Глава 10
В плену
Капрал Виеру лежал на охапке прошлогодней соломы и предавался горестным размышлениям. Еще утром куда-то забрали Берческу, и настроение капрала оставляло желать лучшего. Из головы не выходила неверная Мэриука и ее муж, этот хромой слизняк Догару.
Изредка Георге вспоминались подробности драки с немецкими солдатами, и тогда его губы кривила невеселая улыбка, чтобы тут же смениться хмурой озабоченностью: чем все это закончится? Немцы скоры на расправу…
Лязгнул засов, дверь камеры отворилась, и два эсэсовца небрежно швырнули на солому окровавленного человека. Когда охранник замкнул камеру, Георге подошел к новому узнику поближе и только теперь рассмотрел, что это русский солдат. Он был без сознания.
«Вот сволочи!» – зло обругав про себя эсэсовцев, Виеру подложил раненому под голову побольше соломы, осторожно повернул его на бок и принялся искать место ранения. Нашел с трудом – гимнастерка и нательная рубаха были заскорузлыми от засохшей крови.
С удовлетворением отметив, что пули прошли навылет и, по его уразумению, не должны были зацепить жизненно важные органы, Георге тем не менее нахмурился – видимо, русский потерял слишком много крови.
Не мешкая, Виеру снял свое белье, порвал его на бинты, как сумел, промыл водой раны, и перебинтовал спину и грудь русского солдата. Это капрал умел делать вполне сносно. Первые три месяца службы ему пришлось потрудиться санитаром в тыловом госпитале.
Но русский так и не пришел в себя. Георге приложил ухо к груди раненого, прислушался. Русский дышал тяжело, с хрипами, а сердце стучало быстро, но неровно.
«Доктор нужен. Но кто сюда придет? Тюрьма – не курорт… – тоскливо думал капрал, прикладывая мокрую тряпицу к голове русского. – Лихорадит… У него повышенная температура».
Наконец приняв решение, Виеру направился к двери камеры и принялся стучать кулаками в почерневшие от времени дубовые доски.
– Тебе чего?! – рявкнул охранник через зарешеченное оконце, прорезанное в двери.
– Доктора позови. Умрет ведь человек без врачебной помощи.
– Не умрет, а сдохнет. Туда ему и дорога. Это не мое, и уж тем более, не твое дело. А тебе советую больше не пинать дверь… мамалыжник. Иначе…
Охранник не договорил, но выражение его лица было весьма красноречивым.
– Сам ты немецкая шлюха! – ощетинился Георге, сжав кулаки.
Обычно он не обижался, когда его обзывали мамалыжником (что плохого в мамалыге? Это национальная еда румын, вкусная и сытная). Но из уст немецкого солдата это слово прозвучало как грязное ругательство.
Немец в ярости рванул засов, но благоразумие взяло верх. С силой захлопнув окошко, он удалился, бормоча себе под нос угрозы и ругательства.
– Во-ды… – прошептал русский, не открывая глаз. – Пи-ить…
– Что? – обрадовано подскочил к нему Георге. – Чего ты хочешь? – Георге в отчаянии пытался угадать, что говорит русский.
Увы, капрал знал лишь несколько русских фраз из солдатского разговорника: «Рюки верих», «Цтой», «Зидавайса плэн», «Буду стрэлиц»…
– Во-ды… Во… А-а-а… – застонал русский. – Дай… мне… попить…
«Может, он хочет воды?» Виеру бросился к цинковому бачку возле двери, нацедил полную кружку и, осторожно приподняв голову раненого, принялся понемногу вливать воду в запекшиеся губы.
Русский глотнул раз, другой, затем жадно припал к кружке и осушил ее до дна. Бессильно откинувшись на солому, он некоторое время лежал неподвижно, собираясь с силами, потом открыл глаза и посмотрел на обрадованного Георге.
– Где… я? – спросил он.
Слова русского прошелестели, как легкое дуновение ветерка.
– Я солдат! – ударил себя в грудь Георге. – Понимаешь, солдат. Румын я! Георге Виеру.
– Что… со мной?
– Я Георге Виеру, румынский солдат! Ру-мы-ни-я, – по слогам выговорил Георге.
