Глава 17. В ПОИСКАХ ПРИСТАНИЩА

Из общежития, куда меня ночью привела Чернавка, я ушел где-то около семи утра. Ушел как вор – тихо и незаметно. Даже не попрощавшись со своей нечаянной подружкой – она еще спала, открыв моему бесстыжему взору свои обнаженные прелести. На душе было муторно, нехорошо – будто своей связью с гречанкой я совершил какой-то очень не этичный поступок. Такое случилось со мной впервые в жизни, и я, топая по ранней мостовой, грустно размышлял о вывертах человеческой психики.

Кто мне такая Юлия? Никто. Даже больше, чем никто, потому что она замужем, притом за хорошо упакованным господином, и ей такая голь перекатная, как я, до лампочки. Даже со скидкой на наши странные отношения, где-то напоминающие безумную любовь, о которой давно все забыли. Не те нынче времена. Поменять шикарную квартиру, импортную тачку и солидный счет за бугром на эфемерный рай в шалаше могут только сумасшедшие. А Юлия, как на мой взгляд, к таким не относилась. Ее мужа я видел мельком, притом с тыла, но даже такого краткого созерцательного момента мне хватило, чтобы определить его возраст – где-то за сорок и ближе к пятидесяти годам. Тогда как Юлии было не более двадцати пяти.

И тем не менее я откровенно мучился угрызениями совести – словно интеллигентный гуляка-муж, поутру возвращающийся к законной супруге после очередного залета. Это было явно ненормально, и я понимал, что мои терзания всего-навсего плод больного воображения, но ничего с собой поделать не мог. Только теперь до меня наконец дошло с каких соображений я так шустро нырнул в постель к гречанке. Мне хотелось как можно быстрее вытравить из памяти образ Юлии, забыть о ее существовании, чтобы продолжать жить по-прежнему.

Но теперь проклятое подсознание суетливо преподносило разыгравшемуся воображению одну картинку за другой. В памяти снова ожили кадры нашей первой встречи, когда я, в маске из ее колготок, рвал когти с места сексуального преступления против нравственности. Мне почему-то вспомнились ее глаза в ту минуту, и я даже споткнулся от неожиданного озарения, снизошедшего на меня как шлепок птичьего помета с поднебесья. Только сейчас до меня дошло, что она совершенно не испугалась! Да любая баба на ее месте заорала бы как оглашенная. Или просто-напросто остолбенела бы от страха, бледная словно поганка. А в спокойном взгляде розовощекой Юлии сквозил холодок, смешанный с острым любопытством. Она смотрела на меня как врачэкспериментатор на подопытного кролика, приготовленного к кастрации.

Я быстренько восстановил в голове те короткие моменты нашего интима, когда мы отдыхали после любовных игр. Ее глаза источали любовь и такую нежность, что меня бросало в жар. Она не играла, я знал это совершенно точно. Юлия просто плыла по течению любовной реки, наслаждаясь каждой новой волной, ласкающей ее охваченное страстью тело. Да, тогда она была естественна и прозрачна как самый лучший горный хрусталь.

Мне вспомнилось казино. Моя бывшая пассия и Юлия приехали туда, чтобы устроить тайную встречу. Это и козе понятно. Но только не тем баранам, которых приставили к белокурой бестии в качестве охраны. Интересно, они телохранители или тюремщики? По тому, как эти здоровенные лбы вели себя с предположительно хозяйкой (ведь теперь, по идее, делами весьма состоятельного мужа должна была заправлять "безутешная" вдова), у меня сложилось впечатление, что они ее просто пасут, притом на привязи. Компаньоны усопшего рогоносца строят козни? Или?.. Нет, лучше всякие там "или" оставить за кадром. А то они начнут размножаться как суслики в наиболее благоприятные годы.

Будем опираться на голые факты.

А фактов у меня накопилось – кот наплакал. Но хуже всего было то, что я не мог даже такую малость как-нибудь истолковать. Какая-то дурацкая мозаика, бред сумасшедшего, который не лезет ни в какие ворота. Неужто Юлия знала, что я среди ночи появлюсь в ее квартире? Чушь! Невозможно! Я и сам до последнего момента понятия не имел, что буду изображать горного козла на отвесном склоне, притом без шкуры и копыт. Или?..

