Глава 8

Однако загадочная дева Клионна была не из тех, кто ждет посторонней помощи, чтобы осуществить веления судьбы. Через несколько дней после благополучного для всех сторон исчезновения Бьярни с дружиной из бруга Айлестар Торвард конунг со своими людьми отправился на охоту. В окрестностях они захватили довольно много разного скота, но его Торвард предпочитал беречь: еще пригодится на обратный путь – кормить и дружину и пленников. Красивых юных дев надо хорошо кормить в дороге, а то ведь будут тощие и бледные – за них никто трех эйриров не даст, не то что марку серебра.

Но с охотой не слишком повезло: набили сколько-то разной ерунды вроде зайцев и птицы, попались две косули, но больше ничего – ни оленей, ни кабанов.

– Повыбили, что ли? – ругались фьялли.

– Да у них, говорят, ураган недавно был. Как раз перед тем, как нам прийти.

– Ураган – это похоже, вон, деревьев сколько поломанных. И веток посшибало – только троллям и пролезть.

– Да и опять как бы не началось! – Халльмунд с беспокойством поднял голову. – Вон опять ветер поднимается…

– Да нет, это разве ветер?

– А я и не чую ничего…

Торвард молчал, прислушиваясь. Ему тоже показалось, что потянуло ветром – каким-то странным ветром, одновременно теплым и прохладным, как вода в ручье, где прогретые солнцем верхние струи смешиваются с холодными, идущими из подземных родников. Пробежала дрожь по листве, и голова вдруг закружилась. Показалось, что миг вокруг дрогнул, на какой-то неуловимый миг вовсе исчез и появился снова – но уже какой-то другой.

Торвард не знал, как открывается Пылающая Дверь, но открытие ее почувствовал кожей.

Сам не понимая, что с ним такое, он замер на миг, потом огляделся. Его хирдманы продолжали обыденную болтовню, и только Сельви тоже прислушивался с несколько озадаченным видом. Они переглянулись.

– Ты тоже почувствовал? – спросил Сельви.

Торвард неуверенно кивнул. Вокруг что-то изменилось. Появилось ощущение, будто кто-то наблюдает за ними из-за ветвей. Вернее, не кто-то, например, сотня фениев с копьями и луками, а сами деревья словно вдруг обрели глаза и принялись рассматривать пришельцев – непривычно одетых, говорящих на другом языке.

Когда-то давно ему уже приходилось переживать нечто подобное. Где-то в другом, совсем другом, непохожем месте…

На глаза ему попался Халльмунд. И Торвард вспомнил. Это было позапрошлым летом, на Квиттинге. Неподалеку от Великаньей долины. Там у всех тоже возникло неприятное чувство, будто все вокруг живое, и Халльмунд тогда еще сказал: «Так и чудится, будто каждая гора мне морду набить хочет». Здешний лес не казался враждебным, но в нем появилась какая-то особая осмысленность.

А там, на Квиттинге, это случилось не просто так. Душой того леса возле Великаньей долины оказалась Дагейда – его сестра, дочь его матери от Свальнира, последнего из рода древних квиттингских великанов. Она вышла ему навстречу, чтобы ответить на те вопросы, на которые их общая мать ни за что не хотела давать ответов. Отводя глаза, рыжеволосая квиттингская ведьма сперва прикинулась елочкой – маленькой елочкой, ростом с десятилетнего ребенка. И лишь потом показала свой истинный облик…

И все пережитое в тот давний день вдруг вспомнилось Торварду так ясно, что по спине пробежали мурашки, мышцы невольно напряглись и он быстро огляделся – будто ждал снова увидеть ту елочку, которая то появлялась перед ним, то вдруг принималась бежать, да так быстро, что ни один тролль за ней не угнался бы…

– Конунг, что с тобой? – Халльмунд сразу заметил, что с его вождем что-то не так. – Учуял что-то? А ну тихо! – рявкнул он на дружину.

Все примолкли и тоже огляделись, держась за оружие. Все помнили, что находятся на враждебной земле, которая хоть и покорена, но может еще преподнести любые неприятные неожиданности.

Но все было тихо. Из-за ветвей не летели стрелы и копья, не выскакивали фении, размахивая оружием и испуская геройские крики…

Торвард всей кожей ощущал, что сейчас что-то случится. И наконец осознал, что же мешает ему и отчего он уже несколько раз потер ладонью грудь под рубахой: торсхаммер, амулет в виде молоточка из кремня, раскалился и обжигал кожу. Торсхаммер накалялся всегда, когда рядом появлялся кто-то из иномирных существ. Но во Фьялленланде это бывали простые тролли или ведьмы – а кто или что может попасться навстречу здесь, лучше и не пытаться угадать.

Еще раз оглядевшись, Торвард вдруг увидел поляну. Казалось бы, только что деревья стояли везде одинаково плотно, но вот уже ясно виден просвет, и там, на поляне, ярко светит солнце. «Туда!» – уверенно сказал внутренний голос. Настороженное любопытство, а вместе с тем предчувствие чего-то важного потянуло его вперед. И Торвард двинулся к поляне – совершенно неслышным шагом, сделав дружине знак не шуметь. Не зная, к чему готовиться – к встрече с врагом или лишь со зверем, – хирдманы так же крадучись последовали за ним.

И с каждым шагом тревожное чувство делалось меньше. Ветер утих, кругом царила безмятежность, и птицы щебетали как-то по-особому звонко. Солнечные лучи стекали с зеленых ветвей расплавленным золотом, и все вместе наполняло душу отрадой, словно наконец-то достигнуты те берега, где уже не будет ни войны, ни крови, ни боли, а только беспечальная радость и покой. Как на Островах Блаженных, о которых сэвейги успели наслушаться от местных.

Ветви впереди поднялись будто сами собой, открывая поляну. Под раскидистым ореховым кустом блестела вода – источник, круглый, будто чаша в земле, был выложен гладкими серыми камнями, которые в одном месте оставляли выход для ручья, убегавшего куда-то вниз по склону. Фьялли уже знали это место – они успели здесь побывать, осматривая местность, и могли бы догадаться, что находятся уже недалеко от бруга Айлестар.

