Глава 4
Заколдованный

И конечно же меня тормознул инспектор ГИБДД. Будто бы я не остановился вовремя и проехал на желтый глаз светофора. Хорошо, хоть не заставил дышать в газоанализатор — напиток Георгия Кузьмича, конечно, вещь классная, но «выхлоп» все равно присутствовал. (Правда, я открыл оба передних окна, и ветер выметал запах перегара, но у инспекторов ГИБДД нюх как у ищеек.)

Ну, блин, эти дорожные вымогатели! Меня остановил, а что сразу же вслед за мной на красный свет пролетел козырный мерс с наворотами и мигалкой на крыше, этого он «не заметил». Наверное, это был какой-то олигарх местного разлива. Они сейчас с мигалками и в сортир ездят.

— Нарушаем… — Красная обветренная рожа размером с большой блин уже немолодого, хорошо упитанного инспектора прямо светилась счастьем, хотя он и пытался принять официальный вид.

— Сколько?.. — спросил я сразу, чтобы не разводить лишний базар-вокзал, иначе инспектор может принюхаться — и тогда пиши пропало.

— То есть?.. — прикинулся он невинным агнцем.

— Да ладно тебе, командир. Штраф оплачу на месте. Только в разумных пределах. Я не при деньгах.

Короче говоря, спустя минуту мы разошлись — точнее, разъехались — как в море корабли, довольные друг другом. Лично я не сильно пострадал в финансовом плане, а уличный мздоимец получил своим детишкам на молочишко. Все ж дежурство для него прошло не впустую, и то радость…

А затем я попал в пробку. О, эта каждодневная «забава» любого делового человека! Мне спешить было некуда, и я не рвал душу, а терпеливо дожидался конца испытания своим нервам, но некоторые водилы поведением напоминали обезьян. Они едва волосы не рвали на голове, безуспешно пытаясь как-то вырваться на простор. Над бесконечно длинной железной змеей, ползущей по центральной улице города с неторопливостью старой улитки, часто засыпающей на ходу, стоял смог из выхлопных газов, перемешанных с цветастым русским матом.

Нужно сказать, что и дамы, эти нежные, эфирные создания, тоже позволяли себе не очень корректные выражения в адрес городских властей. Если мне случалось стоять в пробке бок о бок с машиной, за рулем которой сидела такая воительница, я старался вести себя тише воды ниже травы. Однажды я сделал замечание на предмет сленга в русском языке внешне весьма приятной девице (при всем том я не люблю сквернословов — так было заведено в нашей семье). И тут же с огромным удивлением впервые узнал — притом в каких смачных выражениях! — кто мой отец, кто моя мать и кто я на самом деле. Мне потом долго довелось приходить в себя: неужто я и впрямь похож на некое парнокопытное с рогами и бородкой? Тем более холощеное.

Но в конечном итоге шоферские страдания закончились, и моя «мазда» вырвалась на оперативный простор. Первым делом нужно было пообедать — хотя бы потому, что я еще и не завтракал. А настойка Георгия Кузьмича, кроме всего прочего, вызвала просто зверский аппетит. Дома у меня было шаром покати — ночью мы с Пехой почистили холодильник весьма основательно, — поэтому я взял курс на небольшую кафешку неподалеку от моего дома.

Кафе называлось «Минутка» и не впечатляло большими размерами. Содержала его симпатичная особа, которую все кликали Маруська, и еда в заведении была почти по-домашнему вкусной. Правда, недешевой. Питались тут почти все более-менее состоятельные холостяки микрорайона. И не только по чисто гастрономическим причинам. Маруське было около сорока лет, и от нее просто волнами исходила какая-то ведьмовская привлекательность. Любой нормальный мужик при виде ее пышных прелестей, закованных в тугой бюстгальтер, начинал неровно дышать и рыть копытами землю.

Она была разведена, но детей не имела — уж не знаю, по какой причине. Но замуж тоже не стремилась. «Мне эти мужики во где сидят, — показывала она на место, где шея переходит в подбородок. — Наелась замужества по самое некуда».

