Глава десятая
Меч у Веслава был чрезвычайно длинным, и делался, видимо, специально под его гигантский рост, на заказ. И тяжесть меча соответствовала силе объемных рук воеводы. От удара такого меча, тем более, что владел Веслав им с умением, в сражении трудно было уйти. Что быстро поняли многие из рыцарей полка франков. Не то, чтобы они бежали от воеводы, просто не рвались преградить ему путь, предпочитая драться с простыми ваграми. Сами же вагры, из тех, что проломили строй франков, и прорвались вперед, не слишком желали уступить дорогу под умелыми и расчетливыми ударами графа Оливье. Гибли, но не отступали. Слава лучшего рыцаря королевства была распространена больше в самом королевстве. Конницы вагров она, видимо, не достигла. И вои не выказывали особого уважения графу, несмотря на очень красивые перья на его шлеме. И потому получилось так, что встреча двух предводителей войска произошла не в середине поля боя, а, практически, в рядах франков, куда Веслав относительно легко прорвался. Хотя понятие «легко» не отражает положения вещей. Воевода раздавал удары направо и налево, разрушая организованный строй ранее непобежденного войска, и внося сумятицу в его ряды. А вагры устремлялись за своим воеводой, пользуясь коридором, который он для них прорубал. Но и без этого коридора две сильные дружины, практически, уже частично смешались, и бой стал, по сути дела, неуправляемым. Потому что перестроится в такой обстановке сечи было невозможно, невозможно было сомкнуть щиты. Невозможно было даже услышать команду, и, тем более, даже если бы кто и услышал, невозможно было бы ее выполнить. Перестроение в такой обстановке грозит существенными потерями, о чем писал еще Цезарь в своей «Гальской войне».
Веслав, даже при том, что ему приходилось контролировать то, что впереди, то, что по бокам, и то, что за спиной, все же старался несколько раз посмотреть и вдаль, в сторону переправы, ожидая помощи от данов Сигтрюгга. Но на другом берегу реки не было видно никаких полков, только какие-то небольшие группы всадников проезжали в одну и в другу стороны. При взгляде же на фланги, воевода убеждался, что его правый фланг с помощью стрельцов словен почти выбил с позиции войско франков, тогда как на левом фланге все повторялось с точностью до наоборот. Там, как показалось, из леска выступил засадный полк франков, и ударил ваграм в спину. Ряды вагров и франков смешались, и невозможно было определить, кто и где дерется. Тем не менее, левый фланг, как и правый, систематически смещался в сторону центра. Такое положение можно было бы признать равным, и шансы на общую победу были еще, практически, одинаковы, несмотря на численное преимущество франков. И в такой момент исход битвы мог решить поединок воеводы с графом Оливье. Победа любого из бойцов вдохновит одну армию, и введет в уныние противника. И граф Оливье, и Веслав были уверены в своих силах, поскольку пока еще не встречали равных себе противников, если вообще не остановит их напор. И оба, понимая ситуацию, неумолимо стремились к такой схватке. Причем, графу Оливье, который тоже оценивал ситуацию на флангах, приходилось пробиваться через ряды тех вагров-конников, что вломились в строй франков, тогда как перед Веславом франки расступались, пропуская его, хотя и несколько раз пытались нанести ему удар в спину. Но броня воеводу спасала, и догоняющие удары копий, не имеющие силы встречного удара, не могли нанести Веславу существенного вреда. Сам он на такие удары и не отвечал, чтобы не останавливаться, и время не терять. Хотя скачущие сзади вои за своего воеводу мстили сразу. И на пехотинца, который пробовал острием своего копья прочность брони на спине воеводе Веслава, обрушивалось сразу несколько мечей, от которых он защититься не мог.
