединка века». Специальные радиоприемники устанавливались в музыкальных павильонах, на открытых площадях, в фойе отелей, на вокзалах. Кроме этого громкоговорители были установлены вокруг самого стадиона «Янки».

В Европе передачи должны были вестись в Англии, Испании и Германии. Германия находилась, наверное, в самом невыгодном положении. Бой должен был начаться в 3 часа ночи по берлинскому времени. Но это не помешало ретранслировать репортаж на множество крупных городов: Берлин, Бреслау, Гамбург, Кёльн, Кенигсберг, Лейпциг, Франкфурт, Штутгарт, Саарбрюккен. Всего же у «народных приемников», которыми жителей Германии за годы правления снабдили национал-социалисты, собралось около 30 миллионов немцев. В Кляйн-Люкове, городке, где родился Макс Шмелинг, несмотря на все административные запреты и правила, трактиры не закрывались на ночь. Среди слушателей был и Гитлер, который провел радио к себе в купейный вагон, а потому мог следить за боем по пути из Берлина в Мюнхен.

Как уже говорилось выше, супруга Макса Шмелинга Анни Ондра осталась в Германии. Ей была оказана неслыханная «милость». На прослушивание репортажа к себе в квартиру ее пригласили Йозеф и Магда Геббельсы. С того момента как Шмелинг отбыл в США, чтобы уже там готовиться к поединку, Анни по меньшей мере четыре раза встречалась с министром пропаганды. Геббельс как-то записал в своем дневнике: «Мы с ней беседовали и смеялись. Она восхитительно наивна». Когда Агаш Ондра должна была слушать репортаж в квартире Геббельсов, то это событие должен был запечатлеть специально приглашенный фотограф. Перед началом боя германское радио решило устроить так называемую ночь боксеров. Несколько часов кряду читались спортивные стихотворения, ставилась музыка из фильмов, где играла Агаш Ондра, не раз звучала песня «Сердце боксера» в исполнении самого Макса Шмелинга (эта песня прозвучала в фильме с его участием «Любовь на ринге»). Каждые полчаса следовало объявление: «Сегодня ночью мы станем свидетелями боя между Луисом и Шмелингом, который произойдет на стадионе «Янки». Каждый немец обязан бодрствовать в эту ночь, чтобы поддержать Макса, который за океаном в поединке против негра пытается продемонстрировать превосходство белой расы». Но большинство германских любителей бокса предпочитали не слушать предваряющую репортаж программу, они просто ложились спать, намереваясь проснуться к началу боя по звонку будильника. Поскольку было жаркое лето, то большинство окон в домах было открыто настежь. Позже немецкие газеты сообщали о «симфонии звонящих будильников», так как улицы многих городов просто утонули в звоне.

Но вернемся в Нью-Йорк. После обязательных приготовлений и объявлений, сделанных рефери Артуром Донованом, в 22 часа 6 минут над стадионом «Янки» прозвучал звук гонга. Начался «поединок века». В первом раунде казалось, что удача была на стороне Луиса, он смог провести серию длинных ударов, один из которых все-таки достиг своей цели. Глаз Шмелинга стал заплывать, наливаясь багрово-синим цветом. Однако, как и предвидел Шмелинг, Луис плохо держал оборону от короткого удара правой рукой в голову. Впервые американские зрители увидели, что Луис не поверг своего противника на пол в самом начале боя. Многим не верилось, что Шмелинг мог быть равносильным противником. В первом же раунде Луис, который и до этого изрядно нервничал, вошел в бешеный клинч, но не смог пробить оборону Шмелинга. Позже журнал «Ринг» в поиске оправданий сообщит, что Луису надо было выждать год после того, как он сочетался браком. Но если принимать в расчет, что Луис женился не накануне боя, а за десять месяцев до этого, то подобного рода советы выглядят по меньшей мере нелепо. На самом деле впервые за последние 14 поединков Луис встретил боксера не только равного по силам, но и превосходящего его в технике боя. Ситуация стала меняться уже во втором раунде. Шмелинг в полной мере воспользовался слабостью обороны Луиса. Короткий удар правой попал в подбородок. Луис на секунду замер, словно не веря, что он пропустил удар. Нельзя сказать, что в последующих раундах преимущество было исключительно за Шмелингом, он пропустил еще несколько ударов: глаз и вовсе заплыл, а кроме этого ему иногда приходилось сплевывать кровью. Но в 4-м раунде Луис пропустил еще один удар, и это стало началом конца. Луис пошатнулся и упал. Артур Донован стал вести отсчет до десяти.