Как-то я сподобился увидеть ее бывшего супруга. Это было настоящее чмо — серое, унылое и насквозь проспиртованное. Похоже, Маруська вышла за него замуж только из жалости, поддавшись внезапному душевному порыву. Полюбить такого клиента можно было лишь во время умопомрачения. Хотя… человеческая, а тем более женская душа — потемки.

Он иногда приходил в кафе клянчить денег — на выпивку, — и Маруська время от времени проявляла к нему милосердие, ссуживая небольшие суммы без малейшей надежды на отдачу. Она могла бы и накормить его, и налить рюмку-другую, но у ее мужа был девиз: «Я ж, Зин, не пью один». Точно как в песне Высоцкого. За углом кафе бывшего мужа Маруськи обычно ждала компания собутыльников — таких же неприкаянных, как и он сам.

— О, Алеша! — увидев меня, заулыбалась Маруська. — Здравствуй, зайчик!

Меня она почему-то прозвала «зайчиком». Это было забавно — ни фига себе зайчище… Ко мне Маруська испытывала материнские чувства, хотя и была всего лишь немного старше меня. Правда, в моей душе иногда просыпались подозрения, что это просто ловкая женская тактика — усыпить бдительность клиента, чтобы потом взять голыми руками. Но у меня были свои предпочтения по части противоположного пола, и Маруська в моей «табели о рангах» занимала неподобающее ей место — в самом конце. Хорошо, что она этого не знала…

— Накормить? — спросила Маруська.

— Мечи все, что у тебя есть. Я голоден как волк.

— Сию минуту… — И она исчезла на кухне.

Людей в кафе было немного, и все случайные.

Я не увидел ни одного завсегдатая. За стойкой бара скучала Валюха. Она была совсем молодая, и я мог запросто угадать, какие мысли блуждают в ее бестолковой, но симпатичной головке. Судя по немного помятому виду и мечтательной улыбке на губах, ночь она провела весьма обстоятельно. Я немного позавидовал ей. «О, глупая беспечная юность! Ты уже за холмом», — перефразировал я классическое изречение.

Пока я насыщался, Маруська наблюдала за мной. Правда, ненавязчиво, вполглаза. Похоже, мой вид ей не очень понравился, потому что приветливая обаятельная улыбка, редко когда покидавшая ее румяное лицо, немного потускнела, а в больших черных глазищах застыл немой вопрос: «Что с тобой стряслось, зайчик?»

Когда я получил свой кофий (уж что-что, а этот напиток у нее получался просто божественным), она подошла к моему столику и села напротив, подперев подбородок удивительно изящной, я бы даже сказал, панской ручкой. Несмотря на то что она каждый день занималась кухней, ее руки были ухоженными, бархатными. Я знал это, потому что Маруська иногда позволяла себе некоторые вольности — нежно гладила меня по щеке, словно пробуя, брился я в этот день или нет.

В принципе мы были хорошими друзьями, если верить в то, что между мужчиной и женщиной может существовать настоящая дружба — без разных ути-пути и непременной постели.

— Колись, — наконец сказала она в ответ на мою улыбку. — У тебя какие-то серьезные проблемы?

— Жениться надумал.

— Вот брехло! — возмутилась Маруська. — Даже такой черствый прагматик, как ты, весь светился бы от предвкушения столь знаменательного события. А у тебя сейчас, как мне кажется, камень на душе. Или ты выбрал себе в невесты бабу-ягу?

— Это она меня выбрала, — буркнул я и потянулся в карман за сигаретами.

Курить в своем заведении Маруська позволяла очень немногим. Для них был предназначен специальный столик возле окна с вытяжкой. Я как раз за ним и сидел. Когда я прикурил, она включила вентилятор, и раздался тихий гул.

— Не хочешь говорить правду, ну и не надо! — обиделась Маруська.

