14. “Я — “ДНЕСТР-5”…
— Кто там? — дрожащий голос тетушки Адины рассмешил Георге, и он прыснул в кулак.
— Это я, Георге! — сжав ладони рупором, прогудел Виеру в щель между ставнями.
В доме замолчали; Георге приложил ухо к намокшему ставню, услышал негромкую перепалку. “Тетушка Адина и Элеонора”, — смекнул он и живо представил двоюродную сестру, двенадцатилетнюю гимназистку, которая на вокзале умудрилась втихомолку запихнуть в его вещмешок несколько пирожных, и потом, уже на сборном пункте, Георге Виеру стал посмешищем для всех новобранцев. Вспомнив, какие наказания он ей придумывал, когда пытался соскрести сладкий и липкий крем с вещей и продуктов, Георге вздохнул — это было так давно…
— Георге, Георге, это ты? — уже голос Элеоноры, звонкий и какой-то незнакомый.
— Да открывайте же, конечно, я…
Тетушка при виде Георге всплеснула руками и, уткнувшись ему в плечо, запричитала вполголоса.
— Ой, Георге, — прыгала вокруг него Элеонора, путаясь в длинной ночной рубахе.
— Ну, будет вам, — грубовато сказал Георге, у которого вдруг почему-то запершило в горле. — Мне нужен Михай…
Разведчики в ожидании Георге промокли до нитки. Татарчук шепотом ругался, вспоминая всех святых, а Кучмин стоически подставлял широкие плечи под косые хлесткие струи и только изредка с укоризной поглядывал вверх, словно надеялся, что его немое неодобрение заставит стихию утихомириться.
— Тебя, парень, ждать… — начал было Татарчук ворчать на Георге, но тот сунул ему в руку что-то теплое, мягкое, с удивительно знакомым и невероятно аппетитным запахом. — Что это?
— Пивошки… — усиленно орудуя челюстями, с трудом выговорил тот.
— Пирожки? — догадался Татарчук и последовал примеру Кучмина, который без лишних слов приступил к дегустации гостинца тетушки Адины.
— Что Михай? — спросил Татарчук у Виеру, который наконец проглотил свой пирожок.
— Нам повезло. Сегодня он не в казарме — воскресенье.
— Где он?
— В одном месте… — довольно неопределенно ответил Георге.
— Так идем туда.
— Конечно, я не уверен… — замялся Виеру. — Элеонора подсказала…
— Время, время! — постучал ногтем по циферблату часов старшина. — Нужно спешить. Веди.
— Ладно… — вздохнул Георге. — Пойдемте…
Двухэтажный дом, явно построенный в прошлом столетии, гудел, словно пчелиный улей. Узкие высокие окна были зашторены, и только у входа за фигурной решеткой еле теплился огонек красного фонаря. Татарчук только крякнул, завидев фонарь, и решительно толкнул дверь.
Внутри было уютно, сухо; пахло спиртным, крепкими сигаретами и немытым человеческим телом. Сморщенный, угодливый господин неопределенных лет выскочил из-за конторки и поспешил навстречу разведчикам.
— Какая радость! Какая радость! — расшаркивался он перед Татарчуком. — Вы не пожалеете, что посетили нас. — У Эми-неску, — ткнул себя в грудь, — лучшие девушки! Поверьте мне…
— Замолчи! — прикрикнул на него Татарчук. — Проверка документов.
— Тогда я вас провожу… — Эминеску быстро сунул руку во внутренний карман пиджака, достал пачку лей и, многозначительно поглядывая на Татарчука, затеребил ее.
— Не нужно! — Татарчук уже вошел в роль; он так зыркнул на Эминеску, что тот едва не упустил деньги и попятился.
Оставив Кучмина у входа, Татарчук и Виеру пошли по длинному коридору, в который выходили двери комнат “девушек” Эминеску…
Михай пришел в себя только на улице под дождем. Георге он узнал сразу же и, не долго думая, попытался затащить его обратно в “заведение” господина Эминеску. Пришлось вмешаться Кучмину, который схватил Михая поперек туловища и понес в подворотню, где Георге все-таки втолковал своему двоюродному брату, что от него требуется.
