Глава 8
Лютава проснулась оттого, что Лютомер прикоснулся к ее плечу. Она подняла голову – бойники еще спали, но, судя по струйке свежего холодного воздуха, в братчину кто-то вошел снаружи. Это оказалась Далянка – в дорогом куньем кожухе, покрытом тонкой красной шерстью, с теплым платком поверх вайнага – венчика из бронзовых спиралек и пластин, который она надевала по торжественным случаям. Девушка явно собралась в дорогу.
– Ты что так рано? – Лютава села, убирая волосы с лица. – Ты куда снарядилась?
– Я уезжаю. – Далянка подошла к ней, села на край лежанки и взяла руку Лютавы.
– Куда?
– Замуж выхожу.
– Что? – Лютава в недоумении оглянулась на Лютомера: казалось, что все это ей снится. Но он только улыбнулся и двинул бровью: дескать, а чего еще было ждать?
– Замуж выхожу и уезжаю. Скажи, чтоб не искали меня. Я сама так решила, по своей воле все сделала.
– Постой! – Лютава сама взяла ее за руку. – А родичи как же?
– У них еще дочери есть другие, а у меня судьба одна. Позвала она меня – я и пошла. Ну, прощай. – Далянка поцеловала ее. – Даст Макошь, увидимся еще. Отцу, матери от меня поклонись, скажи, вено после будет и на имяречение позовем. А пока пусть простят меня.
– Да будут с тобою Лада и Макошь, – сказала Лютава ей вслед.
Далянка еще раз обернулась, кивнула и вышла. На плече у нее висел плетеный короб, в который могли влезть пара рубашек и еще какая-нибудь мелочь. Она, достойная стать княгиней и получить воз приданого, ушла пешком, почти только с тем, что на ней, но зато ушла к тому, кому верила. Лютава не спрашивала – к кому. Уж наверное, у ворот Далянку дожидаются сани, а при них одно-два знакомых лица. А что она, Лютава, этих лиц не видела, так это даже хорошо. Ведь ее будут спрашивать, куда подевалась лучшая невеста Ратиславльской волости. И она с чистой совестью скажет: «Не знаю».
К Далянке пришла ее судьба, и у той хватило смелости за ней последовать – пусть судьба эта оказалась совсем не такой, как все ожидали. Но Лютава не осуждала подругу и даже не удивлялась ее смелости. Тот, кто идет своим собственным путем, каким бы странным тот ни оказался, имеет все же больше надежд на счастье, чем тот, кто покорно следует за толпой и даже не задумается: а мне-то сюда ли?
Осталось три месяца. Даже меньше. Яровед был здесь почти две недели назад, теперь уже пришла настоящая зима. Лютомер объявил бойникам, что в наступающем году весной вернется «в люди», так что и они, кому возраст позволяет, могут присматривать себе невест.
Из Ратиславля наконец приехал двоюродный брат Борослав Боровитович – младший родной брат Ратислава. Его называли Борославом-старшим, чтобы не путать с Бороней, Борославом-младшим, его двоюродным братом по отцу, с которым им досталось одно на двоих имя общего предка. Как он рассказал, после долгих разговоров с родом и волостью князь Вершина, несколько пристыженный теми делами, которые натворили якобы родичи его младшей жены, никаких обвинений Лютомеру и Варге выдвигать не собирался, а, наоборот, пообещал им по возвращении подарки во искупление вины. Взамен он просит их пока еще побыть в Чурославле и вернуться к новогодью, собрав заодно с волостей по Рессе причитающуюся князю дань. Как поведал Бороня-старший, Замила изводит князя нытьем и причитаниями по своему «брату» и требует наказания его убийцам. У нее на поводу князь идти не соглашается, ибо никак не может в угоду чужеземке обвинить свою родную Варгу в убийстве чужеземца, который к тому же сам первый нарушил мир, но, желая обрести хоть немного мира и покоя в семье и в постели, не хочет дразнить жену видом ее обидчиков. И Борослав-старший, который и в путь-то пустился, чтобы немного отдохнуть от вечных свар между его собственными двумя женами, его прекрасно понимал.
Лютомера и Лютаву это решение устраивало, и они принялись собирать дань, которую здешняя волость платила угренскому князю: зерно, мед, воск, льняное и шерстяное полотно, железо, меха, шкуры и кожи – кто чем богат. Благота, освобожденный с их приездом от этих хлопотных обязанностей, похаживал вокруг, засунув руки за пояс, или похрустывал капустной кочерыжкой и знай восхищался: это какая же жизнь пошла распрекрасная, ничего-то ему больше делать не надобно, знай себе прохлаждайся! Но едва возникало какое-то затруднение или недоумение, что-то не получалось, или что-то было некуда складывать, или хотя бы двое саней застревало в воротах – кочерыжка летела в сторону, а боярин со всех ног кидался помогать, разъяснять, изыскивать и растаскивать.
Однажды, уже ближе к концу месяца полузимника, Лютомер вернулся от Льняников – так звалось одно из дальних сел, в угодьях которого особенно хорошо рос лен, и все свои подати они выплачивали в основном им. Был поздний вечер, но никто не торопился спать. Привезенное принесли пока в братчину и разложили на лавках; Лютава металась между свертками льняной ткани, осматривала, ощупывала, разражаясь то радостными, то пренебрежительными восклицаниями. У всех хозяек лен получается разный, и качество ткани тоже бывает совсем разное. Бойники толпились возле лавок: они имели право на часть собранной дани, а их старые рубахи к концу года поистрепались. Парни щупали ткань, присматривали себе куски получше.
– Не трогайте никто ничего! – кричала Лютава, размахивая деревянным «локтем», которым измеряют ткань. – Худота, лапы-то подбери, нечего хватать! Вот все перемеряю, разберу, тогда и будем делить!
– А когда ты перемеряешь?
– Завтра! Не ночью же мне с этим возиться!
– А завтра мы опять уедем. Варга, хоть бы денечек дал отдохнуть!
– Я знаю, почему Миляга ехать никуда не хочет! Он боится, что его Приветку без него сосватают!
– Тебя не спросили! А можно мне вот этот кусок на рубашку?
– На рубашку тебе? Вот эту дрянь кто вам всучил? – Лютава гневно потрясала куском ткани, серым и грубым, да еще с камими-то ржавыми пятнами. – Да это делала безрукая какая-то, а потом еще в ларе лежало небось лет пятьдесят! Уж не знали, куда деть, пока не послали боги радости – бойников угренских! Ну, какой безглазый эту дрянь взял? Ты, Лесога, привез, тебе и отдам, делай что хочешь! На онучи разве, и то один срам!
– Ну… – Лесога почесал в затылке. – Это не от Льняников, это, похоже, от Сваряничей привезли.
– Делать-то с этим что?
– Ну, на подкладку в стегач сойдет, там все равно не видно. Туда и жалко хорошую-то, – примирительно предложил Дедила.
– А кто это подложил, я помню, – вставил Бережан. – Точно, у Сваряничей взяли, где еще, помнишь, чур дубовый на въезде. Не помню, как называется, там еще гороховой кашей нас весь день кормили. Помнишь, Лесога, девчонка у тамошнего деда, все глазками сверкала? Вот пока она с нами перемигивалась, бабка эту дрянь и подсунула.
– А что же ты тогда не сказал?
– Да я тоже… не на бабку смотрел.
Кто-то засмеялся, Лютава вздохнула:
– Ославят вас, как дураков последних! Вот велеть бы вам дань одними девками собирать, вот тут бы вы не промахнулись!
– Уж это точно! – Невесель ухмыльнулся. – Всех бы перещупали, пересмотрели, а самых бы лучших выбрали.
– Чуете, вот тут бы вместо тканин этих везде девки сидели, – мечтательно протянул Худота и обвел рукой лавки. – А мы бы ходили да выбирали: кому какую…
– Ну, пятнадцать локтей, на рубашку годится, кому? – Лютава подняла сверток сложенной ткани. – Соколик, тебе хватит, берешь?
– А мне?
– А ты погоди, тебе пятнадцать локтей мало, кусок узкий. Вон тот побольше вроде, погоди, сейчас померяю.
– А можно и два разных. Подумаешь, рукава другого цвета! Покрашу, и не видно будет!
Пока Лютава возилась с тканью, Лютомер отошел к окошку и прислушивался к чему-то далекому.
– Волков слышал, – сказал он, подойдя к сестре. – Далеко, плохо разбираю. А что-то нехорошее говорят.
– Что? – Лютава обернулась, опустив мерный локоть.
– Про чужаков каких-то. Но очень далеко, не слышу.
Лютава тоже прислушалась, но, не обладая тонким слухом оборотня, не уловила ничего.
– Далеко, – повторил Лютомер. – Пойду наружу, послушаю.
Он взял с лавки шапку и вышел.
