Книга: Делай Деньги
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Растранжиривание — Нецелесообразность големского массажа — Раздача денег — Некоторые наблюдения о природе доверия — У Мистера Бента гость — Один из членов семьи
Где испробовать пригодную к банковскому использованию идею? Ну не в банке, это уж точно. Испробовать ее надо там, где люди куда больше заботились о деньгах и фокусничали со своими финансами в мире постоянного риска, где от молниеносного решения зависела разница между триумфальным выигрышем и позорной потерей. В основном это место было известно как реальный мир, но одним из его имен собственных было Улица Десятого Яйца.
Магазин Новинок и Шуток Боффо на Улице Десятого Яйца, владелец Дж. Пруст, был приютом для тех, кто считал пукающий порошок последним словом юмора, что во многих смыслах было правдой. Тем не менее, он привлек внимание Мойста как источник материалов для маскировки и других полезных вещей.
Мойст всегда очень серьезно подходил к маскировке. Усам, которые можно сорвать, просто хорошенько дернув, не было места в его жизни. Но поскольку у него было самое забываемое лицо в мире, даже будучи в одиночестве остававшимся лицом из толпы, то иногда стоило дать людям что-то, о чем можно потом рассказать Страже. Очки — очевидный выбор, но еще Мойст добивался хороших результатов со своими собственными разработками волос в носу и ушах. Покажите человеку уши, в которых, по-видимому, гнездятся певчие птички, посмотрите на вежливый ужас в его глазах, и можете быть уверены, что уши — это все, что он запомнит.
Теперь, конечно, Мойст был честным человеком, но какая-то часть его требовала от него быть наготове, просто на всякий случай.
Сегодня он купил пузырек клея и большую банку хороших золотых блесток, потому что он мог найти им применение.
— С вас тридцать пять пенсов, мистер Липовиг, — сообщил мистер Пруст. — Придумали какие-нибудь новые марки?
— Так, одну-другую, Джек. Как там Этель? И маленький Роджер? — поинтересовался Мойст после секундного тасования данных в голове.
— Очень хорошо, спасибо, что спросили. Вам еще что-нибудь достать? — с надеждой добавил Пруст на тот случай, если Мойсту внезапно пришла в голову мысль, что жизнь значительно улучшится с приобретением дюжины фальшивых носов.
Мойст бросил взгляд на ряды масок, страшных резиновых рук и шуточных носов и посчитал свои нужды удовлетворенными.
— Только сдачу, Джек, — попросил он и осторожно положил одно из своих новых созданий на прилавок. — Полдоллара достаточно.
Пруст уставился на листок, как если бы он мог взорваться или выпустить какой-нибудь затмевающий разум газ.
— Это что, сэр?
— Долларовая банкнота. Чек в доллар. Это последняя новинка.
— Мне где-нибудь расписаться или как?
— Нет. В том-то и интерес. Это доллар. Он может быть чей угодно.
— Я бы хотел, чтобы он был моим, благодарю!
— Он твой и есть, теперь, — сказал Мойст. — Но можешь на него что-нибудь купить.
— В нем нет золота, — заметил продавец, поднимая бумажку и на всякий случай держа ее на вытянутой руке.
— Ну, если бы я заплатил пенсами и шиллингами, в них бы тоже не было золота, так? Как бы то ни было, ты получил лишних пятнадцать пенсов, хорошее дело, согласен? А эта банкнота стоит доллар. Если принести ее в мой банк, тебе за нее и дадут доллар.
— Но у меня уже есть доллар! Э, ведь так? — добавил Пруст.
— Да, отлично! Так почему не пойти на улицу и не потратить его прямо сейчас? Давайте, я хочу посмотреть, как это сработает.
— Это как марки, Мистер Липовиг? — сказал Пруст, пытаясь уцепиться за что-то понятное ему. — Люди мне иногда платят марками, у меня много заказов по почте…
— Да! Да! Именно! Думай о нем как о большой марке. Слушай, я тебе вот что скажу, сделаю предварительное предложение. Потрать этот доллар, и я дам еще один чек в доллар, так что у тебя все равно будет доллар. Так что ты теряешь?
— Ну, просто если это как бы одна из первых банкнот… ну, мой парнишка купил немного первых ваших марок, так, и теперь они стоят нехилое состояние, так что если я это придержу, оно когда-нибудь будет стоить денег…
— Оно и сейчас стоит денег? — взвыл Мойст. Вот в чем была проблема с медлительными людьми. Каждый раз ставило его в глупое положение. Медлительным людям нужно время, чтобы вас догнать, зато когда им это удается, они сразу вас переезжают.
— Да, но, видите ли, — и тут продавец состроил то, что он, вероятно, считал хитрой улыбкой, но фактически же это делало его похожим на мистера Непоседу, наполовину прожевавшего ириску, — вы хитрите с этими марками, мистер Липовиг, постоянно новые выпускаете. Моя бабушка говорит, что если правда то, что у человека в крови хватит сделать гвоздь, то у вас в шее меди хватит на дверную ручку, без обид, у моей бабули что на уме, то и на языке…
— Я же сделал так, что почта приходит вовремя, разве нет?
— О, да, Бабуля говорит, что вы хоть и скользкий тип, но дела налаживаете хорошо, тут сомнений нет…
— Точно! Давай тогда потратим чертов доллар, хорошо?
У меня что, есть какая-то двойственная волшебная сила, изумился он, благодаря которой старушки видят меня насквозь, но им нравится то, что они видят?
Итак, мистер Пруст решил рискнуть потратить свой доллар в соседней лавке на унцию трубочного табака „Веселый Моряк“, немного мяты и копию „Что Новенького?“ И мистер „Ловкий“ Поулфорт, как только ему все объяснили, принял доллар и отнес его через дорогу мяснику мистеру Извозчику, который после долгих тщательных разъяснений осторожно принял банкноту в плату за несколько сосисок, и еще дал Мойсту косточку „для вашего песика“. Очень было похоже, что мистер Непоседа впервые увидел настоящую кость. Он настороженно ходил вокруг нее кругами и ждал, что та запищит.
Улица Десятого Яйца была улицей мелких торговцев, которые продавали маленькие вещи в маленьких количествах за маленькие суммы с маленьким доходом. На такой улице приходилось быть мелочным. Здесь не место для больших идей. Приходилось смотреть на детали. Эти люди видели куда больше фартингов, чем долларов.
Некоторые лавочники уже задвигали ставни и закрывались на день. Притянутые Анк-Морпорским инстинктом на что-то интересненькое, торговцы стекались посмотреть, что происходит. Они все друг друга знали. Они все друг с другом вели дела. И все знали Мойста фон Липовига, человека в золотом костюме. Банкноты изучались с большим вниманием и серьезными обсуждениями.
— Прямо как долговая расписка или вексель, вообще-то.
— Ну хорошо, но если, допустим, тебе нужны деньги?
— Так, поправь меня, если ошибаюсь, долговая расписка что, не деньги?
— Ну ладно, а кто их тебе одалживает?
— Э… Джек вот, потому что… Нет, стойте… Это и есть деньги, так?
Мойст ухмыльнулся, когда обсуждение стало раскачиваться из стороны в сторону. Целые новые денежные теории росли здесь как грибы — во тьме и из всякой дряни. Но эти люди считали каждые полфартинга и спали, спрятав сбережения под кроватью. Они, яростно приковав взгляд к указателю весов, с точностью до сотых и тысячных будут взвешивать муку и виноград, потому что живут на разнице между себестоимостью и продажной ценой. Если он сможет внушить идею бумажных денег им, то выйдет из воды если не сухим, то, по крайней мере, просто-напросто умытым.
— Так как думаете, пройдут такие деньги? — спросил он во временном затишье.
Согласованное мнение выражало, что да, могут, но им бы надо выглядеть „пошикарнее“, по словам Ловкого Поулфорта: „Знаете, больше причудливых букв и всего такого“.
Мойст согласился и раздал всем по банкноте в качестве сувенира. Оно того стоило.
— А если вдруг дело сорвется, как переспевший уахуни, — сказал мистер Пруст, — то у вас ведь все равно есть золото, так? В погребе заперто?
— Да, золото обязательно должно быть, — присоединился мистер Извозчик.
Последовало общее бормотание согласия, и воодушевление Мойста резко упало.
— Но я думал, мы все согласились, что золото вам не нужно? — вообще-то, они не соглашались, но попробовать стоило.
— Ах, да, но оно должно быть где-нибудь, — заметил мистер Извозчик.
