Глава 13

Прошло еще три или четыре дня. Ничего особенного не случилось. Боярыни сперва попричитали с перепугу, но, убедившись, что им никто не желает зла, успокоились. Елисава изнывала от скуки, тоски, неизвестности и нетерпения. Но быстрых перемен ждать не приходилось. До Киева путь неблизкий. Пока гонец доберется туда, пока князь Ярослав созовет бояр, пока примут решение да соберут войско, пока дойдут до Смоленска… Соломка уже не раз принималась подсчитывать, сколько дней должно пройти, но сбивалась.

Всеслав каждый день присылал отроков узнать, не нужно ли ей чего-нибудь, приглашал сойти в гридницу, звал прогуляться по лужку, но Елисава отказывалась видеть его. А в горнице заняться было нечем. Она пыталась шить, но изнемогала от мыслей, которые лезли в голову. Как там Святша, где он? Встретился ли он с Володьшей? А если он еще до этого получил весть о событиях в Луках? Если Святша повернет назад и попытается освободить сестру в одиночку, это может плохо для него кончиться. У Всеслава Дружина больше, да и сам он старше лет на восемь, гораздо опытнее и коварнее. И ее, и Святшу он оплел приветливыми словами и воспользовался их доверием в своих низких целях, притворился союзником, предложил помочь, а потом с их же помощью сделал свои черные дела. Как знать, на что он еще способен?

В ее приданом было несколько книг, и она засадила отца Сиония читать им, надеясь в мудрости святых учителей обрести твердость духа. Особенно утешали Елисаву наставления греческого философа и учителя Иоанна Константинопольского: «Кротость есть признак великой силы: чтобы быть кротким, для этого нужно иметь благородную, мужественную и весьма высокую душу. Неужели ты думаешь, что мало нужно силы душевной, чтобы получать оскорбления и не возмущаться? Если ты победишь гнев, то, без сомнения, преодолеешь и страх; гнев же ты победишь, если будешь кроток, а если преодолеешь страх, то проявишь мужество…»

В последнее время, как считала Елисава, на ее долю выпало столько оскорблений и обид, что она могла взрастить в своей душе мужество, равное Давидову. И кротость была особенно удобна в качестве орудия для этого труда, поскольку никакого другого в ее распоряжении не имелось. И уже скоро она вздыхала, слушая мудрые речения: «Что такое дела человеческие? Пепел и пыль, прах пред лицом ветра, дым и тень, лист и цвет, уносимые ветром, сон, мечта и баснь, пустое колебание воздуха, легко возбуждаемое, перо возметаемое, течение непостоянное и все, что только может быть еще ничтожнее этого. Посему будем стремиться к горней славе, дабы достигнуть ее…»

Примерно на пятый день к ней попросился гость — Ивар сын Хакона. Елисава обрадовалась: она и раньше спрашивала о норвежских послах, и ей отвечали, что с ними все в порядке и они будут отпущены одновременно с ней, но после заключения мира с киевским князем. Елисава не так чтобы беспокоилась за них: послы Магнуса для Всеслава никакой опасности не представляли, а потому он ничего против них не имел. Сидя в запертом городе, норвежцы никаких новостей узнать, не могли, и все же Елисава была рада повидаться со своими последними союзниками.

Однако она напрасно думала, будто они не сообщат ей ничего нового. У Ивара оказались новости, да какие!

— Что тебе сказал Висислейв? — начал Ивар, поздоровавшись. — Что он тебе обещал насчет будущего?

— Он сказал, что затеял переговоры с моим отцом и отпустит меня… нас, когда мой отец признает за ним этот город, — ответила Елисава, мигом заподозрив, что все не так просто и что Всеслав и здесь ее обманул.

— Куда он нас отпустит?

— Сказал, что отправит меня с моими людьми и вас, норвежцев, к морю по Дуне, если Харальд еще будет в Ладоге и ехать туда будет небезопасно.