— А тебе она нужна?

— Почему нет? Может, чем помогу.

— Это вряд ли. Ну да ладно… Помнишь Африкана? Ты должна бы его знать. Он мой сосед с верхнего этажа.

— Африкан, Африкан… — Маруська наморщила свой высокий чистый лоб. — А, припоминаю! Такой смешной дедуля в театральных шмотках. Он заходил ко мне несколько раз. Но за столик не садился, а брал еду на дом.

— Убили его… вчера. С особой жестокостью.

— Да что ты! — Маруськины глаза стали еще больше. — И где это случилось? Небось опять молодые отморозки отличились? Подросло нынче племя — молодое, незнакомое… Я сама боюсь их. Идешь, а они смотрят на тебя как волчары. Молча смотрят, но так, что между лопаток зябко становится. Брр!

— Африкана убили прямо в его квартире.

— А, так тебя менты взяли в оборот…Тогда мне понятно, почему ты такой смурной.

— Я не совсем по этой причине…

— Тогда что?

Я немного поколебался — говорить или нет? — но все же решился. Надо же кому-то душу открыть и очистить ее от всего наносного, чтобы вернуть прежнее спокойствие.

— Там не все так просто. Дед-то, оказывается, был ведьмаком. Представляешь? У меня над головой столько лет творилась чертовщина, а я ни сном ни духом. Мне во все это не очень верится, но меня на сей счет просвещал один очень уважаемый и знающий человек. Вот я и начал размышлять: а вдруг?..

— Ух ты! — У Маруськи загорелись глаза. — А я-то, дура, думала, почему это меня так заколбасило, когда он заявился в кафе первый раз? Мне даже пришлось сходить к одной бабке, думала, кто-то порчу навел. Потом полегчало.

— Теперь я просто не знаю, как мне быть после этого убийства. Квартиру менять не хочется… я ведь к ней сердцем прикипел. Родной очаг, как ни крути. Но на душе сумеречно. Какое-то тревожное предчувствие.

— Я знаю, что нужно делать! — решительно заявила Маруська. — Дам тебе адрес одной старушки, она очень сведуща в таких делах. Пошепчет, молитву почитает, святой водой окропит — и опять будешь как новый гвоздь. Поверь мне.

— Нет-нет, только не это! — замахал я руками. — Ну их… этих… экстрасенсов и шаманов. Все они мошенники. Их интересуют только деньги. Народ дурят.

— Зайчик, она не такая, — продолжала убеждать меня Маруська. — К ней ходят лишь знакомые или очень порядочные люди. И она не работает за плату. Вот еду берет. Принеси ей банку меда. Ну и еще чего-нибудь — печенье какое или сдобу свежую. Мед на базарчике купишь — ты знаешь где, здесь недалеко. Там мужичок один торгует, мед у него настоящий, не разбодяженный. Точно знаю. Он сам пасечник.

— Говорю тебе — нет!

— Алеша, ну ты как маленький. Ведь ты боишься. Правда? Ладно, поступим по-другому… — Она решительно встала и сказала Валюхе, которая в своих мечтах полностью отключилась от окружающей ее реальности: — Проснись, красотка! Обслужишь людей, я ненадолго оторвусь. Основной поток клиентов пойдет ближе к вечеру, — объяснила мне Маруська. — У меня многие ужинают. Так что до той поры Валька управится тут и без меня. Ты с машиной?

— Ну…

— Тогда поехали! Со мной тебе будет не страшно. Вот увидишь, все получится.

И я покорился. Не без внутреннего сопротивления, но все же пошел на поводу у Маруськи. Я знал, что от нее не отвяжешься — если что-то надумает, то обязательно сделает. А мне очень не хотелось, чтобы она при каждой новой встрече затевала один и тот же разговор, работая по принципу «капля камень точит».

