Букет увядших роз сиротливо торчал в стеклянной банке из-под вишневого компота. Опавшие лепестки усеяли стол, вызывая тягостные ассоциации. На кушетке лежал небритый капитан Савин и, бездумно уставившись в потолок, страдал: последняя, довольно продолжительная командировка в Москву окончательно разрушила робкие попытки Бориса покончить с холостяцким образом жизни. А если короче – о, эти коварные женщины! – Наташка вышла замуж, даже не позаботившись известить его о таком важном социальном свершении.

Когда он субботним вечером, едва отряхнув дорожную пыль и, побрившись как никогда тщательно, появился возле ее квартиры с многострадальным букетом роз, и, изобразив на лице улыбку, позвонил, дверь открыл широкоплечий, спортивного вида малый и ехидно осведомился: «Вы к кому? К Наташе? Простите, вы Савин? Вот и хорошо. Знаете, Наташа, моя жена, просила вам передать, что ее нет дома». «А когда будет?» – сдуру ляпнул ошеломленный капитан. Ему в этот момент неожиданно изменила вся его профессиональная проницательность. «Для вас – никогда…» – с легким сожалением, как на умственно недоразвитого, посмотрел на него удачливый соперник и закрыл дверь.

Розы Савин не выбросил. Неизвестно почему. Наверное, по той причине, что букет стоил столько, сколько капитан зарабатывал за неделю.

Он принес цветы в свою крохотную комнатушку, и даже поставил их в банку с водой. Как монумент своей глупости и фатального невезения.

В управление Савин не звонил, ночью выпил чашек десять круто заваренного чаю, и уснул только под утро.

Капитан страдал. И вовсе не потому, что его невеста ушла к другому. Просто в нем взыграло уязвленное самолюбие. По крайне мере, он так думал, пытаясь разобраться в своих чувствах.

Это же надо так – его опрокинули, как дешевого фраера! С этой мыслью Савин и забылся сном без сновидений – будто провалился в бездонную пропасть. Только спускался он в нее медленно, кругами – как опавший древесный лист темной осенней ночью.

Проснувшись, Савин подкрепился банкой тушенки, которая каким-то чудом завалялась в холодильнике, погрыз закаменевший сухарик, запил свой «завтрак» водой из-под крана и снова забрался на кушетку.

Забывшись в полудреме, капитан, чтобы избавиться от назойливых мыслей, начал вспоминать дни, проведенные летом на побережье Черного моря. И неожиданно понял, что это более интересное занятие, нежели стенания по поводу несостоявшейся любви, которая так и не завершилась записью в ЗАГСе. Когда он уже почти уснул, расслабленный приятными воспоминаниями, в дверь неожиданно постучали – настойчиво и сильно.

Звонок сломался года два назад, и Савин, уходя на работу, клятвенно обещал себе почти каждый день, что уж сегодня вечером он починит его обязательно.

Но к вечеру (а нередко и к ночи) капитан вспоминал только об одном – что в очередной раз не успел купить в киоске свежего хлеба. «А вдруг Наташка!» – стукнула ему в голову шальная мысль.

Савина словно ветром сдуло с постели. Даже не пытаясь анализировать это дикое предположение, он заячьим скоком заметался по комнате, запихивая подальше с глаз разбросанные вещи. Смахнул в мусорное ведро остатки завтрака, и на ходу застегивая рубаху, Савин подошел к двери.

– Минуту! Открываю… – сказал он, волнуясь.

– Ну ты силен поспать… Здорово. С приездом, – затопал унтами на пороге, стряхивая снег, КаВэ Мышкин.

– А-а, это ты… – разочарованно буркнул Савин. – Привет… Проходи.

– Что, не рад?

– Почему, рад… – вяло пожал ему руку Савин. – Как узнал?

– Земля слухом полнится… Мышкин покопался в бездонном кармане полушубка и положил на стол большую пачку дефицитного индийского чая. С другого кармана он достал бутылку водки.

– По случаю приезда, скромный презент… – сказал Мышкин, улыбаясь. – Чай натуральный, не морские водоросли, такую прелесть теперь днем с огнем не сыщешь. И водка точно не поддельная, лично проводил химанализ. Закусить найдется?

– А кто его знает. Сухари, кажется, есть. И сахар.

– Подходит. У меня тут еще кое-что имеется, посущественней… Мышкин вытащил из-за пазухи сверток.

– Что это? – спросил Савин, принюхиваясь.

