Книга: А собаку я возьму себе
Назад: 7
Дальше: 9

8

Павиа назначил Пуигу встречу в одном из баров Кастельдефельса в среду в десять часов утра. К тому времени двое наших сотрудников, переодевшиеся в синие комбинезоны разнорабочих, уже сидели внутри. Поскольку Пуиг знал нас в лицо, мы с Гарсоном дожидались в машине, в нескольких кварталах от бара. В десять двадцать три мы увидели, что оба наших человека направляются к нам, а между ними идет Пуиг в наручниках. Он не выглядел нервным или разъяренным и даже поздоровался с нами, словно мы встретились случайно. Итак, добыча запрыгнула в ловушку.
Мы допрашивали его в комиссариате больше трех часов. К нашему огорчению, он слово в слово подтвердил версию Павиа. Лусена перестал участвовать в их делах год назад, опасаясь за свою безопасность и собираясь заняться чем-то другим. Чем именно? Он понятия не имел, Ретако никогда не отличался словоохотливостью.
Однако у этого занятного мошенника ни на миг не возникло искушения обвинить своего дружка в смерти Лусены. По-моему, если бы они действительно были к этому причастны, то кто-нибудь из двоих обязательно стал бы сваливать вину на другого. Например, Пуиг, испытывающий естественное желание отомстить Павиа за то, что тот его выдал. Однако этого не произошло. Новой информации получить не удалось. Мы угрожали Пуигу, что повесим убийство Лусены на него одного. Он испугался, но показаний не изменил. Все свидетельствовало о том, что он действительно не врал. Мы решили пока не проводить очную ставку, хотя всегда оставалась вероятность, что они уже сговорились по телефону. Впрочем, навряд ли: узнав, что Павиа его предал, Пуиг отбросил бы любую с ним договоренность из недоверия и ненависти.
С бесконечным терпением я продолжала расспрашивать его о возможных занятиях Лусены после того, как он оставил собачий промысел. Гарсон наблюдал за моими усилиями скептически; будь его воля, он бы напустил на подозреваемого целую свору ротвейлеров и не дал бы тому возможности вывернуться. Я заметила, что Пуига удивляет мой интерес к последующим шагам Лусены. Он догадался, что его собственные подвиги нас особо не тревожат. Это меняло дело. Поразмыслив, он начал по-настоящему стараться вспомнить что-нибудь, что могло бы навести нас на след. В конце концов он сообщил нам кое-какие полезные сведения.
– Когда я прощался с Ретако, – рассказал он, – то пожелал ему удачи и хороших доходов. Он не говорил, чем думает заняться, да и мне на это было наплевать, но только помню, как он ответил: «Доходы никогда нельзя гарантировать, но, по крайней мере, здоровье будет гарантировано, ведь я буду за городом…»
– Это все?
– Клянусь вам! Больше я его не видел. Не знал даже, что он умер.
– А как ваша секретарша? – полюбопытствовал Гарсон.
– Когда вы меня нашли, я ее уволил. Она ничего не знает.
– Где она живет?
– Понятия не имею.
– У вас есть номер ее телефона?
– Она мне его не давала.
Из этого вряд ли можно было что-то еще извлечь. Мы передали Пуига судье, чтобы тот предъявил ему официальное обвинение и продолжил расследование, касающееся вероятного отмывания денег. Гарсон был в бешенстве.
– Не может быть, инспектор! Не может быть, чтобы мы снова оказались в той же точке! Это как ночной кошмар. Вам никогда не снилось, будто вас преследует бык и вы пытаетесь от него убежать, но ваши ноги словно приросли к земле?
Настала моя очередь изображать воодушевление и добрые намерения, хотя ох как не хотелось.
– Мы не приросли к земле, Гарсон, а идем по следу, оставленному тетрадками.
– Нет больше следа, Петра, и новых тетрадок тоже. Разъяснена тетрадь номер один, разъяснена тетрадь номер два, и по-прежнему непонятно, откуда у Лусены столько денег. У нас нет больше ниточек, за которые можно дергать, и мы остаемся в неведении относительно того, кто же все-таки расправился с нашим подопечным.
– Мы реконструировали два года его жизни, осталось только проделать то же самое с третьим, и последним, годом.
– Как будто это легко! Новых дорог не возникло, и идти нам некуда, инспектор. Если эти сучьи дети говорят правду, делу конец. Можно уходить в монастырь.
– Скажите, у вас с собой телефон Валентины?
– Что?
– Я должна позвонить ей и попросить зайти сюда. Думаю, она может помочь нам своими знаниями.
Я застала Гарсона врасплох, однако упоминание одной из возлюбленных настолько его смутило, что он ничего не спросил.
Валентина Кортес была, как всегда, нарядна, красива и полна жизни. Похоже, ее не слишком огорчало наличие любовного треугольника. Она слушала меня, широко раскрыв свои большие светлые глаза и лишь изредка отводя их, чтобы ласково взглянуть на Гарсона. На груди у нее подрагивало маленькое золотое сердечко.
– Заводчики собак-охранников? Да, они все за городом. Ну конечно, я их знаю! По крайней мере, тех, чьи питомники расположены по периметру Барселоны. С некоторыми я встречалась по делам, я имею в виду, они привозили мне собак, чтобы я их дрессировала. Некоторых я лично не знаю, но у меня есть адреса и телефоны всех питомников. Это же связано с моей профессией.
– Как ты думаешь, чем бы мог заняться Лусена в этом мире заводчиков?
Энергичным движением головы она откинула назад волосы.
– По правде говоря, очень странно, что он там очутился. Какой-то замухрышка, промышлявший кражей собак… Заводчики охранных пород – люди хорошо обеспеченные. Любая из собак, которых они продают, стоит больших денег, и, как только питомник начинает приобретать известность, покупатели съезжаются туда со всех сторон. Для чего кому-нибудь из них мог понадобиться такой мелкий воришка, как Лусена?
Рассуждение было безупречно.
– Ну, может быть, он воровал собак в городе и продавал их владельцам питомников.
