Глава 6. ШЕРВИНСКИЙ

«Ну попал!..» — в отчаянии думал Никита, просматривая содержимое синей папки. В ней находилась подпольная бухгалтерия Олега Колоскова, своего рода «ведомости» по взяткам, которые он выплачивал городским и областным чиновникам. Сначала шли пометки и даже расписки о получении не очень крупных сумм (это было в начале «славных дел» — в стреляющие девяностые), а затем, когда чиновный народ оперился и встал крепко на ноги, замелькали и номера заграничных счетов, куда Олег перегонял солидные вознаграждения за поддержку его бизнеса. Размах коррупционной сети поражал: бывший детдомовец, в принципе нищеброд, сумел скупить на корню всех, до кого мог дотянуться.

Лежали в папке и другие бумажки, на которых тоже значились довольно кругленькие суммы. Но фамилии получателей на них отсутствовали — только инициалы. Или короткие и звучные, как одинокий выстрел в ночи, клички типа Рекс, Чиф, Дуг и прочая. Похоже, это были господа-товарищи, о которых не то что говорить, даже думать опасно.

Пролистав все бумаги в папке, Никита закрыл ее и тщательно завязал ботиночные тесемки — словно опасался, что вся грязь, которая там лежала, может вывалиться наружу. У него вдруг появилось чувство, будто он только что прочитал собственный расстрельный приговор. Если кто-нибудь из тех, чьи имена и фамилии значатся в «ведомостях» Олега, узнает, что опасная папка всплыла на поверхность, Никите долго не жить.

«Нет, ну какой ты идиот! — бушевал Никита. — Знал же, что с Принцессой не стоит связываться! Мало она тебе крови попортила в детдоме?! Да и потом походя кинула через плечо, как использованное резиновое изделие. Все-таки мужики — народ недоделанный. Это точно. По-моему, именно Адама Всевышний сотворил из ребра Евы — единственной кости в человеческом организме, в которой нет мозга, — а не наоборот. Повелся на ее уговоры, как последний лох. А еще этот миллион баксов… будь он неладен! Олег, сучий потрох, знал, на какую клавишу надавить, чтобы я согласился разгребать его дерьмо.

И что теперь? Вдруг и впрямь прознают, у кого находится эта папка? Тогда мне кранты. Хорошо бы себя обезопасить… Но как? Сжечь папку! Ага, очень умное решение… Кто ж поверит, что ты ее сжег. Теперь эта папка будет для тебя камнем, который бедняга Сизиф никак не может вкатить на высокую горку. И бросить нельзя — как-никак божественное наказание, — а доберешься до вершины, камень все равно скатится вниз. Хорошо, если по дороге все кости не переломает.

Кто знает, что папка у меня? Дед Гаврик и старый медвежатник Сейсеич. Может, они и не будут болтать о событиях в квартире Колоскова, но если к ним доберутся, то признание вырвут вместе с языком. И потом, не факт, что Сейсеич не начнет хвастаться перед бывшими «коллегами» очередным своим подвигом, тем более что открыть патентованного «михалыча» и впрямь та еще задачка».

Зачистить! И концы в воду. Самый надежный вариант. Тут Никиту бросило в жар: в своем ли ты уме, парень?! Конечно, Сейсеич был для него никем, но убить деда Гаврика он не смог бы и под дулом пистолета. Старик был кусочком живой мозаики, из которой судьба склеила жизнь детдомовца Измайлова.

Все, баста! Никита решительно хлопнул ладонью по синей папке и отодвинул ее в сторону. Рассиропился, расквасился, словно красная девица, которую выдают замуж помимо ее воли… Ты еще поплачь над своей горькой участью. Чему быть, того не миновать. И вообще, лапти сушить еще рановато.

С этой бодрой мыслью он и взялся за красную папку. Она была с секретом — на двух крохотных замочках. Никита открыл их (вернее — взломал) с помощью ножа, так как ключа в сейфе не было. С документами в папке было негусто: две гербовые бумаги и несколько листиков с номерами заграничных счетов. Там же были указаны и суммы; прикинув, сколько Олег накопил, Никита с неожиданной злостью буркнул: «Жлоб!» — тот миллион, который Колосков сбросил ему, как шубейку с барского плеча, был на фоне припрятанных Олегом на черный день миллионов мелкой песчинкой.

«Надо было поторговаться с Принцессой!» — брюзжал про себя Никита, принимаясь за гербовые бумаги. Ее драгоценная жизнь стоит гораздо дороже миллиона. Не говоря уже о дочери.

Оба документа были завещаниями. В случае смерти Олега по первому нотариально заверенному документу (если расставить их по датам) все движимое и недвижимое имущество, предприятия, разные фирмы, конторы и акции банка, а также все банковские счета за рубежом и в России переходили в собственность Полины и дочери — фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят. За исключением суммы в пять миллионов рублей, которая была завещана некоему Корху Георгию Олеговичу.

«Кто это?!» — недоумевал Никита, принимаясь за чтение следующего завещания. Оно было составлено ровно за три дня до смерти Колоскова. Судя по этому документу, Полине полагалась лишь небольшая сумма (все те же пять миллионов рублей!), а остальное добро, нажитое «непосильными трудами» бывшего детдомовца, делилось между дочерью Олега и неким Корхом в соотношении двадцать на восемьдесят процентов. То есть Полина и ее дочь оставались на бобах. (Хотя как считать; для кого-то эти двадцать процентов составили бы целое состояние, способное обеспечить безбедную сытую жизнь до самой старости.)

Что за чудеса?! С какой стати Олег изменил завещательное распоряжение? Почему их два? По идее, один документ — первый — нужно было отправить в топку. Ан нет, его оставили. И наконец, кто такой Корх?

