Книга: Щит побережья. Книга 2: Блуждающий огонь
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11

Глава 10

Судьба милостиво обошлась с усадьбой Тингваль, не заставив ее долго мучиться в ожидании вестей. Едва лишь жители Хравнефьорда успели обсудить первые новости – много ли фьяллей поместится на пяти кораблях, может ли с ними быть сам Торбранд конунг и стоит ли Дагу идти им навстречу или лучше дождаться за Ягнячьим ручьем, – как прискакал новый гонец с рассказом о битве. Родичи погибших ударились в плач, зато остальные приободрились.
– Я знал, что если правильно взяться за дело, то оно пойдет как надо! – рассуждал Хельги хёвдинг, розовея и потея от волнения. Победа сына порадовала его больше, чем могла бы порадовать собственная. Да и все теперь увидят, что он воспитал достойного продолжателя рода! – Как говорится, кто хорошо начал, тот сделал половину! Разбить дружину пяти кораблей! Взять в плен самого Хродмара ярла! Это все равно что пленить половину Торбранда Тролля!
– И даже больше! – слегка улыбаясь, заметил Хеймир Наследник. Он тоже был рад вестям, хотя и не так бурно, как хёвдинг и его дочь. – Ведь Торбранд считает Хродмара сына Кари своей удачей, а без удачи что за конунг? Признаться, я удивлен, что Хродмар ярл так легко сдался! Судя по тому, что я о нем слышал раньше, ему следовало сопротивляться до последнего. Он – один из самых непримиримых противников Квиттинга. Если бы не он, возможно, Торбранд конунг не забрался бы так далеко. Я точно знаю, что не все фьялли в восторге от этой войны, и даже среди родичей Торбранда есть люди, которые уже давно хотели бы ее прекратить.
– Вот и отлично, что мой сын почти голыми руками поймал такого волка! – ликовал Хельги хёвдинг. – Может, теперь Торбранд поймет, что удача от него отворачивается!
– Ей надоело любоваться его длинным носом! – вставил Сторвальд. – Должны же норны заметить, что наш Даг гораздо красивее!
– А как ты думаешь, близкий ли день битвы назначит Торбранд? – спросил хёвдинг у Хеймира.
Но на этот раз Наследник, так много про всех знавший, только пожал плечами:
– Для этого нужно знать, сколько у него осталось людей и где они, скоро ли он сумеет их собрать. А пока я этого не знаю…
– А скоро ли можно ждать ваше войско?
Хеймир снова пожал плечами, на этот раз с неудовольствием. Ему уже не раз задавали этот вопрос, и его тянуло ответить, что он ведь не ясновидящий. Откуда ему знать, скоро ли отец и Рагневальд соберут войско и снарядят корабли? Скоро ли Эгилева «Рогатая Жаба» доберется до Эльвенэса и передаст приказ немедленно идти на Квиттинг? И какая там погода сейчас, на севере Среднего пролива? Какой-то конунг в древности умел оборачиваться вороном и за одну ночь летать через море. К сожалению, сейчас люди измельчали, и Хеймир ярл ничего подобного не умел.
– В этой битве нам очень бы пригодился щит Вальгарда! – вздыхала Хельга. Она еще не закончила радоваться тому, что в первой битве Даг уцелел, а уже начала беспокоиться о будущей, той, в которой ему предстоит сразиться с самим Торбрандом конунгом. – Если бы он был, то сейчас у нас не плакали бы десять вдов!
О щите Вальгарда вспоминали часто, но дальше разговоров дело не шло. Любой мудрец до лысины прочешет затылок перед такой задачей: достать щит с морского дна! Сам Вальгард часто исчезал из дома, даже не всегда ночевал в усадьбе. Несколько раз его видели бродящим над морем, а раз он спросил у Сквальпа рыбака, где живет старая Трюмпа. Парень честно показал дорогу, но назавтра Вальгард спрашивал об этом же у кого-то другого. Видно, колдунья позаботилась, чтобы враг не нашел пути к ее дому.
– Может, Трюмпа и виновата! – поговаривали в усадьбе. – Только непонятно, как она сумела украсть щит. Та ворона его не подняла бы! Только если ей помогал кто-то из наших… Да что ты! Кто же из наших станет помогать колдунье в ее мерзких делах?
Когда же речь зашла о большой битве, про щит берсерка вспомнил сам Хельги хёвдинг.
– Видно, сами мы ничего не придумаем! – сказал он наконец. – Придется нам сделать то, что уже этой зимой делали – попросить совета у Восточного Ворона. Я думаю, ты, Хельга…
Хёвдинг вопросительно посмотрел на дочь, но она вдруг побледнела и покачала головой:
– Нет, нет! Я не… Я не смогу.
Последние слова она прошептала совсем тихо, в глазах ее показались слезы. Хёвдинг испугался: после недавно пережитого он избегал даже намеков на все, что могло бы ее потревожить. Он никак не думал, что ей не понравится речь о Вороне, ее спасителе! А Хельга вцепилась в локоть Хеймира и уткнулась лицом в его плечо. Он погладил ее по голове и сделал хёвдингу знак глазами: оставим ее в покое. А Хельга прятала слезы: она никому не решилась рассказать самого главного – Ворон никогда больше ей не покажется. Она не жалела о сделанном выборе и с каждым днем все сильнее привязывалась к Хеймиру ярлу, но мысль о Вороне по-прежнему вызывала в ее сердце острую боль. Боги сотворили ее жить между двумя мирами, и с потерей одного из них она потеряла половину себя самой.
– Ничего, ничего! – растерянно бормотал хёвдинг. – Лучше мы сделаем так! – решил он. – Мы соберем людей и принесем жертвы на поле тинга.
– Это верно, – одобрила фру Мальгерд. – Нам ведь нужен не столько щит, сколько уверенность, что дух побережья с нами. Он сам станет нашим щитом.
Известие о жертвоприношении собрало множество народу. Хельги хёвдинг сам приносил жертву. Хельга стояла на вершине холма, чуть поодаль от мужчин, и трепетала в ожидании сама не зная чего. Вопреки разуму, сердце ее сохраняло надежду, ту безрассудную надежду, которая никогда не покидает влюбленных и скальдов. На память ей пришел другой день – день тинга, когда восточное побережье отказалось давать войско Стюрмиру конунгу. Сейчас все почти как тогда: влажный ветер с моря, волнующаяся толпа на поле под холмом… Правда, сейчас она не так велика. И все же что-то очень важное, более важное, чем число людей, отличало нынешнее поле тинга от тогдашнего. Тогда Хельгу пронизывал холод и переполняла мучительная тревога. На нее стылым водопадом лились неуверенность, враждебность, отчуждение, страх людей перед будущим. А сейчас поток ветра был живым и теплым.
Это весна… Нет, это что-то другое. Согласие и воодушевление людей грели ее, и Хельга верила: Ворон не сможет не откликнуться на призыв! В этом дух побережья бессилен перед человеческим духом: он не может не прийти, когда его заклинают те, кто сотни лет питал его почтением и надеждой.
Закрыв глаза, Хельга слушала, стараясь поскорее уловить присутствие Ворона. Плотный и теплый поток ветра дул ей в лицо, трепал волосы. Ветер дышал; казалось, еще миг, и он скажет какие-то простые слова, которые услышат все: и знатные люди на холме вокруг жертвенника, и простонародье внизу – все эти хирдманы, бонды, рыбаки…
Дух земли и людей общим могучим потоком лились в ее сердце, и вдруг Хельге показалось, что она сама и есть Ворон, соединивший такие разные сущности в своем переменчивом образе. Не открывая глаз, Хельга шагнула вперед, подняла разведенные руки, как крылья. Так ей было легче: два невидимых крыла, земля и небо, жизнь и смерть уравновешивали друг друга, встречаясь в ней, в маленьком и безграничном человеческом существе, самом непостижимом из всех, что сотворили боги.
С закрытыми глазами Хельга знала, что все поле тинга молчит и смотрит на нее: она – их душа, кого же им слушать, как не ее? Но она была еще больше, чем поле тинга: она слышала волны, которые катились за близким холмом, слышала камень, омываемый этими волнами, слышала холодное мерное дыхание морских великанш. Они тоже прислушивались к миру и готовились отвечать ему.
– Я – дух земли, дух моря, дух рода человеческого, – заговорил чей-то голос, глубокий и сильный. Хельга слышала его как наполняющий все пространство вокруг нее и не замечала, что он изливается из ее собственных уст. – Я – щит побережья. Щит – земля, щит – волна, щит – морские камни, щит – кованое железо, щит – живые руки. Я – встреча морской волны и зеленого дерна, я – ряд поколений, стоящих на страже. Щит – мое сердце. Отдайте мне ваше, возьмите мое.
