Андрей
Больница была старой, ветхой и насквозь пропахшей карболкой и химическими средствами от насекомых.
Ее пытались поддерживать в более-менее нормальном состоянии, но косметические ремонты только усугубляли метастазы разрухи, вырывающиеся наружу обвалившейся штукатуркой, щербатыми ступеньками и протекающей крышей.
Палат не хватало, и больные лежали даже в коридорах, тоскливо поглядывая на снующих туда-сюда санитарок и медсестер. Персонал больницы не мог похвалиться молодостью и резвостью, а потому то там, то сям слышались зовущие оклики, которые длились достаточно долго.
Из-за этого в коридорах больницы всегда стоял гул, больше похожий на многоголосый стон.
Андрея в реанимационное отделение не пустили.
Сначала на его пути стала санитарка, тетка неопределенных лет с рыжей "химкой" на голове. А затем к ней подключился и врач.
Это был рано располневший светловолосый молодой человек, с ярко-красными, словно накрашенными, губами и безмятежными водянисто-голубыми буркалами прожженного циника.
– Нельзя, – отрезал он, глядя на Андрея пустым, ничего не выражающим взглядом.
– Почему!? – с отчаянием в голосе спросил Андрей.
– Потому, – ответил врач. – Видишь табличку – "Посторонним вход воспрещен"?
– Я не посторонний!
– Знаю, ты это уже говорил. Сочувствую. Но порядок есть порядок. В реанимации три человека. Все в тяжелом состоянии. Занесешь какую-нибудь инфекцию – и привет. Им и так плохо.
– Но я хочу ее увидеть! Очень хочу…
– Увидишь. Потерпи.
– И сколько я должен терпеть? – пошел на попятную Андрей.
– Сколько нужно. Но я думаю, что не менее суток.
– Скажите… а как она там?..
– Если честно, то неважно. Но ты не отчаивайся. У тебя мать – женщина крепкая. Уверен, что все будет в порядке. Она обязательно выздоровеет.
– Может, ей чего принести? Минеральной воды, кефира… или печенья…
– Пока не нужно.
– Я буду ждать здесь, – угрюмо кивнул Андрей на стулья в "предбаннике" – квадратной комнате для посетителей.
– Жди…
Врач безразлично пожал плечами и удалился. Андрей сел на стул в углу возле входной двери и задумался.
Он еще дома понял, что в квартире побывали бандиты Самурая. Они искали его, чтобы отомстить за свое поражение.
Андрей не мог знать, что сталось с Февралем и теми бандитами, от которых его спас странный дворник из психушки. Кто-то из них вполне мог отправиться в мир иной, вспомнил юноша его мышцы, напоминающие стальные канаты.
Дворника Самурай вряд ли сможет найти, а вот Андрея отыскать легко. Это юноша понимал отчетливо.
Но страха в его душе не было. Сверху она закаменела, покрылась панцирем, но внутри ее горела жажда мести. Ненависть к тем, кто поднял руку на мать, была настолько сильной, что временами ему хотелось рычать от бессильной ярости.
Андрей просидел в полной неподвижности до четырех вечера. Мрачные мысли отделили его от окружающего мира непроницаемой стеной, он ничего не видел и никого не слышал.
Люди приходили и уходили, о чем-то разговаривали, больные, идущие на поправку, жевали принесенные деликатесы и радовались скорой выписке, а юноша как уставился неподвижным, полыхающим адским пламенем, взглядом в одну точку, так и держал ее на прицеле все эти часы, словно пытаясь прожечь противоположную стену насквозь.
Ближе к вечеру комната для посетителей стала пустеть. Были заняты лишь стулья возле Андрея. Там сидели двое стариков – похоже, муж и жена – и о чем-то неторопливо вполголоса беседовали.
Увлеченные разговором, они совершенно не обращали внимания на Андрея. Угол, где он сидел, был освещен слабо, а потому юноша никому не бросался в глаза.
Неожиданно на лестнице раздались громкие голоса, и в комнату вошли два парня с большим пластиковым пакетом в руках. Один из них, с руками в наколках, приблизился к двери, на которой было написано "Реанимационное отделение" и нажал на кнопку звонка. Он не звенел, а тихо играл какую-то мелодию.
Дверь отворилась, и на пороге стала уже знакомая Андрею санитарка с рыжими буклями на голове.
– Чего надо? – спросила она неприветливо.