Но об этом никто сейчас не думал. Ибо возле источника сидела на траве девушка такой красоты, что у каждого из видевших ее захватило дух. Стройная, в плотно облегающем платье из зеленого, как молодая трава, шелка, которое оставляло обнаженными руки, с длинными и густыми светлыми волосами, с правильными чертами лица, с черными бровями и ресницами, она, казалось, составляла одно целое с поляной, источником, солнечными лучами. Девушка расчесывала волосы золоченым гребнем искусной работы и смотрелась в воду, как в зеркало.

На фьяллей она поначалу не обратила внимания, давая им время похлопать глазами и ущипнуть себя в попытке проснуться. Наконец она подняла глаза… и сразу встретила взгляд Торварда, который стоял в трех шагах от нее. Твердый и умный взор ее серых глаз, словно проник ему в душу, и он переменился в лице.

Примерно этого он и ожидал. Перед ним было существо Иного мира – совсем не похожее на Дагейду, но одной с ней природы. Насколько милее была приветливая, изобильная, теплая и зеленая земля Клионна, чем гранитные скалы Медного Леса, поросшие ельником, мхами и сизыми лишайниками, настолько прекраснее Дагейды был здешний дух – но это дух, а не живой человек, и ничего хорошего от него ожидать не приходится.

И духи никогда не показываются на глаза смертным просто так. Раз она вышла ему навстречу из своего загадочного мира, который всегда рядом и всегда недостижимо далек, значит, чего-то от него хочет.

– Кто ты такая? – спросил Торвард.

Взгляд красавицы неуловимо изменился: похоже, она не ожидала, что он так быстро придет в себя. И последовал ответ, уж точно рассчитанный на то, чтобы повергнуть собеседника в глубокое молчаливое изумление:

– Я – любовь Торварда сына Торбранда и пришла сюда, чтобы встретиться с ним.

Торвард усмехнулся, однако постарался подавить ухмылку, которая могла бы местному божеству показаться дерзостью (каковой, впрочем, и являлась). Отличаясь порядочной любвеобильностью, он в разные времена имел множество близких подруг в самых разных концах Морского Пути и западных островов, но ни одна женщина еще не причисляла себя к его возлюбленным до того, как они хотя бы впервые увидятся! Такое убеждение любой другой женщины показалось бы нахальством, но девушка у источника была так хороша, что Торвард, мгновение подумав, не обнаружил в себе охоты отрекаться от такой «любви».

– Ну, дело хорошее. – Он улыбнулся. – Правда, не помню, чтобы назначал тебе здесь свидание, но почему бы и нет?

– Нет, конунг, ты должен сказать не это! – взмолился Хавган, не торопясь переводить его ответ. – Ты должен спросить, откуда она тебя знает.

– Да иди ты лесом! – отмахнулся Торвард. – Кто ж меня тут не знает – я тут один такой! А я тебя уже послушал один раз, там, на Снатхе, когда мы нашу рыжую норну в первый раз на дороге встретили. Ты мне, хрен с ушами, тоже подсказывал, чего говорить, – и я чуть под курган не загремел от этой беседы. Дай уж я сам поговорю. Переводи знай.

– Но ты должен еще спросить, откуда она, разве ты не хочешь этого знать?

– Хочу. Спроси.

– Я из страны, где царит лишь одна правда, где нет ни старости, ни дряхлости, ни печали, ни горести, – ответила на это девушка.

– Ну, это я и сам понял, – усмехнулся Торвард. – Вот если бы она сказал, что из во-он той деревни, что справа от вон того холма, тогда я бы удивился.

– Спроси, последует ли она за тобой.

– Так она уже сказала, что ради меня и пришла. Зачем десять раз про одно и то же?

– Но если ты не скажешь все, что положено, ваш союз не будет иметь силы!

– Союз? – Торвард поднял бровь. – А мы заключаем союз? Пока я слышал только про любовь. В союзе обе стороны какую-то выгоду получают. Какую выгоду любому из местных может принести дружба со мной, и так дураку ясно. А вот что мне может дать она? Спроси-ка у нее, что она мне предлагает?

– Что я тебе предлагаю? – теперь уже девушка удивилась, когда Хавган, страдая от упрямого невежества конунга фьяллей, перевел ей вопрос. – Я предлагаю тебе свою любовь. А ты в обмен на этот дар должен пообещать мне, что исполнишь любую мою просьбу и дашь мне все, что я только попрошу.

– Ищите дураков! – насмешливо отозвался Торвард. – Да мало ли чего она попросит! А я сюда не дары раздавать явился! И любовь я не покупаю – не урод кривой какой-нибудь, слава Фрейру! Пошли с нами, а там посмотрим.

С этими словами он шагнул к деве, схватил ее за руку и поднял с травы. На ее лице отразилось изумление и возмущение: за всю свою жизнь она и подумать не могла, что кто-то станет обращаться с ней подобным образом! А Торварда и это выражение на лице незнакомки, и тепло ее руки вполне убедили, что перед ним все-таки не видение и не оборотень, а просто девушка – хотя и очень красивая.

– Ты не смеешь! – воскликнула она и попыталась вырвать руку.

– Сама пришла, я тебя не звал! – ответил Торвард, не дождавшись перевода, поскольку и так понял, что она хотела ему сказать. – Можешь превратиться в белую телку и меня забодать – давай, пробуй. Попробовала уже одна такая! А не можешь – пошли со мной, и нечего тут выделываться, сама напросилась.

