Глава 17

Появился иностранец. Он свалился, как снег на голову. Олег как раз заканчивал натюрморт, который заказал ему московский банкир. В последнее время у него вдруг проснулось неистовое желание творить, и художник днями не отходил от мольберта.

Впрочем, разгадка его энтузиазма лежала на поверхности. Работая над живописными полотнами, Олег таким образом убивал время. Дело в том, что Маргарита днем была на службе (она работала в какой-то мутной конторе типа «купи-продай»), и они могли встречаться только по вечерам.

Первое время он места себе не находил, наблюдая за большим циферблатом старинных напольных часов. Он словно издевался над ним. Иногда ему казалось, что движется только минутная стрелка, а часовую заклинило на одном месте.

Тогда Олег и нашел отдушину в виде работы над картинами. А когда он сидел за мольбертом, время даже не бежало, а летело. Это вполне устраивало художника, и он за месяц сделал больше, чем за год.

Он сблизился с Маргаритой в первый же вечер. Она не отпустила его домой, а когда наступило время отойти ко сну, Маргарита, не говоря ни слова, завела его в свою спальню, разделась, и они окунулись в удивительно прохладный и ласкающий китайский шелк простыней.

После, когда они отдыхала, Маргарита сказала:

– Я была замужем…

– Это недостаток?

– Думаю, что нет. Просто констатация факта.

– Почему ты ушла от него?

– Ушла не я, а он.

– Не может быть?!

– Еще как может.

– Ничего не понимаю… Тебя нельзя не любить.

– А он любил. И сейчас любит.

– И тем не менее, ушел. Не понимаю…

– Я не любила его. Этого оказалось вполне достаточно.

– Он оказался чересчур гордым…

– Скорее, страдающим нарциссизмом. До него никак не могло дойти, почему другие женщины от него без ума, а я к нему холодна.

– Тогда зачем ты выходила за него замуж?

– Потому что дура.

– Это не ответ. И на дуру ты никак не похожа.

– Спасибо за комплимент. Между прочим, умные женщины ночами по злачным местам не шастают без кавалеров. В отличие от меня.

– Просто ты устала от одиночества, и тебе нужно было развеяться. Но так, чтобы потом о тебе лишний раз не судачили. Мне это знакомо. А поскольку в других, более престижных, заведениях подобного типа тебя, скорее всего, хорошо знают, ты выбрала бар, который не посещают твои знакомые и друзья. Я прав?

– Да… почти. А вышла я замуж потому, что так захотелось моим родителям.

– Это какой-то нонсенс. В наше время – и патриархальный обычай, давно канувший в небытие. Ну разве что на Кавказе или в Средней Азии… Но ты ведь славянских кровей.

Маргарита рассмеялась грудным смехом.

– Сложный вопрос… – ответила она. – В моем роду были и поляки, и немцы, и даже, как намекала бабушка, французы. Но по паспорту я русская, так как мой отец – сибиряк. А мама – украинка. По крайней мере, она родилась во Львове.

– В общем, ты сплошной интернационал. Что только добавляет тебе шарму.

– Оказывается, ты еще и льстец. Кроме того, что забияка.

– Нет, я не забияка и не бузотер. Просто на меня что-то нашло.

Маргарита крепко обняла его и шепнула на ухо:

– Это не на тебя нашло, это я тебя нашла…

Карл Францевич снова представился милым и веселым бонвиваном. Он притащил с собой, как обычно, пакет со снедью и выпивкой и заставил Олега быстро накрыть на стол.

– У вас тут большие перемены, как я вижу, – сказал он, окинув любопытным взглядом мастерскую. – Судя по всему, ваше финансовое положение значительно улучшилось.

– В общем… можно и так сказать. Все благодаря вам.

– Ну уж, мне… Благодарите ваших предков, которые передали вам по наследству большой талант.

– Передали?…

Иностранец испытующе посмотрел на Олега и под его тяжелым взглядом художник невольно опустил глаза.

– Вы считаете, что это не так? – Карл Францевич посмотрел на кресло, которое художник пододвинул к столу, оценил на глазок его чистоту, и сел, слегка поддернув узковатые брюки. – Все в этом мире взаимосвязано. А уж прочная связь предков и потомков несомненна. Кровь, знаете ли…

– Вам трудно возразить.

– И не пытайтесь. Вы еще молоды, а я… У меня за плечами годы и большой опыт.

– Несомненно…

– А вы присаживайтесь, присаживайтесь, милейший Олег Ильич. Я сегодня не завтракал, а время уже обеденное. Да и вы, наверное, изрядно проголодались. Наливайте. Выпьем за ваши успехи. Это, конечно, не фалерно, однако меня уверяли, что вино отменное. Я купил эту бутылку еще в Москве, на Арбате.

Олег скептически покривился, наполнил бокалы (он купил их только потому, что в мастерскую нередко захаживала Маргарита), и они выпили.

Вино, которое принес иностранец, не выдерживало никакой критики. Несмотря на достаточно невзрачную этикетку (это как раз говорило о том, что напиток должен быть превосходным), где были указаны шато – замок, в котором произвели вино, и его классификация – Grand Cru, оно даже близко не лежало возле винных подвалов Бордо.

– Как, неужели в вашей стране, да еще в столице, могут быть мошенники?! – возмутился иностранец. – Это не вино. Это совсем не похоже на вино, несмотря на этикетку.

– Людям свойственно ошибаться, – дипломатично заметил Олег. – Наверное, этикетку перепутали. Так иногда бывает.

– Позвольте возразить. Об ошибке не может быть и речи. Вино продавалось в дорогом и престижном магазине, который обязан отвечать за качество продукта. Значит, меня обманули. И заставили испытать неловкость. Это непростительно.

– У меня есть хороший армянский коньяк, – сказал Олег. – Если вы желаете…

– Армения когда-то славилась коньяками. Что ж, попробуем.

Возможно, и коньяк не пришелся по вкусу Карлу Францевичу, но он не подал виду. Закусив бутербродом с красной икрой и двумя ломтиками осетрины, немец вытер губы бумажной салфеткой и сказал:

– К вам обратится один молодой человек с просьбой нарисовать его портрет, так вы уж не откажите ему. Он приедет завтра.

– Опять?! – невольно вырвалось у Олега.

После того, как он написал портрет вице-мэра, любое подобное предложение художник встречал в штыки. Олег внимательно следил за прессой и выпусками новостей, но Ильяс Максудович продолжал восхождение по карьерной лестнице и не думал ни болеть, ни умирать.

Вскоре Олег успокоился, решив, что перестал своим мистическим даром отрицательно влиять на людей, и очень этому порадовался. Он даже думал с огромным облегчением, что утратил его. И тем не менее, портретной живописи он по-прежнему избегал, словно внутри у него стоял какой-то тормоз.

– Так надо, Олег Ильич, – с мягким нажимом сказал иностранец. – Материалы для работы и холст вам привезут. Как и в прошлый раз.

Он смотрел на Олега добродушно и благожелательно, но его глаза давили на художника, словно тяжелый пресс.

– Ну… если надо… – Олег сдался.

Карл Францевич поболтал минуты две-три о том, о сем, и ушел, оставив после себя запах дорогого мужского одеколона и еще чего-то, какой-то экзотической травы. Что это за трава, Олег никак не мог вспомнить.

Проводив иностранца к двери, художник вернулся к столу, налил себе полный бокал коньяка и выпил его, почти не ощущая вкуса. На душе было сумрачно и тревожно.