Да что же это такое!? Опять – "или"!? Тогда можно идти еще дальше: муж Юлии замочил своего соседа, возвратился, рассказал ей, что я с испугу карабкаюсь на их балкон, и начал названивать в милицию, чтобы сообщить о стрельбе в квартире этажом ниже, тем самым выставляя себя перед компетентными органами законопослушным, ни в чем предосудительном не замешанным, гражданином. Версия более чем убедительная. Правда возникает уйма вопросов. Зачем он грохнул богатенького рогоносца? По какой причине дал мне преспокойно смыться? Почему в присутствии свежеиспеченной вдовы открыл сейф и изъял деньги и драгоценности? Ладно, предположим они были в сговоре, но тогда каким боком к этому дуумвирату добавить Юлию? Они что, решили создать дружную мусульманскую семью – один муж и две жены? И искали козла отпущения? Хорошо, пусть так. Но интересно знать, почему они именно на меня кинули глазом? Неужто я выгляжу со стороны как сказочный Иван-дурак – до того, как его короновали на царство?

Стоп! Ни шагу дальше! Иначе точно крыша поедет.

А что если спросить Юлию напрямую, без всяких ля-ля? И таким нехитрым способом решить кучу проблем? Если Юлия и впрямь меня любит, если она прикипела ко мне сердцем… и так далее, и тому подобное… то просто обязана раскрыться передо мною как созревший розовый бутон.

Господи, Чернов, до чего ты наивен! Если не сказать больше… Раскусить до конца женщину невозможно. Это прописная истина. И не потому, что она очень хитрая или необычайно умная. Скорее, наоборот. Просто женщина обычно принимает такие нелогичные с точки зрения здравого смысла решения, что никакой мудрец, пусть даже у него будет семь пядей во лбу, не в состоянии постичь ее деяния. Бывают, конечно, исключения, но таких женщин выбирают в депутаты.

Итак, к чему я пришел. А ни к чему. Сплошной мрак. Бред сумасшедшего, помноженный на чувство, которое можно считать скоропостижной любовью. С большой натяжкой, если учесть мои похождения с гречанкой. Черт возьми! Ко всем моим бедам мне только и не хватало внутреннего конфликта, когда ум за разум заходит.

Я направил свои стопы на Гнилушки. Ситуация сложилась абсолютно тупиковая и мне край нужно было посоветоваться с Дубовым, хотя я нужен был ему как зайцу стоп-сигнал.

У него своих хлопот хватало. Но иного выхода я пока не видел. Мне требовалось поистине железное плечо, чтобы опереться на него и немного передохнуть от всех перипетий, свалившихся на мою беспутную голову. К тому же я теперь бомжевал и мне необходим был – пусть не на долго – тихий и хорошо защищенный от всяких напастей угол…

Я прошел прямо во двор "Охотничьего домика" через калитку в воротах. Так сказал Петр Никанорович: "Если нужна будет хаза, в ресторан не заходи. Иди в третий бокс гаража.

Внутри за стеллажом есть железная дверь, выкрашенная под цвет стен. Ключ от нее лежит на верхней полке в консервной банке с винтами. Дальше увидишь сам…". Мне думалось, что двор пустынен, но когда я подходил к гаражу, откуда-то вынырнул крепкий парень специфической наружности в просторной куртке, довольно выразительно оттопырившейся с левой стороны; похоже, там у него была "дура" солидного калибра. Он молча проводил меня глазами и исчез, едва я потянул на себя створку гаражных ворот.

Все оказалось так, как говорил Дубов. Ключ был на месте, стеллаж, похожий на шкаф, сдвинулся в сторону легко (он был на колесиках) и спустя полминуты я бочком протискивался через узкий темный коридор, образованный двумя стенами гаража – наружной и фальшивой. Вскоре я добрался до ступенек, которые вели куда-то вниз.

Спускаться уже было легче – впереди брезжил свет одинокой лампочки.

