Глава 19. Штурм крепости

К счастью, выяснение обстоятельств не затянулось. Роту накормили, вновь вооружили и отправили к новому месту службы. Лишь когда все штрафники выдвинулись на исходный рубеж, им сообщили о предстоящей задаче. Выяснилось, что на долю их соединения выпало чрезвычайно трудное и смертельно опасное испытание. Главной целью атаки оказалась высокая сопка, находящаяся прямо перед их позицией. Все солдаты непроизвольно привстали и осторожно выглянули из окопов. В почти непроглядной тьме Григорий с трудом рассмотрел огромный холм с чрезвычайно крутыми склонами. Вдобавок ко всему, оказалось, что это природное образование было основательно обустроено неугомонным противником.

За долгие годы японской оккупации тысячи китайских крестьян трудились здесь не покладая рук. Благодаря их подневольному, почти рабскому труду естественная возвышенность сильно изменилась. За это время она превратилась в мощные, практически неуязвимые оборонительные позиции. К этому необходимо добавить многочисленный вражеский гарнизон, который надежно укрепился в несокрушимых бетонных казематах.

Хмурый командир коротко сообщил своим солдатам:

– Проклятый холм находится возле перекрестка двух стратегически важных дорог и надежно контролирует всю окружающую местность. С макушки этой высотки, – капитан ткнул пальцем себе за спину – прекрасно простреливается огромная территория, раскинувшаяся вокруг. Поэтому нам необходимо срочно отбить у врага такую крайне опасную позицию и открыть путь советским войскам в глубь страны.

На этом краткий инструктаж закончился, и бойцы молча разошлись по своим местам. Все стало предельно ясно. Выполняя приказ, подразделению штрафников предстояло практически с ходу вступить в жестокий ночной бой. Ввязаться в смертельную битву, которая наверняка окажется последней для большинства солдат. Григорий еще раз выглянул из окопа и со страхом посмотрел вперед.

Громада японской крепости грозно нависала над округой и, казалось, не давала ни единого шанса на победу. Идти с автоматами против пулеметов и орудий, надежно укрытых в толще горы, было форменным самоубийством. Единственным утешением было обещание командования произвести мощный артобстрел перед самым началом атаки.

Парень присел на корточки и стал ждать сигнала, до которого оставалось совсем немного. В это время в окопах первой линии началось непонятное шевеление. Григорий повертел головой и увидел, что к нему приближается незнакомый солдат с автоматом. За ним, сильно пригнувшись, двигались еще двое. В руках они тащили стандартную армейскую флягу, в которых на позиции обычно доставляли горячую пищу. Запыхавшиеся бойцы остановились в двух шагах и поставили свою тяжелую ношу на землю. Один из них повозился с замком и откинул вверх круглую крышку. По окопу мгновенно разнесся сивушный запах низкосортной водки.

– Сучок принесли, – удовлетворенно хмыкнул Григорий. – Сто грамм наркомовских перед атакой.

Второй солдат достал из-за пазухи алюминиевый мерный стаканчик, прикрепленный к длинной ручке.

– Точно такими же, только емкостью в один и в пол-литра, разливают молоко в городских магазинах, – невольно вспомнил парень далекое довоенное время. От тоски по счастливому прошлому сильно защемило сердце.

Учуяв хорошо знакомый запах, штрафники дружно завозились. Скинули на землю свои сидоры и принялись развязывать туго затянувшиеся лямки. Григорий тоже достал из походного мешка мятую солдатскую кружку и встал в очередь к фляге. Разливающий драгоценную влагу солдат привычно опускал мерную тару внутрь емкости. Зачерпывал водку и шустро вытаскивал наружу.

Очередник подставлял свою кружку, и «огненная вода» выплескивалась на дно предъявленной посуды. Все делалось быстро и четко. Получивший свою порцию боец отходил в сторону. Шумно выдыхал и залпом выпивал лекарство для храбрости, предписанное славным наркомом. Тем временем на его место вставал следующий жаждущий. Пока виночерпий разливал напиток, два других солдата внимательно следили, чтобы никто не попытался встать в очередь во второй, а тем более в третий раз. После такой дозы, да еще и без закуски, не то что бежать вперед и воевать, даже и двигаться будет уже неохота.