Никита наморщил лоб, мучительно пытаясь вспомнить, где и когда он слышал эту фамилию. Корх… Корх! Елизавета Корх! Первая жена Колоскова. А Георгий — это ее сын от Олега. Тогда все стало на свои места — чужому человеку такое богатство не завещают.

Никита был знаком с Елизаветой Корх по детдому. После женитьбы Колосков с молодой женой переехали в трехкомнатную квартиру Олеговых родителей. Друзья Колоскова-старшего помогли Олегу приватизировать жилье, чем значительно облегчили ему жизнь. А затем он занялся бизнесом, и купить новое жилье в престижном районе города для него не составляло проблемы. Но он приобрел его уже для новой жены — Полины, а старую квартиру оставил Елизавете.

Никита никогда не видел сына Олега и Елизаветы, только слышал, что тот родился; ему приходилось бывать в квартире Колосковых, но до рождения мальчика, а после он уехал учиться в другой город. Дальнейшая судьба мальчика и его матери после предательского поступка Полины его не интересовала. И вот теперь он держал в руке документ, который ставил ситуацию с наследством Олега с ног на голову. По идее, предположил Никита (ему никогда не доводилось иметь дело с завещаниями), основную силу имеет более поздний документ, который оставляет Принцессу при бубновых интересах.

Что же получается? Видимо, второй документ Олег составил под впечатлением измены жены. Скорее всего, так оно и было. И не исключено, что он поставил об этом в известность Полину. Месть — сладкое чувство. Особенно изощренная. А что может быть ужаснее для состоятельной женщины, которая привыкла к сытой, обеспеченной жизни, узнать такую новость? Остаться к старости бедной приживалкой при дочери для нормальных людей, конечно, в порядке вещей, ничего в этом необычного, из ряда вон выходящего нет, но только не для Принцессы, привыкшей властвовать и повелевать.

Напрашивается весьма неприятный вывод — Олега заказала сама Полина. Чтобы найти и уничтожить второе завещание. Видимо, на щедроты дочери, которая, похоже, пошла в папочку, она не очень надеялась. То, что завещание находится в квартире, у нее не было сомнений, она хорошо знала Олега и его манию по части тайников, но, увы и ах, фокус не удался. Тайник оказался ей не по зубам. Оно и понятно: кто же мог подумать, что сейф встроен в посудомоечную машину?

Конечно, со временем это вскрылось бы, но Олег точно знал, что, пока он жив, до сейфа никому не добраться, ну а потом, после оглашения завещания, Полина могла лишь стенать в отчаянии и бессильно скрипеть зубами. Наконец, почему молчит нотариус, составитель документа? Или его молчание и уход в тень хорошо оплачены Полиной? А может, его уже нет в живых?

Вполне вероятно. Но тогда снова возникает вопрос: зачем Принцесса обратилась к услугам частного сыщика? (Хотя Никиту назвать сыщиком можно было лишь при хорошо развитом воображении; он не сильно обольщался на свой счет.) Ответ напрашивался однозначный и раньше приходивший в голову — чтобы навести тень на плетень. Мол, смотрите, какая я верная жена. Все способы испробовала, мыслимые и немыслимые, лишь бы найти убийцу мужа.

Стоп! Что-то здесь не вяжется… С какой стати ей поднимать муть со дна, когда уже все улеглось? Есть официальное заключение — самоубийство, дело закрыто, что еще нужно? Значит, не все так просто. Похоже, компаньоны Колоскова думают иначе. И не исключено, что начали параллельное расследование. Не верят они в его безвременную кончину, хоть тресни. Тогда все становится на свои места. Слишком он был всем нужен, чересчур много было с ним связано и на нем завязано. Огромные деньжищи, которыми ворочал бывший детдомовец, не могут исчезнуть бесследно. Видимо, на Полину уже наезжали с этим вопросом, однако она пока прикидывается болванчиком: ничего не знаю, ничего не видела, не помню, не посвящена, и вообще, я в этих делах всего лишь пятое колесо…

Но так долго эта бодяга тянуться не будет. Полина это чует, поэтому спряталась за спинами своих многочисленных бодигардов. Ведь она не может верить на слово ни кредиторам, ни партнерам Олега. По сложившейся практике, в России многие договора полукриминального характера носят устный характер. Или написаны на клочке бумаги, которую к делу не пришьешь. Поэтому доказать что-либо в такой ситуации ни одной, ни другой стороне невозможно. Значит, Принцессе кровь из носу нужно увидеть те бумаги, которые хранятся в синей папке, и получить в свои руки первое завещание, а второе уничтожить.

И все равно, здесь что-то не вяжется… Не вяжется! Никита зло, с силой потер ладонями виски, словно надеясь таким образом оживить интуицию, которая, как известно, первая помощница детектива. Увы, в голове продолжился бал тупых серых личностей, неспособных дать ни единого толкового совета.

Впрочем, один тоненький голосок, прорезавшийся сквозь невнятный гул, все-таки прозвучал. Хайтахун!

«А все ли он мне рассказал? — подумал Никита. — Похоже, нет. Ведь Хайтахун еще тот проходимец, и по своей доброй воле он не рискнул бы лично вмешаться в семейные дела Колосковых, тем более сначала шантажировать Полину, а затем сподличать, продав информацию Олегу. Это было очень опасно. Не зря говорят, что муж и жена — одна сатана. Олег и Полина могли помириться, и тогда Хайтахун попал бы в такие жернова, что мама не горюй. Бойцы Олега его просто закопали бы где-нибудь в лесу. Сильные мира сего на дух не переносят, когда посторонние копаются в их грязном белье. Значит, за спиной Хайтахуна кто-то стоял… Какая-то сильная, имеющая большие возможности личность. Человек, на которого китаец мог положиться и который не боялся Колоскова. Но кто это?»