Старушка, к которой привела меня Маруська, на литровую банку меда и разные лакомства в пакете даже не взглянула. Но как только я встал на пороге ее жилище (у нее был небольшой чистенький домик с хорошо ухоженным садом на окраине города), так она и прикипела ко мне взглядом. Видимо, мой облик ей не очень пришелся по душе, потому что она довольно сухо ответила на наши с Маруськой приветствия, и не выгнала нас сразу, наверное, лишь из-за своей доброй, сострадательной натуры.

— Нет! — сказала она, как отрезала, когда Маруська попросила ее «пошептать» надо мной.

— Ну, Анастасия Спиридоновна, ну, миленькая, ну пожалуйста! — заскулила Маруська, а сама тем временем схватила меня за рукав, потому что я уже с легким сердцем навострил лыжи на выход. — Не откажите в моей просьбе.

Старушка немного смягчилась и ответила:

— Боюсь, что я не смогу ему помочь.

— Это почему? — опешил я.

— Ты уж не обижайся, милок, но твоя аура совсем мутная, а тот, кто ее замусорил, куда как сильнее, чем я. Говорю это честно, без обмана.

Аура! Ни фига себе бабуля! Вишь, какими словечками балуется. Откуда только знает? Неужто в Интернете нахваталась? Это в ее-то годы… Навскидку, Анастасии Спиридоновне было очень много лет. Однако маленькие глазки старушки были живыми и зоркими, а в ее сухом и подвижном теле чувствовалась большая энергетика. Когда она переводила свой взгляд на меня, мне казалось, что в мою кожу впиваются мириады крохотных иголочек. Видно было, что знахарка (или колдунья? а может, экстрасенс? фиг их разберет…) очень напряжена, хотя внешне это не сильно бросалось в глаза.

И я вдруг ей поверил. Предыдущие события, начиная с убиенной вороны и серебряной пули, разъяснения Георгия Кузьмича и с первого взгляда неприятие старушкой моей персоны (вообще-то я людям нравлюсь) только подтверждали опасения, которые глубоко засели у меня в мозгах. Что-то во всей этой истории с Африканом и впрямь нечисто.

Я был суеверным в такой же степени, в какой и все нормальные люди. Перешел дорогу черный кот — это к невезению, если вспоминаешь что-то нехорошее — сплюнь через левое плечо, рассыпанная соль — к ссоре, ну и так далее. Обычный набор суеверий не шибко продвинутого в религии обывателя.

Но теперь я почувствовал, что со мной начало твориться что-то неладное. Кроме несколько взвинченного состояния (что вполне понятно в свете моих вчерашних приключений и переживаний), я вдруг ощутил, что мир вокруг меня начал меняться — словно кто-то снял пелену с моих глаз и вытащил затычки из ушей. Мне показалось, что при желании я могу преспокойно разложить солнечный свет на семь составляющих его цветов (а то и больше, вплоть до инфракрасного излучения, невидимого глазу) и что я слышу, как в подполе дома шебаршатся мыши, а под крышей соседского дома ласточка-воронок кормит свой второй выводок, который спустя неделю уже встанет на крыло.

Я сильно тряхнул головой, прогоняя наваждение, и как мог спокойно попросил старушку:

— Анастасия Спиридоновна, вы уж извините, но идти мне больше не к кому. Может, все-таки попробуете?..

Старушка с сомнением пожевала тонкими сухими губами, а затем с обреченным видом ответила:

— Нельзя отказывать добрым людям… Грех это. Что ж, попытаться можно. Но никаких гарантий я не могу дать. Иди за мной, милок. А ты, — она обернулась к Маруське, — выйди наружу, запри входную дверь на ключ и никого не впускай. Никого! Поняла?

— Поняла, поняла… — закивала моя подруга. — Исполню, не сомневайтесь.

Она прямо лучилась от счастливого возбуждения — все-таки уболтала старушку! Вот бабы! По моим наблюдения, у них всего две радости в жизни: первая — поход по магазинам (если при деньгах), а вторая — это когда удовлетворяется какой-нибудь женский каприз. Особенно когда он совсем идиотский, такой, что нормальному мужику и в голову не может прийти.