– Но заводчики торгуют только щенками или очень молодыми собаками, Петра! Не представляю, как они могли бы сбыть краденую собаку, если даже ее возраст был им не известен.
– Напоминаю тебе, что в нашей гипотезе речь идет о недобросовестном заводчике.
– Да нет, все они настоящие профессионалы. Это не те люди, что покупают пару собак, чтобы они спарились в садике перед их домом. Профессиональные заводчики добиваются того, что у них называется «аффикс», то есть чего-то вроде торгового знака. Только после многочисленных скрещиваний, специального ухода и очищения породы достигается необходимое качество. Главное для них – престиж. Неужели ты думаешь, они будут рисковать им, продавая краденых собак?
– Тогда, возможно, он воровал собак в питомниках и сам продавал их где-нибудь в другом месте.
Она недоверчиво покачала головой:
– Все это как-то туманно. Не могу взять в толк, что общего может быть у Лусены с владельцами питомников. Почему вы решили идти в этом направлении?
– Один из свидетелей утверждает, что в последнее время Лусена нашел себе какое-то занятие за городом, – ответил Гарсон.
Она пожала плечами, словно маленькая девочка.
– Валентина, ты сможешь подготовить нам список всех питомников охранных собак, какие только есть в провинции?
– Думаю, что смогу.
Гарсон взглянул на меня с подозрением.
– Я надеюсь, инспектор, вам не придет в голову объезжать их все по очереди?
– Именно это я и собираюсь сделать.
– И только из-за непроверенных сведений о том, что Лусена якобы чем-то занимался за городом?
– По-вашему, не стоит и попытаться?
– Не знаю.
– Фактически мы пошли по этому пути еще до того, как получили последние данные, касающиеся Лусены. Так продолжим же начатое. Выясним, в каких питомниках пропадали собаки, и попробуем найти там хоть какие-то следы. Валентина, когда ты сможешь составить этот список?
– Завтра же. А что будет, если я забуду включить туда какой-нибудь питомник?
– Не волнуйся, мы обратимся в общество собаководов и попросим их проверить список и, если понадобится, дополнить его. У них должны быть такие данные.

 

То, что мы безнадежно застряли на деле Лусены, позволило нам походя выявить кое-какие мелкие преступления. Это было совсем неплохо. Мы отправились охотиться на кабанов, а вернулись с мешком, полным улиток. То есть, в любом случае, не предстали перед начальством с пустыми руками. Если бы нам поручили расследовать еще пару убийств, мы бы смогли очистить город от мелких правонарушителей. Интересно, повысили бы нас за эти неожиданные подвиги или выгнали из убойного отдела? Было бы неверно делать вывод, что моя душа хорошо переносит неудачи; пожалуй, точнее было бы сказать, что я привыкла к тому, что мои действия никогда не достигают цели. Мы уже так давно по уши увязли в этом чертовом деле, что идти по следу Игнасио Лусены Пастора превратилось для нас в обычную повседневную работу, подобную той, к которой каждое утро приступает какой-нибудь страховой агент. Однако за эти бесплодные, с точки зрения детективной стороны, месяцы Гарсон встретил свою любовь в двойном масштабе, а я завела отношения с ветеринаром и вступила в клуб владельцев собак. Чего еще можно пожелать? Мы действовали как одна большая семья, а Лусена был для нас кем-то вроде покойного деда, неизменно присутствующего в воспоминаниях и связывающего с того света всех своих земных родственников между собой. Мы вполне могли бы жить так и дальше, тем более что на всем лежал отпечаток недолговечности, освобождая от любых тревог: Гарсон не решался сделать выбор в пользу одной из своих «девочек», моя связь продолжалась, не выливаясь ни во что конкретное, расследование ни к чему не приводило, и Ужастик пока находился у меня. Причин отчаиваться не было.
На следующий день Валентина прислала нам заветный список. Он содержал на одно имя больше, чем аналогичный перечень общества собаководов. Мы с Гарсоном сели разбираться в полученных данных. Мой напарник не верил, что новое направление нас куда-нибудь выведет. Бесполезно было указывать ему на связь между различными фактами, выстраивавшимися, как мне казалось, в единую цепь: статистика, свидетельствующая о высоком числе похищенных собак-телохранителей; процент владельцев таких собак, заявивших о краже; питомники, расположенные за городом; последнее дельце Лусены, которое он обделывал за городом. Куча денег, вдруг появившаяся неизвестно откуда. Все это напоминало известный силлогизм: все люди смертны, Сократ – человек, следовательно, Сократ смертен. Конечно, возможны вариации на эту тему: все собаки смертны, Сократ смертен, следовательно, Сократ – собака. Я не стала посвящать Гарсона в эти логические игры. А он все твердил, что мои доводы слабы. Я доказывала ему, что Лусена пережил «профессиональный рост». Его благосостояние постепенно улучшалось. Вначале он воровал бездомных собак, потом перешел на породистых. Логично предположить, что следующим этапом могла стать специализация: охранные собаки. Наш замухрышка каким-то образом завязал знакомство в этой сфере и пошел на больший риск в обмен на большие доходы. В ответ Гарсон начинал нести околесицу:
– Как же он добирался до места, не имея водительских прав?
– Допустим, у него был мопед.
– Прекрасно! А украденных собак он сажал сзади.
– Вспомните, что сказал нам знакомый Анхелы: чтобы украсть такую собаку, необходимы два человека.
– Согласен, инспектор. Будем исходить из того, что Лусена замешан в этом деле, но скажите, с какой стороны к этим кражам подступиться, где у нас доказательства?
– Вы все никак не привыкнете! Полиция не только идет по следам преступника, но и разыскивает эти самые следы, если их у нее нет. И как раз этим мы и займемся – будем искать следы.
Он удрученно вздохнул.
– Если у вас нет такого желания, Фермин, я могу попросить, чтобы вас заменили. Обещаю, что не буду из-за этого на вас сердиться.
– Хватит шутить, Петра. Говорите, с чего начать.
