Глава 24
Костерок соорудил Зосима. Я был в отчаянии, поэтому угрюмо сидел на бережку и неотрывно смотрел на дальние леса, словно надеялся, что они, повинуясь моей магической силе, придвинуться поближе к острову.
Но деревья наплевательски отнеслись к моему отчаянному душевному призыву и по-прежнему торчали там, где их когда-то посадили лесные божества (если верить Зосиме). А кто же еще?
У нас леса только рубят, а их воспроизводством пусть занимается кто угодно, хоть сам леший. Всем наплевать, что мы рубим сук, на котором сидим. Главное не зеленое дерево, а зеленые баксы в кармане… чтоб они сгорели вместе с фабрикой, где их штампуют.
Вот с такими мрачными мыслями я и сел к костру, чтобы обсушиться. Пока суть, да дело, Зосима сварганил супец – банка тушенки на котелок воды, немного грибов, которые вылезли из-под земли рядом с нашим биваком, специи, соль и горсть пшена. Между прочим, получилось вкусно.
Хотя с голодухи некоторые товарищи даже кожаные голенища сапог жевали. А куда денешься – мамона, что в желудке сидит, не принимает никаких разумных доводов. Вынь ей харчи, да положь, и все тут.
Ели мы, предварительно пропустив по пятьдесят грамм водки уже из моего НЗ, в полном молчании. А о чем было говорить? И так ясно, что наши мучения продолжаются.
Ну, гады, вырвусь с болота, перестреляю всех на хрен! А дальше будь, что будет. Пусть сажают. Зато я получу моральное удовлетворение.
Это мне вспомнились черноризцы и их пахан-ведьмак. Это какой же сволочью нужно быть, чтобы по невинным людям шмалять из винта за здорово живешь. Уроды, мать их перемать!…
Насытившись, я выбрал место, где земля помягче и трава погуще, и прилег. Идиомыч, который хлебал супец дольше всех, поискал глазами, где бы приткнуться, но я сделал вид, что не заметил его вопросительных взглядов.
Нужны мне больно его вздохи, как у больной коровы, и привычка хрустеть пальцами. Это меня раздражало. В конце концов Идиомыч улегся неподалеку и естественно выбрал себе местечко, на котором можно было устраивать танцплощадку. Там был сплошной камень.
Что за странное образование посреди болота? – мельком подумал я, с затаенным смешком наблюдая за тем, как ворочается Идиомыч. Да, брат, жестковато…
– Ну что, теперь вы довольны? – не удержался я от вопроса, который давно уже вертелся на кончике языка.
– Вы о чем? – недоуменно воззрился на меня Идимыч.
– А все о том же. По вашей милости нас занесло на это чертово болото, мы едва геройски не погибли под пулями, я чуть не утонул в трясине – и что? Каков результат наших страданий? Ноль, зеро, дупель пусто. Где этот ваш разлюбезный Кондратий Иванович?
Неожиданно в кустах раздался хруст сухого валежника и знакомый радостный голос объявил:
– Здесь я, здесь!
У меня едва не приключился родимчик. Картина была еще та. Она мне живо напомнила сцену возвращения бравого солдата Швейка после многих его злоключений, когда он предстал перед своим непосредственным начальником поручиком Лукашем.
Явление Кондратки народу было потрясающим. Идиомыч, который хотел что-то мне ответить, щелкнул зубами и прикусил язык, а Зосима упустил свой заветный кисет с заграничным табачком в догорающий костер.
На охоте он курил трубку только в исключительных случаях, под большой кайф. Я так понял, что сейчас у него на душе царил праздник спасения от очередной напасти, которых у моего доброго друга за его долгую жизнь было не счесть. Зосима был оптимистом и считал, что главные напасти позади. Хотелось бы в это верить.
Казалось, что Кондратку порвали псы. Вся его одежда представляла собой лоскуты, а сам он был грязный донельзя и весь исцарапанный.
– Кондратий Иваныч! – прорвало первым Илдиомыча. – Слава Богу, вы живы!
Он подбежал к Кондратке и проникновенно, с чувством, потряс его руку. (А обнять не решился, подумал я брюзгливо. Тоже мне, кент… С такими трудами нашел дорогого кореша, а постиранную одежонку замарать не хочет. Вот и верь потом в подлинность человеческих чувств. Театр, право слово, театр…)
Мы с Зосимой тоже поручкались с Кондратием Ивановичем. Правда, Зосима сделал это с довольно мрачным видом – вышитый бисером кисет старика сильно обгорел; да и сам он немного пострадал от огня, когда доставал его из костра.