«Еду к Хайтахуну!» — решил Никита. Звонить китайцу он не стал. Вдруг тот решит, что встреча с Никитой не входит в его планы.

«Нужно взяться за этого лишенца более основательно, — думал Никита, одеваясь. — То, что он не полностью раскрылся передо мной, можно понять — дело ведь нешуточное. Но я должен — просто обязан! — узнать, кто его надоумил провести такую сложную комбинацию, которая закончилась столь трагически. При всем своем хитроумии и жадности к деньгам Хайтахун вряд ли смог бы затеять столь коварную интригу. Да и зачем? Он ведь получил деньги, и неплохие. Похоже, его ловко использовали. И скорее всего, совершенно случайно. Видимо, не только Хайтахун узнал, что у Полины шуры-муры с Шервинским. Скорее всего, китайца засекли во время слежки за влюбленной парочкой… — В этот момент Никиту словно что-то укололо под сердце, и он кисло покривился. — И быстренько сварганили гениальный план, заставив жадного дурачка таскать для себя каштаны из огня. Но тогда спрашивается в задаче: это что — месть? Или удачная попытка избавиться от кредитора?»

Тут Никита понял, что своими рассуждениями выгораживает Принцессу, рассердился и выбежал из квартиры, сильно хлопнув дверью. Он никак не мог отделаться от мысли, что из этого дела торчат и ее прелестные розовые ушки, хотя его рассудок всячески сопротивлялся этому заключению.

Прежде чем отправиться на свидание с Хайтахуном, Никита заехал в центральный банк, арендовал там ячейку и положил туда оба завещания. Он не очень надеялся на свою дверь, а документы были чрезвычайно важными, поэтому решил не рисковать. «Дальше положишь — ближе возьмешь» — эта народная мудрость как нельзя лучше подходила к создавшейся ситуации.

Подъехать к детективному агентству «Свет надежды» не было никакой возможности — переулок впереди перегородила заглохшая фура. Судя по тому, с каким остервенением матерились водители, перемывая косточки незадачливого шоферюги, образовавшаяся пробка могла рассосаться не раньше чем через час. Никита тоже тихо сказал несколько нехороших слов в его адрес и ухитрился припарковаться на тротуаре, прямо под стеной длинного приземистого здания, в котором уже давно никто не жил, если судить по пыльным оконным стеклам и обвалившейся штукатурке.

Уже на подходе к «Свету надежды» он едва не столкнулся с неряшливо одетым бомжем, который явно куда-то спешил. Мельком посмотрев на его седые лохмы, почти закрывающие темное морщинистое лицо, Никита брезгливо поморщился и последовал дальше. Он сочувствовал опустившимся людям — судьба иногда бывает немилостива к человеку, — но его реакция на этих изгоев общества все равно была такая же, как и у других, вполне благополучных граждан. «Все мы рабы привычек и устоявшихся догм», — покаянно подумал Никита, потянулся к дверному звонку — и резко отдернул руку. Входная дверь детективного агентства была приоткрыта.

«Отлично! — подумал Никита. — Похоже, птичка в гнездышке». Однако эта мысль почему-то не сильно его обрадовала. В глубине души вдруг появилось тревожное предчувствие какой-то беды. Никита, подобравшись, как перед прыжком, тихо отворил дверь и прошел в кабинет китайца.

Там ничего не изменилось, за исключением главного — потомок дунган покинул землю и уже разговаривал с Буддой. Хайтахун сидел за столом с широко открытыми остекленевшими глазами, а в его груди торчала заточка с наборной рукоятью, — такие обычно делают зэки. Подивившись тому факту, что маленькие раскосые глазки частного детектива вдруг превратились в буркалы, Никита машинально приложил руку к шее Хайтахуна, пытаясь нащупать несуществующий пульс, и окончательно убедился, что китаец мертв. И убит он был от силы несколько минут назад. Удар оказался весьма профессиональным — точно в сердце.

Как мог осторожный и имеющий неплохую физическую форму Хайтахун допустить, чтобы его закололи, как свинью? Следов борьбы не наблюдалось, значит, удар заточкой был нанесен неожиданно и молниеносно. Притом человеком, которому Хайтахун доверял или был с ним в дружеских отношениях. Чужого китаец просто не подпустил бы на близкое расстояние, вспомнил Никита свой первый визит в детективное агентство. Хайтахун внимательно следил за каждым его движением и явно имел боевой ствол — уж в этом отношении провести Никиту было трудно.

Никита осторожно заглянул в приоткрытый ящик письменного стола и разочарованно вздохнул. Как он и предполагал, Хайтахун держал там пистолет, судя по нескольким пятнышкам оружейной смазки. Но теперь оружие отсутствовало. Значит, оно перекочевало в карман убийцы.

Убийца… Убийца! В голове Никиты сначала все вдруг завертелось, затем смешалось, как в центрифуге, а потом выкристаллизовалась одна-единственная мысль — ЗАПАХ! От грязного бомжа, с которым он встретился, несло не запахом мочи и помойки, как обычно, а ароматом дорогого французского одеколона!

Не медля ни секунды, Никита покинул помещение детективного агентства (не забыв при этом тщательно протереть носовым платком ручку входной двери) и сначала быстрым шагом, а затем бегом направился в ту сторону, куда ушел бомж. Он рыскал по переулкам Шанхайчика добрых полчаса. Но, увы и ах, бомжа и след простыл. Что, впрочем, Никиту и не удивило. «Он такой же бомж, как я китайский император! — зло бурчал запыхавшийся Никита, усаживаясь за руль. — Я пролетел, как фанера над Парижем. Ловко меня обули…»

Он злился и одновременно испытывал некое удовлетворение: наконец улитка выбралась из своей скорлупы и показала рожки! Значит, все верно, он не ошибся, — Олега Колоскова точно убили. А теперь заметают следы. Но кто заказчик? Неужели Принцесса настолько влезла в шкуру крутой бизнес-леди — дамы, у которой вместо сердца ледышка, как у сказочной Снежной королевы, — что обрела способность тщательно продумывать жестокую коварную интригу на много ходов вперед? А иначе как можно понять и объяснить убийство Хайтахуна?.. Похоже, кто-то (Полина?) мыслит параллельно с ним, подумал Никита.