Чурославль уже спал: маленькие окошки везде были задвинуты заслонками, печки не топились. По небу тянулись темно-серые тучи, как огромные комки нечесаной шерсти, а между ними в небесной черноте неожиданно остро и чисто поблескивали звезды. С пригорка был хорошо виден берег, засыпанный снегом, а чуть подальше – молчаливый спящий лес. Снова падал снег, но тепло – снова подтает.
Стояла тишина. И в этой тишине Лютомер отчетливо слышал долетающий из леса волчий вой. Серые братья подавали голос с полуденной стороны, где текла река Неручь, а еще дальше начинались земли, куда угренские князья за данью не ходили. Этот вой под ночным небом был все равно что голос с Того Света. Лютомер прислушивался. Волки подавали весть о том, что в их лесу появились чужие. Чужих было много, это была не добыча, а опасность, угроза. В звериной речи нет слов, и Лютомер понял только, что опасность несут люди.
Лютомер вернулся в братчину, когда бойники уже укладывались спать, Лютава собирала в отдельную кучу то, что успела измерить, чтобы завтра не начинать все сначала.
– Я в лес пойду, – сказал ей Лютомер. – Теребила, Березень, идемте со мной, ворота за мной закроете.
– Ты куда собрался на ночь глядя? – Лютава в изумлении вытаращила глаза.
– Волки говорят, опасность какая-то с полудня идет. А какая – так не пойму, самому смотреть надо.
– Сейчас, ночью?
– Утром поздно может быть. Все равно не засну, буду думать, что там да как. Пошли, ребята.
Лютава сначала посидела немного, но поняла, что быстро Лютомер не вернется, и легла. Но заснуть ей почти не удавалось: всю ночь она ворочалась, часто просыпалась и лежала, не в силах опять заснуть.
А белый волк мчался на полудень, сначала через лес на Медвежьей горе, срезая путь уже знакомой тропой, потом вниз по течению Неручи. Пролетев Медвежий Бор, он везде видел спокойно спящие дворы и никаких тревожных признаков. Потом начались владения Журавличей – сюда он еще не приезжал за данью, но и здесь все, по-видимому, было спокойно. Но теперь волчьи голоса раздавались уже близко, и в них звучало все то же предупреждение.
За Журавличами, где начинались почти не обитаемые леса, Лютомер остановился отдохнуть. Переведя дыхание, он поднялся на пригорок у реки, поднял морду к небу и завыл, скликая серых братьев на совет.
Вой в лесу прекратился. Лютомер ждал. Через какое-то время на опушке показались серые тени – одна, две, три, четыре. Первой шла матерая волчица, за ней два молодых волка, потом еще волчица. Приблизившись, волки остановились шагах в десяти, разглядывая Лютомера.
– Ты пришел, сын Велеса, – сказала волчица. – Мы звали тебя. Там идут чужие люди.
– Много?
– Очень много. – Волчица имела в виду бесчисленное множество. – На них нельзя охотиться, их слишком много, и все они вооружены железными длинными когтями.
– Насколько они близко?
– Можно добежать, не утомившись.
– Отведите меня к ним.
– Иди за нами. – Волчица повернулась и скрылась в лесу.
Лютомер устремился за ней. Этих мест он уже не знал, и хотя дорогу нашел бы, с проводниками дело шло быстрее.
Уже рассветало, когда он почувствовал близость огромной людской толпы. Что-то заметно изменилось в самом воздухе леса – дыхание тысячи человеческих тел согревало его и наполняло чуждым запахом. Тянуло дымом множества костров, пахло лошадьми, и волчьи ноздри дрожали от близости желанной, но недоступной добычи.
– Дальше мы не пойдем. – Волчица остановилась. – Там опасно. Иди сам. Ты – сильный, ты можешь там охотиться.
Дальше Лютомер пошел один. В лесу уже лежал снег – еще не так много, чтобы помешать передвигаться, но достаточно, чтобы белая шкура оборотня не бросалась в глаза. Ползком подобравшись к опушке, он выглянул – и увидел их.
Здесь тоже находилась весь, вероятно, начало какого-то села. В предрассветных сумерках было видно, что вся длинная полоса берега Неручи занята войском. Дымили десятки костров, прямо на подмерзшем песке раскинулись большие шатры, а кто-то соорудил себе шалашик из лапника. Люди уже проснулись, ходили туда-сюда, отроки тащили от реки котлы с водой, а где-то вода уже закипела и варилась каша.
Оглядывая берег острым взглядом волка и втягивая разнообразные запахи чуткими звериными ноздрями, Лютомер, однако, оценивал все увиденное ясным человеческим разумом. Людей здесь не меньше тысячи – неизвестно, сколько еще в шатрах и в постройках веси. Кто это и зачем? Вероятно, дешняне – кому еще прийти с полудня по Неручи, от Болвы и Десны? И уж наверное, они идут не в гости. Могли быть и радимичи, люди князя Радима, – но тогда бы дешнянский князь Бранемер предупредил бы и просил о помощи. А раз не просил – значит, это он и есть. И хорошо, если не в союзе с радимичами!
Дешнянский князь недавно сватался к Лютаве. А она ему отказала. Приезжавший в качестве свата волхв принял отказ спокойно – но пославший его князь, как видно, рассудил иначе. И вот «сваты» едут снова, запасшись более убедительными доводами.
Лежа неподвижно, так что даже близкий наблюдатель принял бы его за островок снега под кустами, белый волк наблюдал за утренней суетой воинского стана и продолжал думать. Нужно быстро что-то делать. Собрать войско и прикрыть землю угрян. В Чурославле с окрестностями тысячи не будет, даже если поднять всех мужчин, сколько их есть. Когда племя собирается в далекий поход, в войско снаряжают каждого седьмого. Но при необходимости защищать собственную землю не рассуждают и не мечут жребия – выходят все, потому что иначе и оставшиеся будут убиты или уведены в плен вместе с семьями. Ниже по Рессе лежат еще две волости. Собрать войско можно и там, все дело во времени, которого слишком мало. Надо предупредить людей из ближайших сел, чтобы собирали самое ценное из имущества и бежали на полуночь. А как все это сделать? Просто мчаться со всех ног назад?
Лютомер устал, целые сутки не смыкая глаз, но по необходимости мог бы потерпеть еще. Но уйти – оставить вражеское войско без наблюдения. Мелькнула мысль о волчьей стае – наблюдать они могут, но передать ему своим воем сумеют немногое. Значит, наблюдать надо самому. А предупредить… Был один человек, с которым Лютомер мог говорить почти на любом расстоянии. Не меняя положения, белый волк прикрыл глаза, и дух его рванулся в окошко Навного мира, как птица из неволи.
Лютава сидела в братчине за завтраком. Веселые бойники гомонили – им выпало время отдохнуть, и они собирались провести день за починкой одежды и снаряжения, а вечер – на посиделках. Саму «волчью сестру» ждали груды немеряного льна, сдвинутые пока в кучу, но она думала не о льне, с тревогой ожидая вестей от Лютомера.
И вдруг она перестала есть и замерла, глядя перед собой. Кто-то стучался в ее сознание из Навного мира. Прошлый опыт не прошел даром. Помня, какой ужас испытал в тот миг, когда узнал, что с Лютавой стряслась беда, но еще не понял, где ее искать, Лютомер позаботился, чтобы такого больше не случалось. Где-то на тропах Навного мира он отловил мелкого духа по имени Вьюн, прикормил его, приручил и сделал посланцем между собой и сестрой. Теперь каждый из них мог издалека не только почувствовать, хороши или плохи дела другого, но и видеть и слышать почти все то, что видел и слышал другой.
И вот теперь Вьюн, колотясь невидимым тельцем в ее «навье окно», принес вести. Лютава смутно увидела, а скорее просто почувствовала присутствие возле Лютомера множества чужих людей, и хотя самому ее брату непосредственная опасность пока не грозила, эти люди несли с собой огромную угрозу для всех. А догадаться, что за гроза идет со стороны нижней Неручи, большого труда не составляло.
«Навье окно» закрылось, а Лютава встала и закричала:
– Тихо! На нас дешняне войной идут, вот-вот здесь будут! Я к боярину!
– Вот, погуляли, блин, на посиделках! – отозвался Невесель, а остальные стали быстро доедать свою кашу. Имея некоторый опыт, бойники точно знали: на войну надо идти поевши!
Выслушав Лютаву, Благота сразу поверил ей – или предпочел поверить, потому что беспечность в таких делах обходится гораздо дороже, чем излишняя бдительность.
– Говорил я, говорил! – восклицал он, пока мужчины Чурославля спешно собирались на совет. – Он, князь Бранемер, дела-то вашего так не оставит! Не дали ему невесту добром, а он вот что задумал!
– Волок, ему волок нужен! – твердил один из его сродников, Святим. – Я и тогда еще сказал: за волок он сватается, а невеста – так, для порядку.
