Христофоров в молодости был красив. Даже теперь, когда ему было за пятьдесят, черты его лица не утратили привлекательности; широкий лоб мыслителя в сочетании с аристократической бледностью, энергичные точные движения, грамотная речь и недюжинный изворотливый ум – все это, взятое вместе (не считая расточительной щедрости), привлекало к нему женщин определенного сорта с силой и постоянством хорошего магнита.

Но если свои любовные связи Янчик не скрывал, а даже в какой-то мере афишировал (у каждого есть свои слабости; у меня – женщины, но не более – внушал он любопытным знатокам чужих тайн, которые всегда и везде окружают нас), то мир валютных махинаций – с рвением, которое по достоинству оценили не только его присные, но и сотрудники соответствующих органов.

Савин был в незавидном положении. Цель достигнута – Христофоров взят. Что дальше? Уворованный Карамбой золотой песок – предлог к задержанию. Его необъяснимые путешествия по Союзу? – каждый советский гражданин имеет полное право на это, не согласуя с органами милиции. Поддельные паспорта? Нужно доказать. Как? Маскировка с переодеванием: сбрил бороду, снял очки, оставил в камере хранения до поры до времени ненужные вещи – что в этом предосудительного? Попутчик с поддельным паспортом на имя Аверченко О. М.? Помилуй Бог, откуда? Кто? – Сном и духом не ведаю. Угон автомашины "скорая помощь"? – Где доказательства?

Вопросы, вопросы… А вот как на них будет отвечать Христофоров, капитан Савин знал наперед. Поэтому и не торопился с первым допросом – нужно, обязательно нужно найти в обороне Раджи брешь, чтобы лишить его равновесия, заставить метаться из стороны в сторону, заставить усомниться в своей непробиваемости, сбить налет великосветского лоска и неприкрытой иронии.

Был единственный вариант прижать Христофорова, заставить его говорить – связь с лже-Ахутиным. Что такая связь существовала, Савин чувствовал интуитивно. Только это заставляло Раджу метаться по Союзу, маскировать свои следы – тут капитан практически не сомневался. Но для этого нужно было работать, работать и работать – доводить до конца линию лже-Ахутина. И только тогда можно будет выяснить причины странного поведения Христофорова, раскрыть тайну убийства лже-Ахутина и истинную фамилию коренастого бандита.

А пока Савин решил оставить Христофорова в покое. В относительном покое, конечно; камера вовсе не смахивала на пансионат у моря, но поразмыслить заставляла о многом, в том числе и о бренности бытия.

Посовещавшись с Кудрявцевым, решили разделить свои усилия: майор будет заниматься отработкой связей Раджи в Магадане и выяснением обстоятельств, связанных с его бегством в Хабаровск, а Савин отправился в Москву, чтобы вплотную заняться лже-Ахутиным…

– Кого я вижу! Боря, ты? Вот так сюрприз! – Володин крепко пожал руку коллеге. – Почему не позвонил из Магадана? Мы бы тебе транспорт организовали.

– Да ладно, Олег, чего там… Всего час езды, и шоссе – блеск, не то, что у нас.

– Скромничаешь. Приедь я, наверное, сам в аэропорт припылил бы?

– А то как же. Столичный гость, – хохотнул Савин. – Слушай, ты меня чаем угостишь, а?

– Узнаю провинциалов из магаданской глубинки. Боря, у нас чай нонче не в моде. Сейчас я тебе натуральный кофе организую. Между прочим, кофемолку с боем добыл. Цени. Дефицит. Ну как, кофе устроит?

– Вполне.

– Вот и лады.

– Мне покрепче.

– Будет сделано…

Кофе и впрямь оказался отличным. Прихлебывая ароматную горечь (Савин по примеру Володина решил пить кофе без сахара, мол, и мы не лыком шиты), капитан внимательно слушал коллегу.

– …Валютные операции Христофорова уже не представляют для нас большой тайны – ребята из ОБХСС порадовали. Они тут одно дело раскручивали, а наш Янчик возьми да и всплыви.

– Доказательства?

– Вполне хватит Радже для того, чтобы отпраздновать свой пенсионный возраст в глубоком унынии и в местах не столь отдаленных.

– Не считая наших обстоятельств?

– Пока без…

– Что с дачей лже-Ахутина?