Поле тинга дышало ветром, приливы могучего дыхания качали Хельгу, и она видела, что идет, идет по блестящей, струящейся серебристой тропе через море рассеянного голубоватого света, идет, потому что мощный поток тепла снизу поддерживает ее и не дает упасть. А в море света сияли человеческие глаза – сотни и тысячи, только глаза, голубые и серые, блестящие, как роса под солнцем, и все они смотрели на нее с надеждой и ожиданием. Их было больше, чем звезд в небе, они то сливались в то самое море голубого света, то вспыхивали опять. На Хельгу смотрели бесчисленные поколения, создавшие дух побережья и его щит.
А потом воздушная тропа под ее ногами уплотнилась и стала камнем. Хельга подняла веки и увидела перед собой лица, с которых сияли ей навстречу те самые глаза. Их стало меньше, но в них отражались те же надежда и ожидание.
– Сам Восточный Ворон говорил устами моей дочери! – взволнованно воскликнул Хельги хёвдинг. – Боги услышали нас!
Хельга вздрогнула от звука его голоса, вдруг испугалась чего-то, подалась назад, как от края пропасти. Обессиленная, ослепленная обилием света, она закрыла лицо руками. Какое-то движение возникло рядом, чьи-то руки коснулись ее плеч. Люди видели, как Хеймир ярл и Хельги хёвдинг одновременно шагнули к ней, как Хеймир сделал быстрое требовательное движение и хёвдинг отступил. Хеймир обнял Хельгу за плечи, прислонил к себе, точно хотел спрятать от тех неведомых сил, хотел дать ей опору и взять на себя часть ее бремени. Но увы: избранник богов один несет их благословенные и проклятые дары, и даже человеческая любовь не может облегчить его ношу.
– «Отдайте мне ваше, возьмите мое» – так сказал нам Восточный Ворон, – повторила фру Мальгерд. – Морские великанши требуют жертву в обмен на то, чтобы вернуть нам щит.
– Пойдемте, люди! – закричал Гудмод Горячий, широкими взмахами указывая в сторону моря. – Пойдемте попросим морских великанш!
Той же толпой народ повалил с поля тинга на берег.
– Может, стоит пойти к Вершине? – поговаривал кое-кто. – Может, надо бросать дары туда же, куда бросили щит?
– Это неважно! Морским великаншам ничего не стоит перетащить щит оттуда сюда! Да они что хочешь перетащат, хоть целый остров!
На берегу Хельги хёвдинг остановился над обрывом, подумал, потом повернулся к Хельге:
– Попробуй лучше ты! У тебя лучше получается. Они тебя услышат!
– Да, пусть йомфру попробует! – заговорил народ вокруг. – Если она слышит Ворона, то и великанши ее услышат!
Хёвдинг покосился на будущего зятя: видишь, какую замечательную невесту мы тебе даем? Жене конунга очень полезно понимать толк в ворожбе и владеть даром ясновидения. Многие конунги прославились с помощью таких жен!
Хеймир кивнул Хельге и на миг опустил веки. Подбодренная его участием, она вышла вперед и встала над самым обрывом. Перед ней расстилалось море, широкий фьорд, бесчисленное множество мелких зеленовато-серых волн, играющих в древнем каменном ложе, бурые каменистые склоны гор на другом берегу, покрытые пятнами луговин и ельников. А еще выше – небо, сияющее чистой весенней голубизной, и белые облака летят в вышине, как развевающееся платье Фрейи… Каждый из стоявших позади нее теплом своего сердца мостил ей дорогу к богам; любовь к жизни, уведшая ее из мертвых туманов Нифльхель, с такой остротой и силой переполняла Хельгу, что она чувствовала себя как на острие копья – жертвой, если так нужно. «Твое имя – посвященная богам…» Что такое этот щит – жизнь для всех. Возьмите мое, отдайте ваше.
Слов не требовалось – она говорила с духами земли и моря на понятном им языке. Хельга молча сняла с запястья витой серебряный браслет, старый подарок Брендольва, и бросила его в воду. Браслет сразу уменьшился, стал простым колечком и исчез среди таких же блестящих колечек света, играющих на поверхности малых волн.
– И от меня! – выдохнул взволнованный Хельги хёвдинг, бросая золотой перстень.
Хеймир ярл потянул с шеи одну из своих серебряных цепей. Берег наполнился мельканием рук: десятки людей стаскивали кольца и обручья, отрывали пуговицы, отцепляли ножи и гребни – у кого что было. Подходя к обрыву, каждый бросал в воду свой дар, иные добавляли несколько слов. Удивленные чайки парили поодаль, не понимая, что за странный град разразился над морем.
Постепенно мелькание рук поутихло, дождь серебра, меди, бронзы и прочего, лившийся с берега в волны, прекратился.
– Это все? – крикнул Хельги хёвдинг, вытянув короткую шею и оглядывая толпу. – Все бросили?
– Все! Все! Мы все! – на разные голоса ответил берег.
Хельги хёвдинг поглядел в море – мелкие волны так же равнодушно улыбались людям и молчали.
– Может, еще кто-то? – спросил хёвдинг.
* * *
Во всем Хравнефьорде нашелся бы только один человек, который не пошел на поле тинга и вообще не задумывался о происходящем там. Далла из рода Лейрингов была слишком занята своими собственными делами, чтобы беспокоиться о чужих. Последнее разочарование – с застежкой – почти подкосило ее решимость и настойчивость в борьбе с судьбой.
Когда в тот злосчастный день Брендольв протянул ей свою добычу, Далла в первый миг просто удивилась. Она же ясно помнила, что застежки разные – с зеленым самоцветом ей добыла Трюмпа, а у Хельги оставалась с красным. Но на той, что ей протягивал Брендольв, мерцал тоже зеленый камешек! Не могла же она ошибиться!
Не сказав ни слова, Далла забрала застежку и пошла в девичью, где в одном из многочисленных сундуков, привезенных с Острого мыса, спрятала добычу Трюмпы.
Она-то спрятала, да кто-то искал! Вещи кто-то трогал. Уже осененная догадкой, уже почти уверенная, Далла снова и снова копалась в куче рубах и платьев, превращенных в мятые комки, и все не верила, все не могла смириться с таким ударом. Застежки в сундуке не было! Ее украли! И она держит в руке то самое, что думала здесь найти!
Осознав все это, Далла разрыдалась. Она не так уж часто плакала, но сейчас у нее не осталось сил как-то иначе выразить свои горькие чувства. Когда-то давно она могла возмущаться, браниться и топать ногами по менее значительным поводам, но сейчас в лицо ей ухмыльнулась сама злая судьба, и Далла обессилела от сознания своей беспомощности. Уж не она ли все продумала, столько сил вложила, столько разных людей заставила работать на свои замыслы! Лучше задумать было невозможно! Если даже это не прошло, то что же… То ничего уже не поможет!
Тролли ее унесли! Мерзкие тролли унесли застежку и отдали этому подлецу Хеймиру! Кто же еще мог это сделать! И устроить допрос всем домочадцам и рабам Далла не могла, чтобы не выдать с головой себя саму. Кто, дескать, украл застежку, которую я украла у хёвдинговой дочери? Сидя на полу возле сундука, Далла всхлипывала и утирала слезы рукавом, полная отчаяния, что судьба так решительно восстала против нее. Никаких сил не хватит с ней бороться!
Брендольву она ничего не сказала – ей было противно на него смотреть. Только полный болван мог спутать красный и зеленый и не понять, что ему вручают то самое, что и так должно быть у него. Впрочем, мужчины никогда не замечают мелочей, а мелочи иной раз все и решают!
После этого события Далла стала почти равнодушна ко всему происходящему, подолгу гуляла одна над морем и даже не спрашивала, что там происходит в Тингвале и какие вести с южных рубежей.
Утром того дня, когда было назначено жертвоприношение, она тоже вышла пройтись над морем. Ноги несли ее в сторону вершины фьорда, подальше от Тингваля. Далле было противно вспоминать усадьбу хёвдинга, где судьба в который раз так гнусно обманула ее надежды. Кругом одни враги и предатели. Брендольв – болван, его отец Гудмод – пустой болтун, а Оддхильд смотрит такими ехидными глазами, точно хочет сказать: долго ты еще будешь есть мой хлеб, побирушка? Трюмпа, негодная старая крыса, никакого дела не может довести до конца, только и умеет, что требовать наград. А если бы кто-то узнал, что вдова конунга знается с колдуньей? Что это она причастна к исчезновению щита, с которым все так носятся?