Девушка снова попыталась вырваться, но ни в белую телку, ни во что-то другое превращаться не стала. Одолевая ее сопротивление, Торвард сделал несколько шагов, потом вдруг засмеялся, обхватил ее за талию, забросил себе на плечо и пошел. Хирдманы вокруг хохотали, девушка сначала билась, но Торвард крепко хлопнул ее разок по заду, и она сразу унялась – видно, поняла, что богиня или сида в таком положении выглядит донельзя глупо, смешно и ничуть не величественно. А Торвард спокойно шел по тропе, словно не замечая веса своей добычи. Фьялли вокруг оживленно переговаривались, смеялись, обсуждая происшествие и строя разные предположения. Хавган в полуобморочном состоянии брел позади всех. Он знал множество сказаний, которые начинались встречей короля и прекрасной загадочной девы возле источника, но ни в одном из них действие не развивалось таким диким образом!

Видно, Торвард конунг уже усвоил, что, пытаясь подстраиваться под обычаи уладов, он сам себя делает дураком, как в случае с Тейне-Де. Теперь он предпочитал местные традиции прогибать под себя, даже если для этого их придется вывернуть наизнанку.

А его самого это происшествие так развеселило, что он даже стал насвистывать на ходу. Его не оставляло ощущение, что в лице этой девы, кем бы она ни была, к нему явилась богиня этого острова. И, заполучив это неуловимое создание в руки, он намеревался извлечь из этого все, что только возможно.

И его добыча была оценена по достоинству. Сопровождаемый изумленным гулом сэвейгов и уладов, Торвард вошел в башню и, сняв с плеча свою пленницу, поставил на ноги. Даохан, сидевший здесь со своими людьми в ожидании вечернего пира, вскочил, не веря своим глазам.

– Где ты ее нашел? – воскликнул он, позабыв поприветствовать союзника, что уже показывало, в какое глубокое изумление его повергла эта встреча.

Девушка, довольно долго провисевшая на плече Торварда в неудобном положении вниз головой, сейчас закрывала лицо руками, борясь с головокружением, и не могла стоять, так что Торварду пришлось снова подхватить ее и посадить на Миадову лежанку. Однако Даохан узнал ее с первого взгляда.

– А ты ее знаешь? – Торвард глянул на него. Даохан не спрашивал, кто это и откуда, его потрясло само появление светлой девы в бруге Айлестар.

– Это же она, Элит Элга, дочь Клионы! – воскликнул Даохан.

И тут же закрыл рот, мысленно браня свою несдержанность последними словами. Торвард не знал, кого приволок! Каким образом он заполучил Элит, не зная, кто она, – неизвестно, но если бы он, Даохан, промолчал, то смог бы как-нибудь выпросить у конунга фьяллей красивую пленницу, не называя ее истинной ценности.

Хотя, впрочем… У этого выпросишь, как же.

– Да ну! Ничего себе находка! – Торвард присвистнул и, взяв девушку за плечи, с новым интересом заглянул ей в лицо, отвел прядь светлых волос, мешавших ее рассмотреть. – То-то я себе думаю, неспроста это… И знает она меня, и сама ко мне пришла…

– Сама пришла? – Даохан удивлялся все больше и больше. Что у кого-то из местных силой или золотом вырвали сведения о том, где скрывается внучка рига Миада, – в это он еще мог поверить. Но чтобы та по своей воле отдалась в руки злейшего врага!

– Да. Сама пришла и сказала, дескать, любви хочет! – Торвард усмехнулся. – А это за мной не заржавеет, всегда пожалуйста.

Сэвейги вокруг засмеялись. Элит тем временем несколько овладела собой. Присутствие Даохана, отвергнутого ею жениха, делало это унижение еще глубже, и она постаралась принять гордый и невозмутимый вид: выпрямилась, расправила плечи, убрала волосы с лица и подняла голову.

– Разумеется, риг Банбы удивлен – нелегко ему понять, что женщина, отвергнувшая его, избрала другого! – Она взглянула на конунга фьяллей и с насмешкой указала ему глазами на Даохана, будто приглашая посмеяться вместе.

– Что? – Торвард свел брови, но быстро вспомнил. – А! Он же к тебе сватался! Еще пока я там раненый валялся, он сюда ездил, было дело. Ну, все понятно!

– Хотел бы я, чтобы дело и впрямь было понятным! – язвительно заметил Даохан. – Хотел бы я, чтобы ты, Торвард конунг, лучше представлял себе, кого ты поймал. Берегись: эта прекрасная белая голубка может укусить ядовитыми змеиными зубами! У нее ведь есть все причины тебя ненавидеть: ты захватил и ограбил ее землю, ты взял в плен ее деда и брата, а других братьев поубивал! А она не из тех женщин, кто легко меняет покровителя. Я бы поостерегся приближать ее к себе: уж не затем ли она пришла, чтобы взыскать с тебя кровавые долги?

– Скажи это самому себе, – посоветовал Торвард. – Не ты ли склонял меня к походу на Клионн, предлагал эту деву мне в постель, чтобы потом, когда она мне надоест, ты мог на ней жениться?

Поскольку они разговаривали при помощи Хавгана, Элит тоже все понимала в этой беседе. Услышав, какую участь ей заранее готовили, она не сдержалась и возмущенно вздрогнула, бросила на Даохана негодующий взгляд.

– Я за себя не боюсь, – продолжал Торвард. – Я за море уеду, и привет. А проклятьями меня не достать – меня уже прокляли по самое не могу, меня теперь проклинать – все равно что прутиком щекотать, после того как веслом по голове трахнули со всей дури! А вот ты подумай: как ты с ней жить собираешься, когда меня тут не будет? Лучше надейся, что я предпочту забрать ее с собой. Тебе же спокойнее будет. Сельви, отведи ее наверх. И под дверь посади кого-нибудь, лучше двоих.

Сельви подошел к Элит и слегка поклонился, показывая на лестницу, ведущую в грианан. Элит, все так же с гордо поднятой головой, словно королева среди своих слуг, пошла наверх – туда, где в ее собственном покое стояла ее собственная лежанка.