– Где же Ратиславичи? – горевал Мякуша. – Затем и поехал ваш брат, чтобы Ратиславичей упредить, и вон она, беда пришла, а их все нет!
– Сами будем справляться, не плачь, брат!
– Да ты гонца скорее пошли!
– Пошлю, вот-вот пошлю! Выясню только, что за дела, и пошлю.
– Да пока ты выяснишь…
– К Хортославу уже послали, и угренские бойники на волок побежали – скоро все знать будем.
По всем весям разослали гонцов с приказом всем мужчинам снаряжаться и подходить к Чурославлю. Все делалось быстро, без лишней суеты и криков. Потомки Чурослава и его бойников были полны решимости не опозорить памяти предков. Каждый из здешних мужчин имел в запасе стеганый доспех, не говоря уж о топорах и копьях. Целью дешнян, несомненно, будет захват Чурославля – городка, из которого управляется волок. Однако ров, вал и частокол Благотой содержались в порядке, что давало возможность и отсидеться, и отбиться.
Но сил одной волости для войны с дешнянами, конечно, хватить не могло. Как только вернулись бойники, посланные на разведку, Благота немедленно отправил гонца к князю Вершине. По пути тот должен был предупредить и две волости, лежавшие ниже по Рессе, чтобы там собирали ополчение, не дожидаясь князя. Чтобы поторопить соседей, Благота собирался послать туда сына, но Лютава сказала, что поедет сама.
Зная, что сама и послужила в какой-то мере причиной войны, она стремилась хоть что-то сделать и тем искупить свою невольную вину.
– Нечего тебе, воевода, мужчину подальше от войны посылать, – сказала она.
– Да я разве… – возмущенно начал Чуромил.
– Ты и здесь пригодишься. А в Коренск я сама съезжу.
– Поезжай. – Благота кивнул. Его вполне устраивало то, что дочь Вершины уезжает подальше от опасности. – Пришлешь сюда войско, да сама-то не возвращайся, пережди там, пока у нас все решится. А если что, то и назад к отцу отправляйся. И моих баб возьми заодно. Тут и без них тесно будет.
– Пусть следом едут, я их там встречу. А со мной не успеют, я быстро поскачу.
Гонец уехал с наказом гнать сразу в Ратиславль, не заворачивая в Коренск и Можеск, и одновременно с ним и Лютава тронулась в путь. С собой она взяла двух Лютомеровых бойников – только в прошлом году пришедших в Варгу тринадцатилетних Бадняка и Прибытка. Каждый взял заводного коня – Лютава понимала, что по пути раздобыть подходящих сменных лошадей едва ли будет возможно. Выехали почти сразу, еще пока челядинки не убрали со стола остатки того завтрака, за которым Лютаву застала весть из Навного мира.
Когда посланные варгой Хортославом бойники добрались до Медвежьего Бора, там их встретили немногочисленные беженцы из Журавличей – самого дальнего села, с которого брал дань угренский князь.
– Ой, войско идет, войско огромное! – причитали Журавличи.
Как выяснилось, у нападавших имелся конный отряд, пущенный впереди основного войска, и этот отряд налетел на Журавличей еще в предрассветной мгле. Не готовые ни обороняться, ни бежать, селяне стали легкой жертвой: большей частью их взяли в плен вместе со всем имуществом, и только некоторым удалось бежать.
– Коли так, то вот-вот и здесь будут, – решил Мыслята. – Бабы, детей собирайте, на волокуши, и бегом в лес. Если войско большое, то и на Чурославль надежда плохая, в лесу надежнее. А мы с мужиками здесь останемся. Помогайла, раз боярин уже знает, скачи во весь дух к Бобровичам. Пусть тоже баб с детьми отсылают, а сами вооружаются и к нам.
Так и вышло, что первый бой принял не князь, не воевода, а староста Мыслята. Он успел собрать далеко не всех мужчин широко расселившегося рода, но человек тридцать у него было. Вооружив своих братьев и племянников луками, он велел им переправиться на другой берег и там засесть на деревья. Остальных с топорами повел на тропу, тянувшуюся вдоль реки. Еще слабый лед не выдержал бы вес конного отряда, ехать можно было только вдоль берега, и здесь мужики подрубили несколько ветвистых сосен.
– Посмотрим, сколько их будет, – разъяснял Мыслята сродникам, которые слушали его, крепко сжимая топоры. – Если не больше нас – выйдем, пока кувыркаться будут, и ударим. Если больше – уходим в лес.
– Скачут! – крикнул с сосны Потворец, десятилетний Мыслятин неть. До Варги он еще не дорос, но теперь гордился, что воюет не хуже старших братьев.
– Сколько?
– Голов двадцать.
– Ну, братья! – Мыслята еще раз оглядел свое воинство. – Как крикну – валим деревья. Как упадут – стреляй. Как крикну – выбегаем, рубим. А ты, малый, гляди на дорогу. Сюда не гляди, что бы ни делалось – гляди на дорогу. Если еще увидишь, что скачут, – труби. А мы как услышим, если затрубит – отходим бегом в лес. Уходим по одному, встречаемся потом у Лесавиной избы. Все ясно?
Мужики закивали, сжимая луки со стрелами и топоры. Были времена, когда вот такое же собрание всех боеспособных мужчин рода и создавало единственный род войска. Теперь времена несколько изменились, но по-прежнему безопасность дома и семьи сплошь и рядом зависела от крепости рук, смелости сердца и умения слушать того, кто лучше знает.
Спрятавшись за деревьями и кустами опушки, стали ждать. За мелкими елями, среди пятен снега и груд палой листвы медвежеборцев, одетых в рыжие и бурые кожухи, едва ли бы кто разглядел. Дешнянский отряд быстро приближался. Уже можно было видеть золотую гривну на груди воеводы, железные шлемы некоторых его спутников. Остальные были облачены по большей части в стегачи, но деревянные круглые щиты, обтянутые кожей, имелись почти у всех. Всадники, как видно, были не из ополчения, а из нарочно обученной воеводской дружины. Обычно князь Бранемер держал ее на южных рубежах своих владений для обороны Подесенья от посягательств со стороны князя Радима, но теперь сам двинул дружину вперед.
Когда всадники миновали поворот реки, Потворец с сосны свистнул. По этому знаку мужики вскочили, налегли на подрубленные стволы и нажали.
Дешняне услышали свист и стали оглядываться. Но ветвистые деревья с шумом и треском уже падали; кто-то успел придержать коня, а молодой воевода даже сумел проскочить под первым падающим деревом, и его коня только хлестнуло сзади по крупу вершиной.
Но основной отряд попал прямо под падающие стволы. Опрокинутые кони с громким ржанием бились на земле под ветками, некоторые оказались сброшены в реку. Уцелевшие при падении всадники пытались вылезти из-под ветвей, но из зарослей вылетали стрелы и метко жалили, пробивая стегачи.
Мыслята закричал – и мужики побежали из-за деревьев, держа наготове топоры. Из дешнян к тому времени на ногах оставалось чуть больше десятка, тех, кто сумел выбраться из-под упавших стволов. Успевших подобрать щит и приготовить оружие медвежеборцы доставали рогатинами, с которыми привыкли ходить на медведей; других били топорами. Среди упавших стволов, закрывших всю тропу растопыренными ветвями, закипела короткая, неловкая, бестолковая, но ожесточенная схватка. Выученные воеводские кмети на чистом месте, несомненно, справились бы с лесными селянами, но, оглушенные падением, путаясь в сосновых ветвях, не в состоянии собрать растерянное вооружение, да еще и уступая числом, почти ничего не смогли сделать. Мужики, обычно добродушные и не склонные к жестокости, при виде врагов, пришедших разорять их дома и уводить в плен домочадцев, озверели и даже не предлагали сдаваться. Через несколько мгновений ни одного из дешнян не осталось на ногах – они были или убиты, или ранены, или оглушены падением.
– Еще скачут! – заорал с сосны Потворец. Вопреки приказу, он все-таки посматривал на место битвы, очень боясь за своего отца и старших братьев, но все же новую опасность сумел заметить вовремя. – Много, уходите! – всполошившись, кричал он. – Стрый Мыслята, уходите, их голов с полсотни!
– Уходим! – крикнул Мыслята. – Не брать ничего, некогда! В лес бегом, Раденя, Веретень, я кому говорю! Сейчас порубят вас, дураков! В лес, живее! Снежень, мальца в охапку и бегом!
Его послушались: добыча выглядела очень соблазнительно, но ухо различало совсем близко топот нового отряда, значительно больше предыдущего.
Один за другим мужики бросились в лес. Ни одного человека убитыми они не потеряли, несмотря на то что все их защитное снаряжение составляли овчинные и медвежьи кожухи да меховые и войлочные колпаки. Правда, имелись раненые, но все могли уйти на своих ногах. Скрывшись в лесу, медвежеборцы кинулись врассыпную и мгновенно исчезли среди стволов, как лесные духи, – будто и не было никого.