– Прежде всего, надо прочесть этот чертов список.
– Вперед!
– Проверим породы: боксер, бельгийская овчарка, немецкая овчарка, доберман, ротвейлер, ризеншнауцер, немецкий дог, бриар, фландрский бувье, питбуль и стаффордширский терьер.
– О боже! Неужели в окрестностях Барселоны столько питомников?
– Да, но вы не пугайтесь, бриары и фландрские бувье принадлежат одному заводчику. То же самое касается боксеров и бельгийских овчарок.
– Звучат как блюда во французском ресторане.
– Для нас это будет что-то вроде пикника. У вас есть сапоги для загородных прогулок, младший инспектор?
– И даже фляжка!
– Ну, тогда у нас есть все для того, чтобы начать.
Я всячески демонстрировала, что довольна и полна энтузиазма, как советует «Учебное пособие для руководящего состава полиции», однако на самом деле настроение у меня было препаршивое. Младший инспектор был на двести процентов прав: мы избрали весьма сомнительный след. Только убежденность в том, что Лусена не покидал мира собак, заставляла меня продолжать поиски его гипотетической «специализации». Я была уверена: Лусена обладал особым даром обращения с собаками. Жизнь изобилует подобными примерами. Некто рождается бедным, некрасивым, недалеким и невезучим, однако отличается врожденным умением петь песни так, что заслушаешься, считать в уме или лазить по крышам. Лусена же использовал свои способности в преступных целях. Жаль, он мог бы стать хорошим ветеринаром или известным тренером, но он воровал собак и благодаря этому занятию нажил кучу денег. И я, пусть даже это будет последним, что я сделаю, выясню, какие такие проделки с собаками стоили жизни этому жалкому маргиналу.
Начиналась июньская жара, когда во вторник мы с утра навестили некоего Хуана Молинера в его питомнике доберманов. По такому случаю младший инспектор вырядился в яркую рубаху фисташкового цвета, какую в нормальных обстоятельствах ни за что бы не надел, ручаюсь.
– Подарок Валентины, – сообщил он.
– А Анхела ничего вам не дарит?
– Книги. Купила мне полное собрание стихов Неруды, пару американских романов и справочник собаковода.
– И ни одного детектива?
– Она говорит, что это сплошная ерунда. Анхела очень образованная, очень тонкая женщина.
– Вам с ней не скучно?
– Да что вы! Вот только все думаю, достоин ли я ее.
– Я бы из-за этого не стала беспокоиться.
– Да я особо и не беспокоюсь.
Трудно было выудить у него какие-нибудь подробности его эмоционального конфликта, а потому больше вопросов я не задавала. А перед нами уже маячил Хуан Молинер, симпатичный здоровяк, бывший земледелец, переквалифицировавшийся в заводчика собак. Он показал нам свои помещения, не переставая восхвалять достоинства выращиваемой им породы.
– Нам приходится мириться с людским невежеством, – сказал он. – У доберманов дурная слава, раздуваемая подчас журналистами, от последствий которой страдаем мы, заводчики.
– Психованные собаки, – вставил Гарсон.
– Про них ходят ужасные слухи. Будто мозг у них развит непропорционально, а сама эта порода возникла в результате такого скрещивания, которое генетически предполагает безумие. Глупости.
– Однако с доберманами действительно связаны серьезные несчастные случаи.
– Не больше, чем с другими охранными собаками, но доберманы почему-то особенно раздражают журналистов. Вот взгляните.
Он засучил рукав рубашки и продемонстрировал жуткий шрам, шедший вдоль предплечья.
– Видите? Это мне оставил немецкий дог, принадлежавший моему другу и хорошо меня знавший. С доберманами я работаю двадцать лет, и они никогда не пытались меня укусить.
Мы с Гарсоном разглядывали отвратительный шрам.
– Больно вам было? – спросила я.
Он посмотрел на меня с гордостью бойца-ветерана.
– Вас никогда не кусала собака?
Я зачарованно покачала головой.
– При укусе собаки возникает особая, удивительная боль, такая глубокая, словно она дошла до твоих внутренностей.
Я подумала о не изведанных мной страданиях при родах. Затем перевела взгляд на классических доберманов, которые нервно переминались в клетках, обеспокоенные нашим присутствием.
– Почему вы ничего не расскажете нам о случившихся у вас кражах, сеньор Молинер?
То, что он нам рассказал, не сильно отличалось от того, что мы уже слышали. Целью злоумышленников были молодые кобели – один, от силы два. Исполнитель – человек, разбирающийся в собаках. Ни следов, ни улик воры не оставили. Единственное, что можно было с уверенностью сказать, это то, что они перелезли через забор, потому что в одном месте он немного наклонился.
– Для чего, вы думаете, им понадобились ваши собаки?
– Этот же вопрос я задаю себе сам. Если для продажи, то логичнее было бы взять щенка или даже суку – на развод.
– Видимо, у похитителей был клиент, заранее сделавший им определенный заказ.
– Возможно.
– Как, по-вашему, они переправляли собак через ограду?
– Брали их на руки и перебрасывали на другую сторону. Высота здесь не такая, чтобы они поранились.
– Думаете, для осуществления всей этой операции двух человек хватило бы?
– Вероятно. Не исключено, что это малолетние хулиганы так забавлялись.
– Как вы тогда объясните, что и у других ваших коллег произошли аналогичные кражи?
– Наверное, мода такая.
– Пусть ваших собак специально не дрессировали, но все же: они могли бы напасть на похитителей?
– Нет, вряд ли. Если только у них не попытались бы отнять щенка или что-то в этом роде.
Он просунул руку сквозь прутья и погладил собаку по голове.
– Погладьте ее, инспектор! Убедитесь, что она не такая уж злая.
Я протянула руку и несколько раз провела пальцами между ушами собаки. Она приветливо высунула язык и лизнула меня. Я улыбнулась. Потом вынула из сумки фотографию Лусены и показала Молинеру.
– Знаете его?
– Нет. А что с ним стряслось?
– На него напали… но не собаки.