– Слушай, мать, нам бы кореша навестить, – сказал один из пришедших.
– Не положено, – отрезала санитарка.
– Ну ты, блин, даешь… Как это – не положено? Кем не положено?
– У нас такой порядок. И нарушать его нельзя.
– Во базар… Чтоб я сдох. А харчи можно передать?
– Это вам может сказать только дежурный врач.
– Тогда зови. Побазлаем и с врачом. Как он, мужик клевый?
– Сейчас кликну, сами увидите, – уходя, неприветливо ответила санитарка, и дверь закрылась на замок.
– Ну, бля, и мымра… – сказал второй.
Пока первый разговаривал с санитаркой, он рассматривал какие-то плакаты, призванные украсить комнату для посетителей.
– Ага, – подтвердил его приятель. – Ржавчина. Ее бы на цепь…
И они расхохотались.
Только теперь Андрей очнулся от заторможенного состояния и перевел взгляд на новых посетителей. Их голоса показались ему знакомыми.
Какое-то время он присматривался к ним, и вдруг почувствовал, как в жилах забурлила кровь, а до этого вялые мышцы налились силой.
Андрей узнал их. Это были люди Февраля: водитель – по национальности, скорее всего, татарин, и боец из вощанских, которого кликали Шаман. Он был татуирован с ног до головы. Шаман ходил у Февраля в первых помощниках.
Они пока не узнавали Андрея, так как были заняты разговором с санитаркой. Но она ушла, а потому юноша низко склонил голову и подпер ее кулаками. Просто встать и уйти он не мог и не хотел.
Однако ни татарин, ни Шаман не обращали на других посетителей ни малейшего внимания. Они говорили о чем-то своем, отвернувшись от Андрея.
Наконец появился и дежурный врач. Это был все тот же полный молодой человек.
– Нельзя, – сказал он категорически.
Наверное, это была его главная обязанность в реанимационном отделении – отваживать чересчур настойчивых посетителей. Притом ключевое слово "нельзя" вылетало из его уст совершенно автоматически.
– Слышь, братан, – обратился к нему татарин. – А как насчет харчей? Мы тут принесли Коляну пошамать.
Колбаска, апельсины, пирожные… Он сладости обожает.
– Какая колбаска!? Вы что, мужики, до сих пор не врубились? У него челюсть в четырех местах сломана. И половины зубов нету. Ваш Колян будет сидеть на манной каше как минимум месяц.
– Бля-а… – протянул озадаченный Шаман. – Ну, Колян попал…
– Ага, – мрачно подтвердил татарин. – Влип, как муха в свежее дерьмо. И все из-за того фраера…
Шаман злобно покривился; они с пониманием переглянулись.
– Ничего, – сказал Шаман, – у него все еще впереди. Пусть побегает…
– Ко мне вопросов нет? – спросил врач. – Тогда я пошел. Извините – дела…
– Вопросов больше не имеем, а вот разговор есть, – сказал Шаман, понижая голос.
– Я вас слушаю, – вежливо сказал врач.
Похоже, он с первого взгляда определил, что это за "посетители" пожаловали в больницу. А потому вел себя насторожено и сдержано.
– Мы тут посоветовались и решили, что для скорейшего выздоровления Коляна обязательно нужен подогрев, – пробубнил Шаман. – Держи… – Он ткнул в руки врача конверт. – Здесь триста, "зеленью". Будет все в ажуре – получишь еще.
– Спасибо, – оживился врач, суетливо пряча конверт в карман халата. – Не беспокойтесь, уход и лечение обеспечим на высшем уровне.
– Смотри, – с угрозой сказал татарин. – Теперь ты за Коляна в ответе.
– Я понимаю…
Андрей не стал больше слушать разговор бандитов Самурая с врачом. Он решительно встал и вышел на лестницу. Краем глаза юноша увидел, как вытянулась скуластая физиономия татарина, который в это время обернулся. Похоже, бандит его узнал.
Решение вызрело, пока татарин и Шаман разговаривали с дежурным врачом. Ненависть на бандитов, избивших мать, искала выхода.
И теперь Андрей знал, что ему делать дальше…
Больница была четырехэтажной. Реанимационное отделение находилось на втором этаже вместе с хирургией. В комнату для посетителей нужно было подниматься по лестнице запасного выхода, со стороны двора.