А новый отряд, возглавляемый самим князем Бранемером, подъехал к месту битвы. Раздались гневные, изумленные, негодующие крики – никто не ждал, что дружину воеводы Трислава удастся нагнать так скоро – и в таком виде обнаружить!
Вскинув щиты, дешняне ожидали нападения, но стояла тишина. Противник, как видно, отступил, и даже нельзя было понять, на кого здесь наткнулся передовой отряд. Князь Бранемер первым спрыгнул с коня и, держа щит наготове, подошел к завалу. Стонали раненые – еще было кого спасать.
Но едва он обернулся, чтобы приказать людям спешиться и заняться ранеными, как услышал изумленные крики. Снова глянув на завал, Бранемер невольно охнул.
Из леса вышел волк – крупный, белый, с ярко горящими зелеными глазами. Никто из видевших его даже мысли не допустил, что это может быть обычный лесной зверь – да и разве обычный зверь полезет прямо к вооруженным людям среди бела дня? Нет, это либо лесной дух в облике волка, либо оборотень.
– Князь Волков! – охнул кто-то за плечом Бранемера.
Припадая к земле и всякий миг готовый отпрянуть, волк подбирался к завалу с другой стороны. Там лежал сам Трислав – тело было наполовину скрыто под ветками упавшей сосны, но Бранемер узнавал его шлем и знакомый зеленый плащ.
Волк пробирался к Триславу. Князь Бранемер крикнул – волк только повел ухом, но продолжал свой путь. Кто-то выстрелил по нему – зверь мигом пригнулся, спрятался за стволом и дальше стал продвигаться ползком.
Не зная, что тот намерен сделать, но не собираясь подпускать зверя к телу родича, к тому же, быть может, еще живого, Бранемер осторожно двинулся вперед. Дешняне кричали, пытаясь его остановить, но князь не имел привычки прятаться за чьими-то спинами и всегда первым шел туда, где видел опасность. Волк, ожидая новых выстрелов, больше не показывался, но, судя по дрожанию веток и близкому шороху, продолжал ползти к цели.
Держа меч наготове, Бранемер добрался до ствола, приподнялся – и столкнулся со зверем почти нос к носу. В зубах волка висела, покачиваясь и поблескивая, золотая гривна Трислава – та самая, что Бранемер сам вручил ему после победоносной битвы с радимичами.
Дешняне дружно охнули. Изумленный Бранемер, забыв осторожность, кинулся к волку с вытянутой рукой, пытаясь выхватить из зубов гривну, – но волк ловко отскочил и пустился прочь.
Кмети закричали, но завал на тропе мешал им преследовать похитителя верхом. Бранемер одним махом, опираясь о ствол, перескочил через последнюю часть завала и бегом бросился за волком. А тот уже мелькнул белым пушистым хвостом на опушке, но бежал не спеша, словно никуда не торопился.
– Оборотень, это оборотень! – кричали сзади дешняне. – Княже, стой, куда ты! А вот я его стрелой!
Но сейчас стрелять никто не решался – зверь уже скрылся за кустами, и попали они бы скорее в своего князя. По знаку десятника еще человек двадцать соскочили с коней и пустились в погоню.
А князь Бранемер их не замечал и не слышал криков позади. Его душу переполняли изумление, негодование и стремление во что бы то ни стало вернуть украденную гривну. Преследовать кого бы то ни было через лес верхом почти невозможно, поэтому мысль взять коня ему не приходила в голову, и он мчался, перепрыгивая через бурелом, продираясь через заросли мелких елок, уклоняясь от свесившихся ветвей, скользя на влажной гниющей листве. Сучья цеплялись за одежду, царапали кожу, колючие еловые лапы норовили хлестнуть по лицу, но он ничего не замечал, боясь только одного – потерять мелькающую впереди белую спину. К счастью, в облетевшем лесу белого волка было хорошо видно. Он не ушел далеко, казалось, вот-вот, еще одно усилие – и его можно будет достать если не рукой, то хотя бы мечом.
А Лютомер и впрямь не слишком торопился. Он был безумно благодарен Мысляте и его родовичам, которые, во-первых, уничтожили передовой отряд, во-вторых, задержали княжескую дружину и вдобавок дали ему самому отличную возможность привлечь внимание Бранемера. Что это именно дешнянский князь Бранемер, он догадался, сравнив того, кого все тут признавали главным, с подробным описанием несостоявшегося жениха. Склоняя Лютаву к этому браку, Яровед не жалел красок, расписывая широкие плечи, русые кудри, голубые глаза князя Бранемера, его золотую серьгу с красным самоцветом в левом ухе, его тонкий белый шрам на лице возле носа. Возраст, осанка – все подходило, а к тому же прочие воеводы обращались с ним так уважительно, что ошибиться было просто невозможно.
И теперь его задача состояла только в том, чтобы заманить Бранемера с его людьми как можно глубже в лес. Украв гривну, он побудил дешнян пуститься в погоню, а чтобы они не бросали ее раньше времени, имелись легкие чары – такие, какие можно сплести на бегу, даже не имея возможности говорить вслух. Манить за собой даже легче, чем сбивать со следа. И Лютомер бежал, не очень торопясь, чтобы преследователи не отставали, порой давал им приблизиться, создавая видимость, словно он вот-вот будет схвачен, но ускользал в последний миг от протянутых рук, будто туман или хвост метели.
И наконец он действительно исчез. Князь Бранемер бежал из последних сил, стараясь увидеть-таки ускользнувшую белую спину, но вокруг были только деревья, деревья… И он остановился, вдруг обнаружив, что сердце в изнеможении готово лопнуть, что ноги подгибаются и не могут сделать больше ни шагу.
Кто-то остановился и тяжело задышал за плечом. Бранемер обернулся – это был его десятник Здоровун. Тот ловил воздух ртом, держась за грудь, и не мог сказать ни слова. Они уже поняли, что попали в плен чар – как в той кощуне, где под гусли-самогуды люди пляшут до изнеможения и все не могут остановиться. Так и они все бежали и бежали, а упрямые ноги все несли и несли своих владельцев, как взбесившиеся кони.
Из-за кустов по одному выбирались кмети и падали на холодную землю. Когда невидимые гусли перестали играть и волшба уже не тащила людей через лес, оказалось, что сами они не в силах даже стоять.
– Ну… что… оборотень… – задыхаясь, пробормотал кто-то. – Ох, Перун-батюшка…
Но Перун молчал. Вокруг стеной стоял чужой лес, и в плотно сомкнутых стволах нигде не виднелось ни малейшего просвета.
Когда Лютомер вернулся в Чурославль, в самом городе уже толпилось множество вооруженных людей. Еще больше их грелось у костров на луговине. Проходя мимо, он везде замечал знакомые лица: в этот род их с Лютавой недавно приглашали на свадьбу – женили разом двух парней, а к этим на днях заезжали за данью. Все мужчины были вооружены топорами, копьями и луками со стрелами на крупного зверя, что с тем же успехом могут бить и людей, везде лежали мешки и короба с припасами. Боевой дух не оставлял желать лучшего, дело было за врагом.
А враг запаздывал. Потеряв князя, войско остановилось, не дойдя до Медвежьего Бора. Сначала ждали, что Бранемер, догнав волка или бросив бесполезную погоню, вернется из леса к войску, но он не возвращался. Когда о происшествии узнал воевода Дубровец, в лес отправили несколько отрядов на поиски, но бесполезно. Сами они через какое-то время вернулись, но князя никто не видел. Мокрая листва с клочками подтаявшего снега не сохранила никаких следов.
Как воевать дальше без князя? Повада и Дубровец, как старшие в княжеском роду помимо самого Бранемера, призвали на совет волхва Яроведа, которого князь уговорил сопровождать войско. Тот выглядел ничуть не удивленным.
– Говорил я ему, князюшке-то, что девку он хочет взять непростую, рода непростого, и поход будет непрост, – сказал он сродникам. – Да уж делать нечего, помогу, поищу его сам. А вы, воеводы, на месте не стойте, ступайте вперед. Время дорого – возьмете Чурославль, пока князь Вершина на помощь не пришел, то честь вам и хвала. А время упустим – не с одним Лютомером, а с его отцом, да и, пожалуй, с самим Святомером оковским иметь дело придется.
– А князь-то как же?
– А князя я сам к городу приведу.
– Да когда же? Скоро?
– А это как лес отпустит.