— Ха! — выразительно произнес Ивар, всем своим видом подтверждая догадки княжны. — Люди из его норманнской дружины рассказали мне совсем другое. Мы вчера пили с Ториром, и он, в конце концов, не сдержался. Сказал, что если я такой хороший человек, то мне следует знать… Короче, Эллисив. Висислейв собирается заключить мир с твоим отцом… Вернее так. Он послал гонца не только в Кёнугард. Он послал гонцов еще и в Альдейгью. И даже гораздо раньше. Как только он узнал от вас, что Харальд захватил Альдейгью, он немедленно послал к нему гонцов. Они заключили союз. Висислейв предложил Харальду оставаться в Альдейгье и отвлекать на себя силы твоих братьев, особенно Вальдамара, а в обмен на эту помощь Висислейв пообещал, что после заключения мира с твоим отцом передаст тебя и твое приданое Харальду.

— Не может быть! — Елисава в изумлении подалась вперед. Даже после всего случившегося она не ждала от Всеслава еще и этого обмана. — Передать меня Харальду… Но как же… Как он это сделает, если заключит мир с моим отцом?

— После заключения мира Харальд уйдет из Альдейгьи, не дожидаясь, пока твой отец придет выдворять его оттуда. Он уйдет в Карьяльские заливы, а тебя Висислейв отправит по Дуне до моря, где тебя и будет поджидать Харальд. Просто и красиво. Я сам был бы в восторге от этого замысла, если бы он не грозил нам с тобой такими бедами.

— Не может быть! — повторила Елисава, в изнеможении откинувшись к стене.

Коварство Всеслава и опасность, грозящая ей самой, превысили все мыслимые пределы. После всего этого еще попасть в руки Харальда! Чтобы он одержал победу, получил ее, Елисаву, обманом! После того, что он натворил в Киеве… пытался ее обольстить… захватил Ладогу и нанес столько оскорблений ей, ее матери, отцу, всему роду! И чтобы после всего этого он получил невесту, предназначенную для другого, к тому же его близкого родича, племянника! Это превышает… Елисава подняла глаза к потолку, пытаясь найти сравнение, но потолок в горнице был слишком низким, чтобы подобное бесстыдство, коварство и наглость могли под ним поместиться.

— Этого не будет! — в негодовании воскликнула она. — Я не роба, чтобы меня передавали кому пожелают!

— Но что ты можешь сделать? — Ивар в упор посмотрел на нее.

— Я… Я не знаю, что я сделаю, но я не позволю!

— Если ты готова спокойно выслушать меня, я скажу тебе, как нужно поступить.

— Ты?

— Надеюсь, мы смотрим на это дело одинаково… Если ты не желаешь отдать свою руку Харальду и хочешь все-таки попасть к Магнусу конунгу, которому дала обещание…

— Да, да! — в нетерпении воскликнула Елисава. — Я не собираюсь даже видеться с этим бесстыжим бродягой! Я намерена попасть к Магнусу конунгу, которому обещала свою руку и на брак с которым меня благословили родители!

— Тогда слушай. У нас есть только один выход. И этот выход — смерть Харальда.

— Неплохо, если бы его мары взяли! Но едва ли они сделают это именно сейчас!

— Мы найдем другого, кто это сделает.

— Так ты предлагаешь… — Елисава сообразила, наконец, о чем толкует Ивар, и слегка переменилась в лице. — Убийство?

— Это наш единственный выход. Мы с тобой, если смотреть правде в глаза, сейчас находимся в полной власти Висислейва. Твой отец, конечно, попытается освободить тебя, но ведь Висислейв может, не дожидаясь его, увезти тебя, спрятать. У меня всего двадцать человек, а у него несколько сотен. Вчера подошли еще почти две сотни его людей, и Торир говорит, что скоро будет еще больше. Его отец Бурис… Брасислейв конунг при смерти, и все их люди слушаются Висислейва. Мы ничего не можем сделать, ибо мы в его власти, а он — союзник Харальда. Наше спасение только в том, чтобы разрушить его союз с Харальдом.

— Но как этого достичь?

— Надо предложить ему более выгодную сделку, а заодно доказать, что союз с Харальдом на нынешних условиях для него вовсе не так выгоден, как он сейчас думает.

— Я не понимаю, — устало вздохнув, призналась Елисава. — Объясни.