Проглотив свою скромную порцию, Григорий скривился от мерзкого вкуса. Убрал кружку в сидор и вернулся на свое место. Рядом сидел на корточках незнакомый штрафник и втихую смолил самокрутку, спрятав крохотный чинарик в огромном кулаке.

– Хорошо, да мало! – угрюмо процедил боец. – Дали бы перед атакой хотя бы еще по одной сотке. Все равно помирать! – Перехватив понимающий взгляд соседа, мужчина тихо продолжил: – Два года назад мы пошли в разведку. Проплутали почти трое суток. Собрали кое-какие сведения и к вечеру вернулись назад. Пришли голодные, как волки, и выяснили, что наша база куда-то съехала.

Мы кинулись к пехотинцам. Так, мол, и так, покормите, братцы. А они нам в ответ: – Нет ничего проще, садитесь к котлу, – мы подбежали, а там невесть что в баке булькает. А запах до того мерзкий, что и словами не передать. Ну, мы естественно пришли в полное изумление и спросили: – Что это такое вы жрете?

– Да вот, – говорит нам старшина, – сами почти неделю уже ничего не ели. Думали, что подохнем тут с голоду, да только сжалился над нами Бог. Вон в том доме, – и показывает нам на какие-то развалины. – Нашли сегодня на чердаке сыромятную лошадиную шкуру. Мы ее уже с утра варим. Сейчас сольем третью воду, и можно будет ее есть.

Ну, мы нос, конечно, отворотили и рассыпались по ближайшим окопам. Вдруг что-нибудь получше найдем. Да где там. Эти места уже до нас много раз тщательно прочесали. Кругом только вот такие закрытые фляги валяются. – Он кивнул в сторону емкости с водкой. Меж тем бойцы уже закончили раздачу наркомовских ста грамм. Закрыли крышку и потащили свою неудобную ношу во вторую линию.

Мужчина проводил их мрачным взглядом и закончил:

– Причем и наши термоса, и немецкие валяются вперемешку. Какой ни откроешь, а там нет никакой еды. Только водка или, что еще хуже – ихний вонючий шнапс. Ну, а ты сам знаешь, на пустой желудок эта дрянь совсем не идет.

Так что вернулись мы к котлу несолоно хлебавши. Голод не тетка, пришлось жрать, что дают. Стали отрезать от шкуры тонкие полоски кожи и понемногу их есть. Жуешь ее, жуешь, а она такая жесткая, такая вонючая. Но делать нечего. Мало-помалу всю до конца и съели. Даже и не заметили как. Радости, конечно, никакой, но все-таки три дня на ней продержались, пока полевая кухня с кашей не подъехала.

На этом разговор сам собой увял. Выпитая водка растеклась по телу, и страх немного отступил. «Даст Бог, и здесь выживу», – подумал Григорий и снова посмотрел на японскую крепость.

В назначенное время из глубины территории, занятой Советской армией, послышался слитный залп сотен дивизионных орудий. Тяжелые снаряды плотной тучей вылетели из темноты и яростно обрушились на предполье вражеских укреплений. В следующий миг раздались громоподобные взрывы, от которых земля содрогнулась на многие километры вокруг.

Шум продолжавшейся канонады тотчас перекрылся грохотом срабатывающих зарядов и визгом разлетающихся осколков. В воздух взвились огромные массы каменистой почвы, и вся поверхность степи покрылась великим множеством глубоких воронок. Смертоносный вал из раскаленного железа ни секунды не стоял на месте. Он двинулся вперед и быстро проутюжил нейтральную территорию. Заложенные противником ловушки мгновенно сгорели в бушующем пламени, и заградительные минные поля перестали существовать.