— Это делает банки достойными доверия, — сказал мистер Поулфорт таким тоном сокрушительной уверенности, которая была отличительным признаком самого знающего из созданий — Человека В Пабе.
— Но я думал, вы поняли, — сказал Мойст. — Вам не нужно золото!
— Все верно, сэр, все верно, — мягко сказал Поулфорт. — Пока оно там есть.
— Э, а вы случаем не знаете, зачем ему там быть? — спросил Мойст.
— Делает банки достойными доверия, — сказал Поулфорт, основываясь на убеждении, что истина усваивается благодаря повторению. И, судя по кивкам отовсюду, таково было мнение Улицы Десятого Яйца. Пока золото где-то было, банки были достойными доверия и все было нормально. Мойст от такой веры чувствовал себя униженным. Если золото где-то есть, точно также цапли перестанут есть лягушек. На самом же деле никакая сила не могла заставить банк быть достойным доверия, если он не хотел таким быть.
Но все равно, даже так, неплохое начало для первого дня. С этим можно работать.
Начался дождь, не проливной, но один из таких добротных дождей, в которых почти можно обойтись без зонта. Никакие кебы по Улице Десятого Яйца не ездили, но один стоял у обочины на Проигрышной Улице, с лошадью, склонившейся в упряжи, кучером, ссутулившемся в пальто и фонарями, мерцающими в сумраке. Поскольку дождь переходил в капательно-промокательную стадию, то вид кеба для промокших ног был в самый раз.
Мойст поторопился к нему, забрался внутрь, и голос во мраке произнес:
— Добрый вечер, мистер Липовиг. Как приятно с вами наконец-то встретиться. Я Пупси. Уверена, мы станем друзьями…
— А знаешь, это было здорово, — произнес Сержант Стражи Колон, когда фигура Мойста фон Липовига скрылась за углом, продолжая набирать скорость. — Он вылетел прямо через окно кеба, не задев края, наскочил на того подкрадывающегося парня, я еще подумал, очень хорошо прокатился, когда приземлялся, и все это время не выпускал собаку. Не удивлюсь, что он раньше уже такое делал. Но, тем не менее, в целом я должен его упрекнуть.
— Первый же кеб, — согласился капрал Ноббс, покачав головой. — О боже, о боже, о боже. Не подумал бы, что такой человек, как он, на этом даст маху.
— Вот и я в точности того же мнения, — отозвался Колон. — Когда знаешь, что у тебя есть враги по-крупному, никогда, никогда не залезай в первый же кеб. Закон жизни. Даже то, что под камнями живет, это знает.
Они понаблюдали, как ранее подкрадывающийся человек мрачно подбирал остатки своего иконографа, пока Пуччи орала на него из кареты.
— Готов поспорить, что когда придумали первый кеб, никто не посмел в него сесть, а, сержант? — радостно заметил Нобби. — Спорим, что кучер первого кеба каждую ночь возвращался, помирая с голоду от того, что все этот закон знают, да?
— Да нет, Нобби, с людьми, у которых нет врагов по-крупному, все будет нормально. Теперь пойдем и отчитаемся.
— Что это вообще значит, „по-крупному“, — проворчал Нобби, когда они направились к зданию Стражи на Требушной Улице и к верной перспективе чашечки горячего сладкого чая.
— Это значит крупные враги, Нобби. Очевидно же, как нос на лице. Особенно твой.
— Ну, она крупная девочка, эта Пупси Щедрая.
— И скверно иметь таких врагов, как эта семейка, — высказал мнение Колон. — Каковы ставки?
— Ставки, сержант? — невинно спросил Нобби.
— Да ведь это же ты их собираешь, Нобби. Ты всегда их собираешь.
— Не могу никого привлечь, сержант. Предрешенный исход, — пожаловался Нобби.
— А, ну да. Разумно. Липовига к воскресенью найдут обведенным мелом?
— Нет, сержант. Все думают, что он победит.
Мойст проснулся в большой мягкой кровати и подавил крик.
Пупси! А-а-а-а! И в состоянии, которое склонны деликатно называть „дезабилье“. Ему всегда было интересно, как выглядит дезабилье, но он никак не ожидал увидеть его так много за раз. Даже теперь некоторые из его клеток памяти все еще пытались умереть.
Но он не был бы Мойстом фон Липовигом, если бы определенный запас беззаботности не объявился залечить раны. В конце концов, он вывернулся. О да. Это было не первое окно, в которое Мойсту приходилось выпрыгивать. И яростный крик Пупси был почти таким же громким, как треск упавшего на булыжники иконографа того типа. Старая ловушка с наживкой на сладкое. Ха. Но он уже очень давно не делал чего-то нелегального, чтобы поддерживать разум в должной форме циничной предосторожности. Год назад он бы не заскочил в первый же кеб, это уж точно. Хотя, если поразмыслить, только очень странные люди способны подумать, что его может привлечь Пупси Роскошь; он не мог представить, чтобы такому поверили в суде.
Мойст встал, оделся и с надеждой прислушался, нет ли признаков жизни на кухне. Признав их отсутствие, он сделал себе черный кофе.
Вооружившись им, Мойст прошел в кабинет, где в своем ящике дремал мистер Непоседа, и на столе лежала обвиняюще черная шляпа.
Ах да, он же собирался кое-что с ней сделать, не так ли?
Мойст достал из кармана пузырек с клеем — из числа таких удобных, с кисточкой на крышке — и после аккуратного размазывания стал наклеивать сверкающие хлопья как можно ровнее.
Он все еще был поглощен этим занятием, когда в зоне его видимости, подобно солнечному затмению, вырисовалась Глэдис, держа то, что оказалось беконно-яичным сэндвичем длиной в полметра и толщиной в пару миллиметров. Еще она принесла ему копию Таймс.
Мойст простонал. Опять он попал на переднюю страницу. Ему это очень часто удавалось. Это все из-за его атлетического языка, который сбегал от него каждый раз при виде блокнота.
Э… Он еще и на вторую страницу попал. О, и в колонку редактора. Да чтоб его, даже на политическую карикатуру, которые никогда не были смешными.
Первый Мальчишка: „Почему Анк-Морпорк не как необитаемый остров?“
Второй Мальчишка: „Потому что когда ты на необитаемом острове, тя не могут укусить акулы!“
Уморительно.
Его рассеянный взгляд вернулся к заметке редактора. Вот они-то, напротив, часто бывали забавными, потому что исходили из предположения, что мир был бы лучшим местом, управляй им журналисты. Они были… Что? Что это?
Время обдумать немыслимое… ветер перемен наконец-то подул в погребах… несомненный успех новой Почтовой Службы… марки уже де-факто являются валютой… свежие идеи необходимы… молодежь у руля…
Молодежь у руля? Это от Уильяма-то де Слова, которому было почти столько же, сколько и Мойсту, но который писал такие заметки, как будто у него зад набит твидом?
Иногда за всей громоздкостью было сложно сказать, что именно думал де Слов по поводу чего угодно, но здесь сквозь клубящийся туман многосложных слов, кажется, в Таймс думали, что Мойст фон Липвиг, в общем и целом, учитывая все, сложив одно к другому, сопоставив все факты, был, возможно, нужным человеком в нужном месте.
Мойст понял, что Глэдис стоит за его спиной, когда заметил красный свет, отразившийся от меди на столе.
— Вы Очень Напряжены, Мистер Липовиг, — сказала она.
— Да, точно, — ответил Мойст, снова прочитывая статью. Боги, этот человек и впрямь писал так, будто высекал буквы в камне.
— В „Журнале Самых Что Ни На Есть Леди“ Была Интересная Статья Про Массаж, — продолжила Глэдис. Потом Мойст думал, что, наверное, надо было распознать нотку надежды в ее голосе. Но тогда он думал: не просто высекал, но с очень большими засечками.
— Они Очень Хорошо Снимают Напряжение, Вызванное Суматохой Современной Жизни, — настаивала Глэдис.
— Ну, мы такого точно не хотим, — ответил Мойст, и внезапно все потемнело.
Странным было то, размышлял он, когда Пегги и Эймсберри привели его в себя и вправили кости туда, где они должны быть, что он действительно чувствовал себя намного лучше. Может, в этом и был смысл. Может, ужасная раскаленная боль нужна была для того, чтобы показать, что есть в мире вещи намного хуже, чем случающиеся время от времени побаливания.
— Я Прошу Прощения, — сокрушалась Глэдис. — Я Не Знала, Что Так Случится. В Журнале Говорилось, Что Адресат Испытает Восхитительный Фриссон.
