Книга: Щит побережья. Книга 2: Блуждающий огонь
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Уже на другой день после отъезда из Тингваля дружине Дага встретился гонец, который мог рассказать о произошедшем лучше, чем пара дымовых столбов. Оказалось, что морской дозор южного рубежа – Сиград хёльд и Кетиль Толстяк на своих кораблях – заметили в море корабль фьяллей, который узнали по драконьей голове на переднем штевне. Надо отдать им должное: прежде чем принимать неравный бой и добывать вечную славу, они послали человека на берег. Немедленно был отправлен гонец к хёвдингу, ближайшей округе дали знать дымом, и на берег сбежалось целое войско из окрестных бондов и рыбаков. В нем не насчитывалось и полусотни человек, но подкрепление дружинам двух кораблей получилось изрядным. Фьялли, разглядев все это, развернулись и ушли на юг, не вступая в сражение.
Через два дня они вернулись уже на трех кораблях. Сиград и Кетиль, ждавшие врага за мысом Ягнячьего ручья, вступили в бой, в котором корабль Кетиля был потерян, а Сиграду пришлось уйти. Зато ночью они во главе местного войска напали на стоянку уставших фьяллей и перебили почти всех, получив десяток пленных и три неплохих корабля в придачу к Кетилеву «Толстому Волку».
Так что дела шли бы не так уж плохо, если бы возле усадьбы Ягнячий Ручей квиттов не поджидали уже пять кораблей.
– Они подходят постепенно, – разъяснял Дагу Сиград хёльд, который теперь имел вид отважный и хмурый одновременно. Одержанные победы наполняли его гордостью, но мало кто радуется, имея пять вражеских кораблей почти у ворот своего дома. – Мы видели у Пастбищного острова пять «Драконов», целое стадо. Самый большой скамей на двадцать шесть, цветной парус, и на мачте бронзовый флюгер. Похоже на знатного ярла. Видно, они не ждут, что кто-то на Квиттинге еще может драться, и не собирают силы в кулак. Думают, что те три первых корабля слишком увлеклись добычей и потому не вернулись.
– Может быть! – заметил Ингъяльд. – Может быть, фьялли и возгордились своими победами. Но может быть и так, что год войны научил их осторожности.
Год войны! Год с начала войны еще не исполнился, да и не такой уж это большой срок, но Даг вдруг осознал, что вот уже год Квиттинг ничего не может поделать со своей злой судьбой. И за это время три его четверти оказались в руках врагов. Напрасны все жертвы, призывы, порывы. Судьба делает свое дело и не смотрит под ноги. «Старик идет!» – бормотала когда-то Атла. Старик прошел уже три четверти полуострова. Сумеет ли какая-то сила его остановить? Даг оглядывал низковатую и тесную гридницу усадьбы Ягнячий Ручей, забитую лежащими и сидящими мужчинами, многие из которых еще вчера пасли скот и ловили рыбу, и холод пробирал от мысли, что уже завтра многих из них может не оказаться в живых. Кого-то – наверняка.
Но сомнения Дага не означали, что он трусит, потому что не вызывали желания повернуть назад, отступить. Он точно знал, куда должен идти и что делать. Его окружали знакомые лица, и оттого казалось, что он никуда не ушел из Тингваля, что весь Тингваль, весь Хравнефьорд пришел с ним сюда. Даг не очень хорошо знал жителей Ламбибекка, многие лица видел в первый раз, но они тоже были – Тингваль, потому что у них с Тингвалем была общая цель и общая решимость ее добиться. И даже если бы сейчас явилась вещая норна и предрекла смерть в завтрашнем бою, Даг не дрогнул бы. Он сделает то, что должен сделать. Люди это запомнят. А иначе собственная жизнь станет ему не нужна, потому что нельзя жить, не уважая себя.
В гриднице сидели недолго: решено было завтра продвигаться дальше на юг. За ручьем область восточного побережья кончалась, но все сходились на том, что лучше вообще не допускать фьяллей на свою землю. Сиград хёльд особенно ратовал за это – ведь его дом стоял первым на пути врагов. Если фьялли уже близко, то лучше опередить их и напасть на них раньше, чем они нападут сами. По пути от Тингваля к Дагу присоединились несколько хёльдов с дружинами; теперь с ним было почти две сотни хорошо вооруженных воинов, а с такой силой можно не ждать, что подскажут сны.