– Если бы собаки, он бы куда хуже выглядел.
– Его звали Игнасио Лусена Пастор. Вы уверены, что этот человек никогда не оказывал вам никаких услуг в прошлом?
– Вроде бы нет, но я могу еще посмотреть в архивах. Подождите минутку.
Он пошел к своей конторе. Гарсон лукаво усмехнулся:
– Рискнете погладить собаку сейчас, когда хозяина нет рядом?
Иногда он напоминал мне вредного мальчишку, уличного коновода и задиру. Я сунула в клетку всю руку целиком и снова погладила добермана, благодарно завилявшего в ответ хвостиком.
– Вы довольны?
За спиной раздался голос Молинера:
– Уступлю вам его по сходной цене! Для полицейского это идеальный защитник.
– Спасибо, но у меня уже есть собака.
– Охранная?
– Скорее, она сама нуждается в охране. Я предпочитаю таких.
– О вкусах не спорят…
Как только я вернулась в тот вечер домой, зазвонил телефон. Это был Хуан Монтуриоль. Он хотел поговорить со мной. Я прижала трубку подбородком и, пока разговаривала, сбрасывала с себя одежду, мечтая поскорее очутиться под душем.
– Петра, хочу задать тебе один вопрос. Тебя все устраивает в теперешнем положении вещей?
– Не понимаю тебя.
– Я имею в виду нашу дружбу, отношения или как там, к черту, это называется.
Очевидно, у него был тяжелый день.
– Ну, если ты не имеешь в виду ничего конкретного… то меня все устраивает.
– Петра, мы видимся с тобой время от времени, бываем на вечеринках у твоего коллеги, иногда занимаемся любовью… Да, внешне все выглядит как надо. Но все дело в том, что это неправильно.
Очевидно, его укусила собака.
– Что неправильно?
– Люди, нормальные люди, разговаривают друг с другом, рассказывают о своих чувствах, звонят по телефону, беседуют о жизни.
– К сожалению, моя работа…
– Да знаю я, что у тебя трудная работа, но телефоном-то можно воспользоваться.
– Ничего особенного я бы тебе не сообщила.
– Это-то и плохо.
Я начала терять терпение.
– Хуан, мы уже обсуждали эту тему и вроде бы пришли к согласию. Брак – довольно скучная штука…
– Кроме венчания в белом под сводами церкви, с одной стороны, и случайного траханья – с другой, существует масса иных возможностей. Ты не задумывалась над этим?
– Какую же выбрал ты?
– Ты права, никакую. Бесполезно объяснять что-либо тому, кто не желает понимать.
Он повесил трубку, и я в недоумении осталась стоять в чем мать родила посреди разбросанной одежды. Из-за чего весь сыр-бор, неужели из-за того, что я ему давно не звонила? Но разве мы оговаривали определенное число звонков? И какое это имеет значение? Нет, я предположила, что дело тут в другом, просто ему были невыносимы отношения, которые не выливались ни во что знакомое. Какая жалость, вероятно, теперь мы перестанем встречаться, не будем больше заниматься любовью. Я буду скучать по его красивому телу. Да, жаль, но это еще не конец света. Согласна, я не рассказывала ему о своих чувствах, но как бы я об этом рассказала? Мужчины страшно не любят, когда восторгаются их красотой, это им как нож острый. А тут еще и наше расследование. Тебя не занимают ветеринарные дела, но вполне могут увлечь дела полицейские. А, все равно! Любовные проблемы подождут, а душ – нет. Слишком устала я, чтобы сейчас думать.
На следующее утро Гарсон поджидал меня в машине, припаркованной напротив моего дома, чтобы отправиться на очередную загородную экскурсию, для которой у нас не хватало разве что корзинки с провизией. Не прошло и двух минут, как я села рядом с ним, а он уже заметил, что я не в духе.
– Вы все еще сердитесь на меня?
– Сержусь на вас?
– Ну да, из-за того, что я донжуан и все такое прочее.
– Я обещала вам, что больше не буду вмешиваться в ваши дела.
– Не волнуйтесь, скоро проблема будет решена, ручаюсь.
Любовные проблемы коварно подстерегали со всех сторон. Я сделала вид, что не расслышала.
– Каков наш маршрут сегодня?
– Поедем в сторону Руби, там находится питомник стаффордширских терьеров.
– Собаки-убийцы, о которых рассказывала Валентина?
– Точно! Владельца зовут Аугусто Рибас Соле. Проверим, нашелся ли смельчак, сумевший похитить одну из этих кровожадных бестий.
Я притворилась, что заснула, чтобы Гарсон больше не приставал со своими любовными делами. Мне и собственных хватало. Свою роль я исполнила до того здорово, что очень скоро и в самом деле заснула. А проснулась, когда машина остановилась. И увидела, что мы попали в весьма пустынную местность, перед нами возвышался довольно внушительный забор. Раздвижная дверь была единственной связью с внешним миром. Мы прочли объявление: «Осторожно, собаки. Звонить». Красная стрелка указывала на звонок.
– Вы готовы к настоящей игре, инспектор?
Зловредный Гарсон использовал скептический тон всякий раз, как речь заходила о расследовании. Мы нажали на звонок. К нашему удивлению, дружного лая за этим не последовало. И никто не вышел, чтобы открыть нам дверь. Мы снова позвонили, и опять безрезультатно.
– Вы уверены, что этот питомник открыт для посетителей?
– Он фигурирует в списке.
– Не похоже, что там кто-нибудь есть. Позвоните-ка еще раз.
Гарсон долго жал на кнопку, и снова на резкий звонок никто не отозвался.
– Забрались в такую даль, и на тебе! – раздраженно заметил он.
Я взялась за щеколду и потянула раздвижную дверь в сторону. Она сразу подалась, оставив достаточное пространство для прохода.
– Зайдем? – предложила я.
– Сначала покричим.
Мы переступили порог и увидели перед собой обширный двор, в центре которого росло несколько шелковиц.
– Тут есть кто-нибудь? – крикнул Гарсон.