Вокруг графа Оливье было меньше вагров, чем франков вокруг Веслава, кроме того, этим ваграм приходилось вертеться среди множества противников, отражая их удары, и нанося свои, тем не менее, воевода продвигался явно быстрее. Может быть, потому, что он спускался под гору, а графу пришлось в гору взбираться. Оба уже, как и большинство конников-вагров и франкских рыцарей, бросили к тому мгновению бесполезные в общей свалке копья, к тому же у большинства сломанные, и орудовали только мечами. Так же, с мечами в руках, предводители двух полков и сошлись в поединке, который должен был бы решить участь боя, если не участь всей этой войны, потому что поражение Веслава для вагров было бы ударом по всей обороне Старгорода. И чувствительным ударом…
* * *
Граф Оливье хотя и незначительно, но все же уступал Веславу в росте. Тем не менее, он, казалось со стороны, был выше. Может быть, конь его был более длинноногим, может быть, высокие перья создавали такой эффект. Может быть, из-за ширины плеч, сам Веслав не казался таким высоким, каким был в действительности. Но это не имело никакого значения в схватке двух бойцов. Все знали, что не рост и ширина плеч определяют боевой уровень воя, а только опыт и боевые навыки, многократно умноженные на характер. Оказавшись на достаточно для себя близкой дистанции, Веслав своим чрезвычайно длинным мечом сразу нанес удар с этой дистанции, не дожидаясь, когда сблизится с графом на более удобное расстояние. Но граф, вопреки обычной боевой традиции закрываться от удара щитом, и только после этого атаковать самому, одновременно с защитой нанес встречный удар. И удар этот был таким быстрым и неожиданным, что Веслав едва-едва успел закрыться своим щитом. Но силу удара воеводы граф Оливье, видимо, ощутил. По крайней мере, точно эту силу ощутил щит графа, на котором оказался прорубленным и деревянный край, и внешний металлический обод. Сам же Оливье ударил коня шпорами, и проскочил за спину воеводе, чтобы подготовиться к следующей схватке до того, как будет нанесен еще один такой же тяжелый удар. Конь графа был легче на ноги, и Оливье развернулся после рывка быстрее вагра. Но уже создавшаяся дистанция не позволила франку сразу атаковать. А когда его конь совершил следующий рывок, Веслав тоже завершил разворот, и уже был готов к встрече противника. Для нового удара воевода даже встал на стременах, и бил сверху, по сути дела, одновременно падая в свое седло. Выдержать такой удар было, казалось, невозможно. Но граф, рядом с воеводой выглядевший вообще, как человек хрупкого телосложения, и не собирался выдерживать его. Он очень совершил щитом легкое движение, изменяя направление удара, и меч Веслава пролетел мимо, не задев ни всадника, ни коня. А встречный быстрый удар графа пришелся точно в щит вагру. Воевода умел быстро учиться, и после первой встречной атаки ко второй был уже полностью готов. К тому же быстрые удары, как правило, не бывают достаточно сильными. И потому Веслав не побоялся принять этот удар на свой щит, и легко выдержал его, точно так же, как выдержал и щит, на котором только умбон прогнулся. Не подгоняя лошадей, и не меняя позицию, воины обменялись еще дюжиной ударов с каждой стороны. Если граф бил резко и быстро, то воевода вкладывал в каждый удар множество сил, но, казалось, сам он не понимал, что такое усталость, и удары его не слабели. Он много таких же ударов раздал по пути к графу, тем не менее, было похоже, что Веслав этим только конечности размял. Оливье от таких мощных ударов защищался уверенно, работая щитом, и не отражая меч противника, а движением предплечья, на котором щит держался, направляя его в сторону. Надежды графа были понятны. Обычно при нанесении мощного удара противник сам по инерции теряет равновесие, что называется, «проваливается», и, как порой случается, даже вылетает из седла. Но граф быстро понял, что удары опытный воевода наносит с «оттяжкой», то есть, в завершающей фазе удара подает руку и все плечо на себя, и сохраняет полное равновесие. И щит франка, как думал, должно быть, Веслав, может таких ударов не выдержать. Тем более, еще первый удар разрубил внешний обод, на котором крепятся все доски щита, И теперь весь щит дребезжал при каждом ударе вагра, и грозил развалиться. И только умелое обращение с ним графа, не подставляющего щит под прямые удары, как он вынужден был это сделать в первый раз, позволяли Оливье его использовать и дальше.
