Книга: Кишиневское направление
Назад: Глава 12 Засада
Дальше: Глава 14 Ошибка генерала Фриснера

Глава 13
«Я – Днепр-5»

– Кто там? – дрожащий от страха голос тетушки Адины почему-то рассмешил Георге, и он прыснул в кулак.
– Тетушка, это я, Георге! – сжав ладони рупором, прогудел Виеру в щель между ставнями.
В доме замолчали. Георге, приложив ухо к мокрому ставню, услышал негромкую перепалку.
«Тетушка Адина и Элеонора…», – смекнул он и живо представил двоюродную сестру, двенадцатилетнюю гимназистку, которая во время проводов в армию умудрилась на вокзале запихнуть втихомолку в его вещмешок несколько эклеров. Спустя сутки, уже на сборном пункте, Георге Виеру стал посмешищем для новобранцев, потому что крем от раздавленных пирожных испачкал в вещмешке все, что только можно.
Вспомнив, какие наказания он придумывал тогда малявке за ее глупый поступок, Георге ностальгически вздохнул: временами ему казалось, что это было не с ним и в другой жизни…
– Георге, это правда ты? – раздался голос Элеоноры, звонкий, немного дрожащий от волнения, и какой-то незнакомый.
– Да открывайте же, конечно, это я, милая Элеонора…
Тетушка при виде Георге, который в своей изгвазданной и местами порванной военной форме живо напомнил ей безногого нищего, бывшего солдата, просящего подаяние на паперти местной церкви, всплеснула руками и, уткнувшись лицом в плечо племянника, запричитала вполголоса.
– Ой, Георге! Как мы по тебе соскучились! – словно белка скакала от радости вокруг них Элеонора, путаясь в длинной ночной рубахе.
За четыре года она здорово выросла и превратилась в настоящую красавицу. При случайной встрече в городе, среди толпы, Георге вряд ли узнал бы ее.
– Ну, будет вам, будет, – грубовато сказал Георге, у которого почему-то запершило в горле и защипало в глазах – до слез. – Я тоже сильно соскучился. Но прежде всего хочу спросить: как мне повидаться с Михаем?

 

В ожидании Виеру разведчики промокли до нитки. Татарчук шепотом ругался, вспоминая всех святых, а Кучмин стоически подставлял свои широкие плечи под косые хлесткие струи и только изредка с укоризной посматривал вверх, словно надеялся, что его неодобрительное отношение к буйству стихии заставит ее утихомириться.
Наконец появился и Георге с большим пакетом в руках.
– Ну, тебя, парень, ждать… – начал Татарчук ворчать на Виеру.
Но тот сунул ему в руку что-то теплое, мягкое, с удивительно знакомым и невероятно вкусным запахом, и старшина сбился с мысли.
– Что это? – удивленно спросил Татарчук.
– Пивошки… – ответил Георге, усиленно орудуя челюстями.
– Пирожки?! – обрадовался старшина. – Обожаю пирожки…
И он тут же последовал примеру Кучмина, который без лишних слов приступил к дегустации гостинца тетушки Адины.
– А как насчет Михая? – спросил Татарчук, справившись с первым пирожком.
– Все нормально. Нам повезло. Сегодня Михай не на дежурстве.
– И где он? Если в казарме, то штурмом ее брать не будем.
– Нет, не в казарме…
Татарчуку показалось, что Виеру смутился. С чего бы?
– А точнее ты не можешь сказать? – Старшина потянулся за вторым пирожком.
– Он тут неподалеку… – довольно неопределенно ответил Георге, не глядя на разведчиков.
– Так идем туда. Чего мы здесь топчемся?
– Конечно, я не совсем уверен… – замялся Виеру. – Это мне Элеонора по секрету подсказала…
– Время, время! – постучал по циферблату часов Татарчук. – Нужно спешить, пока идет дождь. Сейчас не только патрулей на улицах не встретишь, но даже собаки попрятались. Для нас это просто здорово. Веди.
– Ладно, – обреченно вздохнул Георге. – Идемте…
Двухэтажный дом из красного кирпича, явно построенный в прошлом столетии, гудел, словно пчелиный улей. Улица, на которой он стоял, не освещалась, узкие высокие окна были зашторены, и только у входа за фигурной решеткой еле теплился огонек красного фонаря.
Но, похоже, темная мрачная улица и затяжной дождь, который не прекращался ни на минуту, совсем не смущали румынских солдат. Они с такой частотой входили в дом и выходили оттуда, словно там находился какой-нибудь модный магазин, устроивший вечер распродаж.
Увидев красный фонарь, Татарчук лишь крякнул. И решительно толкнул тяжелую входную дверь.
Внутри было уютно и сухо; пахло спиртным, дешевым одеколоном, крепкими сигаретами и немытым человеческим телом. Сморщенный, угодливый господин неопределенных лет, завидев немецких солдат, сильно удивился (заведение посещали только румыны; бордели для немцев находились в самом центре города), но тут же с завидной прытью выскочил из-за конторки и поспешил навстречу гостям.
