Глава 20
Олег поехал на рынок, чтобы купить овощей и фруктов.
Это можно было сделать и в ближайшем супермаркете, но художнику не нравилась казенная стройность прилавков и полок фруктово-овощного отдела, пусть и расцвеченная разнообразной красочной палитрой зарубежной растительной экзотики.
Он любил базар.
Эту любовь привил ему дед. Притом совершенно случайно. Как-то он взял Олега в поездку по Средней Азии, и в Самарканде повел его на базарную площадь. Это было зрелище…
Сначала Олега поразило волнующееся людское море в яркой разноцветной одежде. Затем торговцы и продавцы, которые, торгуясь, орали так, будто хотели докричаться до пригородных кишлаков. А потом обоняние Олега было потрясено гаммой разнообразных, удивительно вкусных и ароматных запахов.
Когда же он, наконец, зашел вглубь торговых рядов, то не мог оторвать глаз от рукотворной радуги, разложенной прямо на земле и по прилавкам. Разнообразные фрукты и овощи так и просились на живописный холст.
Остаток зимы и весну он работал как одержимый. У них с Маргаритой появилась цель – съездить в отпуск куда-нибудь за границу, желательно туда, где много экзотики. Марго, например, настаивала на бунгало и небольшом островке, чтобы они там были одни, а кругом лишь море или океан.
Заказов становилось все больше и больше; в том числе и портретных, от Карла Францевича. Он редко появлялся на глаза, они общались в основном по телефону, что Олега вполне устраивало.
Художник начал его бояться. Эта боязнь не имела под собой никаких конкретных оснований, и тем не менее, в присутствии иностранца Олег чувствовал себя очень неуютно.
Когда Карл Францевич приходил в мастерскую, у художника создавалось впечатление, что помещение мгновенно превращалось в морозильную камеру, таким потусторонним холодом веяло от мрачной фигуры немца, по-прежнему одевавшегося во все черное…
Рынок назывался «Чебурашка». Почему его так назвали, история умалчивает. Возможно, он получил свое наименование благодаря двум автостоянкам по бокам рынка, которые на плане и впрямь напоминали ушастую голову мультипликационного любимца детворы.
Олег потому благоволил к «Чебурашке», хотя к нему и ехать было далековато, что на нем торговали в основном крестьяне из близлежащих сел, тогда как другие рынки были во власти перекупщиков, сильно вздувающих цены.
Продукты из крестьянских подворий всегда были свежими, фрукты, что называется, яблочко к яблочку, а обстановка была теплой и дружественной, располагающей к философскому созерцанию и обстоятельной неторопливости.
Неторопливо продвигаясь вдоль многочисленных прилавков и лотков, Олег вдруг резко остановился. Его внимание привлек низенький старичок, который как раз покупал пучок зеленого лука и укроп.
Не может быть! – мысленно воскликнул Олег. Он смотрел и не верил своим глазам: это был всемирно известный архитектор Сухов-Мезецкий; по его чертежам было построено несколько зданий даже в Париже. Мало того, он увлекался, притом успешно, еще и астрономией, и его космогоническая гипотеза считалась весьма правдоподобной и обстоятельной.
Сухов-Мезецкий был хорошо знаком с дедом Олега. Можно даже сказать, что они дружили. По крайней мере, закадычными приятелями точно были. Архитектор нередко гостил у Радловых и когда Олег был маленьким, играл с ним в разные увлекательные игры.
Особенно запомнился Олегу подаренный Суховым-Мезецким большой заграничный конструктор – набор разнообразных строительных элементов, из которых старый архитектор на глазах мальчика творил чудеса, строя красивые замки и другие сооружения диковинного вида.
Потом, гораздо позже, когда Олег подрос и пошел учиться в художественный институт, дед рассказал весьма занимательную историю жизни Сухова-Мезецкого. К тому времени архитектор уехал за рубеж, где жили дети его близких родственников, эмигрировавших из России во время революции.
В свое время Сухов-Мезецкий влюбился во взбалмошную барышню. Притом влюбился так, как могут влюбляться лишь тонкие и легко ранимые творческие натуры.
Однако, ветреная особа предпочла выйти замуж не за потомственного дворянина и будущего гения архитектуры, а за героя гражданской войны, который носил романтическую потертую кожанку с привинченным к ней большевистским орденом – уж неизвестно, за какие заслуги.
К слову, спустя десять или двенадцать лет геройский комбриг был замордован в подвалах Лубянки, а бывшая возлюбленная Сухова-Мезецкого сгинула где-то в Колымских лагерях.
Но с той поры архитектор напрочь выбросил женщин не только из головы, но и своей жизни. Он никогда больше даже не пытался жениться, и жил в частном доме вместе со старшей сестрой, которая заменяла ему мать, и которую бросил муж, потому что она была бесплодной.
«Это же сколько ему стукнуло лет?! – мельком подумал Олег, догоняя старого архитектора, который, несмотря на свой немалые годы, шагал достаточно бодро, правда, мелкими шажками. – Никак не меньше сотни. Да-а, нам столько не прожить…»
– Леонид Константинович! – окликнул он старика, который уже направился к выходу из рынка. – Одну минуту!