– Румын… – наконец понял раненый и в изнеможении закрыл глаза. – Плен…
На этот раз и Георге понял, что сказал русский, но свою радость по этому поводу выражать не стал. Капрал молча присел рядом с ним и тяжело вздохнул…
Перед обедом звякнуло окошко, и в нем показалось лицо офицера, судя по фуражке. Георге сделал вид, что не заметил его, – закрыл глаза и притворился спящим.
– Господин капитан, здесь сидит румынский капрал, – раздался голос охранника.
– В другую камеру, – приказал офицер.
– Некуда, – заупрямился охранник. – Полчаса назад получили новую партию, все камеры забиты под завязку. Друг на друге сидят.
– Ладно, черт с ними! – выругался офицер. – Здесь места всем хватит. Русские, румыны, поляки – все равно. Скоты! Всех русских нужно перевести в эту камеру. Приказ начальника тюрьмы.
– Слушаюсь, – не очень охотно ответил охранник.
Когда за Алексеем закрылась дверь камеры, его тут же сжали в объятиях.
– Живой!! – Татарчук сиял от радости и гладил Маркелова, словно маленького ребенка.
– От бисови очи… – ворчал похожий на оборванца Пригода, смахивая украдкой счастливую слезу.
Лишь Степан Кучмин молча ткнулся лицом в грудь Маркелова и отошел в глубь камеры.
– Николай… плох, – негромко молвил он, не глядя на старшего лейтенанта.
Ласкин, успокоенный присутствием товарищей, лежал в полузабытьи, изредка постанывая.
– Ласкин, ты меня слышишь? – склонился над ним Маркелов.
Ласкин открыл глаза и, увидев Алексея, попытался улыбнуться.
– Ко-ман-дир… – прошептал он с трудом и снова прикрыл веки.
Маркелов стиснул зубы и отвернулся; на глаза ему попался Георге, который скромно примостился в углу камеры.
– А это кто? – спросил он у Татарчука.
– Капрал румынский.
– Может, подсадка? – шепнул Маркелов на ухо старшине.
– Не похоже. С какой стати?
– А вот с какой…
Старший лейтенант отошел в другой конец камеры.
– Идите сюда, – позвал он разведчиков.
И Маркелов рассказал разведчикам о предложении полковника Дитриха.
– Вот фашистская морда! – Татарчук даже задохнулся от ненависти. – За кого он нас принимает?!
– Слабину ищет, – уверенно сказал Кучмин. – Вот только на кой ляд мы ему нужны?
– Полковник сказал, что настоящая война только начинается, – хмуро молвил Маркелов, которого угнетало чувство вины за полный провал задания. – По крайней мере я понял его именно так. А значит, наши услуги могут пригодиться немцам.
– Надеется на чудо-оружие… – Татарчук скептически хмыкнул. – Слыхали мы эти байки, как же… Немцы долдонят о нем с лета сорок третьего года. Все запугивают. А этот полкан с виду умный, судя по твоим словам, командир, а на самом деле дурак дураком. Поможет фрицам это оружие как мертвому припарки. Все равно от Берлина камня на камне не оставим. Сильно наш народ обозлился…
– Что у него на уме, трудно сказать… – Старший лейтенант среди своих немного расслабился и готов был расплакаться от бессилья. – Не знаю я, как поступить, ничего не знаю… Все так худо, что дальше некуда.
Как он мог так бездарно лопухнуться?! Северилов на него надеялся, а он привел разведчиков в плен… Стыдобища-то какая!
– Ты, командир, шибко не переживай. – Старшина первым понял состояние Маркелова. – Уж как наши большие начальники с этой войной пролетели, так это ни в сказке рассказать, ни пером описать. Что ж тогда с нас спрашивать за этот промах? Мы делали, что могли. Да больно уж противник ушлый попался. Похоже, этот спектакль немцы готовили не один день. И на месте нашей разведгруппы вполне могла быть другая.
– Утешил… – буркнул Маркелов. – Спасибо… Ну ладно я по молодости и неопытности дал маху, но куда вы все смотрели?