– Какая радость! Какая радость! – расшаркивался он перед Татарчуком, как старшим по званию (Иван натянул на себя обмундирование фельдфебеля). – Это большая честь для нас – принимать у себя доблестных воинов вермахта. Вы не пожалеете, что посетили нас. У Эминеску… – он ткнул себе в грудь узловатым пальцем. – У Эминеску – лучшие девушки! Поверьте мне.
– Заткнись! – рявкнул на него Татарчук. – Проверка документов.
– А может… э-э… господин фельдфебель хочет немного согреться. На улице такая скверная погода… У меня есть отменный шнапс.
– Меньше болтай, – отрезал Татарчук. – Нам недосуг. Веди, показывай своих цыпочек.
Он сделал вид, что не заметил ловкий финт господина Эминеску. Содержатель солдатского борделя вполне профессиональным движением из арсенала опытного карманного вора сунул в карман его кителя несколько рейхсмарок…

 

Михай немного пришел в себя только на улице, под дождем. «Немецкие патрульные» достаточно бесцеремонно вытащили его из постели, где он в блаженном состоянии отдыхал в объятиях порядком потрепанной девицы, и едва не силком одели.
– А деньги! – закричала вслед им проститутка. – Кто мне заплатит за четыре часа?!
На ее крик Михай никак не отреагировал. Тогда Татарчук, которому лишний шум был ни к чему, достал из кармана деньги Эминеску и бросил их на кровать.
– Не шуми, девка! – сказал он грозно.
Неизвестно, знала ли «девочка» Эминеску иностранные языки, но уж в номиналах немецкий рейхсмарок она разбиралась не хуже торговки с «черного» рынка. Проститутка бросилась, как коршун, на разбросанные по постели деньги и начала торопливо рассовывать их по разным потайным местам своей одежды.
Похоже, перспектива честно поделиться с хозяином таким богатым «уловом» ее не воодушевляла…
Узнав Георге, Михай сильно обрадовался и попытался затащить его в «заведение» господина Эминеску – чтобы отметить долгожданную встречу как следует. Пришлось вмешаться Кучмину.
Он схватил Михая поперек туловища и отнес его в подворотню. Там Георге битых полчаса пытался докопаться до трезвого сознания Михая, которое было спрятано очень глубоко и надежно. Но радист комендатуры лишь лез лобызаться к брату и с глубокомысленным видом плел какие-то благоглупости.
«Может, дать ему по башке, чтобы хмель быстрее испарился», – со злостью думал Татарчук. Судя по лицу Степана, тот мыслил точно так же…
Более-менее трезво Михай начал соображать лишь возле своего дома. Недоверчиво поглядывая на «немецких солдат», Михай открыл по настоянию Георге дверь сарая; расположились на пустых бочках.
– Михай, я дезертировал… – Георге не стал ходить вокруг да около.
– Давно бы так, – буркнул Михай, чувствуя себя не в своей тарелке. – Как тебя на фронте не убили, одному Богу известно. – Он бросил быстрый взгляд на разведчиков, которые не прислушивались к их разговору. – Они что, не знают наш язык?
– Не беспокойся, не знают. Можешь говорить свободно.
– Кто они?
– Об этом после, Михай. У меня есть к тебе дело.
– Если нужно место, где ты можешь надежно укрыться, рассчитывай на меня.
– Да нет, не о том речь. Михай, войне скоро конец. Антонеску крышка, и ты это знаешь. Все знают! Скоро сюда придут русские. Тебя тоже могут загнать в окопы, а там не сладко, поверь мне. За кого мы воюем?! На кой черт нам эта война?! Что тебе или мне русские сделали плохого, и почему мы должны в них стрелять? Или тебе непременно хочется отдыхать на одесских пляжах, потому что песок на берегу возле Констанцы не такой чистый.
– Георге, ты меня не агитируй. Я с тобой согласен. Все надоело. Надоело! А, что там говорить!
Михай хотел раскурить сигарету, но она расползлась в руках – намокла пачка. Он швырнул ее в темноту и спросил:
– Что тебе нужно? Говори прямо.
– Ладно. Скажу. Только это должно быть строго между нами! Нужна твоя рация.
– Рация? – удивился Михай. – Зачем?
– Пусть тебя этот вопрос не волнует. Нужна – и все.
– Для них? – начал кое-что понимать Михай.
– Да.
– Я могу знать, кто они? Только не крути! Говори правду.
– Русские.
– Я где-то так и предполагал… – Михай разозлился. – Русская разведка. И ты не мог мне это сразу сказать?!
– Что от этого изменилось бы?
– А то, что мы сидели бы сейчас не в сарае, а в нашем доме, за столом… – Михай решительно поднялся. – Зови их!
– Постой, – придержал его Георге. – У нас времени в обрез, Михай. Рация нужна немедленно. Понимаешь, немедленно! Да что там немедленно – еще вчера.
Михай задумался. Татарчук и Кучмин с трудом сдерживали нетерпение, прислушиваясь к словам незнакомой речи.
– Там часовые… – Голос Михая звучал неуверенно. – И потом, ночь на дворе…
– Ты подскажешь только, как найти рацию. Где она находится, в какой комнате.
– Там везде сигнализация.
– Отключить сумеешь?