Найдя себе местечко на полу возле стены, Даг сворачивал накидку, устраиваясь, когда в гридницу вошли несколько человек вместе с самим хозяином.
– Эй! – позвал Сиград хёльд и обвел гридницу поднятым факелом. – Ингъяльд! Даг! Эйвинд! Проснитесь кто-нибудь. А лучше все. Посоветуемся.
Мужчины зашевелились. Даг встал, шагнул к хозяину, быстро спросил:
– Что-то случилось?
– Прибежал мальчишка! – Сиград подтолкнул к нему кого-то маленького, и Даг увидел востроносого, пронырливого на вид подростка лет тринадцати-четырнадцати с оттопыренными ушами. – Это сын Брима Зеваки из-за ручья. Говорит, фьялли у них в усадьбе.
– Точно, точно, говорю, да они и правда у нас есть, точно-точно! – затараторил мальчишка, будто горох из мешка посыпал. – Пять кораблей, вот столько! – Он показал ладонь с широко растопыренными пальцами. – Стоят у нас в усадьбе, то есть корабли на берегу, а люди в усадьбе.
– Сколько? – сразу спросили несколько голосов. При слове «фьялли» все сразу стряхнули сон и поднялись.
– Много! – Мальчишка замахал обеими руками. – Разве сосчитаешь! Весь дом забит, и все сараи, и конюшни, и еще на берегу возле кораблей осталось много. Завтра они пойдут к вам сюда.
– Очень надо! – негостеприимно ответил Сиград хёльд. – Я вот что подумал, – он обвел глазами лица Дага, Ингъяльда, Кетиля, Эйвинда хёльда, – зачем нам дожидаться? Пойдем прямо сейчас. Мы меньше них устали. Тут идти до Поросячьей Радости всего ничего…
– До чего? – изумился Даг. Сиград и мальчишка разом хихикнули, притом мужчина сморщился, поскольку в предыдущей схватке был ранен фьялльским копьем в щеку.
– Это их усадьба так называется, – пояснил он, кивая на ухмыляющегося мальчишку. – Поросячья Радость. У них там свиньи хорошо плодятся. Так вот, если сейчас выйдем, после полуночи сразу будем там. Всех их разом и накроем. Чего дожидаться? Мне в усадьбе таких гостей не надо.
– Пойдем, – сразу предложил Даг и посмотрел на Ингъяльда. – Они не ждут. Случай удобный.
– Пожалуй. – Ингъяльд вопросительно посмотрел на Эйвинда хёльда.
Очень скоро отряд уже выходил из усадьбы Ягнячий Ручей. Мальчишка (он сказал, что его зовут Стари, а Равнир тут же нарек его Ночным Скворцом и подарил костяную пуговицу) шустро бежал впереди, показывая дорогу.
– А где твои родичи? – расспрашивал его по дороге Даг.
– Брим… отец то есть, в лесу, – охотно объяснял Стари, и непохоже было, что его хоть сколько-нибудь огорчало положение дел. – А Вегейр и Баульв ушли воевать. Один человек говорил, что Вегейра видел после битвы, а Баульва нет. Наверное, Ботхильде придется поискать себе другого мужа.
Даг не знал этих людей, да и не так уж важно, кем они приходятся мальчишке. Гораздо важнее другое: ему совсем не хотелось, чтобы через месяц-другой кто-то из Тингваля мог рассказать нечто подобное о своих хозяевах.
До полнолуния оставалось несколько дней, желтовато-белая луна внимательно разглядывала идущих, точно хотела пересчитать. В свете ее лучей было видно каждую веточку, море блестело, как снег, и казалось дорогой в какие-то иные миры… Так сказала бы Хельга. Шли быстро, а Дагу почти не верилось, что он идет на свою первую в жизни настоящую битву. Почему-то пожар Волчьих Столбов ему сейчас не вспоминался. Вот так: без жертвенных пиров, без обетных кубков, без громких речей и клятв. Брендольв обиделся бы… Но Даг не считал себя обиженным. Он вспоминал слова Наследника, очень кстати сказанные на прощанье. «Если тебе придется драться, – а, скорее, так оно и есть, – помни, что фьялли отнюдь не великаны, – сказал ему Хеймир. – Они не бессмертные. И боевой пыл у них сейчас уже не тот, что был год назад или на Середине Зимы. У фьяллей есть поговорка: откусывать стоит столько, сколько сможешь проглотить. А Торбранд Тролль уже наглотался. Не думай, что у тебя выдались увлекательные „кукушкины гулянья» в этом году, но ты идешь вовсе не в пасть к Фенриру Волку. Относись к этому спокойнее». Даг сам удивлялся, насколько мало волнуется. Он даже готов был укорить себя в недостатке боевого духа и жажды вражеской крови… но тут ему некстати вспомнилась Хельга, и на смену спокойствию откуда-то всплыл настоящий ужас. Жутко было думать: случись что – и он никогда не увидит ее… После пережитого недавно жизнь Хельги, даже когда ей решительно ничего не угрожало, казалась такой хрупкой, будто ей могла повредить даже неосторожная мысль.