Затем полоса обстрела шагнула еще дальше и огненной волной прокатилась по широкому полю. Переместилась на подошву сопки и стала подниматься на крутые склоны холма. Тяжелые, мощные фугасы падали с неба так же часто, как валуны во время бурного камнепада. Их ужасающий свист превратился в сплошной, непрерывный вой, раздирающий душу на куски.

Густые плотные облака пыли повисли в воздухе и скрыли вражескую крепость от взгляда Григория. «Только бы сюда снаряд не залетел, а то разнесет меня в клочья, и следов не найдут». Он испуганно присел и сжался в комок на дне траншеи. Следом пришла другая мысль: «Как жаль, что в первые годы войны у нас не было столько пушек».

Тянувшиеся невыразимо медленно минуты обстрела предполья, наконец, закончились, и оглушающий грохот частых разрывов немного отдалился. Парень приподнялся на ноги и осторожно выглянул из глубокого окопа. Теперь смертоносные фугасы сыпались прямо на бетонные оборонительные укрепления и постепенно перемалывали их в мелкую крошку.

По всей видимости, вражескому гарнизону стало не до несения караульной службы. Спасая свою жизнь, они прекратили наблюдение за окружающей местностью и дружно бросились в подвальные этажи казематов. Этим обстоятельством и воспользовался командир штрафного батальона. Он огляделся по сторонам и отдал приказ:

– Ползком, вперед!

Передаваясь от одного бойца к другому, команда пробежалась в оба конца траншеи. Затем вернулась обратно, и стоявшие по бокам солдаты сообщили, что все готовы. Капитан подождал еще полминуты и, плотно прижимаясь к земле, вылез на бруствер. Закусив губу от нервного напряжения, Григорий последовал за офицером. Вместе с ними выбрались и все остальные бойцы. Растянулись плотной цепью и по-пластунски двинулись в сторону вражеской крепости.

Еще сидя в окопе, парень намотал на левую руку ремень автомата и крепко обхватил его пальцами за цевье. Сейчас он полз вперед и, чтобы немного отвлечься, сосредоточил все свое внимание на автомате. Он изо всех сил старался держать оружие так, чтобы песок не попал на затвор и тем более в ствол. Любая песчинка, попавшая внутрь, могла в любой момент заклинить механизм и превратить грозное оружие в никчемный кусок металла.

Ориентируясь на соседей справа и слева, он механически двигался вперед и с ужасом наблюдал за огненным адом, который бушевал уже на самой вершине неприступных укреплений. Глубоко перепаханная снарядами, рыхлая поверхность земли сильно мешала перемещаться по некогда ровному полю. Постоянно нужно было то съезжать на животе в глубокие дымящиеся ямы, то карабкаться наверх, увязая в рыхлой, горелой почве. Причем все время приходилось следить за своими соседями, чтобы ненароком не вырваться вперед или, упаси Бог, не отстать.

Пока артиллерия продолжала массированный обстрел сопки, солдаты ползком подтянулись к самой подошве огромного холма. Укрылись в многочисленных воронках и замерли. Не успел Григорий передохнуть, как мощная артподготовка закончилась и над степью повисла совершенно невероятная, какая-то даже вязкая тишина.

В следующий миг в небо взвилась ярко-красная ракета, и, подчиняясь сигналу, штрафная пехота дружно рванулась вперед. Вместе со всеми парень выскочил из воронки и что есть сил побежал в гору. Так же, как много раз на учебном полигоне, ему опять пришлось торопливо карабкаться по невероятно крутому склону. В бесконечно длинном косогоре оказалось градусов сорок, никак не меньше.

Никто из бегущих штрафников не кричал: «Ура!», тем более:»За Сталина!» – и прочие благоглупости, про которые обычно пишут в советских газетах. Всем атакующим было сейчас не до этого. Каждый из них старался не привлекать к себе внимание противника и как можно дольше сохранять размеренное и ровное дыхание.

Меж тем японцы уже оправились от первоначального испуга и полностью пришли в себя. Быстро вылезли из своих казематов и обнаружили, что их крепость атакуют какие-то темные силуэты, стремительно взбирающиеся к вершине сопки. Раздался гортанный самурайский вопль, и в ночной воздух взвились японские осветительные ракеты.