– Конечно, – уверенно ответил Михай. – Комната связи заперта и опечатана, но у меня есть запасной ключ, о котором никто не знает, и дубликат печати.
– А зачем тебе все это было нужно? – удивился Георге.
Михай хитро ухмыльнулся и ответил:
– Послушать радио. Немцы все врут, а мне хотелось знать правду о положении на фронтах. Днем на другую волну не перейдешь, потому что дежурный офицер всегда рядом, вот и пришлось наведываться в комнату связи по ночам.
– Кто-нибудь знает о твоих проделках? – В голосе Виеру зазвучала тревога.
– Нет. Что я, дурак?
– А кто сделал для тебя ключ и дубликат печати?
– Дед Радеску. Он был мастер на все руки. Ты должен его помнить.
– Как же, как же… – Георге ностальгически вздохнул. – Хорошо он отстегал меня крапивой по голой заднице, когда я залез в его виноградник. Такое не забывается… А почему был?
– Умер он. Полгода назад. Соседи похоронили… Оба его сына погибли на фронте, а с невестками Радеску не ладил. Они от него отказались. Впрочем, дед вообще мало с кем ладил…
– Но и зла никому не делал. Он был замкнутым, всего лишь. Но добрым. Помнишь, какие дед игрушки нам мастерил?
– Да-а…
– Ну что же, тогда все отлично. Собирайся, пойдем.
– Что, прямо сейчас?!
– А ты думал, я вытащил тебя из одной пуховой постели, чтобы сразу же переложить в другую? Брат, не зли меня. Это в тебе еще хмель играет. Так мы идем или нет?!
– Хорошо! – решился Михай. – Идем!
– Что он говорит? – наконец не выдержал Татарчук.
– Все в порядке, – успокоил старшину Георге. – Он согласен…
В монастыре их ждали с огромным нетерпением. Маркелов весь извелся; особенно его досаждал Пригода, который все это время бубнил себе под нос: «Ото якбы мэнэ послалы, то дило пишло б як по маслу. Хиба мы нэ знаем Стэпана? Вин жэ спыть на ходу. А Иван? Наш джыгун покы всих дивчат, шо по дорози попадуться, не полапае очамы, то не заспокоиться…»
Старший лейтенант приказал остаться возле Ласкина старшине. Татарчук негодовал, но про себя. Его деятельная натура жаждала приключений.
Но Маркелов, хоть и понимал душевное состояние старшины, был неумолим. В случае неудачи с вылазкой за рацией (которая могла закончиться совсем плачевно) только Иван мог просочиться сквозь немецкие заграждение, чтобы донести разведданные в штаб армии.
Татарчук прослужил пограничником почти пять лет, поэтому умел маскироваться как никто другой из разведчиков. (В комендатуру его взяли писарем-переводчиком лишь на пятом году службы, когда случайно открылись его способности по части отличного знания немецкого языка.) Кроме того, у старшины было потрясающее чутье на опасность…
Михай с недоумением и тревогой присматривался к зданию комендатуры. Затем он что-то скороговоркой начал объяснять брату.
– Что случилось? – встревоженно спросил Маркелов.
– Михай говорит, что увеличилось число часовых, – ответил Георге. – Это подозрительно. Теперь к зданию подойти трудно. А если и удастся проскочить мимо часовых, то незаметно забраться на второй этаж и открыть окно в комнату связи практически невозможно.
Что же делать?! Маркелов чувствовал, что начинает терять самообладание. Может, прорваться с боем?! Пока охрана комендатуры придет в себя, можно успеть передать сведения.
Но это лишь в том случае, если удастся сразу же выйти на связь. Что не всегда получается из-за гористой местности.
Рация так близко…
Георге и Михай перешептывались, изредка бросая озабоченные взгляды в сторону здания комендатуры. Наконец Георге решительно тряхнул Михая за плечи и подошел к Маркелову.
– Он пойдет сам.
– Как это… сам?
– Возвратится в казарму, а оттуда со стороны двора проберется на второй этаж по пожарной лестнице. Ключи от всех дверей у него есть, сигнализацию отключит…
Разведчики с сомнением переглянулись. Виеру понял, что их тревожит, и горячо зашептал:
– Вы не волнуйтесь, Михай не предатель. Он сдержит слово.
– Ну что же, если так… – Маркелов согласно кивнул. – И есть ли у нас другой вариант? Конечно же нет. Пусть идет. Всем в укрытие!
Михай, пошатываясь, брел по лужам к воротам во двор комендатуры. В принципе, ему и не нужно было играть, изображая пьяного. Ноги сами выписывали кренделя. А уж сивухой от него несло – за версту.
Михай сильно волновался. И никак не мог избавиться от страха, который, как черт из шкатулки, все время показывал ему свои рожки…
– Стой! Кто идет?
– Да это Михай, – выскочил на крик напарник часового. – Эй, дружище, какого дьявола тебе здесь нужно? У тебя увольнительная до утра.
– Н-не твое… д-дело…
Михай, придерживаясь за решетку, упрямо шел к калитке.