— Не думаю, что это означает способность увидеть собственные глазные яблоки, — заметил, потирая шею, Мойст. Глаза Глэдис засветились так ярко, что ему пришлось добавить: — Хотя сейчас я намного лучше себя чувствую. Так приятно смотреть вниз и не видеть своих пяток.
— Не слушай его, не так все плохо было, — с сестринской солидарностью вмешалась Пегги. — Мужчины всегда поднимают большой шум из-за крошечной царапины.
— Они На Самом Деле Просто Большие Милые Младенцы, — сообщила Глэдис. Последовала задумчивая пауза.
— А это откуда? — поинтересовался Мойст.
— Информация Была Мне Передана Глендой За Стойкой Марок.
— Так, с этих пор я хочу, чтобы ты не…
Большие двери распахнулись. Сквозь них проник гул голосов с нижних этажей, и над шумом, как какой-то слуховой серфингист, скользил мистер Бент, угрюмый и слишком сияющий для такого времени утра.
— Доброе утро, Начальник, — сказал он ледяным тоном. — Снаружи вся улица полна людей. И могу ли я воспользоваться данной возможностью, чтобы поздравить вас с опровержением теории, крайне популярной сейчас в Незримом Университете?
— А? — сказал Мойст.
— Некоторые любят предполагать, что существует бесконечное количество Вселенных, чтобы дать возможность случиться всему, что только может случиться. Это, конечно, вздор, который можно принять только на основании веры в то, что слова — это то же, что и реальность. Теперь, однако, я могу доказать свою позицию, потому что в подобной бесконечности миров должен найтись такой, в котором я бы зааплодировал вашим недавним действиям, и, я уверяю вас, бесконечность не настолько велика! — Он выпрямился. — Люди стучат в двери! Они хотят закрыть свои счета! Я говорил вам, что в банковском деле главное — доверие и ответственность!
— О боже, — простонал Мойст.
— Они требуют золото!
— Я думал, это то, что вы и обе…
— Это было только метафорическое обещание! Я говорил вам, оно основано на понимании, что никто ничего на самом деле не попросит!
— Сколько людей хотят забрать свои деньги? — спросил Мойст.
— Около двадцати.
— Тогда они очень сильно шумят, не так ли?
Мистер Бент, казалось, чувствовал себя неловко.
— Ну, есть еще некоторые другие, — признал он. — Некоторые введенные в заблуждение люди хотят открыть счет, но…
— Сколько?
— Около двух или трех сотен, но…
— Открыть счет, говорите? — переспросил Мойст. Мистер Бент скривился.
— Только на пустяковые суммы, всего на пару долларов, — объяснил он. — Оказывается, они думают, что у вас „что-то припрятано в рукаве“.
Кавычки задрожали, как благовоспитанная девочка, наткнувшаяся на дохлую полевку.
Какая-то часть Мойста ужаснулась. Но другая почувствовала дующий в лицо свежий ветер.
— Ну, не будем их разочаровывать, хорошо? — сказал он, подхватывая золотой цилиндр, который пока был все еще немного липким. Бент уставился на вещь.
— Другие банки в ярости, знаете ли, — сказал он и, высоко вскидывая ноги, поторопился за Мойстом, когда Начальник Монетного Двора направился к лестнице.
— Это хорошо или плохо? — бросил Мойст через плечо. — Слушайте, а какое там банковское правило насчет займов? Я как-то раз слышал. Там что-то про проценты.
— Вы имеете в виду „Занимай в половину, ссужай в два, в три иди домой?“ — уточнил Бент.
— Точно! Я об этом думал. Мы могли бы слегка снизить эти числа, не так ли?
— Это Анк-Морпорк! Банк должен быть крепостью! Это дорого!
— Но мы могли бы слегка кое-что переделать, правда? И мы не выплачиваем проценты по счетам меньше сотни долларов, верно?
— Да, это так.
— Ну, отныне каждый сможет открыть счет на пять долларов и мы будем выплачивать проценты намного раньше. Это же выровняет комки в матрасе, разве не так?
— Начальник, я протестую! Банковское дело не игра!
— Дорогой мистер Бент, еще какая игра, причем очень старая, под названием „Сколько нам удастся стянуть?“
Раздались приветственные радостные возгласы. Мойст и Бент дошли до открытой площадки, которая возвышалась над банком, как кафедра проповедника над грешниками, и море лиц на секунду воззрилось на Мойста в тишине. Потом кто-то выкрикнул:
— Собираетесь сделать нас всех богатыми, мистер Липовиг?
Проклятье, подумал Мойст. Почему они все здесь?
— Ну, я сделаю все, что в моих силах, чтобы прибрать к рукам ваше золото! — пообещал он.
Это вызвало еще одну волну одобрения. Мойст не удивился. Скажите кому-нибудь, что вы собираетесь их ограбить, и все, что произойдет — заработаете репутацию правдивого человека.
Все эти развешанные уши прямо-таки тянули Мойста за язык — и его здравый смысл услышал из туманного далека, как его собственный рот добавил:
— И чтобы заполучить их побольше, я думаю — то есть председатель думает — что нам стоит рассмотреть возможность обложить процентом каждый счет, на котором в течение года есть в наличии хотя бы пять долларов.
Со стороны главного кассира послышался какой-то придушенный звук, а вот в толпе, состоящей в основном из людей Носково-Матрасных убеждений, не возникло особого оживления. Фактически, новость, похоже, не принесла радости. Потом кто-то поднял руку и спросил:
— Не многовато ли платы просто за то, чтоб вы засунули наши деньги в свой подвал?
— Да нет, это я заплачу вам, чтобы вы дали мне засунуть ваши деньги в мой подвал на год, — объяснил Мойст.
— Вы заплатите?
— Конечно. Доверьтесь мне.
Лицо спрашивающего превратилось в знакомую маску медлительного мыслителя, старающегося разогнаться.
— Так в чем подвох? — наконец высказался он.
Во всем, подумал Мойст. Перво-наперво, вовсе я и не в подвалах буду держать эти деньги, а в чьих-то чужих карманах. Но тебе действительно лучше этого сейчас не знать.
— Без подвохов, — произнес он. — Если внесете задаток в сотню долларов, через год он будет стоить сто один доллар.
— Это все очень хорошо, то, что ты говоришь, но где такие, как я, возьмем сотню долларов?
— Вот прямо здесь, если вложите один доллар и подождете… Сколько, мистер Бент?
Главный кассир фыркнул.
— Четыреста шестьдесят один год!
— Ладно, придется подождать, но ваши пра-пра-пра-и-так-далее-внуки будут вами гордиться, — заявил Мойст, перекрикивая смех. — Но я скажу вам, что я сделаю: если сегодня откроете счет на, ну, пять долларов, мы вам на него положим бесплатный доллар в понедельник. Бесплатный доллар в личное пользование, леди и джентльмены, где вы еще встретите такое предлож…
— Я умоляю, настоящий доллар или одну из этих подделок?
Около двери возникло волнение, и внутрь ворвалась Пупси Роскошь. Ну или по крайней мере попыталась ворваться. Однако хорошее врывание нужно спланировать, а может, и отрепетировать. Нельзя просто приступить к делу и надеяться на лучшее. Все, что получите — только очень много толчков.
Двоих тяжеловесов, которые должны были расчищать путь сквозь толпу людей, задавило абсолютным численным превосходством. Это значило, что куда более худые люди, ведущие чистокровных блондхаундов Пупси, застряли позади них. Пупси пришлось пропихиваться самой.
А могло получиться так хорошо, Мойст это чувствовал. Были все нужные ингредиенты: здоровяки в черном и с таким угрожающим видом, такие ухоженные и такие светлые собаки… Однако саму Пупси природа одарила маленькими подозрительными глазами-бусинками и щедрой верхней губой, которая в сочетании с длинной шеей рождала в сознании честного наблюдателя образ утки, оскорбленной проплывающей мимо форелью.
Кому-нибудь стоило сказать ей, что черный ей не шел, что дорогой мех лучше смотрелся на своих первоначальных владельцах и что если уж собираешься выйти на высоком каблуке, то писк моды этой недели — не надевай в то же время солнечные очки, потому что когда входишь из яркого света в относительный мрак, скажем, банка, то теряешь всякое чувство направления и норовишь проколоть ступни собственным телохранителям. Кто-то должен был ей сказать, что истинный стиль на самом-то деле идет из врожденной хитрости и лживости. Его не купишь.
— Мисс Пупси Роскошь, леди и джентльмены! — возгласил Мойст, захлопав, в то время как Пупси сорвала свои солнечные очки и продвинулась к стойке с убийственным блеском в глазах. — Одна из руководителей, которые вместе со всеми нами будут делать деньги.