Старик обернулся и с удивлением воззрился на Олега. Похоже, он не узнал молодого человека. Что, впрочем, и не мудрено – последний раз они виделись лет двадцать назад.
– Не узнаете? – Олег подошел вплотную.
– Извините – увы… – Старик вежливо улыбнулся.
– Я Радлов, Олег. Вы дружили с моим дедушкой. Он был художником.
– Батеньки! Олежка! Экий большой ты вымахал! Как верста коломенская. Вот теперь узнаю. Да, Радловых трудно с кем-либо спутать. Иди сюда, голубчик, дай я тебя расцелую…
Они обнялись. Когда старик разжал объятия, его глаза подозрительно заблестели. Он достал носовой платок и промокнул сентиментальную слезу.
– Как я рад, мальчик, что мы встретились. Будто вернулся в свою молодость. И я когда-то был таким гусаром, как ты. Ах, годы, годы…
– Вы приехали кого-то навестить?
– Нет, голубчик, я вернулся, чтобы умереть на родной земле. Хочу лежать рядом со своими родными и близкими. Никакая манна небесная на чужбине, сколь угодно сытная и сладкая, не заменит краюху душистого черного хлеба, испеченного на капустном листе в русской печи.
– Не могу с вами не согласиться.
– Мальчик мой, у меня есть предложение. Хочу позвать тебя к себе в гости. Конечно, если ты куда-то торопишься…
– Нет, что вы! Какие могут быть срочные дела у вольного художника? Я согласен. С удовольствием.
– Тогда поспешим, вот-вот должен подойти трамвай.
– Леонид Константинович, я с машиной.
– Вот и чудно… – Старик вдруг рассмеялся. – Значит, сегодня мне вдвойне повезло: встретил любимого внука своего друга, и мне в очередной раз не намнут бока в общественном транспорте…
Старый архитектор жил в двухэтажном частном доме почти в центре города. Олег, который вместе с дедом несколько раз бывал в гостях у Сухова-Мезецкого, с удивлением отметил, что это тот самый старый дом, который старик сам спроектировал и построил на месте разрушенного Отечественной войной.
Наверное, он, уезжая за рубеж, не продал его, а оставил под чьим-то присмотром.
Заметив удивление Олега, старик рассмеялся и сказал, показывая на не очень приметную табличку, привинченную к стене дома:
– Никогда бы не подумал, что мне придется жить в личном музее. Ишь, как написали: «Здесь жил выдающийся архитектор…» Маленько приврали насчет выдающегося, но все равно приятно. Меня определили на второй этаж, там я и живу.
– Вы подарили дом городу?
– Да. С условием, что в нем откроют музей архитектуры… и оставят мне две-три комнаты, если я вдруг надумаю вернуться.
– Предусмотрительно…
– Это не я предусмотрителен, а мои французские родственники. Они люди практичные и заранее предугадали развитие событий.
Олег и старик вошли в дом с черного хода, лестница которого вела прямиком на второй этаж. Две комнатки старика были крохотными, но уютными, и выходили окнами не на шумную улицу, а в сад, посаженный им собственноручно.
– Я знаю, за рулем пить нельзя, но это слабенькая наливка… – Леонид Константинович поставил на стол графин с рубиновой жидкостью. – Сам делал. Хотелось бы отметить нашу встречу по русскому обычаю.
– О чем речь? Конечно, выпьем, – улыбнулся Олег. – Если автоинспекция остановит, придется заплатить штраф. Всего лишь. Но я очень рад вас видеть, поэтому поддерживаю ваше желание.
Старый архитектор, который явно страдал от одиночества, нашел благодарного слушателя в лице Олега, и художник услышал много занимательных историй из жизни городской интеллигенции при царе, во времена НЭПа и военного коммунизма, а в особенности при Сталине.
Когда старик упоминал его имя, то нервно вздрагивал. Похоже, товарищ Сталин так въелся в мозги людей его эпохи, сколько залил им сала за шкуру, что они будут бояться его и в гробу, подумал Олег.
Рассказал Леонид Константинович и историю своей дружбы с дедом Олега. Нужно отметить, что художник слушал его, открыв рот. О многих фактах из жизни деда он понятия не имел.
А когда старый архитектор по ходу разговора коснулся фамильных традиций семьи Радловых, Олег перебил его и спросил:
– Скажите, вам что-нибудь известно о моем прапрадеде?
– Как, разве тебе ничего не рассказывали?
– Ну, моего деда вы хорошо помните. Из него лишнего слова клещами не вытянешь. Мать, скорее всего, знала о прадеде очень мало, а отец все обещал, обещал рассказать полную историю нашей семьи, да так и унес фамильные тайны в могилу. Он умер внезапно… погиб. Авиационная катастрофа.
– Сочувствую тебе, сиротинушка. Мне ли не знать, как это тяжело – потерять родных в юном возрасте…
– Короче говоря, я кое-что знаю, но в общих чертах.
– Что ж, тогда слушай. История очень занимательная. А начинается она от твоего пращура, немецкого живописца Готфрида Кнеллера по прозвищу Годфри…
– Постойте! – воскликнул Олег. – Годфри… Тот самый?!