– Ну, как хочешь. – Часовой вздохнул и позавидовал: – Вот у кого служба…

 

Прошло уже около получаса, как Михай скрылся за воротами комендатуры. Маркелов тревожно посматривал по сторонам, осторожно прислушиваясь к ночным звукам.
Но неумолчный шум дождя впитывал их, а пелена из капель и испарений еще больше сгущала темноту, размывая очертания зданий и высоких деревьев возле комендатуры, не говоря уже о часовых, которые попрятались в укромные уголки и только время от времени для успокоения совести торопливо отмеряли положенные метры, поминая недобрым словом своих командиров – наряд вне очереди для солдат был что нож в сердце, тем более в такую мерзкую погоду.
Пригода прикоснулся к рукаву Маркелова и показал на комендатуру. В одном из окон второго этажа вспыхнул огонек; это зажглась спичка – условный знак Михая.
– Георге, ты остаешься, – шепнул Маркелов. – Будь внимателен…
И вместе с Кучминым он пополз через сквер к высокому каменному забору, чтобы под его прикрытием подобраться к фасаду комендатуры.
Из окна свисал тонкий шнур, Маркелов быстро прикрепил к нему веревку и дернул два раза. Михай втащил ее наверх.
– Я первый, – решительно отстранил Маркелова Степан, проявив несвойственную ему строптивость.
Едва он исчез в оконном проеме, Маркелов тут же последовал за ним. Старший лейтенант уже был на уровне второго этажа, как вдруг звуки близких шагов заставили его прекратить подъем – часовой шел мимо.
Маркелов медленно подтянул к себе свободный конец веревки и затаился недвижимо, краем глаза наблюдая за румынским солдатом, который почему-то не спешил укрыться от дождя.
Руки задеревенели. Боль в мышцах, сначала ноющая, тупая, постепенно перерастала в злую, режущую. Чтобы дать немного отдохнуть рукам, Алексей вцепился в веревку зубами; во рту появился привкус крови.
Солдат прошелся мимо окна комнаты связи еще и еще раз. Вскоре стало понятным его служебное рвение – к нему подошел второй часовой, угостил сигаретой и дал прикурить. Бережно зажимая сигарету в кулаке, солдат почти бегом направился в укрытие.
Алексей с трудом перевалил через подоконник и мешком упал на пол. Некоторое время он лежал на полу без движения, не в силах шевельнуть ногой или рукой.
Тем временем Степан пытался настроиться на нужную волну. Приближался рассвет, а связи со штабом фронта все не было. Маркелов не находил себе места. Глядя на него, занервничал и Михай. Из деликатности он отошел подальше от рации, в угол, где и присел на какие-то ящики – чтобы не мешать русскому работать.
Только неутомимый Кучмин упрямо и монотонно посылал в эфир точки-тире. При этом он тихо бубнил, будто у него была голосовая связь:
– «Волга», «Волга», я «Днестр-5», я «Днестр-5»… Прием… «Волга», я «Днестр-5», я «Днестр-5»… Прием…
Маркелов выглянул из окна. Туман и морось. Это обрадовало старшего лейтенанта, но, подняв глаза вверх, он снова нахмурился: небосвод начал постепенно окрашиваться в светло-серые тона.
– Командир! – позвал его просиявший Кучмин. – «Волга» на связи!
– Передавай! – Маркелов мигом очутился возле Степана…

 

Из комнаты связи разведчики ретировались тем же путем, что и пришли. Предутренний туман проглотил их моментально; даже не проглотил, а растворил, как призрачные видения. Наблюдавший за ними из окна Михай лишь покачал в восхищении головой – эти русские ходят совсем бесшумно, как большие кошки.
Радист остался в комендатуре. Уничтожив, насколько это было возможно в темноте, следы пребывания разведчиков в комнате связи и тщательно опломбировав ее, он отправился в казарму, где и уснул сном праведника – без единого сновидения.
После побудки, быстро позавтракав, Михай поспешил на свое рабочее место. Он появился там вместе с дежурным офицером, плюгавым лейтенантишкой, отец которого, богатый торговец хлебом, немало заплатил коменданту города, чтобы его сынок не пачкал от страха исподнее в окопах, а протирал штаны из дорогого сукна в тылу, на безопасной должности.
«Где теперь тот тыл… – почему-то с легкой душой думал Михай, заполняя журнал дежурств. – Русские уже бомбили склады и автопарк воинской части на окраине города…»
Когда дежурный офицер возвратился с доклада вышестоящему начальству, увиденное умилило его: комната связи сверкала немыслимой чистотой, а пол был не только подметен, но и тщательно вымыт. Что касается радиста, то он не бил баклуши и не плевал, как обычно, в потолок ради развлечения. Михай усердно перепаивал контакты в запасной рации, о чем лейтенант талдычил ему уже с полгода, но радист его распоряжения пропускал мимо ушей…

 

Обратно разведчики возвратились без приключений. При первых словах старшего лейтенанта Татарчук возликовал. Высоко поднимая в приседе ноги, он врезал такого гопака, такие коленца начал выкидывать, такую умильную рожу скорчил, что разведчики покатились со смеху.
– Эх-ма! Дам лыха закаблукам!.. – Иван сиял, как новая копейка. – Что, фрицы, взяли?! Гоп, гоп!..