— Висислейв воюет с Ярислейвом, твоим отцом, за города и земли. Ему нужны сильные союзники, с одной стороны, и не нужно, чтобы сильных союзников имел твой отец, — это с другой стороны. Ему выгодна ссора между Ярислейвом и Харальдом, и он ею уже воспользовался с большой выгодой для себя. Но если ты будешь передана Харальду, то Харальд все же станет родичем Ярислейва. Благодаря браку с тобой Харальд рано или поздно добьется его прощения и они станут союзниками. Но это невыгодно Висислейву, и нужно, чтобы он это понял.

— Да, пожалуй, — согласилась Елисава. — Только я… Я не стану женой Харальда, даже если…

— Оставь! — Ивар махнул рукой. — В тебе говорит упрямство, Эллисив. Но когда ты попадешь к Харальду и разделишь с ним ложе, тебе ничего не останется, кроме как согласиться на свадьбу. Ты ведь не захочешь возвращаться к отцу опозоренной, и едва ли для тебя потом найдется другой подходящий жених. Уж Харальд позаботится о том, чтобы саги о его подвигах разлетелись по всему свету! Неужели ты хочешь стать монахиней?

— Он… Я… — Елисава не желала признавать, что эти предсказания весьма похожи на правду, но разумных возражений не находила. Рассказ о том, как императрица Зоэ домогалась Харальда, а гречанка Мария стала его пленницей, уже известен всему Киеву, так неужели о своей «победе» над ней, Елисавой, Харальд промолчит?

— Не сомневаюсь, что у них все получится, если мы не разобьем этот союз. Но мы его разобьем. Мы докажем Висислейву, что и ему тоже мертвый Харальд гораздо выгоднее, чем живой. Ведь Харальд увез с собой все те сокровища, которые за десять лет заслужил и награбил в Миклагарде, Серкланде и других странах?

— Да.

— Я даже не стану спрашивать, сколько там, чтобы не умереть от зависти, не дожив до победы, — добавил Ивар, невесело усмехнувшись. — Но если мы расскажем об этом Висислейву, он тоже начнет желать смерти Харальда. Мы пообещаем отдать ему эти сокровища, если он убьет Харальда. Ты понимаешь, что ни твой отец, ни мы не можем взять это дело на себя. Мы, люди Магнуса конунга, не должны допустить, чтобы нас даже подозревали в смерти его родича. Равно как и твоего отца не должны подозревать в убийстве другого конунга на его земле…

— Харальд не конунг, — уточнила Елисава, не поднимая глаз. Знал бы Ивар, что Ярослава Киевского в полный голос обвиняют в гораздо более тяжких преступлениях!

— Хорошо, но он человек королевской крови. Этого нельзя отрицать. И если он сейчас умрет, то это будет выгодно всем. Магнус конунг станет единственным правителем Норвегии и Дании, и некому будет отнимать у него часть владений. Твой отец отомстит за обиды, не говоря уж о том, что устранение соперника его будущего зятя выгодно и ему. Его дочь станет королевой всей Норвегии, а не половины страны. А Висислейв получит сокровища.

— Там столько, что Всеслав подавится.

— Хорошо, мы можем предложить ему половину. А половину пусть он отдаст твоему отцу ради заключения мира.

— Я не хочу, чтобы Всеслав получил хоть одну гривну! На эти деньги он будет воевать с моим отцом и скоро захватит Смоленск, а потом… Не хочу даже думать. — Елисава махнула рукой.

— Не думаю, что мы с легкостью уговорим его взяться за столь опасное дело, не пообещав взамен весомой награды. Да и разделаться с Харальдом не так-то просто. Ведь у него не меньше двухсот человек и находится он в неплохой крепости. Да и уйти из Альдейгьи в море не составит труда.

— Всеслав сможет обмануть его, как обманул нас и здешнего ярла. Ведь сейчас, если все это правда, Харальд думает, что они союзники, и не ждет от него зла.

— Сомневаюсь, что Харальд слишком ему доверяет. Он не мальчик. Ему самому столько раз приходилось обманывать, что он и других всегда подозревает в обмане.

— И не зря — Всеслав обманет кого угодно! — в сердцах воскликнула Елисава. — Так что пусть сам заботится о том, чтобы Харальд ему поверил.

— Сначала мы должны уговорить его нам помочь. И будет хорошо, если ты забудешь свои обиды и выступишь со мной заодно.

— Я подумаю, — с неохотой пообещала Елисава. Ей не хотелось мириться с Всеславом и о чем-то его просить, но попасть в руки Харальда ей хотелось еще меньше. — У нас ведь пока есть время, мы можем подумать до завтра.