Что касается меня, то я облегченно вздохнул – баба с воза, кобыле легче. Теперь у нас осталась только одна задача – убраться из этого болота. По крайней мере, на ближайшую перспективу.
Ну, а потом видно будет…
– У вас… – Кондратка вдруг замялся, словно в одночасье стал чересчур стеснительным; но все-таки продолжил свою речь: – У вас не найдется чего-нибудь пожевать?
– Вам повезло… – Я с пониманием ухмыльнулся. – В котелке суп, там еще много осталось. Так что приятного вам аппетита.
Водку я не стал ему предлагать – еще чего. Тогда этот живоглот сожрет и нас.
При виде супца Кондратий Иванович заурчал как кот. С горящими от вожделения глазами он цепко схватил ложку, краюху хлеба и начал метать с невероятной быстротой.
Еще бы – с его-то способностями к этому приятному занятию…
Конечно же, он не насытился. Но на его умоляющий взгляд отреагировал только Зосима. Сокрушенно вздохнув, он покопался в сидоре и выудил оттуда банку сгущенки.
– Какаву будем пить, – сказал он сурово – это чтобы Кондратка не выхватил банку из рук, подумав, что она предназначена лично для него. – Все будем пить, – уточнил Зосима.
Кондратка немного притух, но все равно, пока не вскипела вода в котелке, он был неразговорчив и пристально наблюдал за процессом парообразования и превращения обычной болотной воды в кипяток, условно пригодный для питья.
Увы, увы, другой воды, более приспособленной для человеческого желудка, на этом клочке суши найти было нельзя. Нам оставалось уповать лишь на огонь, который должен был убить все микробы.
Зосима расщедрился и приготовил полкотелка какао. Мы выпили всего лишь по кружке, а остальное прикончил Кондратка. Он пил прямо из котелка, так как по запарке столовый прибор для четвертого человека мы не припасли. (Впрочем, если честно, ни я, ни Зосима не верили, что мы его найдем).
Мы с нетерпением ждали, когда наконец насытится его бездонная утроба, чтобы услышать, что с ним стряслось и как он очутился на этом островке. Оторвавшись от пустого котелка, Кондратка длинно выдохнул «ху-у-у-у…» и сразу же брыкнул на землю – отвалился как пиявка, которая насосалась крови по самое некуда.
– Други мои, как я рад вас видеть, – сказал он, блаженно щурясь.
– А уж как мы рады… – ответил я за всех с угрюмым выражением на лице. – Ни в сказке рассказать, ни пером описать. Растолкуйте нам, какого хрена вас занесло в такое гиблое место?
– Все очень просто… – Кондратка поерзал, устраиваясь поудобней. – Они за мной погнались, ну, а мне некуда было деваться.
– Кто это «они»?
– Эти, черные… – Кондратий Иванович вздрогнул. – Я думал, мне крышка. Испугался сильно. Сам не помню, как влез в болото и как добрался до первого островка.
– Что им от вас было нужно?
– Не знаю. Думаю, им не нравится, что я путаюсь у них под ногами.
– Вы считаете, что они – ваши конкуренты?
Кондратка замялся, но все же ответил:
– В какой-то мере, да.
– То есть, вы в этом не совсем уверены?
– Они что-то ищут. Что именно, сказать не берусь. Возможно… – Тут он с сомнением покосился на Идиомыча, который, похоже, ничего не знал о рукописных книгах монаха Авеля. – Возможно, то же самое, что и я.
– Я предполагаю, что у вас с ними уже были стычки…
– Да. Меня серьезно предупредили, чтобы я больше в Пимкино болото не совался.
– А вы, значит, не вняли…
– Они не имеют права! Болото ведь не частное владение. Его никто не приватизировал.
– Как знать… В наше время все возможно.
– Нет, нет, это исключено. Я знаю.
– Наверное, вы правы. Землю вместе с лесами, горами, реками, озерами и болотами, к счастью, наши нувориши еще не успели рассовать по карманам. Если такое случится, я первым возьму ствол и пойду на баррикады. Потому что тогда простому человеку останется только его клетка в многоэтажке и кусочек газона возле дома, загаженный домашними псами. А почему вы сразу не вернулись?
Я умолчал о том, что его уже ждали с карабином в руках. Зачем травмировать человека лишний раз?