– Спасибо, Георге! – Маркелов крепко пожал руку Виеру. – Ты даже не представляешь, как сильно нам помог.
– Я что, я ничего… – смутился Георге. – Вот Михай – это да…
– Без тебя мы никогда бы не вышли на Михая. Так что, как не крути, а лавры победителя твои.
Тут Георге спохватился. Он сунул руку за пазуху и вытащил оттуда плоскую бутылку темно-зеленого стекла. Вместо пробки в ее горлышке торчал кукурузный кочан.
– Вот! – сказал он радостно. – Чтобы, значить, за вашу победу…
– Георге! Сукин сын! – Обрадованный Татарчук откупорил бутылку, понюхал и, изобразив неземное блаженство на своей плутоватой физиономии, по-братски обнял румына за плечи. – Ну ты молодец, дружище! Вот за это тебе наша особая благодарность.
– Это нужно благодарить тетушку Адину, – признался Георге. – Она запихнула мне бутылку в карман едва не силком. Говорит: «Я лучше тебя знаю, что нужно солдатам. Цуйка и хвори лечит, и мысли плохие разгоняет…»
– Да-а, брат, тетушка у тебя, что надо…
Крепкую цуйку разлили по кружкам. Ласкин, которого перенесли в трапезную, тоже не отказался от своей порции (он уже мог подниматься самостоятельно, но на ногах держался еще не твердо).
– За нашу скорую победу! – провозгласил тост Татарчук.
Он выпил, поморщился, понюхал хлебную корку и, склонившись к Маркелову, сказал вполголоса с видом заговорщика:
– А тот французский коньячок, что ты, командир, тогда вылил, все-таки гораздо лучше цуйки. Помнишь?
– Будет тебе, старшина, – рассмеялся старший лейтенант. – Какой ты злопамятный…
– Я не злопамятный, я люблю справедливость.
– Все, сдаюсь. Виноват, каюсь, больше не повторится.
– То-то… Петруха, любовь моя! – Дурашливо подергивая плечами, Татарчук подошел к Пригоде. – Станцуем? Чур, я кавалер!
– Такэ малэ, а вже в кавалеры пнэться, – добродушно пробасил Петро. – Як выростэш, то прыходь, можэ я и соглашусь…
Слегка захмелевший Виеру спустился на первый этаж и вышел во двор. Утро – хмурое, неприветливое – уже вступило в свои права. Дождь наконец прекратился и только деревья продолжали ронять на землю тяжелые капли в такт редким порывам ветра, который через проломы в стенах обители залетал в монастырский сад.
Георге лениво потянулся, расправил плечи – хорошо… Как все здорово! Для него война уже закончилась. До того, как придут советские войска, он посидит в подвале у тетушки Адины. Там его ни одна немецкая ищейка не найдет.
А русские – отличные ребята. Разве не могли румыны об этом узнать раньше, чтобы не было проклятой войны? Это все Антонеску… гад! Нащупав в кармане сигареты, Георге закурил и медленно, в задумчивости, побрел вдоль стены здания.
Повернул за угол – и застыл, цепенея: крепко уперев широко расставленные ноги в землю, перед ним стоял немецкий солдат в маскхалате. Вороненый автомат чуть подрагивал в его руках, зло прищуренные глаза смотрели на Виеру, не мигая.
– Тихо! – Немец кивком головы показал Георге на сад; из-за деревьев выступили еще несколько эсэсовцев.
Георге попятился назад, не отводя взгляда от лица гитлеровца. И остановился, почувствовав, как в спину ему больно уперся автоматный ствол.
«Окружили… Все пропало…» Георге безнадежно наклонил голову. И вдруг, словно очнувшись, он бросился в сторону и что было мочи закричал:
– Немцы!!! Тревога! Нем!..
Короткая автоматная очередь отразилась от стен монастырских построек и эхом ворвалась через окна в трапезную, где собрались разведчики…

 

Татарчук легко и стремительно сбежал по лестнице, проскочил мрачный коридор и, появившись в дверном проеме, ударил по немцам из автомата почти в упор. Два эсэсовца свалились как подкошенные, а третий огромными прыжками успел забежать за угол здания.
Заговорили и автоматы остальных разведчиков. Немцы, не ожидавшие такого отпора, заметались по двору.
Несколько гранат, брошенных из окон, заставили их отступить в сад и через проломы в стенах выбраться на улицу. Но это было только начало, и Маркелов понимал, что долго разведчикам не продержаться; нужно было уходить. Только куда, в какую сторону?
Долго раздумывать эсэсовцы не дали. Пулеметная очередь выкрошила штукатурку на стене трапезной, и белая пыль облаком поплыла над головами разведчиков. Пригода выглянул наружу, выпустил несколько патронов в сторону пулеметчиков и вдруг, охнув, присел на пол.
– Петро! – кинулся к нему Татарчук. – Что с тобой?!
– Зачэпыло трохы… Матери його ковинька!
Пригода зажал ладонью левое плечо; алые струйки просачивались сквозь пальцы и кропили пол.