– Командир… – Во взгляде Татарчука было столько укоризны, что старший лейтенант стал пунцовым от стыда и опустил голову.
– Понял, – сказал он после небольшой паузы. – Виноват, братцы. Это я просто раскис. Исправлюсь. Я не собираюсь перекладывать на вас свою вину. Я командир, мне и отвечать за все.
– Ну, так уж и за все… – Старшина дружески обнял Маркелова за плечи. – В общем, ты прав. У меня были подозрения, но все шло так чертовски складно да ладно… Думал, хоть раз в жизни повезло, такая шикарная информация у нас в кармане. А то вечно мы с боем прогрызаем себе дорогу и не всегда приносим то, что нужно.
– Не знаю, как ты, Иван, – сказал Кучмин, – а я купился на эту подставу. Все было как обычно. Мало ли во время предыдущих поисков нам встречалось ложных позиций. Ничего особенного. Я и поверил.
– А я як уси, – заявил Пригода. – Шо ж тэпэр зробыш. Бачылы очи, шо купувалы, то йижтэ, хоть повылазьтэ.
– На том и договорились, – резюмировал Татарчук. – Петро как всегда предельно конкретен. Прения закрываются. Остался последний вопрос, самый главный: что дальше делать будем?
– Думаю, дорога теперь у нас одна, – сказал старший лейтенант. – Из этого каменного мешка нас не выпустят. А идти на службу к немцам… Противно даже думать об этом. Этот сукин сын, полковник Дитрих, меряет нас своей меркой. Вечером он ждет от меня ответ. Думаю, что после нашего «рандеву» меня поставят к стенке. Поэтому и хотелось вас всех увидеть. Может, в последний раз…
– Э-э, нет, командир! – Татарчук упрямо тряхнул головой. – Рано хоронишь и себя, и нас. Подумаем.
– Тут и думать нечего… – Кучмин оглянулся на Георге, который прислушивался к их разговору. – Эй, парень! Подойди сюда.
– Не понимаю, – растерянно развел руками Георге.
– Что он говорит? – поинтересовался Татарчук.
– Я разбираюсь в румынском так же, как и ты, – ответил ему Кучмин. – Может, он знает немецкий язык?
– Поговори с ним, – поколебавшись, сказал Маркелов, решив, что терять уже все равно нечего.
– Парень, ты кто такой и за что сюда попал? – спросил Кучмин по-немецки.
– О-о! Как хорошо! – обрадовался Георге. – Господин знает немецкий!
– Какой я тебе господин! – возмутился Степан. – Господа нас в эту камеру посадили. Давай, выкладывай, что ты за птица.
Пока Георге сбивчиво рассказывал о своих злоключениях, Маркелов, глядя на его открытое, довольно симпатичное лицо, пытался уловить в голосе хотя бы одну фальшивую нотку, но тщетно – судя по всему, капрал говорил правду.
– Нужно попытаться, командир… – горячо зашептал Татарчук. – Последний шанс. Кто-нибудь из нас обязан добраться до своих, даже если для этого потребуется жизнь остальных…
Георге понял – русские что-то задумали. Неужели они попытаются бежать? Немыслимо! Охрана, пулемет на вышке, возле ворот пост… Нет, нужно этих сумасшедших русских предупредить! Они идут на верную смерть!
– Послушайте! – подскочил он к Кучмину. – У вас ничего не выйдет!
Георге скороговоркой выпалил свои соображения.
– Тихо! – зажал ему рот Степан. – Это тебя не касается. Сиди и молчи. А будешь вякать… Ну, ты, в общем, понял.
Георге забился в угол, наблюдая за приготовлениями русских; его даже зазнобило от волнения. Степан сильно застучал в дверь.
– Откройте! Сюда! Быстрее! – кричал он по-немецки.
– Кто кричит?! Что случилось? – заглянул в окошко все тот же толстомордый охранник.
– Умирает! Доктора! – вопил Степан, показывая на Пригоду, который лежал на полу, закатив глаза и дергаясь, как эпилептик.
Охранник уже хотел было послать этих русских к чертям собачьим, но вовремя вспомнил строгий наказ капитана Хольтица, как следует вести себя с ними, и пошел звонить в тюремный лазарет.