– Так ведь я забыл тот путь, по которому шел на островок. Раз – и все из головы вылетело. Со мной такое случилось впервые. Ну, а потом я нашел гать…
– Надо же… – Я был сильно удивлен. – Как это вам удалось?
– Случайно. Я искал место, где поглубже, чтобы искупаться. Вошел в воду и сразу же на нее наткнулся.
Везет же людям… Похоже, это «колобок» и от лисы уйдет – вместе с нами.
– Но ведь гать должна была не вывести вас из западни, в которую вы попали, а завести вглубь болота. Вы это понимали?
– Так ведь я и хотел туда попасть, – простодушно ответил Кондратий Иванович.
– Не понял… Чего ради?
– Чтобы долго и нудно не объяснять, пойдемте, я вам кое-что покажу.
Кряхтя, Кондратка поднялся и пошел вглубь островка. За ним потянулись и мы.
Когда наша команда выбралась из кустов на чистое место, признаюсь, я остолбенел. Мы очутились на поляне, на которой практически не росла трава. А посреди нее высились каменные блоки, расставленные по кругу. В центре этого круга находился сложенный из камня жертвенник.
– Да ведь это… – У Идиомыча перехватило дыхание. – Ведь это уменьшенная копия кромлеха Стоунхенджа!
– Где-то похоже, – согласился Кондратий Иванович, довольный нашей реакцией на его открытие. – Но есть и существенные различия.
– Но вы ведь не это искали, – сказал я, пытливо глядя на Кондратку.
– Не это. Увы… – Он развел руками.
– Не отчаивайтесь. Открытие кромлеха в нашей глуши принесет вам мировую известность и славу. Это гораздо лучше, нежели каракули какого-то монаха, повествующие о конце света. Человечеству такие знания только во вред. А вот кромлех – это да. Это сенсация.
– Я тоже так думаю, – молвил возбужденный Кондратка. – Но все равно буду продолжать поиски рукописей, – добавил он упрямо.
– Ну-ну… – Я скептически ухмыльнулся. – Так уж устроен человек – вечно искать и находить неприятности на свое заднее место. Я совершенно не сомневался, что услышу от вас именно эти слова. Только есть одно существенное уточнение: вы продолжите поиски, если мы сумеем выбраться из этого болота.
Кондратка поскучнел. Наверное, он не очень верил, что когда-нибудь доберется до суши и расскажет всему миру про эти загадочные камни.
Похоже, с кромлехом подсуетились наши предки-славяне. Возможно, идолопоклонство в этой глуши существовало не только в ветхозаветные времена, но и совсем недавно, в шестнадцатом-семнадцатом столетиях, если судить по внешнему виду камней и по состоянию гати, которая явно была проложена к святилищу на острове не в древности.
Конечно, они стояли тут издавна, но не думаю, что со времен совсем уж седой старины. Хотя…
При более внимательном осмотре жертвенника я обнаружил, что он не просто сложен из камней. Он был сложен из камней, покрытых резными рельефами. Притом таких изображений, как на этих булыгах, я никогда не видел.
Почему я так смело это утверждаю? А все Каролина. Когда мы поженились, она задалась целью не только приспособить меня к фамильному бизнесу, но и сделать из меня очень образованного человека.
Я всегда интересовался одним интригующим моментом из жизни наши скороспелых богатеев: почему они считают, что стоит лишь побывать в Лувре или в Вестминстерском аббатстве, как ты сразу становишься докой во всех вопросах, касающихся истории, искусства и археологии вместе взятых?
Слышал бы кто-нибудь из по-настоящему образованных людей, как эти жучки, нахапавшие себе под шумок всеобщей прихватизации кучу «зелени», рассуждают о высоком. Умереть и не встать. Уши даже не вянут, а завязываются в узел.
Каролина взяла за моду таскать меня по всем музеям, в том числе и заграничным. Конечно, это занятие не безынтересное, но, боже ты мой, как же скучно и утомительно бродить по многочисленным залам и разглядывать ночные горшки эпохи Рамсеса (уж не знаю, какого по счету) или ржавые остатки железных мечей, выковырянных из-под земли каким-то энтузиастом.