По пути он нашел таксофон и, набрав номер дежурного по ГУВД, измененным голосом сообщил об убийстве Хайтахуна, при этом указав и адрес детективного агентства «Свет надежды».

— Кто говорит? Кто говорит?! — начал допытываться дежурный.

— Верный ленинец, — буркнул Никита и повесил трубку.

Затем он протер кнопки и трубку все тем же носовым платком и через проходной двор направился к своей машине, которую оставил на параллельной улице, чтобы какой-нибудь сознательный гражданин не запомнил номер его «ауди», припаркованной возле таксофона, и не доложил кому следует, когда сюда приедут оперативники. А они должны будут это сделать, когда увидят труп Хайтахуна. Позвонивший дежурному мог быть и свидетелем, и убийцей, а иметь отпечатки пальцев «верного ленинца» — уже полдела. Что касается таксофона, то определить его номер и месторасположение — раз плюнуть.

В се-таки чтение детективных романов приносит хоть какую-то житейскую пользу, невольно развеселившись, подумал Никита. Раньше на подобные тонкости он просто не обратил бы никакого внимания. С таким настроением он подъехал к кафе и, оставив машину на стоянке, присел за свободный столик, — события последних часов почему-то вызвали у него зверский голод. Никита заказал на полную катушку и ел с таким аппетитом, что на него даже обратила внимание сидевшая за соседним столиком молодая пара.

Похоже, худосочная молодежь увлекалась модным вегетарианством, потому что на столе перед ними стояли только фрукты в вазе и овощи да бутылка какого-то сухого вина. Наверное, поедание бараньей ноги, запеченной на вертеле, казалось им каннибализмом.

Подмигнув симпатичной девушке с большими и влажными глазами газели («где мои семнадцать», — подумалось…), Никита с увлечением продолжил гастрономические упражнения — баранина была восхитительной. Он уже не первый раз обедал в этом кафе и убедился, что узбек — хозяин заведения и шеф-повар в одном лице — дело свое знает. Никите вовсе не портила аппетит фигура мертвого Хайтахуна с заточкой в груди, которая все еще маячила перед его внутренним взором. В армии он и не такое видывал. Война войной, а обед — по распорядку.

К сожалению, очарованный деликатесами повара-узбека, Никита не замечал событий, которые разворачивались на автостоянке. Он не видел, как возле его «ауди» остановился «мерседес», откуда вышел здоровила — косая сажень в плечах — и начал названивать кому-то по мобильному телефону. Спустя короткое время к «мерседесу» присоединился джип, и пятеро парней (таких в народе обычно называют «качками» — без лишних мозгов, но с накачанными мышцами) направились в сторону кафе. Они верно определили, где может находиться водитель «ауди».

Никита почувствовал неладное, когда уже было поздно что-то предпринимать. Он ощутил на себе чей-то чужой враждебный взгляд и резко поднял голову. Возле его столика стоял уже знакомый ему по дорожному происшествию «бык» — тот, которому он врезал коленом в промежность. За спиной «быка» толпились качки, готовые порвать кого угодно — была бы команда.

— Выйдем, — сказал «бык». — Есть разговор.

— Не видишь — я обедаю, — стараясь казаться спокойным, ответил Никита. — Погоди чуток.

— Ждать мне недосуг! — отрезал «бык».

— А придется. Сочувствую… — Никита неторопливым движением взял в руки массивную двузубую вилку.

Ее подавали к бараньей ноге, потому как при помощи обычной вилки разделать большой кусок мяса было затруднительно. Что касается ножа, то, к глубокому сожалению Никиты, ему подали столовый, с круглым концом. Но и вилка в его руках была оружием нехилым. Наверное, это понял и «бык», наученный горьким опытом первой встречи с Никитой. Он одним движением прекратил злобное ворчанье своей своры за спиной и примирительно сказал:

— Лады. Ждем на улице.

Аппетит почему-то пропал сразу и бесповоротно. Никита делал вид, что ковыряется в тарелке, но мысли его были далеки от гастрономии.

Похоже, ему решили отомстить — отметелить по полной программе. Конечно, в драке он тоже не подарок, но пятеро здоровил… Это уже явный перебор. Притом не факт, что у них нет стволов. Два качка были в куртках, а летом это явный признак того, что под одеждой они прячут оружие. С голыми руками против пистолета не сильно повоюешь.

У кафе был запасный выход, но Никита не сомневался в том, что и он перекрыт. Да и вообще, Никита не представлял себя в виде трусливого зайца. Он расплатился, покрутил в руках двузубую вилку — взять, не взять… — но затем тяжело вздохнул, решительно бросил ее на стол и вышел из кафе.

— Поедем… покатаемся, — сказал «бык» не без иронии.

— У меня своя тачка, — ответил Никита. — К тому же я мужчина со стандартной сексуальной ориентацией. Снимите где-нибудь девочек.

— Кончай базар! Поехали!

— А если нет? Тогда что?

— Филь, покажи дяде волыну! Товарищ не понимает…

Один из качков — из тех, кто был в куртке, — достал пистолет и многозначительно покрутил его в руках.

— Ну как, мы убедили тебя? — «Бык» криво осклабился.