– Момент… Я сейчас… – Старшина быстро разорвал кусок марли, позаимствованной у лжепровизора, и принялся бинтовать рану. – Потерпи, Петро, потерпи…
– Та я тэрплю…
Немцы усилили огонь. К окнам трапезной стало опасно подходить – пули залетали внутрь и, словно горох, сыпались вниз, рикошетя от стен. Разведчики перешли в другие комнаты, заняли оборону.
Маркелов посмотрел в сад, который примыкал к зданию. Из окна виднелись только кудрявые зеленые кроны деревьев, да кое-где длинные, неширокие проплешины, заполненные дикорастущим кустарником и виноградом. «Бронетранспортер!..» – вспомнил он.
Присмотрелся – в той стороне вроде спокойно. Похоже, гитлеровцы сосредоточились только перед фасадом. Впрочем, с тыльной стороны, где первый этаж вообще не имел окон, а на втором они напоминали бойницы – узкие, высокие, кое-где зарешеченные – подобраться было трудно, а проникнуть в здание – тем более.
– Старшина! – окликнул Татарчука старший лейтенант.
Иван, забаррикадировав входные двери, расположился возле окна крохотной часовенки, пристроенной к зданию.
– Слушаю! – подбежал Татарчук к Маркелову.
– Попробуем прорваться к бронетранспортеру.
– Перещелкают нас как перепелок. Место открытое, пока скроемся за деревьями… Не исключено, что там засада.
– Нужно кому-то поддержать огнем… – сказал старший лейтенант.
И тут же нахмурился, зная наверняка, что ответит старшина.
– Конечно, – просто ответил Татарчук. – Верное решение. Забирайте Ласкина, а я тут потолкую с фрицами по душам. Патронов хватит. Гранат только маловато…
И Татарчук принялся деловито осматривать свой боезапас. Маркелов едва не застонал от горечи, глядя на отрешенное лицо Ивана. Ему вдруг показалось, что старшина стал далеким и каким-то чужим. Тряхнув головой, чтобы прогнать наваждение, Маркелов сказал:
– Гранат дадим. Вот, возьми одну. И у Петра есть. Он запасливый… Кучмин! Пригода! Уходим…
Старший лейтенант прикинул высоту второго этажа и начал торопливо разматывать веревочную бухту.
– Иван! – снова окликнул он Татарчука, который уже направился в часовню. – Если с бронетранспортером дело выгорит, мы тебя заберем. Понял – заберем! Так что будь наготове.
– Понял, командир, понял. Буду готов, как пионер.
– Кучмин! Давай сюда Ласкина, – приказал старший лейтенант Степану.
На какое-то время Маркелов присоединился к Татарчуку, и двумя автоматами они быстро загнали эсэсовцев в укрытия.
– Командир! – позвал Алексея Кучмин. – Колян закрылся в трапезной. Говорит, уходите, прикрою.
Автомат Ласкина грохотал под сводами трапезной, почти не переставая. Он бил короткими очередями. Пригода и Кучмин понимающе переглянулись и хмуро опустили головы. Для них все уже было ясно…
– Ласкин! Ласкин! – забарабанил старший лейтенант в тяжелую дверь трапезной. – Коля, нужно уходить, открой!
Стрельба затихла. Спустя минуту по другую сторону двери раздался тихий, но внятный голос Ласкина:
– Командир… Алеша, прости. И вы, ребята, не поминайте меня лихом. Спасибо вам за все, мои добрые друзья. Прощайте. Мне пора. Так надо, командир…
И автомат Ласкина снова дал очередь – на этот раз длинную.
– Ласкин, я приказываю!..
Маркелов в каком-то исступлении навалился всем телом на дверь трапезной, но она даже не шевельнулась. «Да, умели когда-то ковать засовы монахи», – совсем некстати мелькнула в голове старшего лейтенанта посторонняя мысль.
– Он не откроет, – глухо сказал Кучмин, не поднимая глаз на Маркелова.
Старший лейтенант даже тихо застонал от бессилья и скрипнул зубами. Он тоже знал, что Ласкин, всегда отличавшийся независимым нравом, своего решения не изменит.
– Ладно, уходим! – решился наконец Маркелов и с какой-то непонятной нежностью погладил ладонью дверь – будто плечо Ласкина.
Первым по веревке спустился на землю Татарчук и тут же отполз в сторону, за кучу булыжников. Но его опасения оказались напрасными – выстрелов не последовало. Похоже, фрицы проморгали маневр разведчиков.
Таким же манером за ним последовали и остальные. Только раненый Пригода не удержался за веревку одной рукой – все-таки, он был тяжеловат для гимнастических упражнений – и отпустил ее, но его вовремя подстраховал Кучмин.
Казалось, до деревьев рукой подать. А если гитлеровцы притаились и держат их на прицеле? А, была не была! Маркелов потуже затянул поясной ремень и решительно взмахнул рукой – вперед!
Эсэсовцы заметили их чересчур поздно. Они тут же перенесли огонь в сторону сада, но Ласкин тоже не зевал и, выпустив длинную очередь, отвлек немцев. Пока эсэсовцы отвечали Ласкину, разведчики успели скрыться за деревьями, и теперь бежали к бронетранспортеру изо всех сил, не обращая внимания на пули, которые срывали с древесных стволов кору и роняли на их головы дождь из яблоневых листьев.