Воеводам, при всей их храбрости и опыте, все же не хотелось воевать без князя, но речи волхва звучали разумно: князь Бранемер собирался брать Чурославль и земли дальше по Рессе, а значит, его волю нужно выполнять, не теряя драгоценного времени. Но уже наступил вечер, и воеводы, не решаясь идти в темноте по чужой земле, велели готовиться к ночлегу все на том же месте. Вперед они выслали своих, дешнянских бойников под предводительством варги Витимера – младшего брата Бранемера. Витимеру, иначе Витиму, исполнилось всего двадцать лет, но он уже успел не раз отличиться в сражениях с радимичами. Он рвался в лес искать старшего брата, но Дубровец решил, что за одну ночь князь с дружиной в лесу не пропадет – не маленькие, чай.
И Витим пустился в путь. Быстрым шагом, довольствуясь светом луны, они шли сначала вдоль течения Неручи, потом – по тропе волока через лес, довольно заметной даже ночью, потому что ею часто пользовались.
Выйдя наконец к Рессе, они сразу увидели на берегу множество огней. Кто-то присвистнул, все разом остановились. Сотни костров были разложены на берегу Рессы, охватывая берег широким полукольцом.
– Да их там дикие тыщи… – в изумлении протянул кто-то. – Когда собрать-то успели?
– Это князь Вершина подошел. Или сам Святомер.
– Делать-то что теперь?
– Если кто испугался, то у девок как раз посиделки, – с презрением бросил Витим. – А кто мужик, тот будет драться хоть с дикими тыщами. Пошли обратно.
Услышав эти новости, воеводы переменились в лице.
– Да откуда же оно взялось-то, дери его леший! – воскликнул Повада. – Наколдовали его, что ли?
– Так ведь говорил Яровед, что тамошний молодой князь – колдун знатный, и сестра его, которую мы воевать идем, тоже… того, – напомнил Чаегость. – Вот и наколдовали.
– А воевать-то это наколдованное может? – загудела дружина.
– Может, это морок один, а толку и вреда никакого?
– Ага, жди! Может, они мертвецов поднимать умеют – ты его рубишь, а ему все равно, он уже дохлый!
– А вот как бы в самом деле не подошел уже князь Святомер! – говорили наиболее разумные и не склонные все непонятное объяснять колдовством. – Ведь время-то самое для полюдья, вот он и пришел.
– Яровед-то сам где?
– В лесу Яровед! – в сердцах ответил Дубровец и выругался. – Ни князя у нас, ни волхва, как хочешь, так и разбирайся со всей этой…
– Жуть с копьем! – хмыкнул Витим. – Что, воевода, забоялся?
– Молчи уж! – огрызнулся Дубровец. – А ты от большой смелости хочешь, чтобы я с тыщей на десять пер? Там ведь не бойники, там мужики, а у них в селах бабы и дети остались!
Пока Повада и Дубровец ограничились тем, что послали Витима на волок, чтобы дали вовремя знать, если угренское войско вдруг само двинется вперед. О наступлении пока речи не шло: имея чуть больше тысячи человек, воевать с многотысячным войском, тем более без князя, его воеводы были не готовы. Ведь по первоначальному замыслу они предполагали лихим набегом захватить Чурославль, забрать невесту и уйти. Очевидно, что из этого теперь ничего не выйдет – угряне предупреждены и собрали войско. Даже и будь здесь князь, Повада и Дубровец еще очень подумали бы, а стоит ли ввязываться в драку с большими силами противника, терять людей, имея не слишком верные надежды на победу. Под свою же собственную ответственность они ничего такого делать не собирались. Дешняне не могли ставить под удар свое войско – ведь если их перебьют здесь, то угряне и радимичи попросту поделят Подесенье, и памяти ни о каких дешнянских князьях не останется! Им оставалось одно – ждать, пока Бранемер выберется из леса. Да и выберется ли? Он сгинул там, будто в том Дремучем Лесу, куда уходят души умерших, и сродники-воеводы с трудом гнали от себя опасение, что, как и с Того Света, ждать Бранемера обратно будет напрасным делом.
Весь день Лютава провела в седле, мчась по берегу вниз по течению Рессы. Как нарочно, в этот день похолодало, и копыта коней звонко стучали по замерзшей грязи. Сбиться с дороги было нельзя – путь указывала сама Ресса, да и Лютава помнила эти места, по которым проезжала не так уж давно. Отпустив Благотиного гонца вперед, Лютава останавливалась в каждой веси, созывала тех из мужчин, кто находился дома, коротко рассказывала о нападении и приказывала, вооружившись, немедленно отправляться в Чурославль.
– Сколько у вас мужчин, я знаю, – грозила она старейшинам, если те мялись и не горели боевым духом. – И помилуй вас чуры, если воевода хоть одного не досчитается.
Старейшины вздыхали, но противиться никто не смел. В своей волчьей накидке она была похожа на Волчью Мать – богиню Марену и сама внушала трепет.
Но как ни погоняла коня Лютава, как ни торопилась, едва соглашаясь перекусить на ходу, за этот день добраться до Коренска не удалось, хотя заночевали уже неподалеку. Лютава ехала бы и ночью, но коням требовался отдых, да и мчаться по мерзлым колдобинам в темноте было слишком опасно.
Проснувшись утром в первом селе коренской волости, Лютава проводила к Чурославлю местное ополчение, состоявшее из одиннадцати мужиков и парней, а затем и сама тронулась в путь. Отдохнувшие кони мчались резво, уже вскоре, проехав вдоль берега небольшой речки Корянки, Лютава увидела Коренск – городок на прибрежном холме.
Проезжая недавно из Ратиславля, они ночевали здесь, и Лютава кое-что знала об этом месте. Говорили, что когда-то здесь обитала голядь, – и в самом деле, вал, окружавший площадку поселения, высился тут с незапамятных времен. Но потом голядь сгинула, поселение долго стояло пустым, так что даже его старое название забылось. Заняли его совсем недавно, еще на памяти нынешних поколений, выходцы их племени вятичей, пришедшие с верховий Оки через Жиздру и Турею. Первоначально опасаясь голяди и кривичей, вятичи под предводительством своего отца и старейшины, по имени Кореня, подправили вал и даже выстроили поверх него частокол. Поначалу род жил здесь, но быстро стал расселяться. Сыновей у Корени имелось аж семеро. Все они взяли в жены местных голядок – тех уже тогда отдавали дешево – и расселились по всей реке, которую соседи стали звать Корянкой. С тех пор кореничи уже по второму разу пахали те же участки, пасли скот, ловили рыбу, били зверя и продавали меха заезжим торговцам. Их нынешний глава, старший сын Корени по имени Божирад, среди соседей звался боярином, а название кореничи распространилось уже и на другие окрестные роды, кто и не вел свой род от старого Корени.
Ворота стояли открытыми, будто здесь ждали гостей. Въезжая во двор, Лютава увидела впереди сани, в которых сидели две девушки, а мужик с возжами в руках шел рядом с лошадью. По облику и одежде все трое были из голяди. Хозяева – в основном женщины – стояли у дверей своих жилищ, встречая приехавших.
Лютава придержала коня. Увидев ее, хозяева на миг отвлеклись, а один из кореничей, низкорослый рыжеволосый мужик, усмехнулся, хлопнув себя по бедрам, и весело крикнул Лютаве:
– От еще одна! Заезжай, красавица, не бойся! Мы сегодня невест принимаем, и для тебя место найдется! Если что, я сам за себя возьму!
Кореничи засмеялись, голядин оглянулся на Лютаву почти с испугом. Баба в рогатой кичке, видно жена, хлопнула рыжего по плечу: не заговаривайся, мол!
– Молчи, дурень! – снисходительно окоротил рыжего и сам Божирад, стоявший впереди сродников. – Это же князя Вершины дочь. Здравствуй, волхва! – Он слегка поклонился Лютаве. – Пожалуй в дом. Замашка, коней возьми! – Он кивнул одному из парней.
Лютава сошла с коня и подошла к хозяевам:
– Здравствуйте, кореничи! Здравствуй, боярин Божирад.
– А это нам невест привезли, – кляняясь в ответ, пояснила ей большуха, рослая крепкая женщина, старшая жена Божирада. – Голядь своих девок дешево отдает, без вена, только возьмите! А у нас парни подросли. В прежние два года мы не женили, у самих урожаи были худые, а в этот год поднялись вроде, а и сколько ж тянуть? Вот, привезли. Идемте. – Она поманила голядок за собой в беседу. – Иди, мергужеле, не бойся, – подбодрила она ту из девушек, которая не решалась сойти с саней, хотя сестра уже тянула ее за рукав.
Лютава сочувствующим взглядом окинула обеих невест. Девушкам было, наверное, лет по пятнадцать-шестнадцать, но выглядели они еще моложе – тоненькие, как былинки, бледненькие, с тоненькими, как веточки, руками. На обеих красовались венки-вайнаги, но больше почти никаких украшений не было – обедневшие, еле-еле способные прокормиться голядские роды даже на свадьбу уже не могли снарядить своих девушек как следует. Лютава вздохнула. Хотелось сказать: «Куда же их таких? Какие из них работницы, каких детей они родят?» – но она сдержалась: неприлично бранить невест, только-только привезенных в род и еще не снявших свадебного покрывала.