— Аргумент неотразимый, — согласился Никита. — Но мочить клиента в центре города, при большом стечении публики, под зоркими взглядами камер видеонаблюдения — это как-то не комильфо.

— Нет, ну ты достал… — Видно было, что «бык» начинает злиться. — Что, очко играет?! Не боись, мочилово не предвидится. Босс приказал доставить тебя целым и невредимым. У него есть к тебе разговор.

— Что ж, ваша взяла, — сказал Никита. — Но поеду я на своей тачке! Можешь посадить двух бойцов на заднее сиденье, за моей спиной, — предупредил он возражения «быка». — Для подстраховки.

Немного подумав, «бык» — видимо, он был главным в своре — согласился. Конечно же в «ауди» сели двое в куртках. Никита мысленно рассмеялся — вот клоуны! С двумя противниками, пусть даже они и со стволами, он разделался бы за милую душу. Но Никита уже понял, что пока ему ничего не грозит. А вот предстоящий разговор с каким-то неизвестным «боссом» его заинтриговал. Судя по количеству охранников, этот «босс» явно был большим человеком. Что ему нужно от отставного майора? Или он уже пронюхал, чем Никита занимается, и хочет получить информацию? Тогда этот разговор для Никиты может быть очень даже полезным. (Если, конечно, его не зачистят.)

Действительно, а вдруг его все-таки провожают в последний путь? Не исключено, хотя вряд ли. Он не настолько насолил «быку» и его товарищу, чтобы они пошли на мокрое дело. Избить до полусмерти — да, это у таких типов в крови. Но не более того. Нет смысла. Да и времени уже прошло изрядно, страсти поулеглись…

Они подъехали к особняку с красной черепичной крышей. Только она одна и выглядывала из-за высокого кирпичного забора. Массивные металлические ворота плавно разъехались в стороны, и машины вкатились на просторный двор, где их встретила серьезная охрана — четыре человека с помповыми ружьями. Но Никита подозревал, что у них были и пистолеты. Двое из них держали на поводках здоровенных, ростом с теленка, псов неизвестной Никите породы. На этих зверюг даже смотреть было страшно. Они тихо рычали, обнажая немалые клыки, и рвались вперед. Видно было, что крепкие парни с трудом сдерживают их.

— Жди здесь, — сказал «бык», которого, как подслушал Никита, кликали Мокей. — Пойду доложусь…

Ждать пришлось недолго. Вскоре на крыльце появился Мокей и свистом позвал Никиту. Его никто не сопровождал — а зачем? От псов не убежишь, да и трехметровый забор одним махом не преодолеешь. Они поднялись на второй этаж (особняк имел три этажа), Мокей постучал в дверь красного дерева, внутри что-то щелкнуло, — похоже, электрический замок, — и Никита оказался в очень просторном, даже помпезном кабинете, паркетный пол которого был застелен толстым персидским ковром.

Хозяин кабинета явно грешил манией величия (или козырял своим богатством, что почти одно и то же): помещение было отделано ценными породами дерева в английском стиле, одна стена сплошь золотилась солидными корешками книг, а на остальных трех стенах висели картины старинных мастеров (явно подлинники), среди которых затесалось и творение современного художника — портрет босса. Он смотрел куда-то вдаль с видом властелина вселенной — возможно, на свой бронзовый бюст в углу возле окна («Ну вылитый Муссолини!» — подумал Никита, мельком глянув на портрет).

— Оставь нас, — приказал человек, стоявший у окна спиной к вошедшим; его слова относились к Мокею.

«Бык» что-то буркнул и исчез; дверь за ним закрылась с тихим всхлипом — словно дверка бронированного «мерседеса». А она и впрямь была чересчур массивной для комнатной двери. Похоже, ее делали по спецзаказу — между деревянными панелями виднелся толстый броневой лист, — и вышибить дверь можно было разве что выстрелом из гранатомета.

Хозяин кабинета обернулся, и Никита увидел, что художник не погрешил против истины — босс и впрямь своей массивной нижней челюстью смахивал на дуче итальянских фашистов, которого партизаны в 1945 году сначала расстреляли, а затем подвесили вверх ногами. Лицо босса показалось Никите знакомым (портрет все-таки несколько приукрашивал облик хозяина кабинета), он напряг память и едва не воскликнул — ну конечно же! Перед ним стоял Шервинский собственной персоной. Облик соперника покойного Олега Колоскова после просмотра видеоматериалов Хайтахуна накрепко вмонтировался в зрительную память Никиты.

— Присаживайтесь… — Шервинский несколько артистичным жестом указал Никите на кожаное кресло возле массивного письменного стола.

Сам он уселся напротив, по другую сторону стола, в кресло с высокой резной спинкой, похожее на трон. Никита молча смотрел на Шервинского, стараясь казаться абсолютно хладнокровным. Собственно говоря, почти так оно и было. В минуты смертельной опасности он как бы абстрагировался от окружающей действительности и действовал как робот — быстро, бесстрастно и беспощадно. А в том, что Шервинский пригласил его не на блины с икрой, сомнений не было. Будет серьезный разговор. И чем он закончится, один аллах ведает.

— Почему не интересуетесь, по какому случаю вас пригласили посетить мою скромную обитель? — наконец спросил Шервинский после достаточно длительного поединка взглядами.

Судя по спортивной, но уже несколько отяжелевшей фигуре, в прошлом он занимался боевыми единоборствами или боксом. А там существовал «поединок взглядами» — кто кого пересмотрит. Дрогнул под взглядом соперника, стушевался, — считай, что ты уже охотничий трофей на поясе победителя. В Древнем Китае поединки мастеров кунг-фу иногда заканчивались даже не начавшись. Заглянул в глаза противника — и свободен: взгляд большого мастера трудно не прочитать.