Остановившись над берегом, Далла смотрела в сторону горловины фьорда. Этот ленивый тюлень, Хельги хёвдинг, вовсе не жаждет прославиться ратными подвигами. Напрасно Стюрмир так ему доверял. Да и чего с него было взять, с краснорожего дурака! А Хельги только и мечтает, как бы улизнуть от опасности! Стоит только Торбранду Троллю подмигнуть – и он побежит, виляя хвостом и высунув язык от усердия. И Хеймир ярл… Далла нахмурилась, вспомнив свои несбывшиеся надежды. Да, если Хельги хёвдинг додумается предложить Торбранду мир и ее, Даллу, с ребенком в залог, то Хеймир всей душой поддержит такое решение. Ему будет очень удобно управлять Квиттингом, вернее, остатками его, когда настоящий конунг, Бергвид сын Стюрмира, будет превращен в раба Торбранда Тролля! А если его кто-то спросит, по какому праву он тут распоряжается, Хеймир ответит: «А разве есть кто-то еще?» И будет прав, да возьмут его великаны!
Ну уж нет! Больше Далла не хотела попадать в ловушку. Тролли их знают, до чего они там договорятся на нынешнем тинге, на который Гудмод и Оддхильд отправились разнаряженные, как на пир Середины Зимы. Здесь может найтись свой Ульвгрим Поросенок. И скорее всего, его имя будет Хельги Птичий Нос. Или Хеймир Наследник.
Опять подумав о Хеймире, Далла сунула руку под платье на груди и отколола булавку. Теперь она носила застежку с собой, убедившись, как мало доверия заслуживают жители земного мира. Зеленый камешек в глазу ворона поблескивал игриво, точно дразнил: ничего-то у тебя не выйдет, Далла дочь Бергтора! Не выйдет! Судьба против тебя, а от судьбы не ушел даже Сигурд! И Хеймир ярл будет любить не тебя, а ту глазастую мышь, дочку предателя Хельги. У них будет хорошая семейка – они все так подходят друг другу, подлецы и обманщики!
– Не будет тебе ничего, Хеймир ярл! – злобно сказала Далла вслух. Мысль получилась не очень внятной, зато чувство кипело и переливалось через край. Она хотела бы именно этого – чтобы ему не было ни-че-го! Ничего хорошего! – Пусть тебя любят морские великанши! – пожелала Далла несостоявшемуся жениху. – Они как раз достойные жены для такого негодяя, как ты!
Размахнувшись, она швырнула застежку в море. Серебряная звездочка блеснула в лучах солнца белым огоньком и исчезла в воде.
А под утесом, где стояли люди Хравнефьорда, море вдруг закипело, мелкие волны закачались быстро-быстро, и над берегом взлетел изумленный крик сотни голосов.
– Дар принят! – промчался над морем ликующий, легкий, необъятный голос ветра. Были эти слова произнесены или нет, но их услышали все. – На дар жди ответа!
Внизу бесчисленные мелкие волны играли радужным блеском, так что было больно смотреть, но все смотрели, зачарованные. И вдруг из глубины глянули глаза. Огромные глаза цвета морской воды, человеческой формы, с большим черным зрачком; взгляд их был спокоен, но завораживал неуловимым внутренним движением. Это были глаза самого моря – непостижимого и живого, сильнейшего на свете существа, – то милостивого, то чудовищного и опасного, но всегда равнодушного к человечишкам, скользящим по его поверхности. Оно живет своей жизнью и не замечает нас.
Но сейчас оно вдруг услышало зов. Глаза моря изливали потоки силы; казалось, что сейчас волны начнут неудержимо подниматься, волны хлынут на берег и захлестнут сушу, зачем-то нарушившую его покой. Где-то раздались слабые крики ужаса. А Хельга стояла на прежнем месте, глядя в глаза великанше и твердя про себя: щит! Ради него она разбудила море.
На поверхности волн мелькнуло темное пятно. Мелкие, играющие светом волны потянули его к берегу.
– Щит! – охнул кто-то рядом. – Это щит!
Да, это был щит, только какой-то другой! Хельга запомнила красный, с железным умбоном и белыми драконами, а теперь на волнах качался какой-то черный круг, и все.
– Мой щит! – заревел голос Вальгарда. – Это он!
Расшвыряв толпу, берсерк подбежал к обрыву и как был бросился в воду. Толпа ахнула, Хельга вскрикнула, глянула туда, где только что светились в волнах глаза великанши.
Но та исчезла. Море было спокойно и молчаливо, его неуловимый взгляд скользил и подмигивал бликами света на поверхности. А мелкие волны гнали к берегу черный щит, навстречу уверенно, несмотря на холод, плывущему берсерку.
* * *
Через несколько дней прискакал очередной гонец от Дага. К нему в усадьбу Ягнячий Ручей прибыл на корабле посланец Торбранда конунга – Модольв ярл по прозвищу Золотая Пряжка.
– Хугин и Мунин! – весело воскликнул Хеймир ярл, услышав об этом. – Неплохая новость! Модольв ярл – родной дядя Хродмара ярла, брат его матери. Раз уж Торбранд прислал его любимого родича, значит, Хродмар дорог ему по-прежнему. А если он не разлюбил Хродмара, узнав, что удача его немного разлюбила, то восточный берег пока в безопасности. Ну, что там дальше?
Убедившись, что Хродмар ярл жив и с ним обращаются уважительно, Модольв Золотая Пряжка от имени Торбранда конунга назвал день битвы – третий день после новолуния.
– Еще одиннадцать дней! – обрадовался Хельги хёвдинг. – Отлично! Это то, что нужно! За одиннадцать дней мы успеем и собрать, и переправить всех своих людей.
– И это значит, что у Торбранда дела не слишком хороши! – заметил Хеймир. – Я уверен, он ждет помощи из Фьялленланда.
– А он мог бы ждать ее и с Квиттингского Юга! – сказал гонец. – Модольв Золотая Пряжка рассказал, что на юге выбрали конунгом Гримкеля из рода Лейрингов и он пообещал платить фьяллям дань.
– Ну и дела! – Среди изумленных криков в гриднице Хельги хёвдинг развел руками. – Значит, теперь у нас конунг из Лейрингов…
– Не у вас! – быстро и значительно поправил Хеймир. – Не у вас. А только на юге. Вы же не собираетесь созвать тинг, признать Гримкеля конунгом и присоединиться к дани, которую он обещал платить?
– И к тому же как мы можем признавать своим конунгом человека, который собирается воевать против нас на стороне фьяллей! – воскликнул Торхалль Синица. – Нет уж, пошел он к троллям, этот конунг!
Гридница гудела. Хеймир ярл выразил вслух мысль, которая смутно забрезжила во многих головах. Квиттингский Юг заключил мир. Для него война закончилась. Так зачем восточному побережью ее начинать? Почему бы не сделать именно так, как сказал Хеймир ярл? Если Квиттингский Восток признает над собой власть южного конунга, то мирные обеты фьяллей распространятся и на него…
– Может, кто-то и захочет так сделать, но я никогда не соглашусь! – первым осознав все это, громко заявил Фроди Борода. – Юг уже бит этими козлиноголовыми, так пусть лижут пятки Торбранду и платят ему дань хоть собственными детьми! А Восток еще не бит! И никакой дани никому платить не должен! Кто хочет мною распоряжаться, пусть сначала возьмет надо мной верх! Просто так я никому в ноги не упаду! Мы – свободные люди!
– Ну, что, будем созывать тинг? – глядя на хёвдинга, спросил Хеймир ярл.
– Все равно надо рассказать всем эти новости, – ответил Хельги. Он быстро взял себя в руки и постарался не выдать того, что возможность легкого, хотя и не слишком почетного мира показалась ему соблазнительной. – И послать весть о сборе. За десять дней мы как раз успеем собрать людей и переправить их к Ягнячьему ручью.
– И хотелось бы знать, не подоспеют ли к тому времени слэтты?
Хеймир ярл не заметил, кто это спросил. Вопрос висел в воздухе как бы сам собой.
– Я не ясновидящий! – отрезал он. И у его терпения был предел. – Но сам я уж точно пойду с вами! В этом пусть никто не сомневается!
Никто не ответил, но Хеймир не воображал себя Сигурдом и без труда мог заметить и сам: этого мало.