Поединок продолжался, и был, видимо, интересен всем. До этого ожесточенно бьющие друг друга воины противостоящих полков даже остановились, чтобы посмотреть, чем все закончится. Граф Оливье и воевода Веслав дрались в центре сравнительно небольшой, локтей в пятнадцать – двадцать в диаметре, арены, образованной воинами. И воины эти, забыв про свое сражение, задержав дыхание, наблюдали за каждой схваткой со знанием дела, и мысленно оценивали каждый удачный удар и такую же удачную защиту. Дело дошло до того, что франк без шлема с окровавленной головой, чтобы устоять на ногах, оперся о плечо оказавшегося рядом вагра, думая, что оперся на своего друга и соотечественника. Но вагр не обратил на франка внимания, увлеченный поединком двух предводителей. Хотя, может быть, вагр, потерявший в бою коня, но продолжавший драться, как пеший воин, тоже подумал, что это кто-то свой на него оперся. А посмотреть вбок было трудно, потому что поединок притягивал к себе все взоры. Франки знали рыцарскую славу графа Оливье, а вагры знали боевые подвиги своего воеводы, и потому каждый был уверен в победе своего предводителя. А поединок, между тем, продолжался все в том же ключе. Только воевода Веслав начал использовать своего более мощного и тяжелого коня, который при сближении толкал плечом тонконогого коня графа Оливье, и мешал графу подготовиться к следующему этапу схватки. Это действие воеводы оказалось затруднением для франкского рыцаря, который не сразу приспособился к тому, что поединок один на один начал превращаться в схватку двоих против двоих. Но каким-то нарушением правил поединков такие действия не являлись, поскольку лошадь воина всегда являлась продолжением его самого даже в большей степени, чем копье или меч. Лошадь воспитывалась для конкретных действий, и обучалась им. Лучшие воинские кони всегда сами являлись оригинальным оружием, и были способны нанести урон противнику. И никто не усмотрел в действиях Веслава бесчестности.
Но граф Оливье не зря считался одним из лучших воинов своей эпохи. Он был не просто сильным рыцарем, но умелым и опытным бойцом, который умел перестроиться, отмести то, что с данным противником не получалось, и атаковать по-новому, выискивая наиболее удобный для себя путь для нанесения удара.
Выбрав удобный момент, когда меч Веслава был далеко, и не был подготовлен к атаке, Оливье пришпорил своего коня, и рывком разорвал дистанцию. Но тут же быстро развернулся, и ринулся в атаку. И попробовал драться на дистанции, атакуя быстрыми наскоками, чтобы не давать возможности Веславу использовать тяжесть своего коня. Но быстро отказался от этого, поскольку за счет длины своего меча в таком способе ведения схватки, Веслав успевал ударить раньше. Опыт позволил Оливье еще раз изменить рисунок схватки, поскольку пока ни один из примененных им способов ведения боя не приносил графу удачи. Он просто почти вдвое увеличил скорость владения мечом, и старался наносить как можно больше ударов. Однако сами удары при этом потеряли силу, и воевода легко отражал их щитом, сам отвечая одним ударом на три удара Оливье. Но эти удары Веслава беспокоили мало, тогда как каждый удар самого воеводы оказывал разрушающее воздействие на щит франка. И, в конце концов, щит полностью развалился, и в руках Оливье остались только ручки, и прикрепленный к ним уже разрубленный в нижней части обод. По сути дела, рука графа осталась незащищенной. Оливье бросил остатки щита не в противника, а просто прочь от себя, и кто-то из наблюдавших поединок воинов-франков эти остатки убрал в сторону, чтобы лошади поединщиков не наступили на них, и не сломали ногу.