Никита не опустил глаза перед тяжелым взглядом Шервинского, который буквально сминал его своим беспощадным напором. Он смотрел отрешенно, как бы внутрь себя, поэтому все усилия хозяина кабинета, направленные на подавление воли собеседника, пропали втуне. Видимо, поняв, что перед ним серьезный противник, Шервинский рассвирепел, что было видно по его внезапно покрасневшему лицу, но привычка держать свои эмоции в узде взяла верх, и он быстро пришел в себя.

— Надеюсь, вы объясните, — спокойно ответил Никита. — Только способ приглашать у вас… несколько странный. Достаточно было просто позвонить мне, и я бы приехал, или послать нарочного — какого-нибудь пацана. А вы прислали целую бригаду бойцов. Зачем? Мне нет никакого резона бегать от вас.

— Ну уж, нет резона… — Шервинский несколько натянуто улыбнулся. — Мне довелось лично лицезреть, как вы разделались с моими лучшими людьми. А Мокей обид не прощает.

— Так, значит, это вы сидели в «мерседесе»?

— Да, я.

— Прошу прощения, не знал.

— А если бы знали?

— Упал бы на колени и начал читать буддийскую мантру «Ом мани падме хум». — В голосе Никиты прозвучала плохо скрытая ирония. — У вас в охране такие крутые перцы…

Шервинский кисло покривился и ответил:

— Да, Мокей дал маху… Но это не значит, что он слабак!

— А я этого и не говорю. Просто иногда и на старуху бывает проруха. Он не ожидал от меня такой прыти. И потом, согласитесь, не я первым начал ссору. И не я первым полез в драку.

— Это верно, — вынужден был согласиться Шервинский. — Ладно, будем считать этот инцидент исчерпанным. Меня интересует другое.

— Что именно?

— Ваша персона. Кто вы и откуда?

— Бывший военный, — не стал врать Никита. — Ныне пенсионер.

— Для пенсионера вы чересчур молодо выглядите.

Никита наморщил лоб, что-то припоминая, а затем полез в задний карман джинсов и достал оттуда пенсионное удостоверение. Оно обеспечивало бесплатный проезд на городском транспорте и всегда находилось при Никите — даже сейчас, когда под ним были колеса. Он просто забыл о его существовании, но теперь вспомнил.

— Пожалуйста… — Он протянул документ Шервинскому.

Тот внимательно прочитал удостоверение и вернул его со словами:

— Участник боевых действий… Понятно. В каких войсках служили?

— В нормальных, — сухо ответил Никита; его воинская специальность — не предмет для досужих разговоров.

— В общем, ясно… — Шервинский откинулся на спинку кресла. — Судя по вашей физической подготовке, спецназ или что-то вроде этого. Мне такие люди нужны. Готов предложить вам хорошие деньги.

Он назвал сумму месячного оклада, и Никита едва не поперхнулся от изумления — ни фига себе! Предложи ему кто-нибудь такие деньги неделю назад, он бы землю копытами рыл, пахал бы сутками. Но теперь, на фоне милостей покойного Колоскова, эти деньжищи показались ему мелочовкой.

А затем Никита мысленно спросил себя: «С какой стати Шервинский такой добренький? Не зная человека, предложить ему такие бабки… Что-то здесь не чисто».

— Спасибо вам за предложение, — вежливо ответил Никита. — Оно весьма заманчиво. Однако есть одно но.

— Какое же?

— За годы службы мне так надоело подчиняться, иметь над собой командиров, что на гражданке я хочу наслаждаться полной свободой. И имею на это полное право. А что касается денег, то мне вполне хватает моей воинской пенсии. Запросы у меня небольшие, я достаточно бережлив… — это уже была неправда; Никита соврал не моргнув глазом, — в еде неприхотлив, холост, зачем мне куча зелени? Много денег — много соблазнов.

— И тем не менее вы все-таки поступили на службу… — В низком голосе Шервинского прозвучали отдаленные грозовые раскаты.

Никита подобрался, как перед прыжком, — неужели Шервинский что-то знает о расследовании? — и изобразил недоумение:

— Не понял… Вы о чем?

— Все о том же. Нехорошо врать. Вы работаете на фирму Полины Колосковой.

— С чего вы взяли?

— Машина. «Ауди», на которой вы ездите, принадлежит лично Колосковой. Не нужно отрицать очевидное! Мои люди пробили номер машины по базе данных ГИБДД.

— Ну и что с того?

— Как это — что? Я не думаю, что машина в угоне.

— Конечно нет. Мне дали ее… попользоваться. На время.

— Кто дал?

— Полина.

— Полина?! — Тут Шервинский расхохотался — совершенно искренне и весело. — Ну ты даешь, парень… Бесплатно у нее не выпросишь даже прошлогоднего снега. Или ты хочешь сказать, что стал ее любовником? — Глаза Шервинского остро блеснули.

«Ну вот, так оно лучше, — подумал Никита. — А то все «вы» да «вы»… Интеллигента изображает из себя, сучий потрох. Хотя не исключено, что не изображает, а пытается надеть на себя личину воспитанного человека. Положение обязывает. Но верно говорится, что глаза — зеркало души. Черные они у него и страшные, как преддверие ада».

— Что вы, как можно… Просто мы из одного детдома. Дружили когда-то. Вот она и подогнала мне тачку… чисто по-дружески. Пока я не куплю свою машину. У нее, поди, этого добра завались.

— Странно, странно… — пробормотал Шервинский в задумчивости.

Его холодные змеиные глаза смотрели на Никиту гипнотизирующе. Никита решил изобразить слабину и скромно перевел взгляд на столешницу — пусть Шервинский по-прежнему считает себя крутым перцем. Никите очень хотелось покинуть его особняк без эксцессов. Он понимал, что шансов остаться в живых, случись чего, у него практически нет, поэтому просчитывал варианты, как добраться до горла хозяина кабинета прежде, чем его завалят люди Мокея, а то и сам Шервинский, — судя по настороженной позе босса, ствол у него был под рукой.