Всю местность вокруг залило нестерпимо яркое белое сияние. Привыкшие к темноте глаза сильно резануло вспышкой света, и Григорий на миг ослеп. Последовала новая команда японского командира, и с вершины холма дружно ударили из всего, что только может стрелять. Следом полетели ручные гранаты и раздались частые глухие взрывы.

Вокруг головы Григория визгливыми шмелями засвистели многочисленные пули и осколки. Соседи справа и слева так же, как и он, неудержимо мчались вперед. Их темные фигуры то появлялись, то исчезали в облаках пыли, плотным пологом висевших в сыром воздухе. То один, то другой из них падал на землю и уже не вставал. Никаких других дум, кроме мысли о том, что нужно как можно быстрее бежать наверх, у парня не было. Еще в голове упрямо бились слова: «Как во время прорыва…»

Все остальное его внимание оказалось занято лишь одним очень важным действием. Он следил только за тем, куда поставить ноги, чтобы не оступиться на острых камнях, не подвернуть ступню и не упасть. К тому же боец сразу потерял всякое представление о времени. Ему казалось, что он уже много часов лезет по этому проклятому и невероятно крутому склону.

В течение этого весьма странного, с одной стороны – монотонного, а с другой – очень стремительного, движения он неожиданно потерял свою каску. Что-то громко взвизгнуло возле самого уха, и толстый кожаный ремешок оказался перерублен острым, как бритва, осколком. Горячий металл полоснул по щеке, и из глубокого пореза тотчас побежала горячая струйка крови.

В следующий миг шальная пуля сильно ударила в навершие стального шлема. Тяжелый стальной колпак съехал на затылок и слетел с головы. Упал на спину, свалился на землю и укатился вниз по склону. Времени на то, чтобы посмотреть, куда он делся, у парня не было, и он продолжил почти на четвереньках взбираться на проклятый косогор.

Наконец Григорий добрался до первой линии вражеских укреплений. Поудобнее перехватил оружие, перевалился через бруствер и спрыгнул на дно окопа. В тот же миг из-за поворота траншеи выскочил здоровенный плотный японец. Парень начал поворачиваться к нему и понял, что уже не успевает. Вдруг секунды опять как бы затормозились и потекли, словно загустевшая краска.

Ужасаясь своей неторопливости, штрафник нестерпимо долго пытался встать лицом к врагу. Меж тем к нему, словно в замедленном фильме плавными скачками летел огромный самурай. Как показалось бойцу, росту в нем было не менее чем два метра, а весу куда больше центнера. В правой руке верзила держал карабин, а в левой была зажата немецкая противопехотная граната.

Наполненная тротилом тяжелая металлическая банка прочно сидела на длинной деревянной ручке. В следующий миг она взметнулась вверх и с невероятной силой обрушилась на голову запыхавшегося бойца. От мощного удара по черепу у парня все поплыло перед глазами. Последнее, что он запомнил, было инстинктивное движение указательного пальца правой ладони.

Автомат задергался в руках и выплюнул в сторону врага короткую очередь. Несколько пуль впились в грудь противника и отбросили громилу назад. Он ударился спиной о бетонную стенку. Упал на бок и почти целиком оказался за поворотом траншеи. Граната, которую он держал в руке, взорвалась, и из-за угла выметнулся огромный клуб огня и дыма. Затем свет окончательно померк, и красноармеец провалился в черное небытие.

Когда Григорий пришел в себя, то почувствовал, будто лежит на спине и его то покачивает, как на волнах, то трясет, словно в старой телеге. Он попытался приподняться на локтях и осмотреться. Единственное, что он смог понять, было то, что его куда-то несут на носилках. Затем сильнейшая слабость охватила все его существо, и он без сил откинулся на узкое и неудобное брезентовое полотнище.

Через какое-то время он очнулся во второй раз и увидел, что уже находится в просторной палатке медсанбата. Там его внимательно осмотрели полевые врачи. Признали травму очень серьезной и срочно направили в прифронтовой госпиталь. Вместе с другими ранеными бойца погрузили в кузов старой полуторки и повезли в ближний тыл.