Следующие пять-шесть дней пронеслись бурным, беспорядочным, безостановочным потоком. Вальгард чистил свой щит, обтягивал его новой красной кожей взамен обгоревшей и крепил новый умбон, еще больше прежнего. В Тингвале царила суета, люди уезжали и приезжали днем и ночью, словно все привычные границы были стерты наступающим событием. Близилась Битва Богов; все сдвинулось со своих мест. Усадьбу наполняли вооруженные мужчины, разговоры велись только о битве. Прямо перед воротами, на свободном месте, бывалые воины обучали приемам боя бондов и рыбаков. Хельга слонялась с места на место, не зная, чем заняться. Отцу и Хеймиру было не до нее, а Даг остался где-то далеко, там, лицом к лицу с фьяллями. Хельга знала, что ее брат сейчас просто живет в усадьбе Ягнячий Ручей и вместе со всеми ждет наступления назначенного срока, но ей казалось, что он в это время сдерживает натиск какого-то чудовища. Каждый день, каждый миг…
Вечерами Хельга выходила постоять над морем, но и здесь она не находила покоя. В громадах серых сумеречных облаков на темнеющем небосклоне ей мерещилась фигура Старика, одноглазого Бога Битв. Вот сейчас его широкий, немного сгорбленный силуэт возникнет между двух темно-серых гор, сам как гора… Опираясь на смертоносное копье, он подходит все ближе, полы его облачной одежды уже накрывают берега Хравнефьорда. Еще шаг – и Старик будет здесь…
Она научилась видеть слишком много, и ей было из-за этого тяжело. Хельга не могла не думать о тех знакомых и незнакомых людях, которые не вернутся из предстоящей битвы. Ей мерещились лица людей, еще живых и в то же время уже нет, лица обреченных судьбой, и каждое из них умоляло о спасении почему-то именно ее, Хельгу дочь Хельги. Квитты, слэтты, даже фьялли – каждый из них несет в себе целый мир, который погаснет навсегда, каждого ждут дома и не дождутся. Вожди считают погибших сотнями и даже тысячами, и уже в самом этом счете – огромное, нестерпимое зло. Все вокруг говорили о фьяллях как о врагах, а Хельге вспоминались фьялленландские песни о подвигах Тора, узоры на оружии, резьба кораблей; незримо она сидела у сотен фьялленландских очагов и видела, как дети с ликующими воплями вскакивают навстречу усталому отцу… «Зачем? – спрашивала Хельга, как земля у неба. – Зачем смерть?» Сердце ее наполнялось острой болью, точно она стояла над морем прежних и будущих слез, и снова хотелось обхватить руками этот неподатливый мир и развернуть его к свету, поставить на правильную дорогу, которую он почему-то потерял. Сейчас она не стала бы слушать разговоров о том, что фьялли вынуждены воевать из-за невозможности толком прокормиться дома. Матери фьяллей тоже хотят жизни для своих детей, и это единственная настоящая правда.
И однажды, в самый последний вечер перед отходом войска на юг, Хельга увидела идущий по фьорду корабль. Сперва ей даже показалось, что он мерещится – все жители Хравнефьорда привыкли следить за дымовыми столбами в небе, и знак о приближении корабля должен был подан уже давно. Но нет, это настоящий корабль, не призрачный. Небольшая снека с головой ворона на штевне медленно шла на веслах вдоль полосы прибрежных камней, выискивая место, где пристать.
Моргая, Хельга следила за ее движением, а потом вдруг опомнилась и побежала к усадьбе.
– Там корабль! – кричала она на бегу. – Корабль во фьорде! Корабль слэттов!
При этих двух словах все, кто только ее слышал, бросал свои дела и бежал со всех ног: кто к усадьбе следом за ней, кто к морю. Отец и Хеймир выскочили ей навстречу из гридницы.
– Где? Какой корабль? – крикнул Хеймир и даже схватил девушку за плечи, слегка встряхнул, точно она не хотела говорить. И по тому, как сильно он ее держал, не замечая этого, как остро и напряженно блестели его глаза, Хельга догадалась, как дорого стоило ему внешне спокойное ожидание.
– Корабль во фьорде! – повторила Хельга. – С вороном на штевне! Ведь это ваш корабль?
Бросив ее, Хеймир бегом кинулся на берег вслед за всеми, и Хельга побежала за ним. Сердце ее бешено колотилось и ликовало: почему-то казалось, что с приходом этого корабля дорога их общей судьбы повернула куда надо!
Когда слэттинская снека миновала полосу камней и подошла к берегу, ее там ждала уже целая толпа. Хеймир ярл с разгона вбежал в море по колено и не заметил этого, целиком поглощенный жаждой вестей.
– Кто у вас старший? – кричал Хеймир, шаг за шагом заходя все глубже в воду, точно корабль притягивал его. – Кто вас прислал? Какие новости?
– Да это я, Оддлауг Дровосек! – Хирдман, стоявший на носу корабля, махал руками над головой. – Наследник! Вы нас дождались! А мы уже боялись опоздать!
– Где все остальные?
– В переходе у меня за спиной, если боги к нам не переменились! Я вышел с Ворот Рассвета на день раньше! Решил посмотреть, как тут дела и кстати ли мы приплывем! А Рагневальд Наковальня ведет всех остальных!
– Сколько? – жадно крикнуло множество голосов.
– Две тысячи и еще четыре с половиной сотни. Двадцать восемь кораблей, считая мой. Хватит?
Квитты закричали, завопили. Кто восторженно бранился, кто благодарил богов, кто обнимался. Хеймир ярл наклонился к волне, зачерпнул соленой воды и уткнулся лицом в ладони. Он стоял по пояс в море, но этого было мало, чтобы остудить его беспокойство. Только сейчас, когда ожидаемое свершилось, он сам впервые толком осознал, какая тяжесть лежала на его плечах все это время. Пожалуй, еще день он бы не выдержал. От громадного облегчения все силы на несколько мгновений покинули Хеймира. Он едва стоял, когда шаловливые волны толкали его со всех сторон.
Выбравшись на берег, он медленно провел по мокрому лицу мокрой ладонью, стараясь прийти в себя. Его окружали люди, кричали что-то, благодарили, поздравляли, в радостной забывчивости хлопали по плечам, но он ничего не замечал, видя только свою тревогу и свое облегчение. На его волосах блестели капли, по лицу текли струйки, но именно сейчас, усталое и растерянное, оно показалось Хельге таким красивым, что сердце сладко защемило, а в глазах показались слезы. Хеймир сел на камень, Хельга подошла и сбоку обняла его голову. Хеймир уткнулся лицом ей в грудь и затих, только дышал глубоко и ровно, стараясь обрести привычное равновесие духа. И сейчас она почему-то чувствовала себя совсем счастливой.
Корабль втащили на берег, дружину Оддлауга повели в Тингваль. До поздней ночи он рассказывал, как слэтты собирали войско. А Хельги хёвдинг то радовался, то хмурился. Иметь совсем рядом большое войско, конечно, очень хорошо, но если оно не поспеет к месту битвы, то проку от него выйдет немного.
– Мы не можем задержаться на лишний день, чтобы дожидаться! – сказал он наконец. – Если мы не будем возле Ягнячьего ручья на третий день новолуния, то Торбранд посчитает нас трусами и двинется на наш берег. И даже если Даг снесет голову его любимцу, нам это уже мало поможет.
– А ждать и не нужно! – ответил Хеймир ярл. Теперь все трудности казались легко разрешимыми. – Мы отправимся, как и собирались. А кого-нибудь пошлем навстречу войску. Пусть передадут, чтобы шли сразу на юг. Еще ведь есть несколько дней дороги – за это время мы с ними сблизимся и встретимся, и к Ягнячьему ручью подойдем одновременно.
– Очень хорошо! Так и сделаем! – обрадовались квитты.
Теперь, когда мощная поддержка уже была близка, рукой подать, в конечной победе никто не сомневался. А за победой уже мерещилась мирная, спокойная жизнь без тревожных ожиданий – прежняя, от которой уже почти отвыкли.
– И зря вдова конунга уехала! – сказал Марульв Зануда. – Поглядела бы, как мы расправимся с обидчиками ее мужа!
– Я не уверен, что это ее порадовало бы! – шепнул Хеймир Хельге.
Еще в день жертвоприношения Далла объявила, что уезжает в Медный Лес, в усадьбу Нагорье, которой там владел род Лейрингов. Она даже не успела узнать, что ее брат провозглашен конунгом Квиттингского Юга и Запада. Хеймир считал, что напрасно эту опасную женщину упустили из виду, но сейчас было не до нее. Пусть живет себе в Медном Лесу. Пока ее сын вырастет и заявит о себе, много чего переменится.