И тем не менее в моей башке все же кое-что отложилось. Поневоле. Может, потому, что историю я зауважал еще со школы. (Но не историю КПСС! Которая просто задолбала меня во время учебы, особенно в суворовском училище. Это же надо, столько лжи наворотить за такой короткий срок…)
Поэтому, стоя и разглядывая изрядно сглаженные столетиями рельефы, я поймал себя на мысли, что, возможно, Кондратка и впрямь войдет в историю. Подобных изображений мне нигде не доводилось встречать, ни в одном музее мира.
– Николай Карлович! Подойдите сюда, – позвал я Идиомыча.
Профессор живо откликнулся на мой зов. Он подошел, и я показал ему изображения.
– Как вам это? – спросил я, наблюдая за его реакцией.
– Да, седая старина, – сказал он с глубокомысленным видом.
Все понятно. Наш профессор в археологии ни бельмеса. Он знает только про кромлехи, которые часто можно видеть на глянцевых обложках или разворотах разных журналов – от научных до мистического толка.
– Куда уж седее… – Я осклабился. – Кондратий Иванович? А это вы видели?
– В общем, да… – осторожно ответил Кондратка.
Он тоже не мог понять, почему меня так заинтересовали рельефные изображения на жертвеннике. Их было много, и вместе они составляли какой-то узор.
– И что? – Я был настойчив.
– Ну… это очень интересно. Нужно скопировать их.
– Эх, вы, ученые… – Я тяжко вздохнул. – Ладно, дарю вам, Кондратий Иванович, свои соображения и выводы. Это чтобы вас никто из ученой братии не обскакал. Там тоже есть шустрый народец. Чужое выдать за свое – это им как раз плюнуть.
– Я что-то вас не понимаю…
– Приглядитесь внимательней. Рельефы напоминают скандинавские руны. Но только напоминают. В них вплетены мотивы, очень похожие на изображения, которые оставили после себя племена майя. Но, судя по древности этих рельефов, в те времена об Америке здесь никто понятия не имел. А уж сообщения между Европой и американским континентом и вовсе не могло быть. Каким образом очутились здесь камнерезы, знающие мифологию майя?
– Действительно… – Кондратка едва не носом воткнулся в жертвенник – разглядывал изображения.
Похоже, ему давно нужно поменять очки.
– Это… Это потрясающе! – Он вскочил на ноги, схватил мою руку и начал тискать ее как любимую женщину. – Вы открыли мне глаза! Феноменально… Эти рельефы произведут фурор в научном мире!
– Не забудьте упомянуть в своих научных трудах и мое имя. Ну, скажем, как проводника в эти места. А то ведь никто не поверит, что некий гражданин, весьма далекий от науки, сумел определить уникальность данных рельефов. Я, конечно, человек скромный, но, знаете, иногда хочется, чтобы твое имя занесли на скрижали истории. А то живешь, живешь, мучаешься на этой земле, что-то там творишь, изобретаешь, кувыркаешься, как цирковая обезьяна, денежки копишь, детей растишь, дом строишь, и в конечном итоге после тебя остается лишь горстка безымянного праха. Всего-то.
– Обязательно упомяну!
Как же, упомянешь… Так я тебе и поверил. Я покривил губы в горькой усмешке.
Ничто так быстро не забывается, как доброе дело, которое ты сделал человеку. Увы, благодарность никогда не входила в число обязательных человеческих добродетелей. А уж в современном жестоком и эгоистичном мире – и подавно.
– Ладно, братья по разуму, славой как-нибудь сочтемся. А сейчас нам нужно думать совсем о другом… – Я возвратился к костру. – И кстати, это открытие меня совершенно не радует.
– Почему? – воинственно спросил Кондратка, поправляя свои круглые окуляры.
– А потому, что наша тихая деревенька со временем превратится в Содом и Гоморру. Сюда потянутся туристы, для них начнут строить дорогу (и быстренько, под шумок, вырубят окрестные леса), затем соорудят гостиницу… ну и так далее. Вплоть до кабака и казино. И получатся вместо тихого патриархального уголка безалаберные и шумные Нью-Васюки.
– Ну, это будет не скоро…
– Что меня в какой-то мере и подбадривает.
Я подбросил в костер сухих веток и сел. Вечер уже спрятал в своем бездонном кармане солнце, разогнал оранжевые тучки и начал окрашивать небо в темно-серые тона. Неподалеку жалобно закричала выпь, над нашими головами бесшумно пролетела сова (какой ляд занес ее на болота?), а где-то высоко и в стороне неприятно зудел реактивный самолет, напоминая в каком веке мы живем.
В общем, жизнь продолжалась.
