Глава 10
К гостинице меня подбросил какой-то левак. Я мог бы пройтись и пешком, но предпочел лишний раз не рисковать. Когда сидишь в машине, кажется, что находишься в маленькой самодвижущейся крепости.
Конечно, все это не более чем самообман. Машина такая же отличная мишень, как и человек. Даже бронированная. А иногда она становится западней. В частности, если машина попадает в пробку.
Тогда вообще хана. Киллер может не торопясь подойти к авто вплотную и перестрелять пассажиров, словно куропаток.
Короче говоря, я понадеялся на свою удачу, которая не оставляла меня с той поры, как мне прислали копию завещания. Наверное, у Зямы и впрямь была легкая рука.
Шутки шутками, но я заметил, что самые большие везунчики – это состоятельные люди. Им все нипочем и всегда везет.
Идет война, простой народ захлебывается в крови и пухнет от голода, а они богатеют. На страну нападает мор, эпидемия, сваливается дефолт – а кошельки нуворишей становятся еще толще и здоровье у них остается отменным. Такое впечатление, что их сам нечистый охраняет.
Галюни на месте не было, хотя рабочее время еще не закончилось. Наверное, решает какие-то проблемы в директорском кабинете, подумал я и тихо прошмыгнул на лестницу.
Если честно, я обрадовался, что не застал свою подружку при исполнении – мне хотелось немного побыть в одиночестве, чтобы привести в порядок мысли и разобраться в той информации, которую мне удалось наковырять за два дня. А с Галюней это было проблематично.
В голове немного шумело после дружеских посиделок с Аликом, и я решил взбодриться под душем. Но прежде чем закрыться в туалетной комнате, я притащил тумбочку в прихожую и подпер входную дверь.
Случайный наблюдатель, конечно, подумал бы, что меня пробила шиза. Средь бела дня – и такие предосторожности.
Но я хорошо знал о таких штуках, сам столько раз описывал в своих романах подобные ситуации. Что стоит киллеру под шум текущей воды открыть отмычкой дверь и вогнать несколько пуль в глупую башку недалекого идиота.
Это я так думал, пока мастырил свою "защиту". А уже под душем, ощущая на теле упругие горячие струйки, я неожиданно поймал себя на мысли, что и впрямь со мной творится что-то неладное.
Я как будто раздвоился: верхняя оболочка, своего рода панцирь, осталась от бравого спецназовца ГРУ, которому море по колено, а само тело принадлежало простому обывателю, который боится любых перемен, и тем более – всяких нестандартных ситуаций, несущих угрозу жизни.
Мне вдруг пришло на ум, что умирать еще рановато, так как обязательно нужно написать роман, задуманный еще зимой, затем отнести в чистку дубленку, потом неплохо бы сделать ремонт квартиры, купить новый кипятильник, наконец, отдать долги…
Господи, что за бред! Двойники вдруг начали ссориться и обзывать друг друга нехорошими словами. Но если "Обыватель" был отменно вежлив и в дискуссии употреблял только парламентские выражения, то "Спецназовец" особо не стеснялся и крыл своего антипода отборной бранью.
"Дерись, сволочь! – орал Спецназовец. – Ты еще не старая рухлядь, которую выбрасывают на помойку за ненадобностью. Объясни всяким штатским, что не нужно наступать гремучей змее на хвост, иначе будет кырдык".
"Позвольте, уважаемый, – возражал Обыватель. – Давайте не будем забывать, что один в поле не воин. Судя по всему, против вас ополчились большие силы. Не усугубляйте ситуацию…" "А не пошел бы ты… сам знаешь куда! – громыхал Спецназовец. – С каких это пор ты начал цепляться за жизнь?" – Стоп! Заткнитесь оба! – заорал я в бешенстве и включил холодную воду. – Дайте мне спокойно поразмыслить.
Голоса умолкли, двойники смиренно растворились друг в дружке. Так-то оно лучше… Умники гребаные…
Самое паршивое в этой истории, что они правы оба. Все как в сказке: "Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь…" В общем, один хрен куда топать. Куда ни кинь, везде клин. Интересно, целятся в наследника Зямы Мошкина или в Мстислава Войцеховского? Вопрос…
Закутавшись после душа в махровую простыню, которую мне отвалила от своих щедрот Галюня, я лег в кровать и начал усиленно изображать мыслительный процесс. Уж не знаю, для кого. В голове все равно был полный мрак.