Доктора на месте не оказалось. Тогда охранник, прихватив с собой еще двух солдат на подмогу, направился в камеру, чтобы забрать оттуда «умирающего» и отправить в госпиталь – подальше от греха, пусть с ним там разбираются те, кому положено, а ему лишние неприятности по службе ни к чему.
Солдаты, подхватив хрипевшего Пригоду под руки, с большим трудом поволокли его тяжелое тело из камеры. Охранник подстраховывал их, держа остальных узников на прицеле автомата.
Закрыв дверь на засов, охранник нашел ключи на связке – и вдруг услышал сзади приглушенные стоны и звук падения тел. Он резко обернулся, попытался вскинуть автомат, но тяжелый удар швырнул его на стену, а следующий пригвоздил к полу.
– В камеру их, живо! – скомандовал Маркелов при виде трех неподвижных тел. – Переодеваемся!
Георге с восхищением смотрел на Пригоду, который сторожил у приоткрытой двери с автоматом в руках. Вот это силища!
– Быстрее, быстрее! – нервно поторапливал Маркелов. – Свяжите их покрепче, – показал в сторону все еще не пришедших в себя немцев. – Все готовы? Уходим!
– А я?! – вдруг опомнился Георге Виеру. – А меня?! Возьмите, товарищи… – перешел он на немецкий язык. – Я их ненавижу! – запальчиво выкрикнул Георге. – Возьмите…
– Пусть идет, – коротко бросил Маркелов. – Некогда препираться. Похоже, парень хороший. Думаю, он может нам пригодиться.
В караульном помещении сидел немецкий солдат в годах. Надев очки, он играл сам с собой в шахматы. При виде разведчиков немец открыл от изумления рот и безмолвно поднял руки вверх. Похоже, он так и не понял, что происходит.
Пост у входа в бывшую казарму пехотного полка, переоборудованную гитлеровцами в тюрьму, тоже сняли без особого труда. В связи с ожидаемым наступлением советских войск больше половины охранников в срочном порядке отправили на передовую, и вместо положенных двух часовых караулил один.
Теперь уже все переоделись в немецкую форму, за исключением Пригоды. Мундир толстомордого охранника он все-таки напялил на себя, пусть и с большими трудами, но вот с брюками у Петра получился полный облом. Охранник был коротышкой, и его форменные брюки были Пригоде чуть ниже колен.
Несмотря на серьезность ситуации, все невольно улыбнулись, а Татарчук даже хохотнул. Петр лишь повздыхал с сожалением и остался «щеголять» в своих рваных, имевших одно, но неоспоримое преимущество – на фоне камуфляжа прорехи были не очень заметны.
Оставалось самое сложное и опасное препятствие: пулеметная вышка возле забора, с которой хорошо просматривался казарменный плац, теперь тюремный двор.
– Командир, я пойду, – твердо сказал Татарчук.
Он решительно надвинул каску на лоб и шагнул к входной двери.
– А я подержу пулеметчика на прицеле… – Рассудительный Кучмин сменил рожок и, передернув затвор, выжидающе посмотрел на Маркелова, ожидая разрешения.
– Идите… – Маркелов тяжело вздохнул.
«Похоже, без стрельбы вряд ли обойдется», – подумал он и почувствовал неприятный холодок в груди. А ведь всего лишь в сотне метров от тюрьмы, как рассказал Георге, казарма тюремной охраны…
– Постарайся там, старшина, поаккуратней… – напутствовал разведчиков старший лейтенант. – И потише… если это возможно.
– Я что, – улыбнулся Татарчук, – я ничего. Это его, – он кивнул головой в сторону пулеметчика на вышке, – попросить нужно, чтобы вел себя смирно. Пойдем, Степа…
– Стоп! – Маркелов прислушался. – Все назад!
К входу в здание тюрьмы подъехал «опель»; за рулем сидел капитан Хольтиц. Выйдя из машины, он торопливо взбежал по ступенькам и пошел по узкому тамбуру, который вел в коридор. Маркелов выскочил из-за угла и резким, сильным ударом локтя в челюсть сбил Хольтица с ног.