Словно в ответ на его вопрос в нескольких шагах от нас, откуда ни возьмись, возникла загадочная собака. Она не лаяла, не двигалась с места и только сверлила нас глазами. Небольшая, сильная, коренастая, она напоминала булыжник. Грозный стаффордшир. Его сверкающие глаза оказывали парализующее действие. Я услышала шепот Гарсона:
– Где ваше табельное оружие?
– В сумке, – еле слышно ответила я.
– Не вздумайте только доставать его. Никаких движений!
– А ваше где?
– В пиджаке, а пиджак остался в машине.
– Дьявол!
Стоило мне произнести последнее слово чуть громче, как собака зарычала. Это было глухое, низкое рычанье, исходившее непосредственно из железной груди.
– Я боюсь, Фермин.
– Не волнуйтесь. Не делайте только резких движений, оставайтесь на месте и не говорите громко.
– Это одна из собак-убийц?
– Это стаффордшир. Надеюсь, что данный экземпляр никогда никого не убивал.
Собака двинулась в нашу сторону, ступая по плиткам дорожки, тянувшейся вдоль сада.
– Фермин…
– Спокойно.
– Вы же научились обращаться с собаками.
– У меня уже все из головы вылетело.
– Что будем делать?
– Попробуйте начать пятиться к выходу. Медленно, очень медленно и ни в коем случае не поворачиваясь к ней спиной. Давайте.
Он взял меня под руку, и я почувствовала, как мне передается его напряжение.
– Начали.
Мы чуть-чуть отступили назад. Совсем ничего, но собака заметила и заворчала громче.
– Фермин!
– Не обращайте внимания, просто она старается напугать нас. Продолжайте медленно отступать, только возьмите чуть левее. Начали.
Ноги меня не слушались, и непонятно было, сдвинулась я с места или нет.
– Скажите ей что-нибудь по-немецки.
– Обойдемся без перевода, а вы отступайте, отступайте.
Новое передвижение еще больше встревожило собаку. Она сменила место и рычала уже не переставая. Из ее пасти стекала плотная слюна, падавшая на землю толстыми нитями. Смотрела она только на меня, и я почти не могла дышать. И вот, словно душа, сбежавшая из ада, она впервые хрипло залаяла, и я, не в силах сдержаться, издала сдавленный крик. Вот тут-то и проявилась по-настоящему ее свирепая сущность. Разъяренное животное злобно залаяло и присело на задние лапы, готовясь к прыжку. Я в отчаянии потянулась за пистолетом, но в этот момент мощный и вполне конкретный голос раздался у нас за спиной.
– Aus! – Затем оклик повторился, но тон его был уже не такой повелительный: – Aus! – Собака, словно лев в римском цирке перед христианами, спасенными милостью Божьей, опустила голову, стала оглядываться по сторонам и куда-то поплелась, словно стараясь ничем не выдать ужасных намерений, какие она вынашивала еще секунду назад.
– Кто вы такие, черт бы вас побрал?
Высокий, крепкий мужчина дет пятидесяти с бронзовой от солнца кожей стоял подбоченясь напротив нас, еще не пришедших в себя.
– Мы полицейские, – наконец выдавил из себя Гарсон. Голос у него срывался.
– И какого черта…
– Оставьте в покое чертей и уберите собаку, – распорядилась я, когда ко мне вернулся дар речи.
Аугусто Рибас Соле подтвердил, что мы подвергали себя серьезному риску. Нам ни в коем случае нельзя было входить внутрь. Он отлучился из питомника на пять минут, и ему даже в голову не пришло, что кто-то может приехать к нему с утра. Однако бесполезно было рассуждать о том, с чьей стороны была допущена бóльшая оплошность. Мы были спасены, и хозяин предложил нам выпить чего-нибудь покрепче в задней части питомника. Там он оборудовал весьма симпатичную терраску. По-моему, я впервые в жизни пила залпом виски в одиннадцать утра.
– Вы тут очень неплохо устроились, – заметил Гарсон.
– Люблю хорошо встретить своих гостей.
– После того как отдадите их на растерзание своим псам.
Он засмеялся.
– Представляете заголовки в газетах? «Полицейские растерзаны собакой-убийцей». Могли бы даже снять фильм. Людям подобные вещи нравятся.
– Но зачем вы выращиваете собак-убийц?
– Скажете тоже, инспектор! Собак-убийц не существует, это люди их создают путем дрессировки.
– Но разве нам не угрожала смертельная опасность?
– Боюсь, что так. Любая собака защищает свою территорию. Думаю, не подоспей я вовремя… Полагаю, я спас вам жизнь.
– Это самое малое, что вы могли сделать, учитывая, что собаки – ваши.
Он опять засмеялся.
– Вы не спрашиваете, чего мы хотим, сеньор Рибас?
– А я знаю. Вы взбудоражили всех, кто принадлежит к нашей профессии. Мои коллеги ждут не дождутся, когда настанет их очередь рассказать вам о похищениях. Мы же все тут друг друга знаем.
– Что же можете рассказать нам вы?
– Немного. У меня пропала пара собак, я заявил в полицию. Там, разумеется, палец о палец не ударили.
– Похитители оставили какие-нибудь следы?
– Нет, они же профессионалы.
– Почему вы так решили?
– А кем еще они могут быть? Входят, крадут и уходят, не оставив улик. Причем берут самых здоровых и сильных, самых лучших животных.
– У вас тоже пропали молодые кобели?
– Да, и я не понимаю, почему это так удивляет других владельцев. Похитители продают их неопытным людям, уверяя, что собаки уже дрессированы и отличаются исключительной злобностью. Иными словами, это не просто воры, но еще и мошенники.
– А почему они зараз берут не больше одной-двух собак?
– Они берут тех, кто им нужен. Для чего им возиться с большим количеством? Где держать животных, не возбуждая подозрений? Тем более что похитить их оказывается так просто…
– Похоже, все вы смирились и готовы и дальше терпеть это безобразие.