И еще в одном Хеймир обрел спокойствие. Ему было неприятно вспоминать, как после пожара Волчьих Столбов он посоветовал Стюрмиру конунгу искать врагов среди родичей жены. Хеймир понимал, что возвел на людей напраслину, и стыдился этого, поскольку подобный поступок не укладывался в его собственные представления о порядочности. Может быть, этого требовала необходимость, но честь не принимает оправданий. Сговорчивая совесть – все равно что мертвая. Теперь же, после «саги о застежках», он убедился, что Далла из рода Лейрингов способна и на такое. Так пусть пеняет на себя, если в обмен на негодные средства судьба угостит ее негодными плодами!
Мысли Хельги в этот вечер были очень далеки от Даллы. Она просто держала Хеймира за руку и даже ничего не говорила ему. Ее переполняло драгоценное чувство, будто она и он – одно целое, и это делало ее счастливой, несмотря на все беды, которые могли ждать впереди. Это чувство давало уверенность, что жизнь ее состоялась, что раньше или позже она получит все то, что искала у Ворона, проникнет к тем вершинам, куда вечно стремится блуждающий огонек человеческой души. Или уже проникла, уже сияющие верхние миры спустились к ним. Иначе откуда это ощущение глубокого смысла во всем, что вокруг, эта вера в вечность и нерушимость жизни?
Чувство общности с Хеймиром было прочным, ровным и теплым, ничуть не похожим на те лихорадочные попытки самообмана времен ее первой помолвки, когда она пыталась себя убедить, что любит Брендольва. Давность знакомства и все прочее не имело значения: эта связь основана на чем-то другом, неуловимом, глубоко скрытом в душе, чего даже самой не удается рассмотреть. «Наверное, наши души одного цвета», – думала Хельга. Вот почему он когда-то показался ей похожим на Ворона. Она ждала его и узнала, хотя сама не сразу это поняла. Совсем не сразу. Тот, кого ждет душа, кажется уже знакомым. И ищешь, вспоминаешь, на кого же он похож, а похож он просто на тебя саму. Похож чем-то таким, чего не увидеть и чего не миновать.
Даже предстоящая разлука Хельгу не пугала. Когда Хеймир уйдет с войском, она все равно будет с ним. И даже если ему придется, вопреки надеждам на Вальгардов щит, сложить голову в бою, по воздушной тропе в Валхаллу его поведет не валькирия, а она, Хельга. Сторвальд рассказывал, что такую песню сложил Леркен Блуждающий Огонь. А уж он-то знает правду.
* * *
Над Хравнефьордом висела непроглядная ночь, холодная тем пронзительным холодом весны, который будто хочет разбить наивные надежды на скорое летнее тепло. С приходом тьмы призрак зимы возвращается. Все живое спало, берега и жилища затихли, как в последних сумерках перед Гибелью Богов. Только мелкие волны колебались возле каменистых берегов, да черные деревья всплескивали ветками, ловя слабые дуновения ускользающего ветра. Ветер молчал. И Трюмпе, которая стояла на вершине горы возле старого кострища, одна-одинешенька в мире, не с кем было перекинуться словом. И она звала тех, кого только и умела позвать.
– Туманные тролли, ветровые тролли! – бормотала старуха, кругами прохаживаясь возле пустого и холодного кострища. Свою серую накидку она набросила на голову и сама напоминала безликого туманного тролля. Голос из-под накидки звучал глухо и невнятно. – Проснитесь, туманные тролли, приведите сюда буревых троллей! В-ву-у-у! – завыла она вдруг и закричала, приподняв локти и взмахивая ими, как ворона крыльями. – Он задумал уйти, мой враг и ваш враг! Он не уйдет! Напустите тумана, поднимите ветер, разбудите бурю! Он не уйдет! Никто не уйдет! Никто не уйдет!
Где-то в горах камень стукнул о камень, сорвался снежный комок. Коротко плеснуло ветром, и Трюмпа завизжала в нетерпеливом ожидании ответа.
– Идите сюда, голодные духи, жадные духи! – вопила она и топала ногами по камню. – Закружите его, затуманьте ему глаза, заслоните ему дорогу по морю и суше! Он не уйдет! Он не уйдет от меня! Мой враг будет мертв! День за днем, час за часом он все мертвее и мертвее! Духи сожрут его! Рвите его! Кусайте его! Грызите его! Возьмите мою кровь и выпейте его кровь до дна!
Трюмпа сбросила с головы накидку, и в ее поднятой руке появился кремневый нож, похожий просто на острый осколок. Ему было много веков, даже тысячелетий, и он помнил кровь сотен вольных и невольных жертв. Старая колдунья полоснула себя по руке, и темная кровь медленно закапала на камень. Воя и визжа от боли и дикого возбуждения, Трюмпа неистово царапала острым краем кремня свое лицо и руки, кровавые полосы обезобразили ее и превратили в жуткое существо. А она, утрачивая последние остатки разума, выла и металась, прыгала по каменистой площадке, и дикие ветры крутили ее, жадно слизывая капли жертвенной крови, трепали волосы, точно хотели разодрать старуху на куски. С неба пал туман и закрыл вершину горы; вихри кружили туман, разносили вокруг, с ним летели обрывки жутких воплей.
И вдруг Трюмпа упала на камень, точно лишившись последних сил. А над вершиной горы взлетела огромная, больше глухаря, взъерошенная черная ворона, и дикие вихри понесли ее к морю. Тело колдуньи осталось лежать возле кострища, скрюченное, неподвижное и холодное, как камень среди камней.
* * *
В последнюю ночь перед уходом войска Хельга спала чутко, одним глазом, боясь проспать. Проснулась она очень рано, еще в глухой темноте. Через дверь из гридницы в девичью долетали возбужденные, недовольные, злые голоса.
– Как будто все тролли поднялись против нас! – бранились хирдманы. – Такая буря! И откуда только! Из дома до отхожего места не дойдешь! Какой тут поход!
– Торбранд Тролль заблудится и вместо нас нападет на кваргов! – нервно острил Равнир. – Вот будет нам позор, когда наш любимый враг нам изменит!
– Да ладно, по берегу-то можно пройти! Тьодорм со своими парнями как-то дошел! Вот к морю лучше не подходить! Ветер-то с ног не валит, а вот в тумане, говорят, вытянутой руки не видно! Попадаем все в море, чего доброго!
Дверь скрипнула, в девичью вошла Сольвёр. Лицо ее выглядело озабоченным.
– Что там? – Хельга приподнялась на постели.
– Откуда-то навалило такого туману, какого и зимой не видели! Дозорные разбудили хёвдинга – никто не знает, что теперь делать. Пешее войско может идти, а вот в море ничего не видно. Ингъяльд не знает, как он поплывет встречать слэттов.
– Это колдовство, – сказала Хельга. Ей было неуютно и холодно, почти как тогда, когда сюда проникал мертвый Ауднир или чудовищная ворона-ведьма. – Я чувствую колдовство. Наверное, Трюмпа опять будит злых духов. Она ведь так и не получила вторую застежку… Надо сказать… – Хельга вспомнила о Хеймире и стала торопливо одеваться, будто могла как-то уберечь его от неясной опасности.
– Колдовство – это по части Вальгарда! – заметила Сольвёр. – Только лучше бы Трюмпа приберегла свое искусство для какого-нибудь другого раза!
– В таком тумане я выхода из фьорда не найду! – говорил в гриднице Ингъяльд, который на двенадцативесельном корабле должен был отправляться навстречу Рагневальду Наковальне. – А искать корабли в море – просто глупость! Тем более что они сами не слишком-то хорошо знают здешние места! Мы никогда не встретимся и будем блуждать вечно, как Леркен Блуждающий Огонь!
– Там с ними Эгиль! – напомнил хёвдинг. – Он знает дорогу сюда.
– А он умеет видеть в тумане? – спросил Хеймир. Поднятый неприятными вестями раньше времени, он не выспался, был бледен, под глазами лежали серые тени, и от этого взгляд казался злым. После всех тревог неожиданное препятствие в виде тумана почти вывело его из себя, и он с трудом сдерживался. После всех трудностей и тревог препятствие в виде дурной погоды казалось особенно некстати, и собственное бессилие перед стихией бесило его.
– Это все колдовство! – твердила Хельга. Она вышла в гридницу и торопливо дергала волосы костяным гребнем. – Это опять Трюмпа!
– Это колдовство! – мрачно поддержал ее Вальгард. – Я его чую. У меня на него нюх. Та старая троллиха, что украла мой щит, опять принялась за свое.
– Тогда пойди и разберись с ней! – сорвался Хеймир ярл. – Только побыстрее. Если мы не выйдем до полудня, то можем не успеть к Ягнячьему ручью вовремя. И многие лишатся возможности совершить славные подвиги!