Пригода подошел к поверженному немецкому контрразведчику, склонился над ним, и с удивлением воскликнул:
– Отак! Та цэ ж той самый часовый, шо за намы прыглядав!
– Ценная птичка к нам припрыгала… – ухмыльнувшись, сказал Татарчук.
Он с удовлетворением смотрел на Хольтица, который все никак не мог прийти в себя, лежал, не подавая признаков жизни.
– Ну ты, командир, приложился… – Старшина пошевелил Хольтица ногой. – Он хоть дышит?
– Жывый, – констатировал Пригода, пощупав пульс. – Шо з ным станеться? Здоровый, як бык. Ну, трохы помялы – и шо? Гляньтэ, уже очамы заблымав.
– Капитан Хольтиц! – Маркелов с помощью Кучмина поставил немца на ноги. – Вы меня слышите?
– Д-да… – выдавил тот из себя и, собравшись с силами, стал ровно, высоко вскинув голову. – С-слышу…
– Где наша рация? Отвечайте!
Молчание. Было похоже, что немец еще слабо соображал, что с ним происходит. Он лишь тупо разглядывал разведчиков налитыми кровью глазами и пытался удержать равновесие.
– Отвечайте, Хольтиц, иначе придется вас ликвидировать!
Хольтиц икнул и дерзко ответил:
– Идите вы все к дьяволу.
– Хольтиц, нам нужна рация!
– Всем нужна, – нагло ухмыльнулся капитан.
Он бравировал своим бесстрашием. «А ведь и впрямь не боится… – подумал Маркелов. – Белокурая бестия, сверхчеловек… мать их!.. Нужно быстрее его прокачивать, иначе потеряем темп и тогда нам хана».
– Хольтиц, мы сохраним вам жизнь, если получим рацию, – глядя прямо в глаза капитана, сказал Маркелов. – Слово офицера. Где она?
Капитан лишь слегка покривил губы в ироничной ухмылке и отвернулся.
– Гля, воно щэ й лыбыться… – Пригода неожиданно схватил Хольтица за горло своей лапищей, сжал и легко поднял его одной рукой над полом. – Мабуть, вин нэ знае, шо мы и нэ такых кололы як горихы.
Выпучив от удушья глаза, Холтиц задергался в руках богатыря словно паяц на веревочках.
– Петро, отпусти фрица! Иначе ему амба, – сказал Кучмин.
– От гныда… – Пригода разжал пальцы, и капитан начал кашлять и растирать горло.
Дождавшись, пока он придет в себя, Маркелов сказал:
– Ну? Мы внимательно слушаем.
– Не скажу! Я ничего вам не скажу! Можете меня задушить, расстрелять! И плевать мне на ваши угрозы и посулы! Я готов отдать жизнь за родину и фюрера! Никто из вас отсюда не выйдет живым. Никто!
– Шлепнем гада – и точка… – Кучмин с задумчивым видом вытащил из черных металлических ножен боевой нож солдат вермахта с ореховой ручкой, который он позаимствовал у немца-шахматиста, и попробовал пальцем лезвие на остроту. – Зарежу, как барана. Ишь, как выступает. Словно Геббельс.
Хольтиц, крепко стиснув губы, молчал. Конечно же он, как и все люди, боялся смерти. Но воспитание в гитлерюгенде не прошло даром.
В отличие от непосредственного начальника штандартенфюрера Дитриха, немало повидавшего на своем веку различных житейских перипетий, а потому хорошо осознававший большую ценность человеческой жизни (в особенности своей), капитан был фанатиком до мозга костей. Дитрих же служил не идее, а делу. Он был истинным разведчиком, профессионалом, думающим человеком в отличие от Хольтица, который в системе абвера исполнял в основном черновую работу и был у штандартенфюрера на положении пусть и очень ценного, но все равно цепного пса.
«А ведь ничего не скажет, – думал Маркелов, глядя на Хольтица. – Хоть ты его режь. Это состояние мне знакомо… Но что же делать?»
Решение пришло неожиданно.
– Машина!.. – воскликнул он, хлопнув себя ладонью по лбу.