Внизу тоже находился коридор, но пошире. Он заканчивался крепкой дубовой дверью с глазком. Она была заперта. Я постучал. В ответ никакой реакции. Подождав чуток, я снова начал барабанить – уже с большей силой. Опять тишина. Тогда я, разозлившись, пнул дверь несколько раз ногой. Дошло. Послышалась возня, пыхтение, затем звякнул засов и на пороге появился уже знакомый мне официант Жорик. Он смотрел на меня сумрачно и неприветливо.

– Добрый день, – сказал я, заискивающе улыбаясь.

– Кому добрый, а кому и не очень… – буркнул официант. – Проходи… – Он посторонился. – Между прочим, тут есть звонок.

– Извини, не заметил.

Жорик буркнул что-то себе под нос – наверное в мой адрес и не очень лестное – и закрыл дверь. Я огляделся. Мы стояли в крохотном тамбуре, грубо сложенном из красного кирпича. Справа от меня находилась еще одна дверь с навесным замком, а чуть поодаль виднелись ступеньки, ведущие вверх.

– Топай, – сказал Жорик, легонько подталкивая меня в спину.

Мы поднялись по ступеням в достаточно просторное помещение, где царил зверский холод. Оно было обшито алюминиевыми панелями, покрытыми инеем, а на крюках, вмонтированных в низкий потолок, висели замороженные туши. Это была морозильная камера. Немного поколдовав над каким-то пультом, Жорик нажал нужную кнопку, и проем, из которого мы вышли, закрылся. Теперь на том месте не было даже маленькой щели и стенка выглядела монолитной.

Интересно, подумал я, поеживаясь от холода, а как нам отсюда выбраться? Входная дверь камеры не имела даже намека на какие-либо запирающие механизмы. Но не очень говорливый официант повернул один из крюков на сто восемьдесят градусов, раздался всхлип, и дверь, видимо оснащенная пневматическим устройством, мягко сдвинулась в сторону.

Мы попали на кухню. Похоже, это был цех холодных закусок, судя по оборудованию. В нем не оказалось ни единой живой души. Каким-то хитрыми коридорчиками мы миновали главный кухонный блок, распространяющий удивительно вкусные для моего голодного желудка запахи, и очутились в помещении небольшой конторы, если верить табличкам на дверях – "Бухгалтер", "Зав. производством", "Технолог", "Директор". Да, Петр Никанорович организовал свое дело по науке. Его заведение вовсе не походило на самодеятельные непрофессиональные обжираловки, расплодившиеся за последние годы в неприличном количестве.

Кабинет Дубова оказался на удивление светлым и просторным. Видимо, в пику изрядно попившим у него кровушки тесным тюремным помещениям. Интерьер тоже был на высоте – солидный и богатый. Я вспомнил наш первый доверительный разговор, состоявшийся в тесной комнатушке. Видимо, Петр Никанорович принимал там только шнурков, темных лошадок, о которых он мало знал. Или чересчур много…

– Хорошо, что мне доложили о твоем приходе, – пожимая мне руку, сказал Дубов. – А то куковал бы ты в подвале до нового пришествия. Поленился нажать на кнопку звонка?

– Я вообще ее не нашел.

– А… – Петр Никанорович скупо улыбнулся. – Извини, запамятовал. Я тебе тогда не сказал… Кнопка находится в гараже, у ворот. Это для оперативности. Пока спустишься в подвал, тебя уже ждут. В жизни разные истории случаются…

Я не стал уточнять, какие именно истории он имеет ввиду, лишь понимающе кивнул.

– Петр Никанорович, мне нужно временное пристанище. На неделю, возможно, чуть больше.

– О делах поговорим позже. Ты голоден?

– Как бродячий пес, – сознался я честно.

– Значит, удача от тебя еще не отвернулась, – с удовлетворением сказал Дубов. – Я как раз собирался позавтракать. – Он нажал клавишу селекторного телефона: – Марьиванна, накрывай стол. Где? В моем кабинете. На две персоны. И чего-нибудь приличного для поднятия жизненного тонуса. На твой вкус…

Спустя минуту в кабинете появилась чистенькая ладная женщина лет сорока и с удивительной быстротой сервировала журнальный столик. Когда мы с Дубовым уселись в низкие кожаные кресла, там уже стояла бутылка дорогого марочного кагора, хрустальные бокалы, салат из свежих овощей, вазочка с фруктами и мясная нарезка.

