Киллер

Раны Сидора затягивались быстро. К счастью, ни один жизненно важный орган не был задет, пули прошли навылет, и довольный "сеньор Сидорио" только покрякивал, когда я менял повязки.

К врачу обратиться я не рискнул, но у Сидора была знакомая медсестра, которой мы наплели бог знает что, и она по мере своих возможностей пользовала этого неунывающего балагура.

Впрочем, как я уже знал, многочисленные и почти ежедневные разборки бандитов и рэкетиров со взрывами и стрельбой давно стали делом обыденным, привычным. И рядовые граждане с садистским любопытством расспрашивали знакомых и очевидцев о количестве жертв да кого в очередной раз "завалили".

Их теперь не шокировали и не пугали кровавые подробности дележа лакомых кусков городской собственности, они научились днем использовать страх как допинг, как наркотическое средство, одурманивающее мозги.

Но по вечерам, забившись в тесные клетушки совковских квартир и сгрудившись возле телеящиков, они с дрожью прислушивались к тому, что творилось за стенами домов, во дворах и скверах, на улицах и в подъездах, погруженных в чернильную тьму.

"Нора" Сидора, как он называл свое жилище, находилась на окраине города, в довоенной постройки трехэтажном доме, на втором этаже.

Вокруг, среди зелени тополей, стояли такие же старцы эпохи культа личности с облупившейся штукатуркой, подслеповатыми окнами и раковыми опухолями разномастных автогаражей, облепивших их со всех сторон.

Власти давно махнули рукой на этот неприкаянный район, и самострой здесь цвел буйным цветом. Между гаражами, сооруженными в основном из металлических листов, ютились крохотные огородики, нередко обнесенные колючей изгородью – то ли от бродячих собак, которых была пропасть, то ли от праздношатающихся бухариков – этих тоже хватало.

– …За десять штук купил, – хвастался довольный Сидор, с видом нувориша показывая квартиру. – Ну, еще ремонт в шесть косых обошелся. Зато сам видишь – блеск.

Да, квартира и впрямь мне понравилась.

По словам Сидора, до ремонта она была четырехкомнатной, но плохо спланированной, темной и тесной.

Теперь в ней осталось всего две комнаты, зато какие: с высокими лепными потолками, паркетным полом, импортной столяркой. Большая кухня-столовая и обширный холл, обставленные заграничной мебелью, навевали ностальгическую меланхолию по тому детству, которое могло быть у меня, да обошло стороной…

– …Приехал я к мамане, ну, думаю, наконец закончились мои странствия. Встреча, конечно, была – закачаешься. Бля буду! Собрал я корешков, соседей, деваху одну… эх, ягода-малина! Клевая бабеха, груди – во! А станок как у… сравнить не с кем! Я еще в школе на нее глаз положил. Да и она ко мне вполне, я бы сказал, доверительно… Но я ушел в армию, а она замуж… Сейчас в разводе. Бывший муж – пьянь забубенная, даже обрюхатить ее не смог. Оно и к лучшему… Да, так я к чему – собрал, значит, народ, столы накрыл чин по чину – в саду, на травке, под нашим небом… соображаешь?

– Да уж… – только и вздохнул я в ответ.

– То-то. Ну, значит, маманя радуется, не отходит от меня. Письмо мое, кстати – то, которое ты передал, – дошло в целости и сохранности, так что мамка уже немного отошла от переживаний, но, конечно, так скоро увидеть меня не чаяла. В общем, маманя на седьмом небе, народ гудит на всю катушку, я тискаю Любаву – не по-наглому, а как в кино, чинно и благородно, – на деревню вечер опускается, месяц молодой над прудом висит… сплошной кайф! Расслабился я, размечтался, что твой Ромео в молодости. Вот тут-то они и пришли… суки!

– Кто – они? – Меня живо заинтересовал рассказ Сидора, и я слушал, затая дыхание.

– Кагэбисты. Правда, сейчас их кличут по-иному, но в своей сути они не изменились. Короче, взяли меня под белые ручки, при всем честном народе – стыдоба-то какая! – и в машину. Мать плачет, Любава тоже навзрыд, народ бунтует, да разве против этих псов попрешь? Ну, повезли меня в райцентр. Сидят, хаханьки справляют: что, говорят, сукин сын, добегался, дезертир хренов? Решил спрятаться под маменькин подол? Не выйдет, получишь лет пять, посидишь на нарах – глядишь, человеком станешь. А я их спрашиваю: как узнали, что вернулся? Они ржут, будто с прибабахом. Дурачина ты, говорят. Те, которые с тобой лобызались и водку жрали, те тебя и заложили. Усек? Еще как усек… мать их всех… – Сидор сокрушенно покачал головой.