– Вон она, наша усадьба. – Стари, шедший рядом с Дагом, взмахнул рукой, призывая остановиться.
Внизу под холмом виднелась усадьба: обыкновенная, не слишком большая, обнесенная стеной, с хозяйским домом, постройками вокруг. Во дворе мерцал широкий, но низкий костер.
– А корабли ихние – вон там. – Мальчишка махнул куда-то дальше вдоль моря. – Я потом покажу. Или надо сейчас?
– Покажи сейчас, а пойдем потом, – ответил ему Эйвинд хёльд. Весь отряд останавливался и сбивался в кучу поближе к вождям, ожидая дальнейших приказов. – Мы тут с Кетилем подумали: разделяться нам не надо. Сначала разобьем усадьбу, тогда им и от кораблей толку не будет. Наверняка у них главные силы в усадьбе, и старший там, а у кораблей только дозор остался. Если с кораблей начать, то усадьба проснется.
– Ведь в усадьбе больше народу? – спросил Сиград у мальчишки.
Тот кивнул. На его подвижной мордочке отражалось любопытство и ни капли страха. Лет в двенадцать-тринадцать Даг тоже был таким: чувство опасности еще не проснулось, и потому подросток, ребенок охотно идет туда, куда взрослый мужчина пойдет, сжав зубы от страха и взывая ко всем богам. Иногда и пожалеешь, что уже миновал эту неразумно-отважную пору!
– А где их старший? – спросил Даг.
Мальчишка пожал острыми плечами:
– Как их различить? Фьялли – они и есть фьялли. Я к ним не приглядывался.
– Значит, выносим вперед бревна, закрываем ворота и поджигаем, – деловито решил Сиград хёльд. – Только надо со стороны моря поставить больше людей. Тут до берега не так далеко – увидят огонь, могут прибежать к своим.
Несколько крепких бревен, смолу и солому принесли с собой из Ламбибекка. Слушая Сиграда, Даг сразу вспомнил Волчьи Столбы. Рагневальд Наковальня действовал примерно так же. На миг ему сделалось неприятно, но он не стал спорить даже мысленно. Необходимо дать фьяллям решительный отпор: пусть поймут, что здесь их ждет серьезный противник. И задумаются, а стоит ли идти дальше.
– Я пойду к берегу, – сказал Стари. – Когда тамошние проснутся, я прибегу и вам скажу.
– Осторожнее там! – вполголоса крикнул Даг вслед мальчишке то же самое, что ему самому говорила бабушка Мальгерд.
Темнота не ответила. Стари мгновенно растворился, и Даг не стал беспокоиться за него дальше. Что-то в облике мальчишки говорило: этот не пропадет. Чем-то похож на Рэвунга. Тот тоже очень хотел в поход и остался дома только потому, что кто-то ведь должен защищать и успокаивать женщин.
А дальше Дагу казалось, что с горы столкнули огромный камень и он полетел, грохоча, ускоряя бег и увлекая всех за собой. Остановить его уже невозможно. За гулом ветра дозорные во дворе не услышали, как квитты окружали усадьбу; фьялли подняли тревогу только тогда, когда у ворот тяжело застучали бревна, которыми подпирали створки. Мгновенно усадьба осветилась факелами, наполнилась криком и топотом сотен бегущих ног; снаружи казалось, что она переполнена, как муравейник, и деревянная ограда сейчас лопнет, как набитый мешок, не выдержав давления изнутри. Над стеной прямо возле Дага выскочила человеческая голова, рядом мелькнули руки; не думая, он ударил копьем в лицо, и фьялль рухнул назад во двор.