Мы прошли не в горницу, как можно было ожидать, а в небольшую полутемную комнатку с образами в углу, перед которыми теплилась лампадка. Наверное, это был «приемный покой» знахарки. Перекрестившись на иконы, Анастасия Спиридоновна зажгла три толстых свечи из чистого воска и начала свои таинства. Она налила в большой медный таз воды (наверное, освященной, подумал я), усадила меня на табурет перед тазом, взяла небольшой ножик (таким я обычно чищу картошку), троекратно очертила меня этим ножом и начала говорить:

— От Духа Святаго, от печати Христовой, от Спасовой руки, от честнаго креста, от Богородицы на запечатного замка! Ангел-хранитель! Сохрани его душу! Укрепи его сердце! Враг-сатана, отступи от него, от раба Божия Алексея. А сам Иисус Христос, приступи к рабу Божию Алексею. Запрестольная Мати Божья! Пресвятая Богородица! С раба Божия Алексея сохрани и очисти всяку болезнь, всяку скорбь, всяку немощь, всяку нечисть бранных слов и своей лихой думы, притчи, уроки, переполохи, оговоры, одумы и призоры с раба Божия Алексея с буйной головы, с ясных очей, с сахарных уст, с рук и с ног, и с могучих плеч, и с белых грудей, с ретивого сердца, с бурой печени, с легких и с селезня, с сорока жил, с сорока составов, с сорока жил подпятных, с головы да с тулова, с тулова в ноги, из ног в подошвы, а с подошв в сыру землю, на темные леса, за синие моря… А-м-и-н-ь… — Последнее слово заговора Анастасия Спиридоновна произнесла с большим трудом, по буквам.

Неожиданно она сильно вскрикнула и упала на пол, застеленный домоткаными дорожками. Ее начали бить судороги, а изо рта пошла пена. Падучая! Это была первая мысль, что пришла мне в голову. Я был сильно напуган и весь дрожал. Не зная, что делать с бедной старушкой, я выскочил в сенцы и заорал, стуча кулаками в запертую дверь:

— Маруська! Маруська! Отворяй быстрее! Беда!

Маруська влетела в дом как вихрь. Глянула на меня и, не говоря ни слова, бросилась в «приемный покой». Анастасия Спиридоновна все еще корчилась, судорожными движениями сгребая под себя половики. Маруська схватила кувшин, из которого старушка наливала воду в таз, и несколько раз плеснула ей в лицо водой. А затем крикнула:

— Помоги!

Вдвоем мы подняли необычайно тяжелое тело знахарки — оно словно налилось свинцом — и перенесли в горницу на узкий диванчик. Там Маруська разжала стиснутые зубы Анастасии Спиридоновны и влила ей в рот столовую ложку какой-то микстуры. Интересно, откуда она знает, что это такое? — мелькнула у меня мысль, но тут же исчезла, потому как старушка вдруг перестала корчиться и открыла глаза.

Они все еще были бессмысленные и черные, как бездонная пропасть. Но дыхание постепенно восстанавливалось (до этого знахарка почти не дышала), и наконец она сказала слабым голосом, обращаясь к Маруське:

— Крест… Дай мне в руки кипарисовый крест…

Маруська метнулась к образам (тут их было еще больше, чем в «приемном покое»), нашла там примитивно сработанный и изрядно потемневший от времени крест — он был размером с мою ладонь — и всучила его Анастасии Спиридоновне. Старушка взяла крест в руки, сложив их на груди, и закрыла глаза в полном умиротворении. Мне даже показалось, что она отходит в мир иной, но Маруська предостерегающе положила указательный палец на свои пухлые губы — молчи! все нормально! — и кивком указала на входную дверь.