Некоторые в толпе зааплодировали, в основном те, кто никогда раньше Пупси не видели, но хотели бесплатного зрелища.
— Я вот что скажу! Послушайте меня! Все слушайте меня, — приказала Пупси. Она опять помахала чем-то, что показалось Мойсту очень похожим на один из экспериментальных долларовых банкнот. — Это просто ничего не стоящая бумага! Вот что он вам даст!
— Нет, это то же самое, что и счет или банковский перевод, — возразил Мойст.
— Правда? Посмотрим! Я вот что скажу! Добрые люди Анк-Морпорка! Кто-нибудь из вас думает, что этот клочок бумаги может стоить доллар? Кто-нибудь даст мне за него доллар? — и Пупси в доказательство еще раз взмахнула листком.
— Не знаю. Что это? — спросил кто-то, и в толпе поднялся гул.
— Экспериментальная банкнота, — ответил Мойст поверх нарастающего шума. — Вы только распробуйте эту идею.
— И сколько их таких? — продолжил спрашивающий.
— Около двенадцати, — сказал Мойст. Человек повернулся к Пупси.
— Дам за нее пять долларов, пойдет?
— Пять? Тут написано, что она стоит один! — с ужасом воскликнула Пупси.
— Да, точно. Пять долларов, мисс.
— Почему? Ты ненормальный?
— Нормальный, как человек рядом, благодарю, юная леди!
— Семь долларов! — заявил человек рядом, поднимая руку.
— Это безумие! — завопила Пупси.
— Безумие? — возразил человек рядом. Он показал на Мойста. — Да если б я купил полный карман черных марок за пенни, когда этот малый в прошлом году их только выпустил, я бы разбогател!
— А кто-нибудь помнит Треугольную Синюю? — подал голос еще один покупщик. — стоила пятьдесят пенсов. Я одну наклеил на письмо тетке — так пока оно дошло, марка стала стоить пятьдесят долларов! И старая развалина не отдала ее назад!
— Теперь она стоит сто шестьдесят, — сообщил кто-то позади него. — Продали на аукционе в Торговом Центре Марок и Булавок Дейва на прошлой неделе. Предлагаю десять долларов, мисс!
— Пятнадцать!
Мойсту со ступеней открывался отличный вид. В дальней части холла образовался небольшой консорциум на базе того, что лучше получить небольшую долю, чем вообще ничего.
Коллекционирование марок! Оно началось в первый же день, а потом раздулось как какой-нибудь огромный… Как что-то, действующее по странным, безумным правилам. Еще в какой-нибудь другой области было так, что изъяны добавляют вещам ценности? Вы купите костюм только потому, что у него один рукав короче другого? Или потому, что все еще оставалось немного ткани в запас? Конечно, когда Мойст это заметил, он стал делать изъяны специально, ради всеобщего развлечения, но он точно не планировал того, чтобы в каждом листе Синих марок появлялась одна с перевернутой головой Ветинари. Один из печатников уже собирался их уничтожить, когда Мойст помешал ему раскачивающимся тросом. One of the printers had been about to destroy them when Moist brought him down with a flying tackle.
Все это дело было ненастоящим, и ненастоящим был мир Мойста. Еще когда он был несносным мальчишкой, то продавал мечты, и очень ходким товаром была возможность стать богачом за капельку везения. Мойст выдавал стекло за бриллианты, потому что жадность застилала людям глаза. Разумные, честные люди, которые каждый день много трудились, все равно вопреки всему опыту верили в легкие деньги. Но коллекционеры марок… Они верили в маленькие безупречности. Какую-то маленькую часть мира можно было исправить. И даже если не получится, то хоть будешь знать, какого кусочка не хватает. К примеру, это может быть пятидесятипенсовой Треугольной Синей с изъяном, а ведь их где-то есть еще шесть, и кто знает, когда убежденному искателю улыбнется удача?
Потребуется довольно широкая улыбка, должен был признать Мойст, потому что четыре из них были надежно спрятаны на черный день в маленькой свинцовой коробочке под досками пола в кабинете Мойста. Но даже так, две все еще где-то были, может, уничтожены, может, съедены улитками, или — тут-то и крылась глубокая, как сугроб, надежда — все еще лежат в непросмотренной пачке писем в залежах одного из ящиков.
…А мисс Пупси просто не знала, как управлять толпой. Она топала ногой, требовала внимания, задирала, оскорбляла, не помогало и то, что она назвала всех „добрыми людьми“, потому что никто не любит откровенных лжецов. И теперь она начинала выходить из себя, потому что цена поднялась до тридцати четырех долларов. И вот…
… она порвала бумажку!
— Вот что я думаю об этих глупых деньгах! — объявила она, бросив клочки в воздух. А потом, тяжело дыша, встала с торжествующим видом, как будто сделала что-то умное.
Удар в зубы всем присутствующим. Слезы на глаза наворачиваются, в самом деле. Ну что ж…
Мойст вытянул из кармана еще одну из новых банкнот и высоко ее поднял.
— Леди и джентльмены! — провозгласил он. — У меня тут одна из все более редких Однодолларовых Банкнот первого поколения, — ему пришлось остановиться переждать смех, — подписанная мной и председателем. Предлагайте цены выше сорока долларов, прошу вас! Вся вырученная сумма — маленьким детишкам!
Он поднял цену до пятидесяти, дав паре предложений отрикошетить от стен. Пупси некоторое время стояла никем не замечаемая и кипящая от ярости, а потом заколдыхалась вон. А вот колдыханье было отменным. Она понятия не имела, как обращаться с людьми и старалась выдать большое самомнение за чувство собственного достоинства, однако эта девица могла колдыхаться лучше, чем толстая индейка на батуте.
Когда счастливый победитель добрался до дверей банка, его уже окружили менее удачливые собратья по торгам. Вся остальная толпа хлынула к прилавкам, неуверенная в том, что будет дальше, но твердо намеренная заполучить кусочек этого чего бы то ни было.
Мойст сложил ладони рупором и прокричал:
— И этим вечером, леди и джентльмены, мистер Бент и я будем доступны для обсуждения банковских займов!
Это вызвало очередное волнение.
— Дым и зеркала, мистер Липовиг, — заявил Бент, отворачиваясь от балюстрады. — Ничего, кроме дыма и зеркал…
— Но сотворенные без дыма и в полном отсутствии зеркал, мистер Бент! — радостно заметил Мойст.
— А „детишки“? — поинтересовался Бент.
— Найдите каких-нибудь. Должен же быть приют, которому нужны пятьдесят долларов. Конечно, это будет анонимное пожертвование.
Бент, казалось, удивился.
— Правда, мистер Липовиг? А я нисколько не сомневаюсь, что вы человек, который поднял бы большой Пер Еппо Лох по поводу пожертвования денег на благотворительность, — он произнес „переполох“ так, что это звучало словно какое-то эзотерическое извращение.
— Ну, я не такой человек. Делай добро тайком, вот мой девиз.
Все и так вскоре выяснится, и тогда я буду не только прекрасным славным малым, но еще и трогательно скромным.
„Вот интересно… Я и впрямь мерзавец, или только очень хорошо умею мыслить, как таковой?“ — подумал Мойст.
Что-то протолкнулось в его разум. Крошечные волоски на затылке задрожали. Что-то было неправильно, не к месту… опасным.
Он повернулся и еще раз посмотрел вниз на холл. Люди толпились, собирались в группы и разговаривали, строились в очереди…
В мире движения притягивает взгляд неподвижность. В центре банковского холла, не замечаемый множеством народа, человек как будто застыл во времени. Он был во всем черном, с плоской широкой шляпой, которые часто носят в наиболее мрачных Омнианских сектах. Он просто… стоял. И смотрел.
Всего лишь еще один зевака пришел посмотреть, что творится, сказал себе Мойст, и мгновенно понял, что врет. Этот человек имел какой-то вес в его мире.
…некатарые письманные свидетельсва…
Насчет него? О чем? У Мойста не было прошлого. О, дюжина вымышленных имен разделила между собой довольно занятое и полное событий прошлое, но они все испарились вместе с Альбертом Спэнглером, повешенным до не-совсем-смерти и пробужденным Лордом Ветинари, который предложил Мойсту фон Липовигу новенькую блестящую жизнь…
О боги, он уже издергался только из-за того, что какое-то старое пугало смотрит на него со странной ухмылочкой! Никто его не узнает! Он мистер Забываемый! Если пройтись в городе без золотого костюма, то он был просто еще одним лицом.
— Вы в порядке, мистер Липовиг?