Поднявшись туда, она могла убедиться, что богатство ее за прошедшее время сильно возросло: два стоявших там ларя не закрывались, выше стенок наполненные серебряными и золочеными кубками, чашами, блюдами, браслетами, ожерельями и прочими сокровищами. Некоторые из вещей она узнала: иные принадлежали раньше фениям, иные – другим знатным людям. Некоторые, судя по их узорам, были изготовлены в дар богам и унесены фьяллями из священных рощ. В завитках узоров ожерелий и браслетов засохла темная кровь. Элит содрогнулась, как наяву увидев мертвые тела – кровь на груди, на шее, на лицах, на которых навек застыла ярость непримиримой схватки. Алая кровь на алом шелке одежд, на рыжей меди волос, на белой коже…

– Прекрасен ты был, брат мой Катайре! – негромко произнесла Элит, держа в руках знакомое ожерелье и мысленно видя того, кого ей уже не увидеть наяву. – Как шелк были твои золотые волосы, как спелые яблоки были румяны твои щеки; будто олень, мчался ты по лесу, настигая добычу прежде, чем настигнет ее копье, брошенное твоей рукой. И ты, брат мой Байле! Женщины любили тебя за ловкость в подвигах, за проворство в прыжках, за превосходство ума, за сладость речи, за красоту лица, за прелесть взора твоего – горько плачут теперь женщины Клионна, ударяя в ладони, и не будет им утешенья, ибо погибла их радость. И ты, брат мой Энлойх, – не знал ты равных себе, когда в Праздник Костров затевали юноши состязания в беге, в метании копья или тяжелых камней. Многими дарами владели вы, братья мои, – даром подвигов, даром мудрости, не было лишь у вас одного дара – дара долгой жизни, ибо доблестные предпочитают славную смерть, но не старость в безвестности.

Вдоль стен были ворохом навалены дорогие одежды из разноцветных шелков. В глаза Элит бросился знакомый узор – здесь лежал даже тот плащ из яркого, багряного шелка, который когда-то сама богиня Клиона вышила золотыми нитями в тот год, что прожила в бруге Айлестар, будучи женой Форгала. Теми самыми нитями она вышила его, что изготовила сама, когда пряла солнечный свет. И даже этот плащ, который Форгал незадолго до своей смерти, предчувствуя скорое расставанье, подарил Миаду и который престарелый риг надевал лишь два раза в год – на Праздник Костров и на Праздник Мертвых, стал теперь добычей конунга фьяллей. А тот не знал, да и не хотел знать, что означает для уладов эта вещь, и видел в ней лишь нарядную, дорогостоящую одежду, желанную добычу грабителя…

На миг самообладание изменило Элит, и она без сил опустилась на край лежанки, закрыв лицо руками и стараясь удержать слезы. В куче ожерелий она увидела и те, которые прежде носил Гвайт мак Брикрен и которые после победы над последним стали добычей Бьярни. И если они здесь, значит, Бьярни…

Но она помнила слова своей матери: «Женщина может и благословить, и проклясть его, погубить и спасти от гибели. Не родился еще тот мужчина, которому суждено прервать его жизнь, но он погибнет от слабой женской руки, если будет на то воля Богини».

И он узнает, что это воистину так. Зеленые острова живут и процветают под властью своих богинь, и богини защитят их от Черного Дракона, даже когда мужчины оказались не в силах ему противостоять.

Внизу начался вечерний пир, и Элит тоже прислали хлеб, мед и молоко – именно этим, по представлению сэвейгов, должна питаться богиня острова. Принесла еду Тейне-Де. Она уже знала, что гордая дочь Клионы тоже попалась в руки Торварда конунга, и ей было очень любопытно взглянуть, как та чувствует себя в неволе.

– Вижу, положение твое изменилось, Тейне-Де? – с легкой издевкой сказала ей Элит, увидев, как та входит с широким блюдом в руках. – Должно быть, ты теперь прислуживаешь королю Лохланна за столом, подаешь напитки, как прежде подавала своему отцу, расчесываешь ему волосы, подаешь умываться?

– Зато я не согреваю ему постель. Для этого он предназначил кого-то другого. – Тейне-Де сердито прищурила глаза. – И не стоило бы тебе попрекать меня – и ты ведь не так свободна теперь, как тебе бы хотелось.

– Не беспокойся за меня: моя участь в моих руках. Ибо я сама пришла сюда, а тебя привезли заодно со всеми пленными.

– Видела я, как Торвард конунг нес тебя на плече, как подстреленную дичь! – Тейне-Де засмеялась. Элит она всегда считала соперницей и теперь была рада случаю хоть раз поставить ее на место. – А ведь ты не так заносилась бы надо мной, если бы знала, что именно мне твой брат Бьярни обязан свободой, а возможно, и жизнью!

– Свободой? – Элит вскочила. – Что ты имеешь в виду? Мой брат Бьярни свободен?

– Да! Я выпустила его на свободу, отперла погреб, где он томился вместе со своей дружиной.

– Когда это было?

– Три ночи назад. И если бы ты поискала своего брата, вместо того чтобы бежать в объятия Торварда конунга, то сейчас, возможно, твоя участь была бы лучше той, которая тебя ожидает!

С этими словами торжествующая Тейне-Де повернулась и ушла. Она хотела объяснить Элит, какую глупость та сделала, явившись в бруг, где ее брата давно нет, но Элит чувствовала скорее радость, чем досаду. Пожалуй, знай она заранее, что Бьярни на свободе, она сделала бы то же. Дракона Восточного моря все равно нужно остановить, и это должна сделать она. Но если Бьярни снова на свободе, вдвоем они смогут преодолеть все невзгоды и расправиться с любыми врагами.

Но начать должна она. Одолеть Черного Дракона в открытом бою мужчин не удалось. А значит, дело за ней. Где-то поблизости находится Каладболг. И если она сумеет подчинить себе его силу, никакое войско ей не будет страшно. И только Дракон Восточного моря преграждает ей путь к силе девяти богов…

Приближалась летняя ночь, начало темнеть, но сквозь широкое окно женского «солнечного» покоя проникало еще достаточно света. Снизу долетал буйный шум пира, но чуткое ухо Элит уловило тихий скрип ступеней под тяжестью крупного, сильного тела. Она встала у окна и повернулась. Торвард вошел бесшумно и небрежно притворил за собой дверь.