Вокруг всей усадьбы закипела битва. Понимая, чем им грозит заточение, фьялли отчаянно рвались наружу; квитты били их при каждой попытке перебраться через стену. Было похоже, что какое-то чудовище рвется из пещеры, а его не хотят выпустить; но оно стремится на свободу сразу сотней голов, сотней рук с зажатым оружием, плюется стрелами и копьями. Деревянная стена уже горела, кое-где на постройках занимались крыши. От дыма делалось труднее дышать. У Дага не шли из ума Волчьи Столбы. Но эти воспоминания жили отдельно: его руки делали то, что требовалось. Он уже был ранен в плечо копьем из-за стены, но почти не замечал раны и не чувствовал боли. Все его силы были сосредоточены на одном: удержать чудовище. Это его кусок войны. Маленький, темный, тесный, дымный, дышащий отвратительным запахом крови и смерти.
Ворота и стена в нескольких местах обрушились, в проломах образовались очаги отчаянной схватки; звон железа и крики висели над темным берегом. Пламя затмило белый блеск луны. И почти с удивлением Даг обнаружил, что фьяллей не так много, как казалось поначалу: через стены уже почти никто не лез, все они сосредоточились в проломах. Наиболее сильный кулак собрался в воротах: должно быть, фьялли хотели пробиваться к берегу, к кораблям.
Постепенно в других проломах квитты оттеснили врагов внутрь усадьбы и сами вступили во двор. Еще немного – и фьялли будут окружены без прикрытия стен. Близкая победа воодушевляла, мощная волна несла вперед, совсем как тогда, после заклинания Вальгарда. Мельком вспоминая его, Даг не мог отделаться от ощущения, что берсерк где-то рядом, что это его щит мелькает красным отблеском справа, что это его голос, как рев боевого рога, зовет нажать, ударить… Нет, это тот хёльд с седым пятном в бороде, Халльгрим или Халльбьёрн, как его…
И вдруг фьялли резко отступили назад и бросились единой толпой в ворота. Лишь на миг квитты дрогнули, и остатки фьяллей устремились в прорыв. Кто-то кричал в общем шуме, отдавая им приказы, но рассмотреть их старшего не удавалось.
– Догнать! За ними! Бей! – свирепо орал Сиград хёльд, дикий и страшный, с оторванным рукавом и большим размазанным пятном чужой крови на груди. – Я вам за моего Толстяка…
Почти не сопротивляясь, фьялли бежали к морю, и квитты били их на ходу, в спину, как придется.
– Чтоб ни один не ушел! Ни один! – кричал Эйвинд хёльд. – От кораблей отсекай!
На морском берегу пылал огромный костер, все пять кораблей были спущены на воду и лишь придерживались носами за отмель, чтобы не снесло. Вокруг них стояли с оружием наготове не меньше полусотни фьяллей. Вместе с теми, кто вырвался из усадьбы, их опять стало почти столько же, сколько осталось от квиттов. Прибежавшие из усадьбы фьялли ворвались внутрь освещенного круга и скрылись за щитами дозорных. Навстречу квиттам полетели стрелы. Впереди лежала неширокая полоса берега с тушами пяти кораблей, и огромный костер бросал отблески на сотни клинков во вражеских руках. Здесь проходила грань между тьмой и огнем, между землей и морем, между своими и чужими, между миром живых и миром мертвых.
Откуда-то с севера пролетела черная птица – ворон. Вернувшись, он закружил над костром, и все, квитты и фьялли, не сводили с него глаз.
– Это знак! – сам себе сказал Даг и шагнул вперед. – Кто у вас старший? – громко крикнул он, обращаясь к молчащим фьяллям.
Над берегом пролетел неслышный вздох. Сжимая оружие, те и другие ждали, будет ли ответ. А Даг вышел вперед, опираясь на копье, и вдруг сам себе показался похожим на Одина. Но захлебнуться гордостью ему не грозило, потому что рана в плече вдруг сильно заболела, а дышать было так тяжело, что ему приходилось делать перерыв почти после каждого слова.
– Я – Даг сын Хельги, хёвдинга Квиттингского Востока, – продолжал он. – Кто старший среди вас, кто может говорить со мной?
– Я, – почти тут же ответил молодой голос, и один из фьяллей шагнул вперед. Судя по его виду, он еще не участвовал в битве. – Я, Хродмар ярл, сын Кари ярла из Аскефьорда. Я достаточно хороший собеседник для тебя?