— До завтра, видимо, да. Но не стоит слишком затягивать, Эллисив. — Ивар поднялся, поняв, что на сегодня беседа закончена. — Ты сама видишь, как непредсказуема судьба. Как знать, что случится уже завтра?

Назавтра Елисава объявила через отроков, торчавших в верхних сенях, что желает поговорить с князем Всеславом, и заодно велела позвать к ней норвежцев. Норвежцы явились втроем — Ивар, Гудлейв и Альв. Всеслав сначала предложил ей спуститься в гридницу, но она передала, что разговор предстоит доверительный, и тогда он поднялся сам, в сопровождении воеводы Радоги и еще одного мужчины, которого Елисава видела впервые. В горнице стало так тесно, что отца Сиония и всех женщин Елисавы пришлось на время отправить вниз, — им не хватило бы места, да и не нужно никому из посторонних слышать этот разговор. Речи Всеслава, не знающего варяжского языка, Елисава пообещала норвежцам перевести сама.

Но им не пришлось принимать участия в беседе. Когда мужчины входили и рассаживались — полочане с одной стороны, норвежцы с другой, — Елисава, гордая и уверенная, как настоящая королева, одетая в хорошее дорогое платье, убранная, будто на воскресную службу или пир, стояла напротив них посреди горницы.

— А ты опять слукавил, брат, — начала она, поздоровавшись с Всеславом, и даже улыбнулась ему.

Княжна смотрела в его темно-серые, дымчатые глаза, и ее пробирала дрожь, словно она заглядывала на Тот Свет, но оборотень был ей нужен. Да и задуманное ими вряд ли можно было назвать образцом прямодушия и честности, так что, как говорится, с волками жить… Вот и она завыла по-волчьи! Могла ли она такое предположить всего лишь день назад! Но необходимость вынуждает… Легче заставить повиноваться свою совесть, чем подчиниться воле Харальда и Всеслава, вздумавших распоряжаться ею!

— Возьми пример с твоей матери, Эллисив, — сказал ей Ивар вчера на прощание. — Я слыхал однажды, что она вместе с мужем задумала погубить Олава конунга, когда он был здесь, в Гардах. Говорят, Ингигерд вышла к реке вместе с ним, будто бы проводить Олава, и села на край его плаща, чтобы он не смог уклониться от пущенной в него стрелы. Эта женщина сумела отбросить все сомнения и даже не побоялась, что стрелок ошибется и стрела попадет в нее…

— Нет, не надо! — Елисава зажала уши руками. Слушать о неприглядных поступках родной матери, которая предала своего возлюбленного, того, что в своих стихах сравнивал ее с вечнозеленым и вечноцветущим деревом, было выше ее сил. Она не хотела разбираться в тех давних событиях, но намек на то, что и ее мать умела жертвовать чувствами ради пользы дела, помог княжне принять решение.

— В чем же я слукавил? — Всеслав улыбнулся в ответ и поднял свои густые брови: мол, не может такого быть!

— Ты ведь вовсе не к тому жениху хотел меня отправить. Я-то собиралась ехать к другому, — насмешливо пояснила Елисава, словно речь шла о сущей безделице.

— Не может быть! — продолжая улыбаться, воскликнул Всеслав. Однако в его глазах что-то промелькнуло, и Елисава мигом уверилась, что Ивар сказал ей чистую правду. — Как же я такую красавицу, сестру свою, обману?

— А вот так и обманешь. Повезешь будто к одному, а отдашь другому.

И в мыслях не имел! — Всеслав прижал руки к груди и посмотрел на нее с самым дружеским и невинным выражением. Елисава чуть не засмеялась — эта игра неожиданно стала доставлять ей удовольствие. — Я тебя обещал к морю отвезти, чтобы ты к жениху поехала. И повезу. А если другой жених из Ладоги по морю туда подойдет — мне-то откуда знать?

— Ах, вот как! — протянула Елисава: дескать, теперь-то все понятно. — Само собой, тебе-то откуда знать? Живешь в лесу, молишься колесу, а моря отродясь не видал, какое оно собой есть.

— В самый корень, сестра!