Он не засиделся в этот раз на пиру, чему совершенно никто не удивился. Но привели его наверх не только те побуждения, о которых все думали, но и любопытство. От общения с Элит у него осталось очень странное впечатление: в первый миг он видел только очень красивую девушку, но чем больше смотрел, тем менее замечал ее как человека и тем сильнее ему начинало мерещиться за ней нечто большое, огромное… Доброе и светлое, как летнее небо, как зеленая роща, пронизанная солнцем, – и нечто опасное, как глубокая, холодная, черная вода, как сама бездна… И то и другое притягивало его: обещало блаженство и грозило гибелью, и все это было равно привлекательно для него – под грузом проклятья вынужденного желать смерти и вечно испытывать себя на прочность, искать предел своих сил.

– Так чего же ты на самом деле от меня хочешь? – спросил он после того, как они некоторое время молча рассматривали друг друга.

Он сам не заметил поначалу, что обратился к Элит на языке круитне, которому его в какой-то мере успела обучить королева Айнедиль за ту пару месяцев, что он прожил с ней на острове Фидхенн. Этот язык, на котором его предки по матери в течение тысячелетий взывали к богам, внушал Торварду глубокое живое любопытство, и он легко схватывал все, что узнавал от своей священной супруги. Почему он обратился к Элит именно на нем, он сам не знал – не только потому, что по-уладски умел пока только ругаться, а она едва ли понимала язык Морского Пути, но и потому, что ему мерещилась в ней богиня, а к богине уместнее обращаться на языке заклинаний.

– Откуда ты знаешь древний язык? – изумилась Элит, и Торвард улыбнулся: не только же ей его удивлять.

– Одна женщина научила, – небрежно ответил он.

– Но это невозможно! Уже многие века древний язык используется только для обращения к богам, и не может быть, чтобы какая-то женщина стала учить ему тебя, чужака… Это Тейне-Де? – спросила Элит, переполненная негодования против этой косоглазой предательницы.

– Нет, это не Тейне-Де. Та женщина вообще не здесь живет. Это у вас на языке круитне только к богам взывают, а на Козьих островах на нем еще говорят. Некоторые…

Даже на Козьих островах в речи простого населения от древнего языка сохранились только следы – в чистоте и полноте его сберегали только королевы-жрицы.

– Ты не так прост, как я думала… – медленно произнесла Элит, делая легкий шаг к нему. Она не так чтобы притворялась: с каждым мгновением этот человек, который постоянно вел себя не так, как она ожидала, внушал ей все большее любопытство.

– Да, – подтвердил Торвард, не отрывая от нее пристального взгляда. – Я очень сложный. Ты даже не представляешь насколько.

«И поэтому мне уже совершенно все равно, что ты обо мне думаешь и как ко мне относишься», – мысленно добавил он.

Но промолчал, потому что ему тоже было любопытно, как она себя поведет. Элит держалась удивительно: не как пленница и не как королевская дочь. В ее спокойной невозмутимости сквозило убеждение, что все человеческие – и вообще земные – законы не имеют над ней власти. Это создавало между нею и Торвардом нечто общее – хотя и в том смысле, как есть общее между тьмой и светом, землей и небом, жизнью и смертью, – неделимость, рожденная противоположностью.

Элит была одной из немногих, способных охватить умом такие вещи. Но и Торварда проклятье научило осознавать, как преломляются в его личной судьбе силы и законы мироздания. И сейчас напротив него стояла его полная противоположность, а значит, часть его самого – он не знал, как это получается, но чувствовал эту их общность.

– Нетрудно в это поверить, если правда то, что я слышала, – сказала Элит. – Говорят, что ты завладел Каладболгом.

– А! – Торвард небрежно махнул рукой. – Этот не настоящий.

– Что значит – не настоящий?

– Да вот он здесь. – Торвард подошел к ларю с украшениями, с грохотом поворошил чаши и кубки и почти с самого дна вытащил бронзовый меч с позолоченной рукоятью. – Смотри. Это мой «меч посвящения», я его получил на острове Туаль, когда… меня посвящали в конунги. – Он запнулся и не назвал прямо имени фрии Эрхины, и Элит поняла, что он все-таки не так невозмутим и самоуверен, как кажется. – А самоцвет Сельви вставил, он же кузнец и не то еще умеет. Но издали и правда похоже. Убедилась?

– Да, – ответила Элит, пристально глядя на меч в его руке, но даже не пытаясь к нему прикоснуться.

Она убедилась в том, что Клиона Белых Холмов сказала правду. Тот меч, что конунг фьяллей держал в руке, действительно однажды был Каладболгом. Сейчас, по прошествии месяца, сила Иного мира покинула его, но Элит различала следы алого сияния – испарившиеся, едва заметные, они, однако же, присутствовали и были видны взорам посвященных.

Элит подняла глаза к лицу того, кто владел последним воплощением Каладболга, и присмотрелась еще раз: неужели он и в самом деле не знает? Неужели тогда, когда он стоял на вершине Крепости Теней, в одеждах Красного Короля Холмов, с этим мечом в руке, он не почувствовал, как сила Иного мира вошла в этот клинок? Но Торвард уже безо всякого почтения бросил бронзовый меч обратно в ларь, а в глазах его, когда он смотрел на Элит, отражались мысли, очень далекие от чудес Иного мира.

Перед ним была молодая и очень красивая девушка – именно то, чего ему давно уже не хватало. Он еще не знал, как распорядится ее судьбой, но отпускать ее просто так уж точно не собирался. Богиня или смертная, она имела то, в чем он остро нуждался, и он был намерен это взять. Нежный зеленый шелк плотно обхватывал тело, обрисовывал очертания высокой, полной груди, которой словно было тесно в платье. Низкий широкий вырез платья открывал плечи, приводя на память слова старинного уладского сказания: прекрасна эта равнина, равнина для благородной игры… Талия, пожалуй, у нее была широковата, а плечи и руки с выступающими косточками на запястьях можно было назвать слишком худыми, но именно это привносило в облик Элит какую-то особую, неповторимую, острую прелесть. Чем больше он ее рассматривал, тем ярче разгорался огонь в его глазах, дыхание учащалось. Он подошел к ней поближе, положил руки на ее обнаженные плечи. Элит смотрела ему в лицо, подняв голову, и в ее глазах не было страха – в них светился вызов, она словно испытывала его своей красотой.