Оставшись без щита, граф Оливье видел единственное спасение в быстроте действий. Перехватив меч двумя руками, он атаковал стремительно, не давая возможности Веславу нанести единственный решающий удар. Веслав ловко орудовал щитом, подставляя его под эти быстрые удары. Однажды даже защитился мечом, чтобы вывести его в положение для удара ответного. Легкие и быстрые удары графа воеводу, казалось, совершенно не волновали, и не беспокоили. После защиты мечом Веслав свой меч успел развернуть, и нанес удар по шлему оливье. Граф пытался защититься мечом, но его меч был намного короче и легче меча вагра, и не выдержал удара. Но сломался, но подался ближе к голове Оливье. Это смягчило силу удара, да и сам удар был нанесен в торопливости, и потому не был самым сильным. Однако, граф зашатался в седле, и опустил руку. Веслав развернул коня, и поднял руку, чтобы завершить схватку. И тут из среды зрителей выступил воин-франк, вооруженный традиционной франкской секирой, и с размаху ударил Веслава секирой промеж лопаток. Доспех выдерживал догоняющие удары копий, но мощного, с размаха нанесенного удара секирой не выдержал. Воевода сначала неестественно выпрямился, уронил меч, потом упал вперед, на круп коня, но в седле еще держался. Однако он был уже беззащитен против любых действий приходящего в себя графа Оливье. Но граф решающего удара не нанес. Вместо этого он развернул коня, и направил его к воину с секирой.
– Что ты сделал? – спросил граф.
– Я спас тебе жизнь, твое сиятельство, сказал воин. – И, кажется, уже во второй раз.
– А… Я узнаю тебя. Кажется, ты Третьен из Реймса.
– Да, твое сиятельство. Это я.
– Ты спас мне жизнь, но лишил меня чести, Третьен. Что, по твоему, для меня дороже?
Воин не знал, что ответить.
А Оливье поднял на дыбы коня, и одним ударом меча срубил голову своего солдата.
После этого повернулся к окружившим его франкам.
– Ваш командир выходит из боя с позором. Теперь честь своего короля предстоит защищать только вам. А я уезжаю, и не имею права даже нового командира назначить. Считайте меня убитым. Вагры, – повернулся Оливье к другой стороне круга. – Окажите помощь своему воеводе. Он еще жив. Вынесите его. И пусть никто из бывших моих солдат не мешает этому. Мой меч будет защищать воеводу. Веслав был славным воином и храбрым человеком. Если он встанет на ноги, я вернусь в армию с тем, чтобы снова встретиться с ним. Помогите ему, помогите…
Кто-то из конных вагров, знающий франкский язык, синхронно толмачил слова графа. Вои-вагры тоже находились рядом, и многие имели возможность нанести самому графу такой же удар в спину, какой был нанесен Веславу. Но они оружия не подняли.
Последние слова Оливье были произнесены громко, чуть не на крике, потому что Веслав начал сползать с седла, падая под ноги своего коня. Но простые вагры тут же подскочили, и взяли своего тяжелого воеводу на руки. Кто-то снял свой плащ, на который Веслава уложили, и стали выносить в тылы передовых рядов. Другие воины, и франки, и вагры, расступались, составляя коридор.