Но одна мыслишка все-таки проявилась. Если столько разных контор и организаций вдруг резко заинтересовались покойником, значит дело очень серьезное. Но в чем его суть?
По здравому размышлению выходило, что наследство, как таковое, ни при чем. Деньги мне отвалились неплохие, но я почему-то не думал, что украинскую службу безопасности перевели на подножный корм и она сама себе ищет пропитание.
Моя персона тоже не была столь ценной, чтобы на нее спускать всех собак сразу. Ну, написал я несколько романов, в которых мог задеть за живое больших начальников и крутых бизнесменов. Так что с того?
У нас сейчас и не такой компромат льется на головы обалдевших обывателей прямо с телевизионных экранов. И никакой реакции. "Народные" избранники разных мастей плюют на эти обличения с высокой колокольни, не говоря уже о бандитах, которым все до лампочки…
Я уснул неожиданно. И в самый неподходящий момент. Неожиданно мне показалось, что я близок к разгадке столь пристального внимания к усопшему Зяме и ко мне со стороны местных заправил.
Это понимание сложившейся ситуации привиделось мне в образе шара, похожего на мыльный пузырь, который опускался все ниже и ниже. Мне оставалось лишь проникнуть сквозь прозрачную оболочку сферы, чтобы рассмотреть, что находится у нее внутри.
Но шар сначала потускнел, затем по его поверхности появились разноцветные всполохи, от которых голова пошла кругом, а потом он лопнул, и я утонул в кромешной мгле, вылившейся из его вспоротого нутра…
Проснулся я от настойчивого стука в дверь. Я мигом вскочил на ноги и непонимающим взглядом уставился на незнакомую мне обстановку. За окном уже смеркалось, и полутемный гостиничный номер показался мне продолжением сна с его неясными тенями и постоянно меняющими форму предметами.
– Стив! Открывай! Я знаю, ты в номере.
Голос Галюни вернул меня к действительности, и я поторопился к входной двери, где больно ударился о тумбочку, о которой забыл. Втихомолку матерясь от боли, я быстро вернул ее на место и впустил Галюню.
– Ты спав, чи шо? – удивленно спросила она, включая свет.
– Ну… – буркнул я недовольно, потирая ушибленную коленку.
– А про наш уговор забыл?
– Какой уговор?
– Ох уж эти мужики… – Галюня прошлось по комнате с таким расчетом, чтобы я оценил ее парадновыходной костюм. – Сегодня он с тобой шуры-муры крутит, в вечной любви признается, жениться обещает, а завтра уже забыл, как звать. Может, все-таки, вспомнишь, что приглашал меня в ресторан?
– Галюня, прости подлеца… – Я в раскаянии хлопнул ладонью по голове. – Замотался.
– И кто тебя замотал? – насмешливо поинтересовалась Галюня.
– Что за намеки! – Я изобразил обиду.
– Нет, это не намеки… – Галюня посмотрела на меня с укоризной. – Тебя разыскивала какая-то девица.
– Галюня, перестань фантазировать!
– Ну ты нахал… Она всех забодала, выспрашивая о постояльце по имени Стив. Но это имя только мне известно, а потому у нее вышел облом.
– Значит, ты не сдала меня. А ведь могла бы… – сказал я, посмеиваясь.
– Как ты мог такое подумать!? Конечно, нет. Вот только мне непонятно, когда ты успел завести себе подружку? Насколько мне помниться, раньше ты не был таким шустрым.
– Да не знаю я, кто это. Честное пионерское! – Я невинно захлопал ресницами. – Может, какая-нибудь старая знакомая еще со школьных времен.
Конечно же, я сразу понял, о ком идет речь. Меня разыскивала Илона. Зачем?