Стадион «Янки» взорвался. Хеллмис, который вел вещание из Нью-Йорка, радостно закричал в микрофон: «Луис пошатнулся! Луис упал!.. Макс его нокаутировал! Браво, Макс! Браво!!!» После этого Хеллмис попросил прощения у своих радиослушателей, если им был плохо слышен его голос, так как весь стадион погрузился в один оглушительный крик. Американцы были шокированы — ранее они никогда не видели поверженного Джо Луиса. В Германии наступило повсеместное ликование. По большому счету нельзя сказать точно, что происходило на стадионе «Янки». Все-таки поднявшийся на ноги Джо Луис выглядел обиженным и растерянным — словно он не мог попять, что произошло. Шмелинг тоже выглядел озадаченным. Он стоял на месте, ожидая продолжения боя. Улицы Нью-Йорка неистовствовали. Все требовали, чтобы Луис поднялся. И Луис все-таки смог встать на ноги до того, как рефери закончил свой отсчет. Можно было продолжать бой. Но Луис не мог боксировать, а потому фактически повалился на Шмелинга. От нового мощного удара его спас только гонг, возвестивший об окончании раунда. По пути в свой угол ринга Джо Луис чуть было вновь не упал на пол.

Когда начался пятый раунд, то Джо Луис уже не мог толком противостоять Максу Шмелингу. Удары немца шли сериями и почти всегда попадали в цель. Позже Луис вспоминал: «У меня возникало ощущение, что я бежал по глубоко вспаханному полю, ноги еле-еле двигались. Но при этом я постоянно налетал на невидимую преграду». Американские болельщики были шокированы. Если ранее Луис выступал непременно с непроницаемым лицом, то теперь оно было искажено гримасой боли и усталости. В пятом раунде последовал еще один нокдаун. Луиса спасло то, что он оказался на полу одновременно с тем, как раздался гонг. В остальных раундах не стоило ожидать изменения ситуации. Всего за бой Джо Луис пропустил около 90 ударов Макса Шмелинга. Черный Гусар не раз посылал «коричневого бомбардировщика» на канаты. Бой закончился в 12-м раунде, Луис пропустил еще один мощнейший удар Шмелинга и просто рухнул. Стадион вскочил. Джо лежал и почти не двигался. Кто-то закричал: «Помогите ему, он ранен!» Молодая супруга Джо Луиса, Марва, закрыв лицо руками и с трудом сдерживая слезы, побежала прочь со стадиона. Все радиоведущие на некоторое время прервали свои трансляции, так как в оглушительном реве нельзя было произнести ни одного слова. Шмелинг же помог рефери поднять тело Джо Луиса и отнести его в угол на стул. Темнокожий боксер фактически пребывал в бессознательном состоянии. В то же самое время Джо Якобс и Макс Махон выскочили на ринг и стали обнимать Шмелинга. Якобс, не отличавшийся особо большим ростом, делал это настолько энергично, что порвал себе подтяжки и с него стали спадать брюки. После этого на ринг пригласили Джеймса Брэддока, именно с ним в будущем предстояло померяться силами Джо Луису. Брэддок был растерян — он явно не ожидал подобного исхода боя.

Когда Шмелингу подняли руку, то возгласами ликования его приветствовали тысячи людей. Для него это был форменный триумф. Он одержал и физическую, и психологическую победу. Казалось, что произошло все именно так, как планировали национал-социалисты: дисциплина, решимость и мужество одержали верх над физической силой. Один из очевидцев позже вспоминал: «Мы никогда не увидим более мужественного боксера. Он был настолько мужественным, что нас даже обуял страх. Он был настолько мужественным, что мы рассматривали его в качестве чего-то смертельно опасного и пагубного». Когда Макс Шмелинг был объявлен победителем, то он подал знак Хеллмису. Это означало, что триумфатор хотел передать послание Германии. Боксер сделал жест, который Хеллмис интерпретировал как «германское приветствие». Но Максу так и не удалось добраться до микрофона Хеллмиса, его перехватил американский комментатор Маккарти: «Мои поздравления, юноша. Мои сердечные поздравления!» В ответ Макс смог лишь выдавить: «Это самый счастливый день в моей жизни». После боя ему с большим трудом удавалось подбирать английские слова. Шмелинг решил воспользоваться случаем, чтобы поддержать поверженного Джо Луиса: «Это был самый серьезный противник из всех, с которыми мне приходилось встречаться в жизни. Думаю, его ожидает великое будущее». На вопрос: «Когда вы почувствовали, что победите?» — Шмелинг ответил: «В четвертом раунде». В этот момент к микрофону добрался Якобс: «Я верил в его победу с самого начала. Я даже не допускал, что Макс может проиграть».