Возле своего дома Михай протрезвел окончательно. Недоверчиво поглядывая на “немецких солдат”, он открыл по настоянию Георге дверь сарая; расположились на бочках.
— Михай, я дезертировал, — Георге не стал ходить вокруг да около.
— Давно бы так, — буркнул Михай, явно чувствуя себя не в своей тарелке. — Они что, не знают румынского языка?
— Не беспокойся, — Георге хлопнул его по плечу, — не знают.
— Кто они?
— Об этом после, Михай. У меня к тебе есть дело.
— Если тебе нужно место, где можно спрятаться, рассчитывай на меня.
— Да нет, не о том речь, Михай, войне скоро конец. Антонеску крышка, и ты это знаешь. Скоро русские придут сюда. Тебя тоже могут загнать в окопы, а там не сладко, поверь мне. За кого воюем? На кой черт нам эта война? Что тебе или мне русские сделали плохого, и почему мы должны в них стрелять? Или тебе хочется отдыхать именно на одесских пляжах, вроде песок возле Констанцы хуже?
— Георге, ты меня не агитируй. Я с тобой согласен. Все надоело. А, что там говорить! — Михай попытался раскурить сигарету, но она раскрошилась — намокла пачка; он швырнул ее в темноту и спросил: — Георге, что тебе нужно? Говори прямо.
— Ладно. Нужна твоя рация.
— Рация? Зачем?
— Это тебя пусть не волнует. Нужна — и все.
— Для них? — начал понимать кое-что Михай.
— Да.
— Я могу знать, кто они?
— Русские.
— Я так и предполагал. — Михай разозлился. — И ты не мог мне сразу сказать?!
— Что от этого изменилось бы?
— А то, что мы сейчас сидели бы не в сарае, а в доме, — Михай решительно поднялся. — Зови их!
— Постой, придержал его Георге. — Времени в обрез, Михай. Рация нужна немедленно. Понимаешь, немедленно!
Михай задумался. Татарчук с трудом сдерживал свое нетерпение, прислушиваясь к беседе двоюродных братьев.
— Там часовые… — голос Михая звучал неуверенно. — И потом, ночь на дворе…
— Ты подскажешь только, как найти рацию.
— Там сигнализация.
— Отключить сумеешь?
— Конечно.
— Вот и отлично. Тогда пойдем.
— Что, прямо сейчас?
— А ты думал, что я тебя вытащил из одной пуховой постели, чтобы переложить в другую? Так идешь или нет?
— Хорошо! — решился Михай. — Идем!
— Что он говорит? — наконец не выдержал Татарчук.
— Все в порядке, он согласен…
Возле Ласкина остался один Татарчук, к глубокому его огорчению и негодованию. Маркелов был непривычно строг и неумолим; Алексей старался поглубже спрятать мыслишку, которая мучила его: что, если и на этот раз его постигнет неудача?
Михай с недоумением и тревогой присматривался к зданию комендатуры. Затем он что-то скороговоркой начал объяснять Виеру.
— Что случилось? — спросил Маркелов.
— Михай говорит, что увеличилось число часовых. Это подозрительно. И теперь к зданию подойти трудно. А если и удастся проскочить мимо часовых, то незаметно забраться на второй этаж и открыть окно в комнату связи практически невозможно.
— Что же делать? — Маркелов чувствовал, что начинает терять самообладание.
Прорваться с боем! Пока охрана комендатуры придет в себя, можно успеть передать сведения. Но это в том случае, если удастся сразу же выйти на связь. А вдруг не хватит времени? Что, если их уже не ждут? Рация так близко…
— Что делать?
Пригода и Кучмин молчали. Георге и Михай перешептывались, изредка бросая озабоченные взгляды в сторону здания прокуратуры. Наконец Георге решительно тряхнул Михая за плечи и подошел к Маркелову.
— Он пойдет сам.
— Как… сам?
— Возвратится в казарму, а оттуда со стороны двора легко пробраться на второй этаж по пожарной лестнице. Ключи от дверей у него есть, сигнализацию отключит…
Михай, пьяно пошатываясь, брел по лужам во двор комендатуры.
— Стой! Кто идет?