А фиг его знает. У женщин семь пятниц на неделе. У них настроение и направление мыслей меняется как прогноз погоды. Диктор телевидения с умным видом говорит, что с утра будет дождь, ты берешь, чертыхаясь, зонтик или надеваешь плащ, а на самом деле целый день ярко светит солнце и стоит невыносимая жара.
– Ври больше, – снисходительно сказала Галюня. – Ладно, это твои личные дела. Собирайся, стол уже заказан.
Я снова притворился обиженным, но спорить с Галюней не стал. И спустя полчаса, чисто выбритый и благоухающий дорогим одеколоном, в более-менее приличной одежке и под руку с Галюней, я торжественно входил в ресторан гостиницы.
Как я понял, Галюня этот выход устроила специально. На нас сбежались посмотреть почти все сотрудники гостиницы женского пола. Для этого они даже задержались на работе.
– Ты, случаем, телевидение не заказывала? – спросил я шутливо, усаживаясь за уже частично сервированный столик на двоих.
– Случаем, нет. А надо было.
– Зачем?
– Имею я право на праздник?
– Имеешь. Но я-то здесь причем? Мы пришли поужинать, всего лишь. Скромный дружеский раут.
– Ничего ты не понимаешь… Женщина без мужчины – как человек с одной рукой. И милостыню просить зазорно, и жить невмоготу. К сожалению, я поняла это лишь тогда, когда развелась с мужем. Так что для меня выход в свет с таким шикарным джентльменом, как ты, – большое событие.
– Ты преувеличиваешь мои достоинства…
Наш полушутливый полусерьезный разговор, полный намеков и двусмысленностей, прервал юный халдей, который приветствовал Галюню с большой почтительностью.
Когда он, получив заказ, ушел, я сказал:
– Я вижу, ты пользуешься благосклонностью молоденьких мальчиков…
– Ревнуешь?
– Что ты! Завидую.
– Стив, я не эстрадная примадонна и мне нет смысла ради понта и каких-то эфемерных надежд брать под свое крылышко сосунков. Мне нужен муж (ладно, просто мужчина), с которым есть о чем поговорить и на плечо которого я могла бы опереться в трудную минуту.
– Тогда ты обратилась не по адресу. Я закоренелый холостяк с кучей недостатков, который в лучшем случае может бросить тонущей женщине спасательный круг, и то если он окажется поблизости.
– Не наговаривай на себя. Ты не такой. Я знаю.
– Галюня, я еще хуже, чем представляюсь. Это в тебе говорит память сердца. Ты до сих пор видишь меня таким, каким я был двадцать лет назад.
– Возможно. Но ты все равно меня не переубедишь.
Я рассмеялся и, перегнувшись через стол, с благодарностью поцеловал ей руку. Галюня зарделась и тихо сказала:
– Стив, не буди во мне зверя…
– Все, все! Это лишь продолжение спектакля, режиссером которого являешься ты.
– Ах ты, негодный актеришка! – сердито сказала Галюня. – Уволю за подхалимаж без выходного пособия!
Мы переглянулись и рассмеялись. Тут как раз подоспел официант, и мы предались чревоугодию, не забывая орошать содержимое желудков огненной водой, как когда-то дикари называли спиртное. На этот счет наши вкусы совпали – Галюня и для меня, и для себя заказала коньяк.
Я ел, болтал с Галюней и рассматривал ресторан. Мне он плохо запомнился, потому что я был в нем всего лишь три или четыре раза в глубокой молодости, и то днем, когда какой-то добрый дядя-начальник дал указание организовать в ресторане что-то наподобие кафе-мороженого, но только с утра и до обеда.
Ну, а потом, когда стал старше, дорога в рестораны мне была вообще заказана, так как я никогда не имел достаточного количества личных денег.
Но однажды я все-таки посетил злачное заведение вместе с Зойкой. Это было перед самым выпуском, ранней весной.
Уж не помню, где я закопытил четырнадцать рублей (вернее, если быть точным, четырнадцать рублей и сорок копеек), но в те времена этой суммы было вполне достаточно для скромных посиделок с любимой в недорогом провинциальном кафе или ресторане.
В ресторан "Юбилейной", который считался самыми "центровым", свою подружку я вести не решился, и мы направили стопы в кафе "Вертикаль".