– Получается именно так, и я тысячу раз внушал это моим товарищам! Я четко знаю, что надо делать. Если полиция бездействует, мы должны решить проблему сами. Объединимся, создадим группу охраны и первому же, кого застанем на месте преступления, пустим пулю в лоб! А труп выбросим на свалку и поглядим, найдется ли такой смельчак, кто захочет продолжить это дело.
– Тогда, сеньор Рибас, придется, наверное, вмешаться нам.
– Ничего не будет, инспектор. Существует пробел в законодательстве, касающемся мира собак, так что мы сами должны выработать собственный закон. Конечно, пара собак – это не бог весть сколько, но все равно неприятно. Мы люди трудящиеся, непросто зарабатывающие свои деньги, так чего ради мы будем терпеть этих мерзавцев?
Я сделала еще один глоток виски и помотала головой в знак несогласия.
– В любом случае, – продолжил он, – вам не о чем особенно тревожиться. Похоже, нам не хватает решимости, так что будем и дальше терпеть.
– Понимаю. А вот этот человек вам знаком?
Он с отвращением взглянул на фото Лусены.
– Нет, не знаю такого. Это он воровал собак?
– Так мы предполагаем.
– Тогда он заслужил то, что с ним, по-видимому, произошло.
Отважный защитник справедливости, он проводил нас до двери, уверив напоследок, что только благодаря хладнокровию Гарсона нам удалось спасти свою шкуру от его собаки. Просто фантастика, и время потеряли, и рисковали напрасно. Гарсону хозяин питомника пришелся по вкусу.
– Этот дядя знает что говорит, – сказал он, уже сидя в машине. – По-моему, все логично. Конечно, виновные – это воры и мошенники, и парочка таких типов как раз сидит у нас. Для чего искать кого-то еще? Я уверен, что Павиа и Пуиг тоже в этом замешаны.
– За этих собак никогда не требовали выкупа.
– В данном случае их просто воровали, а после продавали. Преступники совершают тысячи различных преступлений одновременно, у них нет лицензии на какой-то определенный вид деятельности. Они тащат все, что плохо лежит.
– Вы меня не убедили.
– Может, я вас и не убедил, но вы увидите, как эти двое расколются и признаются судье в убийстве Лусены. А потом и в краже собак из питомников. Все постепенно выяснится.
– Вы считаете, что мы зря теряем время?
– Я считаю, что вы большая упрямица, дело-то уже завершено.
– А я считаю, что вы легкомысленны.
– Ага, опять то же самое!
– Что вы имеете в виду?
– Я такой, потому что легкомысленный в любви, да?
– Забудьте, Фермин!
– Возможно, вы измените свое мнение, если я вам скажу, что уже принял решение.
Я повернулась к нему, чтобы получше разглядеть.
– Приняли решение?
– Да, инспектор. То, что сейчас произошло, открыло мне глаза. Когда мы стояли там, перед свирепой собакой, которая могла нас растерзать, я четко осознал, какие чувства по-настоящему испытываю. Теперь я знаю, кого я люблю, а кого должен навсегда оставить.
– Кого же?
– Анхелу.
– Любите ее или хотите оставить?
– Я должен расстаться с ней, Петра, к моему глубокому сожалению. Анхела очаровательна, но я люблю Валентину. Именно ее я хотел бы увидеть в последний раз, перед тем как быть сожранным собакой.
– Видимо, вы неосознанно хотели, чтобы она освободила вас, отдав команду на немецком.
– Не шутите, инспектор, я уверен в том, что говорю.
– Извините. Но вы вправду твердо уверены?
– Да. Анхела чересчур образованна, чересчур утонченна, она принадлежит к другому общественному классу. Очень скоро она поймет, что я просто неотесанный мужлан. Валентина же всегда довольна, жизнерадостна.
Мы немного помолчали.
– Хорошо, Фермин, вы знаете, что я отдавала предпочтение не Валентине, но… в любом случае, я рада, что вы наконец решились.
– Вы были правы, нельзя дальше с этим играть.
– И когда вы ей об этом скажете?
– Сегодня же вечером.
– Не очень-то это приятно, правда?
– Ничего, я надеюсь, что смогу решить этот вопрос деликатно.
– Я тоже на это надеюсь. Анхела – необыкновенная женщина.
– Я прекрасно это знаю.
А мне грустно было представить себе реакцию Анхелы. Еще одна рассеявшаяся иллюзия, возможно, последняя, какую она может себе позволить в своем возрасте. Но я понимала Гарсона. Он хотел наслаждаться жизнью, которую, в конце концов, только что для себя открыл. Вдова, влюбленная в эмоционально незрелого человека. Это только подтверждало, до какой степени злой рок веет над всем, что связано с любовью. Это настоящее бедствие, которое род человеческий вынужден терпеть, из века в век принося в жертву свою цельность и свои способности.
Вторую половину дня я провела, запершись в своем служебном кабинете, стараясь забыть об этом разговоре и сосредоточиться на расследовании. Вспомнила все, что удалось выяснить в питомниках. Проливают ли свет эти данные на последний год жизни Лусены? Молодые кобели, опытные воры, не повреждающие ни дверей, ни клеток. Выборочные, а не массовые хищения. Необходимость участия в преступлении двух человек. Отсутствие улик. Парадоксальный мир, где физический акт кражи не оставляет следов, а любовь оставляет. Нет, бесполезно, я не могла сосредоточиться на деле и решила идти домой.
Сидение в кресле с газетой в руке мало что изменило. Мысли мои крутились вокруг одного и того же. Каково сейчас Анхеле? Что она теперь думает о жизни? Я включила Моцарта – по моим наблюдениям, это была излюбленная музыка Ужастика. Когда она звучала, у него как-то по-особому топорщился загривок и весь он расслаблялся. Я открыла дверь в патио и впустила в дом раскалившийся за день воздух. И сама тоже расслабилась, переодевшись в старый легкий халат. Так было лучше. Я не несла ответственность за любовные неудачи, которые преподносит людям жизнь. И почти ничего не могла сделать ни для Анхелы, ни для кого-либо другого. Разве что постараться самой избежать страданий, это было в моих силах. Я облегченно вздохнула. Ужастик тоже.