– Похоже, странствия тебя мало чему научили.

– Да расслабился, дятел хренов… Сколько лет дома не был… Везут, значит, они меня и, похоже, думают, что дело у них на мази. А то как же – на руках моих "браслеты", по бокам два мордоворота со стволами, а позади драндулет с оперативниками. Вот тут мне немного подвезло: "газик" оперативной группы то ли гдето в кювете застрял, то ли они шину прокололи, а может, и мотор сдох – это уже мне было без разницы. Эти-то мудаки, которые со мной в машине, и не подозревают, что для меня наручники вовсе не помеха. Я боялся лишь автоматов группы захвата – пошинковали бы на лапшу. Усек я, что позади чисто, ну и слегка повеселился… Нет, никого не зашиб, упаси Бог! Никакого членовредительства. Выписал им "пилюль" и уложил отдыхать в лесочке. А сам на их "волжанке" по проселку к железке поближе. Вот такая была у меня встреча с долгожданной Родиной, – горько ухмыльнулся Сидор.

– А как здесь очутился?

– Просто. Добрался до столицы, зашел в первый попавшийся приличный кабак, погонял по пьяни местных бобиков – охранников, рэкетиров, хрен их разберет, – вот меня и приметили армяшки. Взяли в свою компанию. Жилось мне у них как у Христа за пазухой. Они в основном башкой работали, до стрельбы дело никогда не доводили. Отмахиваться приходилось, но редко и по-джентельменски.

– Тогда почему за вами ликвидаторы пришли в бар?

– В последнее время мои хозяева были сильно озабочены, но в свои проблемы, увы, меня не посвящали. Похоже, кто-то кому-то перешел дорожку. Предчувствуя недоброе, я пытался отговорить их от похода в бар, но там до сих пор охрана была на должной высоте и каких-либо эксцессов не наблюдалось. Вот и влипли…

– Не горюй, без работы не останешься.

– Это уж точно, – хохотнул Сидор. – Наша специальность теперь в особом почете. Но, если честно, я бы с большим удовольствием за штурвалом комбайна сидел или пас коров в деревне. Клянусь, бля буду!

– Не клянись, я и сам таков… – мрачно ответил я и засобирался.

– Ты куда? – с подозрением посмотрел на меня Сидор, приподнявшись на локте. – В отличие от тебя, мои хозяева еще живы…

И я выругался с такой злобой, что он потерял дар речи…

Мой Тимоха орал как полоумный. Брызгая слюной, он бегал вокруг меня словно спущенный с цепи дворовый пес.

– …Куча трупов! Теперь твою физиономию знает каждый мент!

– Можно подумать, что я эту кашу заварил.

– Пусть и не ты, но скажи мне – какого хрена твоя высоконравная светлость смайнала из гостиницы?! У тебя железная ксива, другое лицо, биография – комар носа не подточит. Да в баре было столько таких мудаков, как ты, что уголовке хватило бы на год работы, чтобы разобраться кто есть кто. А если еще и смазать где нужно, так и вовсе о тебе забыли бы.

– Вы правы, – примирительно буркнул я. – Но только в тот момент я больше думал о том, как свою шкуру спасти. Так случилось, что я оказался на их пути к отходу, а свидетелей, сами знаете…

– Хватит оправдываться! – рявкнул Тимоха. – Не вложи я в тебя столько трудов и денег, то сейчас у нас с тобой базар-вокзал вышел бы короткий.

И то правда… И будь я проклят, Тимоха, шакал поганый, если я когда-нибудь не припомню тебе этот наш разговор.

– Ладно, треп закончился. А чтобы тебе жизнь медом не казалась, я накладываю на тебя за твое своевольство штраф… двадцать штук "зеленью"; из них десять – ментам на блюдечке, чтобы не шустрили в твоем направлении, а второй десянчик – чтобы не повадно было впредь нарушать мои инструкции. Усек?

– Согласен.

– Никто твоего согласия и не спрашивает! – окрысился Тимоха.

– Все, забыли. А теперь слушай…