Граф Оливье, понурив голову, и вложив окровавленный меч в ножны, отпустил повод, и тронул коня шпорами. Конь пошел с поля боя, понурив голову, как и всадник. Графу освободили точно такой же коридор, как и Веславу, но он воспользовался первым коридором, и подогнал коня, чтобы догнать воеводу вагров…
* * *
Пока шел поединок предводителей, на флангах бой не прекращался. Русалко со своими стрельцами спустился до самой реки, зайдя франкам в тыл, и оттуда продолжал обстреливать ряды франков. Таким образом, плотный строй пехоты, с трудом сдерживающий менее плотный, но атакующий сверху строй конных вагров, вдруг обнаруживал, что за спиной у него нет никакой поддержки. Это вносило в ряды франков смятение. Щитоносцы попросту бросали свои тяжелы щиты, делающие воином малоподвижными, и бежали к середине, где их снова доставали стрелы. А конные вагры уже повернули строй, и фланговой атакой быстро смяли левый фланг франков. Так общий бой существенно сместился в сторону центра, где стояла франкская рыцарская конница. В отсутствие предводителя кто-то из франкских баронов решился взять на себя командование. И только встречная атака рыцарей остановила стремительное продвижение вагров. Пришли в себя после панического отступления и пехотинцы, и уперлись, решили доказать, что они воины сильнейшей армии Европы. Тем не менее, конники-вагры сильно теснили, и постепенно, но уверенно и безостановочно продвигались к центру. Этому существенно помогали словенские стрельцы из сотни Русалко. Они попросту снимали с коней рыцарей франков, причем, делали это и выборочно, в случае, когда кто-то их них наносил ваграм урон, и массированно, когда где-то продвижение вагров тормозилось. В саму сечу Русалко своих стрельцов не пускал, а когда пара десятков рыцарей попыталась прорваться к стрельцам, видя в них существенную угрозу, Русалко дал приказание расстрелять их. Рыцари не смогли даже близко к сотне приблизиться. Только два коня, потерявшие всадников, доскакали.
Русалко вздохнул.
– Нам придется в Старгород целый табун гнать. Мне таким делом заниматься еще не приходилось ни разу. Проблема в том, что все лошади в рыцарском вооружении.
– Такие лошади немало стоят, – сказал рыжеусый стрелец, мечтательно сощуривая рыжие же глаза. – Думаю, Бравлин с удовольствием у нас их купит.
– Нечто мы в такой беде продавать ему будем! – возмутился другой стрелец.
– А почему же не продать. Все рыцари потому и воюют, что на войне наживаются.
– Не будем, – прекратил спор сотник. – Не будем мы на беде Бравлина наживаться. А лошади князю сгодятся. Тем более, такие сильные. Слышал я, что он, если Карлу противостоять не сможет, хочет народ свой вместе с имуществом вывозить куда глаза глядят.
– Целый народ?
– Кто захочет, думаю…
Прерывая себя, Русалко поднял лук, и после короткого прицеливания пустил стрелу в шлем рыцаря в черных доспехах и на вороном коне, что прорвался через первые ряды вагров, поразив при этом несколько человек. Выстрел оказался точным. Стрела пробила шлем, в котором вместо забрала была только смотровая прорезь. Но попасть в прорезь было проблематично. А круглый шлем мог бы и послать стрелу в рикошет. Однако, Русалко рискнул, и шлем, в итоге, пробил. Точно так же выбирали себе цели, которые считали важными для помощи ваграм, другие стрельцы, пользуясь тем, что Русалко расположил сотню на возвышенности, откуда было видно сражение вплоть до середины строя.
– А у кого глаза получше моих? – громко спросил сотник. – Что там в центре происходит? Я никак не пойму…
– Вроде как, драться перестали, – сказал рыжеусый стрелец, всматриваясь туда же, куда и сотник. Стоят толпой. Почему – спросить у Бравлина надо. Надеюсь, хоть мириться не начнут.
– А чем тебе мир не нравится?
– Я не против мира. Но я солдат. А солдату на войне платят больше. Даже на чужой войне должно быть так. И даже, тем более, на чужой.