В голосе его звучала раздраженная издевка, но Дагу было не до обид. Глянув в лицо собеседника, Даг содрогнулся: он был готов драться с людьми, а не с троллями. Даже в неверном свете костра было видно, что все лицо Хродмара ярла покрыто мелкими шрамами, не оставившими гладкой кожи даже на ширину волоска. Весь его облик в дрожащем свете пламенных языков, в блеске острой стали, в отсветах морской волны за спиной казался нечеловеческим, точно это какой-то злобный дух, воплощение кровавой ночи.
– Хродмар ярл из Аскефьорда! – присвистнул за плечом Дага Халльгрим хёльд. – Да это просто подарок! Он – почти то же самое, что сам Торбранд Тролль! Торбранд конунг его любит, как сына! Не очень-то ему будет весело узнать, что его любимец сложил у нас свою распрекрасную голову!
– Ты поторопился, Хродмар ярл, забираться так далеко на Квиттингский Восток, – продолжал Даг. – У нас вам будет не так легко, как в других местах. Мы не хотим быть рабами вашего конунга и не будем. У нас есть кому биться с ним. И я предлагаю тебе вот что. Пусть твой конунг назначит день битвы, а до тех пор не пытается разорять наш берег. А когда настанет срок, тогда Отец Ратей решит, кому достанется победа.
– Я не могу решать за конунга, – не сразу ответил Хродмар ярл.
– Я предлагаю вот что, – говорил Даг. Он почти не верил, что с этими гордыми и непримиримыми людьми можно договориться, но попытаться он был обязан. Отец этого хотел бы. – Ты останешься у нас. А твоих людей мы отпустим и даже дадим один корабль. Они сообщат вашему конунгу новости. И пусть он пришлет кого-нибудь назвать день битвы. Мы обещаем, что посланцам не будет причинено вреда. И тебе тоже. А перед битвой мы отпустим тебя назад к твоему конунгу, и ты сможешь снова испытать свое боевое счастье. А если тебе это не нравится, то ты можешь принять бой прямо сейчас. Но только знай, что у меня и сейчас не меньше людей, чем осталось у тебя, а во все ближайшие усадьбы послано за помощью. Сюда подходит еще в три раза больше людей. Так что здесь вам не так повезло, как хотелось.
Хродмар ярл молчал. Сдаться, признать себя побежденным каким-то мальчишкой, сыном квиттинского хёвдинга, да еще пойти в заложники… Торбранд конунг не слишком обрадуется, узнав, что его любимец, на многократно проверенную удачу которого он так рассчитывал, отличился подобным образом. Лучше бы он не ждал Хродмара из Медного Леса, а послал сюда кого-нибудь другого. Асвальда Сутулого, например. «Женитьба отняла у него удачу! – наверняка скажет Асвальд, когда узнает об этом. – Это и понятно: зачем было брать в жены квиттинку?»
А в этой женитьбе и было все дело. Никогда раньше Хродмар не жалел своей жизни и без колебаний предпочел бы плену смерть в бою. Но теперь он не торопился в Валхаллу, потому что дома, в Аскефьорде, его ждала жена. А может быть, и дети, только такие маленькие, что их еще не видно. И он хотел к ним вернуться. Очень хотел. Он умирал от страшной болезни, горел в усадьбе, сражался во множестве битв, его топтал великан и засыпала каменная лавина. Он выжил, и теперь хотел жить дальше. С таким трудом завоеванное счастье изменило его, наполнило властной жаждой жизни. И сейчас Хродмар думал не о Торбранде конунге, а только об Ингвильде. Она ждет его и хочет, чтобы он вернулся. Лучше ему вернуться с опущенными глазами, чем умереть с гордо поднятой головой. В конце концов, ему не предлагают предательства. Фьяллей и их конунга не обесчестит, если они сразятся с квиттами в одной битве, решительной и последней. И для них это лучше, чем распыляться и тратить силы по мелочам.
Хродмар Удачливый не хуже Хеймира Наследника знал, что фьялли не бессмертные и их земля не бесконечная.
– Хорошо, – наконец сказал Хродмар ярл. – Подтверди обетом все, что ты сказал, Даг сын Хельги.
Черный ворон медленно описывал круги над их головами, точно невидимой нитью сшивал тьму и огонь, землю и море, своих и чужих, жизнь и смерть. И теперь Даг чувствовал огромную гордость, словно одержал небывалую победу.