Мойст обернулся и вгляделся в лицо главного кассира.
— Что? А… нет. То есть да. Э… Вы раньше видели этого человека?
— Какого этого человека?
Мойст повернулся показать на человека в черном, но тот исчез.
— Выглядел как проповедник, — пробормотал он. — Он… Ну, он на меня смотрел.
— Что ж, вы довольно-таки располагаете к этому. Может, согласитесь, что золотая шляпа была ошибкой?
— Мне нравится шляпа! Другой такой во всем мире нет!
Бент кивнул.
— К счастью, это правда, сэр. О боги. Бумажные деньги. Практика, применяемая только язычниками-агатейцами…
— Язычниками? Да у них куда больше богов, чем у нас! И там золото ценится меньше железа!
Мойст смягчился. Лицо Бента, обычно такое сдержанное и равнодушное, сейчас скомкалось, как клочок бумаги.
— Послушайте, я читал. Банки выпускают монеты в количествах, четырехкратно превышающих запас того золота, которое у них содержится. Это нонсенс, без которого мы можем обойтись. Мы в мире мечты. Город достаточно богат, чтобы стать своим собственным золотым слитком!
— Они доверяют вам безо всякой причины, — проговорил Бент. — Они доверяют вам, потому что вы смешите их. Я не смешу людей, и это не мой мир. Я не знаю, как улыбаться, как вы и говорить, как вы. Вы не понимаете? Должно быть что-то, чья ценность выше моды и политики, ценность, которая не проходит. Вы ставите Ветинари во главе моего банка? А что будет служить гарантией всем сбережениям, которые те люди толкают через наш прилавок?
— Не что, а кто. Я. Я лично буду заботиться о том, чтобы банк не потерпел крах.
— Вы?
— Да.
— О да, человек в золотом костюме, — кисло сказал Бент. — А если все остальное потерпит крах, будете молиться?
— В прошлый раз сработало, — спокойно заметил Мойст.
Глаз Бента дернулся. Впервые за все время знакомства с Мойстом он казался… потерянным.
— Я не знаю, что вы хотите, чтобы я делал!
Это было почти стоном. Мойст похлопал его по плечу.
— Управляйте банком, как всегда делали. Думаю, нам надо открыть несколько займов, со всеми-то этими поступающими деньгами. Вы хорошо разбираетесь в людях?
— Я думал, что так, — ответил Бент. — Теперь? Я не имею понятия. Сэру Джошуа, мне жаль говорить, это удавалось плохо. Миссис Роскошь, по моему мнению, была в этом очень, очень хороша.
— Лучше, чем вы можете представить, — согласился Мойст. — Хорошо. Я отведу председателя на прогулку, а потом… Немного разбросаемся деньгами. Как насчет этого?
Мистер Бент содрогнулся.
Вышел ранне-вечерний выпуск Таймс с большой картинкой на передней странице, изображающей огромную очередь, извивающуюся от входа в банк. Большая часть очереди хотела принять участие в событии, чем бы это событие не обернулось, а остальные становились в очередь, предполагая, что на другом конце может быть что-то интересненькое. В толпе был мальчишка-продавец газет, и люди покупали их, чтобы прочитать статью, озаглавленную „Волна клиентов затопила сБЕРЕГАтельные кассы банка“, это казалось Мойсту немного странным. Они ведь и так в очереди, верно? Что, настоящим это все станет, только если об этом прочитать?
— Уже объявилось несколько… людей, желающих узнать про займы, сэр, — сказал Бент позади Мойста. — Я предлагаю вам дать мне разобраться с ними.
— Нет, мы разберемся, мистер Бент, — ответил Мойст, отворачиваясь от окна. — Проводите их, пожалуйста, в кабинет на первом этаже.
— Я действительно думаю, что вам стоит предоставить это мне, сэр. Некоторым из этих людей идея банков внове, — настаивал Бент. — Вообще-то я не думаю, что некоторые из них раньше бывали в банке, разве что, может, в темное время.
— Разумеется, я хотел бы, чтобы вы присутствовали, но окончательные решения буду принимать я, — сказал Мойст как можно более важным и высокомерным тоном. — При поддержке председателя, естественно.
— Мистера Непоседы?
— О да.
— У него талант разбираться в людях, не так ли?
— О да!
Мойст взял пса и направился к кабинету. Он чувствовал, как главный кассир свирепо смотрит ему вслед.
Бент был прав. Некоторые люди, с надеждой ожидавшие того, чтобы обсудить с ним заем, имели в мыслях пару долларов до пятницы. С ними было легко иметь дело. А потом появились другие…
— Мистер Достабль, верно? — уточнил Мойст. Он и так это знал, но когда сидишь за столом, надо говорить подобающим образом.
— Точно, с юных лет, — ответил Достабль, в выражении лица которого постоянно было что-то от грызуна, что-то подвижное и нетерпеливое. — Если хотите, могу быть кем-нибудь другим.
— И вы продаете свиные пирожки, сосиски, крыс-на-палочке…
— Э, я разношу их, сэр, — поправил Достабль. — Поскольку я занимаюсь разносной торговлей.
Мойст посмотрел на него поверх бумаг. Сильвестр Регюлус Бомбаст Нюанс Достабль, имя больше самого человека. Все знали С. Р. Б. Н. Достабля. Он продавал пирожки и сосиски, в основном людям, перебравшим выпивки, которые потом становились людьми, перебравшими пирожков.
Мойст, тем не менее, как-то пробовал странный свиной пирожок и пару раз брал сосиску в тесте, и сам факт этого его заинтересовал. Что-то было в этих штуках такое, что вы возвращались за добавкой. Наверное, какой-нибудь секретный ингредиент, или, может, мозг просто не верил тому, что ему сообщали вкусовые сосочки, и хотел еще раз почувствовать этот вкус прокатившихся по языку горячих, жирных, не совсем органических, немного хрустящих субстанций. Так что вы покупали еще одну сосиску.
И, надо сказать, бывали времена, когда сосиска Достабля была именно тем, чего вам хотелось. Печально, но это так. У всех бывают такие моменты. Когда жизнь прижимает настолько сильно, что на несколько живительных секунд сочетание странных жиров и подозрительных веществ было вашим единственным другом во всем мире.
— У вас есть счет в нашем банке, мистер Достабль?
— Да, спасибосэр, — проговорил Достабль, который отказался от предложения отложить свой лоток и сел, оборонительно выставив его перед собой. Банк, похоже, заставлял уличных торговцев нервничать. Конечно, так оно и должно было быть. Для этого-то и нужны были все колонны и мрамор. Чтобы заставить вас чувствовать себя неуместным и несоответствующим.
— Мистер Достабль открыл счет в пять долларов, — сообщил Бент.
— И еще принес сосиску для вашего песика, — добавил Достабль.
— Для чего вам нужен заем, мистер Достабль? — спросил Мойст, наблюдая, как мистер Непоседа осторожно обнюхивает сосиску.
— Я хочу расширять бизнес, сэр, — объяснил Достабль.
— Вы занимаетесь торговлей уже больше тридцати лет, — заметил Мойст.
— Дасэр, спасибосэр.
— И ваша продукция, смею сказать, уникальна…
— Дасэр, спасибосэр.
— Итак, я представляю себе, что теперь вам нужна наша помощь для открытия сети фирменных кафе, работающих под маркой Достабля, предлагающих разнообразную еду и напитки, все с отличительными чертами вашего меню?
Мистер Непоседа спрыгнул со стола, аккуратно держа сосиску во рту, бросил ее в угол на пол и усердно постарался закопать в ковер. Достабль уставился на Мойста, а затем сказал:
— Дасэр, если настаиваете, но вообще-то я подумывал о тележке.
— Тележке? — повторил Бент.
— Дасэр. Я знаю, где достать хорошую подержанную тележку с духовкой и всем прочим. Выкрашена тоже мило. Уолли Канитель уходит из картофельно-мундирного бизнеса из-за стресса, и он продаст мне тележку всего за пятнадцать долларов наличными. Нельзя упускать такую возможность, сэр. — Он очень беспокойно посмотрел на Бента и добавил: — Я могу возвращать вам долг по доллару в неделю.
— Двадцать недель, — заключил Бент.
— Семнадцать, — поправил Мойст.
— Но пес только что пытался… — начал было Бент, но Мойст отмахнулся от возражения.
— Так мы заключили сделку, мистер Достабль?
— Дасэр, спасибосэр, — произнес торговец. — А вообще хорошая у вас идея-то была, про сеть и все такое, и я вам благодарен. Но я уверен, что в этом бизнесе выгоднее быть мобильным.