Мы вышли в прихожую и сели на широкую скамью. Наверное, в этом небольшом помещении клиенты знахарки дожидались своей очереди. Удивительно, но сегодня, кроме нас, никого не было. Неужто у старушки бывают не приемные дни? Чудеса…

— Она там хоть жива? — спросил я с дрожью в голосе, кивнув на прикрытые двери горницы. — Может, вызвать скорую?

— Не болтай глупости! Скорая поможет ей как мертвому припарки. Вот кипарисовый крест — это другое дело. Она скоро встанет.

Маруська говорила уверенно, однако я слишком хорошо ее знал, чтобы не расслышать в грудном приятном голосе своей подружки неуверенные нотки. Вот будет номер, ежели старушка отбросит коньки…

Я на миг представил, что мне опять придется объясняться с майором из убойного отдела, и меня передернуло. Упаси бог! Иначе меня точно запишут в серийные убийцы и посадят очень надолго. И докажи потом, что ты не верблюд. Два подряд смертельных случая — и я в качестве то ли свидетеля, то ли обвиняемого. Странные, если не сказать больше, совпадения.

— Что это за крест? — спросил я Маруську, не выдержав затянувшейся паузы.

— Святой, — коротко ответила она, занятая своими мыслями.

— Ну это ясно, — сказал я с некоторым сомнением — мне ничего не было ясно. — Но, по-моему, он сильно древний…

— Анастасия Спиридоновна получила его в наследство от своей прабабки.

— И ее прабабка была знахаркой?

— Так это и ежу понятно. Такие вещи передаются по наследству. Поэтому все эти современные экстрасенсы и колдуны, якобы получившие свои дипломы после длительного обучения, всего лишь шарлатаны.

— Кто бы спорил… — ответил я.

А сам подумал: «Не исключено, что и Анастасия Спиридоновна всего лишь народный целитель и никаких у нее паранормальных способностей не наблюдается». И впрямь, в ее «приемном покое» сильно пахло разными лекарственными травами, пучки которых были развешаны по стенам. А на полках вдоль стен стояли стеклянные банки и горшочки с сухими корешками и какими-то настойками.

— Долго нам ждать? — спросил я, чувствуя зуд во всем теле.

Мне казалось, что через поры выступил липкий пот с кислотными свойствами (хотя это было совсем не так — в прихожей стояла приятная прохлада) и он начал разъедать кожу.

— Не знаю. Подождем. Лучше ее не тревожить.

Я тяжело вздохнул и мысленно посетовал: «Ну и дурак ты, Алексей Богданов! На кой ляд связался со всеми этими делами? Мало тебе колдуна Африкана, так ты еще и по знахаркам пошел, сглаз снимать. Нет, ну точно идиот…» Ерзая на жесткой дубовой скамье, я уже начал сомневаться и в достоверности россказней Георгия Кузьмича.

Похоже, старик тронулся на своих исторических изысканиях. Такое бывает. Долго занимаясь какой-то проблемой, иногда совсем глупой и пустой, человек начинает верить, что она из фантома стала реальностью. Очень опасное заблуждение…

Дверь горницы отворилась с тихим скрипом, и бледная знахарка вышла в прихожую. Видно было, что она с трудом держится на ногах. Но на движение Маруськи, которая хотела поддержать ее под руку, она ответила решительным отказом. А затем обратилась ко мне:

— Плохо твое дело, милок. Я не в состоянии поведать все, что мне открылось, — сама не понимаю, — но ты сейчас как шелкопряд в коконе. Пробиться к твоей душе невозможно. Я даже не могу сказать, злые это или добрые чары. Но они очень сильные. Чтобы избавиться от них, нужен человек более сведущий, чем я. Но мне такой неизвестен. Одно знаю — твое избавление где-то спрятано. Найдешь его, все станет как прежде.

— И что это?

— Возможно, какая-то заговоренная вещь.

— А если все же ее найду — хотя это и сомнительно, — то что мне с нею делать?