* * *
Уже на другой день в усадьбе Ягнячий Ручей толпилось полным-полно гостей, жаждущих поглазеть на героев, на плененного фьялльского ярла (говорят, это побратим самого Торбранда Тролля! Да ну вас, не побратим, а приемный сын! Ведь у Торбранда нет детей! Вот он и остался совсем без наследников! Значит, боги за нас!), послушать рассказы о битве от самих ее участников. Среди прочих явился и Брим Зевака из-за ручья, скрывавшийся в лесу вместе с домочадцами. С собой он привел дочь Ботхильду и сына Стари – кругленького толстячка лет шестнадцати, с розовым серьезным лицом, рассудительного и неторопливого.
– Что? – не понял Ингъяльд. – Этого зовут Стари? А где же твой младший? Шустрый такой? Или у тебя всех сыновей зовут Стари?
– Какой младший? – в свою очередь не понял Брим хёльд, такой же толстоватый и неторопливый, как и его отпрыск. – У меня всего один сын.
– Даг! Равнир! – позвал Ингъяльд. – У меня что, в глазах помутилось? Они говорят, что Стари – вот этот. Но ведь к нам приходил другой!
– Приходил к вам? – изумился Брим. – Стари от меня на шаг не отходил! Так я его и отпустил бы бегать ночью возле фьяллей! У меня голова на плечах есть! У меня один сын, и неизвестно, сумею ли я, случись с ним что, раздобыть другого!
Это немудреное признание вызвало в гриднице громкий хохот. Переждав его, Брим пояснил:
– А к вам, как видно, приходил наш Перевертыш. Он любит забавляться – выдавать себя за человека. Видно, теперь моим сыном назвался.
– Какой еще перевертыш?
– Мы его так зовем. Это тролль такой. Живет у нас на ручье. Говорят, он еще маленький. Тролленок. Он любит ходить к людям и сам человеком притворяется. От него вреда нет, у нас его подкармливают. То морковку, то молочка… Ох, ну, мне теперь с этим пожаром до зимы работы хватит! Хорошо хоть утварь кое-какую успел вывезти… А теперь еще эти трупы! Дали бы вы мне людей – таскать, закапывать… А?
Брим из Поросячьей Радости уже думал о своих хозяйственных заботах, а люди из Тингваля недоуменно смотрели друг на друга.
– А что, по-моему, все отлично! – хихикнул наконец Равнир и дернул свое янтарное ожерелье. – Пойду расскажу Хродмару ярлу, что нам помогают даже тролли. Если у фьяллей есть головы на плечах, то они не станут связываться с таким грозным противником!
* * *
Светило солнце, и вода во фьорде казалась не серой, как было зимой, а темно-голубой и теплой на вид. Ветер гнал по ней бесчисленные мелкие волны, в них дрожали отблески света – неисчислимые улыбки морской великанши по имени Небесный Блеск. Обрывистые склоны берегов зеленели свежей травой, в нескольких местах с обрывов стекали прозрачные ручьи. Хельга всегда думала, что они живые, и подолгу разговаривала с ними, вслушиваясь в журчание стремительных струй по древним камням. А дальше, за горловиной фьорда, видной отсюда, с мыса Трех Сосен, расстилалось море – такое же темно-голубое, ровное, как полотно. В Хравнефьорд пришла весна.
Собственно, она пришла давно – уже кончался грасмонед, «травяной месяц». В свежей траве на склонах пестрели розовые, голубые, белые, светло-желтые головки цветов. Они так красиво обрамляли розоватые и серые гранитные валуны, что, казалось, сами камни высунулись из-под земли погреться на солнышке, полюбоваться ясным весенним небом и подставляют старые, усталые лица нежной ласке юных цветочных рук. Не зря наступающий месяц зовется ламбимонед – «ягнячий». Бабушка говорит, это оттого, что пришла пора выгонять на пастбища ягнят, но Хельга верила: в это сияющее, вольное, душистое, светлое время любой старик ощущает себя ягненком.
Все-таки она пришла, весна, в которую зимой с таким трудом верится. Пришла, и ни далекая война, ни раздоры, ни тревоги не смогли ей помешать. Грозная тень Повелителя Битв не заслонила дороги прекрасной Фрейе, которая ищет, настойчиво ищет любимого мужа и непременно находит, что бы ни случалось на земле.
Знаю я, вижу, как снова возникнет,
Вновь зеленея, из моря земля.