В это время супруга Анни Ондра находилась в квартире Геббельсов. Во время репортажа о поединке она настолько нервничала, что несколько раз выбегала из комнаты. Однако фотограф ее запечатлел радостной. Анни сидела в кресле, на спинку которого облокотились Йозеф и Магда Геббельсы. Когда стало известно о победе Макса, то Геббельс незамедлительно телеграфировал: «Мои искренние поздравления с победой, свидетелями которой мы стали этой ночью. Мы знаем, что Вы боролись за Германию. Ваша победа — это немецкая победа. Мы гордимся Вами. Хайль Гитлер и мои сердечные поздравления». Чуть позже Геббельс записал в своем дневнике: «В 12-м раунде Шмелинг уложил нокаутом негра. Чудесный, драматичный и возбуждающий поединок. Белый против черного. И белым был немец. Его жена великолепна. Моя семья в восторге от нее. Лег спать только в 5 часов. Очень радостный».

Непонятно как, но публике стало известно, что Анни Ондра находилась в квартире Геббельсов. В итоге перед домом собралась толпа, которая хотела поздравить жену Черного Гусара. В квартире министра пропаганды не замолкал телефон. Приходило множество поздравлений по почте. Получила Анни поздравление и от Гитлера: «Я должен поздравить вас с победой вашего супруга, величайшего из немецких боксеров. Мои сердечные поздравления». К открытке с этими словами прилагался букет цветов. День спустя в Германии повторяли репортаж с боя, на этот раз его слушали почти все немцы.

Когда Макс Шмелинг вернулся в свой гостиничный номер, то его ожидало настоящее море цветов. Посыльные буквально сбились с ног, доставляя все новые и новые телеграммы. Всего же за несколько часов после окончания боя к немецкому боксеру пришло более 800 поздравлений. Среди поздравлявших были: Гитлер, Марлен Дитрих, великий немецкий режиссер Эрнст Любич, Соня Хени. Норвежская фигуристка, к тому времени уже перебравшаяся в Америку, не без гордости заявляла: «Я была единственной во всем Голливуде, кто поставил на вас». Но нельзя не отметить, что очень много телеграмм пришло из южных штатов, где были традиционно сильны расистские настроения. Шмелинг же всегда только отмечал, что подобные вещи его никогда не интересовали. Но тем не менее он постоянно упоминал про поздравительную телеграмму, пришедшую от Гитлера.

Если в Германии царило ликование, то в Нью-Йорке можно было наблюдать иные картины. Больше всего власти опасались беспорядков в Гарлеме. И подобные опасения не были безосновательными. Нередко прямо на улицах случались потасовки. Чернокожие дрались между собой. Поклонники Джо Луиса нападали на тех, кто позволял себе критические высказывания в адрес «коричневого бомбардировщика». В итоге в негритянский квартал пришлось ввести силы полиции. Каждый переулок патрулировался несколькими конными полисменами, которых поддерживали «пешие» силы. В итоге к ночи Гарлем полностью опустел — на улицах не было видно ни одного человека. Волнения удалось подавить на корню. В целом же в США господствовало массовое разочарование. Оказались закрыты многие бары, рассчитывавшие на изрядную прибыль от празднования возможной победы Луиса. Владельцы этих заведений закупили всего впрок и теперь с трудом могли рассчитаться по своим заказам. Некоторые из людей, которые поставили свои сбережения на Джо Луиса, оказались в тяжелейшей депрессии. Были известны случаи, когда некоторые из американцев по нескольку недель не выходили из дома, так как боялись насмешек со стороны окружающих.