— Вот тебе текст заговора… — Она всучила мне вчетверо сложенный бумажный лист. — Прочитай три раза и выброси эту вещь в реку. Потом стань под душ и смой всю грязь, которая у тебя на теле. При этом снова читай, но на этот раз «Отче наш». И снова три раза. Если не знаешь, выучи наизусть.

— Выучу… — только и сказал я в ответ.

При этом я вспомнил сказку о Кощее Бессмертном: на острове стоит дуб, на нем висит сундук на цепях, в сундуке утка, в утке яйцо, а в нем иголка, в которой заключена смерть злодея. Найдешь и сломаешь иголку — будешь свободным. Злодею кирдык, а тебе медные трубы, слава и почет. В общем, пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…

Попрощавшись, мы ушли. Я вел машину как сомнамбула и в какой-то момент едва не въехал в зад козырного мерса. Вот была бы потеха… Тысячи на три зеленью. Из моего и так изрядно прохудившегося из-за кризиса кармана.

Прощаясь, Маруська старалась не смотреть мне в глаза. То ли она начала бояться меня после «лекции» знахарки на тему чертовщины, то ли чувствовала за собой вину, что едва не угробила старушку с моей помощью, и теперь казнилась, занимаясь мысленным самобичеванием. Мне были до лампочки ее переживания, поэтому я лишь буркнул что-то вроде «До встречи…» и нажал на газ. Похоже, я и впрямь начал превращаться в бесчувственного шелкопряда, засевшего в коконе, потому как в этот момент мне было наплевать на всех и вся.

Припарковавшись на обширной автостоянке, которую охраняли лишь несколько бездомных шавок, я зашел в супермаркет, чтобы прикупить еды и выпивки. После стресса, который я пережил в «приемном покое» знахарки, мне срочно требовался допинг. А уж как есть захотелось… Будто я и не обедал в кафе у Маруськи. У меня проснулся просто зверский аппетит, чего давно не бывало. Каждая клеточка моего тела буквально кричала: «Мне нужна подпитка!»

К счастью, людей в супермаркете было немного, и я отоварился очень быстро. Направляясь с пакетами на автостоянку, я заметил возле моей «мазды» какое-то шевеление. Поначалу это не показалось мне подозрительным — я решил, что отъезжает соседняя машина. Но когда присмотрелся, рванул с места как спринтер — мою тачку вскрывали!

Их было трое. Один уже отключил сигнализацию и открыл дверь салона, а остальные стояли на стрёме, загораживая своими немалыми телами шустрого мерзавца, который уже подобрал ключ к системе зажигания и пытался завести мотор.

— Вы что, суки, творите?! — рявкнул я, подбегая к машине. — Пошли вон, козлы!

— Котя, шухер… — негромко сказал один из них, кряжистый бычара с глубоко посаженными глазами.

Тот «умелец», который ковырялся в машине, выскользнул из салона словно угорь. Он оказался совсем еще зеленым — эдакий прыщеватый переросток, стремившийся заработать авторитет у своих старших подельников. Но похоже, он был докой в электронике (ох уж эта нынешняя молодежь! с пеленок в компьютерах шарит), потому как вскрыть и завести мою «мазду» очень нелегко. Я установил не только сигнализацию и механическую блокировку, но еще и иммобилайзер. Принцип его работы заключался в отказе соединения электрических цепей автомобиля в наиболее значимых местах — в тех, что отвечают за включение стартера, зажигания и самого двигателя.

— А за козла ответишь… — злобно сказал бычара, явно бывший уголовник, судя по наколкам.

Они почему-то не спешили дать деру, как это обычно бывает, когда угонщиков застают на горячем.

Когда он успел достать нож и откуда, я не заметил. Скорее всего, это были даже не простые угонщики, а бандиты. Если у них не получалось угнать машину без эксцессов, они просто «глушили» водителя и уезжали, нередко оставляя после себя хладный труп.

Несмотря на свою кажущуюся тяжеловесность, бычара ударил как змея — молниеносно. Наверное, это был его коронный номер; защититься от такого удара очень тяжело, так как он направлен в район солнечного сплетения и немного напоминает укол шпагой. Но я был настолько заведен последними событиями, что этот фехтовальный финт не произвел на меня никакого впечатления.