– Ты действительно самая красивая девушка на Зеленых островах, – прошептал он, наклонившись к ее уху, и прикоснулся лицом к нежной, теплой, гладкой коже на шее. – Я верю, что ты дочь местной богини.

– И это поистине так, – шепнула Элит.

Теперь она уже не была так невозмутима: близость его сильного, дышащего теплом тела взволновала ее, и она вдруг осознала, что с самого начала смотрела на этого человека с безотчетным восхищением. Он совсем не походил на признанных уладских красавцев – светлокожих, румяных, с золотистыми или медно-рыжими косичками, уложенными в невероятные прически, с красными и синими татуировками, – но по-своему был красив, и необычность его красоты впечатляла сильнее, чем то, к чему она давно привыкла. Она прекрасно понимала, чего он хочет, но не стала бы уклоняться, даже если бы могла. Враг он ей или друг – в нем кипела стихия и жажда любви, и все существо Элит не могло на это не отозваться.

– Ты можешь заслужить милость и благословение Богини, – продолжала она, подняв руку и с обещанием проведя ладонью по его спине. – Ибо я знаю: ты был проклят властью, силой и именем Богини и драгоценнейшие дары ее для тебя утрачены. Но Богиня живет в душе каждой женщины, и судьба твоя сейчас в моих руках.

– Не совсем так, о радость взора моего! – Торвард поднял голову и проникновенно посмотрел на нее. Расстегнув пояс, он бросил его на пол, развязал тесемки на рукавах и снял рубашку, а потом обнял Элит и привлек к себе. – Скорее похоже, что сейчас ты в моих руках, как три ваших острова из пяти. Даохан хочет загрести все, до чего дотянется, и ты, наверное, хочешь, чтобы от твоего рода уцелело побольше, а ты сама не попала после меня во власть Даохана. Вы оба зависите от меня, а я еще не решил, кто из вас мне больше нравится. Но у тебя перед ним огромные преимущества. Он – просто знатный стервец, любитель таскать из угольев печеную рыбу чужими руками. А ты – самая красивая девушка, которую я видел за последний год. И глаза у тебя умные. Если у нас все будет хорошо, я сам выкину отсюда Даохана и позабочусь, чтобы он тебе и твоим родичам жить не мешал. Про богинь и прочие «Речи Высокого» я сейчас думать не хочу – мне тяжело все время воевать, я ведь тоже не железный. Попробуй полюбить меня прямо сейчас – я верю, у тебя получится. Нам будет хорошо, и пока мне этого хватит…

Элит молчала, не отрывая глаз от глубокого багрового шрама, шедшего с его левого плеча на грудь. Из этого шрама смотрела смерть – он побывал там, на грани, побывал совсем недавно. И все-таки он выжил, и не только благодаря врачебному искусству Тейне-Де. Его защитила сила девяти богов – что бы ни думал он сам о своем почти невероятном исцелении.

Торвард подхватил ее на руки, перенес на лежанку, уложил и стал развязывать многочисленные золотые шнуры, скреплявшие тесное платье. Попутно он покрывал поцелуями ее лицо, шею, плечи, все более торопливо и жадно. Когда шнуры разошлись и ее плененная под шелком грудь вырвалась наконец на свободу – он охнул от восхищения и застонал от нестерпимого желания.

К этому времени Элит уже помогала ему, извиваясь и стараясь скорее выползти из платья, шарила по его бедрам, отыскивая узел на штанах – поскольку уладские герои, которым прежде случалось добиться чести ее любви, ничего подобного не носили. В ней заговорила Богиня – уже не спрашивая, чего хочет сама дочь Клионы. Так бывает, и это – цена, которую обязательно платит смертный, удостоенный чести стоять слишком близко к богам и слишком ясно слышать в себе их голоса. Как у всякой смертной женщины есть возлюбленный в Ином мире, так и у Богини есть супруг – он ее муж и ее сын, два единственных существа на свете, имеющих для нее значение. Она соединяется с супругом, чтобы произвести на свет сына, а тот вырастает, становится мужчиной и вновь сливается с ней, чтобы снова и снова порождать самого себя. А Торвард, при всех нынешних сложностях его судьбы, искренне любил Богиню, чья душа рассеяна искрами по душам всех женщин на свете, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Он понес свое наказание из-за любви, но, ненавидя Эрхину, не возненавидел саму Богиню и давно уже простил то, что ее именем ему было причинено зло. Он по-прежнему любил ее в лице каждой женщины и по-прежнему знал, что предложить ей. Ту ярость, что он вкладывал в битву, он умел вложить и в любовь.

Слыша возле уха страстные стоны девушки, Торвард уже не помнил, где он и с кем. Его окатывали широкие горячие волны блаженства, и где-то рядом была та черная бездна, из которой вышел каждый человек и к которой идет через свет своей жизни. Он не хотел сейчас никаких священнодействий, он хотел просто женской любви, но они оба были таковы, что ничего просто между ними было невозможно. Соединяясь, они становились Богиней и ее супругом, хотели они того или нет.

Богиня, бешено бившаяся в его руках, вдруг закричала, и этот крик был как луч света в бездне – голос Богини в глухой тьме его души, снова прорвавшийся, пробужденный, снова услышанный. На краткий миг все его существо залил горячий ослепительный свет – Богиня заглянула в него и наполнила собой. Он вскрикнул, умирая от этого блаженства, – и очнулся.