— Ты ведь с ним, с Харальдом Свиновичем, не виделся никогда, и речей не вел, и договоров не заключал?

— Да где я мог с ним повидаться? Он — в Ладоге, я — здесь. Тут одной дороги сколько!

— Это если по волокам и рекам пробираться. А если серым волком бежать, сизым соколом лететь, светлому Хорсу путь пресекая?

— Если волком бежать, то быстрее выйдет. Но только где же нам такое суметь?

— Что ты умеешь — это твои дела, брате. — Елисава наконец перестала улыбаться. — Ты мне вот что скажи. Ты сам-то хочешь в мире со своим родом жить?

— Да я только этого и хочу, — тоже посерьезнев, ответил Всеслав.

Елисава пристально, уже без страха, заглянула ему в глаза. Она пыталась понять, лукавит ли он сейчас.

— И если будет у тебя выбор: со своими дружить или с чужими, кого выберешь? Если тебе родные большую выгоду принесут, чем чужие?

— О чем ты говоришь, сестра? — Всеслав взял ее за руку, и Елисава не отняла ее. Теперь и ему хотелось понять, о чем княжна ведет речь.

— Ты думаешь, тебе все равно, брат, за кого я выйду — за того, которому обещана, или за того, что в Ладоге засел. Так знай же, что для тебя это не все равно. Если я за Свиновича выйду, он станет зятем моего отца, Ярослава Киевского.

А с таким зятем мой отец не только Смоленск отстоит, но и… понимаешь? Если ты меня Свиновичу отдашь, то моему отцу сам оружие против себя в руки вложишь.

Всеслав не ответил, но по его глазам Елисава видела, что он понимает ее мысль. В его взгляде появилось сомнение, и это уже была ее первая победа.

— Не лучше ли тебе будет не со Свиновичем, а с моим отцом мир заключить, еще лучше, чем ты раньше думал? Послушай, что предлагают тебе эти люди. — Елисава показала на норвежцев, сидевших в ряд на скамье, напротив полочан. Не разбирая славянской речи Елисавы и даже не слыша имени Харальда, которого она называла тут же изобретенным отчеством, они совсем не понимали, о чем идет разговор. — Откажись от союза с Харальдом. У него с собой огромные сокровища, он насобирал их за десять лет походов и службы в Царьграде. Там столько золота, серебра, платья златотканого и прочего, что целую державу купить можно. Если он умрет, все это достанется тому… кто поможет ему умереть. А мой отец, пожалуй, будет рад его смерти и на радостях простит тебе захват Лук и прочие обиды. Разве это не подарок судьбы?

— А ты, сестра, непроста… — протянул Всеслав, выслушав ее. — Ты хочешь, чтобы я твоего… Свиновича к его варяжским богам отправил?

— Мертвый он нам всем гораздо удобнее, чем живым. И разве тебе не нужно золото?

— Золото всем нужно. Но я не очень верю, что ты и впрямь так жаждешь отдать его мне.

— Там очень много. Если бы мне решать, я половину отдала бы тебе, а половину — отцу. Послушай, братец любезный, что я тебе предлагаю. — Елисава взяла за руку задумавшегося Всеслава. — Выгоды в союзе с Харальдом тебе Нет никакой. Теперь, когда Луки захвачены, тебе все равно, сидит ли он в Ладоге или нет. Тебе сейчас нужно захваченное удержать, а в этом Харальд не помощник — не останется же он в Ладоге навечно! Ну, вывезешь ты отсюда мытную казну, а дальше? Выбьет тебя из Лук мой отец, пусть не в этот год, так в следующий. А если ты избавишь нас от Свиновича, то отец в знак благодарности признает за тобой Луки и половину Харальдовой казны ты оставишь себе. Я сама тебе помогу с моим отцом помириться.

— Ты поможешь? — Всеслав заглянул ей в глаза. — Сильно же ты Свиновича полюбила, сестра, если ради его смерти даже со мной подружиться готова!

— И вовсе я его не полюбила! — гневно воскликнула Елисава и отняла руку. — Глаза бы мои не видели его морду бесстыжую! Чтоб ему с моста в реку огненную свалиться!

— Бывает, от сильной любви и к лешему посылают. — Всеслав усмехнулся. — Проклянут, а потом в ноги падают: выручи, отец родной, верни парня, сына или брата, что хочешь возьми, только исправь мои слова глупые, неразумные!