Все выходило на то, что он не успеет, стол чересчур широк, но с отчаяния иногда получаются и не такие трюки…

— Если не верите, — сказал Никита, — позвоните Полине. Можете прямо сейчас. Она подтвердит, что я говорю правду.

— Позвоню, — пообещал Шервинский. — Но позже. Собственно говоря, меня интересует другой вопрос: знаком ли тебе некий Хайтахун?

Это был, что называется, удар под дых. Шервинский смотрел на Никиту холодным немигающим взглядом рептилии, приготовившейся к броску на свою жертву. Никита старался не подавать виду, что находится в нокдауне, но его бросило в жар, и мелкие капельки пота предательски оросили лоб. Пауза несколько затянулась, Никита лихорадочно соображал, что ответить Шервинскому, но ничего толкового в голову не приходило.

— По-моему, я когда-то слышал это прозвище… или фамилию… — наконец задумчиво произнес Никита. — Точно не помню. А кто это?

Шервинский вдруг коротко хохотнул. Его барский смешок ударил по натянутым до предела нервам Никиты, как медиатор по гитарным струнам. Теперь вместо жара на него повеяло холодом — будто из заброшенного склепа: Шервинский бросил на стол перед ним несколько фотографий, на которых был изображен Никита собственной персоной. На каждой из них стояла дата и время съемки.

Классный аппарат, машинально думал Никита, перебирая фотографии. И похоже, с очень дорогим телеобъективом, потому что на его лице просматривалась каждая морщинка, а в шевелюре — каждый волосок. Никита был заснят в момент посещения детективного агентства «Свет надежды» и именно в тот день и час, когда был убит Хайтахун.

«Да-а, вот это улики… — Никите вдруг показалось, что его подхватило водоворотом и тащит в глубокий омут. — Хана. Кирдык. От уголовки никак не отвертеться. Того подозрительного бомжа хрен найдут, так что повесят на меня заказное убийство, это и к бабке не ходи. И крыть мне нечем. Был у Хайтахуна в такое-то время? Был. Что делал? Ах, зашел посмотреть на бездыханное тело. Так сказать, насладиться картиной. Не убивал? Допустим. А почему тогда не заявил куда следует? Звонил? Кому, куда? Проверим… Да, звонок был, он зафиксирован, но голос не твой. Так что колись, фраер, иначе будет тебе совсем худо. Да куда уж хуже…»

Прокрутив в голове предстоящий ему диалог со следователем, Никита тяжело вздохнул и ответил Шервинскому:

— Хороший у вас фотограф. Наверное, выставляется. Неплохо бы посмотреть и на другие его работы.

— Посмотришь, — зловещим тоном пообещал Шервинский. — Но сначала ответь на главный вопрос: зачем ты убил Хайтахуна? Думаю, что ты уже вспомнил эту фамилию.

— Никого я не убивал! С какой стати? Говорю же вам — мне доводилось слышать эту фамилию. У меня образовалось одно дельце, вот я и отыскал этот «Свет надежды»… чтоб его… Кто подсказал адрес? В рекламных объявлениях вычитал. В газете были указаны координаты агентства и контактный телефон. А затем поспрашивал друзей и знакомых, что там да как. Но я нашел детектива уже мертвым. И поторопился покинуть помещение. На моем месте так сделал бы каждый нормальный человек — кому хочется связываться с органами?

— И зачем он тебе понадобился?

— А это мое личное дело! — отрезал Никита.

— Было личным, — жестко отчеканил Шервинский. — Но сейчас, сам понимаешь, оно стало общественным.

— Ладно, скажу. Я шел не к этому… Хайтахуну, а в детективное агентство «Свет надежды», чтобы устроиться на работу. Вдруг возьмут. А то на мою пенсию сильно не разгуляешься. Конечно, сыском мне не приходилось заниматься, но ведь горшки не боги обжигают.

— Что-то не очень верится…

— Уважаемый господин… как вас там?.. А не пора ли нам подойти «ближе к телу», как говаривал незабвенный Ги де Мопассан? Что вы от меня хотите? Я ведь не мальчик, которого можно взять на слабо. Мне почему-то кажется, что сдать меня в ментовку — или как она теперь называется — у вас нет намерений. А иначе зачем было затевать весь это цирк с визитом к вашему сиятельству?

— Но-но, не дерзи!

— Даже в мыслях не имел. Но пусть меня допрашивают в другом месте, если уж на то пошло. Я ни в чем не виновен. Зачем мне какой-то Хайтахун? Или вы думаете, что я со своими навыками не мог его замочить так, что комар носа не подточил бы? С какой стати мне было светиться средь бела дня? И потом, заточка, которая торчала у него в груди, явно попахивает зоной. К которой я не имею никакого отношения.

— Ну, это надо еще доказать.

— Собственно говоря, вам тоже придется кое-что доказывать.

— Не понял… Что именно?

— Каким чудом ваш фотограф оказался возле детективного агентства и именно в момент убийства? И почему не позвонил в уголовный розыск, чтобы сообщить о своих подозрениях (это если он не стал заходить в контору Хайтахуна)?

— Может, он как раз и позвонил.

— Сомневаюсь. Иначе я бы с вами тут сейчас не беседовал. Но если даже и позвонил, то это ничего не меняет. Мы с вами стоим на одной доске.

— С какой стати?

— А все очень просто: вы скрыли от следствия важные улики — эти фотографии. Да, я понимаю, что вы человек состоятельный и дорогие адвокаты вас отмажут. И тем не менее вопросы к вам будут и ваша репутация пострадает.