Бьют водопады; орлы за добычей
Станут к воде на лету припадать…

– вспоминалась ей древняя песня, и казалось, что вещая вёльва говорила не о Гибели Богов и новом возрождении мира, а об этом – о весне, которая непременно придет. И гибель, и возрождение увидит каждый, и незачем веками дожидаться на пирах Валхаллы. Открой глаза и смотри…
Вокруг мягко пел ветер, играл свежей листвой, Хравнефьорд тысячей внятных и дружных голосов пел песни весны. Ветер и ветви, камни и волны – такие разные, но никогда не ссорятся. Боги создали их, чтобы каждый жил своей жизнью и не мешал другим. Почему же люди не следуют этим простым и мудрым законам? «Человек – такое странное животное! – говорил когда-то Эгиль. – Ему всегда чего-то не хватает, всегда мало того, что он имеет».
Было тихо, но Хельга вдруг ощутила, что в песне ветра появился новый, едва различимый призвук. Ни одного внятного звука – просто ветер и ветви заметили, что среди них появилось новое существо. «Идет, идет, идет…» – шептали голоса, и Хельге слышалось в них стихийное, светлое ликование. Кому они могут радоваться, кроме как… Нет, это не он. Ворон к ней больше не придет.
Хельга обернулась. На опушке леса, шагах в десяти позади, стоял Хеймир сын Хильмира и внимательно смотрел на нее. Ветер поигрывал длинными прядями его волос, как веточками молодого стройного ясеня, одну забросил на плечо, покрытое белым мехом диковинной накидки.
Встретив взгляд Хельги, Хеймир улыбнулся и медленно шагнул к ней. Хельга смотрела на него серьезно: она знала, что он придет. Ей все время казалось, что он хочет что-то ей сказать. Стоило Хеймиру ненадолго потерять Хельгу из вида, как он начинал беспокоиться сам не зная о чем и искать ее. А найдя, не знал, что сказать. Привыкнув к этому, Хельга и сама начинала недоуменно оглядываться: где он, почему не идет?
Вдруг ей вспомнилось лицо того мужчины с бородой, который сидел у прозрачного источника в туманном мире Нифльхель. Тогда она подумала, что знает его, а сейчас сообразила: просто он показался ей похожим на Одина, такого, каким она его представляла себе. И в лице Хеймира ей вдруг ясно увиделось сходство с тем видением. Когда у него вырастет длинная борода, а волосы отступят ото лба назад… Но Один никак не мог попасть в Нифльхель. И почему Хеймир должен быть на него похож? Хельга не знала, но все это не удивило ее. Она ведь знала, что в мире нет ничего отдельного.
Она стояла на самом краю мыса, почти под ногами ее, далеко-далеко, плескалось море. Отступать было некуда, и она молча ждала, пока он подойдет. Срок их свадьбы пока не назначили, но ей следовало свыкнуться с мыслью, что они связаны навсегда. И наконец понять, чего же хочет она сама.
– Я сначала подумал, что это светлый альв спустился на землю, – мягко улыбаясь, сказал Хеймир. Он разговаривал с Хельгой осторожно, точно боялся неловким словом или взглядом помять хрупкий цветок. – Эгиль говорил, что у тебя душа светлого альва. Похоже, так и есть.
Хельга улыбнулась и отвела глаза, не зная, что ответить. А Хеймир сказал чистую правду. Когда он впервые заметил маленькую человеческую фигурку над обрывом, то принял ее за альва или особенно смелого тролля, не боящегося солнечных лучей. Она составляла одно целое с травами, камнями и кустами цветущего шиповника вокруг. Сначала он хотел уйти, не тревожа ее, но потом не удержался и подошел. Ему мучительно хотелось знать, что думает о нем и их обручении его нареченная невеста. После той ночи она изменилась: стала тихой, сдержанной, хотя вовсе не казалась грустной или подавленной. В ней поселились какие-то огромные мысли и знания, и от этого сама девушка стала казаться чем-то большим, чем простой человек. Но ее присутствие не подавляло, а, напротив, согревало и умиротворяло, как огонек светильника в тихом доме. На самого Хеймира она смотрела ровно и ласково, точно так же, как на любого другого. Но ему этого было мало.
– Как хорошо здесь, – сказал Хеймир и посмотрел в зелено-голубое пространство фьорда. Хельга молчала, и он, никогда не терявшийся в беседах с кем бы то ни было, не знал, что сказать. – Так и вспоминается:
Станут хлеба вырастать без посевов.