«Опоздали!» – Маркелов до крови прикусил нижнюю губу. Возле бронетранспортера он увидел унтера, который о чем-то оживленно разговаривал с местным жителем в зеленой потертой шляпе – то ли молдаванином, то ли румыном. Второй эсэсовец, – наверное, он был водителем или механиком – отворив верхний лючок, проверял мотор.
Цивильный, который почему-то показался старшему лейтенанту знакомым, глядел на рослого эсэсовца подобострастно, буквально ел его преданным собачьим взглядом.
«Похоже, эта сволочь и сдала нас немцам, – мельком подумал Маркелов. – Наверное, приходил в монастырь за кирпичом для домашних нужд… или зашел сюда яблок нарвать, заметил бесхозный бронетраспортер и доложил, кому следует…» Неподалеку от бронированной машины стояла самодельная деревянная тележка на резиновых колесиках от детской коляски.
Все эти мысли, наблюдения и выводы пронеслись в голове старшего лейтенанта в один миг. Не сбавляя хода, Алексей яростно выкрикнул что-то невнятное и полоснул очередью по бронетранспортеру. Унтер и цивильный упали, будто их скосило невидимой косой.
Второй эсэсовец – механик – оказался на удивление проворным и ловким типом. Сначала он спрятался за бронетранспортером – скатился с капота, при этом умудрившись оказаться на ногах, а затем очень шустро достал гранату из подсумка, выдернул запальный шнур, но бросить свою М-24 не успел. Степан и Маркелов, опередив Пригоду и Татарчука, уже выскочили на линию огня и ударили из автоматов почти одновременно.
Эсэсовец отшатнулся назад и упал, сжимая в руках длинную рукоятку гранаты. Взрыв застал разведчиков распластавшимися на земле; осколки прозудели над ними, словно осиный рой. Но большая их часть ударила по бронированной машине, не причинив ей никакого вреда.
Больше возле бронетранспортера немцев не оказалось. Видимо, они не ожидали, что разведчики рискнут вырваться из огненного кольца таким образом. Это казалось невероятным.
Татарчук быстро осмотрел машину, включил зажигание – мотор заработал. Кучмин возился около пулемета, который оказался в полной исправности. Запас патронов был солидный, и Степан, примерившись, выпустил длинную очередь в эсэсовцев, которые уже просочились в сад и, перебегая от дерева к дереву, начали прицельно обстреливать бронетранспортер, в который уже забрались разведчики. Гитлеровцы залегли.
– Прорываемся во двор! – приказал Маркелов.
– За Николаем! – обрадовался Татарчук.
Он выжал сцепление, и бронетранспортер, набирая скорость, покатил по садовой дорожке.
– Степан! – вдруг закричал Маркелов и, схватив автомат, открыл боковую дверь с намерением выбраться наружу; он сидел рядом Татарчуком, который вел бронетранспортер.
Степан тоже увидел, что так взволновало старшего лейтенанта, – из-за дерева торчал смертоносный набалдашник «панцерфауста», – но развернуть пулеметную турель не успел: немец приложил трубу к плечу и нажал на спуск.
Однако Татарчука реакция не подвела: он резко затормозил, и заряд пролетел перед самым его носом – в полуметре от бронетранспортера.
– Сукин сын! – пробормотал бледный старшина, глядя, как эсэсовец, обхватив яблоню обеими руками, сползает вниз; Маркелов опоздал на самую малость.
Вытерев о брюки внезапно вспотевшие ладони, Татарчук снова включил скорость…
Степан крутился вместе с турелью, как заведенный; треск крупнокалиберного пулемета распугал эсэсовцев, которые попрятались в укрытия и лишь изредка отваживались отвечать на выстрелы. Ему помогал Пригода. Он стрелял экономно, короткими очередями. И почти каждая очередь его автомата находила свою цель.
Неожиданно пулемет умолк. И Маркелов услышал басовитый голос Пригоды:
– Стэпан, шо с тобою!? Та нэ мовчы, видповидай! Степа, дружэ мий…
Старшей лейтенант посмотрел в окошко, прорезанное в кузове, и увидел, что Пригода склонился на Кучмином и плачет.
– Нэма бильшэ Степы, нэмае-е… – повторял он как испорченная пластинка.
– Что там случилось?! – спросил Татарчук, стараясь перекричать рев мотора.
– Степан убит, – ответил старший лейтенант. – Твою дивизию!..
– Эх, Степа!.. – Татарчук скрипнул зубами. – Как же ты так?… Тебя же ничто до сих пор не брало – ни пуля, ни нож, ни осколки. Сколько раз были под артобстрелом. И потом, там же броня…
Пулемет ожил снова. Теперь уже стрелял Пригода. Он сорвал пулемет с турели, и, вертясь волчком, сыпал свинцовый горох во все стороны. Тяжелый МГ-34 в его широких ладонях казался детской игрушкой.