Весь вечер я просидел как на иголках, изображая арифмометр. В моей голове все время роились цифры, складывающиеся в сумму нашего заказа. А вдруг у меня не хватит денег, чтобы расплатиться с официантом!?
В конце концов я совсем обалдел от своих бухгалтерских упражнений и, чтобы снять стресс, ввязался в пьяную драку – нечаянно. Прибыл наряд милиции, драчунов (в том числе и меня) повязали, но мне удалось в последний момент перед посадкой в ментовскую "канарейку" сбежать.
Все это время Зойка смирно сидела за столиком, терпеливо дожидаясь своего непутевого кавалера (мы дрались в вестибюле). Выждав в парке, пока менты не отправились восвояси, я забежал в кафе, не говоря Зойке ни слова, бросил мятые рубли на стол, схватил ее за руку, и пулей вымелся на улицу.
С той поры я начал относиться к питательно-развлекательным учреждениям с некоторой опаской. Если не сказать больше – я не любил рестораны. В них фальшь возведена в норму человеческого общения.
Фальшивая позолота, фальшивые улыбки официантов, фальшивые изъяснения в дружбе и преданности, фальшивая любовь и фальшивые счета, в которых нет ни единой верной цифры. Короче говоря – Содом и Гоморра в современном исполнении.
Интерьер ресторана "Юбилейной" не блистал изысканным стилем и не радовал глаз хрустальным и накрахмаленным изобилием сервировки. Скатерти на столы постелили цветные, что в приличных ресторанах считается дурным тоном, а хрустальными были только вазы для цветов.
Что касается столовых приборов, то они видывали и лучшие времена.
Тем не менее, заказанные Галюней блюда были на высоте. Чувствовалось, что шеф-повар свое дело знает и любит, а директор ресторана не позволяет подопечным воровать продукты больше разумных пределов.
Да и цены оказались вполне приемлемыми, в чем я не преминул убедиться (привычка!), изучив меню тайком от Галюни, когда она на пару минут вышла в дамскую комнату, чтобы поправить прическу, хотя денег у меня было больше, чем достаточно.
– Потанцуем? – предложила Галюня, когда мы слегка захмелели.
– Тебе когда-нибудь приходилось видеть слона в посудной лавке? – спросил я, поднимаясь.
– Нет.
– Тогда увидишь. Ты сейчас идешь с ним танцевать.
Танцевал я и впрямь неважно. Но играли что-то медленное, а потому я смело вышел в круг перед эстрадой, и мы с Галюней начали топтаться на месте, изображая полное слияние душ и тел.
К счастью, Галюня не могла читать мысли. А не то она сильно на меня обиделась бы. Я повелся на ее предложение не без задней мысли. Мне нужно было хорошо осмотреться, а это можно было сделать только с высоты моего роста.
Меня все время не покидало ощущения, что за мной наблюдают. Но кто? И где сидит этот человек?
Я танцевал, "ревизовал" взглядом посетителей ресторана, разделяя их на агнцев и козлищ, и мысленно клеймил себя за маниакальную подозрительность. Кто мог знать, что этим вечером я спущусь в ресторан?
Да никто.
И какой смысл держать меня под наружным наблюдением во время отдыха? Я ведь не империалистический агент (хотя и подданный другого государства), который пришел в ресторан для встречи со связником.
Неожиданно мой взгляд запнулся за один из дальних столиков и встал на якорь. Мать твою!.. Не было печали… Там сидела во всей своей красе моя "подружка" (как выразилась Галюня) Илона.
Почему она до сих пор в гостинице, а не уехала домой? Или у нее не один "компьютерный" возлюбленный, а несколько? Похоже, страдалица решила единым чохом апробировать всех потенциальных женихов, проживающих в городе и его окрестностях.
Я спрятался за Галюню и с трудом дождался, пока закончится танец. Не хватало еще, чтобы Илона заметила меня и подошла к нашему столику выяснять отношения.
А то, что она готова к решительным действиям, было видно по ее лицу. Даже на расстоянии я разглядел уже знакомый лихорадочный блеск в ее глазах и резкие движения, инициированные немалой дозой шампанского.