– Как ты относишься к кагору? – спросил Петр Никанорович.

– Положительно. Даже с утра пораньше.

– Тогда наливай. Говорят, что он кровь очищает. И вообще очень полезный для здоровья.

Я спорить не стал. Потому что мой рот был полон голодной слюны…

После завтрака, когда нам подали кофе, Дубов приказал своим подчиненным не беспокоить его в течение часа. Отхлебнув несколько глотков ароматного, хорошо сваренного напитка, он спросил:

– Что у тебя снова стряслось?

– Менты взяли Тельняшку…

– Знаю, – коротко ответил Дубов.

– А это значит, что ниточка потянется и ко мне.

– Не уверен. Тельняшка умеет, когда нужно, держать язык за зубами.

– Возможно. Но только не в этом случае.

– Почему?

– Ему шьют убийство Кили.

– Скверно… – Петр Никанорович нахмурился. – Менты, конечно, знают, что Тельняшка на "мокрое" дело не пойдет, но им нужен результат. А это значит, что его будут прокачивать до упора. Уголовке нужны связи Кили.

– Именно, – подхватил я возбужденно. – Потому он сдаст меня со всеми потрохами. Ведь я не только проявил интерес к его, теперь покойному, напарнику, но и расспрашивал как найти Козыря.

– Ну и что? Мало ли какая причина могла побудить тебя навести справки. Дело житейское.

– Как бы не так… Козыря застрелили.

– Это новость… – Дубов помрачнел. – Когда?

Я ответил. Петр Никанорович сокрушенно покачал головой.

– Я не знал… – Он с силой потер правый висок. – Был в отъезде, возвратился вчера, поздним вечером… Худо. Теперь ты попал в перекрестье прицела. Тебя может спасти только надежное алиби.

– Которого у меня и в помине нет…

Я запнулся, размышляя, рассказывать Дубову о своих приключения на пищевкусовой фабрике или не нужно. Спустя мгновение, здраво рассудив, что деваться мне некуда – все равно бывший пахан когда-нибудь узнает о моих злоключениях – я решился.

– Я был в его кабинете, когда снайпер через окно вогнал ему пулю прямо в башку.

– Мать твою… – Петр Никанорович был ошарашен. – Вот это номер…

– Ага. Еще какой номер. Вы верно сказали – я на "мушке". Теперь меня или менты повяжут и упрячут на долгие годы за решетку, или братва замочит в отместку за Козыря (поди докажи им, что к его смерти я непричастен), или зароет в землю по самые уши тот, кто непонятно по какой причине за мной охотится. Вот такой компот.

– Да-а… Дело худо. На фабрике тебя кто-нибудь видел?

– Ну… Так получилось… – Я сказал это будто оправдывался. – Не мог же я за здорово живешь провести "зачистку". Я ведь не киллер.

– Если честно, то в этом я уже начал сомневаться. – Дубов смотрел на меня испытующе, остро и проницательно. – Сева сказал мне, что ты надежный парень. Может, это и так, однако в твоем деле чересчур много всяких странностей. Уж извини, говорю что думаю.

– Будь я тем, за кого меня принимают, моей ноги уже не было бы в городе. А мне край нужно выяснить, кому я перешел дорогу. И я не уеду отсюда, пока не докажу свою невиновность. Чего бы мне это ни стоило.

– Серьезная заявка…

– Я загнан в угол. До сих пор я только показывал свои зубы, но не кусался. Но теперь, похоже, пришла пора отвязаться по полной программе. Это я вам говорю, чтобы между нами не было недомолвок. Поможете мне – по гроб жизни буду благодарен. Нет – и на том спасибо. Я вас пойму. Сейчас я похож на пороховую бочку с подожженным фитилем.

Даже вблизи от меня опасно находится. Не говоря уже о тесном контакте.

– Не нужно меня пугать, – сердито сдвинул густые брови Дубов. – Со своими страхами я сам как-нибудь разберусь. Ты слышал, что я говорил в прошлый раз?

– Да, слышал.

– Повторяться не буду. Заруби себе на носу – свое слово я держу всегда, невзирая на обстоятельства. Это только ссученные виляют хвостом, когда полна чаша, и шарахаются в кусты при первом удобном случае в трудные времена.