Бронетранспортер продолжал метаться по садовым дорожкам. Татарчук едва не плакал от бессилия: на пути к Ласкину, который все еще напоминал о себе короткими и редкими автоматными очередями, вставала непроходимая стена деревьев. Тем временем эсэсовцы все сильнее сжимали вокруг бронетранспортера свинцовые тиски. Пули барабанили по броневым листам обшивки градом; и еще один «панцерфауст» не достиг цели – помешали деревья.
– Проскочу… – Крепко стиснув зубы, Татарчук выжимал из мотора все возможное. – Чтоб я сдох, проскочу!
Неожиданно внимание разведчиков привлек грохот сильного взрыва. Из окна трапезной повалил густой черный дым, смешанный с пылью, и автомат Ласкина замолчал. Еще до конца не веря в случившееся, Татарчук яростно бросил машину в узкий проход между двух яблонь. Хорошо, что одна из них оказалась трухлявой и сломалась как тростинка.
– Назад, Иван! – крикнул Маркелов. – Николаю уже ничем не поможешь…
– И Колян погиб… Погиб! – шептал безутешный Татарчук.
Он любил Ласкина, хотя нередко подтрунивал над ним. Но что поделаешь, такова уж бесшабашная хохлацкая натура. Хохол не упустит момента посмеяться даже над родным батькой.
Исполняя приказ старшего лейтенанта, Татарчук вырулил на широкую садовую дорожку, которая поросла высокой густой травой. Она вела прямо к широкому пролому в монастырской стене. Наверное, эта дорожка и выдала разведчиков, потому что свежие следы гусениц бронетранспортера просматривались на ней более чем отчетливо.
Возле монастырской стены, на дороге, стояли два грузовика «опель-блиц», с десяток мотоциклов и легковая машина. Пригода, чудом уцелевший в свинцовой метели, бушевавшей вокруг бронетранспортера, полоснул очередью вдоль этой небольшой колонны, распугав солдат-водителей. Собравшись в кружок, они покуривали и с тревогой прислушивались к стрельбе за забором. Татарчук, протаранив левым бортом несколько мотоциклов, выехал на дорогу.
Но на повороте дороги, ведущей к окраине, старшина вдруг резко затормозил – с той стороны к монастырю спешили бронетранспортеры.
– Сворачивай! – Маркелов показал на переулок.
Татарчук повел машину через лужи, колдобины и липкую грязь к виднеющейся метрах в двухстах брусчатке одной из улиц, параллельной той, по которой шла вражеская колонна. Гитлеровцы заметили их маневр и пустились в погоню.
Петро только вздыхал огорченно, поглядывая на безмолвный пулемет, – кончились патроны. Да и что могли сделать пули МГ-34 с броней, за которой укрылись немецкие солдаты? Калибр маловат.
А преследователи настигали…
Мост появился внезапно, как показалось разведчикам. Реку нельзя было узнать: совсем недавно это был узкий и обмелевший ручей, воробью до колен, а теперь в берегах бурлил с грозным ревом мутный поток, который время от времени перехлестывал через дощатый настил моста. Создавалось впечатление, что волны раздвинули берега, и теперь мост напоминал тонкий дощатый щит, перекинутый через бездонную пропасть.
Пост у моста бронетранспортер сбил, не останавливаясь. Из фельджандармов спаслись немногие, и среди них уже знакомый разведчикам фельдфебель. Завидев несущийся на него бронированный ящик, он, не долго думая, прыгнул в воду, которая сразу же подхватила его и понесла вниз по течению словно щепку.
На середине моста Татарчук неожиданно притормозил.
– Что случилось?! – спросил старший лейтенант.
– Петро дал отмашку… – немного растерянно ответил старшина.
– Цэ я тормознув, – немного виновато сказал Пригода, заглядывая в кабину. – Прощавайтэ, хлопци.
С этими словами Петро взял здоровой рукой ящик с толом, спрыгнул на настил моста и побежал обратно.
– Нэ згадуйтэ лыхом! – крикнул он на бегу. – Та йизжайтэ вжэ, чого вы стовбычытэ на выду?!
Татарчук как-то заторможенно кивнул и дал по газам.
– Стой! – Маркелов схватил за плечо старшину, когда бронетранспортер был уже на другом берегу. – Петро, назад! – закричал он, выскочив из кабины. – Назад, я приказываю!
Но Пригода даже не обернулся. Он торопился как можно быстрее добежать до середины моста.
– У него же нет взрывателей… – теперь понял и Татарчук; он побледнел так, что его смуглое цыганистое лицо стало желтым.
Пригода опустился на корточки возле ящика со взрывчаткой, положил на него гранату и поднял лицо к небу. «Дэ вы, хлопци? – спросил он мысленно, обращаясь к Ласкину и Кучмину. – Як там, Степа, на тому свити? Иван, Алеша, вы булы мэни як ридни… Нызькый вам поклон. Диду, прощавайтэ. Я вас любыв. Мамо, цэ я, твий Пэтро. Жды, скоро побачымось, я вжэ иду, моя нэнько. Господы, просты мэнэ…»
И Петро Пригода выдернул предохранительную чеку гранаты.
Назад: Глава 12 Засада
Дальше: Глава 14 Ошибка генерала Фриснера