– Да, мой мальчик, да. Гениальнейший портретист, баронет, придворный художник короля Англии и правителя Нидерландов Вильгельма III, принца Оранского – твой прямой родственник по мужской линии. Это его портрет царя Петра Алексеевича в рыцарском облачении считается каноном, не раз воспроизведенным в гравюрах. Оригинал находится в Гемптонкорте, близ Лондона, я сам видел, а копии Белли – в .
– С ума сойти… – Олег был поражен до глубины души.
– Гордись таким предком!
– Я не могу поверить… Кто вам это сказал?
– У твоего деда даже были документы, подтверждающие это родство. Я видел их собственными глазами. Но, как тебе, надеюсь, уже известно, в советские времена не принято было кичиться дворянскими титулами…
– Да, я знаю…
– Поэтому твой дед скрывал свое дворянское происхождение. А когда в тридцать седьмом году начались повальные аресты творческой интеллигенции, он то ли закопал эти бумаги где-то, то ли сжег… от греха подальше. Как-то так получилось, что больше на эту тему мы не разговаривали.
– Но насколько я знаю, имя Готфрида Кнеллера никогда не упоминалось в нашей семье. А такого просто не могло быть! Дед сказал бы мне. Он много чего говорил… И не боялся.
– Нужно сказать, что эта история – уж извини, мой мальчик, за прямоту – была не из тех, которыми принято гордиться. Если я не ошибаюсь, в 1698 году Кнеллер писал портрет датского короля Кристиансена V. Несмотря на достаточно солидный возраст, придворный художник английского короля был еще тем ловеласом. И как-то так получилось, что ему, хотя он и был женат, приглянулась близкая родственница Кристиансена, одна из принцесс. В общем, понятно… Годфри уехал в Англию, а бедная девушка осталась при своих интересах. Спустя девять месяцев она родила мальчика, которого назвали Хельги…
– Хельги?!
– Да. Потом это имя станет в вашей семье традиционным. Между прочим, так звали и твоего прапрадеда.
– Это мне известно.
– Принцессу с новорожденным в качестве наказания отослали на какие-то острова (об этом есть запись в хрониках), потом она вышла замуж за немецкого дворянина, корабль которого выбросило штормом на берег острова, где уединенно жила принцесса. Его фамилия неизвестна. Что касается твоего прапрадеда, то это была удивительная и очень необычная личность…
Тут старый архитектор запнулся и смущенно прокашлялся.
– Кх, кх… Он был путешественником, объездил много стран. Но не это главное. Дело в том, что твой прапрадед обладал большими познаниями в магии. И они были получены не во время обучения, книжным путем, а даны ему от рождения. Дурная слава чернокнижника закрыла ему дорогу в высшее общество, и вынудила его покинуть Европу. Он перебрался в Америку. Как он там жил, практически неизвестно. Потом твой прапрадед возвратился в Старый Свет. На его удачу, к тому времени о нем уже почти забыли. Он поступил на воинскую службу, участвовал в сражениях, затем женился, сменил фамилию и поселился в России. Не могу не сказать о том, что твой прапрадед был еще и масоном, притом не из рядовых. Но в те времена масонство было модным поветрием среди дворянства…
Он – потомок самого Готфрида Кнеллера! Один из его предков – датский принц! А прапрадед – масон!
У Олега закружилась голова. Чувствуя, что вот-вот ему станет нехорошо, он быстро плеснул в бокал наливки и выпил.
Старый архитектор немного погрешил против истины. Наливка не была такой уж слабенькой, как он ее представил. А может, Олег чересчур дал волю эмоциям. Но, как бы там ни было, а в голове художника царил кавардак, и ноги стали ватными.
– Что с тобой? – встревожился старик. – Ты сильно побледнел.
– Все в норме, – откликнулся Олег. – Это я перевариваю информацию.
– Ну тогда понятно… – Старый архитектор мягко улыбнулся. – Надеюсь, мой рассказ будет тебе только во благо…
От старика Олег уезжал в каком-то странном настроении. Это была смесь удивления, смятения, гордости и почему-то страха. Его что-то сильно беспокоило, но что именно, он так и не мог понять.
Какая-то мыслишка упрямо долбила в висок, однако в сети анализа она никак не попадала. Олегу даже начало казаться, что он упустил какой-то важный момент в повествовании старого архитектора. Художник так сосредоточенно об этом размышлял, что едва не въехал в задний бампер «джипа».
Ночью ему снились странные, фантастические сны: остров в северном море, сильный шторм, черные скалы и капитан парусника, который пытается спасти свое судно от неминуемой гибели.
Но все его потуги тщетны. Ветер рвет паруса, ломает мачту, и большая волна выбрасывает судно на берег. Из последних сил капитан борется с волнами, цепляясь за камни, ползет на сухое место – и теряет сознание.
Спустя какое-то время, когда к нему возвращается способность соображать, он видит, что над ним склонилась прекрасная фея, которая что-то говорит на незнакомом языке и ласково гладит его по лицу своей изящной ручкой.
И этим капитаном был он, Олег Радлов.