Мистер Бент не очень доброжелательно отсчитал пятнадцать долларов, и заговорил сразу, как за торговцем закрылась дверь:
— Даже пес не стал…
— А люди будут, мистер Бент, — перебил его Мойст. — И в этом отношении человек гениален. Думаю, большую часть денег он делает на горчице, но он умеет продавать шипение, мистер Бент. И это выгодная для него конъюнктура рынка.
О последнем перспективном заемщике сперва объявила пара мускулистых людей, занявших позиции по обе стороны двери, а затем запах, который взял верх даже над въедливым ароматом Достаблевской сосиски. Это был не чрезвычайно дурной запах, вызывающий в уме старую картошку или заброшенные туннели, это был такой запах, как если бы вы много работали с чем-то крайне вонючим и грязным, а потом долго, но безрезультатно его смывали. Вот это-то и окружало Короля как императорская мантия.
Мойст был изумлен. Его звали Королем Золотой Реки, потому что основой его состояния был производимый его людьми ежедневный сбор мочи во всех тавернах и пабах города. Заказчики платили, чтобы ее забирали, а алхимики, дубильщики и красильщики платили, чтобы ее к ним привозили.
Но это было только начало. Люди Гарри Короля забирали все. Их телеги можно было увидеть повсюду, особенно в рассветные часы. Каждый старьевщик и сортировщик мусора, каждый ныряльщик за жестянками каждый торговец металлоломом… На Гарри Короля работаете, говорили они, потому что сломанная нога невыгодна для бизнеса, а Гарри весь был посвящен своему бизнесу. Говорили, что как только у собаки на улице появляется слегка напряженный вид, то в мгновение ока возле нее окажется человек Короля, держа у нее под задом совочек, потому что свежий собачий навоз у высококлассных дубильщиков ценился в девять пенни за ведро. Они платили Гарри. Город платил Гарри. Все платили Гарри. А то, что он не мог перепродать в более ароматной форме, шло на корм его гигантским компостным кучам ниже по реке, которые в морозные дни испускали такие клубы пара, что дети называли их фабриками облаков.
Кроме наемных помощников, Короля сопровождал худощавый молодой человек, сжимавший портфель.
— Хорошее у вас тут местечко, — заметил Гарри, присаживаясь на стул напротив Мойста. — Очень солидное. Жена меня все упрашивала достать такие же занавески. Я Гарри Король, мистер Липовиг. Я только что положил пятьдесят тысяч долларов в ваш банк.
— Мы очень благодарны вам за это, мистер Король. Мы приложим все силы, чтобы присмотреть за ними.
— Сделайте это. А теперь я бы хотел занять сотню тысяч, благодарю, — сообщил Гарри, доставая толстую сигару.
— У вас есть какая-нибудь гарантия, мистер Король? — спросил Бент.
Гарри Король даже не взглянул на него. Он зажег сигару, вдохнул в нее жизнь, сделав затяжку, и махнул в приблизительном направлении Бента.
— Кто это, мистер Липовиг?
— Мистер Бент — наш главный кассир, — объяснил Мойст, не смея встречаться с Бентом взглядом.
— Служащий, значит, — пренебрежительно произнес Гарри Король. — Это и вопрос был служащего.
Он подался вперед.
— Мое имя — Гарри Король. Вот это и есть моя гарантия, и в таких вещах это может сойти за сто тысяч долларов. Гарри Король. Все меня знают. Я плачу то, что задолжал и беру то, что задолжали мне, слово даю, разве ведь нет. Мое состояние — это мое рукопожатие. Гарри Король.
Он хлопнул огромными ручищами по столешнице. За исключением отсутствующего мизинца левой руки, на каждом пальце было по очень тяжелому золотому перстню, на каждом перстне по выгравированной букве. Если заметите их стремительное приближение в узком переулочке, например, из-за того, что вы прикарманили выручку, последним именем, что вы увидите, будет Г*А*Р*И*К*О*Р*О*Л. Этот факт стоит сохранить на переднем плане мозга, дабы сохранить передний план мозга.
Мойст посмотрел в глаза собеседнику.
— Нам нужно намного больше, чем это, — послышался голос Бента откуда-то сверху.
Гарри Король даже не соизволил поднять глаза. Он сказал:
— Я говорю только с шарманщиком.
— Мистер Бент, вы не могли бы выйти на пару минут, — жизнерадостным тоном попросил Мойст. — И, может… партнеры мистера Короля сделают то же самое?
Гарри Король почти незаметно кивнул.
— Мистер Липовиг, я действительно…
— Прошу вас, мистер Бент.
Главный кассир фыркнул, но последовал за головорезами прочь из кабинета. Молодой человек с портфелем хотел было тоже выйти, но Гарри взмахом руки послал того обратно на свое место.
— Вы бы смотрели за этим Бентом, — сказал Гарри. — Есть в нем что-то забавное.
— Странное, может быть. Ему бы не понравилось, если бы его назвали забавным, — заметил Мойст. — Так для чего Гарри Королю нужны деньги, мистер Король? Все знают, что вы богаты. Что, в бизнесе собачьего навоза отвалилось дно? Или наоборот?
— Я кон-соль-и-дир-уюсь, — объяснил Король. — Это дело с Подприятием… Там для человека в нужном месте найдется парочка возможностей. Там надо и землю купить, и хватает где подмазать… Знаете, как это бывает. Но эти другие банки, они ничего не ссудят Королю Золотой Реки, а все потому, что это благодаря моим ребятам их выгребные ямы пахнут как фиалки. Да если б не я, эти хлыщи оказались бы по локоть в собственном дерьме, но они только зажимают носы, когда я прохожу мимо, о да.
Он замолчал, как будто ему внезапно пришла в голову какая-то мысль, а потом продолжил:
— Ну, конечно, так делает большинство людей, но не может же человек каждые чертовы пять минут принимать ванну, но эта кучка банкиров даже после того, как жена меня до мяса отскребет, все равно оказывают мне холодный прием. Да как они смеют! Я надежней, чем большинство их елейных клиентов, можете быть уверены. На меня так или иначе работает тысяча человек в этом городе, мистер. А это тысяча семей, которых я обеспечиваю обедом. Я, может, и имею дело с грязью, но совесть держу чистой.
Гарри Король не мошенник, напомнил себе Мойст. Он вытащил себя с самого дна сточной канавы и пробил дорогу к вершине мира, причем на этой дороге обычным средством переговоров была железная труба. В том мире бумаге не доверяют. В том мире репутация решает все.
— Сто тысяч — это большая сумма, — сказал он вслух.
— И тем не менее, вы мне ее дадите, — сказал Король, усмехаясь. — Я знаю, что дадите, потому что вы любите испытывать удачу, прямо как я. Я это в вас чувствую. Я всегда чувствую малого, который в свое время провернул одно-другое дельце, а?
— Нам всем нужно есть, мистер Король.
— Конечно, нужно. Конечно, нужно. А теперь мы можем тут рассиживаться, как пара судей и быть опорой общества, так? Так что на этом ударим по рукам как джентльмены, которыми мы не являемся. Вот это, — продолжил он, положив огромную ладонь на плечо молодого человека, — это Уоллас, мой служащий, ведет для меня расчеты. Он новенький, вместо прежнего, я того поймал, он меня обсчитывал. То-то смеху было, можете себе представить!
Уоллас не улыбнулся.
— Пожалуй, могу, — согласился Мойст. Все владения Гарри Короля охранялись существами, которых можно было назвать собаками только лишь потому, что волки не настолько безумны. И этих собак держали голодными. Ходили разные слухи, и Гарри Король наверняка был этому рад. Реклама того стоила. Нельзя дважды пересечь дорогу Гарри Королю. Но это был обоюдоострый клинок.
— Уоллас может обсудить числа с твоей мартышкой, — сказал Гарри, поднимаясь. — Вам захочется меня прижать, вполне справедливо. Бизнес есть бизнес, разве я не знаю. Что скажешь?
— Ну, скажу, что мы заключили соглашение, мистер Король, — произнес Мойст. Потом плюнул на ладонь и протянул руку.
Выражение лица собеседника стоило видеть.
— Я не знал, что банкиры такое делают, — признался Гарри.
— Ну, значит, они нечасто пожимают руку Гарри Королю, — отозвался Мойст. Может, это было уже слишком, однако Король моргнул, плюнул на собственную ладонь и схватился за Мойстову. Мойст приготовился, но все равно от хватки этого человека у него чуть не расплющились пальцы.
— В тебе больше навоза, чем на целом пастбище с испуганным стадом, мистер Липовиг.