Горе забудется; Бальдр возвратится…

Хельга наконец подняла глаза и улыбнулась: Хеймир продолжил ту же песнь, которую она вспоминала и сама, и от этого на сердце у нее вдруг стало тепло, и его приход уже казался ей приятным. Хеймир с одного взгляда понял эту перемену и с облегчением улыбнулся ей в ответ. Он взял ее за руку, и Хельга позволила ему это.
– Послушай, что я хочу сказать тебе, – начал Хеймир. Сказать это следовало давно, но не хватало духа; только сейчас блеск солнца и моря, зелень и цветы и лицо Хельги, похожей на цветок, придали ему решимости узнать свою судьбу. – Пока нас слышат только земля и небо, но никто из людей. Я вижу, что ты не очень рада нашему обручению. Не подумай, что я, как великан Фрейю, собираюсь силой тащить тебя в свой дом.
– Но ведь так нужно, да? – Хельга вопросительно посмотрела на него. – Мой отец говорил, и Даг…
– Все это верно, но ведь можно придумать и какое-нибудь другое средство союза. Можно сосватать мою племянницу Сванхильд в жены твоему брату. Со свадьбой им придется подождать лет восемь-девять, но твой брат молод, ему некуда торопиться. Через восемь лет ему будет столько же, сколько мне сейчас… Или… если ты не хочешь быть моей женой, я могу посвататься к Далле. Она-то уж не откажется.
– Ты хочешь жениться на Далле? – Хельга не испугалась, просто очень удивилась. Между этит двоими не было ничего общего!
– Я не хочу! – с досадой ответил Хеймир. – Я только хочу сказать… Я хочу сказать, что хочу твоего счастья. Ты достаточно пережила со всем этим… Если ты предпочитаешь… – Хеймир кашлянул, но так и не выговорил имени сопреника, – другого… Если ты хочешь просто жить спокойно, у себя дома, с родными и не слышать ни о каких женихах, то я откажусь от этого брака. Я все возьму на себя, никто тебя не упрекнет. И войско слэттов будет с вами. Об этом не беспокойся.
Хельга отвела глаза. Сердце ее вдруг забилось так сильно, как еще ни разу после путешествия в Хель. Она боялась даже, что не забьется больше никогда – мертвый мир никого не отпускает просто так. Нет, она не подумала о Брендольве, она даже не заметила намека на него. Хеймир сказал что-то важное. Что-то такое, чего она еще никогда не слышала. И Брендольв и даже… Ворон до сих пор совсем не так говорили ей о своей любви. Они звали ее к себе, простой человек и дух побережья, и говорили: «Я не могу без тебя обойтись». А Хеймир вдруг отказывается от нее, потому что хочет ее счастья и позволяет ей самой решить, в чем это счастье. И внезапно ей показалось важным, а зависит ли от нее его собственное счастье, и захотелось, чтобы – да. Потерять его, опять остаться в пустоте… Нет! Это показалось таким ужасным, что Хельге захотелось схватить Хеймира за руку, но она не посмела.
– А ты сам… – начала она, не зная, как это сказать, – … не хочешь променять меня на Даллу?
– Нет. – Хеймир попытался улыбнуться, чувствуя, что сейчас все решится, и едва слыша собственный голос за стуком сердца. – Я не хочу променять тебя ни на Даллу, ни на кого-то другого. Ни на кого.
– Значит, обручать Дага с твоей племянницей не придется. – Хельга улыбнулась, мельком смущенно глянула на него и пошла по траве к тропинке.
Хеймир медленно следовал за ней, не стараясь догнать, но и не отставая. Он получил ответ и понял его, и теперь он чувствовал себя счастливым каким-то новым счастьем, будто перед ним прямо здесь раскрывались ворота в небесный мир светлых альвов. Хеймир сын Хильмира во многом превосходил прочих людей, но хотел быть любимым так же, как и заурядный рыбак с побережья.
А где-то вдали, на другом берегу фьорда, по ярко-голубой воздушной тропе меж зелеными вершинами гор и белыми облаками легко шагала богиня Фрейя, окутанная плащом солнечного света. Свет излучали ее золотые волосы, вьющиеся на половину неба, а радостный взор богини был прикован к кому-то далекому, кого она наконец-то увидела и к кому с любовью простирала руки.
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10