Хельга подошла и обняла его локоть, прислонилась лбом к плечу жениха. Хеймир взял себя в руки, но лицо слэтта оставалось напряженным и недобрым. Промедление могло обойтись слишком дорого.
– Я разберусь с ней! – пообещал Вальгард. Его сила позволяла любое невероятное предложение принять всерьез. – Но тем временем слэтты заплывут не туда! А с этой старой крысы станется загнать их в пасть Мировой Змее. Я сам их встречу.
– Вплавь? – ядовито уточнил Хеймир, помня, как берсерк плыл по холодному весеннему морю навстречу своему щиту. – Только щит не забудь.
– Не забуду! – не замечая яда (он был нечувствителен даже к змеиным укусам), ответил Вальгард. – Ты, хёвдинг, вели дать мне простую лодку с двумя веслами. Нечего губить целый корабль с людьми. Я сам встречу слэттов и пошлю на юг. А все пусть идут, как договорились. Уж мне-то никакое колдовство не помешает!
– Это верно! – Хельги хёвдинг обрадовался найденному выходу. – Уж тебе, Вальгард, никакое колдовство не помеха. Может быть, возьмешь еще одного человека на всякий случай?
– Меня! – сказал Сторвальд. – Я не слишком силен в борьбе с колдовством, зато мы с Эгилем чуем друг друга за целый дневной переход. Ведь его «Жаба» идет первой? Он притянется ко мне и притянет за собой остальных. А потом мы поднимемся на «Жабу» и на ней поплывем к Ягнячьему ручью.
– Да будут с вами боги Асгарда! – пожелал хёвдинг и засуетился: – Орре, вели дать лодку покрепче… Правда, у нас худых не водится. И еды, и воды положите на всякий случай – как знать… Если вдруг выходишь в море в туман, надо обязательно брать припасы, у нас так говорят…
Вальгард вскинул на плечо щит, Сторвальд завернулся в рыбацкий плащ из тюленьей шкуры. Усадьба уже поднималась, снаружи доносился шум: дружины, размещенные в округе, собирались в путь. Пешее войско готово было выступать. А в туманное море пошли только двое: скальд и берсерк. При всех различиях в них гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд.
* * *
Сторвальд сидел на носу лодки и держался обеими руками за мокрые борта. Суденышко подпрыгивало на волнах, эльденландец весь промок от брызг, и плащ из тюленьей шкуры помогал мало. Но даже волны он видел только тогда, когда они накатывались на борта. Лодка плыла в море тумана. Туман был над головой, вокруг, внизу. Позади он густо серел, как нечесаная шерсть. Оборачиваясь, Сторвальд кидал взгляд вперед, туда, куда двигалась лодка, – там было чуть светлее. Туман шел с берега. Он валил медленными, густыми волнами, и мокрым лбом Сторвальд ощущал ветер, который тянул эти громады в сторону моря.
Вальгард сидел к нему спиной и мощно греб. Сторвальд видел его спину под кожаной накидкой и непокрытую голову с насквозь мокрыми, черными от воды волосами. Волны утреннего отлива и ветер с берега помогали им быстро продвигаться из фьорда к открытому морю, но они же мешают кораблям слэттов приблизиться к Хравнефьорду.
Оглядываясь, Сторвальд не мог определить, далеко ли до горловины фьорда. Берегов не было видно. О выходе в море скажет только ветер и перемена в движении волн. И как тут можно что-то найти?
Ветер все крепчал. Лодка неслась с волны на волну, от колыхания воды, от тумана вокруг у Сторвальда кружилась голова. От гула ветра закладывало уши. Казалось, что лодка качается на одном месте, а вовсе не движется вперед. Вальгард гребет, как великан, но море сильнее любого великана. Размеренные мощные движения берсерка наводили жуть; Сторвальд уже почти жалел, что ввязался в это дело. Оказаться между Вальгардом Зубастым и морскими великаншами не очень-то приятно. А что еще будет в море?
Вдруг в голосе ветра что-то изменилось. Сторвальд поднял голову, прислушался, ладонью стер воду с лица, точно это могло помочь. Потом вовсе сбросил капюшон. Ветер ревел как-то по-иному: в нем появилось что-то резкое, чуждое. Врожденным чутьем эльденландца Сторвальд ощущал, что где-то в этом море тумана появился кто-то живой и враждебный. Какое-то злобное существо неслось на спине злобного колдовского ветра, но увидеть его не получалось, нельзя было даже вообразить, кто это. Сторвальду стало так жутко, что он закричал изо всех сил, хотя и не надеялся перекричать рев бури:
– Вальгард! Вальгард! Ты слышишь? Кто-то есть! Какая-то нечисть!
– Это моя старуха! – проревел берсерк, не оборачиваясь и не очень беспокоясь, услышит ли собеседник. – Сама идет! Я с ней посчитаюсь!
Сторвальд крепче вцепился в борта. Лодку непрестанно швыряло с волны на волну, а ему мерещилось, как вслед за ними по воде, раздвигая туман, идет страшная косматая старуха, с троллиным проворством прыгает с гребня на гребень. Скальд никогда не видел Трюмпы, а собственное живое воображение на сей раз сослужило ему дурную службу.
Из тумана позади долетел резкий крик. Что-то большое пронеслось над лодкой, холодный жадный ветер лизнул, как чудовище, влажным языком, и дрожь пробрала до самых костей. Сторвальд невольно пригнулся: начинается. Дождались! Между морем и туманом, в пляшущих волнах, ощущая под собой холодную бездну, а над собой – невидимого врага, он вдруг почувствовал свою смерть так близко, с такой острой и резкой ясностью, что ему стало жарко, несмотря на мокрую одежду.
Подняв голову, Сторвальд торопливо шарил взглядом по туману, заменившему небо. Ему было трудно дышать, сам туман давил, и в порывах ветра ощущалось что-то злое, ядовитое. Этот ветер не летел вольно и легко, а чья-то посторонняя воля упрямыми усилиями толкала его от берега к морю. Ветер сопротивлялся, огрызался, злился, но мчался вперед, взметая волны.
Сторвальд готов был увидеть чуть ли не дракона – кому еще под силу такое? Когда из серой метущейся мглы вылетела птица вроде глухаря, он сначала испытал облегчение: всего-то! Но тут же прямо ему в лицо метнулась жуткая птичья голова с раскрытым клювом и вытаращенными глазами, и невидимая сила острым жалом ткнула в грудь. Сторвальд упал лицом на колени, онемевшими руками цепляясь за борта лодки. Он слишком хорошо ощущал близость нечисти, и его сила стала его слабостью. Злая холодная сила чудовищной птицы ударила его в самое сердце, как нож.
– Вот она ты! – заревел Вальгард. – Ну я тебя…
Лишь на миг он ослабил движение весел, и лодка заплясала, как щепка. В груди у Сторвальда что-то гулко и холодно ухнуло, дыхание перехватило. Холодная волна окатила спину, и он уже не мог разобрать, что кричит Вальгард. В голосе берсерка звучала дикая радость, и он вплетался в рев бури, как ее живая часть.
– Иди сюда, мерзавка! – орал берсерк, горящим диким взглядом выискивая огромную ворону в бурлящем тумане. – Иди сюда, я сверну тебе шею! Боишься! Иди сюда! Узнаешь, как я кусаюсь!
Ворона показалась снова: распластав крылья, она зависла над лодкой, увлекаемая только силой ветра, потом резко метнулась вниз, ударила крыльями над самой волной. Резкий птичий крик прорезал рев бури острым клинком.
Волна взмыла и бросила корму лодки; Сторвальд заорал, сам себя не слыша. Вокруг него плескались вода и туман, холод в груди не давал дышать, смерть распахнула пасть под самыми ногами. А Вальгард вдруг вскочил на ноги и с размаху швырнул в ворону одно весло. Он уже не думал, чем это грозит: он видел перед собой врага и весь сосредоточился на том, чтобы его достать.
Лишенная управления лодка завертелась, волны бросали ее туда-сюда. Весло задело крыло птицы и пропало в воде; ворона жутко, хрипло вскрикнула, покачнулась, задела воду крыльями.
Вальгард дико и гулко хохотал, как морской великан. Оставшимся веслом он кое-как направлял лодку, но Сторвальд уже простился с жизнью. У него не оставалось никаких мыслей, даже памяти, он не знал, кто он такой и как попал в эту зыбучую холодную бездну. А ворона удержалась на потоке ветра и снова бросилась на лодку. Теперь ее клюв был нацелен прямо в грудь стоявшему Вальгарду. Берсерк с диким хохотом ударил веслом подлетающую птицу; она увернулась в последний миг, но тут же напала снова. Тяжелое весло обрушилось на ее спину; падая, она обрушилась на берсерка и ткнула черным клювом в голову врага.