Еще некоторое время он лежал так, стараясь отдышаться, потом медленно отстранился, выпустил Элит из рук и откинулся на спину. Сердце колотилось, в голове стоял гул, во всем теле бродили остатки каких-то необычайно сильных ощущений – и блаженства, и опасности. Но на душе было легко: черная тяжесть проклятья снова ушла. Ему вспомнилось: когда ты даешь Богине то, что она от тебя хочет, тяжесть проклятья облегчается. Так было с Айнедиль, так вышло и с Элит. Мелькнула мысль: сколько их я должен ублажить, чтобы Богиня насытилась и успокоилась?

Но это была неправильная мысль, и Торвард сам понимал, что одной страстью делу не поможешь, будь ты хоть яростен и неукротим, как сам Бурый Бык, воплощение местного бога плодородия. Нужно что-то еще…

Торвард конунг заснул, утомленный не только любовным пылом, но и встречей с Богиней, – Элит это знала. Сама она не спала, рассматривая его, пока хватало света гаснущего дня. Багровые шрамы на плече и груди и другой шрам, на левом боку, короткий, но почти точно напротив сердца. И еще один – на бедре, с выемкой шириной в три пальца. И много других, поменьше. На ногах, немного выше колена, несколько шрамов накладывались один на другой, так что их линии сплелись. Элит подумала, что это следы каких-то древних воинских ритуалов, хотя любая девушка Морского Пути, имевшая случай наблюдать упражнения дружины, могла бы подсказать ей, что все гораздо проще – если противник изловчится ударить мечом под нижний край щита, то сюда и попадет. Поэтому у очень многих мужчин на этом месте несколько следов от пропущенных ударов.

Но все это нравилось Элит. Ее мать, как всегда, оказалась права – он ищет в себе Богиню, зовет, хочет вновь услышать ее голос. И сейчас ему это удалось, а значит, Богиня не совсем отвернула от него свое лицо.

Но Элит поняла и еще кое-что. Ни заклинаниями, ни ласками она не сможет подчинить его себе. Он не из тех, кто размякнет и согласится «исполнять ее волю и давать все дары, какие она попросит». Он будет выполнять ее желания только до тех пор, пока они совпадают с его собственными – вот как сейчас… Но никогда он не даст ей власти над собой. Это его независимое упрямство и привело к ссоре с Богиней – он не желал быть тем супругом, который одновременно и сын, во всем послушный матери. Он желал быть ее господином, как верховный бог Морского Пути, одноглазый Владыка Вдохновения, ищущий пути к познанию вселенной независимо от супруги и заключающий женскую половину мироздания в самом себе. Торвард не сказал ей ни слова об этом, но теперь Элит не хуже его самого знала, как развивались его отношения с верховной жрицей острова Туаль – за исключением незначащих мелочей. Два настолько сильных и независимых человека поначалу притягивают друг друга, но, когда слишком сблизятся, начинают друг другу мешать – и так, что вскоре им двоим на свете уже не хватает места.

Эрхина слишком полагалась на силу своего проклятья – и просчиталась. Элит знала, что должна действовать по-другому. Совсем рядом с ней находились оба условия, при которых она подчинит себе силу Каладболга, – меч, недавно служивший вместилищем его волшебной силы, и кровь Дракона Восточного моря. Бывший Каладболг находился совсем рядом – почти на расстоянии протянутой руки, лежал в открытом ларе на груде сокровищ, небрежно оставленный там человеком, который даже не знал его истинной цены. И сам сейчас представлял собой только сосуд священной жидкости, открывающей путь к силе. Как только кровь Дракона прольется на бронзовый клинок, сила Каладболга вернется в него.

Неслышно повернувшись, Элит запустила руку под перину и нащупала позолоченную рукоять кинжала с изображением головы Самхейна – Стража Ворот. Этим ножом на Празднике Мертвых она приносила жертвы. И его нашла в ларе среди прочих награбленных сокровищ. Торвард конунг сам принес его сюда – потому что никто не избежит своей судьбы и делает по ее воле шаг за шагом, желая того или нет.

Он лежал удобно – на спине, откинув голову с разметавшимися длинными черными волосами и открыв горло. Элит села, глядя на него уже не как женщина на мужчину, а как жрец на жертву – посланника к богам, наделенного честью перенести к ним благословения и просьбы смертных. Она не чувствовала к нему ни ненависти, ни жалости. В прежние века, когда священный язык круитне раздавался над полями и лугами Зеленых островов, супруг верховной жрицы каждую весну орошал своей кровью, как священным семенем, свежевзрытые пашни – чтобы одарить плодовитостью тело Богини и возродить в конце концов самого себя…

Но в тот миг, когда тусклое лезвие почти коснулось кожи, Торвард извернулся, так что клинок вместо горла скользнул по плечу, и одновременно вцепился в ее запястье. И сел, в изумлении глядя на Элит. Между ними застыл жертвенный нож с темными каплями крови на лезвии, и кровь текла по плечу Торварда, красный ручеек скатился уже на грудь, кровавые пятна появились на белой льняной простыне, словно рассыпанная спелая брусника.

Другой рукой Торвард держался за торсхаммер на груди. Тот был таким горячим, что даже ладонь, покрытая каменными мозолями от меча и весла, с трудом выдерживала этот жар.

– Ты что, с ума сошла? – наконец сказал Торвард. Он говорил на языке сэвейгов, но Элит его поняла.

Он легко забрал у нее нож, выпустил остывающий торсхаммер и схватился за порез на плече. Тем же ножом Торвард быстро отхватил край простыни и приложил лоскут к плечу. Промокнул, посмотрел на белый лен, украшенный ярким пятном его крови, и снова поднял глаза на Элит.

– Дура ты, хоть и умная! – с чувством произнес он, с сожалением, но без злобы, а потом испустил глубокий вздох облегчения. – Вроде обошлось. Да ты хоть подумала, что с тобой мои сделают, если бы у тебя получилось? Я вот даже думать не хочу. Ты что – Даохана предпочитаешь? Не волнуйся, не уйдет он от тебя. А меня так просто не взять – я же сын ведьмы! – Он усмехнулся. – И торсхаммер мой не из камешка под ногами сделан, а из Мйольнира. Даже не знаешь небось, что это такое? Он о нечисти предупреждает и вообще разогревается, когда есть опасность для жизни.