– Ничего. – Большуха без слов угадала ее мысль, видимо, и сама думала так же. – Доить, горшки лепить, прясть сумеют. А там, глядишь, откормятся немного. Зато вена платить не надо. Мы тоже не больно-то богаты теперь – у нас ведь шестнадцать весей, а земелька поистощилась. Ясеня, сестрич мой, со своими уж в такую даль теперь забрался, не на каждый праздник приехать могут.
Девушек тем временем увели в беседу, где женщины рассмотрят их и решат, какую за какого из сыновей взять. Большуха ждала, пока Лютава пойдет за ней туда же, но княжна покачала головой:
– Ступай, мать, не жди меня. Я с делом к мужикам вашим приехала. Вели созвать всех, кто дома есть.
– По княжескому, что ли, делу какому? – Большуха не очень удивилась.
– Так и есть. Не ко времени я вам, и вести мои – не к свадьбе, да уж так боги судили, ничего не поделаешь.
Сам Божирад уже подошел к ним, видя, что княжна не идет за прочими женщинами. Коротко рассказав, в чем дело, Лютава велела собирать всех мужчин рода. Женщины запричитали, мужчины загомонили, сам Божирад с неудовольствием поджал губы. Еще бы – кто же обрадуется? Но, поселяясь на этой земле, его отец Кореня поклялся перед Перуновым дубом слушаться приказов угренского князя, а значит, отказать в сборе ратников он не мог.
К вечеру мужчины Корениного рода наконец собрались. Лютава сама вышла на маленькую площадку перед родовым святилищем. Окинув взглядом головы и лица, Лютава быстро подсчитала: полсотни ратников будет. Мало, ой, мало! За спинами мужчин толпились женщины, и на их лицах Лютава явственно видела недовольство. Конечно, она бы тоже не обрадовалась, если бы тихой мирной осенью, когда девушки собираются на посиделки, а парни ждут невест, кто-то вдруг явился бы звать ее братьев на войну! А ведь именно так и было, когда оковский княжич Доброслав призывал угрян идти воевать с хазарами. И как Ратиславичи не хотели воевать против хазар, так кореничи не хотели воевать с дешнянами. Но – придется. Уж она, дочь князей и волхвов, заставит их исполнять клятвы, данные предками перед ликами богов!
– Дешнянский князь Бранемер идет на наши земли с войском, – начала она, и народ затих, чтобы ее услышать. – Прознал он, что в городках по Рессе дань приготовлена для князя Вершины, и задумал ее себе взять. Если не отстоим нашу землю, то не одну дань, а и вас всех дешнянский князь в плен заберет, дома разорит, уведет на чужбину. В Чурославле ополчение собирается, теперь за вами дело. Собирайтесь, кореничи, Перун будет с нами. Нам недолго продержаться надо, вскоре уже князь Вершина угренский со своей дружиной на помощь подойдет. У кого топор хороший – топор бери, рогатины берите, луки, стрелы на крупного зверя – и врага отгоним, и сами с добычей будем. Мне боги сказали: если не убоимся, то победа наша будет!
Лютава умолчала о том, что причиной войны послужило ее нежелание выйти за князя Бранемера, но ее решительный и целеустремленный вид внушал людям уверенность и воодушевление. В волчьей накидке, с сулицей в руке, с бубенчиками и оберегами, Лютава сама была как богиня войны, и ослушаться ее призыва казалось невозможно.
– На все – один день! – объявила Лютава боярину и старейшинам. – Чтобы завтра на рассвете ратники уже были здесь. Пусть ночью идут, как хотят. Кого завтра тут не будет, тот на другой год дань заплатит вдвое больше. Если уцелеет, конечно. А я до завтра здесь побуду, соберу ваше войско и сама назад поведу.
– Что же, и воевать пойдешь? – хмыкнул один из мужиков, видимо местный кузнец, о чем говорила копоть в морщинах темного лица.
– Воевать не пойду, для этого у меня брат есть – варга Лютомер.
– А я уж думал…
– Ты ступай, Сварожий внук, – ласково, но непреклонно напутствовала его Лютава, и кузнец отвел глаза от сердитого взгляда глубоко посаженных серых глаз. – Ты говорил, шестнадцать мужиков у тебя в веси? Проверь, чтобы хоть топор, хоть рогатина у каждого была, ну да с железом у кузнецов должно быть хорошо. И припас на три дня каждому. Ты мужик умный, я вижу, справишься.
Кузнец еще раз хмыкнул, но поклонился и пошел исполнять приказ. Лютава, воплощавшая власть князей и волхвов, была гораздо больше, чем просто женщина.
Когда все дела обговорили, уже стемнело. Ночевать Лютаву устроили в жилье самого Божирада. Произведя на свет пять дочерей, из которых ни одну еще не выдали замуж, он соорудил для них отдельную истобку, куда бревенчатый наземный переход вел из его собственной, где он жил с женой и двумя неженатыми сыновьями. Третья из Божирадовых дочерей перебралась к старшим сестрам на полати, а Лютаве дали место на лежанке, где спали две младшие, совсем еще девочки. Не мудрствуя, Божирад всем семерым детям дал охранительные имена: сыновей его звали Нелюб и Неждан, а дочерей – Немила, Негляда, Незвана, Нежелана и Нерада. Лютава даже не сразу запомнила, где кто.
– А что же, у нас из-за этой войны и свадеб в этом году не будет? Опять? – спросила у нее вторая Божирадова дочь, кажется Негляда. Это была совсем юная девушка, лет двенадцати-тринадцати, но, судя по красным узорам на рубахе, уже созревшая для замужества.
– Ну, ты не перестарок еще, можешь и до другого года подождать! – Лютава улыбнулась.
– Не приставай к волхве! – одернула младшую старшая сестра. – Она устала.
– А мне-то что? – Негляда дернула острым плечиком. – За мной в эту зиму не приедут. И на сани меня не посадят, ты сама и беспокойся!
– На сани? – не поняла Лютава.
– У нас обычай такой, – пояснила ей Немила. – Как у отца дочь подрастет, он в месяц полузимник сажает ее на сани, везет в другое село, где другой род, там едет мимо дворов и кричит: «А вот кому невеста нужна!» А тамошние мужики, кто надумал сына женить, значит, откроет ворота и машет – заезжай, дескать! Так и выдают. А нас у отца пять, да у стрыев еще своих девчонок девять голов всего. Вот отец и грозится: чем кормить вас и приданое всем давать, посажу в сани и повезу по весям, пусть берет вас, кто захочет. Мать с ним бранится.
– Это он говорит так! – обиженно вставила третья девочка, лет десяти. – Мне баба Нажитиха говорила – не повезет он нас по селам, пугает только, чтобы слушались.
– А вдруг повезет! – Негляду, понятно, этот вопрос волновал больше, чем младших, потому что с ней это могло случиться даже в эту самую зиму, если старшие пожелают побыстрее избавиться от лишних ртов. – Вот была бы у меня такая! – Она с завистью посмотрела на сулицу, прислоненную к стене возле Лютавы. – Ты прямо богиня Марена! Я знаю, ты – «волчица». У нас тоже такая есть в роду, только она в лесу живет – стрыйка Несвета. Она и на совет с копьем приходит, ее отцы и деды боятся, а как она заговорит – все молчат, дышать не смеют! Ты за себя постоишь. Если что, в святилище уйти можешь, волхвы тебя не выдадут, а с волхвами и князь не будет воевать, если не совсем дурак. А если дурак – ему самому люди голову оторвут и в святилище на золоченом блюде отнесут. Вот так! А мы…
Лютава вздохнула. Она тоже знала силу волхвов, но все не так просто. Большая власть подразумевает большую ответственность. Чем знатнее человек, чем больше значат все его решения и поступки, тем меньше свободы ему остается.
– Ладно, спать давай! – велела Немила. – Может, нас еще дешняне завюют, всех повяжут, на Хвалынское море свезут и там в рабы продадут. Помнишь, как голядь мимо везли хазары в прошлый год? Князь Радим продавал. Так что еще обрадуешься, если на санях замуж повезут – все-таки лучше, чем за Хвалынское море…
Несмотря на усталось, заснула Лютава не сразу. Ее грызло беспокойство об оставленном Чурославле. А вдруг сегодня, пока она вела все эти переговоры, князь Бранемер уже подошел под стены? Время от времени мысленно окликая брата, она знала, что ничего страшного пока не случилось, но каждый миг ждала, что все изменится к худшему.
Утром она проснулась от непонятной суеты. В истобке горела лучина, а девушки в белых рубахах столпились возле какой-то из женщин – не Божирадовой боярыни, а другой.
– Что там? – спросила Лютава, сев на лежанке.