Огромная волна подняла и перевернула лодку; резкий крик вороны, рев Вальгарда и последний отчаянный крик Сторвальда вплелись в гул бури и потонули в нем, разорванные на клочки и разметанные ветром.
Сторвальда накрыло волной, он выпустил борта, забился, не понимая, где верх, а где низ. Вода свободно швыряла его, он почти захлебнулся, как вдруг голова его оказалась на поверхности. Мокрые волосы облепили лицо, текущая вода едва давала вдохнуть, но все же тяжесть моря не сдавливала, как только что, и он жадно ловил воздух открытым ртом. Этот вдох он считал последним: холод весеннего моря сковал его и тянул вниз, мокрый плащ облепил и не давал даже барахтаться.
В плечо его ударилось что-то твердое и тяжелое; чудом высвободив одну руку, Сторвальд вцепился в какой-то острый край, чувствуя, что нежданно обрел опору на поверхности моря. Волна взметнула его на гребень, потянула куда-то. Буря ревела, как чудовище, и больше никаких голосов не было слышно.
* * *
Обнаружив под собой камень, Сторвальд не поверил, что такие твердые и неподвижные вещи бывают на свете. Он вообще очень плохо сейчас представлял, что бывает, а что нет. Он лежал лицом вниз на гладком камне, насквозь мокрый и холодный, как утопленник, а кто-то дергал его за края плаща. Вокруг что-то шумело, не очень громко, но настойчиво и непрерывно. Чуть погодя Сторвальд сообразил, что полы его плаща свешиваются в воду и их треплют волны. Тут же вспомнилось, как беззубая пасть вечно голодного моря трепала и жевала его самого, и он, собрав затухающие искры сил, пополз по камню вверх, подальше от жадных волн.
Это движение немного разогрело его, по крайней мере подтвердило, что он все еще жив. Горло горело от морской воды, кашель душил до боли в груди, глаза невозможно было открыть. Вальгард – лодка – ворона… Да это была сама Хель в образе вороны, не меньше! Сторвальд не верил, что ушел живым от этого чудовища. И где бы ни был берсерк, он точно не здесь. Вокруг не ощущалось дыхания ни одного живого существа. Только море, вечно голодное и жадное, нерассуждающее, незлое, но бездушное чудовище.
С третьей или четвертой попытки Сторвальд встал на четвереньки, потом сел, кое-как убрал мокрые волосы с лица и разлепил веки. Его била такая крупная дрожь, что держать голову прямо было трудно. Голова нестерпимо кружилась и болела, точно по ней колотил сам молот Мйольнир. Но вокруг стояла тишина, по крайней мере, по сравнению с той бурей, которую он запомнил. По-прежнему колыхалось море тумана, и Сторвальд подумал даже, что уже попал в Нифльхель. Холодная дрожь и прочие мерзкие ощущения были под стать мертвому миру. Вот только дело в том, что испытывать их могут лишь живые. Настоящие утопленники лежат тихо. Даже поговорка такая есть…
И постепенно Сторвальд все вспомнил. И это все – война, квитты, корабли слэттов – казалось далеким и несущественным. Имело смысл только одно: он едва ли отсюда выберется живым. Под ним был холодный камень, со всех сторон омываемый волнами, а вокруг туман. На самом краю островка, возле воды, лежал круглый красный щит. Сторвальд мельком отметил его присутствие: должно быть, щит и помог ему удержаться на воде. Но сейчас он ничего не помнил об этом щите и о том значении, которое ему придавали. Отсюда ведь на щите не уплывешь! Мокрый и дрожащий скальд остался единственной искоркой живого тепла в мире холодной мглы, и эта искорка мало-помалу затухала. Сторвальд даже не чувствовал отчаяния: на это у него не хватало сил.
Коченея и почти не ощущая своего тела, он просто ждал чего-то – наверное, смерти. Тролли знают, далеко ли он от берега – то ли в вершине Хравнефьорда, то ли в открытом море в трех днях пути от устья. Отсюда не выбраться самому, а в таком тумане никто его не найдет. Вот здесь он и окончит свою беспокойную жизнь, лучший скальд Морского Пути. И про него сложат туманную и красивую сагу, как про Леркена. Будут рассказывать, что Сторвальд бродит пешком по волнам, таская с собой красный щит берсерка… Или плавает, стоя внутри щита. Наверное, и Леркен-то тоже ничего особенного в жизни не совершил, просто заблудился в тумане и утонул, а люди выдумали… Они любят выдумывать другим приключения, если судьба не дала испытать собственных…
Сторвальд закрыл глаза, но совсем потерялся – ни времени, ни пространства, ни даже ощущения, жив он или уже нет. Это было страшно, и он с усилием поднял веки. Глаза мучила резь, но все же он заметил, как из тумана постепенно проступает бледное желтоватое пятно.
Сначала Сторвальд почти не обратил внимания: в глазах рябит. Но пятно желтого света приближалось, густело, делалось все ярче. Уже можно было подумать, что это факел на носу идущей по морю лодки… Море почти успокоилось, и лодка двигалась ровно, медленно. Эльденландец потряс головой. Скользящий свет в тумане не исчез. В желтоватом пятне обрисовался темно-серый силуэт стройного молодого мужчины.
И Сторвальд вспомнил. Он уже видел это однажды: эту лодку, этого мужчину с факелом и эту женщину, неподвижно лежащую на носу. «Норны режут руны брани, руны страсти бросят в кубок…»
Свет факела выхватил из моря тумана несколько черных камней, лодка уверенно прошла меж ними и ткнулась носом в островок. Голова лежащей женщины дрогнула по-неживому. А мужчина, одной рукой придерживая весло, второй поманил Сторвальда.
– Иди сюда! – позвал негромкий, смутно знакомый голос. – Иди, я тебя отвезу.
Не помня себя, Скальд поднялся с камня и неуверенно сделал шаг. Ноги подгибались, но изумление его было так велико, что он почти забыл об усталости и боли. Леркен повернул лодку так, чтобы она встала к камню бортом, и Сторвальд шагнул в нее. Лодка тут же отчалила и двинулась по волнам. Сторвальд ощущал движение и каждый миг ждал, что призрак исчезнет и он, по своей воле сошедший с твердой опоры, снова окажется в воде. Но он сидел на дне настоящей лодки и рукой опирался о деревянный борт – холодный и влажный, но вполне настоящий.
– Как тебя сюда занесло в такую погоду? – спросил голос.
Сторвальд изо всех сил вглядывался в фигуру Леркена, который неспешно, без усилий греб, стоя на корме, но того окутывал туман. Голос четко раздавался в ушах, но лицо Блуждающего Огня разглядеть не удавалось. Скосив глаза, Сторвальд посмотрел на мертвую женщину. Ее голова находилась совсем рядом, и ее лицо он мог рассмотреть до последней черточки. Молодая, лет двадцати пяти, и красивая, с тонким носиком и густыми темными ресницами. Вполне обыкновенная женщина, если честно. Нет в ней ничего рокового, ничего напоминающего Гудрун дочь Гьюки или валькирию Брюнхильд. Но именно она жила рядом со скальдом Леркеном и она помогла его бессмертию. А он подарил ей вечность – но рада ли она этому подарку?
– Мы вышли в море встречать слэттов, – прохрипел Сторвальд, и последнее слово прозвучало уже вполне отчетливо. Он сам удивился, обнаружив, что почти не мерзнет – в лодке Леркена оказалось гораздо теплее, чем на камне, точно факел на носу не только светил, но и грел, как особое маленькое солнышко. – Мы плыли с одним берсерком, а потом на нас набросилась какая-то ведьма в виде вороны. Не знаю, что с ними сталось.
– Они оба утонули, – ответил Леркен. – Трюмпа так сильно просила морских великанш взять Вальгарда, что они крепко запомнили… И взяли. Но, может, это и к лучшему. В нем было слишком много стихийной силы. Среди людей ему не место. Разве что среди морских великанш… Куда ты хочешь попасть?
– Домой, – ответил Сторвальд, совершенно не представляя, что подразумевает сейчас под этим словом. То ли крошечный дворик на полуострове Эльденланд, под названием Лебяжий Ключ, где он когда-то родился, то ли усадьбу Тингваль, откуда вышел сегодня утром. А вернее, живой человеческий мир, который и есть дом живого человека. – А еще хорошо бы встретить все-таки Эгиля! – добавил он. Теперь, когда призрачный скальд подарил и ему призрачную жизнь, он вспомнил о том, ради чего покинул берег. – А то они заблудятся в этом троллином тумане и никогда не приплывут. Ты можешь помочь?