Шмелинг же предпочитал почивать на лаврах победителя. На следующий день после боя он спал до полудня. Всю вторую половину дня он, облаченный в темные очки, давал интервью американским журналистам. Теперь он мог позволить себе пошутить: «Вероятно, теперь немцы меня будут воспринимать именно как Макса Шмелинга, а не как мистера Анни Ондра» (в конце 20-х годов супруга Макса была очень известной актрисой). Но у славы была и обратная сторона, связанная с политикой. Некоторые из высказываний Шмелинга никогда не появились на страницах германской прессы. Более того, Геббельс решительно запретил печатать хоть какие-то высказывания бывшего тренера Шмелинга, Артура Бюлова. Дело в том, что тот не верил в успех Макса. Национал-социалистическая пропаганда же предпочитала показать исход боя как само собой разумеющийся. Дисциплина и воля (символы национал-социализма) всегда могли одержать верх над природными инстинктами (намек на врожденные способности негров к спорту). Макса Шмелинга стали преподносить немцам как символ «идеального арийца», несмотря на то что кареглазый, темноволосый, с густыми бровями и резкими скулами боксер никак не походил на «типичного нордического ария». Но это не мешало немецкой прессе, контролируемой Геббельсом, заниматься самолюбованием: «Теперь Германия является не только страной самых быстрых гоночных автомобилей, самых больших дирижаблей. Германия родила самого величайшего боксера всех времен и народов».

Официально организованные торжества по поводу победы Макса Шмелинга стали проводиться в Германии еще до того, как боксер вернулся на родину из США. Близ Нюрнберга было создано огромное «солнечное колесо». Оно было образовано из факелов, которые несли 200 тысяч человек. В этом ритуале принимала участие и английская аристократка Юнити Валькирия Митфорд, которая считалась едва ли не самой большой поклонницей Гитлера во всей Великобритании. В своем выступлении Юлиус Штрейхер, издатель скандального антисемитского журнала «Штюрмер» («Штурмовик»), заявлял, что причина победы Шмелинга крылась в том, что «он прибыл из новой Германии, из Германии, в которую вновь верят». На страницах эсэсовского издания, журнала «Черный корпус», заявлялось, что «железные кулаки Макса Шмелинга разгромили всех врагов национал-социализма, благодаря чему белая раса смогла сохранить почтение к себе». Далее эсэсовский журналист продолжал: «Англия, Франция, Северная Америка должны выразить негласную признательность Максу Шмелингу за то, что в процессе мировой борьбы он положил конец самонадеянности чернокожих». «У негра врожденная психология раба, и горе тому, кто позволит ему проявить надменность и высокомерие, — это надо пресекать самым жесточайшим образом», — предостерегал «Черный корпус».

Сам же Макс Шмелинг после непродолжительного отдыха и обсуждения деловых вопросов паковал чемоданы. Ему предстояло добраться до Германии на гигантском дирижабле «Гинденбург». Это путешествие было для него не менее волнительным, чем сама победа над Луисом. До дирижабля пришлось пробираться сквозь огромную толпу, которая собралась, чтобы приветствовать победителя. Как сообщал один американский корреспондент, «23 июня гигантская толпа собралась посмотреть на два чуда XX века: самый большой в мире дирижабль и человека, который смог победить Джо Луиса». Во время своего путешествия Макс Шмелинг почти не спал — он почти круглыми сутками смотрел в окно иллюминатора. 26 июня около 16 часов «Гинденбург» пролетел над Кельном. Когда дирижабль приблизился к Франкфурту, то оп получил почетный эскорт из пяти боевых самолетов. На аэродроме, невзирая на жуткую духоту и давку, Макса Шмелинга ожидало более 10 тысяч человек. В это время предприимчивые торговцы смогли продать несколько тысяч бутылок воды «Макс Шмелинг» и коробок конфет «Анни Ондра». Сама же Анни была среди присутствовавших. Она вместе с матерью Макса еще утром была направлена специальным самолетом из Берлина — об этом позаботился лично Геббельс. Когда «Гинденбург» «причалил» к аэродрому Франкфурта, то первым из него на трап вышел Макс Шмелинг. Его приветствовал шквал оваций, который моментально заглушил оркестр, начавший исполнять гимн. Под ноги Максу полетели сотни букетов. Совсем юная девочка в униформе БДМ смогла пробиться сквозь толпу и протянула чемпиону букет скромных гвоздик. Этот момент был заснят одним из фотографов, после чего по распоряжению Геббельса снимок облетел всю Германию.