К тому времени, когда Григорий добрался до места, он несколько оправился от удара. Первым делом парень попросил у медсестер бумагу и химический карандаш. Ничуть не удивленные стандартной просьбой бойца, сестрички тотчас принесли писчие принадлежности. Преодолевая сильнейшие головные боли, он с трудом сел на жесткой кровати и наконец-то написал сразу несколько писем.

Это такое простое, но весьма важное для него событие произошло с ним впервые за последние три года изнурительной войны. Первым делом парень написал своей зазнобе на Украину. Следующие послания ушли к матери в деревню и к дяде, приемному отцу, в Самару.

От удара гранатой по голове на черепе Григория осталась довольно значительная вмятина. С правой стороны, прямо над ухом, у него образовалось такое обширное углубление, что все врачи сильно удивлялись тому, что боец до сих пор еще жив. Однако ничего не проходит бесследно, и у красноармейца начались жуткие головные боли. Они были так сильны, что медики не смогли ничего с ними поделать и отправили раненого в военный госпиталь, расположенный во Владивостоке.

По приезде в краевую столицу парень узнал, что его уже ждут несколько писем от родных и знакомых. Из первого послания он с огромной радостью узнал очень хорошие новости. Выяснилось, что его любовь, Мотя Савченко, с которой он познакомился в лагере под Гамбургом, в полном порядке. Особый отдел признал ее малолетней узницей немецких лагерей и благополучно этапировал на родину. Она сама написала ему это письмо из своей деревни и в конце добавила, что с нетерпением ждет Григория.

К счастью, его мать тоже была жива, вполне здорова и очень ждала возвращения сына домой. Еще она сообщила такое, что совершенно невероятным образом почему-то проскочило мимо бдительной армейской цензуры. Видимо, особисты просто не обратили никакого внимания на депеши, которые шли не на фронт, а в далекий тыловой госпиталь. Иначе бы и пожилой женщине, да и самому Григорию, очень не поздоровилось.

В этом послании мать писала, что из Самары пришли очередные ужасные известия. Соседи его крестного отца через общих знакомых передали детали того, что случилось с ее родственниками. После того, как по чьему-то доносу его тетю, Эльзу Фрицевну, объявили немецкой шпионкой, ее арестовали. Затем закрытым судом женщине присудили пятнадцать лет лагерей. Без права переписки!

Однако и после этого НКВД не отстало от их семьи. Власти конфисковали все их скромное имущество. Его дядю, Михаила Федоровича, как члена семьи «врага народа», тотчас уволили с высокой должности. Отобрали самую большую из двух комнат, в которых он жил с супругой. Оставили ему лишь маленькую пустую каморку, где раньше обретался Григорий. После расстрела жены крестный сильно запил и тихо, совершенно никого не беспокоя, в одночасье умер.

Дальше пошли новости получше. Выяснилось, что младший брат матери Петр Федорович до войны успел закончить техникум. Выучился на геолога и всю войну скитался по дикой Сибири. Там он достаточно успешно разведывал месторождения стратегических материалов, необходимых для военной промышленности. Сейчас живет в Самаре, но с ней связь почему-то не поддерживает. Наверное, боится общаться с бедными родственниками, среди которых некогда имелись и «враги народа».

В связи с тем, что Григорий был ранен, он уже не числился бойцом штрафного батальона. По тогдашним законам считалось, что он искупил кровью свою вину перед Родиной и полностью реабилитирован. Поэтому врачи краевого госпиталя во Владивостоке вплотную занялись парнем и провели массу дополнительных исследований. В конце концов направили на рентген и нашли у него обширное затемнение в легких, которое он, видимо, заработал в фашистских концлагерях.

Лечить эту болезнь тогда еще не умели, и его тут же комиссовали. Через месяц он немного оправился от ранения и был выписан из госпиталя. Получил в комендатуре проездные документы и отправился домой. В деревню к своей матери. На этом Великая Отечественная война для Григория закончилась.