– Конечно. – Не переставая грести, Леркен слегка повел плечом, и Сторвальда пробрала дрожь при виде этого простого человеческого движения у призрака. – Отчего же нет? Если там есть живые люди, они увидят свет моего факела.
Лодка шла через горловину фьорда в открытое море. Волны катились по-прежнему быстро и сильно, но не так ярились, как раньше, а лодка Блуждающего Скальда скользила так легко, будто сама была волной, живой частью поверхности моря. Сторвальд совсем успокоился и пришел в себя. Тайком пощипав себя за руки, прислушавшись к ощущениям и приведя в порядок мысли, он убедился, что жив. Леркен, может, и призрак, но он сам – нет. Никак. Но жители Хравнефьорда в один голос твердили: Леркен Блуждающий Огонь никогда не разговаривает с людьми. Они его видят и слышат, а он их – нет. Никогда. Так в чем же дело?
Сторвальд вглядывался, моргая и щурясь, и иногда ему казалось, что он различает сквозь туман черты Леркена – вполне обыкновенные, не слишком красивые, но неповторимые, как всякое настоящее человеческое лицо. Поначалу он себя посчитал за призрака, но теперь ему стало казаться другое: что сам Леркен никакой не призрак, а живой человек. Призраки не разговаривают, не гребут, к ним нельзя прикоснуться… А он – да какой же он мертвый?
– Это потому, что настоящие скальды не умирают, – произнес Леркен. Сторвальд не задумался, размышлял ли он вслух или просто Блуждающий Скальд услышал его мысли. – Я умер, и жена моя умерла, и люди, которые меня знали, умерли, и факел мой сгорел и погас. И все же – я жив, потому что душу можно отложить про запас. Многие люди ее откладывают – в песни, в корабли… Да хоть в женские застежки, если они сделаны с душой. Как блуждающий огонь, всякая живая душа бродит, отыскивая свое настоящее место. Не я один такой. Я потому и не могу никак умереть, что я такой не один.
– А почему ты пришел ко мне, если не приходил к другим? – спросил Сторвальд.
– Потому что два скальда всегда услышат друг друга. Люди не слишком-то меняются за века. Мы оба искали главное в человеке, и в этом главном мы встретились. Что нам три века?
– А ты не эльденландец? – спросил Сторвальд. Его давно занимал этот вопрос, потому что во всем существе Леркена он видел так много общего с собой, что этому требовалось объяснение.
Леркен усмехнулся:
– А ты уверен, что вы действительно так уж отличаетесь от прочих людей? Я встречал ваших и раньше. И еще тогда понял: Эльденланд – это не место твоего рождения, это состояние твоей души. Кто способен сам творить свой мир, тот и эльденландец.
Сторвальд улыбнулся и больше ничего не сказал. У него было такое чувство, что он разговаривает с самим собой, но только поумневшим и ясно осознавшим то, о чем раньше лишь смутно догадывался. Оказаться иной раз в пустоте между туманом и морем бывает полезно. Потому что здесь скальд видит себя таким, какой он есть – стоящим на воздушной тропе между землей и небом и обреченным вечно мучиться этим разладом, чтобы приносить радость другим.
* * *
– Я вижу огонь! – закричал с носа Эгиль Угрюмый, и все на «Жабе» повернулись к нему. – Вижу огонь! – радостно орал корабельщик, вцепившись в борт возле штевня. – Это нас встречают! Я же говорил, что в таком троллином тумане Хельги хёвдинг обязательно пошлет кого-то встречать нас!
– Да где ты увидел? Какой огонь? У тебя в глазах рябит!
Слэтты вглядывались, щурились, прикладывали ладони к глазам. Море почти успокоилось, ветер стихал, но туман не позволял видеть соседний корабль, то и дело вокруг раздавались протяжные звуки рога. Один, второй, третий – они постепенно удалялись назад, передавая по цепочке самую важную весть: я еще здесь!
Но Эгиль упрямо твердил, что видит впереди огонь.
– Может быть, это уже берег! – уверял он. – Люди Хельги хёвдинга жгут костры над горловиной фьорда. Они ждут нас! Э-эй! – не хуже дракона заревел он, сложив руки возле рта. – Эй! Кто там! Это я, Эгиль Угрюмый, всадник «Рогатой Жабы»!
– Эге-эй! – долетел из тумана слабый, дрожащий, но вполне различимый отклик. – Эгиль! Рогатый тролль! Это я!
– Сторвальд! – от радости и изумления корабельщик охнул, потом нетерпеливо вытянулся, точно хотел стать выше ростом, и заорал с удвоенной силой: – Сторвальд! Где ты! Греби сюда! Мы здесь!
– Плывите за мной! – отозвался знакомый голос. – За мной! Торопитесь! Надо поворачивать на юг! Я укажу вам путь! Веди всех за мной, Угрюмая Жаба!
– Какой-то странный голос! – переговаривались слэтты. – Похоже больше на призрака, чем на живого человека!
– Да ну вас! – отмахнулся Эгиль. – Какой там призрак! Уж моего Сторвальда, косоглазого тролля, я узнаю хоть в Асгарде, хоть в Хель. Это очень на него похоже – выйти в море встречать меня! Я знал, что он по мне соскучился!
Звуком рога подавая друг другу знак, корабли слэттов один за другим разворачивались и следовали за «Жабой». А «Жаба» держала путь на бледно-желтое свечение в тумане. Сквозь густую мглу не получалось разглядеть, что за корабль или лодка плывет впереди, но Эгиль то и дело обменивался окриками со Сторвальдом и знал, что они не потерялись.
Несмотря на радость, через какое-то время и сам Эгиль заподозрил неладное. Несомненно, это был голос Сторвальда Скальда, которого корабельщик знал не хуже родного брата (эльденландцы все считают друг друга братьями, особенно на чужбине). Но звучал он странно: легко, протяжно, и казался каким-то слишком тонким, прозрачным. Однако причиной этих странностей Эгиль считал туман: он искажает и вид, и звук.
Над кораблями начало темнеть. Приближалась ночь. Желтое пятно света делалось ярче, яснее, тоже предупреждая о близких сумерках.
– Эй, Сторвальд! – в очередной раз закричал Эгиль. – Мы будем плыть всю ночь, или ты дашь нам где-нибудь пристать?
– Осторожнее! – ответил Скальд, и на этот раз его было слышно лучше. – Берег совсем близко! Мы сейчас минуем полосу камней, а потом можно будет пристать. Следите за мной!
– Я и так с тебя глаз не свожу, жаба распрекрасная! – рявкнул Эгиль, изо всех сил скрывая беспокойство.
Почему-то у него сжималось и замирало сердце от нелепой боязни, что вблизи берега его лучший друг растает и исчезнет навсегда.
Было слышно, как волны с шумом бьются о камень, накатываются на высокий берег и с протяжным свистом срываются назад. Из легкой мглы выступили темные очертания гор. Громадные бурые скалы, покрытые лесом, казались заснувшими чудовищами.
– Берегитесь камней! – предупреждал впереди голос Сторвальда. – Следуйте точно за мной!
Осторожно продвигаясь вперед, «Жаба» первой вышла к берегу. Полоса прибрежных камней здесь кончалась, впереди расстилалась длинная отмель. А на самом последнем камне, размером со взрослого тюленя, в перестреле от берега, стоял Сторвальд Скальд – мокрый, усталый, но с широкой улыбкой на бледном лице.
– Сторвальд! – изумленно ахнул Эгиль. Казалось, его предчувствия сбываются. – Как ты туда попал?
Рядом звучали восклицания слэттов. Все увидели человека на камне в такой дали от берега, а рядом не имелось ни лодки, ни корабля.
– Призрак! Призрак! – кричали слэтты и искали под одеждой свои амулеты.
– Сторвальд! – крикнул Эгиль, хлопая глазами. – Ты что, пришел сюда по воде?
– Я знал, что ты меня любишь и держишься высокого мнения о моих достоинствах! – ответил Скальд, зябко хлопая себя по плечам и явственно постукивая зубами от холода. – Но ходить по воде я не умею. И если вы не снимете меня отсюда, я останусь на этом камне навсегда! Да… нет ли у богатых слэттов лишних сухих штанов?
И тут огромный камень свалился с души Эгиля и с громким шумом пропал в волнах. Про призраки рассказывают много всякого, но в сухих штанах они сроду не нуждались!
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11