Когда шум многотысячной толпы затих, то стали выступать партийные функционеры и представители городской власти. Несколько слов произнес и сам Макс. Его слова вновь потонули в овациях. Следующей проблемой было пробраться сквозь толпу, которая наваливалась на боксера со всех сторон. Несмотря на то что ему приходилось сдерживать натиск, чтобы обезопасить свою супругу и маму, Макс Шмелинг все же умудрился пожать руку нескольким сотням людей. После этого ему все-таки удалось сесть в специально предоставленный кабриолет — автомобиль уже был доверху завален цветами. Когда он ехал по городу, то казалось, что весь Франкфурт вышел на улицы. Со стороны это напоминало триумфальное шествие римского императора. Машина остановилась лишь у ратуши, чтобы Макс смог присутствовать на церемонии внесения его имени в «Золотую книгу города Франкфурта». После этого Максу пришлось вновь вернуться в аэропорт — там его ждал специальный самолет, которым он должен был долететь до Берлина, где должно было продолжиться триумфальное шествие. Во время этого полета Макс беседовал с двумя ведущими спортивными журналистами Третьего рейха: Гербертом Обшернингкатом («Миттаг» — «Полдень») и Хайнцем Зиской («Ангриф» — «Атака»). Во ходе этого разговора он заявил, что когда он был в Америке, у него были изрядные проблемы в общении с местными журналистами: «Они пытались изобразить меня как некоего преступника, подавали публике как презренную фигуру». Уже позже один из мюнхенских журналов опубликует карикатуру, на которой были изображены три толстых журналиста с большими носами, удивленно взирающие на ринг с поверженным негром. Подпись под карикатурой гласила: «Шмелинг направил в нокаут еврейскую прессу, разжигавшую ненависть».

Когда Макс Шмелинг подлетал к Берлину, то к аэродрому Темпельхоф были пущены дополнительные трамваи, так как имевшиеся в распоряжении не были способны перевезти всех желающих увидеть боксера-чемпиона. Многотысячная толпа собралась уже в 14 часов и не расходилась, несмотря на то что Шмелинг прилетел в Берлин только в 9 часов вечера. Когда Макс стал спускаться по трапу, то на взлетно-посадочную полосу сквозь оцепление прорвалось несколько сотен людей. Но на этот раз Шмелинг находился в плотном кольце «почетной гвардии», которая состояла из 200 лучших немецких боксеров. Его также сопровождали статс-секретарь Вальтер Функ, представители Имперского руководителя спорта, имперской канцелярии. Компания «Люфтганза» специально выделила для этого события «передвижную электростанцию», от которой питались несколько десятков прожекторов. Именно благодаря им зрители могли наблюдать в вечерней темноте за встречей Шмелинга. Максу и Ондре был вручен большой торт, а также бесплатные билеты на предстоящие Олимпийские игры. Когда они прибыли домой, то обнаружили, что здание было превращено в своеобразную триумфальную арку, украшенную цветами и знаменами.

Однако внутри дома их ожидал новый сюрприз. Лестницы до самого верха были завалены букетами и поздравительными письмами. На следующий день Макс распорядился купить несколько новых бельевых корзин — но даже их не хватило, чтобы собрать все присланные письма. Отдохнуть Максу так и не дали. Вечером Шмелинг был приглашен на ужин к Геббельсу. Тогда же министр пропаганды сообщил, что боксеру в сопровождении матери и супруги предстояло встретиться с Гитлером. На следующий день они в назначенное время прибыли в имперскую канцелярию. Гитлер был предельно вежлив: он поблагодарил Макса от лица всего немецкого народа и попросил рассказать о некоторых деталях боя. Гитлер очень сожалел, что не мог видеть победы Шмелинга. Макс поспешил обрадовать фюрера, сообщив, что в его вещах, которые проходили через таможню, была копия кинозаписи схватки. Гитлер распорядился немедленно доставить кинопленку в имперскую канцелярию. Приказ был оперативно выполнен. На просмотре кроме Гитлера и Шмелинга также присутствовал министр пропаганды. Когда на экране Макс в очередной раз наносил мощный удар Луису, Гитлер радостно хлопал себе по коленям: «Геббельс, слышите, это надо показывать всей стране. И полнометражным фильмом, а не отрывками в киножурналах». Несколько позже Геббельс записал в своем дневнике: «Драматично и пленительно. Последний раунд был просто неимоверным. Он по всем правилам направил негра в нокаут».

Макс находился на вершине своей спортивной славы. Но сама судьба посылала ему предостережения. Во время разгара торжеств в загородный дом Шмелинга попала молния: Макс и Анни чудом смогли спастись от пожара. Пройдет буквально пара лет, и от былой славы Макса Шмелинга не останется и следа. Его больше не будут чествовать в имперской канцелярии, а немецкая пресса стыдливо попытается забыть его имя. Но это отнюдь не сломает мужественного спортсмена. Впрочем, это уже совершенно другая история.