— Благодарю, сэр. Я принимаю это как комплимент.
— И просто чтоб порадовать вашу мартышку, я внесу в депозит документы бумажной мельницы, большого двора и еще кое-какой собственности, — сообщил Гарри. — Передай их, Уоллас.
— Сразу бы так и сказали, мистер Король, — произнес Мойст, принимая несколько внушительных свитков.
— Да, но не сказал же. Хотел тебя проверить. Когда я смогу забрать свои деньги?
— Скоро. Когда я их напечатаю.
Гарри Король сморщил нос.
— А, эти бумажки. Я лично люблю, когда деньги звенят, но вот Уоллас говорит, что за бумагой будущее, — он подмигнул. — И не то, чтобы я жалуюсь, старый Спулс ведь теперь у меня скупает бумагу. Я теперь уже могу подумать о своей мануфактуре, так ведь? Доброго вам дня, сэр!
Двадцать минут спустя мистер Бент прошествовал обратно в кабинет с лицом, напоминающим чем-то налоговую декларацию, и обнаружил Мойста, с отсутствующим видом рассматривающего листок бумаги на вытертой зеленой коже стола.
— Сэр, я должен возразить…
— Вы прижали его приличными процентами? — спросил Мойст.
— И горжусь, что я это сделал, но то, как вы…
— Мы много заработаем на Гарри Короле, мистер Бент, а он много заработает на нас.
— Но вы превращаете мой банк в какой-то…
— Не считая нашего друга Гарри, мы сегодня приняли больше четырех тысяч долларов. Большая их часть — от тех, кого бы вы назвали бедняками, но ведь их намного больше, чем богачей. Мы можем пустить эти деньги в дело. И на этот раз не будем ссужать их негодяям, на этот счет не беспокойтесь. Я сам негодяй, я других за милю чую. Прошу, выразите нашу признательность персоналу за стойками. А теперь, мистер Бент, мы с мистером Непоседой пойдем увидимся с человеком насчет деланья денег.
Тимер и Спулс возвысились благодаря большому заказу на марки. У них и так в любом случае всегда была лучшая печатная работа, но теперь еще были люди и мускулы, чтобы справляться со всеми большими заказами. И им можно доверять. Мойст всегда чувствовал себя несколько виноватым, когда приходил сюда — Тимер и Спулс, похоже, представляли собой все то, чем он только притворялся.
Когда Мойст вошел, горело много огней. И мистер Спулс был в своем кабинете, что-то записывая в гроссбухе. Он поднял взгляд и, увидев Мойста, одарил его улыбкой, которую придерживают для самых лучших клиентов.
— Мистер Липовиг! Чем я могу вам помочь? Присаживайтесь, пожалуйста! В последнее время мы нечасто вас видим!
Мойст присел и приготовился болтать, потому что мистер Спулс болтовню любил.
Времена были сложными. Времена всегда сложные. Теперь в городе очень много типографий. Т amp;С держались впереди всех, потому что были самыми передовыми. К сожалению, поведал мистер Спулс с каменным лицом, их „дружественны“ конкурентов, волшебников из Типографии Незримого Университета, весьма подкосил выпуск говорящих книг…
— Говорящие книги? А звучит вроде как отличная идея, — сказал Мойст.
— Вполне возможно, — отозвался Спулс с презрительным фырканьем. — Но эти-то по идее не должны были говорить, и уж тем более жаловаться на качество их клея и на неуклюжесть наборщика. И теперь Университет, конечно, не может их переработать в макулатуру.
— Почему нет?
— Подумайте, сколько будет крику! Нет уж, я горжусь тем, что мы все еще на гребне волны. Э… Вы хотели что-то особенное?
— Что бы вы могли сделать вот с этим? — спросил Мойст, положив один из новеньких долларов на стол.
Спулс подобрал его и внимательно изучил, после чего отстраненным голосом произнес:
— Я кое-что слышал. Ветинари знает, что вы это планируете?
— Мистер Спулс, готов поспорить, что он знает мой размер обуви и что я ел на завтрак.
Печатник отложил банкноту так, будто она тикала.
— Я вижу, что вы делаете. Такая маленькая вещь, но такая опасная.
— Можете их напечатать? — спросил Мойст. — О, не такую. Я наделал немного, просто чтобы опробовать идею. Я имею в виду высококачественные банкноты, если смогу найти художника, чтоб их нарисовать.
— О да. Мы же олицетворение качества. Мы сейчас строим новый печатный станок, чтобы идти в ногу со спросом. Но как насчет безопасности?
— Что, здесь? Никто ведь вас пока не тревожил, так?
— Нет, не тревожил. Но до сих пор у нас тут кучи денег повсюду не лежали, если вы понимаете, о чем я.
Спулс поднял банкноту и отпустил ее. Она, тихонько колеблясь из стороны в сторону, спланировала на стол,
— Еще такие легкие, — продолжил он. — Несколько тысяч долларов можно унести с собой без проблем.
— Но некоторым образом сложно переплавить. Слушайте, установите новый печатный станок на Монетном Дворе. Там много места. И проблемы нет, — предложил Мойст.
— Ну, да, это разумно. Но печатный станок — громоздкая штука, знаете ли, его сложно передвигать, на это не один день уйдет. Вы спешите? Хотя, конечно, спешите.
— Наймите несколько големов. Четверо поднимут что угодно. Напечатаете мне денег к послезавтрашнему дню — получите первую напечатанную тысячу в качестве премии.
— Почему вы всегда так спешите, мистер Липвиг?
— Потому что люди не любят перемены. Но если сделать перемену очень быстрой, то можно просто перескочить из одного типа нормальности в другой.
— Ну, полагаю, нескольких големов нанять мы можем, — сказал типограф. — Но, боюсь, есть другие трудности, которые не так легко преодолеть. Понимаете, если начнете печатать деньги, то обязательно будут подделки. Может, двадцатипенсовая марка того не стоит, а вот десятидолларовая банкнота? — Он поднял брови.
— Наверное, да. Проблемы?
— И большие, друг мой. О, мы можем помочь. Бумага из качественного полотна с узором из оттисков и водяных знаков, хорошие спиртовые чернила, можно часто менять плиты, чтобы не тупились, еще маленькие трюки с дизайном… Ну и усложнить. Это важно. Да, мы можем это для вас сделать. Они будут дорогими. Я решительно настаиваю, чтобы вы нашли гравера такого же уровня… — Мистер Спулс отпер один из нижних ящиков стола и кинул на книгу записей лист пятидесятипенсовых Зеленых марок с Башней Искусств. Потом протянул Мойсту большую лупу.
— Это, конечно, бумага высочайшего качества, — сказал типограф, когда Мойст вгляделся в марки.
— Вы все больше и больше совершенствуетесь. Я вижу каждую деталь, — выдохнул Мойст, пристально рассматривая листок.
— Нет, — с каким-то удовлетворенным видом ответил Спулс. — Вообще-то не видите. Хотя могли бы, с помощью вот этого.
Он отворил шкаф и подал Мойсту тяжелый медный микроскоп.
— Он добавил больше деталей, чем было у нас, — сказал он, когда Мойст настроил прибор. — Это предел того, к чему можно убедить бумагу и металл. Я заявляю, что это работа гения. Он будет вашим спасением.
— Поразительно, — признал Мойст. — Ну, надо найти его! На кого он сейчас работает?
— Ни на кого, мистер Липовиг. Он в тюрьме, ожидает петлю.
— Оулсвик Дженкинс?
— Вы свидетельствовали против него, мистер Липовиг, — мягко сказал Спулс.
— Ну да, но только чтобы подтвердить, что он копировал наши марки и сколько мы можем потерять! Я не ожидал, что его повесят!
— Его сиятельство всегда очень близко к сердцу принимает дела, касающиеся государственной измены, как он это называет. Думаю, с Дженкинсом плохо обошелся его адвокат. В конце концов, из-за его работы это наши марки стали больше похожи на подделки. Вы знаете, у меня такое впечатление, что бедняга даже не понял, что он сделал что-то неправильное.
Мойст вспомнил водянистые испуганные глаза и выражение беспомощного замешательства.
— Да, — согласился он. — Возможно, вы и правы.
— Может, вы используете ваши связи с Ветинари…
— Нет. Не сработает.
— А. Вы уверены?
— Да, — решительно ответил Мойст.