– Работаем. Без особых успехов. Иголка в стоге сена.

– Как с установлением личности лже-Ахутина?

– Особых сдвигов пока нет. Но ты приехал очень кстати: мне еще одно дело подкинули, срочное, между прочим, на контроле у генерала, так что я сейчас в запарке, сам понимаешь, и Ахутиным займешься сам, благо появился кое-какой просвет в наших поисках.

– Что именно?

– Детально тебе объяснит мой помощник, который занимался этим вопросом. А вкратце: удалось разыскать родственницу настоящего Ахутина, которая до его смерти жила в квартире племянника на Симоновском Валу, это родная тетка по отцу. К сожалению, других близких родственников у Ахутина нет: отец погиб в гражданскую, мать умерла в тридцать девятом, жена и дочь погибли в сорок первом во время эвакуации.

Тетке Ахутина было уже за семьдесят, поэтому Савин решил не вызывать ее в МУР, а съездить самому в Загорье, где Агафья Ниловна Пеунова жила в небольшом домике с палисадником.

– А ты отведай, голубчик, отведай, – Агафья Ниловна подсовывала Савину поближе розетки с вареньем. – Вот клубничка, это малина, а вот это "королевское" варенье – крыжовник. Откуда? Из самого Магадана? Еще дальше? Ах ты, господи, и куда тебя судьба закинула-то. Холодно, чай? Ну, а то как же, конечно, холодно… Постой, постой, что же это я тебя чаем да вареньями потчую? Вот голова садовая, совсем из ума выжила. Погоди чуток… – старушка выскочила в коридор и через несколько минут внесла в комнату огромное сито с краснобокими яблоками. – Угощайся. У вас, поди, не растут.

– Спасибо, большое спасибо, Агафья Ниловна…

– Да ты бери, бери, не сумлевайся, не покупные, свои. Вон у меня какой сад. А мне много ли нужно?! До лета хватит.

– Спасибо. Вкусные… Агафья Ниловна, у меня есть к вам несколько вопросов.

– А чего ж, спрашивай.

– Скажите, вы хорошо знали Ахутина Григория Фомича?

– Гришаню? Ну как же, конечно. Вместе жили. После войны я к нему перебралась из Саратова. Один-одинешенек остался он, горемыка… – Агафья Ниловна беззвучно всплакнула. – И пожил недолго – раненый шибко был, и опять же-таки один, как перст, семью германец загубил, вот он и запил с горя-то. Ну и это, в аварию попал, шоферил, значит. Оно, конечно, если б поздоровше был, гляди, и выдюжил бы, у нас в роду народ крепкий, жилистый…

– У вас нет его фотографии?

– Была, была, а как же… – старушка порылась в комоде и вытащила из-под груды белья старинный альбом в потертой обложке. – Сейчас найдем… Вот. Эту с фронта в сорок четвертом прислал, а это после войны фотографировался…

Широкоплечий, лобастый, с грустными усталыми глазами – это уже послевоенный снимок. Фронтовой – вместе с двумя товарищами; судя по всему, Ахутин среднего роста. Среднего? Лже-Ахутин был высок…

– Это все? – спросил Савин, указывая на фотографии.

– Да были еще, много. Куда девались – ума не приложу. Наверное при переезде порастерялись.

"При переезде? Очень странно… Значит, кто-то не хотел оставлять их в альбоме. Кто? Похоже, что этот человек был вхож к Ахутину…" – подумал Савин.

– Агафья Ниловна, вы не вспомните, у Григория Фомича был друг или товарищ, может быть, знакомый, где-то его возраста или чуть постарше, высокого роста, примерно как я, – Савин положил перед Агафьей Ниловной робот лже-Ахутина. – Посмотрите на эту фотографию. Возможно, здесь кое-что и не соответствует подлинному изображению – это, как бы вам объяснить, вроде рисунка плохого художника, так что иногда кое-какие черты лица искажены. Присмотритесь повнимательней. Этот человек прихрамывал на левую ногу…

Агафья Ниловна надела очки, долго всматривалась в фоторобот, пришептывая губами, затем медленно и как бы нехотя положила фотоснимок на стол. Некоторое время молчала, разглаживая на белой скатерти невидимые глазу складки своей морщинистой рукой, затем как-то виновато посмотрела поверх очков на Савина, тихо сказала:

– Ахутин это…