Первое практическое воплощение радикальных исламистских принципов в качестве государственной доктрины случилось в 1979 году, в столице страны, от которой этого меньше всего ожидали, – страны, в отличие от большинства ближневосточных государств, имевшей долгую и великую историю и всегда выказывавшей уважение к своему доисламскому прошлому. Поэтому когда Иран, пребывавший в статусе легитимного государства вестфальской системы, внезапно превратился в поборника радикального ислама после революции аятоллы Хомейни, региональный порядок на Ближнем Востоке оказался низвергнут.

Среди всех стран региона Иран обладает самым, пожалуй, сплоченным чувством национальной идентичности и может похвалиться наиболее давней традицией управления с учетом национальных интересов. В то же время иранские лидеры имеют обыкновение стремиться далеко за современные границы Ирана и редко соблюдают вестфальские концепции государственности и суверенного равенства. Своим возникновением Иран обязан Персидской империи, которая, считая все ее «инкарнации», с седьмого века до нашей эры вплоть до седьмого столетия нашей эры, владела большей частью нынешнего Ближнего Востока, а также рядом территорий Центральной и Юго-Западной Азии и Северной Африки. Блистательные искусство и культура, многоуровневая бюрократия, богатый опыт управления удаленными провинциями и огромная многонациональная армия, закаленная в успешных кампаниях, – вследствие всего этого Персия привыкла считать себя особенной, а не просто одной из многих. Персидский идеал монархии возвеличивал правителя до квазибожественного статуса как великодушного повелителя множества народов – «царя царей», вершившего правосудие и проявлявшего толерантность в обмен на мирное политическое подчинение.

Персидский имперский проект, как и в классическом Китае, представляет форму мирового порядка, в которой культурные и политические достижения и психологическая уверенность играют не менее важную роль, чем традиционные завоевания. Греческий историк Геродот (пятый век до нашей эры) описывал самоуверенность народа, принявшего лучшее из иностранного опыта – мидийскую одежду, египетские доспехи – и теперь мнящего свою державу центром свершений человечества:

«Наибольшим почетом у персов пользуются (разумеется, после самих себя) ближайшие соседи, затем – более отдаленные, а потом уважением пользуются в зависимости от отдаленности. Менее же всего в почете у персов народы, наиболее от них отдаленные. Сами они, по их собственному мнению, во всех отношениях далеко превосходят всех людей на свете, остальные же люди, как они считают, обладают доблестью в зависимости от отдаленности: людей, живущих далее всего от них, они считают самыми негодными».

Это ощущение собственного превосходства сохранялось приблизительно две с половиной тысячи лет, как явствует, в частности, из текста торгового соглашения 1850 года между Соединенными Штатами и династией Сефевидов – она правила «усеченной», но все еще обширной Персидской империей, что включала в себя Иран и значительную часть современных Афганистана, Ирака, Кувейта, Пакистана, Таджикистана, Турции и Туркменистана. Даже после недавней утраты Армении, Азербайджана, Дагестана и Восточной Грузии в двух войнах с расширяющейся Российской империей шах излучал уверенность, подобающую наследнику Ксеркса и Кира:

«Президент Соединенных Штатов Северной Америки и его величество, столь же возвышенный, как планета Сатурн, государь, которому солнце служит мерилом, чье величие и великолепие равны небесному, верховный правитель и монарх, чьи войска многочисленны, как звезды, чье величие заставляет вспомнить Джамшида, чье великолепие не уступает Дарию, наследник короны и престола Кейянидов, блистательный повелитель всей Персии, будучи в равной степени заинтересованы и искренне желая установить дружеские отношения между двумя странами, каковые они хотят упрочить договором о дружбе и торговле, взаимовыгодным и полезным для населения обеих высоких договаривающихся сторон, ради этой цели назначили своих полномочных представителей…»

Расположенная на пересечении Востока и Запада и управлявшая провинциями и зависимыми территориями, что простирались от современной Ливии до Киргизии и Индии, Персия становилась то отправной точкой, то конечной целью почти всех агрессоров Евразии – со времен античности вплоть до холодной войны. Несмотря на все потрясения, она – как и Китай, переживший примерно сопоставимые испытания, – сумела сохранить ощущение идентичности. Покоряя чрезвычайно разнообразные культуры и регионы, Персидская империя принимала их достижения – и синтезировала собственную концепцию мирового порядка. Сокрушенная иноземными завоеваниями – походы Александра Македонского, первая волна распространения ислама, монгольское нашествие (эти события почти ликвидировали историю и политическую автономию других народов), – Персия все-таки сохранила убежденность в своем культурном превосходстве. Она подчинялась завоевателям в качестве временной уступки, но оберегала независимость в мировоззрении, очерчивая «великие внутренние пространства» в поэзии и мистике и чтя неразрывную связь с героическими древними правителями, упомянутыми в эпической «Книге царей» (иначе – «Шах-наме»). Одновременно Персия накапливала опыт управления территориями и преодоления всевозможных политических вызовов, составляя «изощренный» дипломатический канон, который восхвалял умение терпеть, проницательный анализ геополитических реалий и способность психологически манипулировать противниками.

Ощущение избранности и ловкое маневрирование уцелели и в исламскую эру, когда Персия приняла религию арабских завоевателей, но, единственная среди первой волны покоренных народов, отстояла родной язык – и наполнила новый порядок культурным наследием империи, которую мусульмане только что уничтожили. Мало-помалу Персия сделалась демографическим и культурным оплотом шиизма – поначалу она принимала «раскольников», спасавшихся от арабского большинства, а затем, с шестнадцатого века, шиизм стал государственной религией страны (отчасти персы стали шиитами, чтобы отличить и противопоставить себя крепнущей Османской империи, суннитской по вероисповеданию). В отличие от подавляющего числа суннитских интерпретаций шиитская ветвь ислама подчеркивает мистическую, невыразимую составляющую религиозного переживания и провозглашает допустимость «благоразумного сокрытия убеждений» ради реализации интересов правоверных. В культуре, религии и геополитическом позиционировании Иран (официальное название страны с 1935 года) сохраняет традицию избранности и не устает напоминать о своей особой региональной роли.