Часа через два после того, как я обрела душевное спокойствие, раздался телефонный звонок. Часы показывали час ночи.
– Петра!
Мое имя прозвучало не вопросительно, а как утверждение.
– Младший инспектор?
– Мне нужно с вами встретиться.
– Что-нибудь случилось?
– Это сугубо личное.
– Понимаю. Почему бы вам не зайти ко мне, я еще не сплю.
– Нет, лучше встретиться в баре.
– В баре?
– Извините, инспектор. Это последнее, о чем я вас прошу.
– Ну хорошо, Гарсон. Рядом с моим домом есть бар, припоминаете? По-моему, он еще открыт.
– Считайте, что я уже там.
Мне смертельно не хотелось снова переодеваться, и я надела плащ прямо на халат. Взяла Ужастика на поводок и вышла на улицу, совершенно безлюдную в такой час. Минут десять торчала напротив бара, пока не заметила подъехавшую машину Гарсона. Ужастик страшно ему обрадовался, а он даже не приласкал его и вообще не обратил на беднягу никакого внимания. Впрочем, наверное, он вел бы себя так же, приведи я с собой жирафа. Выглядел он не блестяще: мрачный, осунувшийся, с бледным лицом и черными, словно нарисованными углем, кругами под глазами. Мы уселись за один из столиков, благодаря хорошей погоде выставленных наружу. Гарсон потребовал виски, сопроводив свои слова повелительным жестом. И как только официант его принес, сразу осушил полстакана.
– Черт возьми, младший инспектор, однако же бодро вы начинаете!
– Называйте меня сегодня Фермин, прошу вас. Кроме того, хочу вас предупредить, что собираюсь напиться. Честно вам об этом говорю, чтобы не было недоразумений.
– Поэтому мы встречаемся в баре?
– Поэтому и еще потому, что я не хочу себя контролировать, Петра. Если бы все происходило у вас дома, мне пришлось бы вести себя как воспитанному человеку, смотреть на часы… Здесь все проще. Когда я вам надоем, вы встанете и уйдете.
Он попросил еще виски, на этот раз двойное.
– Тяжело пришлось, – наконец признался он. – Никогда не думал, что сказать кому-то «прощай» так трудно. Даже подходя к дому Анхелы, я все еще полагал, что это легко. Я все заранее отрепетировал. Но потом как-то сразу понял, что дело не в том, чтобы продумать все до конца. – Он сделал большой глоток и уставился в пол. – Я вел себя как последний глупец все это время, Петра, вы были правы.
– Послушайте, я…
– Не отказывайтесь от своих слов, я действительно был легкомысленным дураком, и все тут.
– Анхела рассердилась на вас?
– Нет, она не рассердилась. Сказала, что все понимает и что никто не может приказать своему сердцу. Потом заплакала.
Голос у него прервался. Он заказал еще виски. Я тоже решила выпить.
– Не стоит слишком винить себя, Фермин. По сути дела, вы не сознавали, что причиняете страдания.
– Я даже представить себе не мог, что расставание окажется для меня таким болезненным. С одной стороны, я был уверен, что хочу разорвать наши отношения, но с другой – чувствовал себя так, словно все еще люблю ее.
– Это всегда так, все чертовски запутано. Любовь – это разочарование и боль, она испепеляет и разрушает… Думаете, почему я сама поспешила избавиться от этих цепей?
К нам вышел официант.
– Сеньоры, мы закрываемся, но вы можете не уходить и сидеть здесь, сколько захотите.
– А как же стаканы?
– Поставьте их у двери, когда закончите.
– Но сперва принесите еще одно двойное, – попросил Гарсон и вынул из кармана деньги.
Вскоре официанты вышли из бара. Они с грохотом закрыли металлическую дверь и удалились, бросая на нас косые взгляды. Гарсон больше не произнес ни слова. Ужастик спал. Я начала ощущать неловкость оттого, что сижу в старом халате, едва прикрытом плащом.
– Не знать любви – плохо, но узнать ее – это зачастую то же самое, что научиться страдать, – произнесла я как бы напоследок, после чего смело можно было встать и уйти. Гарсон даже ухом не повел. Он то ли задумался, то ли молча страдал, то ли мучился угрызениями совести, то ли бог знает какие еще испытывал чувства, восседая на идиотском алюминиевом стуле. В любом случае уходить было нельзя: долг друга – остаться, если твой товарищ погрузился в подобное состояние, пусть даже ты ничего не можешь сделать, чтобы он ожил.
В молчании прошел час, показавшийся вечностью. Поначалу Гарсон время от времени прикладывался к стакану, после чего глубоко вздыхал. Потом он уже просто сидел неподвижно, уставившись в пустоту остекленевшими глазами. В последние же пять минут глаза у него были уже закрыты, а голова опустилась на грудь. Я решила, что пора заканчивать ночное бдение у тела друга.
– Фермин, может быть, пойдем?
Он не подавал никаких признаков жизни.
– Фермин, пожалуйста, вставайте.
Бесполезно, он даже не пошевелился. Я попыталась вернуть его к жизни, прибегнув к помощи подсознания:
– Младший инспектор, очнитесь, я приказываю вам встать!
Это сработало. Он с трудом приоткрыл глаза и еле слышно произнес:
– Не могу, я принял транквилизатор.
– Где вы его достали, черт вас возьми?
Пришлось вплотную приблизиться к нему, чтобы расслышать, что он бормочет:
– Мне дала его моя бывшая хозяйка. Бедняжка посещала психиатра, у нее с нервами не в порядке.
Больше он не сказал ни слова. И застыл скатившейся с горы глыбой. Я разозлилась:
– Предупреждать надо! Как я сдвину с места такую тушу?
Вскоре я поняла, что причитаниями делу не поможешь. К тому же Ужастик начал подвывать, расслышав в моем голосе недовольство. Я отыскала монетку в карманах павшего друга и пошла к телефону-автомату. Почему бы не позвонить Хуану Монтуриолю в столь чрезвычайных обстоятельствах? В конце концов, он живет рядом.