Мне вдруг показалось, что все происходит словно в замедленной киносъемке. Я увидел руку с ножом, которая двигалась к моему животу с черепашьей скоростью. Казалось, бандит увяз в прозрачном желе. Я неторопливо ушел с линии удара влево, сделал захват бьющей руки, и уже в следующее мгновение бычара лежал на земле со сломанной кистью. Я даже не почувствовал его веса, хотя бросок был классическим, как и предписывалось в боевом самбо.

Второй бандит, постарше годами, несколько опешил от такого поворота событий — ведь на самом деле все произошло с немыслимой быстротой, однако он оказался битым фраером. Сунув руку за пазуху, автоугонщик выхватил пистолет, но снова все его действия показались мне до смешного медлительными. С незнакомой доселе грацией, напрочь проигнорировав ствол, я бросился вперед, сместился вправо и ребром ладони нанес ему удар по горлу — его длинная гусиная шея так и напрашивалась на экзекуцию. Раздался тихий хруст, и бандит упал, захлебываясь кровью.

Нужно сказать, что «гений» электроники оказался и впрямь чересчур шустрым. Едва второй угонщик оказался на земле, как его словно нечистый перекинул через машину, и спустя считаные секунды он исчез за углом супермаркета. Парень бежал словно кенгуру — огромными прыжками. Верно говорится, что у страха глаза велики. В таком состоянии он мог перемахнуть и через двухметровый забор.

Пинком отодвинув с дороги бандита в наколках, я подобрал свои пакеты с продуктами, сел за руль и, совершенно не обращая внимания на поверженных автоугонщиков, вырулил со стоянки. Я знал, что первый точно выживет, хотя я очень жестко приложил его об асфальт, а вот по поводу второго у меня были сомнения. Рубящий удар по горлу (он называется «хлебнуть грязи») часто оказывается смертельным.

Ну и плевать, тупо думал я, вливаясь в поток машин. Если нашу схватку зафиксировали камеры наружного наблюдения, установленные возле супермаркета, что ж, придется отвечать. Но я защищал свою жизнь, так что какие ко мне претензии? Ах да, уехал с места события и не сообщил куда нужно. А еще не вызвал к поверженным негодяям скорую и не оказал им первую медицинскую помощь… Еще чего! Да пусть сдохнут, твари!

И все же я был несколько смущен и озадачен. Со мной явно творилось что-то неладное. Никогда прежде не случались ситуации, когда действия противника были столь картинно обозначены и подчеркнуты. А в рукопашных схватках мне приходилось бывать не раз. Там все идет в основном на автомате, часто совершенно без эмоций. Тебя бьют, ты отвечаешь, уклоняешься, блокируешь — и убиваешь. Всем, что попалось под руку. Голыми руками тоже. В таких стычках человек превращается в животное, в хищного зверя, который запросто может загрызть врага зубами, если уж совсем припрет.

А тут я совершенно хладнокровно, даже, можно сказать, с удовольствием, продемонстрировал технику, которая уже начала забываться, и при этом в моей голове даже мысли не мелькнуло, что меня могут убить. Я словно ЗНАЛ, что стал неуязвимым. Но это же бред! Конечно бред. Неуязвимых не бывает. И тело мое ничуть не изменилось. Но так ли это?

В каком-то непонятном ажиотаже я тормознул на обочине дороги, полез в бардачок, достал оттуда перочинный нож и полоснул себя по левой руке. Больно, блин! Ты что творишь, дурачина?! Порез был неглубоким, но кровища так и хлынула. Быстро открыв аптечку, я наложил антисептическую повязку и совершенно успокоенный продолжил свой путь.

Все нормально! Во мне ничего не изменилось. Просто мой ангел-хранитель в очередной раз оказался на высоте. А все остальное — от лукавого.