— А тебе случалось проклятых от лешего назад возвращать?

— Случалось. От лешего-то вернуть можно, а вот с Того Света… Это не возьмусь, не дано мне таких сил батюшкой Белесом… Ты-то хорошо подумала?

— Батюшка Белее! — Елисава уцепилась за эти слова, пропустив мимо ушей вопрос. — А говорил, что христианин! Или у тебя и не крест на шее?

Всеслав улыбнулся и вынул из-под рубашки маленький кожаный мешочек. Тонкий ремешок, на котором тот висел, Елисава замечала и раньше, однако полагала, что в нем находится крест.

— Обхитрила моя матушка епископов, — легко подбросив мешочек на ладони, сознался Всеслав. — Они монахов присылают крестить нас, а моя матушка хитрее их: своих детей прячет, а монахам робичей выносит. Вот, дескать, дети мои, крестите их. Их и крестят. А ни меня, ни Звеняшу, ни Грядишку…

— Правда? — прошептала Елисава в изумлении и даже попятилась от него.

Она не знала, что ее почти шутливый вопрос приведет к такому открытию. Некрещеных она видела и раньше, но Всеслав прямо признался, что весь их род хранит верность старым богам, обманывая и киевских родичей, и Христовых служителей. А ведь сохранение и распространение христианства было одним из условий мира между Ярославом и потомками Изяслава.

— Правда, — ровным голосом ответил Всеслав и убрал мешочек назад, под одежду. — Здесь оберег мой, рубашка, в которой я родился, и в ней сила моя — та, что выше человеческой.

— Ты не человек, — полуутвердительно прошептала Елисава. Княжна догадывалась об этом, но все же прямое признание потрясло ее сильнее, чем она думала. — Кто же ты? Дьявол?

— Я — Пес Велеса. Страж реки Смородины. Долго рассказывать, сестра. Не знаешь ты старых богов, а ведь они — твои предки. Я и выше людей, и ниже, я и пообок от них. Потом, может, больше расскажу. А ты лучше подумай: не боишься со мной дело иметь? Если бискуп узнает, этот грех трудно будет отмолить.

— Да это что же — душу продать? — опасливо уточнила Елисава. На такое она не могла бы решиться, но неужели… это обязательно?

— Да нет. — Всеслав улыбнулся и снова взял ее за руку. — Я не дьявол, да и не знаю, кто он такой. Но во мне живут старые боги, во мне сам Белее, сам Ярила серым волком по земле скачет. Полюбишь меня — полюбишь и их, вернешься к ним. Не боишься?

— Те боги — идолы, дерево мертвое. Господь сотворил небо и землю, а те идолы сами сделанные. Они не могут по земле ходить.

— Нет на свете ничего мертвого. Все живое — и камень, и дерево, и земля. Ты ведь знаешь.

Елисава промолчала, но ей вспомнилась последняя купальская ночь, когда она так ясно, всем существом почувствовала свое родство с землей и каждой березкой. Тогда они были живыми, будто на одну ночь сбросили покровы обычного спокойствия и ложного бездушия.

— Если ты хочешь моей дружбы, я тебе помогу. — Держа княжну за руку, Всеслав придвинулся ближе и настойчиво посмотрел ей в глаза. И против воли она поверила, что для него это важно, что ее дружба — большая ценность, ради которой он готов на многое. — Я все для тебя сделаю, сестра. Ты только пойми сама, чего хочешь. До завтра подумай, а потом еще поговорим.

Всеслав поцеловал ее в щеку, и она позволила ему это, пытаясь осмыслить все то, что он ей сказал. Получалось плохо. Они начали говорить о Харальде, о делах, а закончили о чем-то совсем другом — о старых богах, о живом и мертвом… О другом, но не менее важном. Здесь действительно было о чем поразмыслить.

Кивнув норвежцам, Всеслав ушел вместе со своими людьми.

— Что он сказал, Эллисив? — наконец спросил Гудлейв. — Он согласился? О чем вы говорили?

— Он согласился… помочь мне во всем, — произнесла Елисава, потому что на этот счет Всеслав высказался ясно и определенно. — Пока идите к себе. Я все обдумаю, и завтра мы снова встретимся.