Он появился не в пижаме, как того требовал бы сценарий американского фильма, но, по крайней мере, волосы у него были растрепаны. Он тотчас оценил ситуацию и своими мощными руками поднял Гарсона и взвалил себе на плечо. Я поддерживала его сбоку, как только могла, бормоча извинения вперемежку с проклятиями. Мы засунули Гарсона в машину Хуана, который обливался потом и оттого выглядел таким привлекательным и мужественным в своей прилипшей к телу белой рубашке.
– Что привело его в такое состояние? – спросил Хуан.
– Любовные страдания.
– Ну, тогда это еще не так страшно, могло бы быть и хуже.
Мы отвезли Гарсона домой. То, что удалось дотащить его по лестнице до дверей квартиры, стало еще одним маленьким подвигом Хуана. Порывшись в карманах пиджака младшего инспектора, я достала ключ, и мы наконец-то смогли взгромоздить его на кровать, где он и продолжал спать.
– Это все, что мы можем для него сделать, – сказал Хуан.
– Ты и так уже сделал слишком много. Мне очень неудобно, что я заставила тебя приехать, честное слово.
– Мне было приятно снова тебя увидеть.
– Мне тоже, хотя я бы предпочла предстать перед тобой в более презентабельном виде.
Я распахнула плащ в стиле «классический эксгибиционизм» и продемонстрировала ему свой жуткий халат. Он засмеялся. Было ли это движение невинным с моей стороны? Даже сейчас затрудняюсь сказать, однако результат последовал молниеносно. Хуан приблизился ко мне, обнял за талию и поцеловал, после чего мы еще какое-то время целовались как безумные. Потом опустились на пол и там любили друг друга. Все было странно: повод, место, похрапывающий неподалеку Гарсон, и все же я бы без колебаний назвала эти мгновения чудесными и неповторимыми. В них было очарование чего-то насущного и дикого, смесь сладости встреч и горечи расставаний. В конце я положила голову Хуану на грудь и перевела дух.
– Выходит, у твоего напарника любовные неурядицы?
– Он исключил Анхелу из треугольника.
– Понятно.
– В любовных делах он совершенно несведущ, а потому может принести массу вреда, сам того не желая.
– Но то же самое может случиться и с ним самим.
– Может. Любовь на всем ставит свои отметины.
Он приподнялся, заставив меня отодвинуться, и закурил.
– В своем отрицании любовных чувств ты настоящая радикалка, верно?
– Дело не в теоретической позиции.
– Как ты объясняешь пылкость нашей встречи?
– По-видимому, квартира Гарсона располагает к траханью.
Он грустно улыбнулся, потом засмеялся – тоже не слишком весело:
– Ох эта ужасная Петра! Трахаться или не трахаться – вот в чем вопрос!
Я совершенно не собиралась открывать дискуссию в такое время. А потому встала, надела плащ на голое тело и, скомкав халат, запихнула его в карман.
– Поехали, Хуан. Вот будет номер, если Гарсон проснется и обнаружит нас в своей квартире. Он очень неловко себя почувствует, когда ему придется давать объяснения.
– Весьма трогательная деталь.
Я пропустила его иронию мимо ушей. По дороге к моему дому мы не разговаривали. И простились с фальшивой сердечностью. «Прощай», – сказал он с едва заметной интонацией окончательного расставания. «Прощай», – машинально откликнулась я. Домой я вернулась в паршивом настроении и едва стояла на ногах от усталости. Хватит! Хватит мистификаций и вранья, хватит приспосабливать высокое к повседневной жизни. Чувства Монтуриоля есть не что иное, как типичный уязвленный мужской нарциссизм. Прощай? Хорошо, пусть будет «прощай», я тоже упрямая, и забудь, что мы случайно встретились в окопах, когда вокруг падали бомбы. Я отказываюсь быть героиней романтических книг, смирись с тем, что есть или исчезло. Ужастик приветливо поглядывал на меня. Думаю, кроме Моцарта, ему нравятся фильмы с Богартом.
На следующий день Гарсон явился в комиссариат точно вовремя, но с траурными кругами под глазами. Он сварил себе кофе в машине и принял пару таблеток аспирина. Я, не поднимая глаз, продолжала работать с бумагами.
– Инспектор, – наконец не выдержал он, – как вам удалось доставить меня вчера домой?
– Я позвонила Хуану Монтуриолю, и он вас отвез.
– Мне очень жаль, что вам пришлось из-за меня потрудиться.
– Забудьте, мы бы сделали то же самое для любого другого дурака.
Он заулыбался.
– Это меня, конечно, утешает, но, в любом случае, я сожалею, что вел себя совершенно непростительно.
– Я отомщу вам тем, что пошлю одного в питомник. Это рядом с Бадалоной, вот адрес. А я останусь здесь и попробую разобраться во всех этих показаниях.
Он ушел, озабоченный и притихший. Восхищаюсь способностью мужчин превращаться из палачей в жертвы, как только они начнут жалеть себя. Для него трагедия завершилась, для Анхелы она только должна начаться пугающим сегодняшним утром. Я сделала над собой усилие, чтобы вернуться к показаниям владельцев питомников. По какой-то причине концы с концами в этой проклятой истории не сходились. Похитители собак рисковали жизнью ради одного или двух экземпляров, а потом продавали их за бесценок. Кто-то из заводчиков солгал? И если солгал, то зачем? Какой смысл лгать о похищении собственных собак? Тут была какая-то путаница, чертова путаница, возникшая много месяцев назад. Мы топтались на месте, а время шло. Взывал ли к отмщению труп Лусены? Да нет, это был самый тихий труп, с каким я только сталкивалась. Если нам не удастся разоблачить его убийцу, свершится еще одна из многочисленных несправедливостей, творящихся в мире, такая же обидная, как любовные терзания. Вот и попробуйте после этого протестовать!
Назад: 7
Дальше: 9