Вместе с Илоной сидели какие-то два хмыря – скорее всего, из местных – и деваха, которая запросто могла занять в Америке первое место на конкурсе "Мисс Большая Грудь". Да и в Украине она не пасла бы задних по этой части.
– Стив, ты изменился в лице, – сказала Галюня. – Что-то случилось?
Она смотрела на меня с очень серьезным видом. Вот блин! Опять меня подвела неспособность скрывать свои мысли за маской невозмутимости.
– Да. Башка разболелась.
– Наверное, на погоду, – успокоилась Галюня. – У меня тоже иногда бывает… Синоптики обещали ночью дождь.
– Возможно…
Галюня замялась чуток, но, похоже, вопрос рвался с языка, потому она, с вызовом тряхнув головой, спросила:
– Скажи мне, Стив, только честно: зачем ты приехал в наш город?
– Вот те раз… – Я изобразил удивление настолько фальшиво, что сам себе стал противен. – Я ведь тебе уже говорил.
– Ничего ты мне не говорил. Ты отделался общими фразами. А я не стала допытываться.
– Захотелось повидать свою малую родину. Надеюсь, в этом нет ничего зазорного.
– А я думала, мы друзья… – Галюня с обиженным видом поджала ярко накрашенные губы.
– Так оно и есть.
– Сомневаюсь. Ты опять соврал.
Галюня явно что-то недоговаривала. И ее вопрос был отнюдь не проявлением праздного женского любопытства. Это меня встревожило.
Где-то внутри шевельнулся червь раскаяния – уж кому-кому, а Галюне можно довериться. По крайней мере, в той части, которая касается получения наследства. Вскоре об этом (я ничуть не сомневался) заговорит весь город.
– Хорошо, я скажу. Но ты здорово удивишься…
И я в общих чертах, уже второй раз за день, обрисовал ситуацию с наследством Зямы.
– Этого не может быть! – воскликнула Галюня.
– Верно. Не может быть в принципе. И тем не менее, это так. Бумаги уже оформлены, остались лишь коекакие мелочи. Через день-два я официально стану богатеньким Буратино.
– Ничего не понимаю… – Галюня махнула стопку коньяка, как за себя кинула. – Зяма ненавидел тебя лютой ненавистью. Зинка об этом не раз мне говорила. А тут – завещание, наследство… Бред какой-то!
– Если это бред, то ты мне снишься в горячечном сне. И мы пьем не коньяк, а микстуру.
– Берегись, Стив. Зяма никогда и ничего не делал без задней мысли. Пусть и нельзя о покойниках говорить плохо, но он был очень хитрым и коварным человеком. Уж поверь мне.
– Возможно. Но сейчас он лежит в земле и мне плевать на все его хитрости. Как бы там ни было, а факт остается фактом: завещание составил Зяма, притом собственноручно, в здравом уме и в присутствии свидетелей.
– Лучше бы ты отказался от этого наследства…
– Галюня, что ты такое говоришь!? Наверное, считаешь меня богачом. Это совсем не так. Да и кто откажется от манны небесной, которая сама пришла в руки, упала с небес? Хотел бы я посмотреть на такого бессребреника…
– А знаешь ли ты, что тобой интересуются органы? – пригнувшись к столу, свистящим шепотом спросила Галюня.
– Ты имеешь ввиду капитана Витренко?
– Нет. Бери повыше… – Она подняла глаза на потолок.
– "Контора"?
– И "контора", и какой-то майор (фамилию я забыла) из УВД.
– А ты откуда знаешь, что они интересовались моей личностью?
– Кто согласно должности занимается постояльцами? Я. Остальные администраторы выполняют лишь бумажную работу. Потому с меня и спрос в случае чего. Я как политрук в армии – отвечаю не только за порядок во вверенной мне службе, но и за моральный облик сотрудников "Юбилейной" и клиентов.
– Что они спрашивали?
– Много чего. Где родился, где крестился, с кем спишь и на кого смотришь, с кем пьешь и кто к тебе приходит…
– Понятно. А ты им рассказала о ночном инциденте с участием Витренко?