– Спасибо, Петр Никанорович…

Оседлать и использовать в своих целях "темную" лошадку, да так, чтобы при этом она почитала за честь носить седло и седока, в "конторе" считалось высшим шиком. А уж сотворить надежное прикрытие буквально из ничего, из воздуха, – это был суперкласс.

Я мог собой гордиться. В меру своей испорченности. Для того, чтобы заручиться помощью Дубова, мне пришлось сыграть на самой чувствительной его струнке – самолюбии. Поведи я себя по другому, он запросто мог показать от ворот поворот. Петр Никанорович не был ничем мне обязан, мало того, общением со мной он ставил себя в двусмысленное положение. Узнай о наших тесных контактах уголовка или бандиты, Дубов имел бы большие неприятности. И тем не менее я сумел повернуть бывшего пахана на нужную мне дорожку. Правда, при этом я дал себе слово не злоупотреблять его опрометчивостью.

– И что тебе нужно? Деньги, оружие?

– Про то не беспокойтесь. Обойдусь своими резервами. Мне требуется надежная квартира.

Как я уже говорил, дней на десять, не более. Удобства мне по барабану. Лишь бы была крыша над головой и койка.

– Подумаем, – ответил Дубов и надолго умолк.

Я сидел как на иголках – верил и не верил, что все сварится по моему рецепту. Наконец минут через пять Петр Никанорович сокрушенно вздохнул и неопределенно сказал:

– Есть место…

Я промолчал, не стал расспрашивать что да почему. Сам скажет, коль начал. А разные сомнение, обуревающие Дубова, меня не волновали. Он обязан был сомневаться. И даже не во мне, а в правильности своего решения.

– Здесь, на Гнилушках, – продолжил Петр Никанорович. – Но там ты будешь не один.

Можешь не беспокоиться, хаза не засвечена. И народ там живет не болтливый. Ты тоже язык привяжи. Те, с кем тебе придется делить угол, любопытных не любят.

– Этим пороком я не отличаюсь. Буду тише воды, ниже травы.

– Вот и ладушки. Туда тебя проводит Георгий, официант. Здесь больше не появляйся. По крайней мере, пока все не утрясется. В случае надобности звони на мой мобильный телефон. Номер без бумажки запомнишь?

– На память еще не жаловался.

– Телефон записан на другого человека, но на всякий случай, когда будешь звонить, представься племянником. Ни моей фамилии, ни имени не называй. Старайся говорить намеками.

– Понял… – Я немного заколебался, но все решил добить удачный момент до ручки. – Петр Никанорович, у меня есть еще одна просьба. Если сможете…

– Куда денешься… – пожал плечами помрачневший Дубов. – Говори.

– Мне нужен больничный. Официальный, не "липа". Чтобы при проверке, что вполне возможно, комар носа не подточил. Я заплачу сколько нужно. Какой-нибудь грипп, ОРЗ или что-то в этом роде. Высокая температура, кашель, постельный режим. С последующими осложнениями, которые могут длиться до трех недель. Чтобы я мог отлеживаться где угодно, не обязательно в своей постели. Мне не хочется терять работу из-за прогулов. К тому же я получу на эти дни пусть плохонькое, но все-таки алиби.

– Нет проблем, – коротко отрубил немного смягчившийся Дубов, который, похоже, ожидал что-то и вовсе несусветное. – Пятьдесят баксов. – Он посмотрел на меня насмешливо, с хитринкой.

Бывший пахан думал, что такой большой, как для обычного заводского экспедитора, суммой он меня уел. Мысленно расхохотавшись, я полез в карман, достал пятидесятидолларовую бумажку и молча положил ее на стол. Чего, чего, а денег у меня сейчас хватало. Я мог бы преспокойно купить подержанную импортную машину, которая была мне в создавшейся ситуации край необходима, да вот только главная трудность заключалась в регистрации этой тачки. Я должен был предъявить в ГИБДД свои документы, что могло оказаться последним шагом в западню.

Дубов вызвал Жорика и мы распрощались. Несмотря на удачный исход задуманного мною мероприятия по обретению надежной крыши, на душе у меня было тревожно.

Человек предполагает, а Бог располагает…