– Каждый видит войну по-своему… – вздохнул Русалко…
* * *
Долго дожидаться вестей из центра не пришлось. Вести разносились от воя к вою, от ряда к ряду, хотя ряды все давно перемешались, но франки разносили свою весть, вагры – свою, и не мешали в этом один другому, хотя лязг оружия, предсмертные хрипы людей, и ржание раненых конец создавали помехи, и мешали расслышать отдельные слова. Но были и те, кто вышел из боя в задние ряды, чтобы дыхание перевести, и дать рукам и плечам короткий отдых. Именно они, в основном, и становились переносчиками свежей информации. Они же, как водится, и договаривали свое. Люди любят добавлять свои подробности, даже в то время, когда сосед, которому эти подробности предназначены, уже передает их следующему в строю. Но смысл был понятен, хотя, как подумал Русалко, наверняка искажен, как всегда бывает при таком способе передачи, если только не передается одна короткая команда, которую исказить невозможно.
Но передалось главное. Оба войска остались без предводителей, которые сошлись в яростной схватке. Как передавала молва, пробежавшая по строю, воевода Веслав почти победил графа Оливье, и осталось только нанести последний решающий удар, для которого Веслав уже поднял меч, как его самого кто-то из франков ударил в спину топором. Раненого Веслава унесли вагры, а граф Оливье сам признал, что Веслав победил его, и сдался славянским конникам.
От таких известий франки, тоже их получившие, кажется, поникли духом, считая, что чей-то топор покрыл их позором, и лишил их такого предводителя. Вагры же, наоборот, возмутились предательским ударом, и стали драться с утроенной силой, как обычно и бывает при сильном гневе. И необычно быстро смяли ближайшие ряды франков, которые, казалось, совсем потеряли желание драться. Русалко же часто поглядывал на противоположный фланг сражения. Туда, видимо, пришла другая весть, потому что там, как сотник видел, франки теснили вагров так же сильно, как вагры теснили франков прямо перед глазами Русалко.
Так и не поверив вести, которая пришла, Русалко, не дождавшись какой-то команды, решил сам действовать, и, осмотрев поле боя, протрубил в рожок. Сотня быстро собралась вокруг него.
– Мы на противоположный фланг. Там помощь нужна, – только сообщил сотник стрельцов сотнику конной дружины вагров, что оказался рядом.
И сразу ударил своего коня пятками.
Сотня стрельцов стремительно рванула по берегу, огибая по дуге место сражения. На противоположном фланге стрелять удобно было с пологой горки, поросшей молодым березняком, не мешающим полету стрелы, но там расстояние было достаточно большим для прицельной стрельбы даже из сложного славянского лука. И потому стрелять в гущу сражения, выбирая себе цель, было невозможно. Противники уже смешались, к тому же они быстро перемещались, и время полета стрелы делало выстрел неточным и опасным для своих же. Потому Русалко принял решение на обстрел тылов франкской рыцарской конницы, которые еще не вступили в бой, и только готовились сменить передовые ряды, уже начавшие уставать. Стрельбу пришлось вести навесную, но и она дала свой результат. Не ожидавшие такой атаки сверху рыцари не сразу сумели закрыться щитами. Однако длинные тяжелые стрелы пробивали и щиты, и доспехи. И если поражали не рыцаря, то хотя бы коня. В рядах рыцарей началась сумятица. Однако командир рыцарей принял правильное решение, и дал команду. Рыцари устремились вперед, и врубились в строй конных вагров. Это опять мешало стрельцам вести обстрел. А франки, имея на этом фланге значительное численное преимущество, сломали строй вагров, и разделили его на несколько частей, так, частями, окружая и уничтожая. На этом фланге сражение было проиграно. И теперь все зависело от того, что произойдет, когда победивший противоположный фланг вагров дойдет до середины, и столкнется с победителями на другом фланге.
Спускаться с горки, и приближаться к общей сече было для стрельцов рискованно. Слишком много вокруг было молодых березовых рощиц и молодых ельников, которые скрыли бы опасное приближение неприятеля. Однако Русалко решил рискнуть, и молча показал направление движения. С новой позиции они хотя бы могли стрелять прицельно…