— По-ошел ты… — выругался Михай.
— Да это Михай, — выскочил на крик напарник часового у калитки ворот. — Эй, дружище, какого дьявола тебе здесь нужно? У тебя увольнительная до утра.
— Н-не твое… д-дело… — Михай, придерживаясь за решетку, упрямо шел к калитке.
— Ну как хочешь… — часовой вздохнул и позавидовал: — Вот у кого служба…
Прошло уже около получаса, как Михай скрылся за воротами комендатуры. Маркелов тревожно посматривал по сторонам, сторожко прислушиваясь к ночным звукам. Но неумолчный шум дождя впитывал их, а пелена из капель и испарений еще больше сгущала темноту, размывая очертания зданий и высоких деревьев возле комендатуры, не говоря уже о часовых, которые попрятались в укромные уголки и только время от времени для успокоения совести торопливо отмеряли положенные метры, поминая недобрым словом своих командиров — наряд вне очереди для солдат был что нож в сердце, тем более в такую погоду.
Пригода коснулся рукава Маркелова и показал на комендатуру — только его глаза сумели различить в темноте, как в одном из окон второго этажа заискрился огонек сигареты — условный знак Михая.
— Остаешься… — шепнул ему Маркелов и вместе с Кучми-ным пополз через сквер к высокому каменному забору, чтобы под его прикрытием пробраться к фасаду комендатуры.
Из окна свисал тонкий шнур; Маркелов быстро прикрепил к нему веревку и дернул два раза — Михай втащил ее наверх.
— Я первый, — решительно отстранил Маркелова Степан, проявив несвойственную ему строптивость.
Едва он исчез в оконном проеме, Алексей тут же последовал за ним. Он уже был на уровне второго этажа, как вдруг звуки близких шагов заставили его прекратить подъем — часовой шел мимо. Маркелов медленно подтянул к себе свободный конец веревки и затаился недвижимо, краем глаза наблюдая за румынским солдатом, который почему-то не спешил укрыться от дождя.
Руки задеревенели. Боль в мышцах, сначала ноющая, тупая, постепенно перерастала в злую, режущую. Чтобы дать немного отдохнуть рукам, Алексей вцепился в веревку зубами; челюсти свело, во рту появился привкус крови.
Солдат прошелся мимо окна комнаты связи еще и еще раз. Вскоре стало понятным его служебное рвение — к нему подошел второй часовой, угостил сигаретой и дал прикурить; бережно зажимая сигарету в кулаке, солдат наконец почти бегом направился в укрытие.
Алексей с трудом перевалил через подоконник и упал на руки Кучмину. Некоторое время он лежал на полу без движения, не в силах шевельнуть ногой или рукой. Степан тем временем настраивал радиопередатчик.
— Готово, командир.
— Связь?
— Пока нет…
Приближался рассвет, а связи со штабом фронта не было. Степан прошелся по всем диапазонам, до бесконечности повторяя свой позывной. Ти-ти-та-ти-та… Ти-та-ти… “Я — “Днестр-5”, я — “Днсстр-5”… Прием. “Волга”, я — “Днестр-5”, я — “Днестр-5”…
Маркелов не находил себе места. Глядя на него, занервничал и Михай. Только Кучмин, настырный и неутомимый, размеренно посылал в эфир точки-тире: для него время прекратило свой бег. Маркелов выглянул в окно. Туман. Это его обрадовало, но, подняв глаза вверх, он снова нахмурился: небосвод постепенно окрашивался в серые тона.
— Командир! Есть! “Волга”!
— Передавай! — Маркелов мигом оказался возле Степана…
Обратно возвратились без приключений. Михай остался в комендатуре: уничтожив, насколько это было возможным в темноте, следы пребывания разведчиков в комнате связи и опломбировав ее, он преспокойно отправился в казарму, где и уснул сном праведника.
После побудки, даже не позавтракав, он поспешил обратно; забросив подальше пломбу, которая имела довольно подозрительный вид, заполнил журнал дежурств, а когда его начальник появился на пороге комнаты спецсвязи, увиденное умилило его: комната сияла небывалой чистотой, а радист усердно перепаивал контакты в одном из усилителей.