Андрей знал, что внизу, на первом этаже, висит на стене пожарный щит. К нему он сразу и направился, едва покинул комнату для посетителей…
Юноша оказался прав – его заметили. Спустя считанные секунды послышались оживленные голоса татарина и Шамана, а затем раздался топот ног; они спускались вниз бегом, перепрыгивая через ступеньки.
Андрей стоял, затаившись под лестницей. В руках он держал огнетушитель старой конструкции – длинный тяжелый баллон.
Первым внизу очутился Шаман. Это был здоровенный бугай с квадратной головой и внушительными бицепсами. Юноша и хотел, чтобы это было именно так.
Андрей ударил огнетушителем, не придерживая руку. Баллон попал Шаману по физиономии. Послышался хруст сломанных костей, и туша бандита грузно завалилась назад, на бегущего следом дружка. В одно мгновение его лицо залила кровь из расплющенного носа, и он потерял сознание.
Отбросив в сторону баллон, который вдруг зашипел и начал плеваться ржаво-желтой пеной, Андрей, как дикая кошка, бросился на опешившего татарина.
Второй бандит был похлипче, нежели Шаман. Ростом он тоже не вышел. Но Андрею в этот момент было все равно с кем драться. Будь на месте татарина какой-нибудь богатырь, юноша все равно схватился бы с ним не на жизнь, а насмерть.
Андрей не стал бить татарина кулаками. Он сделал так, как его учил Дрозд – скрюченными и напряженными до стальной твердости пальцами правой руки резко и с оттяжкой провел по физиономии противника. Это был удар "тигровой лапой".
Четыре глубокие красные борозды прочертили левую щеку и лоб татарина. Он уже готовился дать отпор Андрею и даже успел сунуть правую руку в карман – наверное, чтобы достать нож или пистолет.
Но не успел. Вскрикнув от резкой внезапной боли, татарин отшатнулся назад и попытался протереть глаза, которые начала заливать кровь из ран.
Эта заминка оказалась для него губительной. Андрей не дал ему опомниться.
Юноша вложил всю свою силу, помноженную на дикую, безумную злобу, в один единственный удар, который пришелся в подбородок противника.
Татарина отбросило к перилам, затем он подкатил глаза под лоб и, медленно подгибая колени, опустился на тушу своего дружка…
Андрей шел по улицам города, не замечая ничего вокруг. Красная пелена застила глаза, а в груди попрежнему бушевала буря.
Стоя над поверженными бандитами, он готов был размазать их по ступенькам. Андрей уже нагнулся, чтобы поднять все еще бормочущий огнетушитель и добить обеспамятевших врагов. Ничто не сдерживало его в этом диком садистском желании. Он просто не понимал, что делает.
Неожиданно вверху, на втором этаже, раздался испуганный вскрик и грубый женский голос прокаркал:
– Изверг! Ты что делаешь!? Ой, убили!.. Люди-и, помогите-е-е!
Андрей опомнился мгновенно. Он даже не стал смотреть вверх, потому что сразу сообразил, кто там вопит на лестничной площадке второго этажа.
Это была рыжеволосая санитарка. Ее голос напоминал рев охрипшей сирены. Еще немного, и сюда сбегутся не только врачи и медсестры, но и больные.
Отбросив огнетушитель в сторону, Андрей выбежал на улицу, и постарался как можно скорее убраться с территории больницы…
Андрей шел, и его переполняла злоба на бандитов Самурая. Это из-за них он не смог повидаться с матерью.
Куда бы он ни пошел, всегда эти проклятые уроды стоят поперек его пути.
Нет, так не должно продолжаться! Или он, или Самурай. Другого не дано.
Андрей понимал, что его решение безумно, глупо, но своим, уже не детским, умом он отдавал себе отчет в том, что по одной дорожке ему и Самураю не ходить.
Юноша точно знал, что он приговорен. А потому или должен держать бой, или нужно бежать из города куда подальше.
Но как убежишь, если мать в больнице? Он ей нужен, она без него просто зачахнет. В этом Андрей был уверен.
Только теперь Андрей с отчетливой ясностью увидел внутренним взором всю ту безграничную, жертвенную любовь, которую мать испытывала к нему.
Он и раньше это знал, но не придавал большого значения. Жизнь несла его по своим быстротекущим волнам, и некогда было разбираться в ее тонких проявлениях.
Андрей не мог оставить мать одну, не имел права.
Юноша шел к Дрозду.