– Да и не знаю, как сказать… С добрым утром, княжна! – Вспомнив, женщина поклонилась. – За ночь какое-то войско подошло неведомое.
– Войско? – Лютава отбросила одеяло и вскочила, но опомнилась и подобрала ноги с холодного пола. – Ничего себе – утро доброе!
Войско! Она подумала об одном – о дешнянах, о ком же еще! Они уже здесь! Так быстро! Внутри что-то оборвалось, сердце похолодело. Если дешняне уже здесь, значит, Чурославль они прошли! Городок взят, войско разбито… Лютомер…
Схватив свои вязаные чулки, Лютава натянула их на ноги, вскочила и принялась торопливо одеваться. Кое-как умывшись, пригладив волосы, не имея времени и терпения перечесывать и переплетать косу, она натянула полушубок, повязала голову платком и выскочила во двор.
Здесь толпились мужчины – и жители Коренска, и те, кто со вчерашнего вечера остался здесь.
– Что там? – спросила Лютава, подбежав к Божираду и торопливо поздоровавшись. – Это дешняне?
– Да леший их знает! – Боярин поглядел на нее так хмуро, будто это Лютава была виновата в появлении войска. – Утром встали – смотрим, костры. И много костров. Стоят пока мирно. Да сама погляди.
Лютава заметила, что ворота открыты и в них толпятся люди. Торопливо протолкавшись, она и сама увидела на луговине за мысом в беспорядке рассеянные костры. Костров насчитывались десятки. В редеющей мгле уже виднелись черные громады то ли шатров, то ли шалашей. Шевелились люди, но как-то вяло шевелились.
– Что же теперь? – Она повернулась к Божираду.
– Не знаю, княжна. – Тот развел руками. – Но я один со своим родом против целого войска воевать не стану.
Лютава поискала глазами своих бойников. Бадняк и Прибыток стояли среди кореничей, и на лицах их отражалась та же тревога. У нее мелькнула мысль: сейчас, пока еще не рассвело и выход из городка свободен, надо бежать! Божирад намерен сдаться сразу, как только его об этом попросят, да и что ему делать – для борьбы с таким войском сил у него явно недостаточно. Но она вовсе не хочет попасть в плен заодно со всеми его домочадцами, не хочет и оказаться запертой в чужом городке. Она уже собралась приказать бойникам скорее седлать коней, но тут мужчины вокруг нее зашевелились, и она увидела, что со стороны чужого стана к воротам приближается небольшой отряд.
Человек десять поднимались по тропе к воротам. Божирад крякнул, оправил пояс, оглянулся на сродников и сделал шаг вперед. Старшие из братьев потянулись за ним и встали перед створками. Незваные гости несли с собой горящие факелы, огненные отблески в полутьме раннего утра освещали их лица. Все это были мужчины, у нескольких висели на поясах мечи или топоры, но все же гости не выглядели снарядившимися на бой. Ни стегачей, ни даже щитов, и оружие не приготовлено… Может, надеются решить дело миром? Понимают, что одинокий родовой городок без княжеской поддержки едва ли захочет воевать?
Но тут в одной из приближающихся фигур Лютава увидела нечто настолько знакомое, что от удивления все прочие мысли и домыслы из головы разом исчезли. Непочтительно толкнув кого-то из кореничей, она пролезла вперед и смотрела во все глаза на того, кто возглавлял отряд. Вот уж кого она не ожидала увидеть здесь и сейчас! Вот уж о ком она совершенно не думала!
Однако это ей не снится и не мерещится, и темно все же не настолько, чтоб обознаться. Она отлично помнила эту статную фигуру, это красивое лицо с мягкой ямочкой на подбородке, эти русые кудри, видные из-под шапки, большие глаза… В волчьем полушубке, крытом какой-то крашеной тканью, с дорогим заморским мечом у пояса, к воротам поднимался Ярогнев, сын оковского князя Рудомера, племянник и наследник Святомера твердинского…
Осознав, что это действительно он, Лютава отпрянула и спряталась за спинами кореничей. Она не могла даже сразу сообразить, добро или зло несет ей это нежданное появление. Это не дешняне – значит, хорошо. Но не окажутся ли вятичи еще хуже дешнян? Смотря с чем они пришли. Если воевать…
От этой мысли у Лютавы вдруг ослабели колени, и она прислонилась к холодному бревну частокола. Все силы разом ушли, как вода из пробитого меха. Дешняне с юга, вятичи с востока – угряне не справятся с двумя врагами разом. А если эти двое объединятся, они раздавят угрян, как муху. А если они уже объединились и затеяли этот поход по договоренности между собой? Тогда угрян ничто не спасет. И даже если вятичи и дешняне потом передерутся при дележе добычи, угрянам будет уже все равно.
А тем временем вятичи достигли ворот.
– Здравствуй, Божирад Кореневич! – раздался оттуда знакомый голос. – Да благословят боги тебя и род твой, да не иссякнут ваши нивы, да хранят чуры очаги ваши!
– Здравствуй и ты, Ярогнев Рудомерович! – отозвался Божирад. – Спасибо за доброе слово! Будь благополучен и ваш род. Прошу, будь гостем.
Вятичи стали заходить во двор, люди толпились, Божирад старался расчистить гостям дорогу в братчину. На Лютаву никто не обращал внимания. Снова мелькнула мысль сбежать, но уже как-то неуверенно. Бежать ей не хотелось. Да, опасность существовала, но важнее было выяснить, с чем вятичи сюда пришли. Ведь возможно, что о нынешней войне вятичи ничего не знают и Святко просто послал Ярогнева собирать дань – видимо, с Жиздры и Серены тот явился уже хоженым путем, на Турею и сюда, к Рессе, как уже давно тянутся потихоньку вятичские поселенцы. Уж не хочет ли он и тут дань собрать? А что, ничего удивительного. Угренские князья давно поняли опасность – при большом количестве вятичских поселенцев оковские князья могут посчитать себя вправе собирать дань с соплеменников. Тем более что на Оке отлично знают, что прежнего сильного князя в Смоленске больше нет и угрянам нечего рассчитывать на помощь. С другой стороны, потребность в дани, чтобы торговать или воевать с хазарами, у оковских князей сейчас выше прежнего…
Все это было ясно. Неясно оставалось другое: чем ей, дочери Вершины, грозит появление здесь оковского княжича Ярко и что теперь делать?
Впрочем, Лютава не чувствовала страха. И даже не потому, что такая смелая. Она хорошо помнила события конца весны и Купалы. И тогда Ярко относился к ним, детям Вершины, гораздо добрее и дружелюбнее, чем прочие оковцы. Он искренне полюбил Молинку… Молинка! Лютава прижала руку к губам, словно удерживая крик. Ведь Ярко ничего не знает о том, что Молинки давно нет в Ратиславле. Тогда, после Купалы, Лютомер обманом увез у Ярко невесту, а теперь он, как видно, явился за ней сам! Может, не только за ней, но это уже не важно.
И, осознав это, Лютава смело выступила из тени под частоколом и уверенно направилась вслед за мужчинами к братчине, куда повели Ярко с его спутниками. В ней разгорался азарт, словно в погоне за зверем-удачей; поднимались воодушевление, радость и вера в свою победу.
Она спустилась по двум ступенькам в братчину, где толпился народ, и пробралась вперед, огибая кореничей. Гостей уже усадили на лавки, двое парней усердно раздували огонь в открытом очаге, который тут был вместо более привычной печки в углу. Лютава пошла вперед и остановилась перед Ярко. Кто-то из его спутников охнул – видимо, узнал ее. Сам Ярко в это время, поднявшись на ноги, принимал чарку медовухи, которую ему с поклоном подавала большуха. Подняв глаза на возглас, он увидел Лютаву и вздрогнул. Медовуха выплеснулась из чарки и потекла по пальцам. Ярко невольно сделал шаг вперед.
– Ты? – в изумлении воскликнул он. – Лютава Вершиновна! Ты здесь? Ты… одна?
Он огляделся, и в лице его так ясно отразилась надежда прямо тут же увидеть рядом с ней и Молинку, что Лютава чуть не рассмеялась, но сдержалась и вздохнула.
– Здравствуй, Ярогнев Рудомерович! – Она поклонилась. – Ты чарку выпей, не обижай хозяев. А потом я тебе все расскажу – кто, где и зачем.
Ярко принялся торопливо пить. Лютава ждала. Рассказывать ему все она как раз не собиралась.
Наконец Ярко допил, с благодарным поклоном вернул большухе чарку и снова повернулся к Лютаве:
– Иди сюда, красавица. – Он сам взял Лютаву за руку и подвел к скамье. – Ростеня, подвинься. Садись. – Он усадил девушку рядом с собой. – Вы простите меня, хозяева ласковые! – Он поднял глаза к Божираду и его жене. – Простите меня, неучтивого! Но только я за тем и ехал, чтобы повидать… Не знал, не думал, что прямо сразу встречу…
– Ну, дело твое молодое! – обронил Божирад. Несмотря на его кажущееся добродушие, Лютава чувствовала, что хозяин недоволен.