— Ну, понимаете, у наших возможностей есть пределы. Мы теперь можем даже автоматически нумеровать банкноты. Но иллюстративный материал должен быть лучшего сорта. О боги. Мне жаль. Я думал, смогу помочь. Я перед вами в огромном долгу, мистер Липовиг. Нас ждет столько работы, что место в Монетном Дворе нам фактически необходимо. Боги, мы же теперь практически правительственная типография!
— Правда? — отозвался Мойст. — Это очень… интересно.
Дождь лил нещадно. Сточные канавы плескались и пытались плеваться. Временами ветер подхватывал каскадные потоки воды с крыш и хлопал водяной пеленой по лицу всякого поднявшего голову. Но этой ночью не следовало поднимать голову. Эта ночь была создана для того, чтобы, сложившись пополам, стремглав нестись домой.
Капли ударялись в окна пансиона миссис Торт, особенно — с частотой двадцать семь в секунду, плюс-минус пятнадцать процентов — в окно задней комнаты, занимаемой Маволио Бентом.
Мистер Бент любил считать. Числам можно доверять, за исключением, разве что, пи, но он работал над этим в свободное время и рано или поздно число должно было сдаться.
Бент сидел на своей кровати, наблюдая за танцующими в голове числами. Они всегда для него танцевали, даже в тяжелые времена. А тяжелые времена были ну очень тяжелыми. Теперь, возможно, впереди ждет еще больше.
Кто-то постучал в его дверь. Он произнес:
— Входите, миссис Торт.
Хозяйка открыла дверь.
— Вы всегда знаете, что это я, не так ли, мистер Бент, — сказала миссис Торт, которая совсем не притворно беспокоилась о своем лучшем жильце. Он платил за жилье в срок — точно в срок — держал комнату в безупречной чистоте и, конечно, был профессиональным джентльменом. Ну хорошо, у него был измученный вид и еще странная привычка каждый день перед уходом на работу тщательно заводить часы, но миссис Торт была готова с этим смириться. Недостатка в квартирантах в этом переполненном городе не было, но чистоплотные, регулярно платящие и никогда не жалующиеся на еду постояльцы все-таки были достаточной редкостью и стоили того, чтобы относиться к ним заботливо, ну а если они вешают на шкаф странный висячий замок, что ж, меньше знаешь — крепче спишь.
— Да, миссис Торт, — сказал Бент. — Я всегда знаю, что это вы, потому что между стуками проходят отличительные четыре десятых секунды.
— Правда? Подумать только! — воскликнула миссис Торт, которой весьма понравилось, как звучит „отличительный“. Как я всегда говорю, ладно у вас все складывается. Э, внизу вас спросят три джентльмена…
— Когда?
— Где-то через две минуты, — ответила миссис Торт.
Бент поднялся одним раскладывающимся движением, как Джек-из-коробки.
— Люди? Во что они будут одеты?
— Ну, э, просто, ну, знаете, в одежду? — неуверенно ответила миссис Торт. — Черного цвета. Один из них даст мне карточку, но я не смогу прочитать, потому что надену не те очки. Конечно, я могу пойти и надеть нужные очки, разумеется, но у меня такая головная боль начинается, если не даю предвидению сбыться как надо. Э… а теперь вы скажете „Прошу вас, миссис Торт, дайте мне знать, когда они прибудут“.
Она в ожидании посмотрела на него.
— Извините, но у меня было предвидение, что я поднимусь к вам сказать, что у меня было предвидение, так что я решила, что лучше так и сделать. Это немного глупо, но, как я всегда говорю, никто не может изменить свою природу.
— Прошу вас, миссис Торт, дайте мне знать, когда они прибудут, — сказал Бент. Миссис Торт послала ему благодарный взгляд, прежде чем поторопиться прочь.
Мистер Бент вновь сел. Жизнь с предвидениями миссис Торт могла временами быть несколько запутанной, особенно теперь, когда предвидения становились рекурсивными, но частью духа Улицы Вязов было то, что вы терпимо относились к чужим недостаткам в надежде на такое же отношение к себе. Ему нравилась миссис Торт, но она ошибалась. Изменить свою природу можно. Если нельзя, то все безнадежно.
Через пару минут он услышал звук дверного звонка, приглушенные голоса, и старательно изобразил удивление, когда миссис Торт постучала в дверь.
Бент изучил визитную карточку.
— Мистер Космо? О. Как странно. Вам стоит пригласить их сюда, — он замолчал и огляделся. Сейчас в городе сильно распространилось разделение. Комната была ровно в два раза больше кровати, а кровать эта была узкой. Троим людям здесь необходимо хорошо друг друга знать. Четверо будут вынуждены крайне хорошо узнать друг друга вне зависимости от их желания. В комнате был стул, но Бент держал его на шкафу, чтобы не мешался в проходе.
— Может, одного Космо, — предположил он.
Человек был торжественно приведен минуту спустя.
— Ну, чудесное убежище, мистер Бент, — начал Космо. — Очень удобно, что, эм…
— Все под рукой, — помог ему Бент, снимая стул со шкафа. — Вот, прошу вас, сэр. У меня нечасто бывают гости.
— Я сразу перейду к делу, мистер Бент, — сказал Космо, садясь. — Управляющим не нравятся, ха, направление, в котором движутся дела. Я уверен, что и вам тоже.
— Мне бы, пожалуй, хотелось, чтобы они развивались иным образом, сэр, да.
— Он должен был собрать заседание директоров!
— Да, сэр, но по правилам банка ему, боюсь, неделю можно без этого обойтись.
— Он разорит банк!
— Вообще-то у нас появляется много новых клиентов, сэр.
— Не может же быть, чтобы вам нравился этот человек? Только не вам, мистер Бент?
— Он с легкостью нравится многим. Но вы меня знаете, сэр. Я не доверяю людям, которым ничего не стоит засмеяться. Сердце глупых в доме веселия. Он не должен распоряжаться вашим банком.
— Мне бы хотелось назвать его нашим банком, мистер Бент, — великодушно сказал Космо, — потому что на самом настоящем деле, он и есть наш.
— Вы слишком добры, сэр, — произнес Бент, уставившись в доски пола, проглядывающие через дырку в дешевом линолеуме, который, в свою очередь, был виден, на самом-то настоящем деле, из-за истершейся заплатки на ковре, который, на самом настоящем деле, был его.
— Вы поступили к нам в довольно-таки молодом возрасте, если не ошибаюсь, — продолжал Космо. — Мой отец самолично дал вам работу служащего-стажера, верно?
— Это так, сэр.
— Он был очень… понимающим человеком, мой отец, — добавил Космо. — И это правильно. Нет смысла ворошить прошлое.
Космо ненадолго остановился, чтобы эта мысль отложилась. В конце концов, Бент был умным. Зачем применять молоток, когда перышко приземлится с тем же эффектом?
— Может быть, вы сможете отыскать какой-то способ, который позволит устранить его из кабинета без шума или кровопролития? Должно же что-то быть, — намекнул Космо. — Никто вот так просто не появляется из ниоткуда. Но люди знают о его прошлом даже меньше, чем, просто к слову сказать, о вашем.
Еще одно маленькое напоминание. Глаз Бента задергался.
— Но мистер Непоседа все равно будет председателем, — пробормотал он, пока дождь стучал по стеклу.
— О да. Но я уверен, что в таком случае о нем будет заботиться кто-то, кто, скажем так, в состоянии лучше переводить его тявканье более традиционными строками?
— Я вижу.
— А теперь я должен идти, — сообщил Космо, поднимаясь. — Уверен, у вас много… — он обвел взглядом пустынную комнату без каких-либо признаков настоящего человеческого занятия, без картин, без иконографий, без книг, без житейского мусора, и заключил — дел?
— Я в скором времени лягу спать, — сказал мистер Бент.
— Скажите, мистер Бент, сколько мы вам платим? — спросил Космо, косясь в сторону шкафа.
— Сорок один доллар в месяц, сэр, — ответил Бент.
— А, но у вас, разумеется, есть прекрасная гарантия занятости.
— Так я до настоящего времени думал, сэр.
— Просто мне любопытно, почему вы выбрали поселиться здесь?
— Мне нравится тусклость, сэр. Она ничего не ждет от меня.
— Ну, пора идти, — заявил Космо чуть скорее, чем следовало бы. — Уверен, вы сможете оказать какую-нибудь помощь, мистер Бент. Вы всегда оказывали огромную помощь. Будет так досадно, если вы не сможете оказать помощь на этот раз.
Бент уставился на дверь. Его трясло.
— Я говорю от лица нас всех, мы считаем вас за одного из членов семьи, — продолжил Космо. Он поразмыслил над предложением применительно к своеобразному очарованию Роскошей и добавил: — Но в хорошем смысле.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6