– Нет, у тебя точно нюх отшибло. Запах вяленого хариуса ни с чем не спутаешь.

– Клево! – обрадовался капитан. – Давно мечтал…

– То-то. Наливай…

Выпили, похрустели сухарями, затем принялись за рыбу. Мышкин вытер руки о газету, исполнявшую роль салфетки, и похлопал Савина по плечу:

– Не горюй, Боря. Все что ни есть, то к лучшему.

– Ты о чем? – безразлично поинтересовался капитан.

– Да ладно, не темни. В райотделе уже в курсе… Неплохая девка Наташка, но знать не судьба тебе с нею.

– Да пошли вы все!.. Судьба, не судьба… Гадатель нашелся. Сам разберусь, что к чему.

– Не горячись, Боря. Поздно уже разбираться. Что, морду бить ее мужу пойдешь? Он-то при чем?

– Послушай, Костя, имею я право хоть в этом случае быть не милиционером, а простым человеком, мужчиной?! Да не полезу я в драку, можешь не сомневаться. Если, конечно, не придется сдачи дать… А вот с Наташкой я должен поговорить. Обязательно должен!

– Как хочешь, дело твое. Только о чем ты будешь говорить? Просить, чтобы вернулась к тебе?

– Не знаю… Просить не буду. Просто поговорить хочу.

– Ну-ну, давай… Мышкин скептически ухмыльнулся.

– Как рыбка? – спросил он, после того, как они выпили еще по одной.

– Хороша, ничего не скажешь, – ответил Савин.

– Между прочим, твой шеф Саша Кудрявцев угостил. Он и для тебя рыбки припас – осеннюю путину ты ведь по столицам прокатал. Слушай, Борька, а как там наши дела? Что нового привез?

– Долгий разговор… А в общем-то, дело дрянь.

– «Хоронить» придется?

– Не знаю. Что шеф скажет.

– Ну, а твое мнение?

– Не хотелось бы… Да вот беда – не знаю теперь, с какой стороны к этому делу подступиться. Все настолько запуталось и осложнилось, что просвета никакого не видно. Впрочем, возьми папку – вон там, в секретере, – и ознакомься с последними данными.

Пока Мышкин, устроившись на кушетке, занимался бумагами, Савин побрился, переоделся в свежую рубаху и подмел в комнате.

– Значит, Христофоров-Раджа лег на дно? – спросил Мышкин.

– Похоже. Он объявлен в федеральный розыск, но пока безрезультатно. Ребята из МУРа сейчас его связи отрабатывают, да, боюсь, толку из этого будет мало – хитер, старый лис. Савин присел рядом с Мышкиным.

– А как с шифровкой? – спросил Мышкин.

– Никак. Отыскали только источник, откуда взято изречение. Вот здесь, сам смотри. Бытие, первая книга Ветхого завета, двенадцатая глава. Жизнеописание праотца Авраама и его жены Сарры. Читай, здесь полный текст.

– «И сказал Господь: «Пойди из земли твоей, от родства твоего в землю, которую я укажу тебе; и я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословении, и злословящих тебя прокляну, и благословятся в тебе все племена земные». Уф!.. Мышкин перевел дух.

– Интересно, что хотел сказать тот, кто преподнес нам эту загадку? – задумчиво спросил Савин.

– Послушай, Борис, а что если это не шифровка?

– Как это не шифровка? Ты сомневаешься в этом?

– Не то, чтобы сомневаюсь, но предпосылки к этому есть. Суди сам: над этим текстом работают лучшие шифровальщики уже не одну неделю – и все впустую. Неужели граф Воронцов-Вельяминов – если это и впрямь его вещи – был такой дока по части шифров? Да еще в те времена, когда шифровальное дело было, образно выражаясь, в колыбели?

– Ну, не скажи, Костя. Методика шифровального дела, разработанная русским Генштабом перед первой мировой войной, по сей день считается одной из лучших.

– Не спорю. Но в нашем случае это еще требуется доказать. А то мне кажется, что мы в трех соснах заблудились… Впрочем, Боря, давай пока оставим в покое твои московские изыскания. У меня тут тоже кое-что есть, и довольно интересное.

– Очередная загадка? – хмуро поинтересовался Савин, складывая бумаги в папку.

– Нет, просто стоящий шанс покончить со всеми загадками по этому делу.

– Блажен, кто верует…

Капитан скептически ухмыльнулся.