– Сами боги тебя сюда привели, княжич Ярогнев, – заговорила она. – Сама Макошь тебе путь указала. Ты ведь за сестрой моей приехал?
– Да. – Ярко сжал ее руку. – Где она? Что с ней? Ждет меня? Хоть вы и обманули нас, увезли ее, но я не отступлюсь так просто! Ведь она обручена со мной, она моя по праву и по сердцу! Так и подумал: как зима настанет, поеду за ней! Не посмеет князь Вершина перед богами мне отказать! Ведь твой брат перед всеми, перед родом нашим и старейшинами, поклялся, что отдаст мне сестру, а сам мою сестру Семиславу в жены возьмет! Раз поклялся, значит, нет ходу назад. Вот я и приехал…
– И хорошо, что приехал! – подхватила Лютава. – Только, знаешь ли, на хороших невест охотников много. Ведь моя сестра – красавица, рода знатного, умна, приветлива, рукодельница, каких поискать! Такую любой князь в свой дом взять захочет.
– К ней еще кто-то сватается? – На лице Ярко промелькнуло беспокойство.
– А как же! Князь дешнянский Бранемер! У него две жены, а детей нет, вот он и хочет третью взять, молодую, – чтобы и собой хороша, и родом знатна. А в приданое за невестой хочет взять землю по Рессе, где волок на Неручь и оттуда дорога на Днепр. Да ему в сватовстве отказали. Он воевать пошел. Стоит с войском здесь, в истоках Рессы, возле нашего городка Чурославля. Так что ты, княжич, если хочешь нам родичем стать, помоги от врага отбиться.
– Бранемер дешнянский за нее сватается? – Ярко смотрел на нее во все глаза.
Лютава ответила только взглядом. Она поклялась бы чем угодно – слишком дорог товар, чтоб стоять за ценой, – но Ярко, к счастью, и так не усомнился в ее словах. Уже без малого полгода мечтая о невесте, которую так сильно полюбил и с которой так неожиданно быстро расстался, он был уверен, что лучше нее нет на свете и что все прочие женихи только к такой и стремятся. А зачем Бранемеру волок между Рессой и Неручью, Ярко тоже прекрасно знал. Одно к одному – такая невеста и такая земля составляют вполне достаточную причину для войны.
– Сколько ты людей привел? – спросила Лютава.
– Много. Три сотни есть. А надо – с Туреи, с Серены, с Жиздры людей соберем, кто поближе.
– Собирай, княжич, – согласилась Лютава. Она понимала, как сильно рискует: если ее обман раскроется, все это собранное войско обратится против угрян. Но сейчас главное – отбросить Бранемера, не дать ему продвинуться вперед, пока войско не соберет князь Вершина. А с Ярко договориться будет легче.
– Но только ты поклянись! – Ярко вдруг сжал ее руку. – Родителей ваших тут нет, братьев нет, но хоть ты, как старшая сестра, как волхва Маренина, поклянись, что отдадите мне ее теперь без обману!
– Клянусь Матерью Волков! – Лютава положила руку на волчьи клыки в своем ожерелье. – Помоги нам дешнян отогнать, и мы отдим тебе в жены любую из моих сестер, кого пожелаешь! Хоть меня саму возьми! – Она улыбнулась.
Конечно, от нее самой Ярко откажется. А тем временем не заметит, что она не назвала имя Молинки в своей клятве…
– Что хазары-то? – спросила Лютава. – Отбились?
– Отбились, – ответил Ярко, но без особого воодушевления. Напротив, лицо его несколько омрачилось при этих словах. – Две битвы на Воронеже были, а потом отошли они. Князь Ярослав киевский с древлянами ряд заключил и со своей стороны на хазар ударил. Они и отошли. Мы их до самого Северянского Донца гнали, полона нашего много назад отбили, лошадей взяли, оружия всякого. Миряшку убили… – добавил он погодя и потише, как будто не был уверен, стоит ли об этом говорить. – Добромера, брата нашего меньшого. Не помнишь его? Нет, ты его не видела, он с бойниками уже на Дону тогда был, когда вы… Даже жениться не успел.
Лютава вздохнула. Ей было жаль юного княжича, но в глубине души она еще раз порадовалась тому, что навстречу хазарам вышли Твердислав и Добромер оковские, а не Лютомер, Бороня, Велига и прочие ее собственные братья.
Много времени на сбор войска судьба не отвела, но еще пару дней подождать было можно. Ярко отослал гонцов назад, на реки, заселенные вятичами, призывая мужчин в поход. Самой Лютаве хотелось скорее вернуться к Чурославлю, узнать, как там дела, где Лютомер и что с ним, но она боялась оставить Ярко. Мало ли что случится?
Вечером, когда она уже собиралась лечь спать, вдруг открылась дверь из перехода, соединявшего девичью истобку с хозяйской. На ступеньки шагнул сам Божирад. Девочки расступились, пропуская отца, Лютава встала с места. Замкнутое лицо хозяина говорило, что он явился не просто пожелать гостье спокойной ночи.
Усевшись, Божирад молча кивнул в сторону лавки: садись, мол. Лютава села, выжидательно глядя на него. Он едва ли знает, что Бранемер на самом деле сватался к ней самой, а не к Молинке. И едва ли он может знать, что Молинки давно нет в отцовском доме – не желая выность на всеобщее обозрение раздор в своем роду, Ратиславичи не рассказывали посторонним о «подвигах» Хвалислава и о том, чем его вину пришлось искупать.
– Что же ты натворила-то, девица? – сказал наконец Божирад.
– Что я натворила, отец? – спросила Лютава.
– Мы тебя как гостью приняли, войско стали собирать. А ты вон что!
– Что? Не пойму, чем я вашему роду навредила? Ты объяснился бы, отец.
– А так и навредила! – Божирад хлопнул себя по колену. – Мы ведь княжича Ярогнева не в первый раз здесь видим. Он и в прежние годы к нам заворачивал. Мы ведь вятичского корня, ну и…
– Уж не собрались ли вы, кореничи, вятичам дань давать? – Лютава нахмурилась. И он еще пришел ее обвинять! – А как же клятва, отцом твоим перед Перуновым дубом данная?
– Клятва клятвой… Клятву и выкупить можно… Да мы и не говорим про то, про что ты подумала! – Божирад опомнился. – А просто обещал я дочь мою старшую, – он кивнул на Немилу, которая смотрела на них исподлобья, сидя на уголке лежанки, – отдать в жены княжичу Ярогневу. Уж три года как сговорились, да ждали, как она в возраст войдет. На эту зиму уже и срок пришел. Пятнадцать ей, чем не невеста! Я-то думал, что он за моей дочерью приехал, – а выходит, за Вершининой! И ты сама за него выйти хочешь! Непорядок! Нас, кореничей, стало быть, побоку? Да я сам тебя Бранемеру дешнянскому сейчас отвезу, и сразу войне конец!
Лютава глянула в лицо Божираду, но по этому лицу с сердито нахмуренными бровями было вовсе не заметно, чтобы он шутил.
Вот чего не хватало!
Лютава помолчала, подумала немного.
– Вот что я тебе скажу, боярин, – заговорила она. – Ссориться с князем Вершиной, его дочь силой врагу отдать – тебе это не нужно. Мой брат Лютомер за меня кому хочешь горло перервет, на то он и оборотень, сын Велеса, на то у него дружина бойников. Обидишь меня – никто из твоего рода не уцелеет, и будет на Коринке снова пусто, будто и не бывало тут кореничей никаких. А лучше мы с тобой ссориться не станем. Я сама за княжича Ярко не выйду. Если и обручится он с моей младшей сестрой, до свадьбы дело не скоро еще дойдет. Чтобы княжич в ожидании не скучал, возьмет твою дочь, раз уж она подросла. Я обещаю. Будет она ему первой женой, а родит первой сына – княгиней, глядишь, станет. Это все в руках Макоши, но обещание свое Ярко исполнит, я об этом позабочусь. Доволен? Только не встревай в эти дела сейчас. Тут и без тебя леший ногу сломит!
Божирад молчал, пристально глядя на нее. Он уже запутался в ее обещаниях, но не сомневался, что о Лютомере и его дружине она сказала правду. От оборотня и вятичский князь не спасет.
– Ладно, будь по-твоему, – пробормотал он и поднялся. – Но смотри! Обманешь – мы от нашей клятвы будем свободны!
Лютава кивнула. Освобождать кореничей от клятвы у нее нет никаких прав, и Божирад сам это знает. Но сейчас главное – чтобы он не вмешивался. А там пусть Ярко берет в жены хоть все пять его дочерей разом. Все равно Молинки для него у Ратиславичей нет…