Татарчук понял его с полуслова и весело осклабился.
– И с ветерком до самой линии фронта! – воскликнул он с воодушевлением.
– Или на небеса, – угрюмо буркнул Кучмин, у которого почему-то резко испортилось настроение.
– Брось, Степа… – Татарчук похлопал его по плечу. – Не хорони себя и нас раньше времени. А то ты забыл, из каких передряг нам доводилось выбираться. И ничего, целы. Только шкура немного подпорчена.
– Ага. Твои бы слова, да… – Кучмин кивком головы указал на небо.
– А Бог и так на нашей стороне, дружэ. Да, в сорок первом нам было совсем худо, но теперь мы вот где, и до Берлина уже рукой подать.
Степан ничего не ответил; он по-прежнему хмурился.
– Придется позаимствовать вашу одежду, капитан Хольтиц… – с иронией глядя на внезапно побледневшее лицо немца, сказал Маркелов.
Хольтиц лишь скрипнул зубами от глубоко упрятанного страха и ненависти…
В «опеле» разместились с большим трудом. За руль сел Кучмин, а рядом Маркелов, переодетый в форму Хольтица. Остальные разведчики вместе с Георге расположились на заднем сиденье. Ласкина бережно уложили на колени.
«Опель», набирая скорость, катил по тюремному двору. Маркелов краем глаза наблюдал за пулеметчиком – заметит подмену или нет? Автомат лежал на коленях, дверка кабины была чуть приоткрыта – возможно, вопрос жизни и смерти будут решать доли секунды.
Наконец за поворотом показались массивные ворота. «Пронесло…» – на миг расслабился Маркелов, но тут же руки снова крепко сжали автомат. Пост у ворот. Три охранника, сигнализация…
Не доезжая до ворот метров с полсотни, Кучмин просигналил. Из караулки выскочил солдат и, отодвинув засовы, принялся открывать тяжелые створки, Кучмин убавил газ, выжал сцепление, и машина медленно покатилась по инерции.
Из караульного помещения вышел второй немец, унтер-офицер. Прикрикнув на солдата, он направился к «опелю». Взгляд его безразлично скользнул по лицу Кучмина и остановился на Маркелове; от изумления он застыл на месте, затем, опомнившись, схватился за оружие. И тут же зачастили автоматы разведчиков.
«Опель» выскочил из тюремных ворот и помчал по узкой ухабистой дороге к окраине города. Сзади завыла сирена, и, словно спохватившись, залаял пулемет на вышке.
– Жми, Степа! – кричал яростно Татарчук.
Из-за поворота вынырнула легковушка, и машины едва не столкнулись. Кучмин круто вывернул руль, выскочил на тротуар, затем опять съехал на дорогу, и «опель», набирая скорость, устремился к мосту через реку на окраине города.
В этот полуденный час дорога была пустынна. Возле моста, который соединял два берега небольшой речушки, стоял бронетранспортер «Hanomag». Водитель бронетранспортера уже оделся и поторапливал двоих солдат, окликая их и изображая различными телодвижениями, что им давно пора ехать. Но солдаты совсем не слушали его и продолжали с гоготом плескаться в мутной теплой воде.
– Командир! – У Татарчука при виде бронетранспортера загорелись глаза. – Махнемся телегами не глядя, а?
Маркелов оглянулся назад – погони пока не было видно – и утвердительно кивнул.
Захваченные врасплох солдаты глупо таращились на офицера, который приказал их связать и запихнуть в кабину «опеля», что и было проделано с завидной быстротой и сноровкой.
– Вот это карета! – довольный сверх всякой меры Татарчук постучал кулаком по броне и погладил ствол пулемета МG-34. – Я на такой до самого Берлина не отказался бы прокатиться. А то мои ноги за войну что-то подустали…
Вскоре по совету Георге Виеру, который хорошо знал эту местность, они свернули на одну из давно заброшенных проселочных дорог. По ней разведчики и добрались до леса. Загнав как можно дальше свое транспортное средство в лесные заросли, они тщательно замаскировали следы шин, закидала бронетранспортер ветками, и ушли в невысокие горы, больше напоминающие холмы, поросшие деревьями.