– Борис, я тебя не узнаю, – с укоризной сказал Мышкин. – Где твой хваленый оптимизм?

– Взрослею, Костя. А значит, по пути в мир потусторонний шишки набиваю. И представь себе, это больно даже оптимисту.

– Спасибо за откровенность. Понял. Может, оставим на завтра?

– Да чего там, продолжай…

– Ты помнишь дело Нальгиева?

– Нальгиева? Нальгиева… Что-то не припомню.

– Впрочем, ничего удивительного. Он проходил по линии ОБХСС еще в советские времена. Скупка золота в крупных масштабах. Большими деньгами ворочал. В подробностях сам покопаешься, это не суть важно, по-моему. Главное другое: в этом деле фигурировал некий Скапчинский, зубной техник. Неплохой специалист своего дела – я имею в виду не торговлю золотишком. Эдакий симпатичный дедок, но, несмотря на преклонный возраст, любитель острых ощущений и дензнаков.

– А его каким боком к Нальгиеву привязали? Тоже золото скупал?

– Куда ему… Нет, Скапчинский занимался другими делами. По просьбе Нальгиева он отливал из золота корпуса часов, различные сувениры, детали к автомашинам и прочее. Все это потом покрывалось маскировочной краской и преспокойно вывозилось на «материк».

– Теперь припоминаю. Он что, на надгробие денежки копытил?

– Сие дедуля не соизволил объяснить. Он в зале суда концерты устраивал: падал в обморок, плакал, закатывал истерики, изображал из себя невинную жертву. Короче говоря, все эти проделки списали на старческий маразм. Но срок он, естественно, схлопотал. Правда, учитывая его душевное и физическое состояние и первую судимость, дали ему по минимуму. (Что с такими «способностями» – посмотришь в деле, если тебе интересно – весьма странно и подозрительно).

– Слушай, Костя, давай ближе к делу. Какое отношение имеет этот… Собчинский…

– Скапчинский… – поправил приятеля Мышкин.

– …Дедушка Скапчинский к убийству?

– Я не сказал, что он имеет отношение к убийству. А вот то, что потерпевшему золотую вставную челюсть изготовил именно Скапчинский, могу поручиться, чем хочешь.

– Фантазируешь?

– Не подвержен.

– Хо-хо, Костя, старо предание…

– Ну, ладно-ладно, бывает иногда, грешен, но не в этом случае.

– Верю, только не падай на колени, – улыбнулся Савин. – Давай его величество факт.

– Читай. Электронная почта из областного управления внутренних дел. Аппаратура у них сейчас новейшая, вот я и отправил на всякий случай перепроверить данные экспресс-анализа по вставной челюсти убитого. И вот результат: найденный у Скапчинского при обыске золотой сплав идентичен материалу зубов потерпевшего.

– Это уже серьезно, дружище… Вот так новость! Неужели след?

– Не знаю, не знаю… Вообще-то я предполагал нечто подобное. Помнишь, я говорил тебе, что челюсть изготовил незаурядный мастер?

– Конечно, помню.

– Так вот, в свое время по просьбе ОБХСС я занимался клиентами Скапчинского на предмет определения, чьи руки поработали над нелегально изготовленными зубными протезами из золота, потому как дедок упрямо отрицал свою причастность к этому. И теперь, сравнив материалы тех лет с новыми, могу со всей ответственностью заявить: вставная челюсть потерпевшего – его работа. Официальное заключение я уже подготовил, завтра получишь.

– Спасибо, Костя!

– Да брось, Боря, это моя работа.

– Ну что, еще по единой? – спросил Савин, указывая на бутылку.

– Извини, не могу. Мне нужно на работу. Срочный заказ. Ты уж сам тут без меня… Бывай… После ухода Мышкина капитан долго стоял возле старинного трюмо – единственной стоящей вещи непритязательного интерьера его холостяцкой квартиры. Трюмо подарила Наташка ко дню его рождения, привезла с «материка». Высокий парень с длинными волосами темно-каштанового цвета и правильными чертами смуглого, чуть скуластого лица грустно смотрел карими глазами на Савина. Судя по морщинам, избороздившим лоб, он был явно расстроен и опечален. Чтобы подбодрить его, капитан изобразил гримасу из набора трагедийных масок, затем тяжело вздохнул и отправился по соседям-сослуживцам в поисках масла, чтобы поджарить картошку; ее он тоже собирался взять взаймы.

Сухари к чаю у него были.