Элит отодвинулась. Торвард вытер нож краем простыни и метнул в ларь с сокровищами – тот со звоном упал на клинок Каладболга. Но увы – обладая многолетней привычкой и навыком заботиться об оружии, Торвард вытер нож так, что ни капли его крови на лезвии не осталось.

– Что я им скажу теперь? – Торвард еще раз приложил лоскут к порезу на плече, уже чистой стороной, плюнул на ткань и снова приложил. – Унимается вроде. Будут спрашивать, не знаю, что отвечать. Если сказать как было, потом самому тебя сторожить придется, а не то ребята тебя «нечаянно» из вот этого окна в ров уронят. И шею свернут предварительно, для надежности. Чтобы больше не пробовала.

Элит далеко не все понимала из его речи, но поняла главное – он раздосадован этим совершенно ненужным происшествием, но не напуган и не обозлен. Он вел себя как бессмертный, которого просто невозможно убить, и потому все попытки просто глупы. Как бог…

– Ну скажи, зачем тебе это надо? – сообразив, что она его не понимает, Торвард снова перешел на язык круитне и взял Элит за руку. – Да не бойся, не буду я тебя убивать. Ты скажи, чего я тебе плохого сделал? Даже на это дело я тебя вроде как уговорил – можешь мне не рассказывать, что не хотела. Еще как хотела, я даже сам удивился. Так в чем дело?

– Странно мне слышать такие вопросы от тебя, – наконец ответила Элит. Она бы не дрогнула, если бы в отместку он этим же ножом решил убить ее, но он повел себя так странно, что она несколько растерялась. Все его поведение говорило о том, что у нее нет и не может быть власти над его жизнью и смертью, даже если она держит нож, а он спит, – и она не знала теперь, что делать и даже что думать. – Разве не пришел ты на нашу землю как враг, разоряя и уводя людей в рабство?

– Ну и что? А то ваши между собой не воюют и своих же нашим купцам не продают. Да кораблями в Винденэс привозят!

– Мои братья были убиты тобой, мой дед и мой брат Бьярни стали твоими пленниками!

– Твои братья все равно бы от старости не умерли, у вас это не принято. Сегодня я их, завтра кто-нибудь меня – у мужчин судьба такая. Деда я не обижаю, поживет немного пленником, потом я уйду, он опять свой трон займет. Ваш остров-то я с собой не увезу! А твой брат Бьярни, забавный парень, уже давно на воле гуляет.

– В этом нет твоей заслуги.

– Как раз есть! – Торвард усмехнулся. – Да я сам его отпустил! Заболел он, видишь ли, умирает без свежего воздуха! Так я и поверил! Мы ведь тоже не такие дураки, какими нас считают премудрые улады! Мои люди нарочно подсунули Тейе ключ от погреба, чтобы она его выпустила! И пока пьяный десяток выл на луну, три трезвых десятка следили, что они будут делать, – чтобы просто уходили на все четыре стороны и не пытались кого-нибудь прирезать на прощанье. Да я, если хочешь знать, даже велел моей страже их корабль «проспать», не вмешиваться, если они попытаются его забрать! Правда, за кораблем они не приходили, так что, скорее всего, где-нибудь на острове в чаще сидят. О, лиуга-Мад! – выругался он по-уладски и стукнул кулаком по столбу лежанки. – Один раз в жизни хотел сделать доброе дело – и за это мне чуть горло не перерезали! Вот и помогай после этого людям! Ладно, тролли с вами!

С этими словами он поднялся и стал одеваться. Пытаться снова заснуть рядом с Элит теперь было бы сущей глупостью. Перед уходом он еще раз извлек из ларя тот нож с головой Самхейна и даже порылся в груде сокровищ, проверяя, нет ли там еще чего-нибудь такого, с острыми краями. Бронзовый меч он тоже забрал – но просто как оружие, которое ни к чему оставлять пленнице, вовсе не понимая, что он-то и был всему причиной.

– Ты смотри, помалкивай! – предупредил он, уже подойдя к двери. – Не рассказывай никому, а то у меня других забот много, кроме как тебя охранять. И вообще имей в виду: прежде чем меня убивать, надо излечить меня от жажды смерти. То есть снять мое проклятье. Как это сделать, я не знаю. Если ты так хочешь меня убить, то сначала придумай, как его снять. Может, у тебя и получится. Что-то есть в тебе такое…

Торвард ушел вниз, где еще раздавались хмельные выкрики его хирдманов и кто-то с особенным воодушевлением пел песню про некоего длинного дылду, что так славно приобрел дружбу бедер какой-то ивы ожерелий. Элит осталась одна в постели, орошенной кровью мужчины, – но так уж вышло, что решительно все между ними с самого начала шло не как полагается, а совершенно наоборот.

От всего произошедшего у нее в душе осталось множество разнородных чувств, и не самым последним из них было недоумение. Не так уж часто ей приходилось терпеть неудачи, и нынешняя ее скорее удивила, чем раздосадовала. Дракон Восточного моря не позволил ей выполнить волю богини, хотя казалось бы, что, если одна ее жрица прокляла его, это должно было облегчить другой жрице задуманное дело. Но увы – Элит помешало в конце концов само проклятье Эрхины, выворачивающее наизнанку желания Торварда. Ее саму, Элит, проклятье заставило попытаться убить его, потому что он хотел от нее любви; но оно же не позволило Элит добиться успеха, потому что сам Торвард все время хотел умереть и даже в любви видел способ хоть ненадолго забыть об этом желании.

Элит еще не знала, как будет действовать дальше, но понимала, что прежний путь не годится. В этом человеке скрыто столько разных сил, что гораздо мудрее попытаться найти к ним доступ, не лишая его жизни. Живой Торвард мог дать гораздо больше, чем мертвый. В том числе и того, о чем она до встречи с ним вовсе не думала.

Она наконец легла, вытянулась на простыне, еще хранящей легкое тепло и запах его тела, закрыла глаза и вздохнула. И подумала: а следующей ночью он придет?