– Конечно. Шила в мешке не утаишь.
– Ну и как?
– Проявили большой интерес. И тот, и другой.
– Думаю, они просили тебя, чтобы ты не распространялась о предмете разговора…
– Естественно… – Галюня независимо фыркнула. – Но будь ты хоть трижды шпион, я все равно не побежала бы тебя закладывать. Это для них ты можешь быть врагом, а для меня – никогда. Ты мой одноклассник и старый друг.
– Спасибо, Галюня. Добавить к сказанному тобой мне нечего. Спасибо…
– Только не заплачь от умиления. А разве ты поступил бы по-иному?
Не знаю, Галюня, не знаю, подумал я. Жизнь преподносит такие сюрпризы, что только держись. Никогда не говори никогда…
Подумал, но с подкупающей уверенностью в голосе сказал другое:
– Нет. Я сделал бы точно так же.
– Вот видишь…
Во время нашего с Галюней разговора я продолжал втихомолку наблюдать за столиком Илоны. Он находился далековато, но не настолько, чтобы нельзя было различить действующих лиц, как я уже начал сознавать, новой трагикомедии с участием "компьютерной" невесты.
За столиком Илоны назревал скандал. Она напрочь игнорировала приставания со стороны одного из парней, а тот под влиянием изрядной дозы спиртного все усиливал натиск.
В конце концов его нахальство было "вознаграждено" оплеухой. Похоже, у Илоны рука оказалась слишком тяжелой, потому что парня словно корова языком с креслица смахнула.
Он подхватился злой, как черт, и попытался ответить своей обидчице тем же. Но не тут-то было. С меланхоличной улыбкой на невозмутимом лице, Илона неуловимо быстрым движением схватила со стола бутылку и треснула придурка по башке.
Ну, а дальше пошло сплошное веселье: завизжала грудастая "мисс", бухой в стельку приятель лежащего в нокауте хмыря решил восстановить статус кво и полез к Илоне драться, его схватили под руки ресторанные вышибалы, он начал сопротивляться, стол опрокинулся на соседей, те, не разобравшись, набросились на вышибал…
Короче говоря, спустя считанные секунды после, мягко говоря, неэтичного поступка Илоны в ресторане вовсю бушевала драка с битьем посуды, крушением челюстей и залихватскими криками.
Удивительно, но лишь одна Илона сохранила спокойствие среди этого бедлама.
Некоторое время она продолжала сидеть в своем кресле, словно на необитаемом островке среди бушующего моря, и волны стихии по непонятной прихоти природы обходили ее стороной. А затем встала и деревянной походкой хорошо вышколенного прусского солдата направилась к выходу.
Никто Илону не остановил и не задержал, и она благополучно скрылась за стеклянной дверью ресторана – наверное, поднялась на свой этаж.
Ну и девка…
Драка закончилась так же быстро, как и началась – словно по мановению волшебной палочки. Кого-то вывели, кого-то вынесли, столы и кресла расставили по местам, подобрали битую посуду, подмели, подчистили, и ресторан снова зажил своей разухабистой кабацкой жизнью, которая присуща только славянскому менталитету.
Мне приходилось бывать за рубежом. В тамошних питейных заведениях высокого класса царит благоговейная тишь и благопристойность. Движения халдеев размеренные – как танцевальные па, все приторно вежливы и куртуазны, а если ты, не дай Бог, нечаянно звякнешь ложечкой о чашку с чаем, то на тебя посмотрят как на вражьего сына.
Хвала перестройке, которая открыла миллионам соотечественников ворота на Запад. (Это ее единственное достоинство; пока).
Только благодаря нашим "новым" русским их ресторации, наконец, превратились из храмов примитивного чревоугодия, освященного закосневшими традициями, в яркие ярмарочные балаганы с комнатами смеха, клоунами и свободными нравами, попирающими светский этикет.
Наш с Галюней выход в свет закончился благополучно. В конце концов мы раскрепостились и оторвались по полной программе. Она уехала домой на такси в состоянии полного блаженства (ладно – почти полного), а я буквально вознесся на винных парах к себе в номер.
В этот момент я готов был возлюбить любого ближнего.