Шервинский долго смотрел на Никиту изучающим взглядом, а затем сказал:

— Да, именно так… Такой человек мне и нужен. Крепкий физически, хорошо тренирован, и котелок варит вполне на уровне. Я верю, что ты не убивал Хайтахуна. Но согласись, что ты у меня на крючке. При большом моем желании я могу определить тебя в зону лет на пятнадцать. Есть по этому поводу сомнения?

— Нет. Уверен, что угрызения совести для вас чужды. Так что какой вопрос… Но с другой стороны, я ведь вам не враг. В принципе я для вас никто, ничто и звать никак. Пустое место.

— Ну, не совсем верно… Мне нужны твои услуги. Нет-нет, не в качестве цепного пса! У меня таких хватает. И хорошо подумай, прежде чем скажешь «да» или «нет».

— Что ж, я слушаю.

— Ты говорил, что знаком с Полиной по детдому?

— Да, это так.

— Значит, ты знал и ее мужа?

— Мы даже дружили.

— Это хорошо.

— Что ж тут хорошего? Его уже нет.

— Это и меня печалит. Тебе известно, как он умер?

— Полина мне рассказала.

— И что ты об этом думаешь?

— Мне не очень верится в официальную версию.

Никита пока не понимал, куда клонит Шервинский, но последняя фраза сорвалась с языка помимо его воли.

— Именно так! — Шервинский возбужденно хлопнул ладонью по столу. — Чтобы Олег пустил себе пулю в лоб за здорово живешь… не верю! И никто из наших не верит.

«Из наших… Это о ком он? — подумал Никита. — Наверное, близкий круг, который имел дела с Олегом. Все они тут повязаны круговой порукой. Змеиное гнездо, мать их…» Подумал — и промолчал. Он уже начал догадываться, о какой услуге его попросит Шервинский. И не обманулся в своих предположениях.

— Что ж, придется открыть свои карты, — продолжил Шервинский. — Мне нужен человек, который прольет свет на эту темную историю. Это очень нужно! Ты подходишь для этой миссии по всем статьям. Кроме всего прочего, в городе тебя мало кто знает, а это уже большой плюс. Со своей стороны я обещаю любую помощь. Если понадобится, можешь смело подключать к расследованию частные детективные агентства. Я все оплачу, любые расходы. Главное, им не нужно знать, на кого ты работаешь. Если у тебя ничего не получится и ты всего лишь подтвердишь официальную версию, то все равно в накладе не останешься. Гонорар будет солидным, не сомневайся. Ну как, договорились?

А куда денешься? Коротко вздохнув, Никита с обреченным видом ответил:

— Договорились. Я попытаюсь.

— Вот и отлично… — Шервинский пошарил в столе, достал оттуда перетянутую резинкой пачку баксов сотенными купюрами и бросил ее Никите. — Это на расходы. Машина у тебя есть. Если будет нужна какая-нибудь аппаратура или люди, обращайся к Мокею. Он предоставит все, что требуется. Да, кстати, вот тебе мобильный. Там забит лишь один мой номер. Звони мне только по этому телефону.

Они еще немного поговорили — Никита уточнил кое-какие детали, связанные с бизнесом Колоскова, а также пытался выяснить, кто имел на него зуб, — и расстались. Шервинский не рассказал ничего такого, что было бы неизвестно Никите. За исключением нескольких фамилий тех, кто питал к Олегу недобрые чувства.

Выехав на трассу, Никита посчитал, сколько отвалил ему Шервинский на расходы, и нервно рассмеялся. Ну судьба-злодейка! Еще неделю назад он был гол как сокол (что такое военная пенсия при нынешней дороговизне?), а теперь на него льется поистине золотой дождь. Шервинский кинул пять штук с барского плеча — а можно было содрать с него и гораздо больше, — Полина тачку подогнала, покойный Колосков лимон отсыпал от своих щедрот… Получается, что теперь он, как некий персонаж итальянской комедии, пройдоха Труффальдино из Бергамо, слуга двух господ. Жизнь удалась?

Если бы… Фотки Шервинский оставил себе. Он и впрямь мог отправить Никиту в места не столь отдаленные очень надолго. Поэтому был уверен, что новоиспеченный детектив будет из кожи вон лезть, лишь бы выполнить свою миссию. И что они на нем зациклились? Сначала Полина, теперь этот… провинциальный Муссолини. Черт бы их всех побрал! Нашли умника, нового Шерлока Холмса…

А что, если за предложением Шервинского скрывается нечто иное? Что, если он посадил Никиту на крюк по наводке Полины? Вдруг она испугалась, что Никита выяснит, кто стоит за смертью Олега? (Тут Никита вспомнил выражение ее лица, когда он продемонстрировал ей трюк с засовом; похоже, Принцессу сильно испугали — или все-таки удивили? — его детективные таланты; видимо, до этого она не очень в них верила.) Вот тут-то и появятся фотографии-улики. Конечно, его могут зарыть на два метра в землю, но, во-первых, сделать это не так просто, а во-вторых, не исключено, что Никита на такой случай подготовит соответствующие бумаги, чтобы они потом попали туда, куда нужно. А так все останутся при своих: Никита с деньгами и на поводке, а Полина с Шервинским — если они замешаны в убийстве Олега — могут не опасаться разоблачения.

Мысли, предположения, версии… У Никиты голова пошла кругом. Да-а, тяжела жизнь легавого пса… Никакого просвета. А ведь еще могут и нюх отбить, и хорошо, если только кулаком по сопатке. «Все, на сегодня баста! — решил он, подруливая к своему дому. — Пойду в кабак и напьюсь. Иначе крыша съедет набекрень».

День близился к вечеру.